"Растерзанное сердце" - читать интересную книгу автора (Робинсон Питер)

Глава первая

Тому, кто утром в этот понедельник поглядел бы вниз с вершины холма Бримли-Бикон, могло показаться, что под ним расстилается настоящий пейзаж после битвы.

Ночью прошел недолгий дождь, и сейчас бледное солнце вытягивало волокна тумана из влажной земли. Они закручивались над полями, усеянными неподвижными тенями, там и сям сплетаясь с дымком потемнее. Двуногие падальщики бродили по мрачному пепелищу, будто в поисках брошенного оружия, время от времени наклоняясь, словно чтобы извлечь какую-нибудь ценную вещицу из кармана мертвеца. Другие, казалось, бросали лопатами землю или негашеную известь в большие открытые могилы. Слабый ветерок доносил запах гниющей плоти.

И над всем этим царила гнетущая тишина.

Но Дейв Сэмпсон, который ходил сейчас по этому полю, знал, что никакой битвы не было, а было лишь мирное празднество, и он, Дейв, принимал в нем самое деятельное участие. Было начало девятого утра, он полночи не спал, вместе со всеми слушая «Пинк Флойд», «Флитвуд Мак» и «Лед Зеппелин».

Теперь толпа разошлась, все отправились по домам, и он перемещался среди недвижных силуэтов и мусора, оставленного канувшими ордами, помогая убрать территорию самого первого Бримлейского фестиваля в истории. Вот он, Дейв: согбенный, спина адски ноет, глаза жжет от усталости, — таскается по грязному полю, подбирая всякую дрянь. Диковинные звуки, извлекаемые Джимми Пейджем из электрогитары с помощью скрипичного смычка, продолжали раздаваться в голове у Дейва, когда он запихивал целлофановые обертки и надкусанные шоколадные батончики «Марс» в свой пластиковый мешок.

Муравьи и жучки ползали по остаткам сэндвичей и не до конца опорожненным банкам из-под печеных бобов. Над фекалиями жужжали мухи, а над горлышками пустых бутылок из-под шипучки кружили осы. Не раз Дейву приходилось совершать резкий маневр, чтобы его не ужалили. Что до некоторой части мусора, то Дейву просто не верилось, что люди могут оставлять после себя такие штуки. Обертки от еды, размокшие газеты и журналы, использованные презервативы, тампоны, окурки, женские трусики, пустые пивные банки, бычки от косяков — этого-то всего можно было ожидать, но, скажите на милость, о чем думал человек, бросивший тут пишущую машинку «Ундервуд»? Или деревянный костыль? Что, какой-нибудь инвалид внезапно исцелился благодаря музыке, убежал, а подпорку бросил?

Имелись тут и другие штуки, на которые и смотреть-то было противно. Временные туалеты, поставленные над открытой выгребной ямой, выглядели негостеприимно, к тому же соорудили их в недостаточном количестве и расставили далеко друг от друга. Очереди, ясное дело, были длинные, так что некоторые отчаявшиеся зрители отправлялись поискать укромное местечко где-нибудь на поле.

Дейв глянул на эти кратеры и порадовался, что он не из числа тех добровольцев, которые должны закидать их землей.

На нехоженой траве у южного края поля, где, подбираясь к кромке бримлейского леса, земля идет чуть в горку, Дейв заметил брошенный спальный мешок.

Чем ближе он подходил, тем сильнее крепло убеждение, что спальник обитаем. Может, кто-нибудь отрубился, накурившись, или просто уснул? Скорее всего, это из-за наркотиков, решил Дейв. Всю ночь в одной из палаток работал медпункт, куда являлись страдающие галлюцинациями гости фестиваля, наевшиеся скверной кислоты; здесь было достаточно мандракса^[1] и травки с опиатами, чтобы вырубить целую армию.

Дейв подтолкнул спальник ногой. В нем явно лежало что-то мягкое и тяжелое. Он пнул еще раз, посильнее. Никакой реакции. Он чувствовал, что внутри кто-то есть. Наконец он наклонился и потянул молнию, но, увидев содержимое спальника, Дейв горько пожалел, что туда полез.

Короткая стрелка еще не доползла до восьми, было раннее утро, а детектив-инспектор Стэнли Чедвик уже сидел за своим столом в Бразертон-хаусе: ему очень хотелось покончить с бумажной работой, накопившейся за две недели отпуска, который он брал в конце августа. Домик-фургон, в котором он отдыхал вместе с Джанет и Ивонной в долине Примроз, популярном йоркширском курорте, до поры до времени служил им уютным пристанищем, но теперь Ивонна явно чувствовала себя там не в своей тарелке, что естественно для шестнадцатилетнего подростка, проводящего каникулы вместе с родителями. Пока его не было в Лидсе, преступность никуда не делась. То же самое, понятно, касалось и бумаг.

Уик-энд был славный. Йоркширские крикетисты разгромили Дербишир в финале Кубка «Жилетта», а если «Лидс Юнайтед», завершающие сезон чемпионами лиги, не сумели дома выиграть у «Манчестер Юнайтед», то им, по крайней мере, удалось добиться ничьей со счетом 2:2, причем голы забивал Билли Бремнер.

Портило картину одно: в воскресенье Ивонны не было почти всю ночь, и это уже не в первый раз. Чедвик лежал без сна, пока не услышал, как около половины седьмого она явилась, а к тому времени ему уже самому пора было вставать и собираться на работу. Ивонна сразу же прошла к себе в комнату и закрыла дверь, так что он отложил неизбежную ссору на потом, и теперь это его угнетало. Он не понимал, что происходит с дочерью, что творится у нее в голове, но, что бы ни творилось, его это пугало. Ему казалось, что нынешние молодые становятся все чуднее и чуднее, все больше выходят из-под контроля, и Чедвик, похоже, уже не в состоянии был найти с ними общий язык. Эти юноши и девушки казались ему представителями другого биологического вида. Особенно его собственная дочь.

Чедвик попытался выбросить из головы тревожные мысли об Ивонне и стал просматривать криминальные сводки: история с самовольным захватом офисного здания в центре Лидса, арест крупной партии наркотиков в Чепелтауне, нападение на женщину в Брэдфорде — орудием послужил камень, засунутый в носок. Это случилось на Мэннингем-лейн, отметил он, а ведь всем известно, какого сорта женщин можно встретить на этой улице. Но все равно она бедняжка, никто не заслуживает, чтобы его били камнем в носке. Сразу за границей графства, в Северном Йоркшире, Бримлейский фестиваль прошел довольно спокойно: лишь несколько арестованных пьяных и торговцев наркотиками (на подобном мероприятии это вполне закономерно) и кое-какие неприятности со скинхедами у одного из ограждений.

Примерно в полдевятого Чедвик добрался до следующей папки, но только он ее открыл, как Кэрен, приоткрыв дверь, заглянула к нему и сообщила, что его желает видеть старший детектив-суперинтендант Маккаллен. Чедвик положил папку обратно на верхушку стопки. Если его хочет видеть сам Маккаллен, значит, стряслось что-то серьезное. И в любом случае это наверняка поинтереснее, чем бумажки.

Маккаллен восседал в своем просторном кабинете, пыхтя трубкой и наслаждаясь панорамой. Бразертон-хаус угнездился на западном краю центра города, примыкая к зданиям университета и городской больницы Лидса; его окна выходили на запад — на новую Внутреннюю кольцевую дорогу и Парк-Лейн-колледж. Все старые фабрики и заводы в окрестностях, почерневшие от сажи за сто с лишним лет, в последние два-три года были снесены, и теперь, казалось, из руин викторианского прошлого поднимается совершенно новый город: Международный плавательный бассейн, Драматический театр Лидса, Центральный почтамт Йоркшира. Небо прочерчивали скрещивающиеся стрелы кранов, воздух наполнял звук отбойных молотков. Сейчас в городе, куда ни посмотри, повсюду увидишь какую-нибудь стройку — или Чедвику так только казалось?

В том, что будущее лучше прошлого, которому приходит на смену, он был уверен не больше, чем в том, что возникающий миропорядок лучше старого. Во многих новых зданиях ему виделась какая-то однообразная стерильность: как правило, это были группы башен из бетона и стекла, перемежающиеся террасами муниципальных домов из красного кирпича. Викторианские строения, такие как Бин-Инг-Миллз, фабрика Бенджамина Готта,^[2] возможно, выглядели немного более мрачными и ветхими, зато у них, что ни говори, было свое лицо. А может быть, подумалось Чедвику, он просто делается старомодным консерватором в том, что касается архитектуры; вот и к молодежи он относится так же. Хотя в сорок восемь лет еще рановато таким становиться. Он мысленно призвал себя быть терпимее к хиппи и архитекторам.

— Садись, Стэн, — пригласил Маккаллен, указывая на кресло напротив своего стола. Это был суровый, плотно сбитый мужчина, человек старой закалки; до пенсии ему уже было рукой подать. Строгий ежик седых волос, резкие, тяжеловатые черты лица, властный блеск прищуренных глаз. Поговаривали, что у него нет чувства юмора, но Чедвик считал, что есть, однако настолько мрачное и так глубоко запрятанное, что сослуживцы то ли не могут, то ли просто не хотят его отыскивать. Во время войны Маккаллен служил в десантных войсках, сам же Чедвик тоже повоевал более чем достаточно. Ему хотелось думать, что это создает между ними некую связь, хотя они никогда об этом друг с другом не говорили. Сближало их и шотландское происхождение. Мать Чедвика была шотландкой, а отец работал в свое время на верфях Клайдбанка. Чедвик вырос в Глазго, а в Йоркшир перебрался лишь после войны.

Чедвик сел.

— Не стану ходить вокруг да около, — начал Маккаллен, выбивая трубку в массивную стеклянную пепельницу. — Тут нашли труп в Бримли-Глен, на большом поле, где в уик-энд проводили фестиваль. Подробностей у меня пока немного. Рапорт пришел только что. Пока известно одно: жертва — молодая женщина.

— Ох, — вздохнул Чедвик, и у него засосало под ложечкой. — Я думал, Бримли — это в Северном Йоркшире…

Маккаллен заново набил трубку.

— Строго говоря, да, — наконец произнес он, выпуская клубы пахучего синего дыма. — Сразу за границей графства. Но они же сельские бобби. Убийств у них там бывает не так уж много, время от времени кто-нибудь развлекается с овечками, вот и все. У них наверняка нет никого, кто справится с расследованием такого размаха, если учесть, сколько зрителей должно было прийти на фестиваль, вот они и обратились к нам за помощью. Я вспомнил про твои недавние успехи и подумал, что, может быть, ты…

— Все равно местным это не понравится, — заметил Чедвик. — Может, это и получше, чем когда твою провинциальную гордость ранит Скотленд-Ярд, но…

— Всё уже обговорили, — произнес Маккаллен, устремив взгляд за окно. — Там у них есть детектив-сержант, зовут Кийт Эндерби. Будешь работать с ним. Он уже на месте. — Маккаллен посмотрел на часы. — Давай-ка выдвигайся, Стэн. Констебль Брэдли ждет с машиной. Док скоро туда подъедет, он хочет забрать тело и поскорее сделать вскрытие.

Чедвик всегда понимал, когда спорить бесполезно. В этом году он распутал целых два убийства, а теперь на него навалили еще и третье! Чертовы хиппи. Бумажная работа вдруг показалась ему не такой уж скверной. Терпение, напомнил он себе. Встал и покорно направился к двери.

Трудно было подобраться к телу по этому полю, не испачкав обуви. Чедвик вполголоса ругался, видя, как его с такой заботой начищенные черные ботинки-броги^[3] и штанины ниже колена заляпываются бурой грязью. Будь он сельским бобби, он бы держал в багажнике пару высоких сапог, но, если работаешь на улицах Лидса, как-то не ожидаешь встречи с грязью. Брэдли ныл и жаловался не переставая.

Долина Бримли-Глен напоминала громадную свалку. Чаша природного амфитеатра лежала между невысокими холмами на севере и востоке и бримлейским лесом на юге и западе; летом сюда любили приезжать на пикники и устраивать концерты духовых оркестров. Но в этот уик-энд было иначе. На западном краю поля, вплотную к лесу, воздвигли сцену, а зрители растеклись вплоть до самых склонов холмов на севере и востоке. С такого расстояния, подумал Чедвик, им вряд ли что удавалось разглядеть, выступающие наверняка казались маленькими пятнышками.

Кучка людей, окружавших тело, виднелась на южном краю поля, примерно в сотне ярдов от сцены, близ кромки леса. Когда прибыли Чедвик и Брэдли, мужчина с длинными сальными волосами, в джинсах клеш и афганском жилете обернулся и произнес куда более агрессивно, чем Чедвик мог бы ожидать от того, кто должен был излучать мир и любовь:

— Какого хрена, ты кто?

Чедвик изобразил на лице удивление и огляделся, потом ткнул большим пальцем в собственную грудь и уточнил:

— Кто? Я?

— Да, ты.

К ним заспешил явно смущенный молодой человек:

— Э-э… я думаю, это инспектор из Лидса. Я прав, сэр?

Чедвик кивнул.

— Здравствуйте, сэр. Я сержант Эндерби, Северный Йоркшир. А это Рик Хейс, организатор фестиваля.

— Видимо, вы всю ночь на ногах, — предположил Чедвик. — Я подумал, что к этому часу вы давно уже должны бы уютно лежать в постели.

— Надо еще за многим приглядеть, — возразил Хейс, жестом указывая себе за спину. — Взять хоть эти подмостки с трибунами. Их взяли внаем, за все придется отчитываться. Кстати говоря, мне очень жаль. — Он кинул взгляд в направлении спального мешка. — Все это очень неприятно.

— Не сомневаюсь, — согласился Чедвик, проходя вперед. Кроме него и констебля Брэдли на месте происшествия присутствовало четыре человека, в числе которых был лишь один полицейский в форме, и большинство из них стояли чересчур близко к телу. К тому же все они были одеты весьма небрежно. Даже волосы у сержанта Эндерби, отметил Чедвик, находились в опасной близости от его воротника, грозя вот-вот с ним соприкоснуться, а его коротенькие бакенбарды нуждались в расческе. Черные остроносые ботинки сержанта выглядели так, словно они были испачканы еще до того, как он пересек грязное поле.

— Вы первый сотрудник полиции, который прибыл на место? — спросил Чедвик у молодого полицейского, пытаясь сдвинуть собравшихся назад и освободить немного пространства вокруг спального мешка.

— Да, сэр. Констебль Джейкобс. Я был в патруле, когда поступил звонок.

— Кто сообщил?

Вперед выступил один из окружавших тело людей:

— Сообщил я. Стив Нейлор. Работал на подмостках, когда Дейв мне закричал. Там, по другую сторону холма, на дороге есть телефон-автомат.

— Это вы нашли тело? — спросил Чедвик у Дейва Сэмпсона.

— Да. — Сэмпсон был бледен.

Ничего удивительного, подумал Чедвик. Его закалили военные годы и последующие двадцать лет службы в полиции, и теперь он уже не так остро воспринимал зрелище насильственной смерти. Но свою первую встречу с ней он так и не забыл, как не забыл и о том, насколько сокрушительным ударом это зрелище может быть для того, кто прежде ни с чем подобным не сталкивался. Он огляделся:

— Ну что, сумеет кто-нибудь быстренько раздобыть чайку?

Все ошарашенно воззрились на него, а потом Нейлор, рабочий сцены, проговорил:

— У нас там есть примус и котелок. Сейчас вскипячу воды.

— Молодчина.

Нейлор направился к сцене.

Чедвик снова повернулся к Сэмпсону.

— Что-нибудь трогали? — спросил он.

— Только молнию. Ну, я же не знал… я думал…

— Что вы думали?

— Мне показалось, что внутри кто-то есть. Я подумал: видно, спит или…

— Или под наркотиками?

— Может, и так. Да.

Чедвик кивнул:

— После того как вы открыли молнию и увидели… э-э-э… содержимое, что вы сделали потом?

— Я крикнул ребятам на сцену.

Чедвик посмотрел на пестрое пятно в траве, видневшееся примерно в ярде от трупа.

— Вас вырвало до этого или после? — спросил он.

Сэмпсон сглотнул:

— После.

— Вы хоть раз прикасались к телу?

— Нет.

— Хорошо. Теперь пойдите и дайте показания сержанту Эндерби. Возможно, нам захочется поговорить с вами еще раз, так что держитесь поблизости.

Сэмпсон кивнул.

Чедвик опустился на корточки рядом с синим спальным мешком, держа руки в карманах, чтобы даже случайно ни к чему не притронуться. Видна была только верхняя половина тела девушки, но этого было достаточно. На ней было белое платье в мелкую сборку, с глубоким круглым вырезом, и под левой грудью виднелось кровавое месиво — очевидно, поработали ножом. Подол платья был задран и скомкан у талии, словно у нее не было времени его обдернуть, когда она забралась в спальник, или словно кто-то быстро запихнул ее сюда после того, как убил. А возможно, длинное платье задрали с совершенно иными намерениями, если она делила этот спальник со своим дружком. Впрочем, на эти — и другие — вопросы сможет ответить только патологоанатом.

Девушка была очень миловидна, с длинными светлыми волосами, овальным лицом и пухлыми губами. И выглядела чертовски невинной. Как и Ивонна, подумал Чедвик и вдруг вздрогнул: Ивонны этой ночью тоже не было дома. Но она вернулась. А эта девушка — нет. Она была, вероятно, на год-два старше Ивонны. Тени на веках подчеркивали цвет ее больших синих глаз. Тушь резко выделялась на фоне бледной кожи. На шее у нее было намотано несколько ниток с дешевыми цветными бусинками, а на правой щеке нарисован василек.

Теперь оставалось только ждать полицейского патологоанатома, которого, как Чедвику дал понять Маккаллен, уже оповестили. Выпрямившись, он внимательно осмотрел землю вокруг тела, но увидел лишь мусор. Обертки от «Кит-Кэта», промокший номер «Интернэшнл таймс», пустой пакет от резаного табака «Олд Холборн», оранжевая пачка бумаги для папирос фирмы «Рицла». Разумеется, все это упакуют и изучат. Он потянул носом воздух — влажный, но достаточно теплый для этого времени года — и посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Похоже, сегодня будет отличная погода, но денек предстоит длинный.

Чедвик оглядел стоящих вокруг и спросил:

— Кто-нибудь ее узнаёт?

Все покачали головой. Чедвику показалось, что Рик Хейс сделал это с некоторой неуверенностью.

— Мистер Хейс?

— Нет, — ответил тот. — Никогда ее раньше не видел.

Чедвик подумал, что он лжет и на самом деле узнал девушку, но с выяснением подробностей пока можно повременить. Инспектор заметил движение у сцены и увидел, как Нейлор возвращается с подносом, а за ним, в нескольких шагах, следует аккуратно одетый мужчина, которому, судя по всему, доставляет такое же удовольствие пересекать грязное поле, как перед этим Чедвику. Этот человек нес в руке черный саквояж. Патологоанатом, наконец-то.

Алан Бэнкс нажал на кнопку «Воспроизвести», пропустил никуда не годный первый трек, и комнату наполнили победоносные звуки «Времени» с флойдовской «Темной стороны Луны». Он так и не освоился толком с этой новой техникой, но постепенно учился кое-как с ней справляться. Он унаследовал от своего брата Роя современную аудиосистему, а также DVD-плеер, плазменный телевизор с диагональю 42 дюйма, мультимедийный плеер — айпод — на 40 гигабайт и «порше-911». Имущество Роя отошло к родителям Бэнкса, но они предпочитали жить по старинке и не сумели бы найти применение «порше» или телевизору с большим экраном. Первый не простоял бы и пяти минут у их муниципального дома в Питерборо, а второй не вписался бы в их гостиную. Они продали лондонский дом Роя, неплохо обеспечив себя до конца жизни, и передали младшему Бэнксу те вещи, которые не смогли использовать.

Что касается айпода Роя, то Бэнкс-отец, поглядев на него, уже хотел было выбросить его в мусорное ведро, и Бэнкс-младший едва успел спасти прибор. Теперь, когда он выходил из дома, тот стал для него незаменим, как бумажник или мобильник. Он научился загружать в него программы, покупал новые зарядные устройства и шнуры и приобрел адаптер, с помощью которого можно было подключать айпод к автомобильным динамикам. Хотя Алан и сохранил значительную часть записанной на нем музыкальной библиотеки брата, ему удалось, удалив весь цикл «Кольцо нибелунгов», высвободить объем памяти на добрых пятнадцать часов звучания, чего с лихвой хватило для размещения его собственной скромной коллекции.

Бэнкс направился на кухню, чтобы посмотреть, как там ужин. Требовалось всего лишь снять упаковку и отправить в печку подносик из фольги, но он беспокоился, как бы блюдо не пригорело. Был вечер пятницы, и сегодня должна была зайти поужинать Энни Кэббот, чисто по-дружески; этот вечер должен был стать чем-то вроде неофициального новоселья, хотя Бэнкс использовал этот термин без особой уверенности. Он вернулся в отремонтированный коттедж меньше месяца назад, и сегодня должен был состояться первый визит Энни.

Снаружи бушевал бурный октябрьский вечер. Бэнкс слышал, как стонет и завывает ветер, и видел темные тени ветвей, мечущиеся за окном кухни. Он надеялся, что Энни доедет нормально, что на дорогу не свалится дерево. На случай, если она решит остаться, в доме имелась еще одна кровать, но он сомневался, что она захочет. В их общем прошлом было слишком много такого, из-за чего им обоим это будет неловко, хотя летом бывали мгновения, когда ему казалось, что все возражения можно с легкостью отмести. Лучше не думай об этом, призвал он себя.

Бэнкс налил себе остатки сухого красного «Амароне». Его родители унаследовали от Роя винный погреб и его тоже передали сыну. По мнению Артура Бэнкса, белое вино — это для маменькиных сынков, а красное отдает уксусом. Мать предпочитала сладкий шерри. Кто потеряет, а кто и найдет: пока это было возможно, Бэнкс наслаждался аристократической жизнью — молодым бордо и сотернами, белыми и красными бургундскими с лучших виноградников, «Кьянти классико», «Бароло» и «Амароне». Когда их запасы иссякнут, ему, конечно, придется вернуться к «ординарному чилийскому» и австралийскому красному «Биг рэд», продаваемым в коробках, но пока он позволял себе изысканные радости.

Однако всякий раз, откупоривая очередную бутылку, он чувствовал, как ему не хватает Роя. Странно, ведь они никогда не были близки, и у Бэнкса было ощущение, что по-настоящему он узнал брата лишь после его смерти. Ему придется научиться с этим жить, только и всего. То же самое происходило и со всем прочим: с телевизором, со стереосистемой, с машиной, с музыкой, — все это заставляло его невольно думать о брате, которого он раньше близко не знал, а теперь уже было слишком поздно.

На середине композиции «Мы и они» послышался звонок в дверь. Энни, половина восьмого, минута в минуту. Он прошел к парадной двери и открыл, передернувшись от мощного порыва ветра, который почти швырнул ее в его объятия. Она отклонилась, хихикая, и, пока Бэнкс толчком захлопывал дверь, пыталась пригладить волосы, за время ее краткого пути от машины до двери успевшие основательно перепутаться.

— Хорошенькая ночка, — заметил Бэнкс. — Надеюсь, ты добралась без происшествий.

Энни улыбнулась:

— Ничего такого, с чем я бы не смогла справиться.

Она протянула Бэнксу бутылку вина — чилийское «мерло» из супермаркета «Теско», отметил он — и достала щетку для волос. Укрощая хаос у себя на голове, она прошлась по гостиной.

— Я ожидала совсем другого, — заявила она. — Тут вполне уютно. Вижу, ты все-таки решил остановиться на темном дереве.

Дерево для стола — это был один из тех вопросов, которые они в свое время обсуждали, и Энни тогда советовала выбрать не сосну, а что-нибудь потемнее. Бывшую гостиную Бэнкс превратил в уютный кабинет с книжными шкафами по стенам, стоящей под окном копией георгианского бюро, приспособленной под ноутбук, и парой удобных кожаных кресел коричневого цвета, расставленных у камина и сулящих приятные часы, проведенные за чтением. Дверь сбоку от очага вела в новую комнату отдыха, тянувшуюся по всей длине дома. Энни прошлась по ней туда-сюда и восхитилась, хоть и сказала Бэнксу, что она ей кажется сущим холостяцким логовом.

На передней стене висел телевизор, а динамики были расставлены в стратегических точках вокруг мягкого темно-фиолетового дивана и кресел. Вдоль боковых стен тянулись стойки с CD и DVD, в основном принадлежавшими Рою, если не считать нескольких дисков, которые Бэнкс купил за последние месяц-другой. Из задней части комнаты застекленная створчатая дверь вела в оранжерею.

Они дошли до полностью переделанной кухни. Бэнкс постарался добиться, чтобы она выглядела как можно ближе к оригиналу, и наполнил ее сосновыми буфетами, висящими на стенных крючках медными сковородками, устроил «уголок для завтрака» со скамейкой и столом, сочетающимися по стилю с буфетами, но та странно-ласковая атмосфера, которую он ощущал здесь раньше, ушла навсегда. Или ему это просто казалось? Теперь это была отличная кухня, но всего лишь кухня. Строители протянули оранжерею вдоль всей задней части дома, и из кухни в нее тоже вела дверь.

— Впечатляет, — признала Энни. — Да еще и «порше» стоит у дома. К тебе все бабочки слетятся на свет, не успеешь оглянуться.

— Даже и не надейся, — проговорил Бэнкс. — Я подумываю, не продать ли «порше».

— Почему?

— Да просто такое необычное чувство — когда у меня все эти вещи Роя… Нет, телевизор, фильмы, компакты с музыкой — это еще ничего, это, видимо, не такое личное, но машина… не знаю. Рой обожал ее.

— А ты попробуй. Может, ты ее тоже заобожаешь.

— Она мне и так нравится. Просто… А, ладно.

— М-м-м, тут вкусно пахнет. Что на ужин?

— Ростбиф и йоркширский пудинг.

Энни скорчила гримасу.

— Вегетарианская лазанья, — признался он. — Лучшее блюдо от «Маркса и Спенсера».

— В самый раз.

Бэнкс заправил простенький салат маслом и уксусом, а Энни, усевшись на скамью, открыла вино. Альбом «Пинк Флойд» закончился, так что он пошел и поставил на стереосистему один из духовых квинтетов Моцарта. На кухне тоже стояли динамики, и звук был хороший. Когда все было готово, они уселись друг напротив друга и Бэнкс разложил еду. Энни хорошо выглядит, подумал он. Ее каштановые волосы падали на плечи — все в том же беспорядке, но в его глазах это лишь добавляло ей привлекательности. Что касается всего остального, то она была лишь чуть-чуть подкрашена и одета по-будничному: легкий льняной жакет, зеленая футболка и обтягивающие черные джинсы; на правом запястье болталось несколько серебряных браслетов, которые позванивали, когда она шевелила рукой.

Не успели они прожевать первый кусок, как у Бэнкса зазвонил телефон. Он пробормотал Энни извинения и пошел взять трубку.

— Сэр? — Это была констебль Уинсом Джекмен.

— Да, Уинсом, — откликнулся Бэнкс. — Надеюсь, у тебя что-то важное. Я весь день вкалывал у раскаленной домны.

— Сэр?

— Да это я так… Выкладывай.

— Тут у нас убийство, сэр.

— Ты уверена?

— Иначе я бы не стала вас беспокоить, сэр, — заметила Уинсом. — Я как раз сейчас на месте происшествия. Мурвью-коттедж, это в Фордхеме, совсем рядом с Линдгартом. Я стою футах в шести от этого человека, у него проломлен затылок. Похоже, кто-то его стукнул кочергой. Кев тоже здесь, и он тоже так думает. Извините, я хотела сказать — сержант Темплтон. Нам позвонил местный бобби.

Бэнкс знал Фордхем. Не более чем деревушка — горстка коттеджей, паб и церковь.

— Бог ты мой! — вырвалось у него. — Ладно, Уинсом, постараюсь приехать как можно быстрее. А пока вызови ребят из криминалистической службы и доктора Гленденинга, если он не занят.

— Есть, сэр. Надо ли мне звонить инспектору Кэббот?

— Я сам с ней свяжусь. Пусть никто не подходит к месту происшествия. Мы сейчас будем. Самое большее через полчаса.

Бэнкс разъединился и вернулся на кухню.

— Прости, что порчу тебе ужин, Энни, но нам нужно выдвигаться. Подозрительная смерть. Уинсом уверена, что это убийство.

— На твоей машине или на моей?

— Думаю, на твоей. «Порше» все-таки слишком претенциозен для поездок на место преступления, тебе не кажется?

С течением дня в районе долины Бримли-Глен стало оживленно: прибыли всевозможные медицинские и научные эксперты, а также следственный фургон — временная оперативная штаб-квартира с телефонной связью и, что еще важнее, с возможностью готовить чай. Место обнаружения трупа было огорожено лентой, рядом с которой был поставлен констебль для записи имен всех, кто входит за ограждение и выходит наружу. Все работы по уборке мусора, демонтажу сцены и заполнению выгребной ямы химикатами были приостановлены до особого распоряжения к большой досаде Рика Хейса, жаловавшегося, что каждая лишняя минута, проведенная на поле, влетает ему в копеечку.

Чедвик не забыл, что Хейс, возможно, солгал, заявив, что не узнаёт девушку, и сейчас детективу не терпелось изыскать возможность для того, чтобы насладиться более основательной беседой с организатором — тот занимал весьма высокую позицию в его списке подозреваемых. Но пока важнее было организовать расследование, запустить механизм, направить нужных людей на нужные операции.

На первый взгляд сержант Эндерби показался ему достаточно способным, несмотря на чрезмерную длину волос; кроме того, Чедвик уже понял, что юный Саймон Брэдли, его водитель, — одаренный и перспективный полицейский. К тому же Брэдли демонстрировал военную аккуратность и четкость, и Чедвик это оценил. Что касается прочих членов следственной группы, то в основном это были незнакомые ребята из Северного Йоркшира — их сильные и слабые стороны придется выяснять по ходу дела. Он предпочитал приступать к расследованию, имея под ногами более твердую почву, но сейчас ничего поделать было нельзя. Официально считалось, что делом занимается Северный Йоркшир, а он только помогает.

Врач объявил, что девушка мертва, и, перевернув тело, передал его представителю коронерской службы, в данном случае — специально привлеченному местному констеблю, которому предстояло организовать перевозку трупа в морг Лидса. В ходе краткого осмотра доктор О'Нил сумел сообщить Чедвику лишь то, что ранения, скорее всего, нанесены ножом с тонким лезвием и что она умерла не раньше чем за десять и не позже чем за шесть часов до времени осмотра, а значит, ее убили между половиной второго ночи и половиной шестого утра. Тело передвигали после смерти, добавил он, она умерла не в спальном мешке. Хотя колотые раны, даже в сердце, часто не дают такого уж обильного кровотечения, продолжал доктор, он ожидал бы увидеть больше крови на внутренней поверхности спального мешка, если бы ее закололи в нем.

Сколько она пролежала в каком-то другом месте, прежде чем ее сюда перенесли, или где она лежала, этого он сказать не мог, сообщил лишь, что характер посмертного изменения цвета кожи указывает: она несколько часов лежала на спине. Внешний осмотр не выявил признаков изнасилования: с нее не были сняты белые хлопковые трусики, они выглядели чистыми, но лишь полное исследование при вскрытии позволит выяснить подробности сексуальных действий, совершенных с ней перед смертью. На кистях рук нет характерных оборонительных ран, а значит, ее, по всей видимости, захватили врасплох, первый же удар ножом пронзил сердце и сразу ее обездвижил. На шее, слева спереди, заметен небольшой синяк — доктор О'Нил считал, что кто-то, вероятно убийца, держал ее сзади.

Итак, заключил Чедвик, убийца предпринял неуклюжую попытку обставить дело так, словно девушку убили в спальнике на поле, а неуклюжие попытки направить следствие по неверному пути часто содержат в себе ключ к разгадке. Перед тем как взяться за дальнейшее, Чедвик поручил Эндерби вызвать группу со служебной собакой для прочесывания бримлейского леса.

Фотограф сделал свое дело, криминалисты обыскали место происшествия и собрали в пакеты все, что требовало дальнейшего исследования. Они нашли нечеткие отпечатки ног, но не было гарантии, что хоть один из этих следов принадлежит убийце. Тем не менее они проявили терпение и сделали несколько гипсовых слепков. В непосредственной близости орудие убийства не обнаружили, что было неудивительно, поскольку жертва умерла не здесь; кроме того, ни в спальнике, ни возле ее тела не нашлось ничего, что позволило бы выяснить, кто она такая. Сравнительно небольшое количество характерных следов волочения показывало, что, вероятно, ее перетащили сюда еще до начала дождя. Бусы на шее убитой из тех, что сейчас носит каждая вторая девчонка. Однако если повезет, решил Чедвик, возможно, удастся проследить, как они к ней попали.

Сейчас ее бедные родители уже наверняка в тревоге заламывают руки — точно так же, как заламывал руки он, волнуясь за Ивонну. Кстати, а Ивонна была на фестивале? — подумал он. Здесь ей самое место, если учесть, какую музыку она сейчас слушает, какой стиль одежды предпочитает и какой демонстрирует ошеломленным родителям бунтарский дух. Он вспомнил скандал, который дочь закатила, когда они с Джанет не отпустили ее в прошлый уик-энд на фестиваль на острове Уайт.^[4] Остров Уайт, господи помилуй! Ехать за триста миль. Мало ли что могло случиться. О чем она только думала?..

Пока порядок действий таков: надо проверить все сообщения о пропавших и посмотреть, не совпадают ли чьи-нибудь данные с описанием жертвы. Если ничего не выйдет, придется сделать ее фотографию, достаточно приличную для того, чтобы ее можно было поместить в газеты и показать по телевизору, и попросить помощи у тех, кто был на фестивале и мог что-нибудь видеть или слышать. Так или иначе, необходимо как можно скорее установить ее личность. Только тогда у них появится возможность представить себе, кто и почему сотворил с ней такое.

Чем ближе Бэнкс и Энни подъезжали к Линдгарту, тем сильнее сгущалась темнота. Ветром, видимо, повалило столбы высоковольтной линии, и электричество отключилось. Силуэты ветвей метались в свете фар, а все прочее тонуло во мраке, не было видно даже путеводного огонька какой-нибудь отдаленной фермы. В самом Линдгарте все дома, пабы, церковь и общинный луг^[5] были погружены во тьму. Энни сгорбилась на водительском сиденье, подавшись вперед, поближе к лобовому стеклу, медленно ведя машину по ленте дороги, выползавшей из городка, а потом — по узкому каменному мостику; они еще с полмили попетляли, прежде чем добрались до Фордхема. Когда вскоре после половины девятого они пересекали второй мост, даже в темноте уже легко было понять, где главная суматоха.

Возле паба, напротив церкви, шоссе резко поворачивало налево; дальше оно шло к Иствейлу, но прямо, по курсу, на проселке, который поднимался на холм, проходя мимо, молодежного общежития и над вересковой пустошью, путь преграждала полицейская машина, а также гражданский «опель-вектра», на котором приехала Уинсом. Энни остановилась у обочины за машинами, и ветер засвистел в ее одежде, когда она вылезла наружу.

Беда случилась в последнем коттедже по левой стороне. Напротив Мурвью-коттеджа шла на запад узкая дорога, зажатая между боковой стеной церкви и рядом домиков, — шла, пока ее не проглатывала сельская темнота.

— Не очень-то славное местечко, а? — заметил Бэнкс.

— Зависит от того, чего ты хочешь, — возразила Энни. — Думаю, тут довольно тихо.

— А вот паб. — Бэнкс обернулся и посмотрел через дорогу, ему показалось, что он различает мерцание свечей в окнах паба и слышит приглушенные голоса, звучащие внутри. Такой пустяк, как отключение электричества, явно не лишил местных жителей привычного вечернего глотка пива.

Свет фонаря ослепил их, и Бэнкс услышал голос Уинсом.

— Сэр? Инспектор Кэббот? Сюда. Я взяла на себя смелость попросить ребят из криминалистического отдела привезти с собой светильники, но пока это все, что у нас есть.

По освещенной фонарем тропинке они прошли через высокие деревянные ворота и зимний сад. За дверью ждал местный констебль, болтая с недавно произведенным в сержанты детективом Кевином Темплтоном, и свет от его фонаря немного улучшил видимость. И все же разглядеть можно было лишь то, что выхватывали из тьмы лучи, все остальное в доме было погружено во мрак.

Осторожно ступая по каменным плитам, Бэнкс и Энни последовали за лучами к дальней стене гостиной. Оба были без защитных костюмов, поэтому до прибытия экспертов им не следовало подходить к находке слишком близко. У стены, на полу близ камина, распростерлось тело мужчины. Он лежал ничком, и Бэнкс затруднился бы, не видя лица, определить возраст убитого, но, судя по одежде — джинсам и темно-зеленому свитеру, — это было тело довольно молодого человека. Уинсом оказалась права: насчет этого случая не могло быть сомнений. Даже с нескольких футов было видно кровавое месиво, в которое превратился затылок мужчины; длинный темный след густеющей крови поблескивал в свете фонарей, впадая в лужицу, которая постепенно впитывалась в ковер. Уинсом посветила вокруг, и Бэнкс заметил кочергу, валявшуюся на полу неподалеку от жертвы, и очки с одной разбитой линзой.

— Замечаешь следы борьбы? — спросил Бэнкс.

— Нет, — ответила Энни.

Свет фонаря выхватил из темноты пачку «Данхилла» и дешевую одноразовую зажигалку на столике возле кресла; убитый лежал головой в эту сторону.

— Видимо, он пошел за сигаретами, — предположил Бэнкс.

— И кто-то захватил его врасплох?

— Да. Но убитый не ожидал с его стороны угрозы. — Бэнкс указал на стойку у очага. — Кочерга, скорее всего, стояла здесь, у камина, вместе с другими принадлежностями.

— Когда проанализируем расположение брызг крови, сможем лучше понять, как это случилось, — сказала Энни.

Бэнкс кивнул и повернулся к Уинсом.

— Прежде всего нам надо полностью перекрыть доступ в эту комнату, — распорядился он. — Чтобы сюда не заходили посторонние.

— Есть, сэр, — ответила Уинсом.

— И организуйте опрос соседей как можно скорее. Если необходимо, затребуйте подкрепление.

— Есть.

— Известно, кто этот человек?

— Пока нет, — откликнулась Уинсом. — Констебль Трэверс живет на этой же улице, подальше; он мне сказал, что не знает убитого. Видимо, этот коттедж сдавали на каникулы.

— Значит, нужно найти его владельца.

— Владелицу, сэр. Она здесь. — Это заговорил констебль. Он направил луч своего фонаря в глубь гостиной, где, окруженная тьмой, бессмысленно уставившись в пространство, на стуле сидела женщина. — Не знаю, что с ней делать, — продолжал он. — Не мог же я ее отпустить, пока она с вами не поговорит, а ей нужно было присесть. У нее вроде как ноги отказали.

— Вы правильно сделали, — похвалил Бэнкс.

— В общем, это миссис Тэннер. Она хозяйка.

— Нет, я не хозяйка, — возразила миссис Тэннер. — Я приглядываю за домиком, вы понимаете. А хозяева живут в Лондоне.

— Хорошо, — произнес Бэнкс, садясь напротив нее. — Мы выясним эти детали позже.

Констебль Трэверс направил луч фонаря вдоль разделявшего их стола, чтобы не слепить их и чтобы при этом собеседники видели друг друга. Насколько удалось разглядеть Бэнксу, это была тучная женщина немного за пятьдесят, с короткими седеющими волосами и двойным подбородком.

— Как вы себя чувствуете, миссис Тэннер? — спросил он.

Она положила руку на грудь:

— Сейчас получше, спасибо. Я просто была потрясена. В темноте, вы понимаете… И не то чтобы раньше я не видела покойников, но это были родные, вы понимаете, а тут…

Она отпила из стоявшей перед ней дымящейся чашки. Очевидно, у Трэверса хватило ума сделать чай, а значит, здесь есть газовая плита.

— Вы готовы ответить на несколько вопросов? — осведомился Бэнкс.

— Не знаю, что я вам такого могу сказать.

— Предоставьте мне это решать. Как получилось, что вы нашли тело?

— Он просто лежал, вы понимаете, лежал там, где и сейчас. Я ничего не трогала.

— Хорошо. Но я имел в виду другое: как вы здесь оказались?

— Отключили свет, вы понимаете. Я живу на этой улице, совсем рядом, по другую сторону от паба, и я хотела ему показать, где свечи, которые мы тут держим на случай аварии. И большой фонарь тут тоже есть.

— В котором часу это было?

— Без нескольких минут восемь.

— Вы видели или слышали что-нибудь необычное?

— Нет.

— Видели кого-нибудь?

— Никого.

— Никаких машин?

— Нет.

— Дверь была открыта?

— Нет. Она была закрыта.

— И что же вы сделали?

— Сначала постучалась.

— А потом?

— Ну, вы понимаете, никто не ответил, и внутри было темно…

— Вы не подумали, что его нет дома?

— Его машина на месте. Кто станет гулять пешком в такую ночку?

— А как насчет паба?

— Я туда заглянула, но его там не было, и никто его не видел, так что я вернулась сюда. У меня есть ключи. Я подумала: вдруг с ним что-то стряслось, вы понимаете, упал с лестницы в темноте, и всё оттого, что я забыла ему показать, где свечи и фонарь.

— А где они? — поинтересовался Бэнкс.

— В коробке на полке над лестницей. — Она медленно покачала головой. — Простите. Как только я увидела его… вы понимаете… как он там лежит… у меня совсем вылетело из головы, зачем я приходила.

— Ничего страшного.

Бэнкс отправил констебля Трэверса за свечами. Вскоре тот вернулся.

— Там на кухне у плиты были спички, сэр, — сообщил он и начал водружать свечи на блюдца и расставлять их на столе в гостиной.

— Так лучше, — одобрил Бэнкс. Он повернулся к миссис Тэннер: — Вы знаете, кто был ваш постоялец? Его имя?

— Ник.

— И все?

— Когда он въехал в прошлую субботу, он зашел и представился, просто сказал, что его зовут Ник.

— Он не дал вам чек с именем и фамилией?

— Он платил наличными.

— Это в порядке вещей?

— Некоторые предпочитают так.

— Он надолго приехал?

— Заплатил за две недели.

Две недели в Йоркширских долинах в конце октября — Бэнксу показалось, что это странный отпускной выбор, но о вкусах не спорят. Возможно, этот Ник был заядлым сельским туристом.

— Как он нашел это место?

— У хозяев есть свой сайт, но не спрашивайте у меня подобности. Я только забочусь об уборке и вообще слежу, чтобы все было в порядке.

— Понимаю, — успокаивающе произнес Бэнкс. — Можете предположить, откуда был этот Ник?

— Нет. Заграничного акцента у него не было, но он явно был не из наших мест. Похоже, откуда-то с юга.

— Можете еще что-нибудь о нем рассказать?

— Я его всего один раз и видела, — ответила миссис Тэннер. — С виду он был вполне славный парень.

— Сколько ему было лет, как вам кажется?

— Немного. Что-нибудь около тридцати пяти. Не очень-то я разбираюсь в возрасте.

Яркий свет фар проник в окно, и вскоре домик наполнился сотрудниками криминалистического отдела. Почти одновременно с ними приехали Питер Дарби, фотограф, и доктор Гленденинг, патологоанатом министерства внутренних дел. Гленденинг ворчал, что Бэнкс, видно, воображает себе, что для него, Гленденинга, самое лучшее развлечение в пятницу вечерком — возиться с трупами. Бэнкс попросил констебля Трэверса отвести миссис Тэннер домой и побыть с ней. Ее муж, как она сказала, пошел в Иствейл играть в дартс, но скоро должен был вернуться, и она заверила Бэнкса, что отлично побудет одна. Криминалисты быстро расставили свет в гостиной, и, пока Питер Дарби снимал коттедж своим «Пентаксом» и цифровой видеокамерой, Бэнкс наблюдал, как доктор Гленденинг осматривает тело, слегка поворачивая его, чтобы изучить глаза.

— Что можете сообщить, док? — спросил Бэнкс через несколько минут.

Доктор Гленденинг выпрямился и театрально вздохнул:

— Я уже просил вас, Бэнкс. Не называйте меня «док». Это фамильярность.

— Простите, — извинился Бэнкс. Он взглянул на труп. — Знаете, мой пятничный вечер он тоже испортил, так что выкладывайте все, что можете, будет полезно.

— Что ж, начать с того, что он мертв. Можете записать это в свою маленькую книжечку.

— Я подозревал что-то подобное, — отозвался Бэнкс.

— И не надо сарказма, черт возьми. Вы хоть понимаете, что сейчас я должен был находиться на банкете у лорд-мэра, пить лучший в мире сидр «Кантри-мэнор» и кушать волованы?

— Это вредно для здоровья, — предупредил Бэнкс. — Вам полезнее находиться здесь.

Гленденинг одарил его лукавой улыбкой:

— Может, в этом вы и правы, дружок. — Он пригладил серебристую шевелюру. — В общем, его почти наверняка убили ударом в заднюю часть головы. Разумеется, я смогу сказать точнее, когда он будет лежать у меня на столе, но пока сгодится и такое заключение.

— Время смерти?

— Не больше двух-трех часов назад. Трупное окоченение еще не началось.

Бэнкс посмотрел на часы. Пять минут десятого. Миссис Тэннер, видимо, провела здесь около часа, что еще больше сужает интервал. Допустим, время убийства — между шестью и семью часами вечера. Видимо, она совсем ненамного разминулась с убийцей, а значит, она очень везучая женщина.

— Может быть, он напился, упал и разбил себе голову? — спросил Бэнкс. Он знал, что это маловероятно, но должен был задать этот вопрос. Не стоит тратить время и ценные полицейские ресурсы на бытовой несчастный случай.

— Почти наверняка — нет, — ответил Гленденинг, взглянув на кочергу. — Начать с того, что в таком случае он бы, скорее всего, лежал на спине, а во-вторых, судя по форме раны, а также по наличию крови и волос на этой вот кочерге, я бы заключил, что на сей раз орудие убийства долго искать не придется. Возможно, вы снимете с нее отличный чистенький набор отпечатков пальцев и вернетесь домой еще сегодня вечером, как раз когда пора будет в кроватку.

— Мечтать не вредно, — буркнул Бэнкс, буквально ощущая, как от него ускользает очередной уик-энд. Почему убийцы не совершают свои преступления по понедельникам? Пятничные убийства превращаются в настоящую головную боль не только из-за перспективы пахать весь уик-энд, но и потому, что на выходных люди обычно разъезжаются кто куда. Конторы закрываются, сотрудники посещают родственников, все замедляет ход. Между тем в любом расследовании решающую роль играют первые сорок восемь часов.

— Кочерга была под рукой, — заметил он, — а значит, тот, кто это сделал, возможно, вовсе и не готовился к убийству. Или же хотел, чтобы убийство выглядело непредумышленным.

— Рассуждать об этом предоставляю вам. Насколько я понимаю, теперь он принадлежит коронеру. Можете убирать тело, когда закончит этот ваш Картье-Брессон.^[6]

Бэнкс улыбнулся. Он заметил, как Питер Дарби за спиной у Гленденинга показал доктору язык. На осмотре места преступления они вечно путались друг у друга под ногами и демонстрировали, насколько этим утомлены; при этом больше никогда и нигде они не встречались.

Уже нельзя было не замечать бурную деятельность, в остальной части дома, где так и кишели ребята из криминалистического отдела. Толстые кабели змеились по зимнему саду, они были подключены к ярким прожекторам, отбрасывавшим на стены тени мужчин в защитных костюмах. С отчетливым чувством, что он всем мешает, Бэнкс осторожно двинулся к зимнему саду. Ветер по-прежнему рвал и метал, и иногда казалось, что он вот-вот сорвет и унесет это хрупкое строение, — тем более что дверь оставили открытой, чтобы протянуть кабели.

Следующим прибыл сержант Стефан Новак, координатор работ на месте преступления; кратко поприветствовав Бэнкса и Энни, он сразу приступил к работе. Его задачей было осуществлять связь между учеными и сыщиками, при необходимости переводя жаргон тех и других на удобопонятный английский, и он с этим прекрасно справлялся, в чем ему, безусловно, помогали ученые степени по физике и химии.

Бэнкс не раз замечал, что существуют люди, способные часами стоять и глазеть, как другие работают. Они буквально прилипают к щелям в деревянных заборах, окружающих стройки, в то время как экскаваторы вычерпывают землю и люди в касках отдают приказания, перекрикивая грохот. Или же они торчат на улице, наблюдая, как кто-нибудь, взобравшись на леса, отчищает фасад старого здания с помощью пескоструйной машины. Бэнкс был не из таких. Ему казалось, что это некая особо извращенная форма вуайеризма. А поскольку сейчас, пока команда экспертов не завершит работу, от него пользы в доме быть не могло, его мысли с удовольствием обратились в сторону озаренного свечами паба, расположенного не больше чем в тридцати ярдах отсюда. Тех, кто там сидит, надо опросить. Кто-то из них мог что-нибудь видеть или слышать. Лучше поговорить с ними сейчас, пока они еще там и воспоминания еще не повыветрились. Он велел Уинсом и Темплтону оставаться со Стефаном и криминалистами, а за ним послать, если выяснится что-то важное, потом окликнул Энни, и они вместе направились к воротам.