"Четверо сыновей доктора Марча" - читать интересную книгу автора (Обер Брижит)

1 Пролог

В первый раз… Нет, сначала я хотел бы с вами поздороваться. Здравствуйте, дорогие друзья, мои дорогие новые друзья! Здравствуй, дорогой секретный дневничок! Здравствуй, дорогой тайный я, который сегодня решил рассказать о своей жизни и о жизни нашей семьи!

Но больше всего мне хотелось бы рассказать про «это».

В первый раз мне было… Впрочем, нет смысла уточнять, сколько лет: скажу только, что я был ребенком. Очень милым ребенком. И она тоже была маленькой девочкой. Она носила платье из красного акрила красивого яркого оттенка. Я знал, что акрил чертовски хорошо горит — не хуже факела.

Когда я поджег ее платье, она закричала, потом загорелась. Я смотрел на нее, пока она не сгорела до конца. Она вся раздулась, глаза вылезли из орбит. Я по-прежнему очень хорошо все помню, хотя тогда был совсем мальчишкой. Но у меня всегда была прекрасная память.

Мне очень понравилось смотреть, как она горит. Я знал, что она умрет. Мне очень это нравилось. И сейчас нравится. Приносить смерть. Смерть…

Так это было в первый раз. Потом прибежала мама и обняла меня. Мама очень любит нас всех. Она очень милая, очень нежная. Она плакала. Я спросил себя, из-за того ли она плачет, что знает.

Я не хотел делать маме больно.

Я выскользнул из ее рук, которые были влажными от пота, и убежал, а она осталась там, плача. Потом я вернулся вместе с остальными. Мама все еще плакала, сидя на земле. Она ничего не сказала. Она ничего не говорила и потом, когда я начал снова.

Мне страшно хотелось об этом рассказать. Мне все время хотелось об этом говорить. Я проделывал это много раз. Это доставляло мне столько удовольствия — ты знаешь, мой дневничок, что мне всегда доставляло удовольствие убивать. Они говорят, что это плохо. Плохо причинять боль. Что они в этом понимают? Это хорошо — причинять боль. Это прекрасно. Мне это нравится.

И, во всяком случае, я не могу помешать себе это делать. Не потому, что я сумасшедший. Но потому, что я страстно этого хочу: я стал бы очень несчастным, если бы мне пришлось от этого отказаться. Мне это необходимо.

Но так же необходимо проявлять осторожность. Потому что теперь я уже взрослый. Они взяли меня к себе. Мама не могла им помешать. К тому же она состарилась и поглупела.

Я улыбаюсь, потому что представил себе, что кто-то может прочитать мои записи. Я хорошенько спрячу дневник. Правда, всегда найдутся любопытные. Но они непременно попадутся. Берегитесь, проныры, враг подстерегает вас!

Я не так глуп — я пишу, только когда остаюсь один. И я не собираюсь описывать себя, называть свое имя и все такое. Нет, я не оставлю никаких примет, по которым можно было бы меня узнать. Я — тот самый скелет, который прячут в шкафу.

Я знаю, что писать обо всем опасно. Но мне ужасно этого хочется. Я больше не могу хранить все это в себе, и потом… мне так же сильно хочется рассказать о нас, о нашей семье.

Узнать, что это я… они не смогут.

Я не могу ни с кем говорить. Это естественно, потому что я — никто. «Воспоминания Никого» — забавное было бы название.

Нас в семье четверо. Четыре брата. Папа — врач. Мы — Кларк, Джек, Марк и Старк. Это маме пришла затея так нас назвать. Мы очень похожи. В этом нет ничего удивительного — мы близнецы. Четверняшки, так сказать. Да, мы все родились в один день. Тогда мы стали сенсацией для всех газет… Четверо красивых парней. Мы высокие, сильные, с темными вьющимися волосами и большими руками. Мы похожи на отца. Мама хрупкая. У нее розовая кожа, непослушные каштановые волосы, которые она осветляет, и голубые глаза. У папы тоже голубые глаза. У нас у всех одинаковые глаза. Мы — одна семья.

Я знаю, что, если чем-то отличишься, рискуешь себя выдать. Я убиваю — не важно кого, не важно чем. Я не маньяк. Единственное, что имеет значение для меня, — как они умирают. Когда они умирают, мне приходится сдерживаться, чтобы не смеяться от радости и не плакать от наслаждения. Меня охватывает дрожь. Даже сейчас, когда я об этом думаю, у меня дрожат пальцы.

Кларк собирается стать врачом. Джек учится в консерватории. Марк стажируется в адвокатской конторе. Старк пишет диплом по электронике.

А я — я один из них.

И мои руки обагрены кровью.

Забавно. И вправду забавно. Это как игра. Ищите ошибку. Я очень хорошо замаскировался.

Кларк играет в футбольной команде медицинского факультета. Он здоровенный, сильный, грубый — настоящий бычок Джека ничего не интересует, кроме его пианино, он застенчивый, мечтательный. Марк, наоборот, спокойный и серьезный. Честный. Он хочет быть юристом и не любит шутить. Наконец, Старк — чокнутый. Вспыльчивый, беспорядочный, рассеянный. Странный. Он занимается информационными системами и всякими электронными штучками.

У каждого из нас своя комната. У каждого свои привычки, свои «пунктики». Но когда мама на нас смотрит, то кажется, что она любит нас всех одинаково. Я тоже ее очень люблю. По крайней мере, я так думаю. Это не самое главное — любить.

Время проходит быстро. Нужно убрать дневник Спрятать. Посмотрим… Ах да! Папа вот-вот вернется: сейчас 19.42. Мне и правда было очень приятно поговорить с тобой, дневничок. Я чувствую себя более спокойным.

Это невозможно, я не могу в это поверить! Я снова думаю об этих записях, и во мне все переворачивается.

Я одна у себя в комнате, все спят.

Все вышло из-за того, что я приводила в порядок вещи в ее комнате. Она была внизу, смотрела телевизор. Мне захотелось примерить ее шубу. Глупо, конечно, но держать в шкафу шубу, если никуда не ходишь, тоже ведь глупо, правда? А она после своего приступа никогда не выходит из дому. Как раз из-за этого им и понадобилась горничная — ей нельзя переутомляться. Шуба хорошо на мне сидела, хотя была немного тесна и коротка. Я сняла ее и посмотрела, нельзя ли ее чуть-чуть отпустить. Понимаю, что это было глупо — она ведь все равно не моя. Я сделала это машинально. Внизу за подкладкой что-то было. Я решила посмотреть. Это было ужасно. Я положила это обратно. Если он заметит, что кто-то это трогал…

Я спустилась вниз. Они все были там. Мистер Сэмюэл велел мне принести бренди. Если бы я могла сама его выпить! Она сидела в стороне и вязала. Мне кажется, она немного не в себе. Те четверо смотрели телевизор. Ужасно было знать обо всем и видеть их, таких спокойных, у телевизора… Что мне теперь делать?

Сматываться отсюда, вот что. Если я влезу в то, что меня не касается… Хотя все-таки нужно что-то сделать. Но выдавать кого-то копам… Я не могу. Мне нельзя с ними связываться, потому что я два года провела за решеткой.

Сволочь, подонок, мерзавец! Меня всю трясет от страха. Он узнает, что я раскрыла его тайну, и убьет меня Он сожжет меня заживо, засунет в центрифугу! Я заперла дверь на ключ. К счастью, они не слишком мной интересуются. Я слышу шаги… Нет, мне показалось. Нужно все обдумать. Прежде всего, узнать, кто это. Нет. Нет. Закрыть глаза. Выбросить все это из головы. Будь что будет. Не пойман — не вор.

Но я не могу оставить все как есть, ничего не узнав. И зачем только я приехала в эту чертову глушь? Конечно, невозможно было там оставаться после того, что случилось. У меня и в самом деле нет никаких шансов. По крайней мере, я не стану показывать этот «дневник» доктору. Чего доброго, он выставит меня за дверь, чтобы отучить рыться в их грязном белье. Все, ложусь спать.

Сегодня я расскажу про Джека. Джек — мягкий, не очень разговорчивый. Глаза у него словно затуманены. Он постоянно краснеет. Много думает о девушках, но не осмеливается с ними заговорить. Друзей у него нет. Скрытный, замкнутый, закомплексованный. Все признаки убийцы налицо. Но судите сами. Он сочиняет грустные мелодии. Очень мил с мамой и с Дженни (это наша горничная). По-моему, славная девушка. Пьет несколько больше, чем следует. Но очень услужливая.

Пока что я сохраняю спокойствие. Но желание снова подступает. Я чувствую его приближение. Надо кого-то найти. Я как раз подумывал о Дженни. Но она слишком близко. Я не хочу возбуждать подозрения. Это было бы глупо. Нужен кто-то другой. И побыстрее. Но кто?

Джек ростом метр девяносто пять. Он худой, с довольно длинными волосами. Носит пестрые шарфы, а под мышкой у него всегда какая-нибудь книга. Когда он был маленьким, его дразнили «девчонкой». Но он совсем не слабак. Мы все очень крепкие. Это о Джеке.

(Мне не по себе.)

Кларк, конечно, тоже очень высокий. Поскольку у него еще и великолепные мускулы, его можно назвать настоящим гигантом. Он громко разговаривает, много двигается, легко поддается эмоциям. Он отнюдь не страдает от комплексов. Но любая мелочь может вывести его из себя.

Мне кажется, если кто-нибудь из любопытства однажды прочтет этот дневник, он будет очень сильно напрягать мозги, но все равно никогда не узнает правду.

«Я убийца, а не дурак». Мне очень нравится эта фраза.

Мама все больше и больше заговаривается. Она совсем отупела от своих таблеток Папа вечно рассеян. Как и Старк Всезнайка Старк. Я люблю говорить о нас. Люблю думать о нас. Об одном из нас. Надежно спрятанном, улыбающемся, приветливом. Об убийце. Мне очень нравится называть себя так: убийца.

Мама хочет, чтобы мы съездили навестить тетю Рут. Это довольно далеко отсюда. По дороге я, возможно, найду с кем поразвлечься.

Они уехали сегодня утром, очень рано. Завтракать будут у своей тети.

Я поднялась к Старухе, заглянула за подкладку пальто и прочитала, что он собирается сделать это во время путешествия. Старуха что-то напевает в ванной.

Я прислушиваюсь, чтобы понять, все ли с ней в порядке. Никогда не знаешь наверняка… Бедная женщина… Совсем не такая, как эта гадина — мамаша Флик!.. С этими ее деньгами, разбросанными повсюду, на которые вечно натыкаешься… Я же не железная, в самом деле!

Надо было бы помешать их поездке. Доктор сегодня вернется поздно. Он идет на поэтический вечер. Поэтический вечер — с ума сойти! Можно подумать, его все это не касается! Мальчишки позвонили и сказали, что вернутся только завтра, — они решили сделать остановку на обратном пути из-за проливного дождя. Должно быть, они сейчас где-то около Демберри. Скорее всего, там и остановятся, чтобы перекусить.

Боже мой, боже мой! Это невыносимо, надо что-то делать! Я тщетно пытаюсь убедить себя, что это правда, я не могу в это поверить! Это не может быть Джек — он такой милый! А громила Кларк слишком грубый, слишком простой. Хотя это ничего не значит: Мишель тоже была простая женщина, но преспокойно задушила трех своих ребятишек…

Ясно одно — он сумасшедший.

Ему приходится быть вежливым и все такое… по необходимости. Но глаза… Почему по его взгляду ничего не заметно? Теперь я боюсь смотреть мальчишкам в глаза — вдруг этот псих гадается, что мне что-то известно… Но все же… Все же, по-моему, это я — ненормальная. Ведь я могла бы жить с каким-нибудь хорошим парнем за тысячу километров отсюда. Я молода, хороша собой — какого черта я делаю в этом логове убийц?! Оказывается, я еще могу шутить. Это меня раздражает. Нужно серьезно обо всем подумать.

Свершилось! Как хорошо! Я сделал это.

Я помню все очень четко от начала до конца. Вчера вечером мы остановились в Демберри. Дождь лил как из ведра. Мы умирали от усталости. Разложили сиденья в машине, чтобы спать на них, и пошли ужинать. Там была девушка. Хорошенькая. Совсем одна. Совсем одна за столом. Мы стали с нею заигрывать. Кларк пригласил ее присоединиться к нам. Девушка отказалась. Она мне понравилась. Очень привлекательная. Потом Старк сказал, что дождь кончился. Мы вышли. Устроились в машине на ночлег. Скоро почти все заснули. Один из нас тихо поднялся. Очень тихо.

Я зашел в телефонную кабинку. Попросил соединить меня с закусочной. Я наблюдал за девушкой сквозь стекло. Она ела хот-дог. Хозяин подозвал ее к телефону. Я пригласил ее выпить по стаканчику. Она спросила, кто я. Я ей объяснил. Она спросила, откуда я звоню. Я ответил. Она посмотрела сквозь стекло и улыбнулась. Итак, я добился своего.

Она расплатилась и вышла. Я ждал ее на углу. Снова пошел дождь. Очень сильный. Мы побежали. Спрятались под навесом. Там было темно. Эти маленькие городишки такие тихие по вечерам. На улицах — ни души.

Я нащупал отвертку во внутреннем кармане куртки, обнял девушку, и мы немного поласкали друг друга. Мою кожу словно покалывало иголками. Она потрогала мой… она потрогала меня влажной от дождя рукой, и я вонзил отвертку ей в живот по самую рукоятку. Я прижал ее ртом к своему плечу, ощутил ее зубы. Все ее тело одеревенело, но я крепко держал ее. Она все еще сжимала меня неподвижной рукой, это было приятно. Я кончил в ее руку, и она умерла. Я отпустил ее.

Она упала. Я поднял воротник, вытер отвертку о ее юбку и ушел. Вернулся к машине. Кто-то из остальных окликнул меня: «Эй, в чем дело?» Я ответил: «Выходил отлить». Было темно, как в гробу. Сегодня утром мы вернулись, и вот я дома.

Я чувствую себя совершенно счастливым.

Мне не терпится прочитать в газетах о ходе расследования. Но черта с два они что-нибудь найдут! Отвертку я выбросил. Я чист как младенец.

Должно быть, мама что-то почувствовала. Она посмотрела на меня и вздохнула. Бедная мама… Я ее люблю. Немножко.

Дженни тоже какая-то странная. Может быть, она пьяна? Она сидела в тюрьме. Она думает, что никто об этом не знает, но я знаю. И знаю еще кое-что о ней. Однажды, когда она думала, что осталась в доме одна (папа повез маму к кардиологу, а я был здесь, в маминой комнате, и разглядывал ее платья), я услышал, как она говорит по телефону. Она сказала, что должна скрываться. Она боялась полиции. Говорила о какой-то миссис Флик, «старой суке, набитой деньгами». Она просила того, с кем говорила, не писать ей и не звонить. По-моему, она и тогда была пьяна. Я подумал и решил, что она воровка. Впрочем, по моим наблюдениям, держится как ни в чем не бывало. У нас здесь не любят воров.

Но сегодня я слишком доволен, чтобы быть строгим. Если еще на обед подадут картошку фри, это вообще будет самый счастливый день в моей жизни. Я готов расцеловать вас всех — глупцов, которые никогда этого не прочтут!

Он это сделал. Он совершил убийство.

Они все ели с большим аппетитом. Я приготовила курицу с жареной картошкой. Это она велела мне приготовить такое блюдо. Она… Для него — ее монстра! Она знает, кто он, и любит его. Холит и лелеет. Он вспарывает несчастным девушкам животы, а она готовит ему картошку фри!

О господи, если у тебя нет на сегодня других более важных дел, сделай так, чтобы они умерли! Все четверо! На пожаре. Я сама подожгу этот притон! Впервые в жизни я перепугалась чуть не до обморока, когда увидела свое имя в дневнике сумасшедшего. Сумасшедшего, который за мной наблюдает, потому что я воровка. А он… да ему место в психушке!

Нужно пойти в полицию. Рассказать им об убийстве. Начнется расследование. Займутся братьями. А заодно и мной. Меня поместят в безопасное место. За казенный счет. Годика на два-три. Или даже больше — с рецидивистами особо не церемонятся. Ничего не остается, как сидеть тихо. У меня связаны руки. Вот что меня сильнее всего бесит: руки связаны. А он — он ведь будет продолжать? Сколько еще жертв останется на его пути?

Каждый раз, когда я поднимаюсь наверх, сердце у меня бешено колотится. Мне кажется, что он идет за мной по пятам, заносит надо мной руку, я оборачиваюсь — и в горло мне вонзается нож, и я вижу перед собой глаза безумца. Глаза Кларка, или Марка, или Старка, или Джека. Глаза того, кто любит картошку фри. То, что он любит картошку фри, — это хоть какой-то след, это…

Я размышляю. Жаль, что все они так похожи.

Кларк любит картошку фри. Да, я в этом уверена: он вечно таскает из кухни. Впрочем, они все тащат из холодильника всё подряд, стоит лишь мне отвернуться, — можно подумать, им не хватает того, что подают за столом! Только вернутся с учебы, как сразу принимаются за свое! А кто сегодня утром выбросил пустые молочные пакеты и упаковки из-под хлопьев? Хороши, нечего сказать!

Так, на чем мы остановились? Картошка фри. Джек два раза просил добавки — нет, три. Он пожирал ее огромными порциями, поливая кетчупом. Потом он напустил на себя мечтательный вид человека, который наслаждается концертом, полным изысканных созвучий, что не помешало ему набивать живот и дальше! Старк сказал: «Картошка фри — просто класс!» Он похрустел пальцами, потом обнял свою мать — в знак благодарности? Марк был более сдержан. Но он тоже попросил добавки.

И выпил вина. Обычно он не пьет. Может быть, он скрывает свои пристрастия? Может быть, он все время притворяется, на случай, если… Он выпил вина. Чтобы отпраздновать что-то? Доктор на этот раз был доволен. Смеялся. Должно быть, вчерашний вечер поэзии удался на славу.

Скопище мерзавцев! Надо выпить чего-нибудь покрепче. Но я боюсь спускаться вниз. Я уверена, что по ночам он рыщет повсюду, с грязными мыслями в голове, с запятнанными руками. Это вгоняет меня в дрожь. Чего бы я выпила, так это немного джина!

Скучно. В газетах больше не пишут о той девушке. Поскольку сейчас каникулы, мы все сидим дома и бьем баклуши. Мы проводим каникулы вместе, как одна семья. Мама довольна. Она напевает, вяжет и улыбается мне с грустным видом.

Папы вечно нет дома. Кларк говорит, что он завел любовницу. Марк при этом выглядит сконфуженным. Он застенчив, наш Марк Джек играет на пианино и сочиняет песни. Старк все время сидит у себя в комнате, что-то мастерит. Мы ведем себя как паиньки. Смотрим телевизор. Дженни говорит, что телевизор превращает людей в идиотов. Ей-то, по крайней мере, можно этого не бояться.

Джек сказал папе, что мы останавливались в Демберри в тот вечер, когда было совершено убийство. Кларк подтвердил: да, в самом деле, и мы могли бы подвернуться под руку этому маньяку. Старк сообщил, что мы видели ту девушку в баре, а Марк добавил, что она выглядела очень соблазнительно. Все выглядели опечаленными. В глубине души я смеялся. Я смотрел на их головы, подобающим образом склоненные в знак скорби, и смеялся.

Но кто же я? Кто?

Копайте глубже, грязные ищейки! Но я не такой дурак, вы никогда меня не найдете!

Надо просто взять эти записи и отнести в комиссариат. Ничего особенного. Ох, Дженни, ты настоящая рохля, мокрая курица, преступница!

Я слишком много пью, нужно остановиться. Тем более что этот джин — уцененный и на вкус отвратительный.

Они все торчат дома и смотрят этот гребаный телевизор! Не четверняшки, а какие-то сиамские близнецы! Всегда держатся вместе — парни, которым вот-вот стукнет по восемнадцать! Вечно толкутся у меня за спиной, чтобы вдруг неожиданно объявиться — думаешь, что кто-то справа, а он выныривает слева, — и каждый раз я чуть не подпрыгиваю на месте от неожиданности. Старуха вяжет. У доктора много работы. Когда он возвращается домой, то брюзжит и требует еды. Я кручусь как сумасшедшая. Им всем постоянно что-то надо. Доктор сказал — ему, мол, кажется, что бренди убывает слишком быстро. Нужно немного притормозить.

Эта история не выходит у меня из головы. Она сведет меня с ума! Но что может сделать полиция? Сборище недоумков! Только и годятся на то, чтобы сажать бедных девушек в тюрьму! Мне стоило бы снова туда вернуться. Взять отвертку, порешить всех и прикарманить их деньжата. Черт знает что я несу!

Нужно спрятать эту тетрадь. Вдруг кому-нибудь взбредет в голову порыться в моих вещах? Конечно, проще было бы вообще ничего не записывать, но я не могу носить это в себе. Когда я пишу, события проясняются. Когда мы сидели с Мартой в камере, то писали обо всем, что у нас происходит, о том, как мы проводим время, и все такое. Прояснить события-вот что нужно сделать. Подумать, перечитать написанное, сделать какие-то выводы. Я перечитываю то, что написала.

Прежде всего, у меня сложилось впечатление, что он нападает только на женщин. Это уже кое-что. По крайней мере, те две жертвы, о которых он говорит, — женщины. Девочка и привлекательная девушка. Девушка, которая ему нравится…

Интересно, а я ему нравлюсь? Ну разумеется, нет. Я не сексапильна, неряшлива, скорее похожа на фермершу: непривлекательная, невозбуждающая… Хотя… Стоп, это все в прошлом. Я хочу сказать, что я и в самом деле не его тип жерт… женщины. Вот и все.

Стоило бы прочесть пару брошюрок о психических расстройствах. В местной библиотеке наверняка что-нибудь найдется. Хорошая идея! Нужно выяснить, почему он это делает. И предотвратить то, что он собирается сделать. Если я смогу ему помешать, можно будет обойтись и без копов.

Да нет же, я совсем спятила! Я, кажется, собираюсь лечить этого типа вместо того, чтобы сматывать удочки! Дженни, дорогуша, тебе самой нужно лечиться! Я не знаю, что делать. Я в полной растерянности. Как та девица из сериала, которая все время говорит: «Я в полной растерянности, Энди, милый!» Так вот и я тоже… милая!

Надо еще чуток хлебнуть… то есть в смысле курнуть. 3-звините, мэм.

Эти каникулы никогда не кончатся! Сегодня я почувствовал сильное желание. Вышел посмотреть, не найдется ли чего интересного.

Конечно, есть одна девчонка, которая живет по соседству, но она мне не очень нравится. Этакая симпатяшка с косичками. Мелковата для меня. Теперь я мужчина и не испытываю возбуждения, убивая малолеток. Предпочитаю девушек своего возраста. Они отлично знают, чего хотят. Как та, в Демберри.

Когда я испытываю желание, то беру свой нож и провожу им у себя под одеждой, пока мне не становится лучше. Однажды я вот так убью кого-нибудь. Возьму нож и всажу его в ее тело изо всех сил. Кровь потоком хлынет у нее изо рта. Мне нравится рассказывать себе об этом.

У мамы грустный вид. Она не слишком следит за собой.

Марк пишет научную работу. Кларк повторяет экзаменационные билеты. Джек сочиняет мелодию. Старк чинит компьютер. Папы часто нет дома, а когда он возвращается, то от него пахнет духами. Но я не могу только и делать, что утешать маму.

Завтра наш день рождения. Будет куча подарков. Я знаю, что могло бы быть хорошим подарком, замечательным подарком, «королевским лакомством», как говорит папа, обозревая девиц на пляже.

Но только не кто-то вроде Дженни. Эта деваха довольно неотесана и всегда пьяна. Не понимаю, как ее держат в доме. Когда я обзаведусь семьей, то буду нанимать только хорошеньких девушек, чтобы прислуживали за столом, — хорошо сложенных, улыбчивых. А не воровок, вышедших из тюрьмы.

Мне нужно найти что-то забавное в этот день рождения, чтобы повеселить себя, пока остальные будут есть торт и нахваливать маму. У меня есть идея.

Маленькая свежая идейка.

До свиданья, дневничок, мне пора приниматься за дело.

Какую еще мерзость он задумал?

Они все ушли в кино. Я одна со Старухой. «Симпатяшка с косичками» — это, должно быть, Карен, дочка Блинтов. Нужно позвонить им и сказать… Сказать: «Извините, я ошиблась номером» — еще до того, как начать пороть всякую чепуху, пока они не вызвали санитаров из психушки.

Может быть, это я у него на уме? Нет: к счастью, я ему не нравлюсь. Маленький грязный ублюдок! К счастью, он находит меня дурнушкой. А на себя-то он смотрел? Все четверо — не бог весть какие красавцы, если не считать мускулов, конечно… Четверо грубых самцов — как и их развратник-папаша.

Надо было пойти с ними, не упускать их из виду, помешать ему это сделать. Я — сообщница, вот кто. Как тот тип в «Холокосте», который пытался доказать, что управлял не концлагерем, а центром по восстановлению работоспособности — как же! И я не лучше, чем он! Этот джин ударяет мне в нос — какая гадость! Ты трусиха, Дженни, дешевка и пьянчужка, ты, черт подери, и пальцем не шевельнешь, чтобы помешать этому психу поубивать всех девчонок, что попадутся ему под руку… Ты меня разочаровываешь, дорогая моя, сильно разочаровываешь.

Добрый день! Мама собирается печь пирог. Звонил папа: он опоздает к ужину. Конечно, из-за того, что покупает нам подарки.

Сегодня утром соседская малышка сказала мне «Привет». У нее порочный и нездоровый вид Кривая улыбочка. Маленькая шлюха, которая «заводит мужиков», как говорит папа. У меня не было времени заняться ею, но я собираюсь хорошенько над этим поразмыслить… Моя идея накрылась. Они уехали со своим младенцем в деревню. Жаль.

У меня чертовски плохое настроение. Толстуха Дженни действует мне на нервы своей грязной манерой шпионить. Нужно устроить так, чтобы папа вышвырнул ее за дверь. Вчера, когда она прислуживала за столом, от нее пахло спиртным. Ее красные глаза действуют угнетающе. Я люблю веселых людей. Надо бы туда сходить.

До скорого, мой тайный дневничок — маленький бумажный Я.

Пусть только попробует вышвырнуть меня за дверь, старый развратник! Младенец, младенец… Должно быть, малыш Бири.

Дрянным мальчишкам устроили потрясающий день рождения. Засыпали подарками… Если они ждали, что и я им что-то подарю… Паршивцы!.. Папаша приехал с опозданием. Хотела бы я взглянуть на рожу его потаскухи! Пока этот скот бегает за шлюхами, его ублюдки вырежут весь квартал!.. Ненавижу эту ручку — сплошные кляксы.

Надо успокоиться. Я смотрю, как моя рука пишет эти слова, и пытаюсь выровнять почерк и навести порядок в голове.

Вот так-то лучше. Дженни, девочка моя, ты должна разработать план действий. Пункт первый: малышка Карен. (Да, это правда, она испорченная девчонка.) Вопрос: как ее спасти? Ответ: выследить убийцу. Браво, какой великолепный план! Дженни, ты меня поражаешь!

Сегодня, когда я читала дневник, кто-то поднялся по лестнице. Я одним прыжком оказалась в ванной и сделала вид, что надраиваю никелированные краны… Но никто не вошел, и это-то как раз меня напугало… Ужасно напугало.

Я решила, что этот дневник мог бы послужить свидетельством. Буду записывать все, что происходит, до тех пор, пока не прищучу этого сукина сына. Нет, хватит грубостей, будем выражаться изящно: Дженни, дорогуша, тебе предстоит стать новым Шерлоком Холмсом, и для начала ты перестанешь дымить как паровоз.

Итак, надо наблюдать за Карен. Он не осмелится прийти, если я все время буду торчать поблизости. С него станется поджечь меня, раз уж я не слишком хороша собой, чтобы проткнуть меня отверткой. Как бы то ни было, я увижу того, кто будет ошиваться вокруг дома.

Иногда я думаю… что, если это розыгрыш? Нет. В газете писали о девушке, убитой в Демберри, на следующее утро после их возвращения, а я к тому времени уже прочитала об этом в его дневнике. Мне ужасно хочется приобрести пушку… В саду какой-то шум. Пойду посмотрю.

Внизу скользнула чья-то тень. Но, может быть, это собака? Полночь. Надо ложиться спать. Шума больше не слышно. Скорее всего, действительно собака.

Карен мертва.

Сегодня утром приезжала полиция. Ее нашли в саду. Возле мусорных ящиков. Говорят, на тело было страшно смотреть. На него набросили покрывало. Мать так кричала — я в жизни не слышала ничего подобного. Отец потерял сознание, когда ему об этом сообщили. Ее нашел Боб, мусорщик. Его вывернуло наизнанку. Потом он стал звать на помощь. Ему тоже пришлось делать успокоительный укол.

Идет дождь. Конечно, глупо об этом писать сразу после смерти девочки. Но идет дождь, я замерзла. Я так хотела бы уехать отсюда. Но мне кажется, я должна остаться.

Почему он об этом не написал? Почему, почему, почему?!! Прекрасный день рождения… Какой ужас! Да, он устроил себе прекрасный день рождения!

Вот уже два часа я сижу здесь, курю и смотрю на дождь. В доме ни звука. Все разошлись по своим комнатам. Вчера вечером я была пьяна. А сегодня утром Карен мертва.

Старуха даже не шелохнулась. Покачала головой и что-то пробормотала. Она вяжет покрывало на диван в гостиной. Впрочем, на самом деле она не старая. Лет на пятнадцать постарше меня, вот и все. Но не дай бог я через пятнадцать лет буду похожа на нее!

Я не знаю, что делать. Нужно с кем-то поговорить. Со священником? Нет, я не доверяю священникам. Тюремный священник был настоящей скотиной!

Когда приехали копы, я ужасно сдрейфила. Они пристально посмотрели на меня. «Если вы что-то видели, — сказал старший из них, — нужно рассказать об этом». — «Я ничего не видела». — «Что ж, тем хуже…» Ничего хорошего этот разговор мне не сулит. Если они наведут справки, мне крышка.