"Пуанкаре" - читать интересную книгу автора (Тяпкин А., Шибанов А.)

Семья Пуанкаре

Говорят, что дома — это портреты своей эпохи. В таком случае дом на улице Гиз в Нанси — одно из немногих исключений. Построенный ученым советником и врачом лотарингских герцогов, он выглядел ровесником XIX века, воплощением его буржуазной умеренности и рационалистичности: крепкий, массивный, без архитектурных излишеств, с претендующим на монументальность порталом. Лишь стертые ступени каменной лестницы, потемневшие стены да проржавевшие решетки балконов выдавали его почтенный возраст. Фронтон был украшен лепным изображением сосуда с огнем. Неизвестно, какой смысл вкладывал архитектор в эту эмблему, но волею судеб он сделал весьма удачный выбор, отметив возвышенным символом священного горения именно это здание. Здесь 29 апреля 1854 года родился Анри Пуанкаре, член Академии наук и Французской академии. Об этом возвещает мемориальная доска, установленная Ассоциацией бывших лицеистов Нанси, Меца, Страсбурга и Кольмара.

Дом принадлежал деду Анри, Жаку-Никола Пуанкаре, родом из Нёвшато. В 1817 году он перебрался в Нанси со своими сестрами и престарелыми родителями. Несколько лет спустя, женившись на Катрин Роллен, Пуанкаре обосновался в приглянувшемся ему старом здании бывшей гостиницы «Мартиньи», когда-то принадлежавшем лекарю властителей Лотарингии. Фармацевт по профессии, Жак-Никола содержал на первом этаже аптеку и фармацевтическую лабораторию; второй и третий этажи были отведены под жилые помещения. Здесь родились его дочь Клеманс и сыновья Леон и Антони.

Любому из нескольких десятков тысяч жителей Нанси ничего не стоило проникнуться чувством глубокой причастности к истории. Достаточно было пройтись по неровным, словно выщербленным поступью времени плитам мостовой, вглядеться в облицованные грубым камнем причудливые фасады, в серые скульптурные украшения на красноватых стенах с высокими, узкими окнами, в углубленные, словно вдавленные в толщу стен тяжелые резные двери. За каждым углом, за каждой колонной здесь притаилась сумрачная седая старина. С XII века Нанси был резиденцией лотарингских герцогов. Текли столетия, бушевали войны, сменялись правители независимой Лотарингии, а вокруг герцогского дворца разрасталась паутина узких, кривых улочек, закладывались тесные кварталы Старого города.

Массивные крепостные стены и бастионы, надежно защищавшие горожан от внешней опасности, не смогли устоять против внутреннего напора быстро растущего города. Прорвав линию городских укреплений, на юг устремились широкие, прямые улицы. Особенно интенсивное строительство развернулось при последнем из лотарингских герцогов, бывшем польском короле Станиславе Лещинском. Так, рядом со Старым городом незаметно вырос Новый город, упорядоченный, с правильными рядами светлых, богато украшенных зданий, с просторными площадями и скверами. В 1766 году после смерти Станислава Лещинского Лотарингия была присоединена к Франции, а Нанси стал административным центром департамента Мёрт и Мозель.

Богатая железной рудой Лотарингия была одной из первых провинций, на которые упала тень буржуазной цивилизации. Нанси обрастал промышленностью, обзаводился ткацкими, суконными, бумагопрядильными фабриками, стекольными, кожевенными и пивоваренными заводами. На север, до пригородов Меца, и на восток, до самого Страсбурга, тянулись разработки железной руды и каменной соли. На всю Францию славились перчатки и шляпы, изготовленные в Нанси. Но город стойко берег свою старину, свою историю. В неповторимом сочетании его архитектурных форм и стилей смешались наслоения всех минувших эпох. Восемнадцатый век оставил о себе память в виде центрального ансамбля из непрерывно переходящих друг в друга площадей — Станислава, Карьер и Королевской. Это был типичный образец барочного градостроительства, с причудливыми аркадами, решетками и фонтанами. С площади Станислава по короткой прямой улице можно спуститься к другой площади, далеко не столь обширной и пышной. Почтительно расступившиеся дома освободили пространство вокруг готического кафедрального собора, неистово устремившегося к небу, словно его своды и подпружные арки, отталкиваясь от земли неведомыми силами, вытягивают каменные стены ввысь, как резиновые. А с Королевской площади можно сразу перенестись в XV век, пройдя к самому любопытному зданию Нанси, по крайней мере по внутренней отделке, — к церкви кордельеров. Украшают город семь триумфальных ворот, сооруженных в различное время. Но основная его достопримечательность — это готический дворец лотарингских герцогов, в котором разместился музей археологии. Недалеко от его стен, в центре Старого города, стоит дом семьи Пуанкаре. Дочь и младший сын Антони со временем покинули родное гнездо, обосновавшись в других городах. С Жаком-Никола остался лишь старший сын Леон, родившийся в 1828 году.

Никто бы не угадал в респектабельном и всеми уважаемом докторе Леоне Пуанкаре того романтически настроенного молодого человека, которого чуть было не пленил мятежный дух морского бродяжничества. А сколько беспокойства доставило отцу юношеское увлечение сына! Во сне и наяву грезил Леон морскими путешествиями, упивался экзотикой дальних странствий. Но мечты сына пришли в разлад с планами Жака-Никола. Должен же кто-то унаследовать его дело, принять из его дряхлеющих рук аптеку и лабораторию. Почему бы Леону на испытать себя на столь почетном и благородном поприще, как медицина? Что же касается этих безрассудных увлечений, то кто не переболел ими в детском возрасте? Напрасно Леон, готовясь поступить на флот, тайком проходит медицинскую комиссию. Непреклонность отца ему так и не удалось сломить. И вот, сдав экзамены в Страсбурге, он отправляется в Париж, чтобы закончить профессиональное обучение.

Сменив капитанский мостик своей мечты на кабинет врача и кафедру профессора, Леон Пуанкаре с исключительным усердием и добросовестностью исполняет свой долг, слывет опытным и знающим специалистом. Быстрый и подвижный, он успешно совмещает всепоглощающие обязанности практикующего врача с лабораторными исследованиями и лекциями на медицинском факультете. Правда, редко ему удается вовремя пообедать, а ужинает он, как правило, поздним вечером, после десяти. В плотно сколоченном распорядке его дня, казалось бы, не найти ни единой щели, ни одной лазейки. Тем не менее в течение многих лет он успешно ведет научные работы в области гигиены. Одновременно в числе немногих энтузиастов Пуанкаре занимается экспериментальными исследованиями по неврологии, которые только еще начинали разворачиваться в те годы. Недаром племянник Раймон, сын Антони, впоследствии дал ему прозвище Вавит, то есть «скорый на руку».

Дух дальних странствий тихо тлеет под грудой пепла. Но раз в год доктор Пуанкаре откладывает в сторону даже самые неотложные дела, обрывает напряженный ритм своей многотрудной жизни и с небольшим саквояжем исчезает в потоке пассажиров, отбывающих из Нанси. Леон возвращается к романтическим мечтам своей юности: кочует по дорогам Европы, Азии или Африки, пересекает границы стран и континентов, прислушивается к тишине заброшенных селений и к шуму больших городов. А через три-четыре, недели, бодрый и деловитый, он вновь появляется в многолюдных университетских аудиториях, возобновляет свои кропотливые исследования, продолжает недописанные научные работы, наносит визиты к заждавшимся пациентам. «Господин Пуанкаре непоседа, — улыбаются его коллеги и знакомые, — ни одного лета не может провести без путешествия».

Семья Леона Пуанкаре размещалась на втором этаже обширного дома. Третий этаж занимали Жак-Никола с супругой и его сестра Элен, одинокая женщина, строгая, подтянутая, неукоснительно следящая за своими несколько старомодными туалетами. Элен, или тетя Минетта, как ее называло младшее поколение, всем сердцем привязалась к семье Пуанкаре, жила ее заботами и интересами.

Когда Леону Пуанкаре было 26 лет, у него родился сын — Анри. Мадам Пуанкаре вопреки бытовавшему тогда обычаю сама стала кормилицей своего сына. Невысокого роста, крепкая и подвижная, Евгения Лануа весь день проводила в хлопотах. Все в доме безоговорочно признавали за ней верховное хозяйственное начало. Унаследовав от многих поколений своих предков, сельских жителей, привязанных к земле и к хозяйству, практическую сметку и недюжинный организаторский талант, она, словно искусный дирижер, руководила небольшим, но слаженным коллективом прислуги, поддерживая в доме строгий порядок. Вся ее жизнь была посвящена исключительно воспитанию детей — сына Анри и дочери Алины.

Алина была на два года младше Анри. Тем не менее е детских лет она стала его ближайшим другом и непременным участником придумываемых им игр и развлечений. На всю жизнь сохранились между ними узы нежной дружбы. Впоследствии, уже после смерти брата, Алина Бутру написала для внуков свои воспоминания, не предназначенные для печати. Некоторые страницы этих воспоминаний все же попали в сборник, посвященный 150-летию основания в Нанси лицея, носящего имя Анри Пуанкаре. Они позволяют воскресить некоторые события из раннего детства выдающегося французского ученого.