"Гарем" - читать интересную книгу автора (Хикман Кэти)

Глава 9

Стамбул, вечером 31 августа 1599 года

В тот вечер, когда Селию должны были ввести в опочивальню султана, никого из старшей прислуги не оказалось во Дворце благоденствия. Странная случайность, которая означала, что церемонию омовения, включавшую в себя также умащение тела душистыми маслами, окуривание благовониями одежд, выбор украшений и платья и многое другое, что являлось необходимым ритуалом для каждой новой наложницы, придется выполнять карие Лейле, помощнице распорядительницы омовений.

Теперь уже никто не помнил тот день, когда карие Лейла появилась во Дворце благоденствия. Между женщинами гарема шли разговоры о том, что ее привезли сюда совсем юной, даже раньше самой валиде Сафие, и что теперь она является едва ли не единственной из тех, кто служил еще старой валиде Нурбанэ при ее управительнице гарема, всевластной Янфреде-ханум, служил еще до того, как сразу после смерти султана Мюрада большая часть его охраны, женщин и дочерей была перевезена — и это тоже было давним обычаем — в старый дворец Ески-сарай.

— Его называют еще Дом слез, — объясняла карие Лейла, когда та или другая из молодых да любопытных расспрашивали ее о прошлом. — Я помню тот день, когда все они исчезли. Помню, как мы плакали тогда. И как погубили всех молодых царевичей, всех до одного, потому что того требовала безопасность нового султана. — Ее и без того постоянно слезившиеся глаза наполнились влагой. — А некоторые из них только появились на свет. Мы оплакивали их так горько, что наши глаза чуть не вытекли вместе со слезами.

Карие Лейла — теперь ее кости скрутил ревматизм, а морщинистое лицо приобрело ту невыразительность черт, которую часто придает старость — никогда, даже в самом нежном возрасте, не была красива настолько, чтобы привлечь взгляд султана. Невольницей попав в сераль, она, что было в обычаях дворцовой челяди, прошла обучение в каждом из хозяйств, и под конец была назначена помощницей распорядительницы омовений. Не будучи ни особенно толковой, ни тщеславной — по крайней мере, так доносила о ней молва — она не достигла высших ступеней иерархической лестницы, но стала своеобразной приметой жизни дворца, последним ветхим звеном, связывавшим день нынешний со старыми временами, экспертом по ритуалам и этикету.

— Конечно, изучала она не только правила этикета, эта Лейла, — обмолвилась как-то одна из прислужниц в присутствии Айше и Кейе.

— Уж ясно. Поговаривают, что ей-то все трюки досконально известны, — согласилась с ней вторая.

— О каких трюках вы говорите? — поинтересовалась Селия.

Но те сначала лишь удивленно уставились на нее, а потом рассмеялись.

— Ты должна подкупить ее, тогда она согласится тебе все рассказать, — с обычной своей рассудительностью заявила Аннетта в то самое утро, когда Селия узнала новость о том, что она — гёзде.

— Подкупить? — Девушка была поражена.

— Дать ей денег, балда. Тебе удалось сберечь хоть сколько-нибудь?

— Да, как ты мне велела. — И Селия показала свой кошелек подруге.

— Целых сто пятьдесят асперов![21] Молодец. — Аннетта быстро пересчитала деньги. — И у меня есть сотня. Что я тебе говорила? Нельзя тратить деньги на всякие дешевые пустяки, как делают другие. Наше ежедневное содержание мы с тобой должны расходовать с пользой для нас. Вот, держи.

— Аннетта, я не могу…

— Не спорь. Отдашь ей, и все.

— Но это же целых двести пятьдесят асперов!

— Возможно, не больше недельного жалованья нашей милочки Лейлы, — высказала предположение догадливая Аннетта, — не так уж много за опыт, приобретенный за всю ее долгую жизнь. По крайней мере, мы надеемся услышать именно об этом. Могу только сказать, для нас было б совсем нелишним ее расположение! Помню одну поэму, которую мать моя часто читала, конечно, еще до того, как отправила меня в монастырь. «Cosi dolce е gustavo divento/ Quando mi trovo in letto…» — И Аннетта насмешливо и наскоро перевела эти строки с итальянского: — «Как нежна и обольстительна/ Становлюсь я в постели с любимым,/ Тем, кто любит меня и милует,/ Тогда радости наши превосходят все наслажденья пределы». Вот ты и должна выяснить, как стать такой нежной и обольстительной. Больше от тебя ничего и не требуется, бедная моя подруга!

Селия наклонилась и, прижав обе ладони к левой стороне груди, издала едва слышный стон.

— Почему не ты оказалась на моем месте?

— С чего бы? — сердито переспросила Аннетта. — Потому что я выросла в борделе? Святая мадонна, этого не будет.

— Нет, что ты. Просто ты кое-что знаешь о таких вещах.

— Ничего я не знаю, милая Селия. Ничего.

— Нет, знаешь. И ты такая сообразительная. А я, — Селия в отчаянии заломила руки, — я в полной растерянности.

— Тсс! Ты что, с ума сошла, говорить такое? — Аннетта со злостью ущипнула подругу за руку.

— Ой!

— Разве ты сама не видишь? Еще не заметила, как все смотрят на тебя сейчас, когда ты оказалась гёзде? Так что избавь нас, ради бога, от своих девических замашек. — Голос подруги звучал непривычно строго. — Перед нами возникла возможность спасения, моя дорогая, с этим не шутят. И возможность, которая может оказаться единственной.

За Селией пришли в тот же день к вечеру и без всяких церемоний и уговоров отвели в личный хаммам самой валиде. Карие Лейла уже ждала ее там.

— Раздевайся, раздевайся, нечего ломаться.

Пожилая женщина будто ощупала ее взглядом. Глаза у нее были, как заметила девушка, удивительно голубыми, так что даже белки их казались не белыми, а чуть синеватыми.

Ее служанка, девочка-негритянка лет двенадцати, помогла Селии освободиться от туники и платья. Она показалась девушке такой испуганной, что едва осмеливалась поднять голову, а уж тем более посмотреть кому-нибудь из них в лицо. Ее руки с розовыми маленькими ладошками так дрожали, что казались лапками птицы, когда она, путаясь, принялась расстегивать длинный ряд перламутровых пуговичек на платье Селии.

«Интересно, а ее откуда привезли, — мельком подумалось девушке, — счастлива ли она здесь, как многие из женщин это утверждают, или тоже мечтает вернуться когда-нибудь домой, как мечтаю об этом я каждую минуту?»

Внезапное чувство жалости захлестнуло ее, она послала девочке ободряющую улыбку, но у той от смущения только еще больше задрожали пальцы.

«Может показаться, что я намного счастливее ее, — продолжала размышлять Селия. — Как же, новая наложница самого султана! Вернее, я могу ею стать, ведь он не выбирал меня сам, я подарок его матери, валиде. Все было бы совершенно по-другому, гораздо легче, если б ее выбор пал на Аннетту. Та — сообразительная, проворная, смышленая как обезьянка — уж точно бы догадалась, как получше сыграть свою роль. Но каким странным, каким нереальным это представляется мне!»

Карие Лейла, придерживая девушку за руку, помогла ей сунуть ноги в высокие деревянные башмачки, украшенные впереди пластинками перламутра. Из помещения для раздевания ее провели в следующую комнату, там было много теплее, ибо горевшая в углу маленькая жаровня изливала волны тепла. Пар, обладавший легким запахом эвкалипта, плотным облаком клубился под потолком. По трем стенам комнаты имелись мраморные ниши с позолоченными кранами, из которых лилась вода, наполняя комнату своим журчанием.

— Ложись. Вот сюда.

И карие Лейла указала на прямоугольную скамью из мрамора в центре комнаты. Небольшой стеклянный купол, увенчивавший купальню, пропускал достаточно много дневного света.

Осторожно Селия прошла через комнату, непривычная обувь громким стуком по мраморному полу отмечала каждый ее шаг. Хотя высокие каблучки сделали ее дюйма на четыре повыше, из-за наготы она ощущала себя маленькой и съежившейся и не знала, как ступить. Вместо того чтобы лечь, как ей было сказано, она присела на скамью, и холод камня ужалил ее ягодицы. Она передернула плечами, продолжая сжимать в кулаке кошелек, который собиралась вручить карие Лейле.

— Карие, это вам.

Но та ничего не услышала. Сердце девушки забилось быстрей, небольшой кошелек оттягивал ей руку, казался страшно тяжелым. Нельзя тянуть с этим. Что, если карие Лейла не поймет ее? Сумеет ли она, Селия, объяснить, что хочет получить за эти деньги, ведь это целых двести пятьдесят асперов, настоящее состояние для самой Селии, которая, хоть и называется сейчас гёзде, пока находится на самых нижних ступенях в иерархии гарема. Эта мысль заставила щеки девушки покрыться алым румянцем, но тут же ей на ум пришла мысль об Аннетте, и она обрела смелость.

— Карие Лейла?

Та стояла в дальнем конце купальни, осматривая тесные ряды различных лосьонов и кремов. Средства против роста волос и бесценные флаконы с розовым маслом и бальзамом из Мекки, банки с медовыми притираниями, все они выстроились перед банщицей, словно на прилавке аптекаря. Работая, женщина едва слышно напевала про себя, ее голос, на удивление приятный и чистый, эхом отдавался от мраморных стен. Во рту девушки пересохло, испарина крохотными жемчужинками оросила ее лоб. В отчаянии она поднялась на ноги и направилась в ту сторону.

— Это вам, карие Лейла.

В ответ на легкое касание руки девушки старая женщина обернулась, без слов приняла кошелек в ладонь, и он мгновенно исчез, будто испарился. Селия даже глазом моргнуть не успела.

«Она так быстро спрятала его в тайные складки своего одеяния. Куда они делись, мои двести пятьдесят асперов?»

Девушка старалась не думать пока о том, что скажет ей Аннетта. Все было проделано так быстро, будто произошло во сне.

Селия на мгновение застыла на месте, не зная, что ей делать дальше, но карие Лейла уже вела ее обратно к мраморной скамье. В комнатке стало еще жарче, и, вздрогнув, девушка представила невидимые руки, которые за этими стенами беспрерывно подбрасывают в печь гигантские поленья. Эти деревья специально везли на собственных кораблях султана из далеких лесов Черного моря, и ей, как и другим женщинам, часто доводилось провожать глазами суда, плывущие по водам пролива.

Селия ничком легла на скамью.

Приготовляясь к процедуре омовения наложницы, старуха и сама разделась до пояса. Кусок тонкой материи был обвязан вокруг бедер, от энергичных движений груди ее свободно болтались, соски, длинные, сморщенные, цветом и видом напоминали чернослив. Время от времени девушка ощущала их прикосновения к спине или ногам.

«Что теперь будет? — неотвязно стучало в мозгу Селии. — Что мне надо сделать? Сказать ей что-нибудь или будет лучше не говорить ничего?»

Мрамор, теперь обжигавший при каждом прикосновении, словно раскаленными углями колол ее шею и щеку. Для женщины такого хрупкого сложения карие Лейла была полна неукротимой энергии — она скребла и скребла, терла и терла. Затем, ухватив девушку повыше локтя, заставила ее сесть.

Темнокожая служанка принесла еще воды в серебряных кувшинах, сначала кипятку, потом студеной. На одну из ладоней карие Лейлы была надета рукавица из мешковины, которой она растирала тело девушки, не пропуская ни одной пяди. Молочно-белая кожа, предназначенная для услады султана, постепенно приобрела розовый оттенок, а под конец уже горела жарким румянцем. Тихие постанывания срывались с губ Селии, невольно она старалась отстраняться, но везде ее находила подобная клещам хватка карие. Старухе удавалось сгибать тело девушки в любом направлении, будто та была тряпичной куклой. Какое-то время Селия пыталась сопротивляться, потом затихла.

Перевернув ее на спину, карие Лейла начала весь процесс снова, с не меньшим энтузиазмом. Ни один самый укромный уголок не мог избежать этого рвения: нежная кожа под грудью, мягкая впадинка живота, ступни и своды маленьких ног. Ее тело словно бы ей уже и не принадлежало, напрасно девушка вспыхивала и ерзала, пытаясь ускользнуть от пальцев карие Лейлы, растирающих ее ноги, пощипывающих порозовевшие косточки бедер.

Прислужница сняла с горелки небольшой глиняный горшок с тягучим, похожим на замазку содержимым, которое, как Селия уже знала, называлось от.[22] С момента прибытия во Дворец благоденствия она постепенно привыкла к процедурам омовений, часто имевшим место среди женщин гарема. Ритуальные купания превратились в своего рода обряд, свойственный той новой для них религии, которую их принудили принять. Обычно этот шумный и суетливый церемониал происходил во дворике, предназначенном для карие. Подобный обычай мог быть встречен изумлением, а возможно, и неодобрением далеких английских и итальянских подруг Селии, которые купались гораздо реже, если вообще купались. Даже в первый свой день здесь, во дворце, она обнаружила, что с удовольствием наслаждается долгими часами, проводимыми в благоухающих мыльнях, когда они с Аннеттой могли без помех и опасений поболтать с другими девушками. Применение от было, пожалуй, единственным, что отравляло ей удовольствие от купаний.

Карие Лейла взяла в руку деревянную лопаточку, напоминающую ложку, зачерпнула немного пасты из выбранного горшка и ловко смазала определенные места на теле Селии. От, липкая, подобная глине субстанция, в первые мгновения после нанесения не казалась неприятной, скорей она была гладкой, приятно пахнущей и чуть теплой на ощупь. Селия лежала на спине, стараясь дышать ровно и медленно, — этот совет дала ей Гюльбахар в тот первый раз, когда она, еще не понимая, что происходит, навлекла на себя общее негодование и насмешки, вырвавшись из рук старшей распорядительницы омовений и с силой оттолкнув ее от себя. Пользы это, конечно, не принесло. И сейчас жгучая боль, такая, будто кожу обожгло раскаленным утюгом, распространилась по ее паху, заставив с вскриком выпрямиться.

— Дурная девушка! Сколько суеты из-за пустяка! — Карие Лейла оставалась невозмутимой. — И должно быть немножко больно. Зато смотри, какая ты теперь гладкая и приятная на ощупь.

Селия взглянула на себя и увидела, как капельки крови, не больше, чем от укола крохотной иголкой, выступают на ее коже. Там, где всего несколько мгновений назад курчавились тонкие золотистые волоски, теперь она с удивлением и почти страхом видела обнаженную кожицу кругленького, как абрикос, лона маленькой девочки.

Но карие Лейла еще не закончила своих трудов. Снова заставив Селию лечь, она вооружилась маленьким золотым пинцетом и принялась осторожно выщипывать тот пушок, который уцелел после от. Прислужница держала свечу так низко, что Селия опасалась, не капнет ли на ее пылающую болью кожу еще и раскаленный воск. Девушка чувствовала горячее дыхание старухи и щекотанье выбившихся из прически прядей волос.

Как долго она была вверена заботам карие Лейлы, Селия не могла бы сказать. После того как помощница распорядительницы омовений вслед за беглым осмотром удовлетворилась достигнутым результатом, девушке разрешили снова сесть. Выскобленная и растертая, умащенная различными мазями и притираниями из трав, ее белоснежная кожа сейчас сияла неземной прозрачностью в сумраке хаммама. Отполированные ногти блестели. Высушенные и завитые волосы были заплетены в косы и перевиты нитями маленьких жемчужин. Жемчуг большего размера, примерно с лесной орех, мерцал у нее в ушах и нежно обвивал горло.

Неизвестно от чего, то ли от тепла мыльни, то ли от запаха мирры, источаемого маленькой горелкой, огонь в которой негритянка неустанно поддерживала, но Селию стало клонить в сон. Действия карие Лейлы не были бережными, но и причинить боль она не хотела, как иногда к этому стремились другие помощницы, то тайным щипком, то другой мелкой каверзой вызывая слезы на глазах гёзде. Своего рода пассивная покорность овладела Селией. Неторопливые, но уверенные действия старухи делали свое дело. Отдаться в ее власть было так приятно.

И вдруг, когда девушка лишь с тенью прежней застенчивости позволила карие Лейле осыпать выпуклость ее лона и соски грудей розовой пудрой, она неожиданно почувствовала, как одна из ладоней старухи ловко раздвинула ее бедра, вытянутым пальцем что-то нащупала внутри и резко просунула его в глубину.

С испуганным криком девушка вскочила на ноги, как будто ее ударили. Горшок с от, стоявший подле скамьи, опрокинулся и покатился по полу.

— Не смей меня трогать!

Отпрянув в самый дальний угол комнаты, она оказалась в темном алькове, третьем из смежных помещений хаммама, где царивший мрак мог скрыть ее наготу. Минуту стояла тишина, лишь где-то высоко над головой раздавался звук льющейся воды. Девушка прижалась спиной к стене. Струйка темной теплой крови стекала по внутренней стороне бедра.

Карие Лейла не сделала попытки последовать за ней, девушка увидела, что вместо этого старуха смеется и качает головой. Затем она встала, обернулась к служанке и несколькими жестами — обычный язык общения дворцовой прислуги — дала ей краткие указания.

— Можешь выйти оттуда. — На мгновение старуха застыла в дверях купальни, уперев руки в бока. — Нечего бояться.

Селии казалось, что от страха сердце выскочит у нее из груди, но голос старой женщины звучал совсем не сердито.

— Вот для чего я сделала это, дурная девушка. — Она показывала Селии на крохотный ковчежец из кедрового дерева, украшенный серебряной филигранью, который держала в руках. — Благовоние. — Она осторожно принюхалась к содержимому. — Валиде сама прислала это для тебя.

— Уйди от меня! — Глаза девушки начало щипать.

— Тц-ц-ц! — Карие Лейла нетерпеливо облизнула сухие губы. — Разве ты не этого хотела? Смотри, для тебя я воспользовалась только этим пальцем.

Она склонила голову набок, и лицо ее приняло выражение, сделавшее ее похожей на старого дрозда.

Женщина вытянула вперед обе ладони, и Селия увидела длинные и кривые ногти на обеих ее руках. Только на указательном пальце правой руки, который она то сгибала, то разгибала, ноготь был аккуратно и ровно подрезан.

— Считай, что тебе повезло. Ни одна другая на моем месте не стала бы этого делать.

Селия покорно позволила увести себя во вторую комнату, от пережитого она словно лишилась последних сил. На нее осторожно надели тунику из муслина, такую тонкую, что она казалась прозрачной. Карие Лейла продолжала что-то бормотать, обращаясь по временам к девушке, а иногда себе под нос, увещевая и успокаивая ее в одно и то же время.

— И что за суматоху ты подняла? Нечего так бояться. В конце концов, он обыкновенный человек, как все. Ты лучше посмотри, какая у тебя стала кожа, правильно у нас говорят, настоящее молоко, нигде ни пятнышка. Радость, чистая радость наслаждаться такой. И не будем мы ничего бояться, а то что же хорошего выйдет?

Теперь она старалась не прикасаться к телу девушки. Вместо этого, обернувшись к своим снадобьям, она выбрала из них два, которые находились в самых маленьких ларцах, золотом и серебряном. Поднеся их к свету, скудно освещавшему середину комнаты, старуха приоткрыла крышечки на ларцах и принялась дотошно изучать содержимое.

— Хм, хм… Горячее или теплое? — доносилось до Селии ее тихое бормотание.

Девушка следила взглядом, как та выложила оба ларца на ладонь одной руки и затем, растопырив пальцы другой, принялась водить ими по боковым сторонам ларцов, будто ощупывая воду, прежде чем войти в нее.

— Теплое? Или лучше горячее? — Она кинула изучающий взгляд на девушку. — Нет, не горячее, у нее она не «хотелка». — Женщина покачала головой, ее голос стал едва слышен. — Пока нет.

Из золотого ларчика она вынула какой-то предмет, который показался Селии яркой бусиной, и протянула ей:

— Съешь.

Бусина оказалась маленькой, обернутой в золотую фольгу лепешкой. Послушно девушка положила ее в рот и проглотила.

В это время из другой комнаты появилась служанка и подошла к ней, предлагая кубок с напитком и блюдо с фруктами, но карие Лейла забрала блюдо у нее из рук и нетерпеливым взмахом руки приказала удалиться. Сама же выбрала один из плодов — грушу, имевшую удлиненную, едва заметно утолщающуюся к концу форму, и присела рядом с Селией.

— Вот, девушка. Ты больше не будешь бояться?

Она потрепала ее по руке. Слова эти прозвучали скорее утверждением, чем вопросом.

— Не буду, карие.

Но снова испуганное сердце Селии подпрыгнуло и забилось в грудной клетке, причиняя боль.

— Не волнуйся. Сейчас у нас стоят тихие времена.

Карие Лейла протянула девушке ладонь с грушей, будто предлагая отведать ее. Селия покачала головой, сама мысль о еде была ей неприятна, но, к своему удивлению, увидела, что старая женщина поднесла грушу к собственному рту и откусила кусочек.

— Теперь смотри за тем, как я это делаю. — С этими словами пальцы карие Лейлы крепко обхватили утолщенный конец плода, почти сжав его в кулаке. — Видишь, сначала ты делаешь так, при этом следи, чтобы твой большой палец находился здесь.

При этом большой палец самой карие стал совершать круговые поглаживающие движения по зеленому основанию груши.

Взгляд девушки пробежал от руки старухи к ее лицу, потом обратно. Карие Лейла поднесла плод к губам, будто намереваясь опять откусить кусочек, но вместо этого разжала губы, высунула кончик языка и стала водить им, делая такие же ласкающие движения, что и пальцем, по основанию груши. Горячее щекочущее чувство стыда, зародившись где-то в подмышках, сделало их влажными, поднялось к плечам девушки, затем бросилось краской на шею и лицо. Язычок, продолжая трудиться, стал подниматься по телу груши к ее верхней части, обежал черенок и спустился обратно. Пузырек слюны заблестел на верхней губе женщины.

Селия хотела отвести взгляд, но не могла. За стенами хаммама чья-то невидимая рука, возможно маленькой негритянки, выключила воду, и журчание фонтана стихло. Все помещения бани погрузились в абсолютную тишину. Розовый язык старухи не переставал сновать вверх и вниз по плоду, вверх и вниз, потом внезапно ее губы сомкнулись и груша почти исчезла у нее во рту. Она впилась зубами в сочную мякоть.

Возглас смеха, тонкий и возбужденно-прерывистый, вырвался из горла Селии, чтобы тут же умереть на губах. И тотчас она осознала, какие странные перемены происходят с ее телом. Блаженное ощущение тепла, совершенно отличное от того горячего чувства стыда, которое она только что испытала, объяло ее: чувство покоя, физической расслабленности и умиротворения. С легким вздохом девушка расслабила плечи, ее пальцы, только что сжатые в кулаки, медленно разжались, беспорядочное биение сердца замедлилось. Карие Лейла продолжала свой наглядный урок, но смущение и страх Селии каким-то чудом исчезли. Лицо ее, в предыдущую минуту исказившееся в бессмысленной гримаске, обрело прежнее выражение. Чувство легкости, почти невесомости, охватило ее, но в то же время ей казалось, что тело ее оборачивают в бархат. Так начал действовать, хоть девушка и не знала этого, опиум, который дала ей карие Лейла. Словно большой птицей парила она теперь где-то под самым куполом.

Внезапно раздался резкий грохот — чьи-то деревянные палицы забряцали по дереву пола — в наружном коридоре.

— Это за тобой. — Старуха спокойно вытерла рот тыльной стороной ладони. — Ступай, тебе пора.

Селия легко поднялась на ноги. Прислужница, неожиданно снова появившаяся в комнате, помогла ей накинуть длинное, до самого полу, шелковое платье без рукавов. Карие Лейла взяла в руки кадильницу с тлеющими щепочками какого-то ароматного дерева, и они вдвоем с девочкой овеяли душистым дымком складки тяжелого платья, прозрачную ткань туники, волосы на затылке, внутреннюю поверхность бедер.

Селия пассивно позволяла им все это проделать — она словно наблюдала со стороны и видела сейчас себя так же отчетливо, как видела старуху и негритянку, с сонным безучастием дремоты. Луч заходящего солнца скользнул сквозь прозрачный купол, дымное облачко от кадила внезапно окрасилось в разные цвета. Все движения девушки стали замедленными и более плавными. Еще раньше ей объяснили, что в покои султана ее должны проводить евнухи, но даже эта мысль не пугала ее сейчас. Она не чувствовала, чтобы от страха ее сердце опять забилось или во рту пересохло. В полном спокойствии она поднесла к глазам кисть руки и стала разглядывать золотые кольца, которыми украсила ее карие Лейла. Мелькнула мысль о Поле.

«Что бы он подумал, увидев меня в такую минуту?» — спросила она себя, с улыбкой разглядывая свои руки, будто они ей больше не принадлежали. Пальцы танцевали у нее перед глазами, как розово-белые щупальца морского анемона.

— Кадин. — Внезапно Селия осознала, что к ней кто-то обращается.

Темнокожая юная служанка стояла рядом и что-то говорила. Обеими руками она поднимала к лицу девушки принесенный ранее кувшин с напитком, который до сих пор оставался нетронутым на подносе. Селия не испытывала ни аппетита, ни жажды.

— Не хочу, — покачала она головой.

— Хотите, кадин, хотите.

В первый раз девочка подняла глаза и уставилась в лицо Селии. Ее личико было очень маленьким, с заостренным узким подбородком, но взгляд казался диким и исступленным. Внезапно она скосила глаза в сторону карие Лейлы, чтобы убедиться, что та по-прежнему стоит спиной к ним, тщательно расставляя по местам драгоценные баночки. Даже в своем необычном состоянии Селия смогла разобрать, какая тревога написана на лице юной служанки, почувствовать исходящий от нее запах страха.

— Прошу вас, кадин, выпейте это. — Голос девочки прерывался.

Медленно поднесла Селия к губам небольшой кубок. Напиток был прохладным, и она осушила его в три глотка, отметив машинально, что у жидкости тот же любопытный горьковатый привкус, что и у золотой лепешки.

В сопровождении карие Лейлы и прислужницы-негритянки она вышла из дверей хаммама и пересекла дворик валиде. У порога она чуть помедлила, но уже через мгновение, впервые с тех пор, как была перевезена сюда, переступила порог Дворца благоденствия. Едва различимая нотка свободы запела в ее сердце.

Но свобода не знала дороги в эти места.

Сам Хассан-ага, главный черный страж (его смерть — хоть он и не подозревал об этом — уже витала над ним так же близко, как она витала над Селией), в сопровождении четырех евнухов ожидал у входа, чтобы проводить ее в покои султана.

Евнухи. Селия смотреть не могла на них без дрожи отвращения. Даже теперь, проведя в гареме несколько месяцев, она не сумела привыкнуть к виду этих бесполых существ, с их огромными обвисшими животами и странными писклявыми голосами. Однажды в детстве ей довелось увидеть одного из таких на площади Святого Марка в Венеции. Тот евнух прибыл со свитой торговцев, присланной великой империей турок. Он был белым, а не чернокожим, хоть и носил такие же яркие одеяния, что и его спутники. На день или около того он стал дивом в том чудном городе, затмившим цыганских шарлатанов, выдававших себя за лекарей, борцов из загадочной страны черкесов и даже чудом обретший дар речи образ мадонны из церкви Святого Бернарда, — диковины, которыми вся Serenissima[23] наслаждалась тем летом.

Селия тогда была совсем крошкой, и отцу пришлось посадить ее на плечи.

— Смотри, это castrato, скопец. — Его тогдашние слова врезались ей в память, хоть она и не поняла их значения.

Она запомнила густую курчавость отцовской бороды, когда ее пальчики ухватили его за шею, и первое впечатление от того странного, почти женского лица, с которого из-под складок тюрбана смотрели на всех добрые глаза.

Но в глазах этих евнухов ничего доброго не было. С самого первого дня ее пребывания во Дворце благоденствия люди эти — с их тяжелыми телами, налитыми кровью глазами и кожей такой черной, будто солнечный свет выжег из нее все другие краски, — казались Селии пришельцами из другого мира. Эти существа, едва отмеченные оком, исчезали в сумрачных закоулках женской половины дворца и казались ей страшнее, но не реальнее, чем те ифриты,[24] которые, по словам старых черных рабынь, бродили ночами по коридорам дворца.

Аннетта, которую почти сразу по прибытии отправили работать в покои евнухов, развеяла опасения подруги.

— Мужчины без cogliones![25] Пф-ф! — воскликнула она, пренебрежительным жестом отметая страхи Селии. — А их имена? Словно на смех: Гиацинт, Незабудка, Розовый Бутончик, и я не знаю, что еще. Фи! С чего нам их бояться?

Но даже она страшилась Хассан-аги.

— До чего он похож на того танцующего медведя, которого я однажды видела в Рагузе! — вспомнила сейчас Селия ее шепот в тот день, когда огромный евнух впервые попался им на глаза. — А щеки какие ужасные! Как два преогромных пудинга. Фу, да на подбородке у матери-настоятельницы в том монастыре, где я выросла, было побольше волос, чем у него. А глаза до того красные и крохотные, что и сказать не могу! Святая мадонна, ну и отыскали же они страшилище! Такой же безобразный, как носорог его святейшества.

Но под взглядом кастрата — взглядом, от которого другие карие, бывало, падали в самый непритворный обморок, — даже она замолчала и быстро опустила глаза.

Но сейчас Селии не было страшно. Хассан-ага молча оглядел ее, повернулся на каблуках и зашагал вперед, прокладывая путь по темному коридору.

Солнце давно зашло, и каждый из евнухов нес в руке по зажженному факелу. Селия глядела на удаляющуюся фигуру главного евнуха, его высокий белый колпак — головной убор, положенный ему по чину, — казался уже не более чем смутным пятном, уплывающим от нее куда-то в темноту. Для такого великана евнух перемещался на удивление бесшумно.

Сопровождаемая четырьмя стражами, она двигалась в указанном направлении. Ног своих Селия почти не чувствовала, и ей казалось, что она скользит, почти плывет, а золотые башмачки едва касаются пола. Великолепная истома наполняла ее тело. Девушка осторожно прижала руку к шее, чтобы почувствовать под ладонью вес крупных жемчужин, и улыбнулась. Вокруг было так тихо, что она слышала шелест собственного платья, тихое шуршание шелка по камням пола. Она была как во сне… и ни малейших причин для страха.

Фигура Хассан-аги неожиданно потеряла четкость очертаний, затем, как будто евнуха кто-то подтолкнул, снова обрела прежние контуры. Один из сопровождающих положил руку ей на плечо, чтобы она не оступилась, но девушка с отвращением сбросила ее. Коридор впереди казался бесконечной темной лентой, причудливые бесформенные тени, оранжевые и черные, скользили вдоль стен. Это ее первая брачная ночь, разве нет? Ее, наверное, ведут к Полу. При этой мысли сердце девушки подпрыгнуло от радости, но глаза ее вдруг закрылись, и веки сделались тяжелыми, словно из свинца, и никак не хотели подняться.

— Помогите ей, что смотрите? Девушка едва держится на ногах.

Две руки, по одной с каждой стороны, подхватили ее под локти, не встретив обычного сопротивления.

Затем она увидела, что лежит на огромном диване в самом центре какой-то комнаты. Селия понятия не имела, как она там оказалась, в памяти остались только смутный силуэт Хассан-аги да толстые складки на его шее, вспотевшие от усилия поднять ее. Следующее, что она запомнила, — огромная сводчатая пустота спальни султана, дорогой балдахин над своей головой и четыре витые колонны, похожие на палочки ячменного сахара, на которые он опирался. Девушке показалось, что над ней простирается купол большого церковного свода.

— Что ты с ней сделала?

Услышав голос Хассан-аги, визгливый и пронзительный, Селия удивилась. В покоях султана разговаривать не разрешалось, и здесь даже великий Хассан-ага говорил не громко, а едва слышно, как напроказивший мальчишка. Сейчас он совсем не походил на грозу дворцовой стражи.

Карие Лейла, напротив, казалась рассерженной.

— С чего бы я стала с ней что-то делать? — Ее пальцы, раньше в хаммаме такие уверенные и ловкие, сейчас едва справлялись с застежками платья Селии. — Это с ней из-за опиума, кто-то дал ей двойную дозу…

— Кто? — снова голос Хассан-аги.

— А ты сам что, не знаешь? — Старуха будто выплюнула эти слова. — Кому же еще это сделать, как не…

Голова девушки склонилась на грудь. Где-то рядом послышался тихий всхлип. Она попыталась оглядеться, но глаза не слушались, они будто перекатывались в орбитах и, сонные, влекли ее с собой вниз, вниз, вниз, в бездну. Чьи-то руки, теперь их, кажется, стало больше, раздевали ее, ставшую слабой и беспомощной, точно ребенок. Тяжелое платье с нее сняли, но тонкую белую тунику оставили, и теперь только она прикрывала плечи и грудь девушки. Снова послышался стон, теперь он будто раздался ближе.

— Помогите же ей!

Опять этот странный ласковый голос, который она уже слышала, теперь он звучал где-то рядом. Чьи-то ручки, ей показалось, что совсем маленькие, захлопотали вокруг нее, укладывая на валик подушки ее голову, укрывая до пояса шелковыми тканями. Личико маленькой служанки, покрытое слезами и уже чуть припухшее от них, на секунду возникло перед глазами Селии — она заметила, что щеки негритянки и Хассан-аги почти соприкасаются, — затем снова исчезло. Теперь девушка поняла, что всхлипы, походившие на те невнятные звуки, которые может издавать лишь насмерть перепуганное животное, принадлежали этой девочке.

Сознание ее снова угасло.

Вот она у себя дома, в Англии, у окна ее мать в домашнем платье что-то шьет. Повернувшись к свету, она сидит спиной к дочери, и Селия видит только аккуратный узел волос, каштановых и блестящих, словно мех, уложенный низко на затылке в золотистую сеточку. Лучи позднего вечернего солнца пронизывают мелкие ромбы оконных стекол. Селия хочет подбежать к матери, позвать ее, но не может вымолвить ни слова. Ноги не слушаются ее, они будто засыпаны целой горой песка.

Когда она пришла в себя в следующий раз, то обнаружила, что лежит ничком на том же самом диване. Кроме журчания плещущей воды в дальнем конце комнаты, где, по-видимому, находился фонтан, не раздавалось ни единого звука. Среди валиков и подушек ложа, на котором лежала девушка, оказалась шкура тигра, ее коричневые бархатные полоски блестели в свете свечи. Селия пошевелилась и вытянула руку, чтобы погладить их, при этом в поле ее зрения попало чье-то короткое движение, шелохнулся нижний край мужского платья.

На несколько мгновений девушка замерла и лежала, не шевелясь и не открывая глаз. Несмотря на то что во рту пересохло, а на языке сохранился тот самый горьковатый привкус, теплое и сонное блаженство парализовало ее тело. Затем она снова осторожно приоткрыла один глаз. Подол мужского платья оставался неподвижным, но теперь под ним не было видно кончиков туфель, значит, этот человек отвернулся и стоит спиной к ней. Вот он снова зашевелился, одежда его пришла в движение, до Селии донесся слабый звон фарфоровой посуды, должно быть, чашку или тарелку поставили на столик. Затем кто-то тихо кашлянул. Глаза ее снова сонно закрылись, тело будто покачивалось на шелковых волнах подушек, ей казалось, что она плывет по спокойному морю.

— Проснулась уже, сонная голубка?

Усилие, и сознание девушки снова выныривает на поверхность. Она постаралась приподняться, привстала на колени, скрестила руки на груди. Голова ее оставалась так низко опущенной, что она не видела, как этот мужчина приблизился к ней.

— Не бойся меня. — Теперь он стоял совсем рядом. — Тебя зовут Айше?

Селия вспомнила об Аннетте, вспомнила, как цеплялись они друг за друга во время последнего плавания до того самого момента, когда корабль стал тонуть.

«Мы выжили тогда, — сказала ей однажды Аннетта, — мы и теперь справимся».

— Нет, о повелитель, — с трудом и чуть хрипло выговорила девушка. — Я — Кейе.

— Ну, значит, Кейе.

Он присел рядом на диван, протянул руку и совлек с ее плеча рубашку. Ладонь его была очень белой, с едва заметными пятнышками веснушек, а ногти так сильно отполированы, что сверкали как маленькие луны. На большом пальце красовался перстень из резного нефрита.

«Мне следует смотреть ему в лицо?»

Она не знала, что должна сейчас делать, но, похоже, это не так уж важно. Он потянулся, стал гладить ее плечо, при этом движении полы халата разошлись, и девушка увидела, что он тоже обнажен. Крупный, почти толстый мужчина. Его тело находилось так близко к ней, что она ощущала его запах, от складок одеяния приторно пахло мускусом, но к его аромату мешался другой, более сильный и терпкий: крепкий мужской запах пота и разгоряченной кожи, запах подмышек и паха.

— Как ты красива — Его пальцы ласково скользнули вниз по шее, коснулись спины, заставив Селию вздрогнуть. — Можно мне посмотреть на тебя?

Лишь через несколько мгновений девушка поняла, о чем он ее просил, и тогда, чуть привстав на коленях, через голову стянула с себя тунику. Хоть ночь была теплой, воздух в комнате казался прохладным, и девушка вздрогнула. Дрожь эта не была вызвана волнением, Селия ощущала одну лишь совершенную покорность.

«Интересно, мне будет больно? Видишь, Аннетта, я вовсе не боюсь, — мысленно обратилась она к подруге. — Совсем ничего не боюсь».

— Приляг на спину. Пожалуйста.

Когда он обращался к ней, голос его звучал так мягко. С легким вздохом Селия откинулась на подушки. Ноги и руки казались ей самой теплыми и словно бескостными. Так было приятно лежать здесь, его прикосновения были так сладостны, что девушка не попыталась отстраниться даже тогда, когда он раздвинул ее ноги. А когда рука стала гладить мягкую молочную кожу внутренней поверхности бедер, она лишь отвернула лицо в сторону и отвела глаза. Все ее чувства странно обострились: как никогда остро ощущала она и мягкость тигровой шкуры у щеки, и тяжесть ожерелья на шее и серег в ушах. Сейчас, когда из всего наряда на ней остались только эти драгоценности, она казалась себе вдвойне обнаженной, но не стыдилась этого. Его ладонь ласково сомкнулась вокруг правой груди, и пальцы принялись пощипывать и ласкать сосок, пока тот не затвердел. Спина девушки изогнулась, а руки словно пытались зарыться поглубже в мех.

Сколько времени прошло, Селия не знала. В эти долгие моменты полной отрешенности она будто забыла о том, что кто-то был рядом. Султан, кажется, даже не стремился поцеловать ее, поэтому девушка, по-прежнему отвернув лицо, устремила взгляд в сторону. Перед ее глазами оказался столик, стоявший в центре комнаты, на нем поднос с фруктами и цветами, кувшин с каким-то прохладительным напитком. Наверное, в нем был шербет со льдом.

Рядом с кувшином находился какой-то странный предмет, привлекший внимание Селии. Кораблик. Игрушечный кораблик. Нет, не просто игрушка, это суденышко было точной копией торгового морского корабля. Селия зажмурилась и снова удивленно распахнула глаза. На столике стояла абсолютно точная модель корабля ее отца. Выполнена она была из чего-то хрупкого и блестящего, а цветом больше всего походила на карамель. Да это же леденцовый кораблик! Такие десерты умел приготовлять Джон Керью!

«Нет, не может быть, — быстро сказала она себе. — Откуда тут взяться такой вещи?»

Наверное, все это ей просто снится. Но маленький кораблик казался таким настоящим, паруса его выгибались, вымпелы трепетали от ветра, и крохотные человечки — каждый из моряков был не больше ее мизинца — суетились на палубе. Сердце девушки сжалось от боли, она едва удержалась от крика.

В тот же момент за стенами этого тихого покоя послышался странный шум: кто-то громко забарабанил в дверь, — и незнакомая женщина, стремительно переступая легкими башмачками, ворвалась в спальню. Те самые четверо евнухов, что привели сюда Селию, вбежали следом.

— Гюляе! — Он резко приподнялся и сел. — Это еще что?

— О мой властелин!.. Мой могучий лев!..

Молодая женщина, в которой Селия в эту минуту признала хасеки, главную из наложниц, разрыдалась и, бросившись султану в ноги, принялась исступленно целовать их. Ее разметавшиеся черные волосы покрыли его ступни.

— Не позволяй ей… О, не позволяй ей разлучить нас!

— Гюляе! — Он с усилием отстранил женщину, но та, продолжая рыдать, снова припала к его ногам. — Что за суматоху ты подняла?

Она не отвечала, только судорожно мотала головой.

— Уведите девушку, — коротко приказал он евнухам. — Уберите отсюда все и ступайте сами прочь.

Низко поклонившись, они подняли Селию с дивана, помогли встать на ноги и вместе с ней оставили спальню султана.