Стивен Кинг
Послесловие к сборнику "Ночные кошмары и сновидения"
(Ночные кошмары и сновидения — 24)

Afterword, 1992

Ночные кошмары и сновидения (Nightmares and Dreamscapes), 1993

Через некоторое время после того, как я опубликовал “Экипаж скелетов”, мою предыдущую книгу коротких рассказов, я разговаривал с поклонницей моих книг, и она сказала мне, что этот сборник ей очень понравился. Она растянула чтение на три недели и каждый вечер читала по одному рассказу. “Правда, я пропустила примечания в конце книги, — заметила она, внимательно глядя на меня (мне кажется, она считала, что я очень обижусь на нее из-за столь ужасного оскорбления), и добавила: — Я отношусь к числу людей, которые не интересуются секретами, с помощью которых фокусники делают свои фокусы”.

Я согласно кивнул и сказал, что она совершенно права, потому что не хотел втягиваться в длинную, сложную дискуссию по этому поводу, в то время как у меня столько срочных дел. Но сегодня у меня нет срочных дел, и я хочу четко и ясно объяснить две вещи, как любил говорить наш старый приятель с Сан-Клементе. Во-первых, мне наплевать, читаете вы послесловие в конце книги или нет. Это ваша книга, и, если хотите, можете носить ее хоть на голове в конских скачках. Во-вторых, я не фокусник и в моих книгах нет фокусов.

Это не значит, что в процессе создания книги отсутствует волшебство. Я придерживаюсь той точки зрения, что волшебство там есть и оно переплетается с вымыслом, причем создавая при этом особое богатство. Парадокс заключается в следующем: фокусники не имеют никакого отношения к волшебству, и большинство их с готовностью в этом признаются. Чудеса, которые они творят и которые действительно производят неизгладимое впечатление — голуби, вылетающие из носовых платков, монеты, извлекаемые из пустых ваз, шелковые шарфы, появляющиеся в голых руках, — все это достигается изнурительными тонировками, а также хорошо отработанным отвлечением внимания зрителей и ловкостью рук. Все их разговоры относительно “древних тайн Востока” и “забытых знаний Атлантиды” — всего лишь пустая болтовня. Подозреваю, что, в общем-то, фокусники, выступающие перед аудиторией, признают справедливость старой шутки относительно человека, впервые приехавшего в Нью-Йорк и спрашивающего у местного битника, что поможет ему добраться до “Карнеги-холла”. “Практика, приятель, — отвечает битник. — Практика и опыт”.

Все это относится и к писателям. В течение двадцати лет писательской деятельности я писал художественные произведения, за которые особо утонченные критики заклеймили меня “литературным поденщиком”. Судя по всему, по их определению “литературный поденщик” — это “писатель, работа которого нравится слишком многим”. Я готов заявить, что опыт и профессионализм играют огромную роль, что часто утомительный процесс составления черновых набросков, редактирования, написания нового текста является необходимым для создания хорошего произведения. Напряженная работа является единственно приемлемым способом творчества для тех из нас, у кого есть капелька таланта, но недостает гениальности.

И все-таки в этой работе есть волшебство. Чаще всего оно проявляется в тот момент, когда замысел произведения возникает в голове писателя обычно в виде грубого наброска, но нередко и как уже готовое произведение (когда происходит подобное, чувствуешь, будто попал в эпицентр взрыва ядерной бомбы). Позднее автор сможет рассказать, где он находился, когда все это произошло, и какие элементы соединились вместе, чтобы у него возник замысел произведения, однако сам замысел представляет собой нечто совершенно новое, сумму значительно большую, чем ее составляющие, нечто, созданное из ничего. Это, цитируя Марианну Мур, натуральная лягушка в воображаемом саду. Поэтому не надо бояться читать примечания из-за того, что волшебство повествования испарится после того, как я расскажу вам о том, как я придумал эти фокусы. В настоящем волшебстве нет фокусов. Когда речь заходит о настоящем волшебстве, оно относится только к истории.

Впрочем, можно испортить впечатление от рассказа, который вы еще не читали, если вы относитесь к числу людей (ужасных людей), которые не могут удержаться от того, чтобы не заглянуть о конец книги, — подобно тому, как капризный ребенок съедает свой шоколадный пудинг до того, как взяться за мясное блюдо. Им я предлагаю убираться ко всем чертям, иначе они могут пострадать от худшего из проклятий — разочарования. Всем остальным предлагаю краткое путешествие по некоторым рассказам, включенным в “Ночные кошмары и сновидения”.

“Кадиллак Долана”- полагаю, что ход мыслей, который привел меня к этому рассказу, очевиден. Я ехал в своей машине по шоссе через одно из тех кажущихся бесконечными мест, где ведется ремонт дороги. Вдыхал пыль и смрад расплавленного асфальта и выхлопных газов и не отрывал взгляда от задней части одного и того же фургона с наклейкой на бампере “Я ТОРМОЖУ, ЧТОБЫ ПРОПУСТИТЬ ЖИВОТНЫХ” на протяжении — в моем восприятии — лет девяти. Вот только на этот раз передо мной ехал не фургон, а большой зеленый “кадиллак”. Когда мы медленно проезжали мимо того места, где в вырытую яму укладывали огромные отрезки труб, я подумал — отчетливо это помню, — что в такую трубу может поместиться даже такой большой автомобиль, как этот “кадиллак”. Мгновение спустя у меня в воображении твердо закрепился замысел “Кадиллака Долана”, полностью оформленный, так что текст будущего рассказа не изменился впоследствии ни на йоту.

Это не значит, что рассказ родился так уж легко, вовсе нет, скорее наоборот. Еще никогда на моем пути не вставало столько препятствий технического характера. А теперь я хочу сообщить вам то, что журнал “Ридерз дайджест” любит называть “личной точкой зрения”. Несмотря на то, что мне нравится думать о себе как о литературном варианте Джеймса Брауна (самозванец, “работающий больше всех человек в шоу- бизнесе”), на самом деле я исключительно ленив в тех случаях, когда речь заходит о технических деталях и исследованиях, необходимых для того, чтобы написать литературное произведение. Тут меня много раз подкалывали за мои промахи читатели и критики (точнее и унизительнее всех Эйбрам Дейвидсон, пишущий для газеты “Чикаго трибюн” и публикующий свои рассказы в журнале “Фэнтэзи энд сайенс фикшн”). Взявшись за “Кадиллак Долана”, я понял, что на этот раз нельзя просто что-то состряпать, потому что весь замысел рассказа основывается на разного рода научных деталях, математических формулах и физических постулатах.

Если бы я открыл эту неприятную истину раньше, прежде чем успел написать примерно пятнадцать тысяч слов о судьбе Долана, Элизабет и ее мужа, напоминающего своим характером героев Эдгара По, то, без сомнения, отложил бы рассказ в ту часть моего архива, которая именуется “незаконченные произведения”. Но мне не удалось обнаружить это раньше, я не хотел прекращать работу над рассказом и потому сделал единственное, что пришло мне в голову: обратился за помощью к старшему брату.

Дэйв Кинг — человек, о котором мы, жители Новой Англии, говорим “хорошо сработан”. Чудо-ребенок с подтвержденным коэффициентом интеллектуальности свыше 150 проскочил среднюю школу, словно на ракете, и тут же был принят учителем математики в среднюю школу Брунсуика, после того как сумел закончить колледж в восемнадцать лет. Вы найдете сходство с Дэйвом в рассказе “Конец всей этой мерзости” в образе Бау-Вау Форноя, гениального брата человека, от имени которого ведется повествование. Многие отстающие по алгебре ученики были старше его. Дэйв был самым молодым человеком, избранным в члены городского самоуправления в штате Мэн, и в двадцать пять лет стал мэром. Он обладает поистине энциклопедическими знаниями, это человек, который знает кое-что почти обо всем.

Я объяснил ему по телефону трудности, с которыми столкнулся. Через неделю прибыл пакет из плотной бумаги, и я открыл его дрожащими руками. Я не сомневался, что брат послал мне всю информацию, в которой я нуждался, но был в не меньшей степени уверен, что она не принесет мне никакой пользы: почерк у брата ужасный.

К вящей радости, я обнаружил в пакете видеокассету. Когда я вставил ее в видеомагнитофон, то увидел на экране своего брата сидящим перед столом, покрытым слоем грунта. Пользуясь несколькими игрушечными автомобилями, Дэйв поведал мне все, что требовалось, включая эту удивительно зловещую информацию относительно траектории снижения. Дэйв также объяснил мне, что герой моего рассказа будет вынужден использовать снаряжение, применяемое при ремонте дорог, для того, чтобы похоронить “кадиллак” Додана (первоначально он делал это вручную), и дал подробные указания, как заводить без ключей эти огромные машины, которые местные дорожники обычно оставляют на праздники на месте ремонта. Эти указания были очень точными… говоря по правде, слишком точными. Мне пришлось изменить их так, что если кто-то попробует завести машину в соответствии с указаниями, приведенными в рассказе, то потерпит неудачу.

И последнее относительно этого рассказа: закончив его, я испытывал к нему чувство ненависти. Он так и не был опубликован ни в каком журнале. Я просто положил его в одну из картонных коробок с неудавшимися старыми рассказами, которые я храню в коридоре за дверями своего кабинета. Через несколько лет Херб Йеллин, который публикует превосходные небольшие издания, являясь главой “Лорд Джон пресс”, написал мне и спросил, не смогу ли я предоставить ему для публикации малым тиражом один из моих рассказов, желательно не публиковавшийся раньше. Поскольку мне нравятся издаваемые им книги — они маленькие и оформлены с поразительным вкусом, а некоторые исключительно эксцентричны, — я пошел в коридор, который называют “Коридором судьбы”, и принялся копаться в коробках, стараясь найти что-то подходящее.

Я наткнулся на “Кадиллак Долана”, и снова время проделало свою работу — рассказ понравился мне гораздо больше, чем раньше. Когда я послал его Хербу, он с энтузиазмом согласился на публикацию. Я отредактировал рассказ, кое-что изменил в нем, и он был опубликован “Лорд Джон пресс” ограниченным тиражом, около пятисот экземпляров. Я снова отредактировал его для публикации в настоящей книге, и мое мнение о нем настолько изменилось, чти я поставил его на первое место. По крайней мере, его можно отнести к числу рассказов ужасов с безумным рассказчиком и описанием похорон живого гангстера в пустыне. Но этот рассказ вообще-то принадлежит не мне — его настоящими авторами являются Дэйв Кинг и Херб Йеллин. Спасибо, ребята.

“Не выношу маленьких детей”- этот рассказ относится к тому же периоду, что и большинство рассказов сборника 1978 года “Ночная смена”. Как и почти все они, он был первоначально опубликован в журнале “Кэвалиэр”. И не был включен в сборник в свое время потому, что мой редактор Билл Томпсон не хотел делать книгу слишком “громоздкой”. Так иногда говорят редакторы писателям, когда им нужно немного сократить объем, иначе цена книги резко увеличится. Я предложил убрать рассказ “Нечто серое”, но Билл не согласился и настаивал на том, чтобы исключить “Не выношу маленьких детей”. Я уступил ему и внимательно прочитал этот рассказ, прежде чем включить его в настоящий сборник. Он мне очень понравился — немного напоминает рассказы Брэдбери конца сороковых и начала пятидесятых годов, — дьявольского Брэдбери, наслаждавшегося детьми-убийцами, зловещими хозяевами похоронных бюро и подобными героями. Эти рассказы могли понравиться только тем, кто обожал повествования о склепах. А если говорить серьезно, “Не выношу маленьких детей” — это кошмарная шутка безо всякой социальной значимости. Что и нравится мне в рассказе.

“Ночной летун”…Иногда второстепенное действующее лицо в романе привлекает внимание автора и отказывается исчезнуть в небытие, настаивая, что он может еще кое-что сказать и сделать. Ричард Диз, главный герой рассказа “Ночной летун”, является именно таким персонажем. Первоначально он появился в романе “Мертвая зона” (1979). Там он предлагает Джонни Смиту, обреченному герою этого романа, работу в качестве медиума в своем ужасном таблоиде “Взгляд изнутри”, продающемся в супермаркетах. Джонни сбрасывает его с крыльца дома своего отца, и мне казалось, что на этом все завершится. Но вот он снова появляется в моей книге.

Подобно большинству моих рассказов, “Ночной летун” первоначально был шуткой, желанием позабавиться — вампир с лицензией пилота, позволяющей ему управлять частным самолетом, — как это удивительно забавно. Но постепенно вместе с ролью Диза рассказ рос. Я редко понимаю своих героев, в равной степени редко понимаю жизни и сердца реальных людей, которых встречаю каждый день. Но я сумел понять, что иногда возможно прокладывать курс их возможных действий, подобно тому как штурман прокладывает курс корабля на своих картах. Когда я работал над рассказом “Ночной летун”, я начал проникать во внутреннюю суть человека глубоко одинокого, который, кажется, каким-то образом подводит итог некоторым ужасным и запутанным особенностям нашего так называемого открытого общества последней четверти столетия. Диз является по сути своей человеком, ни во что не верящим. Его встреча с Ночным летуном в конце рассказа напоминает слова Джорджа Сефериса, использованные мной в “Судьбе Салема”. Там он говорит о колонне правды, в которой есть дыра. В последние дни двадцатого столетия это кажется совершенно справедливым, и “Ночной летун” — это рассказ о том, как один человек обнаруживает такую дыру.

“Деда / Попси”— является ли дедушка этого мальчика тем же существом, которое требует, чтобы Ричард Диз открыл свою камеру и засветил пленку в заключительных строках “Ночного летуна”? Знаете, мне кажется, что это он.

“Дом, который растёт на вас”— этот рассказ первоначально был опубликован в журнале “Маршрутс” Университета штата Мэн в начале семидесятых годов, однако в настоящей книге он заметно отличается от прошлого варианта. Когда я читал первоначальный рассказ, то начал понимать, что все эти старики, по сути дела, уцелели после катастрофы, описанной в “Самом необходимом”. Роман представляет собой черную комедию о жадности и одержимости. Настоящий рассказ является более серьезным повествованием о тайнах и болезни. Он представляется подходящим эпилогом к роману… и мне было приятно в последний раз взглянуть на некоторых из моих старых друзей в Касл-Роке.

“Посвящение”…На протяжении многих лет, с того самого момента, когда я встретил теперь уже скончавшегося знаменитого писателя, имени которого я не буду называть, меня беспокоил вопрос о том, почему некоторые исключительно талантливые люди оказываются при личном общении такими подонками — развратниками, похотливо щупающими женщин, расистами, насмешливыми поклонниками элиты или жестокими шутниками. Я не утверждаю, что все исключительно талантливые или знаменитые люди именно таковы, но мне довелось встречать достаточно людей, которые относятся к такой категории — включая этого несомненно великого писателя, — чтобы поставить вопрос, почему подобное происходит. Рассказ “Посвящение” представляет собой попытку в моем понимании ответить на такой вопрос. Попытка оказалась неудачной, но я по крайней мере сумел выразить свое беспокойство, чего в данном случае достаточно.

Политически это не совсем правильный рассказ, и мне кажется, что многие читатели — те, что хотят дрожать от страха, читая все о тех же старых знакомых — призраках и демонах, способных лишь вызывать улыбку, — будут в ярости, прочитав его. Я надеюсь на это. Хотя я занимаюсь писательской деятельностью уже достаточно долго, но не думаю, что готов занять место в кресле-качалке. Рассказы в “Ночных кошмарах и сновидениях” относятся большей частью к тому разряду, который критики называют рассказами ужасов, а такой рассказ — это что-то вроде злой собаки на свалке, которая укусит тебя, если ты подходишь слишком близко. Думаю, собака укусит. А разве я должен за это извиняться? Разве вероятность того, что тебя укусят, не является причиной, по которой ты взял в руки эту книгу? Я именно так и считаю. И если вы будете думать обо мне как о своем старом добром дяде Стиви, кем-то вроде Рода Стерлинга конца двадцатого века, я попытаюсь укусить еще больнее. Иными словами, мне хочется, чтобы всякий раз, когда вы входите в мое царство, вы были испуганы чуточку больше прежнего. Я хочу, чтобы вы не знали, как далеко я зайду и как поступлю дальше.

Теперь, после того что я сказал, разрешите мне кое-что прибавить. Если бы я действительно считал, что “Посвящение” нуждается в защите, я не согласился бы на его публикацию. Рассказ, который не способен сам себя защитить, не заслуживает публикации. Битву выигрывает Марта Роузуолл, скромная уборщица, а не Питер Джефферис, известный писатель, и это должно дать понять читателю или читательнице, кому я симпатизирую.

Ах да, еще одно замечание. Теперь мне кажется, что этот рассказ, впервые опубликованный в 1985 году, был пробным наброском для романа под названием “Долорес Клейборн” (1992).

“Двигающийся палец”— мои любимый тип рассказа, где события происходят просто потому, что они происходят. В романах и кинофильмах (за исключением тех, где главные роли играют такие артисты, как Сильвестр Сталлоне и Арнольд Шварценеггер) вам приходится объяснять, почему происходят события на экране. Позвольте мне тоже сказать вам что-то, друзья и соседи. Я терпеть не могу объяснения, почему что-то произошло, и мои усилия в этом направлении (такие, как фальсифицированный ЛСД и возникающие в результате изменения в ДНК, из-за которых у Чарли Макги появляется талант к пирокипезу в романе “Воспламеняющая взглядом”) не слишком удачны. Однако в действительной жизни очень редко встречается то, что кинопродюсеры называют в этом году “сквозной мотивацией”, — вы заметили это? Не знаю, как обстоит дело у вас, но никто не выдал мне брошюру с наставлениями. Я работаю как привык, стараясь сделать все, что от меня зависит, зная, что мне никогда не удастся выбраться из всего этого живым, но все-таки стараюсь не слишком испортить дело.

В рассказах автору иногда все еще разрешается сказать: “Это случилось. Не спрашивайте меня почему”. Рассказ о бедном Хауарде Митле и есть именно такой рассказ. Мне кажется, что его усилия справиться с пальцем, высовывающимся из сточного отверстия раковины умывальника во время телевикторины, создают идеальную метафору, показывающую, каким образом мы справляемся с неприятными сюрпризами, которые ставит перед всеми нами жизнь: опухоли, несчастные случаи, иногда происходящие кошмарные совпадения. У короткого рассказа есть уникальная возможность ответить на вопрос: “Почему плохие события происходят с хорошими людьми?” Ответить следующим образом: “Надоело — не спрашивайте”. В рассказе, где происходят фантастические события, этот мрачный ответ, по-видимому, удовлетворяет нас. В конце концов, это может быть главным моральным достоинством жанра: в лучшем случае он может открыть окно (или ширму в исповедальне) на реальные аспекты наших смертных жизней. Это не вечное движение… но все-таки не так уж плохо, верно?

“Знаете, они классно играют”— в этой книге по крайней мере два рассказа посвящены городам, которые главные героини называют “странными маленькими городами”. “Знаете, они классно играют” относится к их числу, как и “Сезон дождя”. Найдутся читатели, которые сочтут, что я “посещаю” “странные маленькие городки” слишком часто. Они обратят внимание на сходство между этими двумя рассказами и моим более ранним рассказом “Дети кукурузы”. Сходство действительно есть, но разве это значит, что “Знаете, они классно играют” и “Сезон дождей” представляют собой перепев собственных произведений? Это деликатный вопрос, причем такой, на который каждый читатель должен ответить сам, но мои ответ отрицательный.

Мне кажется, что существует большая разница между писательской деятельностью в ее традиционных формах и самокопированием. Возьмите другой пример, из музыки блюзов. По сути дела, при исполнении блюзов существуют только две классические последовательности аккордов при игре на гитаре, и эти две последовательности в общем походят одна на другую. А теперь ответьте мне на следующий вопрос: если Джон Ли Хукер исполняет почти все, что написал, в ключе Е или в ключе А, означает ли это, что он делает все автоматически, повторяя одно и то же снова и снова? Множество поклонников Джона Ли Хукера (не говоря уже о поклонниках Бо Диддли, Мадди Уотерс, Фьюрри Льюис и других великих музыкантов) будут утверждать, что это не так. Дело не в ключе, в котором вы играете, скажут эти любители блюзов, дело в душе, которая поет.

То же самое и здесь. Существуют типичные рассказы ужасов, выделяющиеся с ясностью столовых гор в пустыне. Дом с привидениями, мертвецы, возвращающиеся из могил, странный маленький городок. Дело не в том, о чем там идет речь, если вы понимаете, о чем я говорю. Это по своей сути литература нервных окончаний и мышечных рецепторов, и как таковые это рассказы о том, что вы испытываете. Толчком к тому, чтобы написать рассказ, явился тот факт — сам по себе ужасный, — что многие исполнители рок-н-ролла ушли из жизни в молодом возрасте или при странных обстоятельствах (вот истинный кошмар для страховых компаний). Порой юноши и девушки находят это романтичным, но здесь есть и темная сторона, прячущийся в тени смертельный, ядовитый змий. Именно это я и пытался выразить в рассказе, хотя, по моему мнению, события там развиваются только на протяжении последних шести или восьми страниц.

“Рожать придется дома”— это, возможно, единственный рассказ в книге, написанный по заказу. Джон Скипп и Крейг Спектор (“Свет в конце”, “Мост” и несколько других хороших “романов ужасов”) задумали создать антологию рассказов, повествующих о том, что произошло бы, если бы зомби Джорджа Ромеро из его трилогии о мертвецах (“Ночь мертвецов”, “Рассвет мертвецов”, “День мертвецов”) захватили мир. Этот замысел загорелся в моем воображении, подобно римской свече, и в результате появился на свет рассказ, действие в котором происходит недалеко от берегов штата Мэн.

“Мой милый пони”.В начале восьмидесятых годов Ричард Бахман прилагал массу усилий, чтобы написать роман под названием (нетрудно догадаться, полагаю) “Мой милый пони”. Это был роман об убийце-одиночке но имени Клайв Баннинг, которого нанимают, чтобы он собрал группу мыслящих, как и он, психопатов и убил во время свадьбы несколько видных представителей преступного мира. Баннинг со своей группой выполняет задание, превращая свадьбу в кровавую бойню. Но затем его обманывают те, кто нанял, и начинают истреблять членов группы одного за другим. В романе описываются усилия Баннинга избежать катастрофы, виновником которой был он сам.

Книга оказалась неудачной, написанной в несчастливое время моей жизни, когда многое получалось у меня очень хорошо и потом вдруг все с грохотом рухнуло. Во время этого периода Ричард Бахман умер, оставив после себя два отрывка: почти законченный роман “Путь Мэшина” под его псевдонимом Джордж Старк и шесть глав книги “Мой милый пони”. Как литературный душеприказчик Ричарда, я переделал “Путь Мэшина” в роман под названием “Темная половина” и опубликовал его под собственным именем (тем не менее я признал в нем вклад Бахмана). “Мой милый пони” я выбросил и мусорную корзину… за исключением короткого отрывка, где Баннинг, ожидая начала своего нападения на свадебную церемонию, вспоминает о том, как мальчишкой дедушка его “инструктировал”, поведав о пластичной природе времени. Когда я нашел этот отрывок — поразительно законченный, почти готовый рассказ, не нуждающийся в дополнительной обработке, — мне показалось, что я нашел розу, растущую на мусорной куче. Я сорвал эту розу с чувством глубокой благодарности. Рассказ превратился в одно из хороших произведений, написанных мной в течение того очень неудачного года.

“Мой милый пони”был впервые опубликован в слишком дорогом (и слишком разукрашенном, по моему скромному мнению) издании, выпущенном Музеем Уитни. Позднее этот рассказ был опубликован в слегка более доступном (но по-прежнему слишком дорогом и слишком разукрашенном, как я считаю) издании Альфредом А. Кнопфом. А вот здесь я с удовольствием вижу отредактированный и ставший более ясным — как ему, наверное, и следовало быть с самого начала — еще один вариант рассказа, который чуть лучше других.

“Извините, номер верный”.Помните, как я начал говорить миллионом страниц раньше, о “Хотите верьте, хотите — нет!” Рипли? Так вот, “Извините, номер верный” едва ли не часть этого. Мне пришла мысль написать “телевизионную пьесу” однажды вечером но пути домой, после того как я купил пару ботинок. Это пришло мне в голову как озарение, полагаю, потому, что телевизионный вариант кинофильма играет такую важную роль. Я написал сценарий, почти не отличающийся от того, что опубликован в этой книге, в два приема. Мой литературный агент на Западном побережье — тот, что заключает договоры о фильмах, — получил его в конце недели. В начале следующей недели Стивен Спилберг прочитал его, думая включить в телевизионную серию “Поразительные истории”, которую он тогда снимут. Однако Спилберг отклонил сценарий. Они стремились включить в телесериал более оптимистические фильмы, сказал он, и тогда я отправил его моему хорошему другу, человеку, с которым я давно сотрудничал, Ричарду Рубинштейну. В то время он выпустил телесерию под названием “Истории с темной стороны”, которая передавалась по нескольким телеканалам. Не скажу, что Ричард воротил нос от счастливых окончаний — по-моему, он любит хеппи-энд, как и все остальные, — но, с другой стороны, он никогда не отказывался от мрачных сценариев. Именно он в конце концов снял фильм по роману “Кладбище домашних животных” (“Кладбище домашних животных” и “Тельма и Луиза”, по-моему, единственно заметные фильмы, созданные в Голливуде, которые с конца семидесятых годов кончаются смертью главного героя и остальных действующих лиц).

Ричард купил права на сценарий в тот же день, когда прочитал его, и запустил в производство спустя одну или две недели. Еще через месяц он показал фильм по телевидению… если память мне не изменяет, в качестве премьеры сезона. Фильм по-прежнему остается одним из тех, на которые было затрачено самое короткое время от запуска в производство до демонстрации по телевидению. Вариант, включенным в эту книгу, между прочим, является моим первым наброском, более длинным и подробным, чем окончательный сценарий, на который по финансовым соображениям пришлось изготовить лишь два набора декораций. Он включен в эту книгу как пример иного типа рассказа… иного, но тем не менее заслуживающего внимания не меньше других.

“Люди десятого часа”…Летом 1992 года я гулял по центру Бостона, пытаясь отыскать по адресу дом, который никак не мог найти. В конце концов я нашел его, но прежде нашел сюжет для рассказа. Я искал дом примерно в десять утра и, проходя по улицам, заметил группы людей, собирающихся перед каждым дорогим высотным зданием. С социологической точки зрения эти группы были необъяснимы. Там стояли плотники, дружески беседующие с бизнесменами, швейцары, разговаривающие с элегантно причесанными женщинами в модной деловой одежде, рассыльные, болтающие с секретаршами.

Я пытался разгадать, что это за группы — о существовании которых Курт Воннегут даже не подозревал, — в течение примерно получаса, как вдруг меня осенило: для определенного класса городских жителей Америки привычка превратила перерыв на кофе в перерыв на курение. В дорогих зданиях теперь курение запрещено. Американцы совершают, спокойно и ничуть не волнуясь, самую поразительную перемену в двадцатом столетии, мы очищаемся от старой вредной привычки и делаем это, не привлекая особого внимания. В результате возникают очень странные зоны социологического поведения. Те, кто не в состоянии отказаться от своей старой вредной привычки — в названии рассказа они именуются “людьми десятого часа”, — составляют одну из них. Этот рассказ был написан всего лишь в качестве развлечения, но я надеюсь, что он демонстрирует нечто интересное о волне перемен, которые, по крайней мере временно, воссоздали некоторые аспекты отдельных, но равных условий, существовавших в сороковые и пятидесятые годы.

“Пятая четверть”— это снова Бахман, а может быть, Джордж Старк.

“Дом на Кленовой улице”— помните Ричарда Рубинштейна, моего знакомого продюсера? Это он послал мне первый экземпляр Криса Ван Аллсбурга, автора “Тайны Гарриса Бердика”. Ричард приложил записку, написанную его угловатым почерком: “Тебе это понравится”. Это было все, что в ней говорилось, но больше ничего и не требовалось. Мне понравилась книга.

Книга состояла из серии рисунков, заглавий и подписей под иллюстрациями, составленной мистером Бердиком, давшим книге свое имя. Сам текст отсутствовал. Каждая комбинация рисунка, заголовка и последующей подписи служила чем-то вроде чернильного пятна Роршаха, предлагая наводку воображению читателя или зрителя в большей степени, чем намерения мистера Ван Аллсбурга. Одна из моих любимых комбинаций такого рода показывает мужчину с креслом в руке — очевидно, по необходимости он намерен использовать его как дубинку. Мужчина смотрит на какую-то странную и кажущуюся живой выпуклость под ковром в гостиной. Надпись гласит: “Прошло две недели, и это случилось снова”.

Принимая во внимание мои чувства относительно мотивации, мой интерес к таким вещам должен быть очевидным. Что случилось снова спустя две недели? Я не думаю, что это имеет какое-то значение. В наших самых страшных кошмарах существуют лишь местоимения, означающие вещи, заставляющие нас просыпаться в холодном поту и дрожащих от ужаса и одновременно облегчения.

Моя жена Тэбита тоже заинтересовалась “Тайнами Гарриса Бердика” и предложила, чтобы каждый член нашей семьи написал короткий рассказ, основанный на одной из картинок. Она написала рассказ; ее примеру последовал наш младший сын Оуэн (тогда ему было двенадцать лет). Тэбби выбрала первую картинку в книге; Оуэн остановился на картинке в середине; я взял последнюю. Результат моих усилий включен в эту книгу с любезною согласия Криса Ван Аллсбурга. Мне больше нечего прибавить, кроме того, что я читал несколько адаптированный вариант рассказа четверо- и пятиклассникам несколько раз на протяжении последних трех или четырех лет, и он очень им, по-видимому, пришелся по душе. Похоже, их особенно привлекает мысль о том, чтобы отправить злого отчима в великую пустоту. Мне эта мысль, несомненно, нравится. Рассказ никогда раньше не печатался, главным образом из-за его запутанных предшественников, и я с радостью включаю его в эту книгу. Жалею только, что не могу сделать то же самое с рассказами жены и сына.

“Последнее расследование Амии”, несомненно, напоминает предыдущие произведения и является стилизацией под “Расследование доктора Уотсона”, но этот рассказ стремится к большему. Мне очень нравились произведения Реймонда Чандлера и Росса Макдоналда, после того как я познакомился с ними в колледже. В то же время мне представляется поучительным и немного пугающим то обстоятельство, что Чандлера продолжают читать и спорят о нем, тогда как весьма популярные романы Макдоналда о Лью Арчере стали сейчас малоизвестными остатками прежней читательской культуры. Ими интересуются лишь любители, принадлежащие к небольшому кругу энтузиастов чтения произведений о “черной жизни”. По моему мнению, именно язык этих романов разжег мое воображение; он открыл передо мной совершенно новый взгляд на вещи, так страстно взывающий к воображению и сердцу одинокого молодого человека, которым я был в то время.

Кроме того, это стиль, который поразительно легко копировать, как это узнали полсотни писателей за последние двадцать или тридцать лет. В течение длительного времени я старался избегать стиля Чандлера, потому что я не мог для чего-нибудь его использовать… не знал, что им сказать в тоне Филипа Марло, что было бы моим собственным.

И вот в один прекрасный день я смог. “Пишите о том, что знаете”, — говорят нам мудрые старые парни, нам, бедным космическим останкам, которые тащатся в хвосте Стерна и Диккенса, Дефо и Мелвилла. Для меня это означает преподавать, писать и играть на гитаре, хотя не обязательно в данной последовательности. Что касается моей собственной писательской карьеры и судьбы, тут я вспоминаю фразу, произнесенную Четом Аткинсом во время передачи “Границы города Остина”. Он посмотрел на аудиторию, после того как пару минут безуспешно пытался настроить гитару, и сказал: “Мне понадобилось двадцать пять лет, чтобы понять, что я не слишком хорошо играю на гитаре, но к этому времени я стал слишком богат, чтобы бросить это занятие”.

То же самое случилось и со мной. Создается впечатление, что у меня такая судьба — постоянно возвращаться в этот “странный маленький городок” — будь то Царство Рок-н-ролла, штат Орегон, Гэтлин, штат Небраска, или Уиллоу, штат Мэн. Снова и снова делать то, что я делаю сейчас. Вопросы, которые преследуют и мучают меня, отказываясь полностью покинуть мое сознание, таковы: кто я такой, когда сажусь писать? кто вы, если уж говорить о вас? что на самом деле происходит в перечисленных местах и почему? имеет ли это какое-то значение?

Итак, с этими вопросами в голове я нахлобучил на себя свою шляпу Сэма Спейда, закурил сигарету “Лаки страйк” (выражаясь метафорически в настоящее время) и начал писать. Результатом стал рассказ “Последнее расследование Амни”, и из всех рассказов в этой книге он нравится мне больше всего. Здесь он публикуется впервые.

“Ниже голову”— первый мой опыт писать за деньги о спорте (в течение некоторого времени я представлял весь спортивный отдел еженедельника “Лисбон энтерпрайз”), но это обстоятельство не так уж мне помогло. Моя близость к команде “Все звезды” Бангор-Уэста, когда она попыталась осуществить свою маловероятную попытку завоевать звание чемпиона штата Мэн среди бейсбольных команд Малой лиги, основывалась либо на чистой удаче, либо просто так было угодно судьбе — и зависимости от того, какую позицию вы занимаете по отношению к высшим силам. Я склоняюсь к влиянию высших сил, но и в том, и в другом случае я оказался там лишь потому, что в команде играл мой сын. Тем не менее я быстро понял — быстрее, чем Дэйв Мэнсфилд, Рои Сен-Пьер или Нил Уотермэн, по-моему, — что происходит или вот-вот произойдет нечто экстраординарное. Вообще-то мне не хотелось писать об этом, но что-то говорило мне — я обязан сделать это.

Мой метод писательской деятельности, когда я чувствую, что вторгаюсь в область, в которой мало разбираюсь, удивительно прост: я опускаю голову и бегу как можно быстрее, стараясь сохранять эту скорость как можно дольше. Так я поступил, собирая как одержимый материал и просто пытаясь не отстать от команды. Около месяца я жил словно внутри одного из этих банальных спортивных романов, вместе с которыми многие из нас, будучи юношами, проводили время в скучных учебных залах: “Стремись к славе”, “Изо всех сил вперед” — и время от времени с удачными и интересными произведениями вроде “Мальчика из Томкинсвилла” Джона Р. Тьюниса.

Трудно мне было или нет, но это была возможность, выпадающая только раз в жизни, и я еще не успел закончить рассказ, как Чип Макграт из журнала “Нью-Йоркер” уговорил меня отдать ему для публикации лучшее документальное произведение моей жизни. Я благодарен ему за это, но более всего я благодарен Оуэну и его товарищам по команде, которые сначала сделали этот рассказ явью и затем разрешили мне опубликовать мою версию событий.

О’кей; положите книгу на полку и ждите нашей следующей встречи. Прочитайте несколько интересных книг и, если кто-то из ваших братьев или сестер упадет и вы это заметите, поднимите его или ее. В конце концов, в следующий раз помощь может понадобиться вам самим и вы будете благодарны за протянутую руку… или за помощь, необходимую, чтобы избавиться от докучливого пальца, высовывающегося из сточного отверстия раковины.