"Я, сын трудового народа" - читать интересную книгу автора (Катаев Валентин Петрович)Глава XIII У ПЛЕТНЯУже давно перестали лаять собаки. По селу пропели петухи. А Семен и Софья все никак не могли расстаться. Добрых два часа назад поцеловались они на прощанье, и Софья вошла к себе в палисад, заложив за собой калитку дрючком. Да так и осталась возле плетня, как приклеенная. - А батька что? - в десятый раз шепотом спрашивал Семен, норовя поверх плетня прикрыть ее плечо краем шинельки. - Батька пришел с фронта в середине октября, - в десятый раз отвечала она шепотом. - Злой? - Хуже собаки. - За меня не вспоминал? - Ни. - А может, вспоминал, только у тебя из головы выпало? - Ей-богу, ни. Ну и с тем до свиданьичка. А то у меня уже ноги таки совсем замерзли. Побежу в хату. - Подожди. А старый знает, что я тута? - Его дома нема. Вчера в Балту на базар поехал. Ну, я побежу. А то, бачь, у людей из труб дым начинает идти. - Та постой, ще успеешь... Семену сильно хотелось рассказать девушке все, что произошло у него с ее батькой на позициях. Но он понимал: говорить об этом не следует. Мало ли какие дела могут быть между собой у двух человек с одной батареи. Кого это касается? С другой стороны, ему не терпелось поскорее узнать намерения Ткаченки: не думает ли он "сыграть назад" - отказаться от своего нерушимого солдатского слова. От такой шкуры всего можно ожидать. Вдруг Софья схватила его руку и крепко сжала. - Что, мое серденько? - нежно спросил он, заглядывая ей в глаза. - Шш... - чуть внятно шепнула она, прислушиваясь. - Шш... Ничего не слышишь? Семен повернул голову. В предутренней тишине раздавался звук едущей подводы. Звук этот слышался уже давно. Сначала он был очень далек и слаб еле слышное однообразное бренчанье по твердой степной дороге. Теперь же он раздавался совсем близко. Ухо явственно различало шарканье копыт, подпрыгивающий стук колес и болтанье ведра. Подвода уже ехала по улице, приближаясь к хате. - Папа вертается с базара, побей меня бог, - сердито сказала Софья. Доигралися, ну тебя, на самом деле, к черту! Бежи до дому, - и, в последний раз обхватив шею Семена, бросилась в хату. Семен отошел на несколько шагов, притаился у плетня. Подвода остановилась. Раздался знакомый голос, насмешливый и властный: - Эй, друзья! Жинка! Кто там есть в хате, отчиняйте ворота! В офицерской папахе из серых смушек и брезентовом дождевике с капюшоном поверх тулупа, делавшего его чересчур толстым, Ткаченко, с кнутом в руках, возвышался над бричкой. Рядом с ним на мешках сидел, закутавшись в рваный кожух, незнакомый Семену худой крестьянин с давно не стриженной узкой головой, насколько было заметно при слабом свете - не старый. - Приехали, - сказал Ткаченко и тронул спутника за плечо. - Я не сплю, - ответил тот, не шевелясь. Бричка въехала в ворота, открытые босой заспанной бабой в старой спиднице. "Кто ж бы это мог быть?" - размышлял Семен, возвращаясь домой. Подходя к своей хате, он заметил две фигуры. Одна стояла по ту сторону плетня, другая - по эту. - Ну, с тем и до свиданьичка, - услышал Семен быстрый и рассудительный голос Фроськи, - а то у меня уже ноги замерзли. Побежу в хату - пора печку топить. - Та подожди одну минутку. - За одну минутку украл черт Анютку. Спокойной вам ночи, приятного сна. - Та, Фросичка!.. - Кому Фросичка, а кому Евфросинья Федоровна. Еще один раз до свиданьичка. А то увидит наш Семен - руки-ноги переломает. - Кому? - Тебе. - Мене? Ге! Еще не родился на свете тот человек! - Вот тогда побачишь. Как споймает да как перетянет батарейским поясом с медною бляхой... - Что ты меня пугаешь солдатом? Я сам свободно мог на позиции поехать, только до моего года очередь так-таки и не дошла. - А ну, покажись, кто тут солдата не боится? - страшным голосом сказал Семен, появляясь рядом. Долговязая фигура дернулась, будто ее тронули сзади шилом. Хлопец отскочил от плетня и кинулся по улице, пригнув голову и размахивая длинными руками, чтобы не поскользнуться. Семен, не сходя с места, грозно потопал ему вдогонку сапогами. Фроська помирала со смеху, припав головой к глечику, сидящему на дрючке плетня. - Это какой же? - строго спросил Семен. - А Ивасенковых Микола. - Тот, который до войны ходил подпаском за клембовскими коровами? - Эге. - Тю! Ему ж тогда, дай боже, чтоб тринадцать лет было! Ну что ты скажешь: пока мы там четыре года трубили, тут уже все байстрюки женихами заделались. Давно с ним гуляешь, Фроська? - Сегодня первый день, - застенчиво сказала девочка. - Еще года два-три погуляю, а там посмотрю: может, замуж пойду, - прибавила она, подумав. - Кому ты сдалась, рыжая! - Я не рыжая. - А какая же ты? - А каштановая. - А, чтоб тебя! Много ты видела тех каштанов! - А вот видела. Один матрос с города Одессы на побывку приезжал до Ременюков - он и доси тут коло Любки крутится - с посыльного судна "Алмаз", так он самых тех каштанов для дивчат привез пуда, может, полтора-два. Семен сел на призбу и скрутил папиросу. - Слышь, Фрося, седай, посидим. Воротился только что с Балты старый Ткаченко. И с ним на бричке сидел еще один. Кто такой, не знаешь? - В порватом таком кожухе? - Да. - Это они себе недавно работника взяли. - Видать, не из наших? - Ни. Его старый Ткаченко гдесь по дороге с фронта подхватил. Он чи с Польши, чи шо. Вроде беженец. Тоже солдат. Его губернию немцы заняли. Ему некуда было увольниться. - Наделала тая война делов! - вздохнул Семен. Брат с сестрой еще немножко посидели и, зевая, пошли в хату. Уже было утро. Так и не пришлось ложиться. - Думаю я, - сказал за обедом Семен, играя скулами и сосредоточенно морща лоб, - думаю я посылать сватов до Ткаченко по Софью. Как будет ваш совет, мамаша? Мать, не торопясь, вытерла алюминиевую ложку хлебом, - с тех пор как воротился Семен, в доме пошли в ход алюминиевые ложки, - не торопясь, повернула длинное костлявое лицо к сыну. - Скажу только: слава богу, и больше ничего, - быстро сказала она, крестясь. - А Ткаченки наших сватов примут? - Это мы побачим, - многозначительно ответил сын, поднимая брови. Бывает, что и примут. И в доме Котко поднялась возня. |
||
|