"Порабощенные сердца" - читать интересную книгу автора (Хилл Эдит)

Глава 3

— Рика?

Услышав шепот Дафидда, Рика стряхнула с себя чувство ненависти, отвращения и страха и грустно улыбнулась. Мальчик был сообразителен, любознателен и с ненасытной жадностью познавал окружающий мир. Недавние события, несомненно, вызвали у него массу вопросов, на которые она теперь должна ответить.

— Зачем Мирддин и Церрикс отдали темнокожего солдата тебе? Тебе он ведь не нужен… да?

Откровенность и наивность его вопросов тронули ее.

— Да, Дафидд, он мне не нужен. Но Церрикс и Мирддин хотят… — Рика замолкла, думая, какими словами объяснить ребенку то, чему она и сама не вполне верила, — помочь мне. Они знают, что я одна не могу обработать свои поля.

— Но ты не одна! Я могу помочь тебе. — Ярко-синие глаза мальчика сверкнули и… потухли в болезненном понимании. Он откинул прядь прямых, соломенного цвета волос со лба усталым старческим движением. — Это из-за моей ноги, да? — Напряженность его голоса, в которой чувствовались сдерживаемые слезы, была для нее пыткой.

— Нет, Дафидд, нет. — Она положила руки на его худенькие плечи и опустилась на колени, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Рика упорно избегала смотреть на уродливую ступню левой ноги мальчика. — Работа в поле — это работа для мужчины. Твоя нога не имеет никакого отношения к этому. Быки слишком сильны, а плуг слишком тяжел… для нас обоих. Поэтому Мирддин и Церрикс и отдали мне солдата — чтобы он работал.

— Потому что у тебя больше нет мужа?

Рика вздрогнула от жестокой правды, скрытой под этим простым объяснением.

— Да.

— А он будет жить с тобой?

— Нет! — Не желая, Рика ответила так резко, что мальчик испуганно отшатнулся. — Прости меня, Дафидд. Я… Я не сержусь на тебя.

— Я знаю. Ты не хочешь римлянина, — заключил он, увидев то, что не заметили взрослые люди, наделенные властью.

— Да, Дафидд.

— Маурик их тоже ненавидит. Это потому, что Кейр был его братом?

Рика хотела объяснить, что ненависть Маурика никак не связана с братской любовью. Более того, между братьями не было ни любви, ни даже простого сочувствия. Но она не стала объяснять это мальчику.

— Это неважно, — сказала она. — Солдат будут держать здесь, под охраной, в форте. Воины будут отводить их на поля, а в конце дня возвращать обратно. Мы редко будем их видеть. А теперь… пора домой. Но мне там не с кем поговорить. Ты побудешь со мной немножко?

Мальчик повернулся к толпе. Рика знала — он искал мать. Но она также знала, что эта женщина, его мать, не обеспокоилась бы, даже если бы ее сын отсутствовал в хижине всю ночь. Овдовев, она вышла замуж второй раз за воина, который рассматривал хромого мальчика как обузу и ненужную ответственность. Лунед не имела времени для Дафидда. Все свое внимание и любовь она отдавала двум здоровым детям, которых родила второму мужу.

Рика распрямилась и с усилием встала. Становиться на колени ей уже было трудно и неудобно.

— Найди мать, — мягко сказала она мальчику, — и спроси, можешь ли ты остаться со мной до восхода луны.

Мальчик улыбнулся в ответ и, хромая, пошел искать мать. Рика заставила себя посмотреть на помост и с раздражением увидела, что Церрикс уже ушел. Конечно, возможно, он лишь случайно появился и пробыл здесь ровно столько, сколько потребовалось, чтобы выбрать ей раба. Ее раб!.. Она с облегчением заметила, что высокого римлянина увели с помоста, наверное, в охраняемое помещение, о котором она говорила Дафидду. Здесь, кажется, она была права. Но была ли она столь же права в остальном? Сможет ли справиться с ненавистью и неприязнью, которые чувствует от одного только присутствия римлянина? Рика сказала Дафидду, что ей нужен его труд, теперь она должна заставить и себя поверить в это.

Гален увидел, что женщина встает. Она стала к нему спиной, и он видел только прекрасные, заплетенные в косу волосы, сверкающие на солнце золотом. Беременность еще не нарушала ее грации. Высокая и стройная, она не соответствовала привычным для его мира стандартам красоты.

Прервав его мысли, два воина схватили Галена и бесцеремонно поволокли к ступеням помоста. Не спуская с него глаз, они повели его через толпу. Несколько зевак с любопытством обернулись вслед, однако внимание остальных было приковано к друиду. Гален слышал, как он продолжает раздавать в «подарок» римских рабов тем, кто, как он считал, нуждался в этом. По доносившимся к нему словам Гален понимал, о ком шла речь: маленький и смуглый — это Друз, испанец; рыжий — Фацил; Сита был назван «медведем», а оба новобранца, Валерий и Гай «юношами», но один — «молчун», а другой — «блондин». Друид почти закончил раздачу рабов, когда Гален достиг места, куда его вела охрана. Круглое строение, стоящее отдельно в центре селения и втрое превышающее все прочие, крытые соломой постройки, могло принадлежать только одному человеку. Гален удовлетворенно кивнул, и тут его грубо втолкнули в открытую дверь. По привычке напрягшись, он быстро осмотрел темное помещение. Но поняв, что внутри никого нет, расслабился. Потерев правое плечо, он наконец позволил себе прислушаться к жгучей боли, не оставлявшей его со времени упражнений на тренировочном поле. Она все усиливалась. Удар в бою почти вывел его из строя. Однако ни перед кем — ни перед своими людьми, ни перед пленившими его врагами — он не обнаружил своего состояния. Только теперь, в одиночестве, Гален позволил себе слабость.

— Он сказал, что я сразу узнаю тебя, центурион. — Гален вздрогнул и повернулся на голос. Говоривший же, оставаясь невидимым в глубине темной комнаты, продолжал: — Будем надеяться, что он был прав и в другом, более важном для наших народов.

Гален узнал голос. Теперь он встретился с ним лицом к лицу. Как бы отвечая этим мыслям, тот вышел из темноты.

— Я — Церрикс. Тебя зовут Гален Мавриций, не так ли? — Гален кивнул в подтверждение его слов. — Итак… слова торговца опять оказались верными. Он хорошо осведомлен, этот «раскрашенный». Конечно, много знать — это его ремесло, недаром он все эти годы двигался от племени к племени, а теперь и между вашими лагерями.

Гален уже знал о торговце с севера, который выступал в роли посредника в переговорах о мире между Агриколой и королем ордовиков. Теперь он вспомнил, что уже слышал о главе этого племени, известного под названием «бойцы молота» — ордовики. Церрикс унаследовал королевский титул около года назад после смерти отца. Король был высок и хорошо сложен, его внешность и манера держаться усиливали впечатление сильного правителя. В отличие от других воинов его грива светлых волос не знала клея и мела. С двух сторон на висках были заплетены две длинные тонкие косички, остальные волосы зачесаны на затылок. На запястьях — массивные бронзовые браслеты, отделанные красной эмалью. Золото, соответствующее его высокому рангу, он носил на шее — массивный торк с рельефными кабаньими головами, смотрящими друг на друга. Церрикс явно много внимания придавал внешнему виду. Полотняная туника до колен с рисунком из красных и зеленых квадратиков, надетая поверх плотных в обтяжку штанов, была аккуратно отделана бахромой и стянута поясом с золотой пряжкой.

Гален перевел взгляд на лицо. Выступающий подбородок и доброжелательный взгляд зелено-голубых глаз говорили о внутренней силе, мудрости и уверенности в себе. Под длинными пышными усами можно было разглядеть легкую усмешку. Гален чувствовал, что хотя король ордовиков и враг, ему можно доверять. Он уважительно склонил голову — не перед титулом, а перед человеком.

Церрикс заметил и понял значение его жеста. И улыбнулся. Он тоже изучал пленника еще на помосте и уже знал о нем кое-что. Диски на кожаной подкладке нагрудных доспехов центуриона можно было получить только за боевую доблесть. Несомненно, эта доблесть проявится снова в подходящий момент.

— Садись, центурион. — Прервав молчание, Церрикс сделал приглашающий жест и сел сам. Он с удивлением заметил, как легко римлянин принял позу со скрещенными ногами. — Ты провел много времени среди нас?

— Среди похожих на вас, — поправил его Гален, перейдя на кельтский язык. Он взял предложенную ему чашу вина, густого, но разбавленного водой.

— Поэтому ты так хорошо знаешь наш язык? Я поражен, центурион. Если ваш правитель проявит такую же мудрость в управлении этим островом, как в выборе посланника, тогда между нашими народами действительно может быть мир.

— Время для мира пришло, — согласился Гален, поднося чашу ко рту.

— Да, — светловолосая голова кивнула, соглашаясь, — со времени правления моего деда мы бегаем по горам, болотам и лесам в надежде обессилить захватчиков. Со времени вашего Юлия мы верим, что в конце концов вы просто уплывете домой.

Гален позволил себе улыбнуться.

— Мы не отступим.

— Это я знаю, центурион. Так же как и то, что война порождает только войну. И все же мы отказываемся покоряться Риму. Здесь, в этих горах, свобода нашла себе прибежище. В этой отдаленной твердыне мы укрыты вполне надежно.

— Спрятаться — не значит быть в безопасности, король Церрикс. Армия Фронтина контролировала все территории южных племен. При новом наместнике только вопрос времени, когда Рим обратит внимание на север. И если легионы двинутся против вас всерьез, мы без труда покорим вашу «отдаленную твердыню». Мне кажется, что ты тоже знаешь это, иначе меня не было бы здесь.

Церрикс дернул себя за ус, не желая подтверждать эти слова.

— Никто, кроме меня, не сможет сдержать ордовиков, — продолжил он, меняя тему беседы. — Однако волки только и ждут, когда я споткнусь.

— Маурик… — произнес Гален.

Церрикс улыбнулся. С этим римлянином не нужно было играть в слова, можно было говорить напрямую. Это хорошо.

— Особенно Маурик. Будь он королем, он ступил бы на тропу войны ради жажды крови. Маурик ищет лишь личной славы, неважно — в победе или в поражении.

— Тактика, которой ты придерживался, была мудрой, — согласился Гален. — Но она не приведет к миру. Нельзя достичь мира, не признав в некоторой степени своего поражения. Но если вы будете упорствовать… Обычная тактика Орлов — опустошить страну, чтобы заставить население восстать и сражаться. И как только оно начинает войну, оно обречено. В открытом бою императорские легионы непобедимы.

Впервые Церрикс выказал раздражение.

— Значит, римлянин, ты из тех, кто слепо верит в непобедимость Рима? И ваш наместник того же мнения?

— Нет. — Гален заметил перемену в тоне собеседника. — Ни Агрикола, ни я не считаем, что имеем преимущество только потому, что мы римляне. Рим можно победить.

— В этом мы сходимся. — Церрикс немного успокоился. — Не воспринимай мое стремление к миру как слабость. Каждый человек когда-нибудь вынужден становиться дипломатом. Но если наш план не удастся, я сразу же начну войну с Орлами. И знай, я не сторонник безрассудных нападений и открытых сражений. Это гибельная тактика. Я буду вести другую войну: нарушать связи, нападать на обозы, уничтожать резервы.

Гален сухо улыбнулся. Этот Церрикс был достаточно откровенен, чтобы раскрыть свою стратегию. Оба вождя желали мира: Церрикс для того, чтобы объединить все племена под своей властью, Агрикола — чтобы избежать длительной и дорогостоящей военной кампании. Поэтому оба согласились выждать и проверить друг друга. Отсюда и «план».

Шесть месяцев Агрикола намеревался изучать Церрикса глазами своего посланца, Галена Мавриция, чтобы определить, действительно ли вождь достаточно могущественен, чтобы объединить ордовиков под мирным знаменем. Церрикс, со своей стороны, хотел понаблюдать за поведением Агриколы и его войска. Если Агрикола не преуспеет в своем правлении, Церрикс намеревался убить его посла. Гален полностью осознавал это. Римский император лично выбрал Галена для выполнения этого задания. Ставки были высоки, но и выигрыш сулил многое. Если Гален сумеет ускользнуть, то будет знать об ордовиках, о расположении их сил, секретных проходах в горах достаточно много, чтобы обеспечить для Агриколы и его легионов полное уничтожение этих племен.

— Не жалеешь, центурион? — усмехнулся Церрикс.

Теперь пришла очередь Галена уклониться от ответа, изменив тему разговора.

— Расскажи мне о Маурике.

Церрикс не удивился: ясно, что римлянин почувствовал угрозу всему плану, особенно после того, что произошло на помосте.

— Через родство по женской линии его права на королевский титул не слабее моих. Но у него более слабая поддержка в Совете старейшин. Они отказали ему в доверии. Хотя никто не сомневался в его храбрости и воинской доблести, многие оспаривали его способности к справедливому и мудрому правлению. — Церрикс позволил себе улыбнуться. — Их решение не слишком ему понравилось.

— Он знает о плане?

— Да. И поддерживает его только потому, что обязан подчиняться воле Совета и уверен в неудаче плана. С него взяли клятву хранить план в тайне, поэтому он не может поделиться даже с ближайшими соратниками. Воспоминания о войне еще слишком свежи в памяти нашего народа, чтобы открыто говорить о мире. И, конечно, Маурик рассчитывает на неудачу плана, которая поставит точку на моей власти и будет началом его правления. Поэтому он опасен.

В глазах римлянина появилось странное выражение. Церрикс не смог разгадать его, но понял, что между римлянином и Мауриком пролегло нечто, что превратило их в смертельных врагов.

— Сторонись его, центурион.

— Это может оказаться невозможным, король Церрикс.

Подтвердилось то, о чем Гален уже догадывался. Хотя атака на отряд фуражиров — часть задуманного плана, бесполезное убийство новобранца было инициативой Маурика. От короля он не получал подобных приказов. Церрикс уважал договоренность. И он, и Агрикола понимали — захват фуражного отряда из Дэвы должен выглядеть случайным, поэтому риск есть для обеих сторон. Они согласились с вероятностью «приемлемых потерь». Поэтому Гален тщательно отобрал сопровождающих его людей. Отряд был умышленно составлен в основном из необученных новобранцев, которые либо впали бы в панику, либо оказали слабое сопротивление более опытному противнику. И все же Гален хотел быть уверенным…

— Этот эпизод на помосте — ничем не вызванное нападение Маурика на моего человека. Я хочу, чтобы ты дал слово, что подобное не повторится.

Церрикс кивнул, не задумываясь:

— Я даю тебе слово. Маурик не рискнет меня ослушаться. Твои люди будут в безопасности, если не попытаются бежать. Мирддин поддерживает план. Его выбор людей, получивших рабов, хорошо продуман. С ними будут хорошо обращаться.

— А твой выбор, король Церрикс? — спросил Гален осторожно. — Почему эта женщина?

— У меня свои причины. Я так решил — ты подойдешь ей лучше всего, учитывая ее прошлое…

— А в чем дело? — Непонятно почему, но Галену хотелось узнать о ней как можно больше.

— Ты, конечно, понял, что ее муж — брат Маурика — был убит твоими соплеменниками. Их деревня была разрушена и сожжена. Она — единственная, оставшаяся в живых, ее оставили умирать. Остальное, если захочешь, узнаешь у нее.

— Достаточно ясно. — Гален пожал плечами и взглянул на Церрикса.

В своей жизни он мало с кем был в приятельских отношениях, еще меньше — в дружеских. От офицеров его отделял возраст, а от простых солдат — быстрое повышение в чине. Центурион, слишком сближавшийся со своими подчиненными, терял авторитет. Теперь, по иронии судьбы, он чувствовал симпатию к человеку, сидящему напротив, к человеку, которому суждено было стать его врагом. Гален подумал, что при других обстоятельствах они могли бы стать друзьями.

Церрикс встал.

— Ну что же, центурион… начало положено. Надеюсь, ты оправдаешь доверие, которое Агрикола и я возложили на тебя. Сейчас тебя отведут обратно. Что ты скажешь, решать тебе, но план должен остаться в тайне. На карту поставлена судьба наших народов. — Протянув правую руку, он улыбнулся. — Боги да пребудут с тобой, Гален Мавриций!

Гален пожал руку собеседника.

— И с тобой тоже, король Церрикс!

Его люди были достаточно умны, чтобы отреагировать на его появление лишь молчаливыми взглядами из-под опущенных век. Не делай ничего, что враг мог бы использовать против тебя. Это было старое солдатское правило, справедливость которого выдержала проверку временем. Они не начнут разговор, пока не останутся одни. Конвоиры, не заходя на огороженную площадку, втолкнули Галена через узкий проход в загон для скота. Стена из вкопанных в землю расщепленных стволов, высотой метра в два, не позволяла даже очень высокому человеку увидеть, что за ней происходит. Дверь захлопнулась, звякнула цепь. Снаружи доносились голоса охранников, ко-1ирые наверняка будут здесь постоянно. Гален перевел взгляд на людей внутри загона.

Их оставили развязанными, но с железными обручами на шее — рабскими ошейниками, которые определяли теперь их положение. Чья-то тонкая фигура двигалась вдоль стены. Это Друз метался, как раненое животное в клетке. Фацил спокойно сидел на перевернутой корзине, рисуя подошвой сандалии узоры на грязном полу. Оба новобранца сидели на корточках около него и пристально смотрели на командира. Справа от двери, прислонившись к стене и как бы проверяя ее на прочность, сидел Сита. Лысый фракиец заговорил первым.

— Я уже начал думать, что в следующий раз увижу твое лицо, центурион, надетым вместе с головой на кол.

От такого грубого напоминания у друзей погибшего Секста перехватило дыхание. Гален не обратил внимания ни на реакцию юношей, ни на замечание Ситы. Он бросил взгляд на Друза. Из всех пятерых испанец может оказаться самой большой проблемой.

— Я был удостоен аудиенции у короля. Мы обсуждали твое будущее, Сита, — произнес Гален, продолжая смотреть на Друза, а не на того, к кому была обращена его шутка.

Едкая насмешка вызвала у великана смешок.

— Сердечно рад узнать, центурион, что оно у меня осталось.

— Будущее? — Друз обернулся к ним. — Какое будущее? — Он сплюнул и продолжал: — Быть принесенным в жертву одному из их богов? Или оскопленным во славу их богини плодородия?

— Щиты и мечи — богине воды, — пробормотал новобранец, сидящий рядом с блондином. Глаза его затуманились при воспоминании о ритуальном жертвоприношении воинов-римлян богине воды в благодарность за дарованную победу. Его мысли еще были заняты событиями их плена и гибелью друга. Похоже, он даже не понял слов Друза. Блондин, однако, понял их, и его глаза расширились от нового страха.

— Оскопленными? — шепнул он.

— Не обращай внимания, Гай. — Фацил успокаивающе потрепал его по плечу.

— Нет, не надо! — Юноша резко отстранился. — Друз прав. Я слышал об их кровавых алтарях. Они приносят в жертву не только животных.

Галена устраивало это мрачное веселье. Пусть они немного поразмыслят о своей судьбе. Их безопасность зависела от того, примут ли они свое рабское положение. Если испугаются расправы, тем лучше.

Найдя благодарного слушателя, внимающего его ужасным предсказаниям, Друз продолжал:

— Не алтари, мальчик. Для этого они недостаточно цивилизованы. Они сплетают огромные статуи из прутьев и наполняют их внутренность живыми людьми. Потом поджигают и наслаждаются криками жертв, раздающимися из моря огня.

На этот раз проняло даже Фацила. Веснушки у него на лице, казалось, потемнели — так побледнело его лицо.

— Смерти я не боюсь, но только не это! — прошептал он, вопросительно глядя на Ситу, так как закаленный ветеран служил среди варваров на границе Рейнской земли.

— Огненные жертвоприношения совершаются только во времена кризисов, — ответил старик. Его голос был спокоен, а в глазах, пристально смотрящих на Галена, читались невысказанные вопросы. С момента появления командира он не отрывал от него настойчивого вопрошающего взгляда. Когда Гален наконец заметил это, Сита повернулся к новобранцу: — Чума, голод и тому подобное.

— А как насчет вторжения вражеской армии? — От испуга голос юноши сорвался. — Или резни в одной из их деревень?

— Хватит! — рявкнул Гален. — Их король дал мне честное слово. Нам не причинят никакого вреда, если мы не будем пытаться бежать.

— И ты поверил ему? — В изумлении Сита переключил свое внимание с новобранца на Галена.

— Да, — не терпящим возражения тоном произнес Гален. — Мы пробудем здесь до весны и не предпримем ничего, что помешало бы нам выжить.

— В рабстве, — с отвращением сплюнул Друз.

Краем глаза Гален следил за Ситой. Он заметил, как дернулась голова фракийца при упоминании о весне. Искорка подозрения, тлевшая в глазах старого солдата, вспыхнула.

— В рабстве, — ответил Гален, — если это поможет нам выжить. Будьте солдатами… все вы. — Он обвел взглядом всех, останавливаясь глазами на каждом, и наконец снова посмотрел на Друза. — По дороге сюда мы пересекали реки вброд в местах, хорошо знакомых ордовикам. Эти реки задержали бы легион, не имеющий таких знаний. Дорога, по которой мы шли, проходы в горах — думаете, разведка отыщет их? Если мы будем держать глаза и уши открытыми, мы многое можем узнать…

— Но зачем нам ждать весны, центурион? Почему так долго? Разве двух-трех месяцев недостаточно, чтобы узнать все, что нам нужно? — спросил Друз.

— Чем дольше мы здесь пробудем, тем больше узнаем. Бежать в зимние месяцы сложнее, а сведения, которые мы соберем, могут оказаться бесполезными. Этот форт на холме может обезлюдеть к тому времени, когда легионы будут готовы покинуть свои зимние квартиры. Новый наместник не сможет выступить раньше. Части рассеяны по всей провинции. Агрикола сосредоточит внимание на опасных участках и до весны не откроет новых кампаний.

— Это не имеет смысла, — по-прежнему возражал Друз. — Говорили, что император специально выбрал Агриколу, чтобы покончить с сопротивлением горных племен. Почему бы ему не продолжить то, что начал Фронтин?

— Любимец императора, бывший консул? — усмехнулся Гален. — Вы думаете, Рим торопится рисковать его жизнью? Агрикола получил этот пост благодаря близости к Веспасиану, а также потому, что знает этот остров. Четыре года тому назад он стоял под Виркониумом, как воин двадцатого легиона.

Руфус Сита слушал молча. Мысли и подозрения, ранее мелькавшие в его голове, теперь оформились.

Мавриций продолжал. Слова его приняли форму не подлежащих обсуждению команд.

— Это наш долг перед Римом и Орлами. Если наше рабство послужит тому делу, которому мы клялись честью, мы будем рабами. — Он посмотрел на каждого по очереди, словно предостерегая от возражений. — Фронтин оставил остров безжалостно опустошенным. Жажда мести ордовиков не утолена. Мы не дадим им повод утолить ее нашей кровью.

Четверо из пятерых молчаливым кивком согласились подчиниться команде, пятый тоже склонил голову, но не в ответ на отданный приказ, а в ответ на свои мысли. Мавриций умышленно завел их в засаду и плен. В этом Руфус был теперь совершенно уверен. Вопрос был — зачем? Зачем?