"Рота, подъем!" - читать интересную книгу автора (Ханин Александр)

Замок

В роте меня приняли радостно, по-братски, как будто никто не сомневался, что я вернусь. До вечера под дружный смех ребят я рассказывал историю о том, как мы приехали в Москву, как меня почти уволили в запас и что в спецах – нормальные, классные пацаны.

– Чего теперь делать будешь? – спросил Ромка.

– Дембеля ждать. Меня же "уволили" в запас, – смеялся я. – У них такой бардак – правая рука не знает, что делает левая.

– Ну, тут-то все знают, сколько ты отслужил.

– В том-то и беда. Я просил, чтобы меня прямо там уволил. Не захотели.

– А вместо меня "комсомольцем" быть так и не согласен? – в надежде спросил Роман. – Мне ведь через несколько дней уезжать на офицерские сборы.

– Ром, у меня же выговор с занесением. Забыл?

– Да нету у тебя никакого занесения, – подмигнул Роман.

– Не. Кто-нибудь вспомнит… Не надо.

Пару дней я шлялся по роте, откровенно ничего не делая.

Настроение было хорошее. Меня никто не трогал, в наряды не ставили, даже старшина не привлекал к своим мелким гешефтам. Утром третьего дня я смотрел телевизор, когда в расположение роты вошли комбат и начальника штаба третьего батальона старший лейтенант Зелов. Зелов был высокого роста, обладал одновременно огромным животом и уважением солдат. Он много лет прослужил старшиной роты и исполнял обязанности командира пулеметного взвода, когда по инициативе высшего командного состава были созданы офицерские курсы для прапорщиков. Зелов получил звание лейтенанта и, учитывая его многолетний опыт, был сразу назначен на должность командира роты, а затем и начальником штаба полка. Прапорщиком он был, прапорщиком и остался. Офицерское звание не прибавило ему знаний, но, что такое

"офицерское слово", он знал хорошо. Однажды Зелов, как начальник штаба батальона, был вынужден присутствовать в учебном корпусе, где старшие офицеры части занимались теорией тактических учений. Егерин проверял подготовку и смысловое содержание составленных планов боевых стратегий начерченных на больших листах ватмана. Проведя рукой по сине-красным стрелкам на плане Зелова, Егерин заметил:

– План непонятный. А вот ватман у тебя отличный.

На что Зелов вытянувшись во весь свой гигантский рост ответил:

– Так точно, товарищ майор. Мы все на ватмане рисовали. Хороший ватман. Глянцевый.

Егерин участливо посмотрел на старлея и сказал:

– Шел бы ты в батальон. А мне писаря вашего, Крылова, пришли, – и тихо в сторону добавил. – Толку больше будет.

Солдат батальона Зелов просто так не гонял, требовал исключительно выполнение служебных обязанностей, за что пользовался всеобщим уважением.

– Ханин, ты чем занимаешься сейчас? – остановил мое развлечение комбат.

– Жду приказов о спасении Родины, – не удержался я, поднимаясь в приветствии.

– Ты БМП на картинке видел? – спросил майор, и я вспомнил, как взводный рассказывал о моей оплошности.

– Даже два раза, – огрызнулся я, хотя злиться кроме как на себя самого мне было не на кого.

– Ага. Значит, будешь замком взвода, – подытожил комбат.

– Да хоть командиром роты, – уверенный, что майор смеется надо мной, отпарировал я.

– А ты нахал, – не то хваля, не то ругая, пробасил Зелов.

– Никак нет, товарищ гвардии старший лейтенант. Как в уставе сказано? "В случае необходимости должен быть готов заменить"… Вы только скажите, я и Вас заменю. Вот товарища майора не смогу – усов у меня нету.

– Иди отсюда! – буркнул, ухмыльнувшись в усы, комбат, и я радостно ретировался.

В батальоне, как во всех подразделениях полка начали составлять штатное расписание. Сенеда трудился над этой красивой тетрадкой, расчерчивая поля и вписывая уже существующие имена напротив должностей, оставляя пустые графы для будущих.

– Ты в третьей роте остаешься, – сказал мне Виталий. – Я слышал, что в третьем взводе. По-моему, второе отделение… могу ошибаться.

– Виталь, так ты меня запиши командиром третьего, а не второго отделения. Ладно?

– Не в моей власти. Это в штабе полка решают кого куда. Я по списку вписываю. Иди, со своим земляком договаривайся.

На следующий день после завтрака я зашел в штаб полка. Манукевич, с расстегнутым воротом рубахи, чуть высунув кончик языка, не обращая внимания на входящих, выходящих и сидящих вокруг офицеров, стучал на печатной машинке испачканными кончиками пальцев. Командир строевой части жаловался стоящему напротив него начальнику медслужбы полка на свою тяжелую жизнь перед новым набором призывников.

– Володя, чего ты нервничаешь? – участливо спросил начмед.

– Да голова просто пухнет от всего этого.

– А ты не бери в голову, – спокойным тоном психолога ответил старлей. – Не бери в голову, бери в рот. Проще, приятнее и легче сплевывать.- И, посмотрев в ошалевшие глаза начальника строевой части, добавил. – Точно, точно. Это я тебе как доктор говорю.

– Да иди ты, – махнул рукой капитан.

– Ну, как хочешь, – пожал плечами старлей и вышел из комнаты под дружный хохот писарского состава, к которому присоединился и мой голос.

– Макс, чего делаешь? – щелкнул я земляка по затылку.

– Приказ стучу.

– Тяжелая работа, нечего сказать. Пошли, покурим?

– Святое дело. Война войной… – поднимаясь из-за стола, деловито начал писарь армейскую присказку.

– Ты уже приказ о назначении на должности печатал? – спросил я, когда мы вышли на крыльцо, и Макс затянулся "Явой".

– Вот сейчас печатаю.

– Я в третьей?

– Ага.

– Так ты меня тихо командиром третьего отделения можешь впечатать? Если "замка" нету, то весь взвод на втором, а вот если второго нету. В общем, "подальше от начальства – поближе к кухне" – сам все понимаешь…

– Не могу.

– Почему не можешь?

– Ты в приказе – "замок".

– Как "замок"? – моя рожа вытянулась. Я даже представить себе не мог, что комбат, бросивший мне фразу днем раньше, не шутил. – Какой из меня "замок"? Все "замки" – деды!

– Слушай, зёма, я не знаю, какой. Мое дело приказ отпечатать.

Заместитель командира третьего взвода. Тут была идея создать взвод, который можно быстро расформировать, если что. Из писарей, художников, музыкантов. Зачем – не знаю. Кстати, кто будет командиром взвода, тоже пока неизвестно. Так, что ты пока и.о. ком.взвода. Ты извини, мне идти надо. Сейчас дел невпроворот.

И Макс оставил меня ошарашенного стоять на крыльце.

"Я – замок? Если только вся идея в том, чтобы в роте никого из взвода никогда не было, а я вечным дежурным по штабу был…" – пытался я догадаться о причинах, побудивших отцов-командиров пойти на такой опрометчивый с моей точки зрения шаг. "Громкий голос еще не означают, что человек может быть командиром. Он должен обладать определенными знаниями, иметь опыт, в конце концов должен уметь сам показать, как обращаться с оружием. А у меня опыта меньше, чем с гулькин нос".

– Ханин, ты где шляешься? – накинулся на меня Швыдко, как будто ждавший меня у входа.

– В штабе полка был.

– В каком, нахрен, штабе? Тебя комбат разыскивает.

Комбат сидел за своим столом в штабе батальона и быстро писал.

– Товарищ гвардии майор, – гаркнул Швыдко, больно толкнув меня в спину. – Доставил. В целости и сохранности.

– Не ори, не на гражданке, – не отрывая головы, пробурчал комбат и, подняв голову, добавил. – И на гражданке не ори. Значит так.

Возьми Басюка, и у вас на двоих последний "дембельский аккорд"…

– Мы же все уже сделали, – начал ныть Швыдко, понимая, что желанный дембель, вновь передвигается, как горизонт. – Это не честно, товарищ майор…

– Домой не хочешь? – устало произнес комбат. – Это последний. Я слово даю. Вот при нем. В общем, так. Даю вам четыре дня сделать из этого писаря бравого солдата. А точнее, специалиста высшего класса, как вы с Басюком. Проверять буду лично. Если он на 5-й день будет путать АКМ с СВД и БТР с БМП, то на дембель пойдете 30-го июня в шесть часов вечера. Понятно?

– Ага.

– Тогда чего стоишь? Время пошло… Как сделаете, так домой и отпущу,- и комбат прихлопнул ладонью по столу показывая, что вопрос решен.

– Ну, только попробуй не выучиться, – пригрозил мне Швыдко.- Убью нахрен.

– Если убьешь, то дембеля точно не будет, – резонно заметил я.

– Давай, давай, шевели копытами, – не отставал от Швыдко Басюк. -

Дух в кожаном ремне. Сейчас посмотрим на "директрисе", чего ты стоишь.

Дембля шли чуть позади меня, и все крики летели в меня, как удары в спину.

– И не оборачивайся. Из-за тебя нам дембель отодвинули, – срывались сержанты.

Через пятнадцать минут мы дошли до железнодорожной станции, козырнули знакомому патрулю и поднялись в электричку.

– Эх, вот ту бы, ту бы, грудастую, – часто задышал Басюк.

– Ага, щас она тебе так и дала, – скорчил мину второй дембель.

– А хошь спрошу? – пошел на спор Басюк.

– Ну-ну. Она тебя пошлет и не посмотрит, что дембель.

Басюк сделал два шага вперед к молодой девушке. Девушка стояла, держась за ручку, прикрепленную к спинке сидений. Платье в цветочек, плотно облегавшее ее стройную фигуру, подчеркивало высокую, крепкую, вздымающуюся грудь и крутые бедра. В руке девушка держала холщевую сумку. Гордый и упрямый взгляд был устремлен в окно, за которым бежали поля, леса и крытые железом и шифером деревянные дома

Владимирской области.

– Девушка, девушка, с Вами можно познакомиться?

Девушка отвернулась, сделав вид, что не слышит.

– Девушка, а Вы из Коврова? – снова попытался начать разговор Басюк.

– Нет, из Владимира, и у меня есть муж, – отрезала девушка.

– Ха-ха-ха, – хохотал Швыдко. – С тебя бутылка.

– Нифига, – смущенно возмущался Басюк. – Не забивались.

– Все равно с тебя, – подтрунивал над ним старший сержант. – Не расстраивайся, сейчас выйдем – этого оттрахаем по самые гланды.

– Ну, Ханин, держись. Если мы с тобой тут будем четыре дня торчать…

Угрозы не останавливались, но я не сильно обращал на них внимания, считая пустым дорожным, солдатским трепом.

На "директрисе" – поле, где проходили подготовку солдаты – из-за прекращения процесса обучения оставались только несколько операторов, механиков и техников, подготавливающих директрису к будущим учебным процессам. Все приветствовали дембелей, хлопая по ладоням, похлопывая по спинам или просто выкрикивая слова приветствия.

– Нам тут нужно из "духа" человека сделать, – показал на меня пальцем Швыдко какому-то солдату.

– Ну, так в рыло ему! – утвердил дембель с закрученными до локтей рукавами.

– Не катит. Реально научить надо. Мы ему сейчас матчасть покажем, а потом на БМП покатаем. А ты мишени поднимешь?

– А чего не поднять? Поднимем, – согласился солдат. – Серый!! – крикнул он громко, и на его зов из небольшого здания, наверху которого была прозрачная комната, выскочил молодой солдат.

– Серега, когда надо будет, тебе товарищи дембеля дадут команду, а ты будешь поднимать мишени. Понял?

– Ага, – кивнул Серый.

– Не "ага", а "так точно", товарищ дембель.

– Так точно, товарищ дембель, – не споря, повторил солдат-первогодка, и мы пошли в сторону стендов и столов.

Басюк уже принес автомат, пулемет и снайперскую винтовку.

– В общем, так, мужик. Смотри сюда. Это автомат Калашникова – первое и основное оружие нашей доблестной армии…

– Знаю, – перебил я его и взял "калаш".

– Разобрать, собрать сможешь? – проверяя меня, спросил дембель.

Не отвечая ему, я, зацепив безымянным пальцем держатель магазина, перехватил его и быстро положил на стол. Передернув затвор, нажал на щелчок спуска, молниеносно перевернул автомат и ударом ребра ладони по шомполу выбил его из крепежей.

– Ого, – поднял брови Швыдко, но я не обращал уже на дембелей внимание.

Удар газовой трубки об стол, и сборка автомата в обратном порядке.

– Секунд сорок, наверное, – проговорил Басюк, когда я положил автомат на стол.

– Меньше, – спокойно ответил я.

– Не меньше.

– Хочешь засечь?

– Давай.

– Если меньше – то с тебя "чепок".

– Щас по шее как дам, – быстро, но уже спокойно ответил дембель.

– Время пошло.

Вписался я секунд в тридцать пять.

– Норматив… – начал вспоминать Басюк.

– Сорок семь секунд, – закончил я.

– Так ты быстрее сделал…

– Мой личный рекорд – двадцать две секунды.

– Только разборка? – уточнил Швыдко.

– Нет. Разборка и сборка. На городских соревнованиях.

– А чего ты тогда писарем сидел?

Вопрос был праздный.

Через три часа, я свободно разбирал и собирал не только пулемет

Калашникова и снайперскую винтовку, но и станковый пулемет, устанавливаемый на БМП, мог заряжать, разряжать орудие самой машины, а также знал прицельную "сетку" и все клавиши, которые должны быть подняты после того, как я залезал в башню. Больше всего мне понравилось водить БМП. Много кататься мне не дали, заведя предварительно боевую машину, но три кружка по полю я, довольный как ребенок, которому досталась большая игрушка, успел накрутить.

"Птичка" – руль управления боевой машины пехоты, слушался легкого нажатия, и мне было очень приятно, что я могу управлять такой огромной, тяжелой, бронированной техникой.

– Покатался и хватит, – остановил меня Басюк. – Сейчас посмотрим, как ты стрелять умеешь. Все по правилу "сильной руки". Правая кнопка

– орудие, левая – пулемет.

– А если я левша?

– Не выпендривайся, шлем надевай.

К вечеру мы вернулись в часть. Шли мы все одной ровной шеренгой, время от времени перескакивая, чтобы не сбиваясь идти в ногу.

Дембеля перестали подкалывать и подшучивать надо мной, признав, что могу я не только на машинке стучать, да буквы выводить.

– Чего вернулись? – встретил нас вопросом комбат. – Домой расхотелось?

– А все! – хлопнул по стенке довольный Швыдко. – Приказы выполнен, я пошел чемодан паковать. Здравствуй, мама, вот я и вернулся…

– Куда ты пошел? – прищурив глаз, переспросил комбат. – Ты хочешь сказать, что он отличать научился БМП от танка? – ткнул майор в меня пальцем.

– Он спец круче нас, – обиженно ответил Басюк. – Мы ему передали все знания полученные в боях и сражениях, больше нам его учить нечему.

Фраза была напыщенная и скорее смахивала на цитату из фильма, но майор на это не повелся.

– А я же сказал, что проверю! Швыдко, в штаб полка. Бегом. Скажи комполка, что я прошу машину на два часа, на "директрису" съездить.

– Товарищ майор, – сглотнул слюну Швыдко, – может лучше завтра?

На свежую голову.

Швыдко понимал, что ночные стрельбы куда тяжелее дневных и, если я "проколюсь", то придется нам всем сидеть "в поле" до конца недели.

– Ты чего приказа не понял? Бегом! – рявкнул комбат, и старший сержант, быстро перебирая ногами, засеменил в сторону штаба полка.

– Выучился значит? – посмотрел на меня комбат. – Ну-ка, скажи, по какому правилу ведется стрельба из боевой машины пехоты?

– По правилу "сильной руки".

– Верно. А какая вместимость магазина у автомата Калашникова?

– Тридцать патронов. У пулемета сорок пять.

– Я тебя про пулемет не спрашивал. А у СВД?

– Десять.

– А сколько человек экипаж БМП?

– Первой или второй?

– Ладно, не важно, – ответил майор. – А вот и УАЗик. Садись.

Мы забрались в машину.

– Только подведи, – ткнул меня кулаком в бок Швыдко.

– Если ты мне сейчас ребра не сломаешь. Не ссы, прорвемся, – парировал я, и мы покатились по пыльной дороге в сторону начавшего садиться солнца.

Когда мы приехали, солнце уже село, и только фонари, прожекторы и луна освещали поле и будку операторов.

– Стрельба ночью отличается от дневной стрельбы тем, что ты стреляешь по направлению, – пояснял сам комбат. – Если лампочка мигает – то значит пулемет, если горит ровным желтым светом – то значит тяжелая техника, стреляешь выстрелом. Усек.

– Усек.

– И не ищи "много маленьких бээмпешек".

– Это как?

– Назад посмотри.

Я обернулся. Окна пробегавшей мимо электрички светили тусклым желтым огнем.

– У меня во взводе, чурка башню повернул. Видит электричку в триплекс и спрашивает в микрофон: "Товарищ командир, вижу много маленьких бээмпешек. Разрешите огонь", – влез Швыдко.

– Не у тебя это было, а у меня, – загорланил Басюк.

– Рты закройте, – спокойным, но очень уставшим голосом остановил их комбат. – В общем, понял? Башня все время смотрит "в поле".

Флажки справа и слева – ограничение поля. Сейчас оператор красные лампы зажжет – за них башню не поворачивать, а то нас с вышки снесешь. Готов?

– Как Гагарин и Титов.

– Дошутишься ты, Ханин. Если он две мишени из десяти положит, то… Ладно, там видно будет.

– Давай, Санек, отпусти домой дедушек, – закатил глаза Швыдко.

– Отходить нельзя! За тобой Москва! – начал ржать Басюк.

– Все на вышку! – дал команду майор. – Ты в машину! Пристегнуться не забудь,- и он протянул мне шлем.

Я надел мягкий с большими наушниками танковый шлем с висящим хвостом проводов. Подошел к рычащей бронированной машине. Чувствуя себя героем фильма, спасающим весь мир, я вскочил на броню и прыгнул в открытый люк. "Первый, второй, третий, пятый тумблеры, – вспоминал я. – Пристегнуться, значит, присоединить шлемофон. Есть. Закрепить микрофоны. Готово".

– Вышка, вышка, я первый.

Голос комбата отдавался эхом в наушниках.

– Первый, я вышка. Готовность?

– Готов.

– Вперед! – голос комбата в наушниках был услышан и водителем, машина дернулась и пошла по песчаному брустверу.

Ветра почти не было. Я не стал брать упреждения, когда увидел мигающий огонек вдали. Большим пальцем левой руки я легко нажал на пуск. Пулемет дернулся, отдаваясь в руке тяжелыми рывками. Лампочка погасла, и тут же зажглась другая, но уже ровным, желтым цветом.

"Тяжелая техника", – вспомнил я, нажимая на ручку управления башней.

"Сетка" в прицеле начала подниматься, и лампочка замигала в перекрестье. Нажатие правой кнопки тряхнуло БМП. В кабине запахло газом.

– Право десять, ближе двадцать – раздалось в наушниках.

Механик-водитель, смотря за полетом выстрела, давал поправку.

Дернув ручку, я выбросил пустую гильзу и вставил заряд. Следующий выстрел погасил лампочку.

Выстрелы раздавались, лампочки гасли, запах гари и дыма не давал дышать и щипал глаза, но я не отрывал голову от прицела. Наконец машина замерла. Я дернул ручку, закрывающую вход выстрела в орудие вниз. Щелкнул замком пулемета, ленты в пулемете не было. Передернув затвор, я нажал на спусковой крючок и прохрипел в микрофоны, прижимавшиеся к горлу:

– Вышка, я первый, стрельбу закончил.

– Оружие? – последовал вопрос.

– Вышка, я первый. Оружие разряжено.

– Разрешаю возвращаться. Не забудь башню в поле повернуть.

Машина бежала назад. Я не помнил, сколько лампочек погасло, но, даже зная, что лампочки гаснут после определенного временного периода, был уверен, что хотя бы пару раза я попал. Дембелей я не боялся, но мне очень не хотелось подводить людей, уже приготовившихся к гражданской жизни.

– Товарищ гвардии майор, – приложил я руку к шлему. – Гвардии сержант Ханин стрельбу закончил.

– Ханин, твой отец военный? – комбат смотрел на меня с удивлением.

– Никак нет. Инженер на заводе. А что?

– Ты раньше с БМП стрелял?

– Так точно. Сегодня днем три раза.

– Я тебя не про сегодня спрашиваю.

– Никак нет.

– Ты уничтожил все мишени и две из вновь поднятых. Ты сам стрелял?

– Сам. Это, наверное, случайно, товарищ майор.

– А мы сейчас проверим.

– Швыдко, шлем мне. Я еду в параллельной машине. Ты руководишь стрельбами. Стрельба на ходу. Вперед.

На ходу стрелять было тяжелее. Машину трясло. Я не успевал настроить орудие, когда машина трогалась. Палил в белый свет, как в копеечку, но, как оказалось, три или четыре мишени сбить все-таки успел.

– Силен, – подытожил комбат.

– Это мы. Мы его так научили, – гордо, подойдя переваливающейся походкой, сказал улыбающийся Швыдко. – Теперь и на дембель пора.

– Так за день не научишь! – ответил майор.

– Экзамен сдан, товарищ майор, – понимая, что их снова надувают, обратился Басюк. – Вы же обещали, товарищ майор.

– Утром разберемся. В УАЗик.

– Но, товарищ майор…

– Утром, утром, – и повернувшись ко мне добавил. – Завтра начнешь принимать новобранцев. Замок. Пока взводного нет, ты исполняющий обязанности командира третьего взвода.

И УАЗик покатил нас обратно в часть. Мои руки пахли порохом, гимнастерка пропахла гарью и потом, но я был доволен. Теперь было не стыдно возвращаться домой, мне было, что рассказать. Хоть раз за всю службу, но я участвовал в стрельбе из БМП. И не просто так, а ночью.

Да еще и сбил несколько мишеней. И вместе со мной стрелял комбат. И не только стрелял, но и хвалил. А это вам не "хухры-мухры".