"Седое золото" - читать интересную книгу автора (Бондаренко Андрей Евгеньевич)

Глава тринадцатая Мины над тундрой

Неприятности были, конечно, только не крупные, а так — среднего порядка.

По склону поднялись сугубо на карачках, обдирая ногти об острые камни.

К лагерю уже бегом припустили, сил не жалея, с пистолетами в руках.

Прибежали, а там картина маслом выставлена на всеобщее обозрение: художник Репин, "Доигрались белы лебеди!" называется.

Все солдаты и штатские перед остовом сгоревшей буровой были выстроены, перед ними винтовки беспорядочно валялись, гранаты. Чуть в стороне семь бойцов в защитной форме корчились на земле, стонали и всхлипывали.

Перед строем Сизый неторопливо прогуливался — в компании с трофейным винчестером, постреливая время от времени под ноги стоящим в строю.

— Танцевать, суки рваные! — орал Лёха после каждого выстрела. — Я вас научу дисциплине! Разбаловались, разучились мозгами шевелить! Совсем уже фишку не рубите, лузеры долбанные! Равняйсь! Смирно! Танцевать, так вас растак! — И новые выстрелы, только камушки мелкие во все стороны летели.

За Лёхой Айна невозмутимо шла, перезаряжая сменный винчестер. Когда у Сизого патроны в магазине заканчивались, он винтовку Айне передавал, заряженную забирал. И по новой всё продолжалось…

"Смотри-ка, — умилился про себя Ник. — Не забыл Лёха-то про «лузера»! Растёт человек, совершенствуется!"

В глубине души он и про себя знал, что «растёт». Ещё тогда, в певекской землянке, когда в зеркало посмотрел, что над бочкой умывальной висело, многое понял.

Строгое такое лицо увидел: в уголках губ морщинки жёсткие прорезались, глаза — колючие, холодные, со стальным отливом. Будь у него раньше такие глаза, вряд ли Ахмед, тварь дешёвая — если по-взрослому посмотреть, — решился бы на настоящие военные действия. Приссал бы, гнида понтовая, — как распоследний кот помоешный, поражённый ранним простатитом…

"И ничего нет в том странного, — внутренний голос прошелестел. — Мы обстоятельства изменяем. Обстоятельства изменяют нас. Главное — не прогибаться перед ними, марку держать…"

Выяснилось, что во время обустройства лагеря один из солдатиков, истосковавшийся по женской ласке, непочтительно Айну за мягкое место ущипнул, охальник.

Айна — она девчонка простая, добрая и трепетная — в мирное время.

Но в таких вот случаях — решительная и очень даже предсказуемая.

Не раздумывая, полоснула незадачливому ухажёру охотничьим ножом по наглой физиономии.

Ну, так, по её понятиям, полагается поступать в этакой ситуации. Пусть ещё спасибо скажет, недоумок озабоченный, что не по горлу чиркнула. Будь у Айны настроение чуть похуже, запросто могла бы, со всем удовольствием!

Боец, естественно, завизжал на всю тундру: самки песцов в норах своих глубоких, тайных, окотились преждевременно.

Товарищи пострадавшего обиделись и решили наглую чукчанку поучить уму-разуму.

Тут и Лёха на шум неторопливо подошёл, класс рукопашного боя продемонстрировал. Кто-то из солдат за винтовку схватился, ну и понеслось…

Сизый — мужик серьёзный: двоим ухарям ляжки прострелил, остальных разоружил, по чавкам наглым надавал, построил — решил провести политинформацию.

С одной стороны, не по Уставу Лёха поступил, превысил разрешённую меру воздействия на подчинённых. С другой — проявленная жёсткость полностью соответствовала нынешней непростой ситуации.

Серьёзно всё складывалось, совсем даже непрозрачно, какие уж тут бирюльки?

Ник отодвинул Сизого в сторону, сам решил пообщаться с народом.

— Смотрю — вы так ничего и не поняли, — заявил недобрым голосом. — Видите этот знак? Все видят? Кто на нём изображён? Правильно — товарищ Сталин, Иосиф Виссарионович, наш Вождь и Отец! Так вот, я имею право расстрелять любого человека на вашей поганой Чукотке! Без всякого суда и следствия! Любого, кто мне не понравится! Хоть генерала, хоть самого секретаря крайкома! Просекли? Если бунт поднимите, перестреляете нас, то как по рации с Магаданом собираетесь общаться? Если сеанс связи хоть один пропустить, то через сутки здесь полк парашютистов высадится. Кого живого найдут — в Москву отправят. Там товарищ Сталин лично с вас кожу сдерёт — узенькими лоскутьями! А товарищ Берия лично глазёнки ваши бесстыжие ножиком ржавым расковыряет! Ясно вам, недоноски облезлые?

Ещё минут десять Ник ораторствовал, применяя цветистые выражения и образы.

Проняло всех, несколько служивых даже описались прямо в строю — от обещанных ужасов. Образцовый порядок был восстановлен. Раненых перевязали, оружие бойцам вернули, первых часовых на сторожевые посты отправили — по двое на каждый: один — командир поста, второй — его помощник. Всем командирам Ник по ракетнице выдал с набором цветных выстрелов. Систему оповещения через разноцветные ракеты он сам придумал, чем и гордился. Красная ракета обозначала: "Тревога, противник в прямой видимости, срочно требуется подмога". Зелёная: "Наблюдаю непонятные объекты, будьте настороже". И наконец, жёлтая: " Попал в беду, прошу о помощи, но — будьте бдительны".

Оглядел Ник лагерь — хорошо у Сизого получилось, с умом. Шесть армейских палаток в один ряд выстроились — с севера на юг. За самой южной палаткой склад под брезентовым тентом расположился — действенная защита от главенствующего здесь ветра, "южака".

С северной стороны походную армейскую кухню установили, из досок стол сколотили, пристроили рядом длинные скамейки. Рядом с кухней шест обнаружился, на нём стрелка-указатель, направленная на ближайшую сопку. На стрелке надпись: "Туалет — 500 метров". Как говорил один из незабвенных героев Сани Бушкова: "Это — нормально".

Эстонца Ник решил пока не арестовывать, только браунинг у него забрал и значок заветный, с профилем Вождя, да от рации отлучил.

— Вы, Маркус, ведите себя прилично, оно и обойдётся, — озвучил Ник своё решение. — Главное, к рации не подходите. Штатным радистом я старшину Сизых назначаю, в качестве заслуженного повышения.

Лёха тут же захотел все точки над «и» расставить:

— Если он, морда чухонская, к рации ближе, чем на десять метров подойдёт, то я из него решето сделаю, продырявлю во всех местах интересных! Как тебе, командир, такой финал театральной постановки?

— Да фиолетово мне, — Ник отмахнулся.

— Что это — "фиолетово"? — Сизый не въехал.

— Ну, всё равно мне, понимаешь? Делай, как знаешь. Как нужным сочтёшь. Понял теперь?

— Теперь понял! — улыбнулся Лёха. — Всё равно непонятно, при чём здесь это — "фиолетово"…

Если по правде, Ник эстонца не арестовал вовсе не из-за гуманистического мировоззрения. Просто без Эйвэ было не обойтись: необходимо было плановые точки скважин, отмеченные на карте, перенести на реальную местность. Теодолит и нивелир в наличие имелись, да вот пользоваться ими Ник не умел. Потому и пришлось доброго мальчика из себя изображать, интеллигентного до мозга костей…

Целые сутки Эйвэ по нагорью со своими приборами скакал, высчитывал что-то на листе бумаги, перепроверял. Лёха с Ником таскали за ним рейки полосатые, безропотно с места на место переходили, статуи неподвижные изображали — с теми рейками в обнимку.

В конечном итоге, наметили места для шести скважин.

— Подсекаем жилу в самых перспективных местах, — азартно объяснял Эйвэ, водя карандашом по геологической карте, забыв о своём статусе подозреваемого номер один. — Под острым углом обязательно, тогда длина керна под метр двадцать получится, оптимальная — для полноценного анализа. И глубина скважин — нормальная совсем, в районе двадцати пяти — двадцати семи метров, не больше.

— А ежели там заместо золота один только хрен голимый обнаружится? — скорчил кислую гримасу недоверчивый Лёха. — Тогда что? К Певеку двигаемся, с головами поникшими, баночки с вазелином приоткрыв?

— Зачем к Певеку? — оптимистически улыбнулся в ответ Маркус. — Ещё две перспективные точки имеются. Чуть дальше по нагорью, в восточном направлении. Там тоже приличные самородки в горных породах находили раньше…

Магадан информацией не баловал. На вопросы об успехах второй группы на реке Белой отмалчивался, требовал значимых результатов. Петренко настаивал на усилении охранного режима, советовал дополнительный взвод солдат в Певеке затребовать. Курчавый и вовсе — в Анадырь переехал…

Пришло время переходить непосредственно к буровым работам.

Полноценный копёр над станком решили не сооружать — по причине тёплого летнего сезона. Ограничились только брезентовым навесом — на случай сильных дождей.

С караваном прибыли трое штатских, это Эйвэ с певекской зоны зэков, имеющих в прошлой жизни отношение к машинам и механизмам, реквизировал.

Зэки и зэки, что из того? Сбежать-то им отсюда некуда — одна тундра неприветливая кругом.

А если и сбегут, тоже ничего страшного. Всё равно помрут от голода — в самом обозримом будущем. Не все же голыми руками песцов могут ловить и пожирать их в сыром виде, без соли и специй…

Один из прибывших раньше трудился судовым механиком, другой преподавал теоретическую механику в Казани, третий оказался сверлильщиком с Путиловского завода.

Все по пятьдесят восьмой статье проходили, значит, люди правильные, мыслящие.

Совместными усилиями собрали буровой станок, шланги необходимые присоединили, в гидравлическую систему масло специальное залили, в баки двигателей — бензин.

— Что, можно уже начинать? — проявил нетерпеливость Лёха.

— Где-нибудь через сутки и начнём, — согласился Ник. — Осталось только установить ёмкость для промывки скважины, буровой раствор качественный приготовить да коронку алмазную навернуть на колонковую трубу.

Выяснилось, что Эйвэ вместо мыла привёз пять бочек ворвани — жира китового, неочищенного.

— Где же я вам в Певеке достану двести килограммов настоящего мыла? — оправдывался эстонец, уже привычно опасаясь услышать очередное обвинение в саботаже и вредительстве. — Нет, ну где? Чем ворвань плоха? Из неё же мыло и делают! Очищает, отмывает отлично, какие претензии ко мне? Зачем вообще эти каменюги мыть? Не понимаю…

Объяснил Ник, что в данном случае мыло вовсе не для чистоты необходимо, просто на забое скважины буровая коронка очень сильно нагревается, а мыльная пена является отличным охладителем, превосходя многократно воду по своей эффективности.

Пришлось природную смекалку применять. В ёмкость для бурового раствора вылили бочку ворвани, обложили ёмкость щепками и досками, бензином наружные стенки бака облили, подожгли. Через десять минут ворвань нагрелась, даже закипела местами. После этого три солдата стали воду от родника вёдрами носить и в бак выливать, трое других — лопатами орудовать неустанно, пытаясь взбить пену. Потом ещё раз огонь разожгли, подогрели раствор, ещё раз, в шесть лопат уже, масловзбивальную машину дружно поизображали.

Получилось — на метр пена поднялась над ёмкостью, то, что надо!

Прикрутил Ник коронку со вставленным внутрь кернорвательным кольцом к трубе и подал команду эпохальную:

— Заводи моторы, мать вашу! Поехали!

Двигатели взревели, разбивая тысячелетнюю тишину тундры на миллионы мелких осколков. Олени, пасущиеся в полукилометре от буровой, дружно шарахнулись и разбежались в разные стороны, только пыль столбом поднялась.

Ник выжал сцепление, направляющая труба завращалась — всё быстрее, быстрее, нажал нужную кнопку — заработала гидравлика, буровой снаряд пошёл вниз, коронка коснулась поверхности земли…

Пошёл процесс. Скважина углублялась со скоростью два сантиметра в минуту, мыльная пена выносила из скважины шлам разрушенных горных пород, Ник посматривал на показания приборов и испытывал нечто похожее на щенячий восторг.

Как же давно он не занимался любимым делом, как давно! Вот же оно — настоящее: дикая тундра, безлюдье, бездонное синее небо, незаходящее солнце, одинокая буровая, забытая всеми богами на свете, алмазная коронка, уверенно погружающаяся под землю…

Свобода, одним словом!

Как же это он тогда, в той своей жизни, мог променять всё это на шумный затхлый офис, постоянную нервотрёпку, карьерные взлёты и падения, на нескончаемую и бестолковую погоню за презренными баблосами — в конце концов?

Через полтора часа прошли первые два метра, колонковая труба была уже полна, пора поднимать снаряд на поверхность. Лебёдки эта английская конструкция не предусматривала, поэтому трубы сугубо через шпиндель станка извлекались. Гидравлика снаряд наверх протащила, два солдатика вскарабкались на станину, колонковую приняли, вынесли на «улицу», уложили на деревянный настил.

Ник с трудом отвинтил буровую коронку, объяснил Сизому:

— Видишь, как её, родимую, прижгло? Значит, буровой раствор не оптимальный, будем думать, как улучшать. Соображать — чего ещё в него можно добавить. Да, поизносилась коронка. Если так дальше пойдёт — через два-три подъёма придётся её на новую менять. Расточительно это, неправильно. Ладно, сейчас посмотрим на керн, помоем его, разложим. Поднимай свой конец трубы, только осторожно, не высоко!

Лёха слегка приподнял колонковую, Ник извлёк из трубы, друг за другом, длинные цилиндрики выбуренных горных пород, разложил их на помосте.

Эйвэ подошёл, склонился над керном.

— Вот видите, горная порода прорезана прожилками кварца? Когда двадцать метров пробурим, сплошная кварцевая жила начнётся. А в кварце, будем надеяться, и золотосеребряные прожилки встретим, чем толще, тем лучше.

— Что, точно-точно двадцать метров пробурить надо? — засомневался Сизый.

Эйвэ неопределённо пожал плечами:

— Тут горные породы перемяты очень сильно, жила изгибается. Поэтому можем и на семнадцати метрах её встретить, можем — и на двадцати восьми. Как повезёт.

Решили, что для первого раза хватит, надо дать отдохнуть бедным ушам от грохота, а то ещё барабанные перепонки лопнут с непривычки.

Возле кухни сидела угрюмая Айна.

— Почему не сказали, что гром такой будет? — спросила строго. — Надо было сказать. Я бы оленей привязала. А теперь — разбежались они по тундре. Ловить надо. Долго ловить. Пока я ловлю — вы не гремите. Поймаю — гремите дальше. Хорошо?

Не хотелось Нику устраивать перерыв в буровом процессе — скважину завалить может, придётся всё заново начинать. Но и олени нужны: консервов, муки и круп не так и много оставалось, дней на двадцать всего. А оленя одного — на три-четыре дня хватало.

Пришлось двое суток всем дружно по тундре бегать, с Айной во главе, олешек отлавливать. Из девятнадцати голов нашли и поймали только двенадцать. Ник решил, что и этого достаточно, скомандовал дальнейшие поиски прекратить.

Возобновили буровые работы. За две полноценные восьмичасовые смены дошли до жилы. Буровую коронку сменили на новую, свежий раствор приготовили — к ворвани добавили несколько пачек соды. Знатная пена получилась, густая, едкая.

Но чистый кварц — это вам не габбро-диабаз какой. Скорость бурения резко снизилась, за час проходили всего сантиметров двенадцать-пятнадцать. Через десять часов непрерывного бурения скорость опять резко возросла, следовательно, прошли жилу.

Извлекли буровой снаряд из скважины — через шпиндель станка, труба за трубой, колонковую на поверхность вынесли, коронку открутили, керн извлекли.

Ник даже волновался немного. А вдруг — золото?

Помыли тщательно керн, осмотрели. Белоснежный кварц, красивый.

— Вот это — серебряные жилки, — Эйвэ пальцем показал. — А вот эти две, чуть желтоватые, видите? Здесь уже и золото имеется.

Обрадовался Сизый.

— Значит, нашли? — спросил, радостно приплясывая.

— Не совсем, — грустно улыбнулся эстонец. — С тонны кварца здесь чуть больше двух грамм золота получится. Это неплохо совсем. Но для его добычи целый горно-обогатительный комбинат строить придётся. Хлопотное это дело, долгое. Когда-нибудь, через много лет, может, и построят. Дети наши или внуки…

Ник усмехнулся про себя, он-то знал, что комбинат точно построят, через тридцать пять лет. А при комбинате — целый посёлок, со школой, детским садом. И назовут тот посёлок — «Майский». Не на этом месте, правда, построят — в двадцати километрах от Паляваама, к северо-востоку. Сам он в этом посёлке не бывал, читал про него только.

Дни полетели чередой, один за другим. Перетащили буровую на десяток метров, ещё одну скважину пробурили. Тот же результат, практически, разве что золотых прожилков уже не два насчитали, а целых четыре. Прогресс, но слабенький такой, неутешительный.

Начали третью скважину бурить, до кварца дошли.

Тут Ник решил выходной объявить, вернее, банный день. Надо же гигиену личную соблюдать, иначе и завшиветь можно.

Разбились на три группы, по очереди к Палявааму сходили, поплескались немного в его холоднющей воде, спины друг другу тряпками потёрли. Мало толку, конечно, но лучше, чем ничего.

Попытались китовую ворвань применить — для усиления помывочного эффекта, но ничего не получилось.

Размазываешь эту ворвань по телу, потом водой смыть пытаешься или тряпкой стереть, а не тут-то было! Не желает эта субстанция смываться-стираться до конца. Так на теле жирные полосы и остаются, а долгожданного ощущения чистоты так и не испытываешь.

— Послушай, — Ник решил получить консультацию у Айны. — А вот вы, чукчи, как умываетесь?

— Водой — очень редко. Удачу можно смыть, — очень серьёзно сообщила Айна. — А если хочешь стать чистым, то это просто. Идёшь на высокую сопку, когда «южак» сильно дует. Очень сильно. Раздеваешься. Совсем, — уже привычно метнула в Лёху лукавый взгляд. — Чуть китовым салом натираешься. Совсем немного. И стоишь на ветру. Хорошо так! Ветер всю грязь с тебя очищает. Только поворачиваешься иногда. Грудью, спиной, боками. Очень хорошо получается. Чистым становишься. Потом — мокрым ягелем надо обтереться. Хорошо обтереться — до красноты. И всё. А водой умываться — нельзя. Удачу смоешь. Только места специальные можно, — добавила, улыбаясь.

— А сколько часов там, на сопке — в смысле, прыгать на ветру надо? — заинтересовался Сизый.

Задумалась Айна.

— Про часы не знаю. Просто туда сытым надо приходить. Очень сытым. А уходить — когда сильно проголодаешься. Когда живот от голода запищит.

И чёрт их дёрнул Айну послушаться! Хотя, если бы не послушались, то оно и совсем плохо могло бы обернуться.

Дождались, когда «южак» задует по-настоящему, с подвываньями волчьими.

Наелись от пуза варёной оленины, винчестеры прихватили да и отправились на ближайшую сопку — очередной караул менять. Якобы начальство решило благородство проявить, дать простым солдатам отдохнуть по-человечески.

Принял Ник доклад у старшего по посту, ракетницу с цветными выстрелами в свой планшет спрятал, поблагодарил за хорошую службу.

Перекурили, подождали, пока сменённые бойцы спустятся с сопки, — чтобы циркового представления не устраивать, престиж командирский не ронять, — разделись догола и давай принимать воздушные очистительные процедуры.

И так под ветром поворачивались, и эдак. Причём решили обтираться мокрым ягелем не в самом конце, как Айна советовала, а регулярно, на протяжении всего мероприятия.

Надо признать, что определённый эффект свежести удалось всё же получить. С русской баней не сравнить, конечно, но тоже — неплохо совсем.

Молодцы чукчи, сообразительные ребята.

Через четыре часа у Сизого неожиданно аппетит проснулся, а у Ника из носа сопли потекли рекой, маленьким таким Паляваамом. Побочный эффект, надо думать…

Оделись, перекусили, тут оно и началось.

— Вз-ззз! — с правой соседней сопки донеслось.

— Вз-ззз! — с левой соседней.

— Бух, бух, — это уже из лагеря. Один разрыв — в районе кухни, другой — рядом с буровой.

— Это же «пятнистые» из миномётов палят! — прозрел Сизый. — Но там же, на сопках, у нас посты выставлены. Они что же, перерезали там всех? Не было слышно выстрелов, и ракет сигнальных не было! Как же умудрились, мерзавцы, подкрасться незаметно? Оттуда же вся тундра просматривается, до последнего кустика!

А в лагере — новые разрывы: вот мина прямо посреди оленьего стада разорвалась, вот другая — буровой станок накрыла.

"Достали-таки! — пронеслось в голове у Ника. — Нет у нас больше бурового станка. Что делать теперь?"

— Старшина Сизый! — скомандовал. — Приказываю уничтожить противника, засевшего на левой сопке! Я на себя правую возьму! Приступить к выполнению задачи! Встречаемся в лагере…