"ЗАПИСКИ НЕПУТЕВОГО ОПЕРА" - читать интересную книгу автора (Караваев Виктор)

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ: ОБ АГЕНТАХ

В последнее время об агентуре спецслужб и правоохранительных органов написано немало – от полного отрицания необходимости института агентов, аморальности этого института, до восторженной романтизации его. Опера, по понятным соображениям, не любят комментировать эту тему, отсылая любопытных к Закону об оперативной и розыскной деятельности, где использование агентов, или, другими словами, помощников, предусмотрено.

Сами же методы работы с помощниками, а также их принадлежность к спецслужбам, порядок оформления, оплаты и прочие оперативные детали отнесены к государственной тайне, и автор не будет посягать на ее разглашение.

Однако бесспорным фактом является то, что ни одна спецслужба мира не может эффективно и в полном объеме выполнять возложенные на нее государством функции без применения присущих только ей методов, коими является агентура. Можно однозначно сказать, что использование спецслужбами сети информаторов всех мастей определяет их название: без информаторов это будет что угодно, но только не спецслужбы!

Поэтому любое государство, считающее необходимым иметь в своей структуре специальную службу и готовое на это раскошелиться, должно для начала признать за ней право вербовать верноподданных соотечественников, готовых не жалея сил и времени помогать блюсти интересы государевы…

Каждая спецслужба придерживается своих принципов работы с информаторами, но общим для всех является принцип секретности, обусловленный целым рядом обстоятельств.

Самое главное, незыблемое правило, определяющее отношения "опер – агент", гласит: агент дороже любой информации, которую он передаст.

Дело в том, что агентам зачастую приходится решать задачи по вскрытию особо тяжких преступлений, нередко действовать во враждебной среде, и, вполне понятно, что расшифровка их связи с опером может не только привести к срыву оперативных мероприятий, но и навлечь серьезные неприятности на самих информаторов, поставить под угрозу их личную безопасность и даже жизнь…

Как-то Караваев сподобился наблюдать у майора Бажанова замечательную сцену.

На его глазах тот, припугнув двух пойманных за торговлю без разрешения возбуждением уголовного дела, содрал с обоих подписки о согласии сотрудничать. Глядя на такое вопиющее нарушение всех и всяческих правил агентурной работы, Витек только рот раскрыл. После того как торгашей отпустили, он поинтересовался у Бажанова, всерьез ли тот надеется получать от них информацию.

– Нет, конечно, – ответил майор. – Я с ними больше дела иметь не буду.

– А зачем же тогда это?

– А надо же отчитываться. Неужто я сведения о моих настоящих агентах наверх отправлю?

Если в других областях службы требования секретности соблюдались не слишком строго (честно говоря, на них всегда плевали), то в агентурной работе все опера даже перестраховывались сверх требований приказа, ибо понимали прекрасно, что лишение агентуры лишит их половины всей раскрываемости.

Штабных не любит никто. Нет, наверное, сами штабные и родственники их любят. Но те, чью деятельность они (не родственники, а штабные) проверяют, направляют и усиливают, нежностью к работникам штаба не лучатся. Антагонизм сей родился не вчера, еще поручик Ржевский в незабвенном фильме заявил: "Опять штабной? Прислали б водки лучше!" В 1994 году начальником налоговой полиции Москвы стал отставной чекист генерал Добрушкин. При нем-то и расцвела пышным цветом деятельность штаба управления, который высочайше повелевалось считать Самым Главным Подразделением. Оперативное управление, следствие и управление налоговых проверок, как выяснилось, представляли собой сборище никчемных людишек, которые лишь благодаря беззаветному подвижничеству штаба хоть как-то оправдывали свое существование. Забросив все текущие дела, полиция писала планы на день, неделю, месяц, квартал и год и сдавала проверки.

Штаб торжествовал и упивался всевластием. Летом 1997 года Слобожан, сидя в кабинете, допрашивал злодея, попавшегося при неудачной попытке "отмыть" несколько миллионов вечнозеленых долларов.

Жулик был интересный, ранее неоднократно судимый, и то, что эпизод, на котором он спалился, в его биографии явно не единственный, сомнения не вызывало. Как это ни удивительно, но как раз с такими легче устанавливается необходимый психологический контакт, без которого допрос превращается в тупое записывание отмазок задержанного. И в тот раз с этим самым контактом было в порядке, злодей начинал колоться еще на несколько аналогичных подвигов.

Тут-то и распахнулась без стука дверь в кабинет и на пороге возник он. С первого взгляда стало ясно: штабной. Шитая фуражкааэродром едва не цеплялась за притолоку дверного проема. О стрелки на брюках можно было точить карандаши. Вышитые три маленькие звездочки на каждом погоне свидетельствовали о том, что их владелец гордо несет по жизни специальное звание старшего лейтенанта полиции. На выглаженном кителе сверкал ромбик Академии налоговой полиции. В начищенных ботинках отражалось его смуглое, гладко выбритое лицо.

Слобожан, будучи опером, майором полиции, форму держал в шкафу и надевал ее изредка в случае каких-нибудь служебных бедствий, а в тот день, как обычно, был в "гражданке".

– Штаб управления, старший лейтенант полиции Мирзоев! – с легким акцентом "лица кавказской национальности" отрекомендовался вошедший. – Прошу предъявить жетон, служебное удостоверение и оружие. Затем к осмотру ящики стола и сейф.

– Будьте добры, подождите в коридоре, – попросил его Слобожан.

– У меня проводится следственное действие, я веду допрос по поручению следователя и прерывать его из-за проверки не могу.

– Вы что, не поняли?! Штаб! Немедленно предъявите жетон, удостоверение, оружие, ящики стола и сейф к осмотру! – глаза у визитера засверкали, и голос на тон повыше стал.

Задержанный с интересом смотрел на происходящее, ему это как бесплатная комедия. Опера же, честно говоря, бесцеремонность этого хлыща заела. Обычно в таких случаях все, чтобы не тратить время, показывали, что требовалось, лишь бы отстали. Но, не желая в глазах жулика-вора выглядеть не опером, а пешкой, Слобожан решил пойти на принцип.

– Удостоверение на право проверки, пожалуйста, и ваше служебное удостоверение предъявите, – сказал он проверяющему.

С брезгливой миной, закатив глаза, тот полез во внутренний карман кителя. Порывшись там секунд 30, полез в другой. Потом стал шарить по наружным боковым карманам. Затем – в карманах рубашки и брюк. После этого в ускоренном темпе проделал все манипуляции еще и еще. Слобожан, поняв в чем дело, с интересом смотрел на него. Задержанный, тоже догадавшись, хихикнул.

– Нету… – с тоской произнес старлей. – Я его, наверное, в куртке оставил. Ладно, не нужно ничего от вас.

И он развернулся к двери.

– Э нет, стоять! – преградил ему дорогу к двери Слобожан. – Сядьте-ка вот тут на стульчик и посидите, пока мы разберемся! Вы, может быть, чеченский боевик, откуда мне знать, а? Или разведчик азербайджанский?

Несколько минут старший лейтенант бухтел и грозился всевозможными карами, но прорваться к двери, будучи значительно меньше габаритами, не смог и плюхнулся на стул. Задержанный уже откровенно ржал в голос.

Начальник отдела забрал штабиста из кабинета и увел к себе.

Там они созвонились с руководством проверяющего и договорились: мы молчим про отсутствие документов проверяющего, они докладывают о замечательной организации службы и хорошем порядке у нас в отделе.

На следующей неделе, вернувшись с совещания, начальник отдела поведал, как Добрушкин топал ногами на другие отделы, где проверка выявила кучу недостатков. Отдел же, где трудился Слобожан, проверяющие отметили за организацию и несение службы на должном уровне, а особенно – за высокую бдительность сотрудников!

Начальник отдела презентовал Слобожану бутылку "Лезгинки ", которая в тот же вечер была распита в узком кругу.

Свиньина недолюбливали почти все. Вроде бы с виду ничего особенного, но через 5 минут общения он начинал доставать любого.

Его не любило ни начальство, ни простые опера. Не то чтобы лютая ненависть, но неприязнь была, это точно. А между тем у нашего героя энергии было хоть отбавляй, влезал он во все дырки, давал "умные советы", и новые проекты лезли из него, как из рога изобилия.

Ну, есть такие люди, которые не нравятся сразу. Тем более что оперская почта донесла, что уход его с предыдущего места службы был связан с попыткой установить жучок в кабинете своего коллеги, который и застал его за сим действом и, не раздумывая долго, настучал ему фейс.

До прихода в полицию Николай Николаевич Свиньин был капитаном милиции. Сначала ему это нравилось, затем это обстоятельство стало его беспокоить. Капитан Свиньин, несмотря на свою специальность, был человеком суеверным и, просыпаясь в чужой постели, в первую очередь думал, с какой ноги ему встать.

Поэтому к своей служебной карьере он относился с подозрением. Будучи лейтенантом и старлеем, то обстоятельство, что он станет капитаном Свиньиным, внушало ему уверенность, но когда он стал им, все изменилось. Это что за издевка над судьбой? Капитан понимал, что никто не посмеет задерживать его продвижение по службе из-за фамилии, но то, чего он боялся, на самом деле уже происходило. Шли годы, он уже давно мог получить большие звезды, но по-прежнему оставался капитаном. Николаю Николаевичу даже стало казаться, что друзья за глаза перестали называть его Колькой. И как только в управлении появилась штатная должность сотрудника собственной безопасности, он тут же оказался в его кабинете. Капитан Свиньин не был наивен и прост, а тут получилось все как положено – по Уставу и без глупостей.

Прочитал подполковник Приходько, руководитель отдела кадров, личное дело Свиньина и сказал:

– Знаю, Николаич, твою проблему. Засиделся ты в капитанах, а дел тебе громких не дают, рутина тебя заела, вот и сохнешь от тоски. А я тебе вот что предложу: попробуй-ка на зуб службу в налоговой полиции, покрути экономическую стезю, говорят, что ты в ней варишь. А если опыт окажется удачен, и я, глядишь, к тебе переметнусь.

– Да на черта мне ваша работа сдалась? – без обиняков сказал Свиньин. – я в ментовке почти двадцать лет, и переходить к "полицаям" не собираюсь.

– А я тебя и не приглашаю. У меня для тебя специальное, так сказать, предложение. Некий такой эксклюзив, если можно так выразиться. А заключается он в следующем: завелась у меня одна гнида, кто – не знаю, и делится она служебной информацией с доблестными бойцами по "очистке рядов" прямо взахлеб. Причем весьма грубо так. Сам понимаешь, отдел у нас большой, народу много, и сколько я не пытался эту тварь вычислить, никак в одно не сведу. То там утечка, то там. Пришлось на оперативный эксперимент идти. Дезу подкинуть, а заодно и посмотреть, кто

"безпеке" в уши дует… Короче, капитан, ты все понял, так что давай расставаться по-хорошему.

Так и оказался Свиньин в налоговой полиции.

Буквально на второй день после назначения, собрав оперов у себя в кабинете, новый начальник скинул пиджак, показав несвежую рубашку и сдобрив воздух тяжелым запахом пота, что вызвало легкий смешок. И начал сразу в бой: борьба с нелегальным оборотом "налички" не ведется, и как же вы могли такое допустить, особенно среди граждан других стран.

Факты оборота "черного нала" на территории действительно были, и по возможности их старались раскрывать, но фирмы-однодневки …часто…просто меняли адреса, найти и проверить их было трудно. Однако начальство и статистику это мало интересовало.

– Так вот, товарищи офицеры, если мы хотим войти в квартал без хвостов, нам нужно семь, а лучше восемь раскрытий.

– Товарищ майор, разрешите вопрос. а как мы раскроем восемь преступлений, если у нас ни одного нормального фигуранта: одни китайцы, которые сегодня на одном адресе живут, а через месяц на другом, а у ОВИРА данные на них получать можно до второго пришествия.

– Не дрейфьте, мужики. Есть идея.

Следующим утром отдел в полном составе выкатился на первое раскрытие. Вместе с операми на заднем сидении трясся вьетнамец Чонг Ванг, который всю свою жизнь тоже прослужил в органах, но, поведясь на якобы баснословные заработки его земляков на Черкизовском рынке, приехал сюда, был ограблен своими же земляками и, оставшись без копейки денег, прибился к райотделу полиции. В молодости он даже учился в СССР, довольно неплохо знал русский, и очень часто мы привлекали его в качестве переводчика, а однажды он помог нам успокоить толпу своих сограждан, требовавших выдать вьетнамца, задержанного за торговлю суррогатным пойлом. В отделе он считался почти своим, и опера, особенно сердобольный Валерик, старались помогать ему, периодически подкидывая денежку из оперативных расходов.

По замыслу нового начальника, Чонг должен был изображать торговца-вьетнамца и стоять с товаром у входа в рынок. на нем был закреплен радиомикрофон, и в случае подъезда к нему рэкетиров он должен был выяснить от них, что это наезд, и передать им предварительно меченые купюры. После того как деньги передавались, происходил собственно захват.

Первый шок случился у оперов, когда начали выгружать товар: это было пиво. оказалось, что жена нового начальника работает в какой-то пивной фирме, и товар был взят у нее на реализацию. Ход был действительно тактическим, потому что стояло лето, а денег, дабы внести предоплату за другие товары, не было.

Выгрузив вьетнамца в ста метрах от рынка, Сашка и Витек остались наблюдать. Начальник с Валериком развернули оперативнокомандный пункт в ближайшей шашлычной. Чонг расположился у входа в рынок и стал торговать.

Первым человеком, подошедшим к нашему "живцу", была женщина лет сорока. Бойко поинтересовавшись, чего он здесь стоит, она рекомендовала ему перейти чуть подальше под дерево, чтобы, когда начнет припекать солнце, он оказался в тени. Передвинувши ящики под дерево, Чонг оказался в кругу заботливых бабушек, которые сразу начали обсуждать Хо Ши Мина. Покупатели периодически подходили, пиво понемногу продавалось, а клиентов так и не было.

К обеду к Чонгу подошел паренек, который оказался помощником участкового, проверил у него документы и, взяв бутылку пива, исчез. Через час полицейские столкнулись с проблемой, что пиво закончилось, а вымогатели так и не появлялись. Гению оперативного мастерства уже вежливо намекнули, что пора уже и закончить, но в ответ услышали о богемности злодеев, встающих поздно и начинающих работать в обед. Тогда к Чонгу был направлен гонец за кассой на приобретение нового товара в соседнем супермаркете. Через полчаса товар был доставлен, и торговля развернулась с новой силой. Еще через некоторое время проходивший мимо алкаш попытался спереть бутылку пива, но был задержан группой прикрытия в соседней подворотне, чему был очень удивлен, и принес пиво обратно. Рэкетиров так и не было.

Операцию решили сворачивать. Опера подрулили к Чонгу и, окружив его, начали помогать ему собираться. Но не тут-то было.

Вокруг образовалась толпа бабушек, которые начали кричать, что они рэкетиры и их место на нарах. И тут, как назло, появился патруль омоновцев, который услышал крики и прибежал на них. Сашка и Витек были грубо уложены на асфальт. Только вмешательство Валерки, размахивающего удостоверением и свирепо таращившего глаза, спасло их от пинания ногами.

Оказалось, что данный рынок в свое время принадлежал одному из криминальных авторитетов, который, выбравшись в депутаты, дал обещание (и, надо сказать, его исполнил), что на этом рынке поборов не будет. Вывод был ясен: готовясь к подобного рода мероприятиям, тщательно проводите рекогносцировку. Ибо можно быть битыми.

Но самое большое открытие ждало позже: Чонг за день заработал больше, чем наш опер за неделю. Так он и стал торговать пи вом. Сейчас у него небольшой павильон, где, став впоследствии друзьями, опера периодически собираются и за пивом вспоминают боевое прошлое.

"В ту пору, когда я служил на театре…" Старые русские актеры, особенно дореволюционной школы, всегда говорили именно так: "Я служил на театре…" Теперь этот речевой оборот подзабылся, из употребления вышел. А жаль! Жаль. Но, хоть и забылись слова, дух театральный не умер. Если "столкнулся" человек с театром, поработал на сцене или всего лишь рядом, то сроднился с ним душою навсегда. Проходят годы, десятилетия, но вдруг (вдруг ли?) человек произносит фразу:

– В ту пору, когда я служил на театре…

В налоговой полиции работают люди самых разных профессий: журналисты, бывшие сотрудники милиции и госбезопасности, военные, педагоги. Есть у нас даже фотомодель… И бывший театральный пожарный. Вы уже поняли?.. Ну конечно, вы поняли.

Совместное со-су-ще-ство-ва-ни-е актера и пожарного в одном коллективе – это нечто. Аркадий Варламыч за шесть лет служения Мельпомене сменил несколько разных театров. Рассказывая об актерском прошлом, склонен немного э.э… увлечься. Но, повторюсь, несильно.

Никому никогда не придет в голову назвать Аркадия Варламовича Аркашей. Он вальяжно курит дорогие сигареты, носит галстуки и даже к инспекторам ГАИ обращается: "Э-э-э, голубчик…" Инспектора смущаются, понимают, что остановили не того.

Его знали все – от простого опера до важных чинов из управления. Ему единственному дозволялось приходить на работу не к девяти, а многим позже, не отпрашиваясь у руководства, исчезать среди дня, возвращаясь порой под хорошим хмельком. И начальник следствия, свирепого нрава которого боялись даже собственные замы, почтительно слушал его, почти всегда соглашаясь с ним. Мало того, бесцеремонный, обращавшийся ко всем без исключения пренебрежительно, не иначе как по фамилии, начотдела уважительно величал следователя Варламыч и никогда не приказывал ему, а лишь просил.

Как и другие новички, Караваев поначалу не мог понять этого особого отношения к рядовому следователю и лишь потом разглядел то, что не было прежде доступно его неопытному глазу. И не только в нем, но и в самой своей новой службе…

Опера налоговой полиции, прежде представлявшиеся по газетным статьям и фильмам чем-то вроде сверхчеловеками тайного ордена, на деле оказались самыми обычными, затурканными жизнью мужиками, которых, на первый взгляд, роднило между собой лишь вечное напряжение и усталость на лицах. Вместо лихих погонь и перестрелок опера корпели над кипами бумаг, отписывая бесконечные рапорта, справки, ориентировки.

Ознакомившись с материалами проверки, Варламыч безошибочно определял, стоит ли напрягаться в поисках доказательств или же сразу начинать подгонять ситуацию под "отказняк". Он был единственным из следаков, чьи материалы никогда не возвращала прокуратура.

– Нет! Так дальше мучиться нельзя! – в очередной раз завопил безусый лейтенант, пытаясь завести мотор старой "Волги".

– Никак не пойму, в чем дело, – обратился он к спокойно сидящему рядом подполковнику Парасюку. – То ли стартер сгорел, то ли бендикс не крутит, а может, втягивающее "накрылось"?

– Знаешь, я в машинах не разбираюсь. давай мы ее тихонько под горочку толкнем и до автосервиса доедем, а там пускай специалисты смотрят, – предложил старший офицер.

Сказано – сделано. Сдвинутая с места машина плавно набрала ход, а после включения передачи, несколько раз чихнув, заработал и двигатель.

– Товарищ подполковник, а вы женаты? – внезапно поинтересовался лейтенант.

– Уже давно.

– А ты чего заинтересовался? жениться собрался?

– Да как раз наоборот, – печально поделился парень, – вчера с очередной расстался. Девушка красивая, фигурка просто прелесть, блондинка, пока молчит – мечта. А как рот раскроет, только о шмотках и деньгах базарит. Аж тошно становится. А у меня в жизни одно увлечение – машины. Я ради них в автомобильный институт поступил, пять лет учебники вместо "баранки" держал. Девчонкам со мной неинтересно. Им давай стихи, романсы, а я все про двигатели внутреннего сгорания. Французский фильм "Такси" видели? Я тридцать раз смотрел! Мы с главным героем просто два брата-близнеца. Я бы из-под машины не вылезал, да и спал в гараже, если бы была такая возможность.

– Ну, так в чем проблема? По-моему, тот таксист все-таки девушку себе нашел.

– Так и я нахожу, но потом мы расстаемся. У меня есть мнение, что девчонок, разбирающихся в автомобилях, просто нет!

– Не печалься, в твои-то годы чего мучиться? Погоди, еще не одну автомобилистку встретишь! Давай, притормаживай, вон впереди станция технического обслуживания.

СТО как назло была на ремонте, но рядом с ней находился открытый магазин автозапчастей.

– Пойдем, посмотрим, может, продавец чего дельное подскажет, – предложил лейтенант, направляясь в сторону двери.

Парасюк последовал за ним. В магазине пахло железом и машинным маслом, все свободное пространство занимали стеклянные витрины с автомобильными запчастями.

– Тут есть кто? – громко поинтересовался лейтенант. – Товарищ продавец, клиенты ждут!

Откуда-то из глубины в сумрачный зал вышел продавец, да еще какой! Перед офицерами материализовалась молодая симпатичная девушка с белыми волосами и выдающейся фигурой. Увидев ее, лейтенант просто остолбенел.

– Здравствуйте, что хотели? – вежливо поинтересовалась девица у замолчавшего лейтенанта.

– Понимаете, девушка, – нарушил затянувшееся молчание Парасюк, – у нас машина не заводится. Хотели на СТО заехать, она закрыта – вот и зашли к вам.

– А что за машина у вас? – поинтересовалась девица.

– "Волга", – наконец включился в разговор лейтенант и, немного подумав, неизвестно к чему добавил: – белого цвета.

– Сочувствую, – хитро улыбаясь, но вместе с тем скорбным тоном произнесла девушка. – Так что с ней?

– Да как бы вам попроще объяснить? – задумался лейтенант.

– Понимаете, она вначале дрынь-дрынь, потом чух-чух, затем хлоп.хлоп – и не едет, зараза.

– Да что вы говорите! – удивлено хлопая длинными ресницами, воскликнула девушка. – Дрынь-дрынь, чух-чух, да еще и хлоп.хлоп? Наверное, у нее что-нибудь неисправно.

Лейтенант замялся, а затем попытался на доступном для девушки языке пояснить, что ему нужен бендикс, не схлопотав при этом за такое слово по морде, – вдруг она его за мат примет?

– У вас нет такой фиговины сантиметров десяти длиной, резной и отдаленно напоминающей гриб? – начал парень.

– Чего-чего напоминающей? – удивилась продавщица.

– Ну, гриб, в лесу такой растет.

Парасюк отвернулся от молодежи и попытался замаскировать зародившийся смех под внезапный кашель.

Лейтенант попросил у девушки лист бумаги и начал вычерчивать интересующую его деталь.

Девица, ознакомившись с творчеством лейтенанта, сощурила глаза и поинтересовалась:

– Простите, вас случайно не Сальвадор Дали зовут?

Лейтенант обиделся, разорвал листок и потребовал книгу отзывов и предложений. Девушка достала толстую тетрадь, швырнула ее офицеру и, громко хлопнув дверью, вышла из магазина на улицу.

Лейтенант открыл тетрадь, полистал чистые страницы.

– Ладно, – оборвал его размышления Парасюк, – пошли машину толкать к следующей станции, может, там повезет.

Девушка тем временем нервно курила у входа в магазин. Парасюк вежливо попрощался с продавщицей и извинился за своего молодого коллегу: дескать, это все от нервов, дальняя дорога, поломка, то да се.

Девушка махнула рукой и подошла к автомобилю.

– Эй, военный! – скомандовала она лейтенанту. – Давай за "баранку ". Включай двигатель, посмотрим, что с твоей тачкой случилось.

Офицер скривился, но, подчинившись, включил зажигание.

Что-то щелкнуло, но двигатель не завелся.

– Все ясно! – произнесла девушка, направляясь в магазин. – Я сейчас вернусь, а вы пока капот откройте.

Лейтенант послушно открыл капот. Из дверей показалась продавщица с молотком в руке! Офицер отрицательно замахал руками.

– Спасибо, девушка, мы как-нибудь сами разберемся. Не надо мне машину доламывать, может, я ее еще починю.

– Садись за руль, чудик, – спокойным, уверенным голосом произнесла девушка. – Сейчас я постучу по стартеру, а ты попробуй завести двигатель.

Лейтенант от волнения закурил, но все же сел на сиденье, взявшись за ключ зажигания. Парасюк следил за действиями девушки.

Деревянной ручкой молотка продавщица несколько раз ударила по стартеру и крикнула водителю:

– Давай!

Лейтенант повернул ключ. Двигатель чихнул, а затем завелся как ни в чем не бывало. Опешивший водитель вышел из машины и подошел к капоту.

– Значит так, лейтенант! – серьезно начала продавщица. – Во.первых, та фиговина, которую ты спрашивал, а затем хреново нарисовал, называется бендикс.

У лейтенанта от удивления раскрылся рот, из которого выпала только что прикуренная сигарета.

– Во-вторых, с бендиксом все в порядке. Втягивающее тоже исправно.

Рот у офицера захлопнулся.

– А вот в стартере на одной из обмоток произошло короткое замыкание, из-за этого образовался нагар, нет контакта – двигатель не заводится. Я молотком постучала, ротор сместился, появился контакт – двигатель завелся. Так еще раз десять завести сможешь, потом стартер надо в ремонт, к электрику. Все понял? Или доходчивей объяснить?

Парень потрясенно кивнул головой.

– Значит, дальше, – продолжила девица на повышенных тонах.

– Дрынь-дрынь – это стучат штанги толкателей, чух-чух – пора поменять воздушный фильтр, а хлоп-хлоп наводит на мысль о слишком богатой смеси топлива в карбюраторе! Теперь все ясно, автолюбитель хренов, или книгу жалоб опять принести?!

Продавщица перешла на крик:

– Да я с отличием автомобильный техникум закончила! У меня все категории открыты! Отец и старший брат – дальнобойщики! Я суперМАЗом управляла! Ради зарплаты устроилась сюда директором магазина, так с первых дней ко мне таких "спецов", как ты, по два десятка в день заходит. Пальцы веером гнут, сопли пузырями раздувают, да еще каждый пытается на своем ломаном языке объяснить, что за хреновина ему нужна. А некоторые особо талантливые свои больные фантазии еще и на листочках рисуют. Как же, есть мнение, что мужчины в машинах разбираются, а бабы за рулем – это как обезьяна с гранатой!

Девушка расплакалась. Парасюк начал ее успокаивать. Лейтенант тем временем зашел в магазин, достал книгу отзывов и предложений и что-то быстро настрочил. Когда офицеры отъехали от магазина, Парасюк поинтересовался у парня, что он там написал, неужели жалобу?

– Да нет, товарищ подполковник, за кого вы меня принимаете?

Я ее пригласил съездить на автомобильную выставку в Сокольники.

У меня есть мнение, что такая девушка отказаться не сможет!

Как было сказано кем-то, любая операция – это шумиха, неразбериха, наказание невиновных и награждение непричастных.

Все было очень просто и скучно, очередная специальная операция по поимке недобросовестных налогоплательщиков. правда, надо отметить, налогоплательщик был крупный, и работали опера одновременно в Москве и Ивановской области.

Утро началось с рядового совещания, как и что надо делать, как ловить и прочее. Операцией руководил сам начальник отдела. По здравому размышлению он пришел к выводу, что люди хоть и злодеи, но все же не бандиты, и решил ограничиться силами пяти оперов. Всякие маски-шоу отмел за ненадобностью.

После совещания остальные ребята разбрелись по своим делам, а Валерик и Витек остались дожидаться часа Х, но их планам не суждено было сбыться. Пришел с коллегии Желдак, ознакомился с деталями и понял, что ему необходимо поучаствовать в мероприятии.

Далее был сделан вывод о недостаточности привлекаемых сил и наличии недостатков в планировании. Срочно в отдел были вызваны еще пять оперов, и соответственно прошла повторная планерка.

Казалось бы, все документы подготовлены, все мероприятия проведены, оставалось полчаса до выезда. но тут появился Он, гроза всех злостных неплательщиков налогов, наш заместитель начальника Московского управления по оперативной работе.

Настроение сразу упало. Зам быстро заслушал план предстоящей операции и принял волевое решение об исправлении недоработок и срочно вызвал из соседнего отдела десять оперов во главе с их начальником в усиление. И пошла-поехала еще одна планерка, но уже в спешке, так как время операции было строго определено; стало совсем грустно. Опера уже потихоньку перестали понимать, кто руководит операцией, куда и зачем они должны ехать и что делать.

И вот наступил час Х, все дружной толпой рванули в офис злодеев. но странным было то, что дверь им никто не открывал и вообще стояла полная тишина, хотя опера точно знали, что злодеи должны быть на месте. "Главный опер" принимает решение ломать дверь. сказано – сделано. В офисе тишина, но компьютеры включены.

Послали за понятыми, начали потихоньку производить соответствующие действия. и тут приходят сотрудники фирмы. долго, с грустью и круглыми глазами смотрят они на снесенную с корнем дверь и непонятных мужиков в количестве двадцати с лишним человек, которые копаются в их документах. вот так ушли всем офисом на обед…

Но еще грустнее стало операм, когда выяснилось, что они ошиблись и перепутали корпус. "Главный опер" тут же ретировался совместно с начальником соседнего отдела, а оставшимся пришлось долго извиняться.

Дверь починили мужики их нашего ХОЗУ, затребовав гонорар в виде обширной "поляны". Вот так и бывает, когда операцией пытается порулить каждый начальник, а извиняться приходиться операм.

Затемно прибыв в отдел, опера обнаружили, что за поздним временем все столы в ленинской комнате и тем более диван-люкс были уже заняты. На ночлег расположились в служебном каби нете Слобожана. Хозяин помещения удобно устроился на столе, подложив под голову телефон. На долю Караваева достались три стула, поверх которых он бросил чей-то свитер. Несмотря на удобство, сон не шел.

– Ну и в дерьмо мы сегодня вляпались, – начал беседу Сашка.

– Мало того что адрес перепутали, так еще и прогремели на всю Москву. Теперь жди "накачки" сверху.

– Да уж, – охотно поддержал Слобожан беседу. – Тут, чувствую, на нас все повесят. Да и группу нам прислали – не бей лежачего.

Перемыв косточки всем членам сборной управления, коллеги перешли к обсуждению перспектив дела.

– Как ты думаешь, упустили мы "неучтенку" или нет?

– Да, – согласился Слобожан. – если по горячим следам ничего не нарыли, теперь повиснет оно у нас, как хрен на люстре.

Безрадостное предсказание как бы провисело в застоявшемся воздухе кабинета до утра: именно такое чувство появилось у Караваева, когда он утром открыл глаза.

Когда ясный сентябрьский рассвет только позолотил звезду на шпиле высотного здания, оперов разбудил телефонный звонок.

Нажав кнопку на телефоне, Витек пробормотал:

– Караваев слушает!

– Скорее приходите, тут такое творится! – прорыдал в трубку истеричный женский голос. – на вас последняя надежда!

– Что у вас там случилось? – прохрипел он, спуская ноги на пол. – опять выезд?

– Именно так. Если вы сейчас не придете, на соседей протечет!

И умыться невозможно!

По необъяснимой причине половина звонков дежурному слесарю попадала в кабинет Слобожана.

Злобно ткнув в кнопку отключения, Караваев окончательно слез на пол и, натягивая ботинки, пробурчал продравшему глаза Пастухову:

– Умыться им, видите ли, невозможно! Тут живешь сутками в кабинете – хоть языком умывайся!

– Чего? – Санек еще не проснулся окончательно.

– Вставать пора, – терпеливо пояснил Слобожан.

Он с некоторых пор не выносил, когда кто-то спал в кабинете дольше положенного срока. Это началось после давнишнего случая.

Рано утром Слобожан привел в свой кабинет задержанного и был немало смущен представившейся картиной: его напарник развалился на рабочем столе среди немытых стаканов, обратив к вошедшим не самую привлекательную часть своего тела. Не в силах вынести это зрелище в присутствии посторонних, Слобожан тогда, мягко выражаясь, разнервничался. С тех пор он безжалостно будил коллег ни свет ни заря.

Почувствовав прохладный сквознячок, Караваев передернул плечами, потом сладко потянулся и собирался зевнуть, но начавшийся зевок резко вылетел обратно. Через дверь, ведущую в коридор, он увидел, что в контору вошел начальник отдела полковник Желдак. Будучи в штатском, как сейчас, он имел вид непрезентабельный – красное лицо, кривые ноги, поношенный пиджачок.

Незнакомый человек мог бы принять его за подсобного рабочего или в лучшем случае за мастера ПТУ.

Но в мундире Желдак преображался. Откуда-то появлялась осанка, он казался выше, и единственного брошенного взгляда хватало, чтобы нагнать на любого священный трепет пред лицом закона. Во всяком случае, подчиненные у него трепетали постоянно. Даже увидав начальника в штатском.

Витек поторопился к умывальнику. Еще минут десять-пятнадцать на доклад дежурного и совещание с замами – и все подчиненные забегают на полусогнутых.

Умывальники, которыми приходилось пользоваться отделу, строители расположили так неудобно, как только смогли. Их разместили вдоль стен крошечного помещения, где даже двоим было не развернуться.

Впрочем, относительно бытовых неудобств (называть это "удобствами" язык не поворачивается) отдел находился еще не в самом худшем положении. Много шума наделала сортирная история в соседнем подразделении. Туда пришел новый начальник.

Увидев впервые сортир, он долго не мог произнести ни слова: то ли от негодования, то ли от вони перехватило дыхание. По рассказам очевидцев, сортир напоминал тогда кишечник алкоголика изнутри. Новый начальник пришел в ярость и устроил строгое внушение своему заму, возложив на последнего обязанность в течение месяца, до его возвращения из отпуска, сделать ремонт и привести санузел в порядок. Зам, надо отдать ему должное, приложил все старания к исполнению приказа: изыскал некие подкожные резервы, где надо надавил, где надо подмазал, и уже через две недели сортир засиял чистым кафелем и новой сантехникой. Обозрев сие великолепие, ушлый зам рассудил: "Снова все загадят, сволочи" – и до приезда начальника запер храм гигиены на ключ. Как быть и куда ходить личному составу, его мало волновало.

Но люди хотят справедливости. Помучавшись несколько дней, они пожаловались случившейся тут некстати инспекции из главка. "Что за безобразие! – напустилась инспекция на зама. – По чьему приказу заперт туалет?" Зам не нашел…сказать ничего…лучше, чем: "По указанию начальника отдела", – в конце концов, ему принадлежала инициатива благоустройства санузла. Несчастного начальника, не помнившего за собой никакого греха, отозвали из отпуска и начали тыкать носом в сортир, вопрошая, что же это такое. Чем закончилась эта история, рядовые сотрудники так и не узнали, но зам по тылу еще в течение месяца был бледен, как сортирный кафель.

Так что бытовые условия родного райотдела еще можно назвать хорошими.

Майор Баранов докладывал шефу:

– Я тут на агентурной встрече был. Есть ценная информация.

На самом деле никакой настоящей агентуры у Баранова не было. Тем не менее осведомителей и осведомительниц насчитывалось несколько десятков. Причем все они даже не подозревали, что являются осведомителями.

Еще с курсантских времен Баранов легко сходился с людьми, и на каждом рынке, почти в каждом магазине на своей территории он имел несчетное число знакомых, а еще больше – знакомых противоположного пола. За чашкой чая, за бутылкой водки, а то и в совсем интимной обстановке ему простодушно выбалтывали такие вещи, о каких опытный агент не мог и мечтать. И нельзя сказать, что Муравьев старался ради службы. Заводя очередное знакомство, он меньше всего думал об агентурной работе. Но как-то так получалось, что все его амурные и иные похождения шли делу на пользу.

Прошедшим месяцем перед уходом в отпуск Желдак распорядился насчет очередной операции, объектом которой на этот раз стали репетиторы и мошенники вокруг вступительных экзаменов. "Крепко ударить" по экзаменационным жуликам он поручил Баранову, усилив майора Караваевым, заметив последнему, что с бородой ему легко удастся выдать себя за аспиранта или молодого преподавателя.

Приказ был суров:

– Пока жуликов не наловишь, – объявил начальник, – в отпуск не уйдешь!

– На свободу – с чистой совестью, – сострил тогда Караваев, выйдя от полковника.

Собственная свобода (в виде очередного отпуска) оказалась для Витька важнее чистой совести.

Через старого знакомого Слобожана по "вышке" ему удалось выпросить под свое командование Примадонну. Под этой партийной кличкой скрывалось очаровательное создание с такими чистыми глазами за такими наивными очками, что ее, казалось, невозможно не обмануть.

На самом же деле сотрудник оперативно-поискового управления налоговой полиции Яна Чурикова обладала актерскими способностями Людмилы Гурченко в сочетании с хваткой голодного крокодила. На контрольной закупке, где бы она ни проводилась, двух других покупателей обсчитывали на 10-20 рублей, а Яночку – не меньше чем на сто. Если речь шла о спекуляции, то Яночке неизменно предлагали самый дефицитный товар по таким зверским ценам, что судья потом только диву давался. Где бы Яночка ни появлялась, она моментально вводила в искушение всякого продавца, таксиста, спекулянта, работника сферы обслуживания. Цены моментально превышались, весы начинали врать, квитанции и чеки куда-то исчезали… В общем, наивнейшие глазки Яночки пользовались широчайшей известностью и громадным спросом в узком кругу оперов, и ее рабочее время было расписано на полгода вперед.

Потолкавшись перед приемной комиссией филфака, несчастная абитуриенточка из провинции за четверть часа обзавелась тремя десятками визитных карточек всевозможных репетиторов и родственников декана.

В отделении Яночка огорошила Караваева простым вопросом:

– Работаем только по мошенничествам?

– А что, – поинтересовался тот, – там еще что-то есть?

– Если надо, сделаем три четких изнасилования. Кроме того, там есть еще один брачный аферист и пара кобелей, но это уже просто аморалка, – Яночка выбросила в корзину несколько визиток.

В отделении отловленные жулики винили в своей беде кого угодно, кроме ясноглазой провинциалочки. В один день Витек стал счастливым обладателем сразу шести свеженьких уголовных дел. Настроение омрачал только выговор от Желдака.

– Ты кого к нам привел? – грозно рычал хорошо отдохнувший в отпуске начальник.

Оказалось, что прекрасная Яночка сделала несколько собственных, весьма нелицеприятного свойства, выводов о работе райотдела.

И как-то при случае поделилась этими выводами ни много ни мало с замначальника московского управления, с которым оказалась в приятельских отношениях. В результате первый рабочий день Желдака был омрачен разговором с начальником инспекции по личному составу. Борец за чистоту милицейских рядов пригрозил лично приехать и поувольнять весь оперативный состав за пьянку, а заодно и самого полковника – за потворство.

По закону всемирного тяготения лавина нагоняев распространилась вниз и настигла следователя Жмурилкина в последний день перед отпуском. Уехал он отдыхать с глубоким чувством неразделенной обиды. И этим своим чувством сейчас делился с Барановым, который сумел-таки найти его по телефону в Кисловодске.

Почти никакой полезной информации, кроме того, что фамилия Желдак рифмуется с известным непечатным словом, Жмурилкин не сообщил.

Баранов же ловил репетиторов достаточно сложным способом.

По его прикидкам, репетиторы-леваки должны были проводить свои занятия в университетских аудиториях. Занятия у студентов кончаются в основном к 17:30, так что репетиторам имеет смысл начинать в 18:00. За 15 минут до этого срока Баранов расположился в вестибюле учебного корпуса. Он не прогадал. Сразу же обратили на себя внимание несколько молодых людей, судя по их робким повадкам, не студенты. Отправившись за ними, опер дошел до аудитории на 3 этаже. К шести там собралось человек двадцать школьников, чуть позже появился искомый репетитор. Это был молодой человек лет тридцати в ужасных квадратных очках, с безнадежно испорченной осанкой и каким-то нескладным портфелем.

У него на лбу явственно проступала должность младшего научного сотрудника.

"Попробую взять на понт", – подумал майор и, спустившись вниз, вызвал из райотдела двух прапорщиков в форме. Когда он вместе с ними бесцеремонно ввалился в аудиторию, произведя даже несколько больше шума, чем необходимо, это оказало должное действие на преподавателя, а уж о школьниках и говорить не приходится.

– Так, кто тут организатор подпольного предприятия? – напористо начал опер.

Прапора за его спиной угрожающе зазвенели наручниками.

Школьники, сидевшие за столами, сделали геройскую попытку бежать через заднюю дверь, но она была забита со дня основания университета, и побег не удался. Преподаватель замычал что.то неопределенное.

– Вам придется пройти со мной!

– А… это надолго? – робко поинтересовался преподаватель.

– Нет, всего лет на пять, – сострил Баранов.

Но молодой человек оказался без чувства юмора, сильно побледнел и лихорадочно стал собирать вещи, пытаясь запихать увесистую папку с бумагами себе во внутренний карман. В контору он прибыл уже полностью готовым к употреблению.

Глядя, как струхнул препод, как он сгибается под каждым словом, опер сразу понял: слабак, расколется на раз. Так и получилось. Написав подробнейшее объяснение, в котором заложил с потрохами своего работодателя и всех коллег, он даже как-то повеселел, ободрился. Облегчил душу, так сказать. Внимательно изучив продукт облегчения, Баранов наморщился и подумал: "Оригинально устроена так называемая совесть у русского интеллигента. Совершать преступления она ему обычно не мешает. Только после начинает доставать".

Нескладный преподаватель заложил организатора теневого репетиторского предприятия. Он нанимал преподавателей из числа сотрудников университета и аспирантов, привлекал слушателейабитуриентов, устраивал занятия. Себе за посреднические услуги хозяин забирал 50 процентов выручки. Эксплуататором трудовой интеллигенции, пережитком капитализма, ростком нового предпринимательства оказался некий Янев Анатолий Кириллович.

Хотя и представлялся доцентом, но фактически он состоял в должности техника, заботам которого поручалось обслуживать оборудование лекционных аудиторий. Благодаря этому обстоятельству Янев имел помещение для проведения занятий и пускания пыли в глаза ученикам. Впрочем, надо отдать ему должное, математику в объеме школьного курса он знал хорошо, а собранная за три лета коллекция экзаменационных билетов давала возможность поднатаскать ребят в решении задач.

Два часа неутомительных наблюдений за "кабинетом" Янева дали полное представление о характере его занятий. Здесь Баранов не собирался затягивать разработку и посчитал, что сможет добиться желаемого решительностью и напором.

Бесцеремонно зайдя в комнату, где Янев занимался с двумя абитуриентами, он продемонстрировал удостоверение, записал фамилии школьников и отослал их.

Как только ребята вышли, опер откинулся на кресле и взял самый развязный тон, на какой оказался способен.

– Короче, Кирилыч, мне до фени твой маленький гешефт за казенные средства. Я мелочевкой не занимаюсь, и ты меня интересуешь лишь постольку-поскольку. Иди куда хочешь, но принеси мне информацию. Не узнаешь до завтра, этого, – он бесцеремонно замахал перед лицом притихшего Янева отобранными ключами от аудитории, – ты больше не имеешь. Веришь, что я тебе это организую? Правильно, с меня станется. А посему вот такие мои условия. Зайдешь завтра ко мне в райотдел, в первый кабинет.

Не слушая ответа, майор вытолкал несостоявшегося доцента из его комнаты, замкнул дверь и положил ключи себе в карман.

– Паспорт захвати, – бросил он через плечо, направляясь к выходу.

– А если без информации придешь, еще и теплые вещи.

Конечно, Янев на другой день явился без теплых вещей.

Описанная им ситуация оказалась весьма близкой к тому, что предполагали опера. Секретарь приемной комиссии Фетищев еще в прошлом году превратил вступительные экзамены в доходное место. Знакомясь с родителями абитуриентов, коими летом были обсижены возле университета все скамейки, он предлагал им протекцию при поступлении. Брал по-божески и давал при этом "гарантию ": непоступившим все деньги возвращались назад.

Разумеется, коммерсант от образования и не думал никому помогать. Вопреки сплетням, повлиять на решение приемной комиссии было не так-то просто. Как и всякий дефицит, места в университете если и продавались, то не всем подряд, а только своим и через надежных посредников. Однако и ненадежные без дела не оставались. Из нескольких десятков доверившихся ему абитуриентов кто-нибудь да поступал – без всякой протекции, как Михайло Ломоносов. Их деньги Фетищев считал своим законным гонораром, остальным добросовестно возвращал.

Верный и безопасный способ заработка он решил применить и этим летом, но то ли пожадничал, то ли пустил деньги в оборот… одним словом, решил ничего не возвращать неудачникам, надеясь, что жаловаться они все равно не пойдут. В этом предположении Паша не ошибся, но некоторые из потерпевших захотели разобраться с ним самостоятельно и предприняли некие попытки найти несостоятельного посредника. Долго искать не пришлось: кое-кто из коллег, видя в Паше недобросовестного конкурента, с готовностью сообщил интересующимся его адрес.

По поводу того, как провинциалы "поступают" своих чад в институты, Караваев вспомнил историю, дошедшую до него из первого меда.

Бедная эстонская бабушка отправилась устраивать своего внука на фармацевтический факультет. Она приблизительно выяснила, кому нужно дать, взяла с собой деньги и поехала. В поезде словоохотливая старушка рассказала попутчикам о своем внуке, о том, куда едет и зачем. Попутчики поведали о своих детях, а также надавали провинциалке кучу полезных советов. На вокзале в Москве к бабушке подошли двое вежливых молодых людей – сотрудники милиции. Они поинтересовались у приезжей, не везет ли она с собой наличных денег. Получив утвердительный ответ, милиционеры сообщили, что имеются сведения о появлении фальшивых денег и предложили бабушке пройти в комнату милиции, чтобы проверить, нет ли таковых и среди ее денег. Мол, это необходимая мера предосторожности для всех приезжих, всего на пять минут. Хотя в соседней комнате человек со штампом "ВЗЯТКА" трудился не покладая рук, ушло минут десять. Бабушке вернули ее деньги и отпустили, извинившись за беспокойство.

Превратившаяся в смертоносного троянского коня старушка отправилась в институт. Она успела дать взятки пятерым преподавателям, пока остальные не заподозрили неладное, видя, как их коллег выводят в наручниках.

Бабушка, не подозревая о подставе, сработала артистично. Ее простодушные показания, а также наглядно светящиеся в ультрафиолетовых лучах надписи на купюрах позволили соорудить громкое и показательное дело.

Майор Слобожан пришел в понедельник на работу в самом скверном расположении духа: у него после вчерашней встречи с друзьями по высшей школе сильно болела голова и очень пересыхало во рту, да к тому же дежурный ларек по пути на работу, как назло, не работал, правда, и время было только 7 часов утра.

Такие дни майор Слобожан называл критическими, при этом он твердо знал, что никакие прокладки ему не помогут: наоборот, хотелось влажности, причем совершенно в ином месте.

Обычно в эти дни майор старался быстро проскользнуть в свой кабинет, чтобы не попасться на глаза своему начальству. Затем он доставал какую-нибудь папку с маловажными материалами и выжидал некоторое время в кабинете, зная, что начальство, как правило, делает первые звонки по телефону утром. Если звонок не последовал, то можно было с достаточной долей уверенности отлучиться в гастроном для закупки необходимых антистрессовых препаратов и леденцов "Холлз", которые великолепно отбивали запах спиртного.

Вообще майор Слобожан был ярым сторонником демократизации в обществе и считал, что организация оперативной работы в налоговой полиции должна следовать духу времени, то есть снять с себя бремя недоброй славы "кровавой гэбни".

"как посмотришь американские фильмы, так там фэбээровцы и цэрэушники только баб трахают и пиво жрут, а тут сиди у себя в норе и изучай досье на какого-нибудь проходимца, который впоследствии будет тебе по полгода втирать очки насчет того, как он сумел купить иномарку и дачу о двух этажах на свою зарплату", – с нескрываемым для себя раздражением думал в такие мину ты Слобожан, тоскливо поглядывая на часы и просчитывая, через сколько времени можно совершить рывок в гастроном.

Он тяжко вздохнул и перелистнул страницу с донесением о незаконной сделке с редкоземельными металлами, осуществленной фирмой "Сантехникум" с нигерийской компанией "Ультрасантех".

"Господи, чего только не воруют! – с тоской подумал Слобожан, прочитав несколько строчек. – Всю страну скоро через унитаз пропустят, через "Сантехникумы" и "Биде-Плюс". Нет, нам еще до демократии далеко… Пивка бы!" – неожиданно закончил он свою мысль.

Мысль о пиве или о чем-либо подобном внезапно, без всякой видимой связи, напомнила ему о том, как несколько лет назад, находясь при исполнении, он совершенно случайно оказался в секторе обстрела между какими-то двумя группировками людей, причем все люди были одеты почти одинаково – в черные кожаные куртки. Когда мимо Слобожана пронеслась шальная или не очень пуля, тот понял, что тоже одет в черную куртку, после чего выхватил свой пистолет и стал стрелять по ближайшей группе людей.

Как потом оказалось, ближайшая группа состояла из сотрудников уголовного розыска, а дальняя – из бандитов солнцевской группировки, но попал Слобожан все-таки в сотрудника МУРа. а поскольку он всегда стрелял хорошо, то не было ничего удивительного в том, что и на сей раз он попал, причем почти в десятку.

Бандиты, получив неожиданное подкрепление, сумели скрыться на машине, а доблестные муровцы открыли огонь по Слобожану. Перестрелка продолжалась еще минут пятнадцать, пока прибывший взвод ОМОН не положил всех на асфальт мордой вниз.

После выяснения принадлежности стрелков к соперничающим конторам….мур….овцы обещали Слобожану скорую встречу со всеми вытекающими последствиями, причем они пообещали, что вытекать будет долго и мучительно.

После этого инцидента Слобожан, выходя из здания налоговой полиции, испытывал неприятное чувство беззащитности, поскольку служебное оружие ему выдавали только при выполнении заданий, а непосредственный шеф Слобожана полковник Желдак с тех пор был приятно удивлен неожиданным рвением майора, который брался за все задания, под которые можно было получить служебное оружие.

Вспомнив, что тот день тоже был критическим, он тяжко вздохнул, поскольку тогда тоже не успел принять антистрессового средства. "Если бы попил пивка, глядишь, и в бандитов бы попал… " – подумал Слобожан и икнул.

На часах было уже почти одиннадцать, и он решил подождать еще минут пятнадцать перед решающим броском в гастроном. В это время зазвонил телефон внутренней связи.

Слобожан издал тихий стон и, внутренне мобилизовавшись, снял трубку:

– Слобожан слушает!

В трубке послышался характерный голос полковника Желдака с не менее характерной для него фразой:

– Где вы там все?

– Здесь только я, товарищ полковник…

– Зайди-ка ко мне бегом, дело есть…

"Чтоб тебя, с твоим делом…" – с тихой грустью подумал Слобожан, но ответил с вынужденной бодростью:

– Слушаюсь. Через три минуты буду.

– Не спотыкнись по дороге…

Полковник Желдак очень любил вставлять в разговор разного рода ремарки. Он говорил, что неформальное общение с подчиненными положительно влияет на психику, правда, никогда не уточнял, на чью.

Когда Слобожан вошел в кабинет Желдака, он сразу понял, что тот вызвал его неспроста и предстоит нечто серьезное: полковник курил сигарету, а судя по плавающему в кабинете дыму, она была далеко не первая.

– Товарищ полковник… – начал Слобожан.

Но Желдак, сморщившись, махнул рукой, причем куда-то перед собой. Слобожан кивнул и присел на стул у стоящего буквой "Т" столика.

Желдак находился в том состоянии духа, которое вызывало средневековый ужас его подчиненных и роднило начальника райотдела с мальчиком, отрывающим мухам крылья под микроскопом.

Это было "исследовательское настроение".

Полковник еще пару минут перелистывал какие-то бумаги, потом вдруг оторвался от них и без всякого вступления спросил:

– Скажи-ка, майор, что ты знаешь о неграх?

Слобожан поперхнулся и недоуменно посмотрел на Желдака:

– О каких неграх, товарищ полковник?

– О черных! Плохо слышишь, что ли? Я говорю, что ты знаешь про негров?

– А что? Я до сих пор слышал только про крымских татар… ну, про косовских албанцев еще…

Желдак рассмеялся:

– Во-во… Про татар мы все знаем, недаром двести лет под игом сидели. А вот про негров почти ничего…

– Ну почему?! Негры произошли из Африки, сначала рабами были, потом освобождение получили, живут в Африке и Америке.

Теперь живут свободно, даже периодически стреляют друг в друга. Основные языки: английский, французский, португальский, суахили. Во-от…

– Сука – чего? – переспросил Желдак.

– Су-а-хи-ли, – медленно повторил Слобожан. – Язык такой.

Местный.

Желдак в упор посмотрел на Слобожана.

– Я и сам об этом догадывался, – усмехнулся полковник. – А вот есть ли негры, говорящие по-русски? Как ты думаешь?

– Если они могут говорить на суахили, то почему не могут по.русски? – резонно предположил Слобожан.

Желдак молча встал из-за стола и подошел к карте, на которой виднелись очертания бывшего Советского Союза. Он некоторое время смотрел на них, потом вздохнул и повернулся к Слобожану:

– Ты понимаешь, какая загадка: соседи обэповцы сообщили, что фирмешка на нашей земле есть. икорку красную со сроком годности, давно прошедшим, фасуют и на рынок волокут, да сбывают через всяких темных личностей. Последняя личность была совсем темной – это был негр, причем прекрасно говорил по-русски, хотя был пьян!

Слобожан судорожно наморщил лоб, пытаясь разобраться в том потоке информации, который обрушил на него полковник Желдак. С похмелюги это явно не получалось, поэтому он сделал по возможности умное лицо и спросил:

– А причем здесь русский язык?

– Это единственное, что тебя удивляет в этой истории? – полковник Желдак был явно разочарован.

– Ну, нет. Например, почему негр был пьян?

– Ты что, мент в вытрезвителе, что ли? Какая разница?

Желдак щелкнул пальцами и пожал плечами:

– Вот этого я понять не могу. Может быть, кто-то из негров в свое время остался в Москве по политическим мотивам?

– А может, это дитя фестиваля? – предположил Слобожан.

– Ты имеешь в виду фестиваль 1957 года?

– Конечно. Тогда у нас тоже появились свои негры. У многих уже внуки есть. И все черные, – Слобожан был явно недоволен этим обстоятельством.

– Слушай, это идея. Надо проверить год рождения этого папуаса.

Если 1958-й, то совпадает. Давай, иди проверяй. Потом доложишь мне. Понял?

– Есть, – кивнул головой Слобожан, ощущая дикую жажду. – Когда доложить?

– Как узнаешь год рождения – сразу ко мне!

– Понял. Разрешите идти?

– Иди. Давай, действуй! – полковник опять встал с кресла и подошел к окну, в то время как Слобожан тихо вышел из кабинета.

"Пивка бы!" – мечтательно подумал полковник, глядя на улицу.

У него тоже вчера был критический день.

Возвратившись к себе в кабинет, Слобожан тяжко присел в кресло: таких сложных дел у него не было давно.

Это было совсем не то, что пронаблюдать с полгода, а то и дольше за подозрительным фигурантом, который вдруг купил вместо подержанных "Жигулей" шикарный "мицубиси паджеро" или "мерседес" и начал водить к себе девиц, внешность которых не оставляет никаких сомнений в том, что они не работают на фабрике "Большевичка" или даже "Рот в рот", простите, "Рот Фронт".

В таких случаях все было предельно просто: установив, что изучаемый объект имеет зарплату, эквивалентную 50 у.е., которую, если повезет, выдают раз в полгода, определялась тематика разработки, к которой он имел или мог иметь отношение, после чего начиналась банальная наружка и прослушка. Иногда, правда, это давало хорошие результаты, и в поле зрения недремлющих органов налоговой полиции попадали крупные рыбы, характерной особенностью которых был характерный запах.

Хотя народная мудрость утверждает, что рыба тухнет с головы, и от особо крупных рыб, соответственно, должен исходить особенно мощный запах гниения, от них почему-то пахло хорошими духами, кожаной обивкой дорогих автомобилей, хорошими сигаретами и, самое главное, особым запахом типографской краски, присущей банкнотам крупных номиналов преимущественно американского производства.

Еще одной неповторимой особенностью этих экземпляров являлось то, что они почти всегда умели уйти, пользуясь мутной водой или мелководьем; в крайнем случае, когда это не удавалось, их глушили с помощью динамита матерые браконьеры.

Следственным органам в этом случае доставались только хвосты, иногда головы.

Ну и в самых редких случаях рыбку удавалось все-таки нанизать на кукан и повесить сушиться на солнышко где-нибудь в колымских краях, но это бывало очень редко.

Сделав такую ретроспективу в прошлое, Слобожан еще раз вздохнул и закурил сигарету: с неграми он еще не сталкивался никогда и, на что они клюют, не знал.

"Надо рассуждать логически: может ли негр быть русским или, наоборот, может ли русский быть негром?" – задал себе первый вопрос Слобожан и глубоко задумался. Ничего противоречивого ни в том, ни в другом предположении не содержалось, но это не давало никакого ключа к дальнейшей раскрутке цепи последовательностей.

Слобожан понял, что у него творческий кризис, и, посмотрев наличность в карманах, принял твердое решение идти вниз, в гастроном.

В коридоре он чуть не столкнулся с идущим в обратном направлении полковником Желдаком и сделал вид, что заходит в кабинет под условной литерой "М". Судя по легкому шлейфу знакомого аромата, который Слобожан никогда не спутал бы с "Орбитом ", полковник тоже испытывал трудности в логическом мышлении и спускался за источником вдохновения.

Слобожан потянул носом: запах напоминал ему о пиве "Балтика № 9" – такой же неповторимый, устойчивый вкус. Понимающе хмыкнув, Слобожан устремился вниз по лестнице.

"Свежее дыхание облегчает понимание!" – подумал про себя майор, выходя из подъезда.

На улице стояла приятная сентябрьская погода, которая всегда создавала какое-то необычайное настроение. и уже от каждого зависело, отправиться ли на работу, послать ли ее на три буквы и поехать купаться или купить пива и воблы и устроиться где-нибудь на лавочке под солнышком. Неплохи также были варианты сходить в баню или пригласить на квартиру девочек, впрочем, баню и девочек можно было совместить.

Лично для Слобожана наиболее приемлемым был в настоящее время вариант пива с воблой или джина с тоником. Бабы явно могли подождать, хотя и не очень долго. "Cначала негр – потом девочки", – как-то мимолетом подумал майор, подходя к прилавку, где торговали пивом и различными слабоалкогольными напитками в банках и бутылках.

Слобожан был в цивильной одежде, поэтому без лишнего трепета подошел к витрине и для начала взял бутылку "Балтики" – тогда оно было самым модным среди патриотически настроенных слоев населения.

Первые же глотки напитка оказали положительное воздействие на мыслительный процесс майора, и он продолжил аналитический обзор полученной сегодня информации.

"Итак, почему же все-таки негр? – поскреб себя бутылкой по голове майор и постарался сосредоточиться. "А х… его знает!" – закончил он этот процесс, понимая, что вот так, с налету, с бутылки пива, этот вопрос не решишь. Подумав, он взял еще одну и, отхлебнув глоток, задал себе следующий вопрос: "Почему негр пьяный?" Ответ требовал большей концентрации мысли, а шум в магазине этому не способствовал. Григорий допил пиво, не придя к какому-либо выводу.

Он купил с собой пару банок джина с тоником, которые хорошо умещались в его ветровке, и тут увидел, как весьма темный негр покупает бутылку водки "Довгань". Повинуясь каким-то внутренним порывам, а также ввиду неординарности покупки, Григорий внезапно подошел к тому и без всякого вступления спросил:

– Эй, мистер! Ду ю спик инглиш?

Негр ошарашено отпрянул от него и попытался убежать, но, поскольку продавщица еще не дала сдачу, был вынужден остаться и мотнул головой:

– Ноу, моя говорит по-русски.

– На рынке торгуешь, маугли? – строго спросил Слобожан.

– Не-е, – испуганно замотал головой негр. – Моя биолог, студент не торгует ничем.

– А водку какую пьешь? – вместо ответа спросил Григорий.

– Водку пью хорош. Подделка не пей. Плохо. Голова плохо…

– Русский сколько учишь? – майор был неумолим.

– Я первый год. Учусь. МГУ, – негр попробовал улыбнуться, но у него это плохо получилось.

Понимая, что зашел в тупик, майор Слобожан кивнул на бутылку:

– Много пьешь? Русский язык при этом изучаешь?

– Не-е, начальник. Это на троих. Моя много не пей. Очень вредно. Русский язык изучаем – я, Абдул и Каримэ.

– Это с бабой, что ли? – Слобожан ухмыльнулся. – С бабой язык хорошо учится… Ну а пьете как, аккуратно или стаканами?

– Аккуратно, начальник, стаканами, отшень аккуратно.

Слобожан хихикнул и кивнул:

– На троих – это понятно, это я уважаю. Ладно, иди изучай нашу культуру!

Негр схватил бутылку и словно растворился в толпе.

В это время Слобожан почувствовал, как на его плечо сзади легла чья-то властная рука. Он обернулся и увидел за спиной милиционера, с мрачной ухмылкой поигрывающего дубинкой:

– К иностранцам пристаете?.. Документики!

Майор с непередаваемой улыбкой сунул в ответ в физиономию милиционеру свою красную корочку:

– Вот что, сержант. Немедленно прочешите весь магазин. Всех подозрительных людей сразу же задерживайте. Особенно обращайте внимание на негров и лиц к ним приравненных. Все понятно?!

– Понятно, товарищ майор, – сержант сделал глотательное движение, явно не понимая кого к кому приравнивать. – Куда доставлять задержанных?

При этих словах выражение лица у него стало примерно таким, какое бывает, когда внезапно у тебя вместо двадцати одного очка оказывается просто очко, причем ничем не прикрытое.

– Ты из какого отделения? – требовательно спросил Слобожан.

Сержант безропотно показал ему свою книжицу цвета свежей крови.

– Та-ак, сержант Кобылкин. Всех задержанных доставляете в свое отделение, протоколируете и так далее, кроме рукоприкладства.

Начальнику я позвоню лично. Как его фамилия?

– Подполковник Лаврушин, товарищ майор!

– Хорошо, Кобылкин, выполняйте. И главное: никакого шума.

Никто ничего не должен заметить. Понятно?!

– Понятно, товарищ майор. Сделаем. Без шума и пыли. Все будет в порядке, даже лучше…

Слобожан подозрительно посмотрел на него и потрепал по плечу:

– Ну-ну!

С этими словами майор поднял воротник ветровки и тихо просочился через толпу к выходу.

"Чего это меня понесло? – с недоумением думал он, подходя к знакомому подъезду. – К негру зачем-то пристал, про русский язык спрашивал. А этого мента вообще чуть в обморок не уронил… Это меня с пива разобрало. Надо освежиться!" – подумал Слобожан, входя в свой кабинет. Он снял ветровку, вытащил из карманов банки джина с тоником и спрятал их в ящик стола: холодильника, даже небольшого, у него в кабинете не было, и это очень удручало.

После этого он закурил сигарету, открыл окно и попробовал подвести первые логические итоги:

– Итак, первое, – вслух, но негромко произнес Слобожан. – Не является бесспорным фактом то, что негр должен говорить по-русски.

Здесь он немного подумал, выпустил струю дыма и с глубокомысленным выражением лица закончил мысль:

– С другой стороны, не является бесспорным утверждение, что негр, живущий в Москве, должен хорошо говорить по-русски.

И иметь родственников…

Здесь Слобожан затряс головой, видимо, не понимая, причем здесь родственники, потом все-таки сделал допущение, что у негра тоже могут быть родственники. Нить размышлений заходила в тупик, и ее все труднее было ухватить за конец. "За чей конец?! " – вдруг подумал Слобожан.

Он плюнул и откупорил банку с джином. Несколько глотков этого напитка оказали благотворное влияние на мыслительный процесс. После нескольких минут беззвучного размышления майор Слобожан вдруг резко придвинул к себе лист бумаги и начал писать.

ВЫЯСНИТЬ: 1….Какого года рождения был негр? Где родился? 2….Какой национальности был негр? (Существуют ли у негров национальности?) 3…Какой национальности были ранее два задержанных нарушителя и что они имели при себе? 4…С каким акцентом (если он был) объяснялись два первых нарушителя?

С кем объяснялись? 5…Были ли пьяны два первых нарушителя? Если да, то что пили? 6…Имели ли два первых нарушителя (с их слов) родственников, торгующих на рынке: каких, степень родства, фамилии, место работы и т. д. 7….Проводились ли очные ставки между всеми нарушителям? 8….Справлял ли кто-нибудь за это время религиозные обряды или обращался с такой просьбой? Если справлял, то как?

Написав все вышеизложенное, майор Слобожан почувствовал себя крайне удовлетворенным и открыл еще одну банку джина с тоником.

"Все-таки главное в нашем деле – логика!" – подумал он, отхлебнув из банки и закуривая очередную сигарету.

Зазвонил телефон, который нарушил плавное и логическое течение его мыслей.

– Да-а… – недовольно пробурчал он в трубку. – Слобожан слушает.

– Слышь, Петрович, – услышал он голос дежурного, прапорщика Суренкова. – Тут тебе вроде из отделения милиции звонят. Подполковник Лаврушин, говорит. Соединять?

"Мать его трах-тарарах, нашел-таки…" – с неприязнью подумал Слобожан и сплюнул:

– Соединяй, куда денешься…

Послышался щелчок, потом голос в трубке произнес:

– Товарищ Слобожан? Это Лаврушин. Мы тут поработали, двоих задержали. Ну, один наш старый знакомый, на наркоте попался, а вот второй – негр и, должен сказать, очень подозрительный.

– Ну и чем он подозрительный? – не скрывая иронии в голосе спросил Слобожан.

– Да понимаете, на вид чисто забулдыга подзаборный, матом кроет как сапожник, а в сумке его двести банок икры.

– Благодарю за службу… – выдавил из себя Слобожан и уронил трубку на рычаги, потом схватил банку с джином.

Она была пуста.

Отмечал как-то следователь Валя Жмурилкин покупку новых ботинок. Славно отмечал. Впрочем, как всегда. И зашел с поздравлениями к отмечающим их бывший коллега, ныне работающий в банке – в службе безопасности. Ну, само собой начались тут воспоминания: как все вместе они злодеев ловили и под пулями ходили.

– Вижу, отъелся ты в банке, жиру нагулял, – заметил "банкиру " опер Белагуров. – Хорошо, небось?

– Как тебе сказать… – почесав лысину, ответил тот.

– Пожирел, это да. А вот с ней, – кивнул на водку, – я теперь осторожно.

Переберу – так потом назавтра ничего не помню. Отшибает память напрочь.

– Ишь ты, несчастье какое, – посочувствовал Жмурилкин, мигнул Караваеву, который понимающе покашлял и разлил по рюмкам следующие пол-литра. – Ну, давай за твое здоровье.

Постепенно "банкир" перебрал. На выходе, ручкаясь с заботливо вставшими его проводить операми, не заметил, как сунули ему в карман пальто повестку на бланке окружной прокуратуры, которую Валентин наспех состряпал.

– Ну, теперя ждем, – ухмыльнулся Белагуров, возвращаясь за стол.

На следующий день вбежал к операм бледный отнюдь не от вчерашнего перебора "банкир". Он затряс перед ними злополучной повесткой и запричитал:

– Мужики, спасайте. Не помню ж ничего. Нарвался, видно, где-то вчера по пьяни, когда домой ехал. А если это все на работу перешлют?! Выгонят же с банка…

Белагуров скрупулезно изучил повестку, поцокал языком, что означало: дело серьезное.

– Братцы, вы ж меня знаете – не обижу! – заверил "банкир" и тут же выскочил из кабинета.

Через полчаса он вернулся с двумя объемными пакетами, откуда заманчиво звякало, пахло копченым и торчали перья зеленого лука.

– А, вот и ты! – обрадовался Жмурилкин. – А мы с Караваевым уже позвонили кому следует. Все уладили, не боись.

– Спасибо, спасибо! – тряс ему руку обретающий краски "банкир".

– Так надо отметить это дело. Да и полечиться после вчерашнего, – заметил Валя, потроша пакеты.

– Святое дело! – согласились все.

В райотдел, как и на всю планету, пришел Новый год. Кабинеты оперов были украшены всевозможной новогодней атрибутикой – елками, шариками, гирляндами. И если в оформлении дежурки придерживались строгого стиля, то кабинеты оперов изобиловали завидным разнообразием.

Щедрые на выдумку, они в полной мере старались проявить свои скрытые таланты. Кабинеты украшали и ангелы с трубами под потолком, и яркие широкоформатные стенгазеты, и плакаты, куча разномастных елок и сосен, гигантские снежинки из факсовой бумаги, зайчики, белочки, Деды Морозы, Снегурки всех цветов и размеров и почему-то слоники (наверно, как символ денежности).

В одном из кабинетов для новогодней композиции даже выделили отдельный столик. Туда навалили ваты, воткнули елку, украсили ее отсканированными и размноженными на цветном принтере стодолларовыми купюрами, а на верхушку одели шляпу-цилиндр. Материалом для последнего послужила черная лаковая обложка позапрошлогоднего журнала учета информации.

Следаки тоже не ударили в грязь лицом. Тем более что полковник Желдак объявил конкурс на лучшее новогоднее оформление кабинета. И победителям обещали сюрприз. Поэтому следователь Лососев принес из дома деревянную палочку с блестящей мишурой на навершии (украшение такое для коктейля) и воткнул ее в горшок с кактусом, который по причине неприхотливости один и выжил в чисто мужском коллективе.

– Вот и праздник в доме, – обрадовался Кузякин и на следующий день от себя добавил маленького резинового утенка с пищалкой в попе (год-то грядущий обещался быть петушиным, ну а утенок, подчиняясь каким-то там логическим цепочкам в голове бывшего диверсанта, ассоциировался с петухом).

– Сынуля в детстве с таким же купался, – проностальгировал майор Бажанов, бережно пристраивая птицу под тот же кактус (чтоб не укололась).

Следующим утром он застенчиво достал из кармана клетчатого пиджака что-то маленькое и блестящее, из мятой мишуры, отдаленно похожее на паука и приблизительно напоминающее снежинку.

Данный новогодний аксессуар повесили на одну из колючек кактуса, и растение отныне стало гордо именоваться елкой.

Караваев, увидав, как прониклись новогодним духом коллеги, решил от них не отставать и проявил себя в качестве художника. Набрав по соседним кабинетам разноцветных маркеров, он раскрасил колючки зеленого страдальца во все цвета радуги. Потратил на это полдня и сам здорово вымазался, но результат того стоил. Кактус преобразило, как после неслабой мутации.

Белагуров был проще всех: он разобрал дырокол и высыпал накопившееся там за год конфетти на растение и его окрестности – на подоконник, значит…

В общем, когда в кабинет заглянуло жюри конкурса под предводительством начальника райотдела, их глазам была представлена новогодняя композиция, которую следователь Жмурилкин громогласно окрестил: "Здравствуй, год Петуха!" Надо сказать, что после грандиозных размахов в части украшательств кабинетов всех предыдущих служб праздничный декор следаков выгодно отличался минимализмом и строгой локализацией на подоконнике. Жюри долго и молча оценивало коллективный труд.

– М-да, – авторитетно молвил глава жюри. – Что ж, парни старались – это видно.

– Молодцы, ничего не скажешь, – как-то тускло отозвался начальник следствия.

– Нам за это что будет? – по-деловому осведомился Караваев, отрываясь на миг от прочтения очередного опуса о приключениях бравого капитана милиции Андрея Ларина.

– Грамота "За волю к победе", – с легким сомнением в голосе ответил глава жюри…

Эта скоротечная и почти комичная история произошла в 1999 году, незадолго до приснопамятного указа гаранта конституции за номером 306.

Сколько уж лет прошло, но опера, работавшие в ту пору в налоговой полиции Москвы, до сих пор помнят ее до мельчайших деталей.

Многие фигуранты тех событий, и в первую очередь их идейный вдохновитель, давно уже оставили жертвенное служение обеспечению экономической безопасности Родины, но молва о телефоне доверия систематически всплывает в байках оперативных сотрудников, изредка встречающихся друг с другом за рюмкой чая…

Беляков Николай Николаевич, которого за глаза все обзывали Беляш, только что перевелся в полицию из РУБОПа, где он выполнял почетную и очень даже нужную миссию.

Из ментуры он уходил в должности старшего опера и в звании майора. А в полицию (ох, эта вечная нехватка кадров) был принят на должность начальника райотдела аж целым полковником.

Полковников на ту пору на…"…земле" было – по пальцам пересчитать. И все они занимали очень ответственные посты, уходить с которых добровольно ну никак не хотели. Но Николай Николаевич был не из тех людей, кто пасовал перед трудностями и всякими там временными препятствиями.

Ох, и весело же он отмечал свое назначение на должность.

В ту пору его бывший подучетный контингент, абсолютное большинство которого составляли просто остепенившиеся братки, все свои заначки бросили на обеспечение культурного отдыха новоиспеченного борца за народное благо.

Вся округа стоял на ушах, когда Беляш в сопровождении десятка иномарок с сидящими в них многочисленными друзьями и подругами, с шумом, гамом и весельем, под резкие сигналы клаксонов раскатывали по улицам.

Но правду говорят люди, что все хорошее или плохое рано иль поздно кончается. Вот и тот отпуск Белякова незаметно закончился. А когда он пришел в райотдел, то узнал, что по "звонку " из управления буквально накануне отправили на пенсию одного полковника – уважаемого всеми человека, старейшего опера, и в освободившееся кресло первого зама начальника райотдела по оперативной работе, стало быть, пришло время садиться ему самому.

Ох, и обрадовались же этой новости друзья и товарищи, которых с момента назначения становилось все больше и больше. Нескончаемой вереницей потянулись они к кабинету нового зама. С богатыми подарками и просто – с большими и совсем маленькими просьбами.

Еще неизвестно, сколько бы времени продолжалось "чествование героя", но, глядя на все это, непосредственный начальник быстро пресек творившуюся вакханалию, поставив у входных дверей здания райотдела дежурного прапорщика. А от вновь назначенного своего заместителя начальник потребовал дельных предложений по совершенствованию агентурной работы во вверенных ему оперативных подразделениях.

Загрустил Беляш, но делать нечего, надо что-то придумывать.

В такой вот весьма непростой и напряженной обстановке нужно было придумать что-то такое, что многократно подняло бы производительность труда оперативных работников, а заодно и его личный авторитет в глазах руководства.

Долго он думал, но ничего дельного на ум не шло. И решил он тогда собрать всех руководителей оперативных подразделений. Много не говорил, а просто дал всем неделю срока, после чего каждый из присутствующих должен был подготовить в письменном виде свои предложения по совершенствованию повседневной оперативной работы.

Спустя неделю собрал он всех вновь в своем кабинете, и начали те начальнички высказывать глобальные идеи и совсем маленькие идейки. Николай Николаевич слушал их молча, не перебивая, морща при этом нос и топорща свои пышные усы. Все, о чем говорили подчиненные, было вовсе не то, что он хотел от них услышать. Совершенно нет у них ни полета фантазии, ни широты и размаха оперативного кругозора. Так он им и заявил в конце совещания и отправил думать еще неделю.

А поздним вечером того же дня, уходя с работы, проходил он мимо кабинетов сотрудников уголовного розыска. За дверью одного из них услышал приглушенное бубнение. "Уж не водку ли пьянствуют?" – мелькнуло у него в голове. Крадучись, он приблизился к кабинету и резко толкнул от себя дверь.

В кабинете было двое. Одного из них Беляш хорошо знал по совместной работе в РУБОПе, откуда, собственно говоря, и началась карьера самого полковника. Это был старший оперуполномоченный полиции капитан Ищенко. Завидев в проеме двери большого начальника, Ищенко выскочил из-за стола и замер по стойке "смирно". Сидевший рядом с ним человек, державший в руках бутылку "Степной", нехотя повернул голову, оглядел полковника с ног до головы и демонстративно отвернулся.

Полковника здорово задело такое наглое поведение какого-то алкаша, и он с раздражением в голосе обратился к оперативнику:

– Что это у вас тут происходит, товарищ старший оперуполномоченный?

Ищенко еще не успел и рта открыть, как его посетитель, окончательно допивший содержимое, развернувшись на стуле всем телом и громко икнув, радостно закричал:

– Е-мое! Кого я вижу! Неужели Беляков собственной персоной?

Сто лет тебя не видел! Живой! А говорят, ты в РУБОПе. Неужели перевелся? Ну, тогда с назначением тебя!

Раскинув руки в стороны, неизвестный встал со стула и полез было обниматься с полковником. Но стоявший доселе молча капитан Ищенко, резким движением ухватив его за брюки, оттащил назад. Мужик попытался было вырваться из цепких рук оперативника, но, поняв, что на этот раз сила не на его стороне, пробормотал что-то бессвязное и плюхнулся на стул, где только что сидел.

В этот момент Беляков разглядел на его руках красочные татуировки.

– Китаец, это ты, что ли?

– А кто же еще, – обиженно ответил владелец "татушек". – Дожился, что свои уже не узнают.

– Так ты бы эту гадость поменьше б пил, глядишь, и морда была бы немного разглаженная. А так, как сморщенная жопа столетней старухи. До чего же ты опустился? Самому-то не стыдно?

Китаец обиженно надулся, но ничего не ответил. Будь сейчас на месте Беляша кто-либо другой, непременно съязвил бы чего-нибудь. Но с полковником он не хотел ругаться, поскольку тот, будучи еще младшим лейтенантом, спас его от очередной отсидки на нарах.

Правда, Китаец тоже не остался перед ним в долгу. Плюнув на все воровские понятия, подписался на негласное сотрудничество с ментами. Давно уж это было, сколько воды с тех пор утекло. А скольких своих коллег он раскрутил за все эти годы, и не пересчитать.

"Оттаявший" полковник присел за соседний стол и стал расспрашивать Китайца о житье-бытье. Тот, в свою очередь, ударился в воспоминания об их совместной работе.

Николай Николаевич посочувствовал своему бывшему "крестнику " и из вежливости спросил, мол, не обижают ли опера в смысле выплаты денег за проделанную работу.

Посмотрев на Ищенко, Китаец расплылся в улыбке:

– Не-е! Юрок мне справно платит. И суточные, и командировочные, и зарплату. Я ведь давно в "платниках" хожу, и насчет денег у меня все нормалек. Есть, правда, одна проблема. Как надо найти его или хотя бы кого из оперов, это целое дело. Сам понимаешь, деньги в кармане не задерживаются. А как без денег на мобильник дозвонишься? Пытался по городу звонить, говорю:

"Китаец звонит, соедините меня с кем-нибудь из оперативного отдела". А какая-то ссыкуха мне отвечает: "Все опера уехали к вам в Китай с хунвейбинами бороться, звоните им туда через междугородку или по местному китайскому телефону". Юмористка хренова.

Я потом еще несколько раз пытался дежурному звонить. Так вообще на х… послали. Эх, вот если бы был у оперов какой-нибудь такой номер телефона, куда можно было бы без проблем звонить.

Хотя бы даже узнать, нужен я или нет, и то дело было бы. А вообще-то такой телефон и для другого дела мог пригодиться. Вот сижу я, к примеру, в какой-то забегаловке, бухаю и узнаю, что ночью груз левой водки принимают, или наоборот, только что черный нал с рынка отвезли на точку. Был бы такой телефон – звякнул бы я втихаря операм с любого автомата, а все остальное – дело техники. Операм "галочка", а мне лишняя копейка за проделанную работу.

Замолчавший Китаец не обратил внимания, как загорелись глаза у полковника. А у того в голове мгновенно созрел грандиозный план. Это именно то, чего он искал все дни. И ведь ни один опер не мог до такого додуматься, а какой-то забулдыга оказался умнее всех их вместе взятых.

Ай да Китаец, ай да молодец! Спасибо тебе за отличную идею.

Ну, чем не новейший метод оперативной работы…

Начальник районного отдела налоговой полиции, как обычно, с утра собрал в своем кабинете всех руководителей структурных подразделений своего отдела. Так сказать, для обмена информацией по происшествиям, что произошли за истекшие сутки. Суточную сводку происшествий зачитывал его заместитель, а сам он по очереди поднимал своих подчиненных и давал им ценные указания на текущий день.

Планерка была в самом разгаре, как дверь в кабинет вдруг распахнулась и на пороге появился полковник Беляков. Подойдя к столу, он бесцеремонно уселся в кресло и, окинув всех сидящих хитрющим взглядом, задал вопрос:

– А скажите мне, пожалуйста, товарищи оперативные начальники, как часто вам в кабинет звонят ваши агенты?

Все "оперативные начальники" замерли. Кто знает, какой подвох кроется в вопросе Беляша. Скажешь "часто" – обвинит в нарушении конспирации в работе с агентами. А скажешь, что "совсем не звонят", начнет расспрашивать, мол, как вы вообще с ними постоянную связь поддерживаете. Как ни ответь, все одно плохо. И начали все по очереди плести всякую ахинею, из которой следовало, что агенты вроде бы и не звонят на служебные телефоны, но в то же время вроде бы как и звонят. Правда, не каждый день, а так – иногда.

В конце концов полковнику надоело слушать фантазии своих подчиненных, и он рассказал присутствующим о том, что сам только вчера узнал от Китайца. Про Китайца он, конечно, ничего не сказал, а идею о суперновом способе связи с агентами по специальному телефону выдал как собственную, выстраданную и вымученную за долгие, бессонные ночи.

Первым на сказанное отреагировал начальник. Он стал нахваливать полковника, не забывая вставлять в свою речь хитро-мудрые обороты, расхваливая дальновидность и острый ум нового зама по оперативной работе. Остальные присутствующие тоже бросили "по паре копеек" в общую "копилку" заслуг Николай Николаевича. А тот сиял, словно пасхальное яичко на великий праздник.

И с этого дня началось.

Сначала долго думали, как всю эту затею обозвать, чтобы было доходчиво и просто. После долгих мучений пришли к общему знаменателю и решили, что сей новый канал связи с негласными сотрудниками будет называться "телефон доверия". Почему доверия? Да все потому, что существующий телефон дежурной части для этих целей использовать было никак нельзя. Во-первых, дежурка и без того была перегружена звонками, а если туда еще и агенты начнут названивать… Дежурный точно рассудком подвинется, пока свою смену отстоит. Сажать за тот телефон оперов тоже вроде как расточительно. И поэтому было решено применить современные научные достижения в области электроники и кибернетики.

На ту пору в райотделе полиции работал талантливейший мужик, бывший военный инженер-электронщик – Толик. Он-то и изобрел, и не только изобрел, но и спаял какую-то хитро-мудрую электронную штуковину на микросхемах, которая, будучи подключенной к обычному катушечному магнитофону, при звонке автоматически включала на запись тот самый магнитофон. Все, что говорил абонент, записывалось на пленку. Как только абонент клал трубку, магнитофон тут же отключался и автоматически переходил на дежурный режим.

Когда вся эта "автоматизация" наконец-то была сделана, настроена и отрегулирована, Беляш решил ее испытать. Переодевшись в гражданскую одежду, он вышел из здания и, дойдя до ближайшего телефона-автомата, набрал заветный номер.

– Раз, раз, раз! Внимание, внимание, – приглушенно произнес он в трубку. – Производится испытание линии связи телефона доверия. Проверка связи, проверка связи.

Вернувшись, он прямым ходом пошел в тот самый небольшой кабинет, где был установлен магнитофон. А там уже толпилось все руководство оперативных служб. Запись с пробным звонком прокручивали раз за разом, а довольный полковник не мог не нахвалиться новшеством, которое с этого дня будет денно и нощно работать на благо оперов, во вред всему преступному миру.

В тот же день начальник райотдела отдал распоряжение, которое предписывало всем оперативным работникам в течение недели встретиться со всеми своими негласными сотрудниками, коих надо было обучить навыкам пользования телефоном доверия. С этого дня все ссылки оперов на то, что их агенты не могут до них дозвониться в самый нужный момент, отметались на корню. Комната, где был установлен магнитофон, опечатывалась мастичной печатью и каждое утро вскрывалась, для того чтобы можно было прослушать имеющиеся на ленте записи.

Ответственным за ту "комнату смеха", как ее позже прозвали опера, назначили старшего оперуполномоченного по особо важным делам Белагурова. Один хрен, толку от него на прежнем месте работы было никакого. Глядишь, хоть тут себя проявит с положительной стороны.

Так уж получилось, но уехал после всего этого Беляков на какие-то там сборы, которые устроили для вновь назначенных милицейских руководителей, и не было его в Москве с неделю. Все это время Белагуров добросовестно ходил по утрам в "комнату смеха" и проверял, что там такого наговорили агенты. Но, увы, звонков не было вообще.

Засомневавшись в том, что аппаратура работает, старший оперуполномоченный по особо важным делам сходил до ближайшего таксофона и выдал с него контрольный звонок. Ничего подобного, аппаратура работает без сбоев, как ей и положено. На всякий случай доложил обо всем начальнику райотдела. Но тот был занят подготовкой какой-то справки для коллегии и эту информацию пропустил мимо ушей.

Вернувшийся Беляш первым делом решил узнать, как там обстоят дела с телефоном доверия. Но Белагурову докладывать было нечего, и в свое оправдание он показал журнал учета поступивших звонков, в котором не было ни единой записи. Николай Николаевич тут же выпустил пар на бедного опера, но тот перевел все стрелки на начальника райотдела. Мол, докладывал я ему обо всем этом, но реакции с его стороны совсем никакой нет.

Поняв, что любое новшество надо проталкивать в жизнь не уговорами, а подзатыльниками, Николай Николаевич тут же вызвал к себе начальников оперативных подразделений и в доходчивой форме высказал все, что о них думает. А в завершение своей пламенной речи он предупредил всех присутствующих, что утром лично проверит, чьи агенты не позвонят по телефону доверия.

Тот опер, чья агентура останется неокученной, на утреннюю планерку может приходить с заранее смазанной вазелином задницей.

Хорошенькое дельце, на улице уже поздний вечер и домой вроде бы пора идти, а тут надо на поиски своих конфидентов идти, чтобы те бежали к ближайшему телефону и мололи бог весть что, лишь бы только опера поутру не имели бледный вид в кабинете своего шефа. Да и где их в такое время найдешь? Их и днем-то трудно найти, а к вечеру и тем более.

Подумали опера и придумали хитрую хитрость. Никуда они не побежали и никаких таких агентов искать не стали. А просто-напросто сели за телефоны, что стояли у них в служебных кабинетах, через "восьмерку" вышли в город и уже оттуда по нужному номеру позвонили в "комнату смеха".

Фантазиям нет предела, а уж с чувством юмора у оперов всегда было все нормально. Чтобы никто не разгадал их авантюру, они использовали старые, проверенные годами способы звонков от анонимов. И голос изменяли, и носовой платок на трубку клали, и нос двумя пальцами зажимали, и шептали, и сипели, и сопели. Как говорится, голь на выдумку хитра. Но в одном только почти все были едины. Фразы, произнесенные в разные телефонные трубки, были почти идентичными и звучали примерно так:

"Это звонит Серый. Передайте в отдел для опера того-то, что я его буду завтра ждать на нашем условном месте. У меня для него есть интересная информация по реализации алкоголя без акцизов. Встречаемся в тринадцать ноль-ноль".

На следующее утро Белагуров, как обычно, зашел в свою каморку и, небрежно глянув на катушки с магнитной лентой, обомлел.

Бобины ленты на обеих катушках были одинакового размера, а из этого следовало, что за истекшие сутки кто-то умудрился наговорить по телефону доверия аж на целых полчаса. Он перемотал пленку и, взяв авторучку, принялся старательно записывать в свой журнал всю ту галиматью, что накануне наговорили опера.

Планерка началась как обычно – в восемь сорок пять. Окинув присутствующих недобрым взглядом, Беляков вдруг не обнаружил Белагурова, который имел привычку сидеть на самом первом стуле. Это чтоб поближе к начальству. Он снял трубку внутреннего телефона и позвонил в "комнату смеха". По мере того как он разговаривал с ним по телефону, его физиономия стала расплываться в довольной улыбке. Положив трубку на место, Беляш изрек:

– Ну вот! Ведь можем же работать, когда захотим. Аж пятьдесят две информации поступило за вчерашний вечер. Всем, чьи агенты позвонили, ознакомиться после совещания у Белагурова и принять необходимое решение.

Короче говоря, в этот день этаж, где располагались кабинеты сотрудников, напоминал вымершую территорию. Оперативники, получившие "сообщения" в свой адрес, добросовестно кинулись выполнять "просьбы" своих агентов. И только во второй половине дня, где-то ближе к трем часам, народ стал возвращаться в свои родные пенаты. Стас Лещинский, старший опер из отделения по борьбе с незаконным денежным оборотом, накануне умудрился выдать звонки от четырех своих агентов и в тот день вообще не вернулся "с задания". А поутру от него несло таким ядреным перегаром, что малопьющий Баранов, присевший было рядом с ним во время утренней планерки, вынужден был пересесть подальше в угол.

Планерка несколько затянулась, поскольку дотошный Желдак потребовал от каждого сотрудника обстоятельного отчета о том, как проходили те самые встречи с агентами. Врали опера не моргнув глазом. Но врали они весьма убедительно, поскольку в заделе у каждого из них всегда была пара-тройка агентурных сообщений, по которым они еще не удосужились оформить "шкурки".

Наслушавшись своих подчиненных, начальник райотдела сделал вид, что остался доволен их докладами и даже высказал пожелание насчет того, что новый метод связи с агентами через телефон доверия теперь приживется окончательно. И вот, когда опера уже считали, что экзекуция закончилась, Желдак "порадовал " всех неожиданным заявлением:

– Поскольку все это дело новое и пока что еще мало изученное, я планирую провести выборочные контрольные встречи с агентами, с тем, чтобы узнать их мнение о том, как с наибольшей пользой использовать возможности телефона доверия.

Опера сразу приуныли, поскольку поняли, что кто-то из своих уже успел настучать начальнику о вчерашней авантюре, и теперь им нужно было срочно разыскивать тех самых агентов, от чьего имени они звонили в "комнату смеха", чтобы предупредить их о том, чего можно и чего нельзя говорить при встрече с шефом. Побросав все текущие дела, отправились опера разыскивать своих негласных помощников, и на последующих контрольных встречах Желдак остался доволен тем, как агенты в унисон нахваливали новую систему связи со своим "кумовьем ".

Больше всего такой способ связи с операми понравился самим агентам. Теперь им незачем было дожидаться, пока оперативники найдут дырку в уплотненном графике своего рабочего дня и соизволят с ними встретиться, чтобы выслушать очередной бред сивой кобылы, за который нужно было еще и платить с "девятки".

Таинственно произнеся в телефонную трубку пару фраз, не забыв ненавязчиво упомянуть насчет вознаграждения, они довольно потирали руки.

Телефон доверия не успел еще заработать на полную катушку, как произошло событие, которое в корне изменило всю его дальнейшую судьбу.

Уже привыкший к ежедневному утреннему "моциону", Белагуров внимательно прослушал магнитофонную запись, бесстрастно зафиксировавшую все телефонные звонки, поступившие за прошедшие сутки. Обычная рутинная работа. Но что это? Среди потока заявок с просьбами о встрече неожиданно проскочила информация от малоизвестного агента, сообщившего о готовящейся поставке крупной партии осетинского спирта.

Не дослушав запись до конца, опер рванул с докладом к своему начальству. Буквально через пару минут "комната смеха" была битком забита "ответственными лицами" райотдела. Туда же едва ли не за шкирку притащили и опера, чей агент и сделал это сообщение. Молодой опер не на шутку перепугался, когда его начал "допрашивать" сам начальник. Заикаясь, он рассказал о том, что это за агент, когда и при каких обстоятельствах был привлечен к негласному сотрудничеству и с какого боку-припеку он может быть причастен к этой поставке. Дослушав сбивчивую речь опера, начальник распорядился немедленно доставить агента на контрольную встречу и представить перед его светлыми очами.

Доставленный на "кукушку" агент чистосердечно рассказал операм, что накануне днем он пьянствовал со своими приятелями, такими же рыночными торгашами. Во время застолья те бурно обсуждали возможность крупного навара от реализации поставляемой гостями столицы отравы и, жалуясь на нехватку оборотных средств, пригласили его в долю в сем коммерческом предприятии.

Пропив кровно заработанные за день деньги, собутыльники попутно поведали ему, где именно располагается склад.

Госпожа удача сама лезла в руки, и было бы глупо упустить такую халяву. Но для осуществления запланированного не доставало всего лишь одного звена, а именно, как и, главное, на чем вывезти приобретенный товар. Нужен был грузовик, которого, увы, ни у кого из них не было. Да и водителей среди них тоже не было. Они умели только торговать да пить водяру ведрами. Вот и пришли за советом к своему приятелю, совершенно не подозревая, что тот второй год сотрудничает с операми.

В тот же день оперативники облазили всю промзону и, обнаружив тщательно замаскированный под гараж склад, устроили там засаду. Долго ждать не пришлось, поскольку бутлегеры в тот же день договорились с каким-то водилой, которому за работу пообещали канистру спирта. Всех преступников и водилу задержали в момент, когда они загружали машину. А чтобы отвести подозрения от агента, опера запустили "утку", что тайник был обнаружен ищейкой.

Беляш сиял как пасхальное яичко. А как же иначе, ведь это благодаря именно его идее создания телефона доверия было раскрыто такое преступление. Под воздействием эйфории в его голове созрела новая идея. А почему, собственно говоря, не сделать так, чтобы агенты, прознавшие о готовящемся преступлении, не информировали бы об этом по телефону доверия.

Не откладывая в долгий ящик, Беляков пригласил к себе начальника оперативного отдела, которому отдал распоряжение о введении круглосуточного дежурства в "комнате смеха". Опытный опер к этому отнесся с некой долей скепсиса, пытаясь возразить Беляшу о нецелесообразность этой затеи. Да и лишних людей у него не было. А тут, считай, сразу два человека выпадают из рабочего цикла, поскольку один будет сиднем сидеть у телефона, а второй – отсыпаться после суточного дежурства в "комнате смеха".

Но Беляков был настроен весьма решительно и никаких доводов во внимание не принял. В тот же день он добился того, что начальник райотдела узаконил его идею своим приказом. А Белагурова тем приказом освободили от основной работы, назначив ответственным за все, что было связано с "комнатой смеха".

И с этого момента у телефона доверия начался совершенно новый этап. Агенты звонили, дежурный опер заносил звонки в специальный журнал, а Белагуров обобщал наиболее ценную информацию и заносил ее в специальный меморандум, который ежедневно ложился на стол Белякова.

Все бы ничего, но так уж повелось, что у любой хорошей идеи всегда бывает обратная сторона. Вот и с телефоном не обошлось без перегибов. Читая ежедневные меморандумы, Беляш отметил для себя, что не все еще опера и их агенты всерьез восприняли новшество. Он потребовал от Белагурова составить сводную справку, в которой надо было указать количество поступивших сообщений по каждому оперу. После того как многострадальный опер выполнил это распоряжение, Беляков собрал весь оперативный состав и устроил головомойку. Больше всех досталось тем оперативникам, чьи агенты вообще не пользовались телефоном доверия. В конце совещания Беляш пообещал вернуться к этому вопросу ровно через месяц, попутно пригрозив нерадивым операм отстранением от занимаемых должностей с последующим переводом их в физзащиту.

И закипела работа. Телефон доверия трезвонил без умолку днем и ночью. Добавилось работы и Белагурову. Он вынужден был сидеть в "комнате смеха" с утра до ночи, заблаговременно составляя справку-меморандум, которая теперь не умещалась на десяти листах. А народному умельцу пришлось устанавливать в "комнате смеха" еще два магнитофона и аппаратуру многоканальной связи.

Чтобы не иметь неприятностей, оперативники вынуждены были идти на различные ухищрения. Все сообщения, которые получали от агентов, они дублировали звонками по телефону доверия.

Прежде чем писать агентурное сообщение или записку, они звонили на номер и заставляли агента сообщить обо всем в телефонную трубку. Поскольку опера встречались со своими агентами в основном за пределами здания райотдела, то сами звонили по этому номеру и, исказив свой голос, слово в слово зачитывали содержание уже имеющейся "шкурки".

Неизвестно, как долго продолжалась бы вся эта комедия, но на беду Беляшу и его детищу в декабре 1999 года приехал в райотдел грозный заместитель начальника управления по городу Москве.

На выборку заглянул в дела агентов, проверил отчетность по "девятке". Короче говоря, генерал успел сунуть свой любопытный нос во многие дела. Соответственно и бардака он обнаружил нимало, о чем незамедлительно проинформировал Белякова.

Тому бы принять эти замечания как должное и молча проглотить все претензии. Но Беляш решил реабилитироваться и рассказал генералу о новшестве, которое имеется в райотделе, попутно предложив ему посетить "комнату смеха". Так сказать, для наглядности сказанного. Когда Беляш рассказывал и показывал генералу, как осуществляется оперативная связь агентов по телефону доверия, сработала автоматика и из динамика магнитофона зазвучал голос очередного агента, который возжелал сообщить совсем свежую информацию.

Зам только покачал головой и, уничтожающе посмотрев на полковника, заявил:

– И вы еще осмеливаетесь называть эту бредятину новшеством?

Если вся эта самодеятельность не будет сегодня же ликвидирована, отвечать будете лично вы, товарищ полковник. Я вынужден буду доложить директору федеральной службы о том, чем вы тут занимаетесь, вместо того чтобы исполнять приказы, регламентирующие агентурную работу. Это же надо до такого додуматься! Вы хоть представляете, что означают все эти звонки?

Ну скажите мне, каким образом обеспечено закрытие телефонных каналов связи от таксофона до этого самого вашего телефона доверия? Да любой дурак, мало-мальски разбирающийся в телефонии, в состоянии вклиниться в телефонную линию и прослушать всю секретную информацию, что по наивности своей выкладывают агенты. Если вы о себе не думаете, то хоть бы о безопасности агентов подумали. Вы хоть понимаете, под какой удар их подставляете этими дебильными звонками?

Беляков в тот момент был готов провалиться сквозь землю от стыда. Генерал дождался, пока Белагуров отключит всю аппаратуру, что стояла в "комнате смеха", а потом, прихватив с собой книгу учета поступивших от агентов сообщений, удалился изучать ее содержимое.

По завершении проверки зам собрал в кабинете начальника всех руководителей оперативных отделов и устроил образцовопоказательную порку Беляшу за его телефон доверия. Досталось и остальным руководителям, которые своевременно не воспротивились этому новшеству.

Уезжая, генерал пообещал, что все причастные понесут ответственность за серьезные упущения в агентурной работе. Досталось и Белагурову. Выговорешник от начальника налоговой полиции Москвы на целый год отсрочил ему присвоение очередного звания, и что-либо изменить было нельзя. Да и кто же рискнет отменять высочайший приказ? Себе дороже…

Разгар рабочего дня в райотделе. В одном из служебных кабинетов три стола. За первым усталый опер допрашивает задержанного рыночного торговца суррогатным пойлом. За другим его коллега беседует с пострадавшим от этого пойла гражданином.

А третий стол сиротливо пустует. Владельца его с утра никто не видел. товарищи устали отбрехиваться от начальства, уверяя, что старший лейтенант Моторин вроде бы ровно в 9:00 мелькал, а потом куда-то подевался – не иначе как утопал на срочное рандеву с осведомителями. Хотя между собою говорили иное: "пора уж Ромке образумиться… Сколько ж можно бухать по-черному? Как на Новый год ударно заквасил – так до сих пор остановиться и не может, а ведь весна уж!" И вот около полудня дверь распахивается и в кабинет вваливается сам Моторин. При взгляде на него у обоих оперов столбенеют лица, а гости широко ухмыляются, дескать, ну и публика у них тут шатается! Но никакая это не "публика", а матерый и всеми уважаемый опер-налоговик. Вот только харя у него сегодня какая-то перекошенная, на ногах вместо нормальной обуви – домашние шлепанцы. И еще на нем желтая футболка в веселеньких узорчиках и с двумя характерными растянутостями на тех местах, под которыми у любой женщины обычно имеются груди…

Чудно как-то выглядел сегодня старший лейтенант, ей богу!

Может, на почве постоянных возлияний у него крыша поехала?

Как бы сгоряча не перестрелял товарищей из табельного оружия. Опера встревожено переглянулись и вновь уставились на своего коллегу, готовые нырнуть под столы при первой же его попытке выхватить из кармана огнестрел.

– Привет, хлопцы! – тускло проскрипел старший лейтенант, тиснув обоим приятелям руки, а по другим присутствующим скользнув равнодушно-внимательным взглядом.

Свидетель догадливо выскочил в коридор "перекурить". А не имеющий физической возможности оставить оперов наедине барыга затаился на табуретке, дабы случайной репликой или жестом не разгневать слуг закона и не схлопотать ни за что порцию "горяченьких" сверх положенного ему и неизбежного при любом раскладе лимита…

Опера отошли к окну, закурили.

– Братаны, я вчера на работе был? – пуская в форточку дым, поинтересовался Ромка.

А затем уточнил:

– Вы лично вчера в райотделе меня видели?

Коллеги уставились изумленно: не дурака ли валяет? Но не походил старлей на шутника, совсем наоборот: в глазах вдумчивая печаль гнездится…

Не дождавшись ответа, он нетерпеливо переспросил:

– Нет, вы правду скажите: мелькал я вчера или нет?

Опера задумались… Вообще-то вчера провожали всем отделом майора Баранова в центральный аппарат, с повышением.

Водка текла рекой, головы у всех после той попойки трещали – не припомнить. Оба пожали плечами. Ромка понурился.

Один из коллег поинтересовался:

– Слышь, Мотор… ты только не обижайся… Что это за бабская кофта на тебе? Или готовишься к операции по внедрению в ночной гей-клуб?

Моторин недоуменно изучает одежду на себе, щупает ладонями места, некогда оттягиваемые не маленькими грудями, обиженно смотрит вокруг в поисках объяснений: что за хреновина на нем? И вообще, черт побери, что происходит?!

– Может, Ром, ты этим… трансвеститом заделался? – хихикнул другой коллега.

Роман моргает жалобно, типа "ну не помню же ни хрена, а тут еще и вы подкалываете", но сердится не по-настоящему, шутейно, ибо понимает, что сам же и подставился под любителей поржать… Стоит, слегка пошатываясь, вспоминает, шуршит мыслями, бормочет:

– Щас… щас… в башке вертится… Стоп, вспомнил! Ну конечно!

Бежит к телефону, набирает номер, кричит:

– Люсь, это ты? Здорово… Да-да, я это, Рома… Ромка, тебе говорю!

Не узнала? Значит, скоро богатый буду. Слышь, милая, скажи, я у тебя вчера был? Так… так… так… ага… Ну, не загибай, сгущать-то не надо… Да, выпивши был… Виноват, признаю…

Но не в дрезину же! Что?! Ах, даже так?.. Ну-ну… Ладно, стекло я тебе на кухне завтра же вставлю. Блин, да при чем же здесь моя наглость? Просто уставший был… день выпал тяжелый, развеялся маленько… Ладно… Ладно, я сказал! Ты успокоилась? Вот так-то будет лучше… А теперь скажи, в чем я вчера к тебе пришел? А-а-а… Ну, слава богу! Значит, все мое сушится у тебя? Хорошо… А то я, блин, помню ясно, что одежду где-то оставлял, а где – хоть убей… Из головы вылетело. И ксива моя у тебя?! Ф-фу, полегчало сразу. А пистолета нет случайно? Нет… Ага, значит, я его в дежурку сдал. Нет, просто так спрашиваю! Но ты на всякий случай и у себя посмотри: вдруг где-нибудь под диваном валяется. Чего спрашиваешь? Где твоя футболка? Где-где… в Караганде!

На мне, конечно же! Случайно надел на себя, когда уходил, должно быть… Причем тут "допился"?! Ты вообще хоть отдаленно понимаешь, в каком серьезном учреждении я работаю и какие важные вопросы мне приходится решать… Ах, ты все понимаешь?! Так какого… тогда суешься с дурацкими разговорчиками?

Да я жизнью поминутно рискую, я… Ты ж просто не знаешь, что такое настоящая пьянка! Вчера это я еще относительно трезвым был. Все, пока, не буду тебя больше задерживать. Сейчас выезжаю на срочное задание, потом перед начальством надо отчитаться… Буду у тебя через два часа, если не погибну в перестрелке.

Договорились? Чао!

Ромка небольно пинает задержанного ногою так, что тот валится вместе с табуретом (нечего ухмыляться, когда на допросе в полиции находишься, падаль!), наливает себе из графина воду в стакан, жадно пьет. Сообщает коллегам:

– Двинул я… Заскочу в дежурку и проверю, на месте ли табельный пистолет, потом в "Рио Гранде" – опрокину кружку пива, а то башка раскалывается… Если начальство спросит, закончил ли я оформление ДОР, скажите от моего имени, что почти закончил… Вот-вот закончу. А сейчас я, мол, на территории.

Он машет господам офицерам ручкой и убегает. Господа офицеры провожают его завистливыми взорами. Кинуть бы все дела – и пивка хлебнуть… Но – нельзя. Служба… Кто-то ж должен и с экономической преступностью усердно бороться!

С пола поднимают уроненного горе-бутлегера, из коридора возвращают терпеливо дожидающегося свидетеля. Впереди много работы…

Подарили как-то лейтенанту Мартынову на день рождения знатный зонтик из Голландии. В два сложения, полный автомат, ручка из ценной породы дерева, спицы чуть ли не титановые.

И само собой, радость от такого подарка была не совсем полной, потому как не все из приятельского окружения Мартынова знали о его счастье. А находящимися в неведении приятелями лейтенанта были опер Валера, следователь Лососев и большая половина тружеников райотдела налоговой полиции, с которыми Мартынов время от времени сталкивался. И отправился опер делиться радостью с друзьями.

День как раз выдался пасмурный, того и гляди дождик пойдет, потому взятие зонтика при походе в гости было вполне логичным…

– Красное дерево, небось, – заметил Валерик, рассматривая ручку. – Да, буржуи умеют делать.

– Вещь вроде хорошая, – соглашался Лососев, – только надежный ли механизм? Что-то спицы тонкие.

– Тонкие, зато прочные, – деловито заметил Мартынов. – И полный автомат.

Он продемонстрировал, как зонтик впечатляюще выстреливает и складывается обратно.

– Так что не сини… Ладно, я – к Бажанову, поздороваюсь.

Он ушел, великодушно оставив зонтик приятелям и молвив:

"побалуйтесь пока".

Лососев и Караваев проводили его добрыми взглядами, потом коварно переглянулись.

– Дай-ка, Валер, свой дыркодел, – зевнув, сказал следователь.

Одного дырокола было явно мало, и Караваев не поленился – пробежался по соседним кабинетам, потроша дыроколы. Коллеги были рады поделиться с ним конфетти, которое порядком позабивало их канцелярскую принадлежность.

Зонтик упаковали на славу, утрясли, аккуратно скрутили, положили дожидаться Мартынова.

Тот не замедлил явиться:

– Ну все, пора мне. Счастливо.

Опера торжественно вручили ему зонт, пожали руку.

Как только лейтенант удалился, друзья прилепились к окну, чтоб лицезреть его выход из райотдела. Он обещал быть торжественным, так как уже сильно накрапывало.

Мартынов, помахивая зонтом, важно проследовал мимо дежурного на крыльцо. Там, под козырьком, с досадой глядя на дождившее небо, покуривал начальник отдела БНПиНДО – подполковник Свиньин.

– Да, Николаич, погода шепчет, – пошутил Мартынов и, подняв зонт над головой, торжественно раскрыл его.

У подполковника сигарета выпала прямо изо рта. Было от чего…

Они стояли на крыльце райотдела в густом облаке праздничного конфетти. Оно, вырвавшись из недр голландского зонтика, закружилось, запорошило их, прилипая к мокрой одежде.

Откуда-то с боковых окон несся смех Валерика и дикий гогот Лососева.

Мартынов пришел в себя первым, лихорадочно сложил голландца и галопом помчался под дождем за угол – к остановке автобуса…

Подполковник Свиньин, хлопая глазами, возвращался к действительности.

Он согласился бы принять только что произошедшее за сон или видение, но идеальный пустой круг на крыльце, обрамленный россыпью конфетти, и несдержанный хохот подчиненных из окна не оставлял никакой надежды…

Уборщица Настасья, прибирая крыльцо, так оценила выходку оперов:

– Вот же, зенки позаливают и гадют…

А у Мартынова появилась кличка – Санта…

Опер Булкин, по прозвищу Батон, затесался в налоговую полицию непонятным образом. До этого он лет десять проработал фотографом-криминалистом в ментуре, умудряясь при этом полуподпольно содержать видеосалон.

Полуподпольно, потому что салон был типичным коммерческим предприятием, но зарегистрирован не был. Начало девяностых Батон прожил почти как султан Брунея: икра, коньяк, Сочи – весь светский набор прожигателя жизни. А к окончанию девяностых салон протух, работы ментам прибавилось в разы, и Батон, устав фотографировать расчлененку и детские трупы, просочился в налоговую.

Помимо того что он выезжал на всевозможные рейды и проверки, основной обязанностью Батона, как выяснилось, было бухать со связистами. Первую половину дня он откисал в своем кабинете, а после обеда прятался в закутках дежурной части, отхлебывая по-маленькой конфискованный спирт "Рояль". Для профилактики простудных и иных заболеваний, естественно.

Цвет Батонова лица в течение дня мигрировал от нежно-жемчужного, редкой прозрачности перламутра, до шоколадно-свекольного.

Перемена виделась так разительно, что, казалось, мужчина утром выступал в роли живого трупа, а к вечеру готовил себя к роли Отелло. Тем не менее все признавали, что Батон, несмотря на хронический алкоголизм, человек редких душевных качеств.

Как-то раз Караваев зашел в дежурку стрельнуть сигарет.

– Я тебя как раз искать собирался. Мне твой совет нужен очень, – стеснительно произнес Батон.

– Спрашивай, без проблем.

– А как вот можно человеку врезать, чтобы убить сразу или чтобы лежал он так… тихонько?

Витек с удивлением поднял глаза на стокилограммового Батона, на его пальцы сардельками и мясистые кулаки и удивленно спросил:

– В башню бей просто – с твоей массой этого хватит. А тебе зачем это все вообще?

– Да тут один откинулся. Сосед мой. Встретил меня пьяный.

Ну и я тоже нетрезв был. Слово за слово. Наутро он снова меня встречает и говорит: "Что ментяра? Я пока срок тащил, ты мою жену имел во все дыры, как шалаву?" Сказал – послезавтра придет меня убивать.

– Ну, если ты, Батон, не свистишь, то лучше бы мне с тобой поехать.

И особистов в известность поставить. А тебе лучше не выделываться и ствол у Желдака получить.

– Да я и без того залетчик, не до особистов. Постоянно двадцать пять процентов за пьянку срезают. А оперов подпрячь… ну ты-то поедешь, а остальным этот геморрой не нужен. Ну с какого они за меня впрягаться-то будут? Я так смекаю: никто меня валить там не будет, так – побить просто попробуют, вот и спрашиваю. Ствол-то у жены есть, им в прокуратуре их чуть ли не насильно впаривают.

Батону веры не было никакой, конечно. Мало ли что он по пьянке мог отчебучить. Как он пил, так ему не только зеки могли померещиться, но и конница Батыя в родном дворе. Но пару связок попроще Караваев ему показал на всякий случай.

– Вот спасибо, Витек. А то я к Бажанову подошел, а он мне ногой, говорит, в голову с разворота, потом в колено, потом с разворота.

Ему-то хорошо, а мне? Алкашу-то? Ногой в голову… Мне б до яиц-то ее дотянуть.

Да, майор Бажанов тот еще Чак Норрис. Под сто килограммов, ни грамма жира, золотая цепь с палец, чемпион чего-то там и МСМК по стендовой стрельбе. Очень любил с разворота ногой махнуть, как Ван Дамм.

Золото, а не оперативник…

На следующий день опухший и избитый Батон притащил Караваеву в качестве благодарности бутылку водки со словами:

"классные ты мне показал приемчики".

От Жмурилкина и Суренкова (жили они в соседних с Батоном подъездах) стало известно следующее.

Весь вечер Батон усиленно готовился к встрече "гостей", пил пиво и отрабатывал хитрый удар ногой по старому креслу. Естественно, что часам к девяти он уже основательно набрался (это называлось "морально-психологически подготовился") и изрядно разбил голень. В девять зазвонил телефон. Скрипучий голос сказал что-то фольклорное про "сучар ментовских" и кончину лютую. Батон сурово подтянул штаны и вышел в подъезд.

"Синие" действовали по всем правилам: разбили лампочки (хитрый ход, особенно летом, когда темнеет только за полночь), двое ждали этажом ниже, а самый злобный спускался с верхней площадки, нехорошо улыбаясь.

Батон посмотрел на двух сидельцев, поднимавшихся к нему снизу. "Ногой в голову, потом в колено и с разворота", – пробормотал он, раскинул руки крестом, как Иисус над Рио, и прыгнул вниз всей своей водянистой тушей.

"Коленом в голову", – приговаривал он, сжимая сохранившего остатки сознания сидельца за горло и вбивая его затылком в ступени.

"С разворота!" – пыхтел Батон, складывая одного сидельца на другого и прыгая на них с перил. И тут спустился зачинщик всего безобразия… Батон успел перехватить его руку с кухонным ножом и просто тупо начал лупить его головой в лицо, стараясь уронить спиной на ступеньки. Один из сидельцев, весь в крови, поднялся из руин за спиной Батона… Но вдруг…

Ба-бах! В гулком периметре подъезда зазвенел тонкий свист.

Девятимиллиметровая пуля металась по замкнутому контуру, выбивая искры из бетонного пола и лестничных пролетов. Восставший из ада получил рикошетом пулю в бок и скис у стеночки, а Батон инстинктивно перевалился на спину, прикрывшись зеком. Ему казалось в тот момент, что пуля будет скакать по подъезду бесконечно.

– А ну-ка, отошли все на хрен от моего мужа! – кричала в освещенном дверном проеме жена Батона, сжимая в руке ствол. – Я сказала на хрен, петушня сраная! Сейчас каждому по еще одной дырке в жопе сделаю!

И она, как валькирия в пламени молний, спустилась к своему бесконечно любимому, вечно пьяному и такому родному Батону и отдала ему ПМ. Он взял его за ствол и многажды ударил супостата по мерзкой харе. А потом она взяла пистолет обратно и сказала, что не нужно волноваться, что она все возьмет на себя, что он пьяненький и дурачок и что она никогда и никого так не любила. И тоже приложила супостату рукоятью ПМа.

Подъехавшая кавалерия застала идиллическую картину: пара исполняла долгий голливудский поцелуй, стоя на трех окровавленных полутрупах, сложенных стопкой. Мужчину с ног до головы покрывала кровь, а женщина красиво сжимала в руке пистолет.

И это был настоящий хэппи-энд, а не какая-нибудь вам киношная "клюква в сиропе".

Недалеко от штаб-квартиры налоговой полиции открылся не то ларек табачный, не то магазин, в общем, торговая точка. Держал заведение кавказец по имени Султан.

Чем-то не глянулся наш Султан начальнику райотдела. Даже известно, чем. Продал что-то не то кому-то не тому. До оперов довели поручение высокого руководства. Да не тут-то было!

Гость столицы водил дружбу с местным главой муниципалитета, а посему была команда действовать чисто, чтоб комар носа не подточил, строго в рамках закона. В первый день перед открытием у магазинчика уже образовалась небольшая очередь из шести человек – участников контрольной закупки. Каждый сжимал в кулаке пятисотрублевую купюру и жаждал приобрести пачку сигарет или коробок спичек. Сдача у продавца нашлась лишь для двоих.

Претензии остальных клиентов были закреплены в составленном протоколе за нарушение правил торговли. По закону сдача должна быть! Первое предупреждение наш злодей получил. Султан быстро смекнул, экое злодейство хотят учинить над его лавкой, поэтому на следующий день с утра за прилавком стоял уже сам. Хозяин твердо намеревался защитить свою собственность от посягательств. Естественно, запасшись сдачей с любых мыслимых сумм. Успешно отразив с утра атаки нескольких пятисотенных купюр, хозяин совсем было успокоился, что провокации закончились. Плохо он знал наш народ!

Это был лишь отвлекающий маневр, а провокации только начинались…

Ближе к обеду возле точки тормозит черный внедорожник марки "Линкольн". Из-за руля выскакивает "братковского " вида парень:

– "Парламент" есть?

– Есть.

– Три сигареты для шефа! Быстро!

Загадочный и, по-видимому, грозный шеф, скрывавшийся за зеркальными стеклами лимузина, впечатлил нашего торговца, который выдал три сигареты.

И немедленно ему на плечо легла тяжелая рука закона. За поштучную торговлю сигаретами был торжественно составлен протокол, и хозяин получил второе предупреждение.

На следующее утро хозяин бдил аки Илья Муромец. Он твердо знал, что надо ожидать подвоха и твердо намеревался продержаться во что бы то ни стало, ибо третий раз был, как и положено, последним. Но до вечера все было спокойно. Подозрительно спокойно! Напоминало затишье перед бурей. Когда начало смеркаться, у прилавка появилась дама, вид которой не оставлял сомнений в ее профессиональной принадлежности. Размалеванная, как вождь краснокожих. Прокуренным голосом она потребовала:

– Две пачки презервативов.

– Пожалуйста, – хозяин уже порядком устал от бдительности, но все же оставался начеку.

– И пачку "Мальборо", – добавила дама.

Хозяин аккуратно пробил чек и вручил покупательнице.

– Добрый вечер! – в лавке появились сияющие опера.

Владелец обреченной торговой точки еще не понял, на чем именно он попался, но уже почувствовал, что это – конец.

Дама оказалась вовсе не из числа "ночных бабочек", а из детской театральной студии, где ее гримировали два часа. На самом деле ей было всего 12 лет.

И за продажу табачных изделий лицу, не достигшему четырнадцатилетнего возраста, наш недобрый молодец заработал свой третий протокол. И на том сказке (и торговой точке) был конец.

В конце прошлого века, примерно в начале последнего десятилетия, государство обратило свой взор на суетящихся под ногами мелких торговцев. Оно пригляделось, скривилось и родило постановление "О проведении расчетов через контрольно-кассовые машины в мелкорозничной торговой сети". Что в переводе означало: в самом занюханном ларьке и палатке должен стоять кассовый аппарат.

Истекали последние дни "последнего предупреждения" властей. После чего доблестная налоговая полиция получала команду "фас" и должны были начаться массовые акции по изъятию товара, лишению патентов и лицензий.

В радостном ожидании в райотделах готовились к приемке материальных ценностей. Освобождали места, заранее делили объекты, выбирая пожирней.

Как и положено любому постановлению, это было принято через… в общем, непродуманно. В свободной продаже кассовых аппаратов не было. Как не было сервисных центров, не было ничего. Те, кто мог себе позволить, скупали по умирающим государственным магазинам взлетевшие в цене до небес списанные аппараты. А "дяди Васи", обслуживавшие аппараты еще в "Рембыттехнике ", стали нарасхват.

Что могли знать о кассовом аппарате два инженера, волею случая ставшие ларечниками? Только то, что для него нужна бумажная лента, которая, трансформируясь в кассовый чек, отодвигает репрессии налоговиков. А что есть некая связь между кассовым аппаратом и уплатой налогов, они даже и не подозревали. Но новообращенные коммерсанты были технарями и провели аналогии: единственным предметом, за исключением оригинала, который выплевывал подобие чеков, оказался калькулятор с принтером. Чек получался как настоящий.

После выпитого литра знакомый налоговый инспектор, прихватив домой бутылку коньяка, конфеты для жены и тортик для сына, выдал официальный документ. Значилось в нем буквально следующее: калькулятор с принтером "Ситизен" временно, сроком на полгода, признать кассовым аппаратом и разрешить его использование по адресу… в соответствии… и на основании… В общем серьезная получилась бумага. С печатью районной налоговой инспекции. Думается, что удалось ее получить лишь потому, что инспектор, бывший заводской бухгалтер, и сам толком не понимал, что такое кассовый аппарат.

Тем не менее за день до времени "Ч" под хихиканье соседей они выдавали чеки, отпечатанные на маленьком принтере калькулятора.

Первым не выдержал "хазаин" соседнего ларька Ахмед:

– Слюшай, что завтра дэлать будэшь?

Коммерсанты с гордостью достали купленную бумагу. Ахмед, сделав вид, что умеет читать, оценил красоту печатей и пошел куда-то звонить. Через полчаса он появился и сказал, что ему завтра "такой бумага сдэлают, толко машинка очен нужно".

Надо заметить, что в те годы купить бытовую технику можно было только в комиссионках или в подвальных зародышах нынешних технических монстров.

За углом как раз такой и был. И продавались там калькуляторы по пятьдесят долларов за штуку. идти никуда не хотелось, но Ахмед упорно не понимал, за какой угол нужно повернуть. Он был по-восточному убедителен, и стодолларовая купюра, приятно зашуршав в кармане, поборола российскую лень. Будущие воротилы частного бизнеса купили Ахмеду калькулятор, заработав за десять минут сто процентов прибыли от чужих денег.

Через некоторое время Ахмед появился вновь, но уже с двумястами долларами, и наши коммерсанты стали еще богаче. Как оказалось, предприимчивый сосед продавал калькуляторы своим землякам по двести долларов с предоплатой и брал на себя обяза тельства по их регистрации. Гордый кавказский мужчина не хотел ничего слушать о том, что калькулятор это не совсем кассовый аппарат. Ему обещали "сдэлать бумага", и знать он больше ничего не хотел.

Раз десять друзья приходили в подвальчик, где продавались калькуляторы. Глядя на растерянные лица продавцов, они расцветали улыбкой. Их узнавали, было хорошо, и доллары оттягивали карманы. Уже хотелось нанять секретаршу для общения с Ахмедом и мальчика, чтобы бегал в магазин.

Во время одиннадцатого забега к ним подошел управляющий и пригласил в кабинет директора. Секретарша принесла кофе, а директор налил коньяка – мечты сбывались.

– Мужики, – начал директор, – куда вы деваете калькуляторы?

Из эмоциональной речи стало ясно, что калькуляторы с принтером до сегодняшнего дня были не самым ходовым товаром. Держали их для ассортимента. Непонятный ажиотаж навевал на мысль о закупке очередной партии и, судя по темпам продаж, большой партии. Радостно перебивая друг друга, друзья рассказали свою удивительную историю. Директор хохотал вместе с ними.

Улыбалась секретарша.

– Так значит, "кассовый аппарат"? – удивлялся снова и снова директор и заливался счастливым смехом, хлопая себя пухлыми ручками по коленям.

Расставались почти друзьями.

А возле ларька их ожидал Ахмед. Он забрал калькуляторы и вручил деньги за следующую партию. Не спеша выпив пива, коммерсанты двинулись по натоптанной тропе в технический подвальчик.

Вывалив деньги на прилавок, заказали аппараты:

– У вас не хватает, – сказала девочка, с которой ранее не раз мило чирикали.

Девочка, пряча глаза, показала на витрину. Возле калькуляторов лежал новый, наспех выписанный ценник: "Кассовый аппарат "Ситизен", цена 100 долларов".

Стало обидно.

Продавцы опускали к полу глаза и сконфуженно отворачивались в сторону. В общем, болтать надо было меньше. Обиженные, партнеры покинули подвал и вернули деньги Ахмеду.

Однако у Ахмеда оставались обязательства по отношению к своим покупателям. Пришлось взять его за руку и подвести к магазину, на стекле которого уже красовалось огромное объявление:

"Дешевые кассовые аппараты. Всего 100 долларов за штуку". Ахмед купил последнюю пару калькуляторов и больше в тот день никто у него не заказывал. Земляки Ахмеда во всей округе были удовлетворены.

А вечером следующего дня, проходя мимо бессовестно поступившего магазинчика, приятели остановились заинтригованные.

У входа угрожающе клубилась толпа горячих кавказских парней. В руках у каждого было по одному или по два калькулятора. В помещении бурлило, там громко с акцентом кричали. Продавец в белой рубашке судорожно отрывал добротно приклеенный плакатик. Возглавлял это шоу Ахмед, которого с позором изгнали из налоговой инспекции с паспортами всех закупленных калькуляторов.

Он радостно подмигнул друзьям:

– Слюшай, дырэктор савсэм дурак. На окнэ повэсил, что кассы продает, а это савсэм кулкулатор. Его даже налоговая нэ рэгистрирует!

И довольный Ахмед засверкал чудом уцелевшими после аферы золотыми зубами.

– Уже обэщал забрат все назад по двэсти пятьдэсят долларов за каждий. А чтобы не обманивал лудэй. Да?

На втором этаже райотдела, на той стороне, где никогда не бывает солнца, в пропахшем пылью и бедностью кабинете сидели Санек и Валерик. Первый был молод, не женат, беззаботен и смешлив. У второго за спиной была жена с маленьким ребенком, квартира с ее родителями и маленькая зарплата, перед лицом же располагалась бумага с вызовом в городское управление на ковер. На этот раз линчевать оперативников собирались за слабое выполнение очередного постановления об усилении борьбы с незаконным оборотом алкогольной продукции.

Валерик почти рычал только от одного упоминания об этих постановлениях. Его, который старательно и честно пытался выполнять все приказы и распоряжения начальства, какими бы нереальными и невыполнимыми они ни казались первоначально, поставила в тупик бесконечная и абсолютно безнадежная борьба с зеленым змием.

Он потянулся рукой к телефону, чтобы позвонить в налоговую инспекцию, но передумал.

Санек, пряча усмешку, подлил в пожар бензинчику:

– Ты слышал о новых акцизах?

– Что?

– Акцизы новые на водку: опять повысили…

– Ах, мать… И как прикажете бороться?

– Думай, тебе через неделю отчет держать.

И Валерик думал, давно думал, хорошо думал.

С незаконным оборотом "спиртосодержащих веществ" в районе дело обстояло катастрофически. Железные ряды бутлегеров множились и закалялись день ото дня. Всяких нытиков и рохлей самогонная среда перемолола и выплюнула, изжевав. Оставались заматерелые, способные оставить с носом любую проверку, и даже две одновременно.

Мало того, чтобы его наказать, надо, чтобы торговец паленым пойлом был предпринимателем. А физическое лицо наказать нельзя! Умные люди, кто даже и по дурости свидетельства получили, как только разобрались, что к чему, тут же стройными колоннами отправились сдавать презренные бумажки обратно. И вышли из-под хилых щупалец закона.

Мало того, при оформлении протокола нужны свидетели и понятые. Понятых найти невозможно.

Пробовали хануриков из КПЗ в обмен на освобождение подсылать, чтоб они потом свидетельствовали. Несколько раз получилось. однако потом, как в сказке, всех подставных почему-то узнавали в лицо. Так что однажды один из "свидетелей" пришел к райотделу и сцену устроил, что ему жизнь сломали: никто водку не продает ни в какую!

В девственно чистое для любой глупости время начала реформ недальновидные предприниматели торговали суррогатом прямо в магазинах, днем. Тогда ловить их было легко и приятно. Изымали все на ответственное хранение до выяснения, отправляли один экземпляр в город на экспертизу; экспертиза шла долго, по шесть месяцев. К этому времени составляли акт об уничтожении спиртосодержащей жидкости путем выливания в канализацию; райотдел гудел, а потом получали бумажку из экспертизы, что жидкость водкой не является. И все было хорошо.

Со временем в магазинах все поумнели: левая водка из них исчезла. Все проверки – хоть плановые, хоть внезапные – приводили к одному: к нулю. В результате отчетность по борьбе с незаконным оборотом оставалась нулевой.

Управа недоумевала, руководство требовало. Санек зарылся в нормативные документы, пробовал разные схемы. Но независимые юристы как бы даже с садистским удовольствием разбивали его схемы в пух и прах. Он впадал в отчаяние, начальство грозило лишением премии. Без премии его убогая зарплата стремилась к бесконечно малой точке.

В пришедшей из управы депеше, помимо требований объяснений по поводу безрезультатной работы, был и пункт второй, крайне неприятный. Областное руководство предлагало отчитаться о движении изъятой и конфискованной алкогольной продукции, находившейся в незаконном обороте, со дня начала этой безвыигрышной компании.

Валерик запросил данные для сверки с районной налоговой; они тоже подавали такой отчет, и наверху данные сопоставляли. Разница в оценках достигла трех ящиков водки. Договориться с налоговой не удавалось: там водкой занималась женщина, помешанная на законности и точности, как будто бы это кому-то требовалось.

За такой разрыв, как чувствовал Санек, ему запросто могли указать на неполное служебное.

Смешно до слез, но факт!

Валерик поднял голову.

– Что за женщину взяли на рынке?

– Обыкновенная женщина. Двадцать два ящика самопала.

– Надо завести уголовное дело.

– А как? Ни понятых, ни свидетелей! Инспектора из налоговой не могут быть свидетелями – было же разъяснение прокуратуры!

– Если очень хочется, то можно. Заводи дело, в отчет нужно.

Хоть что-нибудь! Понимаешь!

– Да ладно, Валер, заведу, конечно.

– Заводи и вызывай на допрос. Начинай прямо сейчас.

Валерик заканчивал составлять очередной план борьбы с алкоголем, а Санек рисовал на тетрадном листе чертиков. Они безобразно улыбались, махали хвостами и высовывали раздвоенные языки.

– Опять ехать в рейд по водке! Тошнит меня от нее уже, тошнит.

Опять по магазинам ходить, где я всех продавцов уже по именам знаю. мало того, я знаю, у кого, что и на какой полке стоит. Ну что там можно найти?!

Валерик вяло выслушивал стоны своего коллеги. Они уже превратились в обычный ритуал перед каждым выездом на проверку порядка оборота зеленого змия совместно с налоговой инспекцией. Вообще-то он предпочитал бы ездить один. Были у него знакомые девчонки в отдаленных магазинчиках, с которыми можно было посидеть, пивка попить в рабочее время, а потом спокойно возвращаться к жене с чувством полученного украдкой удовольствия.

К большому сожалению, ввиду безрезультатности таких поездок начальник милиции перестал выделять ему на это "баловство " лимит горючего, в результате чего поездки остались только совместные с другими контролирующими органами; и уже не посидишь, не отдохнешь душой, а только приходится отводить глаза от недоуменных взглядов хорошеньких продавщиц.

Валерка и Санек собрались было пройтись до налоговой инспекции, но… текучка заедает!

Какая-то сволочь донесла начальнику райотдела, что рабочие автобазы по ночам перегружают фуры с левым алкоголем. Караваев подозревал, что сволочь эта – Крот, но подтверждений не имел. Собственно, ничего плохого в самом факте такого доноса не было. Как не было и ничего нового: что на автобазе нечисто, в отделе знали все. Но подобный донос иногда мог иметь печальные последствия для личного состава. И на сей раз имел!

Желдак раздобыл где-то прибор ночного видения и назначил очередную свою операцию. В качестве исполнителей ему подвернулись под руку Валерик и не ко времени вышедший из кабинета покурить Караваев. Им предписывалось провести нынешнюю ночь в корпусе напротив автобазы, наблюдая.

В качестве отдельной боевой единицы им был придан следователь Лососев, который без дела мотался по райотделу. Все свои материалы он распихал по коллегам, готовясь через пару дней убыть в отпуск.

Следак долго и занудливо пытался доказать начальнику, что его никак нельзя посылать на подобные операции, поскольку от этого страдает его основная работа – расследование тяжких налоговых преступлений…

В общем, говорить долго и правильно бывший профессиональный комсорг умел. Желдак не нашел ничего возразить по существу, поэтому, скорбно выслушав Лососева в пределах, определяемых его должностью, сделал вид, что сии речи к нему не относятся, и заключил:

– Значит, поняли: не спать, в карты не играть, байки не травить.

Выступайте!

После чего быстро убежал по делам, не дав следователю продолжить свою речь. Нерастраченные запасы занудства пришлось выслушивать Караваеву.

Идти "в разведку" с Лососевым оказалось сущей пыткой.

Конечно, о том, чтобы покемарить в засаде, не могло быть и речи. В карты следак не играл. А что касается баек, то Караваев попробовал было, но убедился на собственном опыте, какие моральные страдания доставляет отсутствие у человека чувства юмора. Причем не тому, у кого оно отсутствует, а его собеседнику. Поэтому через несколько минут в комнате, где они засели, установилась тягостная тишина.

Через полчаса, несмотря на холод из приоткрытого окна (через стекло пользоваться оптикой оказалось невозможным), Валерик начал клевать носом, то и дело вздрагивая и просыпаясь.

Очнувшись в очередной раз, опер с удивлением обнаружил, что перед автобазой стоит фургон. Какие-то личности, негромко матерясь, вытаскивали из кузова ящики и несли их внутрь базы. Валера припал к прибору ночного видения, но никаких подробностей не разглядел и кинулся будить Караваева. Тот дрых, откинувшись на стуле.

– Вставайте, принц, нас ждут великие дела!

– Кто-кто?

– Воры приехали!

Они поскакали по темной лестнице вниз. В вестибюле, к счастью, задержались ненадолго. Вахтер сладко спал на раскладушке, укрывшись двумя ватниками, а ключи от входной двери лежали на столе. Отомкнув двери, соратники по несчастью выскочили на улицу и заметили удаляющиеся огни грузовика. Перед входом в автобазу никого уже не было.

– Кранты, – заметил Караваев. – Кажется, снова мимо.

– Начальнику докладывать будем? – поинтересовался Лососев.

– Надо посмотреть внутри, – кивнул опер на территорию автобазы.

Они перелезли через ворота. Прислушались и уловили слабые голоса и какое-то шебуршение за одними из ворот гаража.

– Туда! – шепнул Валерик.

– Ты оружие взял? – спросил Лососев, неохотно трогаясь вслед.

Сам он пистолета не носил, как-то признавшись, что больше всего на свете боится его потерять.

– Взял, взял, – успокоил его опер, ощупывая под курткой кобуру.

Ворота оказались не заперты. Зайдя внутрь, сводный отряд налоговой полиции увидел двух характерного вида работяг, суетящихся в углу с куском брезента. Вошедших они не заметили.

Убедившись, что больше в гараже никого нет, Караваев ткнул одного из работяг в спину черенком перочинного ножа (этот инструмент всегда хранился у него в кобуре) и негромко сказал:

– Руки вверх, работает налоговая полиция. Стреляю без предупреждения!

Лососев, проявив совершенно неожиданную сноровку, надел на второго злодея наручники, порвав при этом Караваеву задний карман брюк.

– Сдаемся, не стреляйте! – заголосил один из работяг. – Это не мы украли! И вообще мы их первый раз видим!

– Вот и отлично, – миролюбиво согласился Валерик, заглядывая под брезент. – Сейчас пройдем в отдел, там все напишем, а потом суд решит. Вперед, голуби!

Другому голубю связали руки ремнем Лососева, и опер повел задержанных в отделение, цепко придерживая их за плечи. Следователь столь же цепко придерживал свои брюки. Величавое шествие, однако, прервалось совершенно неожиданно. Когда вышли за ворота, в конце проезда показались две яркие фары – автомобиль приближался на полной скорости. Витек машинально оглянулся – сзади тоже накатывала машина. Дело принимало серьезный оборот: слева возвышался забор автобазы, а справа свободу маневра ограничивало здание с раскисшим газоном перед окнами, в котором уже увяз Лососев, запутавшись в некоторых предметах своего туалета.

Караваеву не хотелось лезть в болото. Кроме того, прибывшие не слишком напоминали мафиози, а за ветровым стеклом одного из налетающих автомобилей опер разглядел мигалку. Поэтому он лишь развернул плененных, прикрывшись ими с обеих сторон, и стал ожидать развития событий.

Из подъехавшего "москвича" выскочил почти квадратный человек в кожаной куртке. Квадратным он казался не из-за широких плеч, а, скорее, из-за маленького роста. Он сразу же направил на Лососева пистолет и прокричал:

– Граждане расхитители, вы окружены! Бросайте оружие, суд учтет ваше содействие следствию!

Некто, сидевший с другой стороны "москвича", сделал попытку претворить эту угрозу в жизнь, но дверца с его стороны не желала открываться. Видно было, как машина, поскрипывая, раскачивается из-за его усилий. Из остановившегося с другой стороны ослепительного "мерседеса" одновременно вышли двое в форме ГАИ и по колено завязли в газоне. Один из гаишников, увязший сзади, вскинул автомат и передернул затвор.

Караваеву надоел весь этот цирк. Он резко пригнул задержанных к земле и двумя пальцами достал ксиву.

– Налоговая полиция Москвы, старший оперуполномоченный Караваев!

Гаишник тем временем выкопался из газона и пытался крутить руки Валерику, который старательно загораживался от него удостоверением.

Лихие налетчики на древнем "москвиче" оказались сотрудниками транспортного отдела ОБЭП. Для содействия им выделили экипаж автоинспекции.

Старший из городских оперов убрал оружие и взялся за задержанного работягу:

– Где товар?

Тот мычал нечто нечленораздельное.

– На базе, в первом боксе, – ответил за него Валерик.

Маленький торопливо покатился по направлению к гаражам.

С расстояния он очень напоминал колобка, поблескивая лысиной в свете фар.

Вернулся сияющий колобок и распорядился сегодняшнюю операцию считать совместной и удачной. Оказывается, они накрыли крупную партию левого спирта.

В отделение не поехали. Опираясь на народную мудрость "Что не видно глазу, не огорчает желудка", налоговики и обэповцы стали составлять бумаги на месте.

Пока другой сотрудник занимался составлением документов, Долотов, кругленький майор, разговорился с Караваевым.

Поведав о существе операции, пожаловавшись на бессонную ночь и на жуткий автотранспорт (выделили гаишный "мерседес" и к нему будто в нагрузку "москвич"-развалюху с хлопающими на ходу крыльями), он сообщил недавнюю узковедомственную сенсацию.

Начальник Московского управления БЭП пробил через высшее начальство очень смелый эксперимент. Именно эксперимент, а не операцию, поскольку целью было исследовательское любопытство, и не более.

На неделю из различных подразделений управления выделили нужное (достаточно большое) количество сотрудников и приставили по одному к каждому из инкассаторов телефонов-автоматов.

Ровно неделю офицеры милиции ездили вместе с телефонистами, внимательно следя за их работой. Конечно, страшно нерационально использовать кадры таким способом, но уж больно любопытно было, какой выйдет результат. И результат вышел.

И неслабый. За отчетную неделю собираемая с автоматов выручка возросла в 2 раза против среднего! За все последние годы в нашей экономической науке не проводилось равного по смелости эксперимента.

Договорившись, что каждая из сторон опишет в рапортах действия смежников в наилучшем виде, коллеги расстались, сойдясь на мнении, что воровали, воруют и будут воровать.

Обэповцы уехали на своей колымаге, а налоговые полицейские направились в контору, справедливо сочтя свою засаду оконченной.

Оперсостав условно можно поделить на три категории: "романтикиэнтузиасты", "циники" – те, кто идет, четко понимая, как и где можно заработать, и третья, наиболее многочисленная категория действует по принципу "не умеешь ничего – иди в органы ".

Первые приходят с горящими глазами и желанием раскрыть если не все, то хотя бы наиболее значимые преступления. Но вскоре они понимают, что беготня с пистолетом – это лишь сотая процента в оперативной работе. "Чем больше бумаги, тем чище… личное дело". Постепенно рвение сходит на нет. Между тем из таких "энтузиастов", при условии что они попадут к хорошему начальнику, получаются наиболее грамотные следователи и опера.

Хотя бы потому, что они развиты интеллектуально и часто имеют за спиной престижный вуз. Узнать их можно по изможденным лицам, скромной одежде и часам. Если вы попали к такому сотруднику в качестве подозреваемого, вам не позавидуешь.

"Циник" подходит к службе без иллюзий, шашкой махать не рвется. Как правило, у него свой гешефт (а то и не один), что позволяет ему жить гораздо лучше, чем остальным работникам системы.

Тип третий – "тупица". Это самый страшный человек для всей системы, поскольку, обладая неуемными амбициями и громадным комплексом неполноценности, он использует полученную власть для самоутверждения. Дурак с претензиями опасен прежде всего для своих. Правда, ужас ситуации в том, что нередко именно представители третьего типа дослуживаются до начальников.

Почему – об этом ниже.

Отсев наиболее толковых и честных сотрудников происходит в первые 5-7 лет службы. Хмурый человек в кожаной куртке, с папкой (выдает профессиональную принадлежность не хуже пистолета), взгляд пронзительный, оценивающий, походка уверенная. глядя на него, возникает подспудное ощущение то ли силы, то ли опасности. С такими типажами встречался каждый. Называется "оперативник нормальный".

А вот менее узнаваемый портрет. Одет в дешевый костюм, лицо усталое, взгляд скользит по вам, но ощущение странное: то ли вас отсканировали и сочли недостойным внимания, то ли решили, что к одушевленным существам вы отношения не имеете.

Это типичный портрет "земляного" следователя, или дознавателя.

Для него вы – протокол допроса то ли свидетеля, то ли подозреваемого. Посмотрев на вас, он уже примерно знает, сколько листов будет в уголовном деле. Это фиксируется непроизвольно, мимоходом.

Думает он в это время примерно следующее: "Устал… завтра хоть и суббота, но придется тащиться на работу… деньги… жена хотела купить сапоги, а на что… дома осталась тысяча… сегодня 9-е, зарплата 20-го… Вчера на совещании опять мозги компостировали, рассказывая, что мы не работаем… как это достало… пусть сам попробует – боров раскормленный… сам на совещание на джипе приехал… где деньги берут… блин, взятку, что ли, взять… ну уволят, так хоть отдохну по-человечески… напиться, что ли… нет, вчера пробовал – только хуже… ладно, компромисс: две бутылки пива и спать…" Многие опера в разговоре по душам признавались: мысль пойти на преступление хоть раз, но посещала их. Объясняется это просто: денег нет, уважения нет ни со стороны начальства, ни со стороны тех, кого пытаемся защитить, собирая налоги в казну, а пашем не менее 12 часов в сутки.

Тогда как те, кто пришел в органы ради неофициальных заработков, живут как люди, во всяком случае, не бедствуют.

Как правило, рядовой опер, следователь, офицер отдела налоговых проверок пашут не поднимая головы. Причем по милости начальства большая часть рабочего дня – это мартышкин труд.

Так что не нужно удивляться, когда толковый, молодой, образованный сотрудник, не желающий "доить" торговцев на подшефной территории, уходит из органов с капитанской-майорской должности. Мотивов продолжать службу у него почти не остается. А существующая система практически не оставляет "романтикам" возможностей для карьерного роста: сами они напомнить о себе постесняются, а более проворные про них не вспомнят. Поэтому дольше всех в органах остаются либо "тупицы", которым некуда идти, либо "циники", которые умеют кормиться с должности.

"Циник" будет, как хороший крестьянин, содержать свое хозяйство в порядке. Ему невыгодно привлекать к подшефной территории внимание оперативных служб, поэтому выполнять свои обязанности он будет без души, зато качественно. С серьезным криминалитетом у него, как правило, негласная договоренность:

"Вы не гадите на моей территории, за это я вас не трогаю". К несчастью, когда "циник" получает повышение (как правило, достаточно быстро), территорией заработка становится весь район или область. Самое страшное в этой ситуации то, что такая территория является базой для действительно серьезного криминала, его устраивает отсутствие внезапных проверок и молчаливое попустительство.

В главк, городское или областное управление "циники " идут неохотно – для них важна связь с "землей".

К тому же должность опера, хотя и подразумевает серьезные полномочия, сопряжена с большим риском. Дело в том, что, по сути, каждый опер ходит под статьей. Во-первых, за любым сотрудником числится энное количество незарегистрированных преступлений и незаконных отказов в возбуждении уголовного дела. Увы, невзирая на заверения официальных лиц об изменении принципов отчетности, о прекращении кар и поощрений по "галочкам ", изменений мало. Квалификацию человека зачастую попрежнему измеряют лишь цифрами. Начальство ведь не в глаза будет смотреть, а в бумаги. Во-вторых, любая агентурная работа является занятием сомнительным. Следователи из прокуратуры могут истолковать контакты с информаторами как укрывательство и крышевание.

Уставшие от потрясений рабочего дня, Караваев вместе с Бажановым праздно шатались вдоль киосков, с интересом изучая наклейки продуктов алкогольного искусства. Чувствовался взгляд профессионалов, привыкших дегустировать продукт печенью.

Опытный майор некоторым пузырям кивал как старым знакомым, на другие смотрел удивленно, третьи вызывали мрачные воспоминания. Он почти физически осязал всю мерзость содержимого, скрытого под нарядной наклейкой.

Одна бутылка вызвала в нем бурю негодования.

– Кто хозяин? Сертификат качества есть? – толстый палец уперся в стекло.

– Какой сертификат, зачем сертификат?

Здоровый кавказец в кожаной куртке пытался косить под дурачка. Его глаза стали расширяться от ужаса, когда опер одним движением выхватил из-за витрины бутылку и элегантно разбил ее об урну.

– Пр-р-родаешь отраву! – прорычал Бажанов, морщась от резкого запаха сивухи с привкусом аромата ДДТ.

Та же участь постигла вторую бутылку. И снова дух запрещенного Женевской конвенцией отравляющего вещества поплыл над урной.

– Прекрати! – поморщился Караваев. – Позвони в торговую инспекцию, пусть приедут, разберутся, пока мы здесь. Народ потравишь…

– Лады, Борисыч.

Майор всегда ценил конструктивность и, главное, законность при решении подобных проблем. Сам он больше полагался на классовое чутье, подбирая под свою интуицию статью Уголовного кодекса.

Чутье его подводило редко. Но когда подводило, ошибка оставляла неизгладимый след в личном деле. Если бы кадровики обладали литературным даром, синие корочки с золотым тиснением "КГБ СССР" и надписью на машинке "Бажанов Александр Михайлович " можно было бы читать как роман.

К сожалению, люди, связанные с оформлением дел, лишены чувства вечности. заваленные горой бумаг, живя одним днем и сиюминутными заботами, они только оставляют штрихи в личных делах сотрудников. Характеристики унылы и однообразны, аттестации можно было бы разделить на три категории, квалифицирующие офицеров: отличный, хороший и не очень хороший.

Но дело Бажанова имело не штрихи, а шрамы, достойные настоящего бойца. По этим шрамам можно было, как по кольцам могучего дерева, не только определить возраст, но и открыть целую эпоху в жизни поколения оперов. Эта эпоха изобиловала множеством пикантных фактов, ставших легендами. И мало кто знал, передавая их молодым, что многие из них связаны с его именем.

В органы государственной безопасности Бажанов пришел в середине восьмидесятых, когда уходили мамонты оперработы, оставившие после себя вполне зрелую поросль. Опыт и азарт создали уникальную породу опера, сутью которой был не только долг, но и то, что называется кураж. Без куража нельзя решать оперативные задачи, кураж будит воображение и рождает нетрадиционные идеи. Без куража нет настоящего опера, как не может быть испытателя, каскадера, исследователя.

Оперативная хватка, как утверждают настоящие бойцы, знающие майора, родилась раньше его самого. Она была всегда нацелена на конкретный результат, что вызывало уважение руководства и зависть недоброжелателей. В прошлые годы, "при коммунистах", ему было работать легко и комфортно. Он знал, что сзади надежный тыл, и если он ошибется, его накажут, но не сдадут. Он знал, что специальная служба работает там, где существует один из главных принципов: "не попадайся", то есть в узкой щели между правом и бесправием, на грани фола. А потому спецслужба должна работать четко, жестко, выверено и спокойно.

По части жесткости Бажанов лукавил. Охоту к ней ему отбили быстро и навсегда.

Еще будучи лейтенантом, он принимал участие в задержании крупного валютчика – бестии хитрой и опасной. Выстроенная система дала трещину, в которую тот и ушел, поставив карьеру основного разработчика на край пропасти.

Не одна группа наружки моталась по адресам, пытаясь взять объекта. Но провидение пало на Бажанова, который его вычислил.

Валютчик был действительно крупный, но внешне маленький и тщедушный: плюнь – и развалится.

Этакий бальзаковский Гобсек. Однако будущее светило оперативного сыска в чине младшего оперуполномоченного жестко взял его на улице Стромынка, скрутил и швырнул в машину. А потом, въезжая во двор, не рассчитав траекторию, так разбил две конфискованные машины, что крупнейшая фигура в мире фарцовки в буквальном смысле наложила в штаны и лишилась дара речи.

Наибольший эффект на него произвели разбитые машины во дворе территориального отдела КГБ. Заговорив после часа нервного молчания, он сдал всех "своих" изумленному следователю, сформулировав свое признание коротко и емко: "Я видел, что вы сделали со своими машинами… Если вы свои машины не бережете, то что бы вы сделали со мной?" Его слова стали пророческими: валютчик получил на полную катушку – тогда с ними не церемонились. Бажанов же стал объектом для критики надолго.

По прошествии нескольких лет молодой партнаправленец, назначенный на должность начальника отдела, все перепутав, как генерал из анекдота, на инструктаже, под дикий чекистский хохот заявил буквально следующее:

– При задержании подозреваемых прошу быть корректными и вежливыми. Делать все тактично и без этого… А то был у нас случай, когда один молодой сотрудник так переусердствовал, что наложил в штаны… Пришлось списывать машину.

От такой интерпретации Бажанов аж взвыл. Несмотря на застенчивость, испытываемую в присутствии большого начальства, он все-таки сделал некоторое вызывающее уточнение.

– Товарищ полковник, вы неточно изложили ситуацию.

Зал замер.

– Дело было не на задержании, а на инструктаже. Конфуз произошел с человеком, который, разъясняя задачи профессионалам, говорил о вещах, в которых ничего не понимает.

Зал взорвался аплодисментами. Ликованию масс не было предела.

Ремарка лейтенанта потрясла моральные основы службы. За нее он чуть не поплатился всем, что у него было (а не было ничего), но приобрел необычайную популярность. Более того, когда полковник хотел его "скушать в партийном порядке", все как один проголосовали против взыскания, за что отдел приобрел репутацию неблагонадежного.

Возможно, возмездие свершилось бы позже, но, к счастью, нелюбимый выдвиженец исчез так же, как появился.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения начальства, тоже не любившего подобные НЛО (неизвестно откуда залетающие объекты), была история с шифровкой, ставшая легендой поколения семидесятых.

Однажды на подпись этому коммунисту-руководителю принесли документ. Любивший поволынить с подписью, исходя из своего правила "документ должен вылежаться", он пытался оставить бумагу у себя. Однако настырный Бажанов, у которого всегда все горит и все сырое, привел, казалось бы, последний аргумент:

"Нельзя оставлять – это срочная шифровка".

Глянув на него отеческим взглядом сквозь очки из цэковской аптеки и всем видом показывая, что уличил мальчишку в непозволительной шалости, он изрек историческую фразу: "Шифровка, говорите? Вот зашифруйте, тогда подпишу!" Остолбеневшему оперу крыть было нечем. Вернувшись в отдел, он передал изумленной публике, уже привыкшей не удивляться тому, что касалось их партайгеноссе, состоявшийся диалог.

Хохот стоял в течение получаса, после чего распоясавшиеся опера сочинили некую абракадабру из набора цифр. Перекрестив своего товарища и боясь самого худшего, они отправили его на доклад, который состоялся необычайно скоро. Еле держась от душившего смеха, гонец положил на стол подписанный бред. Подпись была размашистая и витиеватая.

Бажанов был отомщен.

– А ну, иди сюда, – майор заскорузлыми пальцами зацепил две ноздри продавца и ловко выдернул его через маленькое окошко наружу.

– Фамилия, имя, отчество?

Блестя от негодования зрачками, несчастный на ломаном русском языке стал вполне профессионально давить слезу, уповая на интернациональные чувства. Он рассказал про беженцев, про отсутствие крова и документов, оставленных там, на родине.

– Короче, – Бажанов прервал декламацию ненаписанного тома "Хождения по мукам".

– Если еще раз поймаю тебя за продажей этого пойла, пеняй на себя. Два часа срока, чтобы этого дерьма здесь не было. В противном случае, смею заметить, что ни я, ни мой товарищ шутить в рабочее время не умеем, эта богадельня, – Бажанов обвел глазами стеклянные ларьки, – прекратит свое существование. Слово офицера КГБ.

"Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник…" – сказал как-то Иван Андреевич Крылов. И был, безо всякого сомнения, прав.

Началась удивительная история изъятия глубокой осенью 1996 года. В один солнечный осенний денек заявляется в бухгалтерию человек в штатском. По нему было сразу видно, что без погон на плечах ему и передвигаться-то сложно. Будто силы мирового тяготения недостаточно. Так и норовит каким-нибудь тяжелым предметом себя к земле прижать, чтобы не взлететь случайно.

Портфель у мужичка тяжеленный и раскормленный. Вроде не только бумаги в нем находятся, но еще и кирпичи. Человек сразу заворачивает в кабинет главного бухгалтера, решительно и су рово садится на стул и без преамбулы представляется: "Я капитан налоговой полиции… Прибыл к вам для изъятия всех документов, относящихся к производственной деятельности Перовской плодоовощной базы. Извольте мне накладные и счета из архива предоставить ".

Бухгалтерша, на ходу глотая валидол, спешит в архив. После довольно долгих поисков обнаружилось там с десяток накладных и счетов, подшитых в папки "Реализация" по месяцам. Полицейский все это время нависал над ней суровым укором, будто подозревал в попытке утаить какую-нибудь бумажку.

Итак, нужные папки извлечены с пыльных стеллажей и доставлены в бухгалтерию. Дальше начинается самое интересное.

Капитан берет в руку лезвие и вырезает накладные и счета из подшивок, аккуратно складывая в свой неподъемный портфель. Закончив процедуру, полицейский собрался было уходить. На робкие попытки возразить, что необходимо хотя бы ксерокопии документов прежде снять, поместить их в соответствующие папки и составить акт изъятия, капитан удивляется настырности и заявляет:

"Зачем это нужно? Ведь я же для дела документы забрал.

У нас послезавтра суд. Нужно накладные и счета к делу приобщить ".

Ссылки на обыкновенную житейскую логику, подсказывающую, что такую процедуру, как составление акта на изъятие документов, необходимо проделать, поскольку кроме налоговой полиции имеется еще и налоговая инспекция, которая каждый год перед сдачей баланса трясет всех как грушу, действия не возымели.

Призвав на помощь генерального, бухгалтеру с большим трудом удалось уговорить капитана разрешить снять копии с документов. А вот акт изъятия он так и не написал, сославшись на нехватку времени. Только его и видели. Главный бухгалтер аж посерела от злости. Что теперь делать? Ведь без этого акта копии – всего лишь бумажки, не больше.

Прошла неделя. Суд уже должен был состояться, но, вероятно, его перенесли, поскольку наш героический капитан осчастливил своим присутствием предприятие уже после назначенной судной даты. Появился он в бухгалтерии в совершенно жутком расположении духа.

Извлек он из своего тяжеленного портфеля с кирпичами две видавшие виды копирки, подложил под чистые листы и приступил к написанию акта. В ответ на предложение все на компьютере быстренько набрать он так посмотрел на сердобольного доброхота, что стало очевидно – для него и калькулятор слишком замысловат в использовании. А вот просить кого-то набить текст капитан посчитал ниже своего достоинства. Сочинял полицейский бумажку часа три. Он кряхтел, бесконечно пил воду из чайника, периодически ходил по кабинету. Видно вспоминал, какие бывают буквы в русском языке. Два раза он даже рвал с ожесточением почти готовый документ. И все-таки капитан смог к концу рабочего дня совершить подвиг.

Читать такой опус без хохота было просто невозможно, генеральный директор сумел подавить в себе вредные привычки, насаждаемые Ожеговым и Далем. Перепечатывать набело этот бред он посчитал моветоном и подписал акт, все три одинаково смешных экземпляра.

Но история на этом не закончилась.

Прошло месяца три-четыре. Уже весной 1997 года в раскрытые двери бухгалтерии донесся примерно такой разговор. "Я капитан налоговой полиции Караваев. Мне необходимо изъять все документы, связанные с деятельностью ЗАО "Перовская плодоовощная база". Меня в первую очередь интересуют накладные и счета ", – говорил незнакомый голос. "Сейчас найдем в архиве", – это уже голос бухгалтера по реализации.

В голове главного бухгалтера запульсировала мысль о синдроме ложной памяти, известном в мировой психиатрической практике как "дежа-вю". На подгибающихся ногах она проследовала в кабинет генерального директора.

Там уютно расположился в кресле приятный молодой человек с тоненькой папочкой. Генеральный со своей историей о первом изъятии несколько его ошарашил. Стали рассматривать папки "Реализация". Полицейский нахмурился. Он начал отзваниваться своему начальству. В тиши бухгалтерии отчетливо слышны были его лаконичные ответы на поставленные трубкой вопросы: "Уже приходили. Капитан Солодов. В октябре прошлого года. Потерял.

Мудак!" В конце концов Караваев решил произвести изъятие копий.

Их еще раз растиражировали. Составили новый акт. Караваев, пряча в усах улыбку, собственноручно набрал его на компьютере, а папки "Реализация" пополнились еще одной бумажкой.

С благодарностью выпив предложенную чашку чая, он вышел покурить. Отвечая на вопрос главного бухгалтера, он не смог скрыть своего раздражения: "Конечно же, суд не примет копии документов. А куда делись оригиналы, никто не знает".

Оказалось, что первый полицейский уже давно переведен с повышением куда-то в Подмосковье, и оттуда ничего не поясняет. Это не за отношение к русскому языку туда его перевели, а только волею высокопоставленного папаши.