Робин Скиннер, Джон Клииз Семья и как в ней уцелеть

Несентиментальное путешествие

Предисловий обычно никто не читает — судьба их такая. Для этого тоже исключение делать не следует. Хотя, если Вы уже добрались до третьей фразы, у автора появился шанс высказаться. Само собой, о книге, которая перед Вами, — во многих отношениях незаурядной. Необычной по форме. Забавной, печальной, умной. И очень профессиональной — как потому, что в ней просто и подробно излагаются идеи психоаналитически ориентированной семейной и групповой психотерапии, так и потому, что профессионально само видение семьи как системы. Или — как проблемы. Возможно, даже как драмы: одно название книги чего стоит.

Конечно, оно привлекает внимание: нетипичное, жесткое, заставляющее вспомнить «черные» анекдоты. Или, по меньшей мере, афоризм парадоксального классика семейной психотерапии Карла Виттекера: «Состоять в браке поистине ужасно. Хуже этого может быть только одно — в браке не состоять».

Но вот что интересно: глядя на это «неприятное» название, люди многозначительно кивают или хихикают, озорно ухмыляются и вообще как-то не кажутся ни шокированными, ни даже озадаченными. Скорее, заинтересованными и довольными. А одна американская коллега — немолодая мать семейства — так взревела «Oh, yes-s!!!», — что листки перевода посыпались. Если мы поймем, чем вызывается такая реакция на название книги, мы узнаем нечто важное и о том, зачем и как ее читать.

Что-то такое все знают о семье, о чем вроде бы не принято говорить, на что глухо намекают поговорки типа «В каждой избушке — свои игрушки»… Вот это авторы «цепляют» еще в названии. Они сразу нарушают некую норму, заставляющую умалчивать о проблемах, подавлять чувства, отгонять болезненные воспоминания. И тем самым дают читателю восхитительный, опасный шанс тоже ее нарушить. Например, вытащить на свет Божий многое из «само собой разумеющегося», что каждый из нас получил в родительской семье, и задать себе вопросы. В том числе и такие, которые наша семья не одобрила бы. (Например, о том, какие чувства принято было считать несуществующими, что было «засунуто за ширму», выражаясь языком Робина и Джона).

Более того, каждая глава дает нам новые возможности на эти вопросы себе отвечать — теряясь, сердясь, испытывая боль, пугаясь… Ведь одно дело — признать, что «секрет» (бессознательное) есть, а другое дело — его раскрыть, пусть и себе самому. Особенно себе самому…

Эту книгу даже сугубые профессионалы — врачи, психологи — будут читать еще и как чьи-то дети, родители, мужья и жены. Тем более, что авторы с самого начала показывают «на себе», что чувства можно испытывать — проживать — принимать и, наконец, понимать. И что человек (как и семья) от этого делается только здоровее.

Их профессионализм непривычного для нашего опыта «качественного состава». И если Робин-доктор больше знает о концепциях и фактах, а Джон-актер его расспрашивает, немного играя въедливого «человека с улицы», то в отношении опыта работы со своими переживаниями и семейным материалом они равны. Почти равны, потому что «работа психотерапевта над собой» (личная терапия) — это обязательное профессиональное требование. Доктор Скиннер, скорее всего, несколько лет проходил индивидуальный психоанализ, каждую неделю минута в минуту появляясь у психоаналитика, и непременно был участником психотерапевтических групп в «клиентской» роли. (Во всем мире диплом врача или психолога еще не «делают» сертифицированного психотерапевта.

А наблюдательная позиция может иногда становиться той самой «ширмой». Так что, когда при чтении будете ловить себя на реакции типа «ну, это-то ко мне отношения не имеет», стоит именно этот абзац перечитать. Тем более, что про механизмы, происхождение и скрытые цели этой — и многих других — реакций авторы рассказывают просто замечательно.

Так у них получается потому, что на человеческий эмоциональный опыт они не смотрят сверху, мол, я здоров, а у тебя проблемы; твои чувства ненормальнее моих. Их зрение объемно: есть взгляд «изнутри» (собственные чувства, воспоминания, отношения), есть — «сбоку» (сравнения, анализ). И есть постоянное установление связей между этими «точками зрения».

Кстати, о связях. Эксперимент с искусственным вскармливанием обезьянок проволочными и плюшевыми «мамками», равно как и другие жутковатые факты, доказывающие фатальный вред преждевременного отделения ребенка от матери, в нашей научно-популярной литературе время от времени встречались. Но никто никогда не слышал, скажем, о молодой неласковой мамаше, в той самой обезьянке вдруг узнавшей бы себя. Себя — девочку, которую ее собственная, вымотанная, мало с ней бывающая, жесткая — ну, почти что «проволочная» — мать ни обогреть, ни приласкать, ни — тем самым — научить, конечно же, не могла. Факты как таковые могут быть любой степени достоверности и популярности. Если они не связываются с собственным эмоциональным опытом, они так и остаются «фактами про обезьянку».

Мы не можем переписать свою историю — ни личную, ни какую-либо еще. Травмы и лишения существуют, и их последствия «звучат» не одно поколение. Но мы можем попытаться свою семейную историю понять, и сам процесс, в котором пониманию всегда предшествует чувство, меняет многое. Почти все. Не удивительно, что такая психотерапия длится годами: ее цель — распутать уникальный рисунок петель и узлов, не «порвав» при этом «нити» — то есть не превысив предел переносимости понимания.

Многие страницы этой книги вызовут у читателя несогласие и даже неприятие: не может быть, это-то господа психоаналитики уж точно сочиняют… И вообще, у нас все не так. Но, уверяю Вас, дело совершенно не в том, правы авторы или нет. Хотя они, конечно, сплошь и рядом правы — то, о чем они толкуют, не вчера открыто, хорошо изучено и прочно укоренилось в науках о человеке. Модель, из которой они исходят, очень авторитетна, хотя есть и другие точки зрения, другие теории и другая психотерапия.

Так вот, дело действительно не в том, правы авторы или нет. А в тех реальных чувствах и воспоминаниях, которые у нас при чтении возникают. В установлении связей между прошлым и будущим; между ребенком, которым был каждый — «ребенком» внутри нас — и нашими реальными детьми. В возможности своего «взрослого» опыта сопереживать драме развития, уже понимая, что это именно драма — все «ружья, висящие на стене в первом акте», в свой черед стреляют. Наконец, в праве не соглашаться с авторами и даже сердиться на них — заметьте, они сами с первой страницы нам это «дарят» — тем, как непочтительна интонация вопросов непрофессионала к «ученому доктору». Так что можно принимать и по-настоящему «примерять» на себя и свою семью только то, с чем можно себе позволить согласиться. Почти как в настоящей психотерапии.

И тут стоит упомянуть об одном важном отличии «их» опыта от нашего: о самой обыденности и нормальности обращения к психотерапевту здоровых, в сущности, людей. Взгляните на рисунки: две дамы в кафе судачат о своих психотерапевтах… семья на приеме дружно морочит своего… Само жаргонное «shrink», которое пришлось перевести как «вед» (от «людовед»), — непереводимо: нет эквивалента в реальности, нет и слова. А чтобы термин «опустился» в слэнг, явление должно быть массовым. Да уже то, что в популярной книжке о психотерапии возможны такие «кусачие» рисунки, не оставляющие авторам — одному, во всяком случае — никакой возможности укрыться за профессиональным авторитетом, говорит об этом авторитете.

У нас — пока — ив самом деле все иначе. «Психотерапия относительно здоровых» — грамотная, профессиональная — не стала привычной частью здоровой жизни, «деталью пейзажа».

Зато, по счастью, еще сохраняется привычка читать. Читатель, Вас ожидает не легкая прогулка, а серьезный поход. Мы не можем переписать свою семейную историю, но лучше ее понимать — это, похоже, и есть путь к тому, чтобы «уцелеть». И это всегда трудно, но никогда не поздно.

Екатерина Михайлова