"На долгую память" - читать интересную книгу автора (Лепин Иван Захарович)

5

Проснулся я рано, когда только-только рассвело. Вся деревня мычала, блеяла, гоготала, кукарекала. Разве будешь спать под такую музыку? Особенно усердствовал Зинин петух. Орал беспрестанно да так громко, что ушам было больно.

Слышно было, как Зина доила корову, потом будила Толика.

Ну тут уж и нам, решил я, спать грешно.

— Подъем! — скомандовал я Захару Николаевичу и первым выскочил из палатки.

Всходило веселое розовое солнце.

Вода в умывальнике свежая. Я обжег лицо ее холодком — и сонного состояния как не бывало.

Потихоньку прошел в избу — полотенце повесить. Бабка еще спала, лежа на спине. На лице ее — да, да, прямо на лице! — мирно спал котенок. «Старые — как малые», — вспомнил я поговорку.

Из Малого Ахунова мы собрались в поселок Октябрьский — там живет сестра Захара Николаевича. Расстояние — двадцать четыре километра.

Ничего, за день как-нибудь осилим. С утра поднажмем, пока прохладно. Днем костерок на привале разведем, обед сварим. К вечеру как раз и успеем. Надо будет проверить рюкзак — хорошо ли уложен.

Так рассуждал я.

Захар же Николаевич рассуждал иначе.

День наверняка будет жарким, размышлял он, упаришься, пока пройдешь эти двадцать четыре километра. Да и сестру хочется поскорее увидеть. А пешком еще находимся, еще будет время…

За завтраком он спросил:

— Зина, ты действительно за ягодами поедешь?

— Поеду, мне на работу после обеда. Я же вчера вам говорила: заодно и вас подкину.

— Ну-ну, а то я думал, ты забыла.

— Захар Николаевич… — укоризненно посмотрел я на своего товарища.

Он понял.

— Обещаю: еще успеешь подошвы стереть.

— Права была Валентина Ионовна, — сказал я, когда Зина на минуту отлучилась от стола.

— Да разве ж мы виноваты, что они машин напокупали? В Октябрьском, кстати, тоже… Но — обещаю…

Поселок Октябрьский (вообще-то это обыкновенная деревня) раскинулся на склонах пологих гор. Округлые, далеко уходящие к горизонту, они обступили со всех сторон Октябрьский, защищая его от ветров-суховеев летом и злых буранов в зимнюю пору. Посреди ложбины петляет речушка двухметровой ширины.

Поселок начал строиться в конце двадцатых годов, когда здесь создавался совхоз. Рядом находился небольшой Грачихин хутор — родина Захара Николаевича. Хуторяне постепенно разъехались по городам, перебрались в поселок. После войны там не осталось ни одного двора. Ныне только рослые тополя да березы да еще бушующий малинник напоминали, что на этом месте когда-то жил человек.

Переселилась в Октябрьский и сестра Захара Николаевича — Пелагея Николаевна. Вместе с мужем и ребятами. Дом у нее не хуже Зининого, тоже просторный, а надворные постройки так еще и лучше. Про ворота и говорить нечего. Ворота у нее, может, самые заметные в поселке. Муж пять лет назад, перед самой смертью (одолел солдата осколок в легких), подремонтировал ворота, подправил, выкрасил ярко-желтой краской; а посреди каждой створки — цветы из дощечек. Их хозяин в белый цвет окрасил. До сих пор стоят ворота как новенькие.

Мы приехали, может, и не к месту: к Пелагее Николаевне за неделю до нас нагрянули гости — младший сын Петя с невестой Лизой. Из Магнитогорска.

— В тесноте, да не в обиде, — махнула рукой Пелагея Николаевна, когда я сказал об этом. — Изба большая, пару раскладушек поставим…

— Э-э, — вмешался Захар Николаевич. — Только на чердаке сарая! Это мое любимое место. Не знаю, как он, — кивнул в мою сторону Захар Николаевич, — а я на чердаке.

А что я? Я тоже люблю сеновалы и чердаки. Хоть свежим воздухом вволю надышишься.

После обеда Петя и Лиза ушли с футбольным мячом на выгон, Они глухонемые. Познакомились прошлой зимой на лыжных соревнованиях в Челябинске. Лиза в Кемерове жила, Петя — в Магнитогорске. Ему двадцать семь лет, он столяр. Невысокий, но атлетически сложенный — спортсмен, что там говорить. Вон даже сюда роликовые лыжи привез. Только где он на них кататься будет — асфальтированной дороги тут и близко нету, а по грунтовой на роликах здорово не разгонишься. А может, ухитряется как-то ездить, раз приволок лыжи.

Лиза моложе Пети на пять лет. Милая девушка, веселая, охотно помогает Пелагее Николаевне по хозяйству. А уж в Пете души не чает! Так и ходит за ним, так я заигрывает с ним — то чуб ворошит, то в щеку чмокнет. На нас — никакого внимания.

С первых минут понравилась мне эта пара.

Так вот, жених с невестой ушли мяч гонять, а мы с Захаром Николаевичем — за сарай, в малинник. Я, клянусь, еще ни разу не видел такой крупной малины! С абрикос! А сочная! Урожай такой — Пелагея Николаевна всех соседей кличет на помощь: рвите, говорит, сколько угодно, а то осыплется.

— Что это, Поля, за сорт? — спросил Захар Николаевич.

— А кто его знает. Покойный еще принес откуда-то черенок, воткнул — вот и выросла. Ни у кого в Октябрьском такой нет.

— Надо будет у себя посадить, а то моя пропадает.

Наелся я малины довольно быстро.

— Ешьте, — улыбнулась Пелагея Николаевна.

— Не могу больше. Пойду отдышусь.

Я вышел на улицу. Сел возле калитки на узенькую скамеечку — тут была тень от избы.

В светло-голубом небе плавали облака. Медленно, лениво двигались они за высокий, будто лекалом очерченный, горизонт — за округлые горы.

Белыми заплатками виднелись на горах, вдоль речки, протекавшей метрах в пятидесяти, стада гусей. Изредка стада перекликались, подымая несусветный гвалт, — то ли сообща радовались чему, то ли из-за чего ссорились.

Хорошо вот так, беззаботно, наблюдать за жизнью. За облаками, за гусями, за проворным муравьишком, что взобрался мне на колено. Нет, что ни говорите, умный человек придумал отпуска. Отдыхает душа от повседневной суеты, от забот да тревог больших и малых.

Сидел я так, млел в холодочке, и вдруг калитка скрипнула — Пелагея Николаевна. Поправляя на голове белый платок, сказала:

— Вы бы черемухи испробовали.

— А где она?

— Да вот.

Рядом, в загородочке, под окнами избы росла разлапистая черемуха. Снизу ее немного обобрали, а чуть повыше — черным-черно. Эх, жаль, что малины наелся!

Однако кисть-другую сорвал. Сладкая была черемуха, ничуть рот не стягивала. Ел бы, да некуда!

Я черемуху с детства люблю. У нас в деревне ее полно растет — и в садах, и вдоль речки. Помню, в трудные послевоенные годы мы, ребятишки, никогда не давали ей созреть как следует. Чуть побуреет, мы уже тут как тут. Не беда, что кислая, не беда, что челюсти от нее сводит. Главное — хоть чем-то утолить голод.

Сейчас, когда приезжаю на родину и вижу никем не обрываемые кисти черемухи, глазам своим не верю. Взрослые — ладно, они и раньше не очень охочи до нее были. Но дети! Неужели им черемуха не нравится? Зрелая ведь, вкусная (о пользе уже и не говорю), не ровня магазинным конфетам. Ан нет! Предпочитают нынешние ребята есть конфеты.