"Мертвый среди живых" - читать интересную книгу автора (Блэк Итан)

ГЛАВА 5

Пешеходы идут по мосту быстрее автомобилей.

— Черт, откуда столько транспорта? — говорит Мики, уставясь на то, что кажется неподвижной стальной массой, извергающей выхлопные газы. — Мы глядим из окна офиса — мост чист! Садимся в машину, и вдруг здесь уже полгорода!

— Похоже, что больше, — угрюмо произносит Воорт, пытаясь сосредоточиться на своих старых записях.

Мики включает сирену, хотя у машин впереди нет места посторониться. Потормошишь, и, может быть, реальность изменится. Но сирена лишь заставляет людей в соседних автомобилях заткнуть уши. Воорт представляет, как водители включают радио, стараясь заглушить один звук другим, превращая машины в коконы шума.

— Как подходит это место для вложений, — говорит Мики. — Сеть закусочных быстрого питания прямо здесь, в Нью-Йорке. Построим их вдоль Лонг-Айленд-экспрессвей, Белт-парквей. Пока автомобили ползут как черепахи, люди забегают и заказывают еду. Мы назовем эти заведения «Бургеры на ходу».

— Это подкосит деньжата, которые ты поимел на прошлой неделе.

Воорт возвращается к своему журналу, но это было так давно, и его удивляет, как мало записей о происшествиях, случившихся в его дни рождения. Он отвечал на вызовы, связанные с нарушением покоя жильцов, говорится в журнале, но никого не задержал. Вызовы по кражам и звонки о грабежах — после того как преступления совершились. Воорт — тогда простой полицейский — записывал информацию у пострадавших, потом передавал рассказанное детективам для расследования.

Сообщено о краже собаки, читает он.

«Шевроле-каприс» двигается рывками, выигрывает шесть дюймов и останавливается. Вид моста возвращает Воорта лет на тридцать назад. Он вспоминает себя пятилетнего, сидящего в родительском «ле сабре», возможно, на этом самом месте. Тогда он боязливо смотрел на решетчатый строй тянущихся из двадцатого века проводов, которые поднимаются вверх по обеим сторонам дороги, и ему казалось, что они заполняют все небо. Мальчик Воорт боится монстров, он чувствует, что «бьюик» словно катится по огромной фантастической паутине, похожей на ту, которую он видел в комиксах. Чувствует, что паук со склизким брюхом ждет его на другом конце паутины, сверкая глазами, и следит за человечками в машинах, что едут внизу.

Кричащий в сотовый Мики возвращает Воорта в сегодняшний день.

— Что ты нашла? Умница! — А затем говорит Воорту: — Просто удивительно, Везунчик, как эффективна система, когда тридцать тысяч человек ищут одного и того же преступника. Нимс сейчас работает на Истерн-парквей. Хейзел раздобыла адрес, поэтому мчимся из офиса прямо туда.

Чувствуя на себе чей-то взгляд, Воорт смотрит налево и видит, что две пары в соседнем «ниссане» с четырьмя дверцами взволнованно уставились на него, бормочут и показывают пальцами.

Все четверо отводят взгляд, когда он оборачивается.

— Вперед, дай им автограф, — ухмыляясь, говорит Мики. — Знаешь, чего я терпеть не могу? Когда парень становится знаменитым и мигом забывает простых людей.

— Я понял, в чем моя ошибка, Мики! Понял прямо сейчас!

— И в чем?

— В том, что работаю в связке с тобой.

И вот транспорт начинает двигаться как обычно, без всякого намека на причину, которая затрудняла движения. Воорт и Мики выползают с моста на широкие оживленные авеню вокруг бруклинского Боро-Холла, левый поворот на Атлантику, правый на Флэтбуш, и направляются прямо к Гранд-Арми-плаза, мчась мимо улиц, которые обычно патрулировал Воорт.

Но замедленное уличное движение сводит на нет появившийся оптимизм. Слишком большая удача пробиться с первого раза.

Они проезжают мимо башни с часами на Уильямсбургском сберегательном банке и покупателей, направлявшихся в «Фултон мэлл». Вид за окном машины дает пищу для воспоминаний. Вот бакалейный магазин «Доминико», откуда Воорт как-то отвечал на звонок о краже со взломом — но не в день рождения. Вот вагон-ресторан «Носсос», где его напарник в три часа дня обычно жадно уплетал вишневый пирог. Вот бензоколонка «Коновер мобил», где они однажды остановились заправиться и помешали грабителям. Но тоже не в день рождения. Вот многоквартирный дом, где обычно после работы Воорт нажимал кнопку домофона и нетерпеливо ждал, пока отзовется его подружка кореянка, оперная певица.

Звонит сотовый Воорта, снова особая линия, но оказывается, что детектив Сантини, который занят главным расследованием, хочет знать, не слыхал ли Воорт о некой Беа Зимен.

— Кто это?

— Соседка Габриэль. Она работает в газетном киоске в аэропорту Ла-Гуардиа.

— Нет, не слыхал. А что такое?

— Просто проверяем. Кстати, шеф Рамирес хочет знать, как идут дела в Бруклине.

Воорт понимает, что единственная причина этого звонка — напомнить, что он на поводке; как будто такое забудешь. И смотрит на браслет с вольфрамовым замочком. Ошибиться в назначении этого невинного украшения невозможно.

— Бруклин, — говорит Воорт, — место рождения каждого десятого американца. — И давит кнопку «отбой».

— Верни этим засранцам то, что они дают тебе, — говорит Мики, когда они проезжают усаженную деревьями границу Бруклинского ботанического сада. Они добрались до Истерн-парквей.

— Это здание.

Мики вырубает мигалку, и они въезжают на пустую стоянку. Воорт вспоминает, как работал здесь каждый год в День Карибов во время парада, помнит карибские оркестры из ударных, спускающиеся по широкой улице, танцовщиц в нарядах из перьев, лотки, где продавали ощипанных цыплят и ямайское пиво, пряного тунца и кокосовое мороженое.

Мимо проезжает патрульная машина, и находящиеся в ней люди в форме приветливо кивают. Соратники. Если бы не чувство Воорта, что их послали следить за ним. Он отгоняет этот бред, когда машина исчезает из виду.

«Сосредоточься на окружающем». Ботанический сад с одной стороны, а на другой стороне улицы жилые дома. Длиннющий ряд унылых, блеклых кирпичных зданий — столь же уникальных и индивидуальных, как советские «хрущобы».

Воорт был в этом квартале ребенком, когда в одно из воскресений семья отправилась посмотреть соседние места, представлявшие исторический интерес для нее. Пляж Куинса, где контрабандисты Воорта выгрузили мушкеты для Континентальной армии. Церковь в Трайбеке, где Воорт сунул серебряные монеты в карман британского сержанта в обмен на сведения о движении вражеского войска в сторону Бронкса.

Воорт видит себя в этом квартале на закате воскресного дня — он держит отца за руку и представляет в картинах все, что рассказывает Билл Воорт:

— Революция началась в Истерн-парквей и почти там же закончилась. Это самая большая возвышенность в городе. Вашингтон собрал свою армию в Бруклине, а британцы пошли в атаку через лес. Колонисты бежали.

— И Воорты тоже бежали?

— Как разведчики, мы не были впереди, ха-ха-ха! Повинуясь приказу.


Воорты всегда говорили «мы», когда речь шла об истории. «Мы разбили испанцев в 1898-м». «Мы помогли разгромить коррупционеров из Тамани-Холла».

— Британцы были мастерами военного дела, а мы новичками. Они гнали нас до гавани, а потом что-то расслабились. Когда солнце село, они решили подождать до утра и покончить с американцами. Но той же ночью армия Вашингтона спаслась, переплыв на Манхэттен. Догадываешься, кто нашел лодки?

— Воорты, — произнес мальчик, чувствуя, как всегда, гордость за предков.

— И какой из этого следует урок?

— Никогда не сдавайся, даже если проигрываешь?

— Так будет много-много раз, когда ты станешь взрослым. Но чувство проигрыша и сам проигрыш — это совершенно разные вещи.

— Тогда как узнать, что ты проиграл?

— Может, никогда и не узнаешь, — улыбнулся отец.

Теперь нет леса и нет никакой мемориальной доски в знак того, что здесь проходила армия Вашингтона. Воорт с Мики пересекают городской ландшафт, заполненный грузовиками, из которых льется машинное масло, грохочущими автомобилями и припозднившимися пешеходами, в основном пожилыми женщинами, которые тащат тележки в сторону магазинов или обратно.

Молодой привратник-испанец в вестибюле — «Маурисио», — написано на плашке — смотрит на полицейские значки и говорит:

— Асбестовая команда работает в подвале. Но там очень пыльно. Надо бы надеть маски.

— А лишних нет?

— Меня и мертвым отсюда не уберешь. Может, купите в скобяном магазине, пара кварталов отсюда?

«Нет времени», — думает Воорт и просит Маурисио не волновать бригаду известием о приходе полиции. Стена лестничной клетки дрожит от визга механических пил и криков людей, передающих друг другу команды в подвале. Когда Воорт распахивает вихляющую дверь, шум усиливается, пыль такая густая, что они с Мики прикрывают носы и рты платками.

«Было бы здорово, если бы мы разобрались прямо сейчас».

— Надеюсь, у этих ребят хорошее медицинское страхование, — говорит Мики, — а не какая-то дерьмовая Организация медицинского обеспечения.

В подвале бригада убирает водопроводные трубы из котельной: шестеро мужчин и женщин в касках, защитных очках и тканевых масках. На таких работах заняты, вероятно, новые иммигранты или исключенные из школы. В общем, люди без образования и не имеющие на руках новорожденных детей. Плюс пара бывших заключенных.

— Мы ищем Уильяма Нимса, — стараясь перекричать шум, обращается Воорт к прорабу, маленькому, нелюдимому на вид азиату неопределенного возраста, который искоса смотрит из-под пластикового козырька на жетон Воорта.

Человек разглядывает значок с обратной стороны, словно проверяя, не подделка ли. Полицейские, понимает Воорт, здесь нежеланные гости.

— Кто вам нужен? — спрашивает прораб, но Воорт уверен, что он расслышал вопрос и в первый раз.

— Нимс!

— Здесь Билли? — кричит прораб белому парню, складывающему в угол листы теплоизоляции.

— Что? Говори по-английски, дурень.

Словно неслышный сигнал «Окружить копов» прозвучал в помещении.

— Полисменам нужен Билли!

Шум просто ужасный. Кажется, стены трясутся, везде пыль и кто-то включает радио. Музыка Эминема отлетает от бетонных стен.

— А-а-а, Билли! Я видел его.

— Где?

— Вам лучше надеть маску, — говорит белый парень с восточноевропейским акцентом, но безразличный тон показывает Воорту, что парню вообще-то все равно, свалит Воорта рак легких или нет. Видимо, Нимса здесь нет.

— Где он? — спрашивает Воорт и следит, чтобы никто не взялся за сотовый или не выскользнул в вестибюль предупредить Уильяма Нимса.

— Все эта пылища, — говорит парень, помедлив и проводя пальцем в резиновой перчатке по горлу, и Воорт чувствует, что под маской он улыбается. — Она попадает в легкие, и оттуда ее уже не убрать. А потом заболеваешь, старина. Как в угольных шахтах Румынии!

— Если хочешь вернуться обратно в Румынию, — говорит Мики, — могу устроить через Службу иммиграции.

— Что за отношение? У меня гражданство! Стараюсь оказать вам любезность, а вы меня в дерьмо окунаете!

Брови парня выбелены пылью как мелом, а в светло-голубых глазах угроза.

— Ты такой же гражданин, как президент Франции, — говорит Мики.

— Я видел Билли вчера — или это было в понедельник? Эй, Марселла! Билли работал здесь в понедельник или в пятницу?

— Вы хотите сказать, что его вообще сегодня нет здесь? — спрашивает Воорт.

Прораб хихикает, словно Воорт дурак, что не знает этого.

— Чего это ему работать, если он всю неделю с шанхайским гриппом дома валяется?

Мики выключает радиоприемник. Жуткий скрежет постепенно стихает. Пыль клубится над кусками асбеста, наваленными вокруг стремянок.

— Если мы проверим записи телефона Билли и обнаружим, что вы позвонили ему после нашего ухода, то вернемся. И вот тогда уж точно будет Служба иммиграции, — говорит Воорт рабочим.

— Вы хуже Чаушеску, — произносит румын.

Спустя минут шесть, уже в машине, Мики говорит:

— У Нимса грипп, ну и кретин же я.

— Едем быстрее.

Они мчатся к югу, вниз по Седьмой улице, пролагая себе путь сиреной на перекрестках с Юнион-стрит, Президент-стрит и Пятой улицей по пути к дому, где живет Нимс.

Воорт теперь ясно вспоминает бывшего водопроводчика. Видит его за кофеваркой в муниципальном департаменте водоснабжения, где они его и арестовали. Здоровяк. Бывший школьный полузащитнике грубыми чертами красноватого лица, ежиком рыжеватых волос и толстыми губами, прихлебывавший кофе из одноразового стаканчика, — он сбил с ног полицейских и с удивительным проворством понесся к лестнице.

Воорт видит Нимса и его адвоката в комнате для допросов. С понурым видом неудачника Нимс свирепо смотрит на Воорта и цедит сквозь зубы:

— И как тебе моя жена?

— Мы задавали ей вопросы.

— Часто ли мы занимаемся с ней любовью? Что за вопросы?

— Билли, — мягко говорит Мики, — ты насильник. И извращенец. Нам надо знать точно, в чем состоит твое извращение.

— Требую немедленно прекратить, — огрызается адвокат.

На суде Нимс заявил недоверчивому жюри: «Детектив Воорт посягнул на мою жену!»

К тому времени как Воорт и Мики добираются до Сансет-парк — соседнего с домом Нимса — и оказываются на полдороге от его дома на площади Одиннадцатого сентября, сотовый звонит еще дважды и оба раза детектив Сантини спрашивает Воорта о людях, которых не может припомнить сам.

В этом районе проживают полицейские и пожарные, и для насильника, начинающего жизнь после освобождения, адрес довольно странный. Квартал представляет собой домики из дранки с ухоженными газонами за цепным ограждением. Существует правило — подходить к дому подозреваемого небрежно на случай, если тот наблюдает. Приветливо кивнуть мамашам, сидящим на ступеньках крыльца, и не обращать внимания на ребятню, раскатывающую на роликах по тротуару.

— Зайди с тыла, — говорит Воорт Мики.

Мики спешит по узкой аллее, которая отделяет зеленый деревянный дом Нимса от соседнего облицованного алюминиевыми щитами дома, а Воорт плюет на вновь загудевший сотовый и открывает калитку. Солнце припекает затылок. Из соображений безопасности Воорт вынимает свой новый «ЗИГ-зауэр».

«Нимс, 2-В», — гласит наклейка на почтовом ящике, а стрелочка рядом указывает на лестницу, поднимающуюся сбоку дома.

Здесь.

Он терпеть не может наружные лестницы — их видно сверху. Его двоюродный брат, офицер Стив Воорт, был ранен в ногу, когда поднимался по такой вот лестнице в Литл-Неке год назад.

По крайней мере в 2-В шторы задернуты, видит Воорт, проскальзывая вверх по лестнице с перилами. Сверху не доносится ни единого звука, кроме писка птенцов за дождевым желобом и пронзительного крика птицы-матери, которая кружит в небе.

Воорт стучит и не получает ответа.

Сердце начинает биться чаще, когда он стучит в окно. Шторы мешают видеть, что происходит внутри.

Потом замок все же щелкает и дверь распахивается. Нимс собственной персоной, чуть постаревший, седоватый и сильно растолстевший, стоит в дверях. На нем блеклый купальный халат и хлопковая пижама. Он сморкается в бумажное полотенце. Налитые кровью глаза расширяются, когда он узнает визитера.

— Это ты.

Позади Нимса в темной гостиной Воорт видит свистящий увлажнитель воздуха, телевизор, настроенный на канал «Нью-Йорк-1», скомканные одеяла на кушетке, которая выглядит чересчур короткой для мужчины. Из комнаты тянет затхлостью — смесь пота, пара и разогретого воздуха.

— Я бы заставил тебя пройти проверку на детекторе лжи, — надтреснуто произносит Нимс.

Он пытается сказать что-то еще, но его разбирает кашель и надежде Воорта приходит конец. Нимс сгибается пополам, из носа течет, и он вытирает ладонь о полу халата.

— Половина восьмого. Скажи мне, где ты был в это время сегодня утром, — говорит Воорт, зная, что с этим человеком церемонии ни к чему.

Нимс беззвучно смеется, живот под халатом колышется.

— Забавно, — произносит он еле слышно и болезненно. — По-твоему, я ее убил?

Смех переходит в еще более сильный приступ кашля. Придя в себя, Нимс говорит:

— Красивый браслетик. Моего приятеля по камере заставили носить такой же, когда выпустили.

Проклятый мобильник продолжает гудеть, но Воорт не обращает внимания, а солнце, кажется, еще жарче печет шею.

— Я ел суп — вот что я делал. Домовладелица заглянула и принесла мне гороховый суп. Немного лука, немного картошки, лущеный горох. Ты любишь гороховый суп?

Воорт, конечно, проверит сказанное, но чувствует, что это правда.

— А ордер имеется? Если нет — пойду смотреть тебя по телевизору, — говорит больной, захлопывая дверь, и Воорт снова слышит кашель.

Наконец Воорт берет трубку, и у него возникает дурное предчувствие — телефон звонит не ради справки. Теперь, когда невиновность Воорта вроде доказана, дела обещают принять еще худший оборот. И через мгновение предчувствие подтверждается, когда Ева говорит:

— Мы нашли еще одну записку, адресованную вам.

— И она означает еще один труп?

— Поезжайте в Центральный парк, вход с Пятой и Шестой авеню. Увидите полицейские машины. Я буду там.

«Я не отвечаю за это убийство. Это не должно иметь ко мне отношения».

Теперь уже два трупа, вероятно.

12.46.

На верхнем этаже престижного здания на углу Сороковой Западной и Пятьдесят седьмой улиц Манхэттена доктор философии Филипп Халл сидит, внимательно глядя на крыши из окна. Волнение растет, потому что лишь несколько минут отделяют его от самой приятной части дня.

«Не терпится увидеть ее», — думает он, когда зазвонил телефон.

— Сенатор на линии два, — говорит новая секретарша.

— Кто именно?

— Грэвиц, из Массачусетса.

— Я иду на деловую встречу. Позвоню ей ближе к вечеру, в любое удобное для нее время после трех.

Не успевает Халл повесить трубку, как телефон звонит снова. Типичное утро в режиме нон-стоп.

— Тим Отт на линии один, — говорит секретарша. Отт, новый молодой главный администратор из «Диснея», проницательно смотрит на Халла с обложки «Форбса» на письменном столе. — Он хочет знать, — продолжает секретарша, — есть ли у вас свободный ленч в любой день на следующей неделе.

— Что я сказал прежде всего, нанимая вас, Бренда?

— Простите?

— Самая первая моя фраза.

— «Никогда не назначаю дел во время ленча».

— Превосходно, что помните.

— Вы сказали, что у вас устоявшееся время ленча и не надо пытаться заставить вас изменить его.

— Тогда почему же вы сейчас это делаете?

— Я думала… понимаете… «Дисней»…

Филипп Халл говорит секретарше, что не прочь позавтракать или пообедать с Оттом, но ленч исключается.

«Отт — напыщенная задница, я таких всю жизнь ненавижу».

Но уйти он не успевает из-за вопля телефона. Патриция на линии шесть. Жена восторженно щебечет о мебельщике, с которым встретилась в Беркшире. Она сейчас на экскурсии «Смитсоновские мастера Новой Англии», вместе с другими любителями бросать деньги на ветер разъезжает в роскошном автобусе и останавливается, чтобы провести ревизию в «Американских промыслах» и заказать шкафчики, картины, стеганые одеяла, деревянные кровати, часы.

— Нам действительно надо купить какой-нибудь стол Кена Смита, милый, — говорит Патриция. — У него самый чудесный магазин в Бэкете. Его изделия радуют глаз, да это еще и отличное вложение денег, — добавляет она, словно «вложение» как-то может быть связано со столом. Она никогда не прикасалась к тому, что приносила в их дом. Цель ее жизни — накопительство.

Звонит телефон.

В последние восемь минут перед ленчем Халл отвечает на звонки. Из епархии архиепископа спрашивают, не закончил ли он свой демографический отчет о прихожанах Стейтен-Айленда («Мы особенно заинтересованы в анализе по расам»). Старший партнер рекламной фирмы «Кобб энд Боус» интересуется, готов ли отчет о потребителях лимонада в Соединенных Штатах («Мужчины или женщины, Фил? Кто из них больше любит лимонад? Сильный пол или слабый?»). А главный помощник лидера меньшинства в сенате штата Нью-Йорк хочет получить отчет Халла по составу избирателей в Шенектаде, где по решению суда будет проведено новое районирование («Между нами, мы, демократы, должны знать, где проводить границы»).

«Мне надо видеть ее, немедленно».

Филипп Халл, консультант по демографии журнала «Фор-чун-500», лоббистов угольной компании и даже кинокорпораций Голливуда, вынимает из верхнего ящика старинного французского стола ценой в тридцать шесть тысяч долларов («Наполеон сидел за ним, милый, и я купила его для тебя на аукционе „Сотбис“!») плоский пакет из коричневой бумаги, куда утром положил свою обычную еду — авокадо, сандвич с шампиньонами, ломтики киви, бутылку вишневого сока «Нантукки» и две таблетки от изжоги.

Проверяя очки в кармане, он думает: «Скорей бы увидеть ее».

И еще думает: «Цифры никогда не лгут. Они плутуют, вводят в заблуждение, обманывают. Но им надо помогать во лжи».

Последние несколько лет ему тошно от цифр, и теперь, спускаясь в лифте — видя за его дверями, этаж за этажом, диорамы приемных, которые принадлежат компаниям, занимающим это престижное здание — юридическим фирмам, литературному агентству, агентству моделей, — Халл думает: «Я стал бы лесничим в парке, но родители сказали „нет“. По правде говоря, я был беден и нуждался в деньгах».

В битком набитом лифте Халл улыбается. Лесничий! Низкооплачиваемый лесничий, которому наплевать на дерьмовый стол Наполеона, лесничий, который едет в пикапе в Йелстоун и видит настоящих зверей вместо анкет, которые Халл регулярно рассылает во все концы страны, убеждая жителей ответить на вопросы вроде такого: «Стали бы вы платить на десять центов больше за галлон бензина, если бы это остановило глобальное потепление? А на двадцать центов больше?»

Стоя на углу Пятьдесят девятой улицы рядом с Центральным парком в ожидании смены сигнала светофора, Халл представляет себя членом специальной команды лесничих, вновь и вновь отпускающих на волю канадского волка в Йелстоуне. В мыслях он видит себя не бледным, а загорелым и сильным, ему не нужны таблетки от давления, от которых съеживается мошонка, лекарство от свища, действующее на него как снотворное, таблетки от боли в спине и от спазмов в связках. В его мечтах у него нет ни жены, ни дочери.

Ожидая зеленый свет, Халл слышит, как рядом стоящая женщина говорит другой: «Кто-то может стать следующей жертвой! И мы не гарантированы от этого, если не будем начеку».

В мыслях Халла волк прыжками несется к покрытым снегом горам, но оборачивается и благодарно смотрит на Халла — между человеком и зверем возникает связь. Наконец загорается зеленый, и впереди его манит как оазис тихое широкое пространство Центрального парка. Входя в парк, Халл чувствует, как в голове давит меньше и ему становится легче. Иногда Филипп думает, что сошел бы с ума, не проводи он каждый день этот чудесный час в парке.

Неторопливо шагая к востоку, он доходит до живописного уголка с кустарником, где приятно посидеть и съесть ленч, — а иногда ему хорошо видно ее. Едва Халл пролезает в кустарник, как оттуда выходит старуха, сутулая седая бомжиха, и запах ее немытого тела доносится до него с шести футов. Он молится от всей души, чтобы она не устроила там себе ночлег… чтобы, пройдя остаток пути, не увидеть грязный спальный мешок или картонную коробку, где она собирается ночевать… кучу золы, где разводила огонь вчера ночью… выброшенную консервную банку…

К счастью, ничего этого нет. Но зато на лужайке сидит мужчина.

«Неужели даже здесь мне не найти уединения?»

Незнакомец сидит, прислонившись спиной к дереву, и смотрит в книгу, рядом с ним раскрытый рюкзак. Косматый человек в поношенной куртке и очках от солнца. Огорченный Филипп поворачивается уходить.

Но отдыхающий говорит:

— Господи, это там сокол, что ли?

Халл оборачивается и, следя за направлением его взгляда, с колотящимся сердцем думает: «Я вижу!»

Небольшой серо-голубой сокол разрезает воздух сильными крыльями. Через очки Халл различает длинные крылья и темно-синий клин на груди птицы. Все в птице говорит о мощи, аэродинамике, воле, дикости.

— Насколько я понимаю, в городе гнездится несколько пар, — говорит незнакомец. — У нас в Айове их нет — слишком равнинное место.

Фил кивает, приближаясь к незнакомцу; ему очень хочется поговорить на эту тему.

— Одна пара гнездится на Бруклинском мосту, одна — на здании «Метлайфа». Не возражаете, если я здесь присяду? Всегда здесь завтракаю.

— Пожалуйста, располагайтесь, — говорит мужчина и смотрит вверх, следя за величественным полетом сокола, который описывает в воздухе большие дуги.

— Сапсаны в природе вьют гнезда на скалах. Нью-Йорк забит гнездами, сделанными человеком, — говорит Халл.

— А соколы действительно питаются голубями? — спрашивает незнакомец.

— Вы удивитесь, но в прямом полете голуби летают быстрее. Соколу приходится прибегать к определенной тактике, — сидя в нескольких футах от незнакомца, говорит Халл, затем открывает сумку и вынимает сандвич.

— Летают над голубями, да?

— Складывают крылья и падают вниз со скоростью двести миль в час.

— И впиваются в голубя когтями, — говорит отдыхающий и восхищенно присвистывает, а Филипп замечает, что рука незнакомца лезет в рюкзак — может быть, тоже за сандвичем, легкой закуской, кока-колой или бутылкой воды.

— А потом тащат жертву на крышу, — говорит Фил своему новому приятелю. — Иногда я наблюдаю из своего офиса, как они охотятся на Таймс-сквер. Приносят пойманных голубей на крышу.

— Поразительно, что эти хищники способны жить в городе. Смотрите, похоже, еще один?

— Где?

— Вон там, — энергично произносит человек и показывает.

Филипп Халл надевает очки и вытягивает шею. Сердце колотится. Он еще не видит другой птицы, но жаждет, чтобы она так и оставалась на воле. Халл чувствует, как шея удлиняется, вытягивается.

И мельком замечает на земле тень, которая тянется к нему, а потом страшная боль разрывает его горло.