Макс Клаузен — «кудесник» эфира

… «Рамзая» срочно вызвали в Москву. Провалилась шанхайская резидентура Разведуправления, которую возглавлял преемник Зорге Яков Бронин. Центр тщательно проанализировал обстоятельства провала и не нашел серьезных доводов против возвращения Зорге в Японию.

В свою очередь Зорге доложил о том, что положение разведчиков укрепляется, информационные возможности токийской резидентуры растут, но надежная радиосвязь отсутствует. Рихард просил направить в Японию Макса Клаузена. В его профессионализме он был уверен.

В подтверждение этой мысли сошлюсь еще раз на самого Зорге.

«Когда в Японию приехал Клаузен, — напишет он после ареста в своих тюремных записках, — положение изменилось. Его способности и энтузиазм в отношении работы поистине не знали границ.

Для полной гарантии постоянной радиосвязи Клаузен развернул как можно больше радиостанций. Иной раз он мог вести передачи из четырех разных мест. Обычно в основном обеспечивал связь, по крайней мере, из трех точек. Это были дома Клаузена и первой жены Вукелича.

Мы полагали, что контроль за радиопередачами рано или поздно ужесточится, и поэтому часто меняли места расположения радиостанций, чтобы избежать обнаружения или ввести контрольные службы в заблуждение.

Клаузен постоянно стремился уменьшить размеры радиопередатчика для того, чтобы он не бросался в глаза во время перевозки к месту работы, а также чтобы его можно было легко спрятать. Трудности заключались только в том, что в Японии нелегко было найти хорошие детали.

Клаузен, за редким исключением, всегда мог установить прекрасную радиосвязь с Центром».

Но все это будет потом, позже, когда Клаузен приедет в Японию. А пока… Пока в Красный Кут пришло письмо: руководство ГРУ приглашало Клаузена вернуться к его прежней работе.

К тому времени Ян Берзин был назначен в Особую Краснознаменную дальневосточную армию к Блюхеру, а Зорге и Клаузена принимал новый начальник военной разведки — Семен Урицкий.

Вот как описал ту встречу Рихард Зорге в своих записках:

«В 1935 году в Москве я и Клаузен получили напутственные слова начальника Разведывательного управления генерала Урицкого. Генерал Урицкий дал указания в том смысле, чтобы мы своей деятельностью стремились отвести возможность войны между Японией и СССР. И я, находясь в Японии и посвятив себя разведывательной деятельности, с начала и до конца твердо придерживался этого указания...»

В сентябре Макс отправился во Францию, потом в Англию, оттуда в Австрию. Вновь возвратился во Францию. Из Гавра на пароходе покидает Европу. Плывет в Америку. Такой путь не под силу отследить даже самой изощренной контрразведке, и все-таки Макс волнуется. Морская полиция на пароходе, таможенный досмотр в Нью-Йорке — всякое может случиться. А посещение германского генконсульства, объяснение с дотошными немецкими чиновниками?!

«Я очень боялся, что задержат в Нью-Йорке, — писал после войны Клаузен. — Но там мне повезло. Американский чиновник посмотрел мой паспорт, проштамповал его и вернул».

Этот эпизод авторы книги о Рихарде Зорге Мария и Михаил Колесниковы комментируют так: «Ему всегда везло, Максу Клаузену». Кстати говоря, в нашей литературе образ Клаузена как некоего «везунчика» очень популярен. Увы, жизнь разведчика полна неожиданностей. Да, в Америке посещение таможни и германского генконсульства закончилось благополучно, но в Японии, случалось, он бывал в сантиметре от пропасти, в которую могла угодить разведгруппа.

Провалом могла закончиться поездка на такси 31 декабря 1938 года. В тот день Макс забрал передатчик из дома Вукелича, положил его в портфель и вызвал такси. Ничего не предвещало неприятностей. Машина двигалась по улице, Клаузен был в хорошем настроении. Вдруг водитель нажал на тормоз, и в автомобиль на ходу вскочил японский полицейский. Он снял портфель с радиостанцией и опустил на пол. Оцепеневший Клаузен не успел и рта раскрыть. Посыпались обычные вопросы: «Фамилия? Домашний адрес? Чем занимаетесь? Куда едете?»

Макс как мог спокойнее отвечал на вопросы, показал свою визитную карточку, водительские права. Закончив допрос, полицейский поставил портфель на сиденье и вышел из машины. Обычная проверка, принятая в те годы в Японии, могла стать последней в судьбе советского разведчика.

В данном случае Клаузен был ни в чем не виноват, он не совершил ошибки. Это и признал Зорге. И тем не менее, если вспомнить как Макс обронил в такси бумажник, в котором находился доклад группы на английском языке для радиопередачи в Центр, полицейских, севших на хвост Клаузена и Вукелича, когда они шли топить старый передатчик, и сотрудника секретной службы, привязавшегося к Максу на пароходе, то можно подумать, что в оперативном плане Макс являлся скорее человеком, приносящим неудачу, чем «везунчиком». Но в то же время он был единственным, кто мог оперативно и надежно довести секретные материалы группы до Центра.

Первый сеанс с Центром Макс Клаузен провел в феврале 1936 года из отдельного домика в Тигасаки, что в шестидесяти километрах юго-восточнее Токио. Этот домик они присмотрели вместе с Зорге. Так началась постоянная радиосвязь резидентуры «Рамзая» с Центром. Поначалу она шла тяжело.

У корреспондента «З-Х» (таково условное наименование радиостанции Клаузена) и радиоузла во Владивостоке («Висбаден») были взаимные претензии: слабая слышимость сигналов, плохой тон, низкая стабильность частоты передатчика корреспондента.

Откровенно говоря, иного и не следовало ожидать. Ведь представим себе, в каких условиях Клаузену приходилось оборудовать радиостанцию. Не было точных измерительных приборов, градуировку шкалы настройки передатчика приходилось делать на глазок, на местном рынке не всегда находились необходимые, соответствующие техническим параметрам, детали. Макс не только сам сделал передатчик и телеграфный ключ, но и соорудил антенны, противовесы.

Вот и приходилось операторам Центра во время приема радиограмм одной рукой записывать текст, другой, вращая ручку настройки приемника, гоняться за гуляющей частотой передатчика корреспондента.

Не все ладно обстояло и в «Висбадене». Не было мощных радиопередатчиков, высокоэффективных направленных антенн, не хватало радиооператоров высокой квалификации. Это сказывалось на надежности связи: сеансы затягивались на три-четыре часа, передатчик «З-Х» работал с большой перегрузкой.

Однако надо отдать должное: в Центре осознавали государственную важность сообщений резидентуры «Рамзая» и принимали все усилия для улучшения связи. Во Владивосток выехал инженер научно-исследовательского института по технике связи РККА Иван Артемьев. Впоследствии Иван Николаевич Артемьев возглавит отдел радиосвязи Главного разведуправления.

В свою очередь, в резидентуру было направлено письмо. В нем говорилось: «Важнейшими сторонами вашей работы, от которых зависит дальнейший ее успех, являются укрепление легализационного положения, а также сохранение и надлежащее использование аппаратуры М. Клаузена.

Мы прекрасно понимаем, что при оборудовании радиостанции вам приходится сталкиваться с разными трудностями. Помните, промахи в этом деле угрожают катастрофой. Вот почему убедительно просим вас ни на минуту не оставлять без присмотра это хозяйство и не забывать, что при малейшем попустительстве и даже пустяковом промахе мы можем лишиться самого решающего звена в вашей работе — связи.

Повторяем: эти два вопроса являются для вас основой основ».

Получив такие указания из Центра, резидент и радист стали более тщательно готовиться к проведению каждого сеанса связи. Радиостанция перемещалась по разным адресам. Клаузен работал из своего дома и служебного помещения, из квартир Зорге, английского журналиста Гюнтера Штайна, летней виллы Вукелича в Мегуро и других мест.

Выбирая радиоквартиру, Макс исходил из того, что лучше всего обосноваться для сеанса в большом здании в городе, где затруднена пеленгация станции. Вместе с тем он понимал, что в большом городе велики потери излучаемой мощности передатчика. Поэтому в каждом конкретном случае он учитывал различные факторы: время и условия работы, обстановку в районе, вокруг здания, скрытность подхода к нему, возможность наблюдения.

Все радиоквартиры были оборудованы тайниками для хранения аппаратуры. Для этого использовались ниши в стенах, в полу, дымоходы, вентиляционные каналы.

Радиосвязь с Центром Клаузен любил проводить вечером или ночью. Программой связи было предусмотрено два-три сеанса в неделю, но работа шла ежедневно. Сеанс — не более часа. Но материала накапливалось столько, что связь затягивалась на несколько часов подряд.

Чтобы сократить время пребывания в эфире, Макс предложил свой, оригинальный вариант сокращенного кода Морзе. Применение его дало возможность ускорить радиообмен с Центром почти в два раза.

В проведении радиосвязи с Центром Клаузен был исключительно аккуратен. Во время работы станции вокруг дома велось непрерывное наблюдение. Были предусмотрены сигналы опасности. Обязанности «часовых» приходилось исполнять Анне Клаузен, Бранко Вукеличу, его жене Эдит, супруге Штайнера — Марго, а нередко и самому Рихарду Зорге. Анна, например, в это время выгуливала собаку, что выглядело вполне естественно.

Каждый день радист группы «Рамзая» менял время работы, позывные частоты, истинное значение которых закрывалось цифровыми коэффициентами.

Клаузен постоянно изучал и хорошо знал обстановку в стране. Учитывались все мелочи. К примеру, японская полиция два раза в месяц проводила повальную проверку водительских прав. Значит, при перемещении радиостанции в эти дни машина или мотоцикл должны быть особенно чистыми и исправными. «Фриц» старался не перевозить радиостанцию за пять-семь недель до Нового года. Полиция проводила «охоту» на преступников и всякого рода подозрительных лиц. Могли остановить машину и учинить обыск.

Принятые меры дали о себе знать. Связь на линии Токио–Владивосток стала более надежной и скрытной.

Если раньше при выходе на связь с «Висбаденом» Клаузен должен был «висеть» в эфире по пять минут на каждый позывной сигнал, то теперь они работали сразу, без передачи позывных. А это значительно сокращало время сеанса связи и затрудняло контроль японской контрразведки. Продолжительность сократилась также за счет улучшения слышимости радиостанций.

По этому поводу Рихард Зорге докладывал Центру: «Несмотря на общую сложную остановку, вопросы организации радиосвязи идут хорошо. Благодаря моим личным усилиям и «Фрица», мы уже организовали три радиокваритры и готовим еще одну, работаем в основном ночью. Я теперь имею возможность отправлять в Центр столько радиограмм, сколько мне угодно».

Москва, в свою очередь, высоко ценила мастерство и профессионализм группы «Рамзая», и в частности ее радиста. 22 февраля 1937 года в Токио из Разведуправления ушло письмо. «Вы наш лучший радист, — говорилось в нем, — и мы ни на минуту не сомневаемся в вас и вашей работе...Проделанная вами работа весьма ценится и будет соответствующим образом отмечена».

Всего за токийский период Клаузен передал по радио в Центр более восьмисот только срочных донесений, из которых примерно одна треть была доложена наркому обороны, начальнику Генерального штаба и правительству. И какие это были донесения!

Об антикоминтерновском пакте между Японией и Германией, о провокациях квантунской армии против Монголии в 1936 и 1939 годах, о группировках японских войск в войне против Китая в 1937 году, о подготовке Германии к нападению 1 сентября 1939 года на Польшу, о начале наступления немецко-фашистских войск на Францию, о договоре (1940 г. ) между Японией и китайским марионеточным правительством Ван Цзинвея.

Вот факты, относящиеся к истории лишь одного из этих донесений — антикоминтерновскому пакту между Японией и Германией. На суде в Токио Зорге говорил: «Поскольку я в самом начале узнал о секретных переговорах в Берлине между Осимой, Риббентропом и Канарисом, наблюдения за отношениями между двумя странами стали одной из самых важных задач моей деятельности».

В своих воспоминаниях Ганс Отто Майснер так оценивает итоги работы советской резидентуры: «Группа Зорге добилась невиданного успеха. Подробные сведения об Антикоминтерновском пакте достигли Кремля через сорок восемь часов после подписания (!) и почти за тридцать часов до того, как он стал известен японскому кабинету и германскому верховному командованию. После этого прошел целый месяц, когда о нем узнал весь мир».

Иными словами, Сталин узнал о пакте более чем на сутки раньше, чем японские министры и германские генералы.

Наибольшая нагрузка выпала на долю радиста группы «Рамзая» в 1940–1941 годах в период интенсивной подготовки Германии к нападению на СССР. Клаузен нередко проводил целые ночи с ключом. Объем большинства радиограмм доходил до нескольких сотен, а порой превышал тысячу шифрованных групп. Перегревалась не только радиостанция, но, казалось, накалялся даже эфир. Зорге страстно хотел донести до Центра данные о надвигающейся катастрофе: сообщал о подготовке Германии к нападению на СССР и о позиции Японии в случае агрессии, о решимости Гитлера начать войну, о сосредоточении на границе крупной группировки войск. Но Центр молчал... Центр сомневался...

14 февраля 1941 года Зорге передал в Москву доклад, подготовленный для японского правительства, о полном боевом составе японской армии, а также о войсках, дислоцированных в Маньчжурии, Корее, Китае. Несколько позже Центр получит радиограмму «Рамзая» о состоянии производственных мощностей японской авиационной и танковой промышленности, о стратегических запасах нефти этой страны.

В середине 1940 года, спустя пять лет интенсивной деятельности Клаузена в Японии, начальнику японской контрразведки Осаки удалось установить: в Токио работает нелегальная радиостанция неизвестной принадлежности. Точное место работы радиостанции установить не удалось.

В числе первых, кто узнал, что японские «слухачи» взяли след радиопередатчика «Фрица», был Зорге. Осаки под большим секретом поведал об этом германскому послу в Японии Отту, а тот сугубо конфиденциально поделился новостью с Зорге. Резидент понимал, что речь идет о радиостанции Клаузена. Теперь за их станцией следили японские дивизионы радиоконтрразведки (на вооружении которых имелись новейшие немецкие пеленгаторы), службы радиоконтроля армии и почтового управления японских учреждений в Китае и Маньчжурии. Для этой работы привлекли даже радиолюбителей и коммерческие радиостанции.

Сама жизнь заставляла «лечь на дно», затаиться, переждать. Но «отлеживаться» не было времени. И Зорге с Клаузеном меняют тактику организации связи. Теперь вместо назначения сеансов связи «Висбаден» следил за вызовами «Фрица» каждые 15 минут в начале часа. Была значительно снижена интенсивность работы радиостанции. В Центр передавался весьма срочный материал. Но сколько его было, этого срочного материала, и какой ценности...

17 июня 1941 года Клаузен передал в Центр: Германия нападет на Советский Союз во второй половине июня.

30 июля в радиограмме сообщалось: если Красная Армия остановит немцев под Москвой, Япония не вступит в войну против СССР.

14 сентября Зорге доложил, что японское правительство решило не выступать против Советского Союза в этом году. Таким образом, с 15 сентября советский Дальний Восток можно считать гарантированным от угрозы нападения со стороны Японии.

После этого Зорге считал, что задачи, которые стояли перед его группой, были выполнены. Он подготовил радиограмму в Центр. «Дальнейшее пребывание в Японии бесполезно. Поэтому жду указаний: возвращаться на Родину или выехать в Германию для новой работы». Но эта телеграмма не прозвучала в эфире — 18 октября 1941 года в дом Клаузена ворвалась полиция. В этот же день были арестованы Зорге и Вукелич.

Зорге надеялся, что его не казнят. В беседе с журналистами, которым японцы разрешили посетить камеру советского разведчика, великий «Рамзай» высказал убежденность в том, что Сталин высоко ценит его работу и примет меры к спасению.

Разведчик ошибся...Зорге и его боевого соратника Одзаки казнили в токийской тюрьме Сугамо 7 ноября 1944 года. До Великой Победы оставалось полгода...

И все-таки почему Сталин не спас Зорге, не обменял его? Время и возможности были. Японцы, словно ожидая предложений Москвы, три года держали «Рамзая» в тюрьме, откладывая казнь.

До сих пор сталинское равнодушие к величайшему разведчику современности остается загадкой. Время от времени на страницах печати разгораются споры, и тогда историки и журналисты пускаются в пространные рассуждения, как говорят, кто во что горазд.

Но есть наиболее вероятный и даже документально подтвержденный ответ. Его следует искать в обстановке тридцатых годов — эпохе подозрительности, недоверия, репрессий. «Врагами народа» были объявлены по очереди четыре руководителя военной разведки — Берзин, Урицкий, Гендин и Проскуров. Германским шпионом признали начальника отдела разведуправления Карина, а Сироткина и Покладока, которые руководили деятельностью советской разведки в Японии, — соответственно японскими шпионами.

Был сделан вывод: если руководители продались иностранным разведкам, значит, они выдали и резидентуру Зорге. Стало быть, «Рамзай» работает под контролем японской контрразведки. Отсюда и решение, принятое в Разведуправлении еще во второй половине 1937 года: отозвать Зорге из Японии, а резидентуру ликвидировать. Надо отдать должное тогдашнему начальнику военной разведки Гендину: подвергая себя несомненному риску, он отменил это решение. Резидентура сохранилась, но уже с ущербным грифом «политически неполноценной». Теперь докладные записки руководству страны и армии направлялись с оговорками:

Позднее ветеран ГРУ М. Сироткин, которому пришлось непосредственно работать с Рихардом Зорге, написал исследование «Опыт организации и деятельности группы «Рамзая»». Вот как он определяет отношение Москвы к Зорге: «Весьма характерен элемент двойственности в отношении Центра к резидентуре. Информационные материалы, поступающие от «Рамзая», получают в большинстве случаев высокую оценку, но когда по заданию руководства составляются справки о личном составе и деятельности резидентуры, то авторы-исполнители этих справок не решаются отказаться от наложенного на резидентуру штампа «политического недоверия». Вопреки здравой логике, не считаясь с реальными результатами деятельности резидентуры, подводят под этот штамп свои выводы и заключения. При этом за отсутствием каких-либо убедительных обоснований для таких выводов, каждый раз используются все те же ссылки на заключение 1937 года по шанхайскому провалу и другие предыдущие справки».

Вот, собственно, и ответ на волнующий так долго всех нас вопрос, почему Сталин отвернулся от Зорге.

Единственным, кто выжил из «большой пятерки», оказался Макс Клаузен. Его освободили из тюрьмы в 1945 году союзники. Освободили и предупредили: мол, вряд ли в Москве тебе простят провал. Так что подумай, не спеши, поживи здесь, в Японии.

Клаузен заколебался. Он помнил 1933 год, его ссылку в саратовский Красный Кут. И это после нескольких лет успешной разведработы в Шанхае и Харбине. За что? Только за то, что он женился на Анне, «чуждом элементе», эмигрантке. Тогда его спас Зорге. А теперь, после провала резидентуры, гибели Рихарда, Одзаки, Вукелича, кто спасет его теперь?

Макс и Анна Клаузены остались в Японии. Легендарный «Фриц», «кудесник радиоэфира», столько внесший в нашу победу, боялся возвращаться в Москву.

В Центре это тоже поняли. Там не могли в ту пору позволить, чтобы Макс и Анна стали невозвращенцами. Клаузена похитили и вывезли из страны. Через двадцать лет после гибели Рихарду Зорге присвоят звание Героя Советского Союза, а Макса и Анну Клаузен наградят орденами.

Итак, что же в итоге? Радиостанция Зорге — Клаузена почти десять лет бесперебойно работала в нелегальных условиях — с 1929 по 1932 год в Китае и с 1935 по 1941 год в Японии.

Японская контрразведка обнаружила ее только в 1941 году и смогла перехватить всего пятьдесят радиограмм. Но ни одна из них не была расшифрована. Более того, японцам не удалось установить ни принадлежность, ни точное местонахождение радиостанции, хотя интенсивность ее работы превышала все возможные пределы. Только с середины 1939 года по день ареста «Фриц» передал в Центр свыше двух тысяч радиограмм, в общей сложности до ста тысяч групп шифрованного текста. Больших достижений агентурная радиосвязь в своей истории не знает.

К розыску радиостанции, как известно, привлекались огромные силы контрразведки. Однако мастерство «радиочародея» Клаузена превзошло силы и возможности японцев. Рядом с величайшим разведчиком современности работал великий радист-нелегал. И этим все сказано.