"Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора (Партыка Кирилл)

2

Алексей быстрым шагом дошел до центральной улицы и огляделся. Несмотря на не слишком поздний час, центр города был почти пуст. Изредка там и сям мелькали фигуры редких прохожих. Они перебегали проезжую часть, словно полосу обстрела, опасливо озираясь на фары нечастых автомобилей, проносящихся, как на пожар.

Полыхали витрины многочисленных «супермаркетов» и «шопов». В коммерческих ларьках происходило шевеление, то ли там подсчитывали выручку, то ли откупались от рэкетиров.

Постояв минуту в раздумье, Волин медленно пошел по тротуару. Под ногой аппетитно хрумкнули и зашелестели сухие листья, густо нападавшие за день со старых тополей. Стояла погожая середина осени.

В ресторан Алексею идти не хотелось. Он отвык от посещения подобных заведений, к тому же ему казалось, что в них одинокий посетитель может привлечь внимание каких-то дрянных людей. Каких именно, Алексей не знал, но побаивался. Слишком много швали расплодилось кругом.

Особенно ему не нравились молодые парни, которые ходили в «адидасовских» спортивных костюмах, кожанках и ярких спортивных куртках, в малиново-черных «клубных» парах, носили короткие прически и никогда никуда не торопились. Они вели себя достаточно тихо, не орали матом, не задирали прохожих. Они сидели в кафе или перемещались по улицам тесными кучками, не нарушая общественный порядок. Но у них были такие лица, что Волин понимал: хулиганить им ни к чему, так же как тигру незачем ловить мышей. Алексей именовал эту публику «жлобы» и «мордовороты» и испытывал перед ней какой-то атавистический, не подвластный разуму ужас.

На углу, квартала за два, Волин как раз и увидел с полдюжины таких ребят.

Прогулка потеряла для него свою прелесть. Да и вообще пора уже было на что-то решаться.

Бар назывался не то «Минутка», не то «Снежинка» и располагался в полуподвале.

Алексей спустился по новеньким цементным ступенькам, толкнул покрытую деревянной резьбой дверь и вошел. В зале было полутемно, пусто и достаточно чисто. Играла негромкая музыка. Сидеть здесь не полагалось.

Волин взял у стойки сто пятьдесят граммов коньяку, пару сосисок и отошел к высокому столику. От коньяка ему сразу сделалось хорошо, спало дневное напряжение и даже дежурные сосиски показались вкусными.

Симпатичная барменша, совсем еще девчонка, чистенькая, накрахмаленная, копошилась за ярко освещенной стойкой, тасовала бокалы и пестрые бутылки, хоть наливать было некому.

Алексей достал из кармана измятую пачку болгарских сигарет, подумал, сунул обратно, подошел к стойке и купил «Кэмел». «Верблюд» почему-то всегда казался ему мужским куревом. Заодно прихватил еще полстакана «пятизвездочного».

Миловидная барменша широко, но неумело улыбнулась ему. «Ничего, научится», — подумал Волин. Душа его согревалась.

Едва он вернулся на свое место и отхлебнул из стакана, за спиной просипели:

— Закурить есть?

Волин оглянулся. Двое мужиков, не совсем ханыги, а так, пограничное состояние, выставляли на соседний стол пиво. От них тянуло старым перегаром и нестираной одеждой. Один принялся перочинным ножом откупоривать бутылки, второй отправился к стойке.

— Водки два по сто, — услышал Волин.

Он отдал непрошеному соседу «Родопи», допил коньяк и вышел из бара. На кой черт пускают таких? Платят, вот и пускают…

В «Кафе-мороженом», гомонящем полухмельным говором разномастной публики — от подростков с перепачканным белой сладостью губами до хмурых, полупьяных мужиков и парочек зрелого возраста — Алексею никогда не нравилось. Здесь дух забегаловки, казалось, навечно въелся в пегие стены, нечистые столы и изжеванные лица буфетчиц. Однако Волин, размякший после третьей порции коньяка, возможно, и задержался бы тут, но к его столу подсел тип неопределенного возраста, худой, с голодными глазами, зубами из желтого металла, но не золотыми, весь какой-то дерганый и повел малопонятную канючащую речь, от которой на Волина потянуло холодом тюремных решеток. Алексей терпел минут пять, потом бросил незнакомцу купюру и поднялся…

В «Гриле», тесном и заполненном чадом горелого жира, перекусывала с водкой компания мордоворотов. Волин хотел уйти сразу, но от выпитого расхрабрился и решил: «Да что, в самом деле? Чего шарахаться».

Здесь он вроде бы усиделся. Цыпленок оказался вполне съедобным, а «жлобы» ему не мешали, вели между собой негромкие разговоры. Алексею недоставало только собеседника. В одиночестве Волин разомлел, окружающее отодвинулось, оставляя его в уютном мирке собственных мыслей и ощущений.

Потом возник негромкий, но тревожный шум, в нем отчетливо сквозило какое-то неблагополучие. Вынырнув из сладкого забытья, Алексей увидел, что среди неприятной ему компании началась сдержанная, но нехорошая возня, что-то там происходило такое, чего не должно бы происходить среди мирно отдыхающих людей.

Напружинились сомкнутые вокруг стола накачанные плечи, заходили ходуном затылки, звякнул опрокинутый бокал. Потом из-за стола поднялись двое, поставили на ноги третьего, пощуплее, одетого не в «униформу», распихали ногами стулья и, крепко прихватив тщедушного под локти и за поясницу, повели его к выходу. Человек беспомощно дергался и крутил головой, но молчал. Волин не успел разглядеть лиц странной троицы, но то, что сквозило в непреклонном стремлении «жлобов» увести тщедушного из этого места, где формально еще действовали человеческие законы, навело Алексея на страшную и, должно быть, нелепую мысль, что того, третьего, повели убивать.

Выждав некоторое время, Волин вышел на улицу и, не оглядываясь по сторонам, поспешил прочь.

Но домой ему не хотелось. Дома Волина ожидал привычный, безопасный, тягучий и пресный вечер, а он жаждал чего-то нетривиального и потому, ступая уже не совсем твердо, спустился в следующий подвальчик. Ему повезло. Здесь не оказалось ни забулдыг, ни мордоворотов, ни громкой музыки, было уютно и покойно, к тому же отыскался собеседник, парень лет двадцати семи, под хмельком, но довольно симпатичный и разговорчивый, как выяснилось, программист какого-то НИИ.

Они выпили рюмки по три-четыре и принялись обсуждать перспективы спасения Родины от окончательного хаоса и краха, причем Волин упирал на то, что мир, как известно, должна спасти красота, а программист более придерживался технократических воззрений.

На середине фразы технократа приобнял за плечи незнакомый субъект, весь какой-то выцветший и линялый, не забулдыга и не порядочный человек, так, черт знает что… Извинившись, он поставил на их стойку свой стакан. Алексей поморщился.

Тип ему сразу не понравился, хоть ничего чересчур отталкивающего в нем не было.

И разговор он завел ни о чем, такой же бесцветный, как сам, хотя сквозил в словах нового собутыльника едва уловимый, но совершенно непонятный Волину интерес. Примазавшегося и собутыльником назвать-то было трудно, потому что к стакану своему он почти не притрагивался.

«Что за черт, — досадливо подумал Алексей, — все клеится какая-то дрянь. Покоя нет». Что подошедший тип — дрянь, Волин не сомневался, а вот какая, догадаться никак не мог.

Пустая, но отдающая скрытым скользким интересом болтовня толклась и толклась, пока программист не воскликнул: — Нет, ты послушай, мужик!..

Вот тут-то Волина и осенило. Да не мужик он! Гей. Отсюда и рука на плече, и сдержанная приторность в манерах и речи. В последнее время эти ребята не особо таились, и образ их успел запечатлеться в памяти Волина. Тьфу! Алексея передернуло. Что-то такое, должно быть, отразилось на его лице, по чему гей догадался, что его раскусили и ходить вокруг да около незачем.

— Ребята, — сказал он, — тут есть один зальчик. Отдельный. Можно интересно провести время. В зависимости от средств и желаний. Берите бутылку и пошли.

— Куда? — так ничего и не понял наивный программист. Алексей выволок его на улицу чуть не насильно.

— Ты чего? Сдурел?

— Ничего. Пока. Обратно не возвращайся!

Волин торопливо ушел. На душе у него было тоскливо. Вместо приятного, расслабляющего отдыха получалось какое-то дурацкое, трусливое убегание.

«А чего ты, собственно, хотел? — спросил он себя. — Ночная жизнь полусвета, подонки общества периода раннего накопления капитала. Постсоциализм».

Приходилось признать, что в таких условиях совершенно невозможно уподобиться киногерою, меланхолически скитающемуся на Монмартре из одного кафе в другое.

Вместо ностальгического, пахнущего осенними листьями, коньяком и женскими духами вечера вышла какая-то хмельная, унылая чушь. И вот идти больше некуда, а домой не хочется как никогда прежде, ноги заплетаются, мысли в голове слиплись в вязкий ком, словно вермишель в кастрюле у неумелой хозяйки, а в груди вместо сладкой грусти разрастается злая и бессмысленная тоска. Алексей представил свою огромную, полунеобитаемую квартиру, поджидавшую его в ней семью и передернулся.

Он боялся ночных улиц, но сейчас хмель основательно приободрил его и любые опасности пугали меньше, чем паутина обыденности, густо затянувшая домашний очаг. Кроме того, там Волина караулили его вязкие, бессонные страхи, затаившиеся под супружеской кроватью.

Ему нужна была женщина. Не жена, само собой, и не просто объект приложения сексуальной энергии, а нечто другое. Хорошо бы встретить в одном из тех баров одинокую, миловидную, грустную девушку с прозрачными глазами или пусть даже усталую (миловидную) женщину средних лет со следами одиночества и такой же, как у Алексея, душевной тоски па лице. Но он понимал, что никого такого в барах и кафе, где он побывал, встретить невозможно.

Что же это за жизнь? Дом-работа-дом, какие-то книги, пусть хорошие, но ты их прочитываешь и тут же забываешь или вообще не можешь вникнуть в то, что в них написано. Новейшее кино, где без конца кого-то режут, жгут, расстреливают и пытают независимо от того, на каком языке изъясняются герои. Тот же, столь любимый Волиным иллюзорный мир, но погружаться и жить в нем Алексею с каждым разом хотелось все меньше. Грязная, горланящая политика, от которой не скрыться ни в просмотровом зале, ни в собственной квартире, прущая из каждой щели, словно гниль и мусор из задних дворов на улицы прокаженного города. Бесконечные смертоубийства, уголовно-штучные, как отстрел бизнесменов, и узаконенно-массовые, как в далекой горной республике. Грызня, крики, стоны, толчея железными, растопыренными локтями, совершеннейшая безвестность завтрашнего дня, подкрадывающаяся — нечего хорохориться! — старость, скука посреди всеобщего шабаша и кутежа, а над всем этим перехлестнувшая небо истина:

«Homo homini lupus est».

Волин почувствовал, что если сейчас же не прильнет к теплому женскому плечу, не зароется лицом в ласковые волосы, если его не обнимут (но, конечно же, не по-матерински), он может, кажется, умереть. Но ни нагрянуть со своей тоской, ни хотя бы позвонить ему было решительно некому, а Лариса для этих целей не подходила. Жены, Волин знал это, вообще редко подходят на роль врачевательниц душевных недугов.

Ему вдруг вспомнился старый итальянский фильм, где герой, такой же опустошенный и неприкаянный, знакомится с проституткой, покупает ее на одну ночь и вдруг обретает любовь, а с нею и желание жить. Кончалось там, правда, все очень трагически.

«А что, — неожиданно подумал Алексей. — Деньги у меня есть», — он в который раз ощупал карман. Мимолетная идея быстро расцвела притягательностью и как-то сама собой превратилась в определенную цель. Должно быть, он все же выпил лишнего.

Волин понятия не имел, как делаются такие дела. В виденных им картинах актрисы, изображавшие продажных женщин, подавались режиссерами выпукло и зримо. Но Алексей не мог припомнить, чтобы на углах улиц его родного города дежурили в соблазнительных позах полуодетые красотки. Потоптавшись в раздумье, он решил довериться своей мужской интуиции. Гетеру следовало искать, конечно, в местах злачных, но не таких, в которых он побывал. В тех, как догадывался Волин, обитали только мелкие пороки и крупные неприятности.

Сперва он зашел в полыхающий огнями бар шикарной гостиницы, выпил ликеру, посидел у стойки на высоком кожаном табурете. Но здесь отдыхали раскованные, элегантные и очень уверенные в себе люди. Алексей чувствовал себя среди них чужаком.

Следующие две попытки кончились тем, что он захмелел еще сильнее. Незаметно Волин добрел до городского парка, расположенного в самом центре и являвшегося когда-то излюбленным местом отдыха горожан, а ныне полузаброшенного и запустевшего, с развалившимися фонтанами, утонувшими в глине асфальтовыми дорожками и заболоченными, заросшими тиной и осокой прудами, в которых перевелись даже лягушки. «Зеленые легкие» города разъедала чахотка забвения.

Рощи засыхали от старости и неухода, клумбы исчезли, вдоль покрывшихся колдобинами аллей буйно колосился только дикий бурьян.

На краю парка возвышалось здание городского театра. Слегка облупившееся, оно еще сохраняло следы величественного «модерна» середины шестидесятых.

Стеклянно-бетонный куб стоял сейчас темный, мутновато отсвечивая огромными окнами, как старый, необитаемый аквариум, из которого забыли вылить протухшую воду. Площадь перед парадным входом освещали редкие фонари. Зато сбоку, будто прячась за выступом стены, горела вывеска: «Бар Алена».

«Ну-ну, — подумал Волин, — встретить бы там какую-нибудь Алену. Хорошее имя».

Небольшой зал — все тот же полумрак, ряды столиков, стойка, тихий музончик — был абсолютно пуст. Алексей разочарованно вздохнул, но что же делать, раз приперся.

И он протопал к стойке. Столы были накрыты чистыми зелеными скатертями, на каждом серебрились аккуратно расставленные приборы, белели салфетки. Алексею понравилась здешняя аккуратность и чистота. «Посижу немного, — решил он устало.

— Хотя бы покой и уют». Ближний к стойке столик не был сервирован. На такой же, как остальные, зеленой скатерти не было привычной по «общепитовским» временам таблички «не обслуживается» или «заказано». Стол как стол, только совершенно пустой.

Волин не вывел из этого никаких умозаключений, он вообще сейчас соображал неважно. Он просто прошел через зал и уселся именно за тот, «лишний» столик.

Зрелая барменша повернула голову в его сторону, некоторое время равнодушно рассматривала посетителя, а потом ушла в заднюю дверь.

Волин подумал, что надо было подойти к стойке и сделать заказ, а не рассаживаться барином. Наверняка стол «служебный», вот теперь и торчи дурак дураком…

Он не заметил, откуда взялась стройная черноволосая девица, лет двадцати, не более, в кожаной мини-юбке и такой же безрукавке. Алексей опомнился только тогда, когда перед ним мелькнули стройные ноги и черная глянцевая кожа стрельнула бликом.

Девица отодвинула кресло и села. Волин уставился на нее во все глаза. Лицо у девушки было густо наштукатурено и от этого казалось непроницаемым, волосы взбиты замысловатой прической, кожаная безрукавка туго натянулась и расходилась в стороны, приоткрывая верх груди.

Вообще-то он мечтал не о такой особе. Этой не уткнешься лицом в плечо (глядя в вырез безрукавки, Волин об утешительных плечах как-то сразу позабыл), зато здесь светило хоть и совсем иное, но лакомое удовольствие. Впрочем, может быть, это вовсе и не то. «Размечтался», — одернул себя Алексей.

— Вам что-нибудь принести? — спросила девушка. Интонация явно содержала контекст. Официантка? Волин улыбнулся:

— Обязательно. Мне «Белого аиста», сто пятьдесят, а себе чего и сколько хотите.

Девица молча направилась к стойке, где вновь замаячила барменша, и вернулась с заказом. Себе она налила совсем чуть-чуть рубинового ликера.

Они пригубили напитки. «Как же с ней начать?» — усиленно соображал Алексей. В таких делах опыта у него не было никакого. Это ведь не то же самое, что знакомиться с одинокой грустной посетительницей. Но и не нахамить бы…

— Как вас зовут? — спросил Волин.

— Вера, — ответила девушка и улыбнулась по-вампирьи накрашенным ртом. Несмотря на ослепительный цвет помады, улыбка вышла бледной. Дежурной?.. Что же она, влюбляться должна в каждого?!

— Бывает ведь так, — Волин выложил сигареты, — хороший вечер, хочется отдохнуть, поговорить по-человечески, а не с кем. — Он не знал, как подступить к главному.

Девушка без приглашения взяла пачку, закурила.

— Вы, наверное, посидеть хотите? Мне здесь рассиживаться нельзя.

«Точно, официантка», — решил Алексей и сказал вслух:

— Да я уже насиделся. Но с вами бы я, конечно…

— Вы же не за этим меня пригласили.

Волин слегка смутился.

— Вы очень красивая девушка, — брякнул он первое, что пришло на ум.

— И что? — Ему показалось, что Вера слегка поморщилась.

— Хотелось бы с вами поговорить. Мне вот сегодня как-то одиноко. Да и не только сегодня… Вам так разве не бывает? Не хочется иногда с кем-то пообщаться по душам?

— У вас квартира есть? — спросила Вера.

Она держала голову прямо, но своими большими карими глазами смотрела куда-то Алексею за спину. Волин слегка опешил. Квартира у него была, хорошая, большая, но не это же имелось в виду.

— Нету.

— Тогда где же мы будем… общаться?

— А вы ничего не можете предложить?

Вера пожала плечами. Волин отхлебнул добрый глоток. Вот так ситуация. Опять выходило что-то несуразное. Не о таком же мечталось весь вечер! Но хоть здесь он, кажется, не попал впросак. Хоть что-то не уныло-идиотское. А к девице с такой внешностью в других обстоятельствах ему и не подступиться… Последний глоток плотным туманом растекся в мозгу.

— Тут парк рядом, — сказал Волин, чувствуя себя все уверенней и свободней. — На улице тепло, а там сейчас почти никто не бывает. — Он совершенно забыл, что обычно с наступлением темноты обходил десятой дорогой одичавший парк, где не раз уже случались убийства.

— Ну не знаю, можно, наверное. — Вера пожала плечами. От этого ее безрукавка разошлась еще шире, приоткрывая розовую налитую мякоть, и Алексей почувствовал, что брюки кое-где становятся ему тесноваты.

— Может, вы хотите поужинать? — галантно предложил он. Девушка качнула головой.

— Нет, спасибо. Если хотите, то пойдем. Вам это обойдется в… — Она назвала сумму.

У Волина было с собой значительно больше. И, честное слово, Верочка стоила того, что просила. Но Алексей, поражаясь самому себе — что за синдром Кисы Воробьянинова?! — вдруг зло подумал: «Ах ты умница. Пять минут судорог и такие бабки! Привыкла зашибать надурнячка». Но он улыбнулся и мягко проговорил:

— Верочка, побойтесь Бога! Я не скряга, и вы мне нравитесь. Но я же вас долго не задержу и сильно не обеспокою. — И он снизил цену вдвое. (Что же я делаю? Она же меня непременно к чертям пошлет!) Но Вера, задумавшись лишь на секунду, согласилась. — Только, знаете, лучше бы сейчас…

Волин не стал вынимать все деньги, наугад отщипнул в кармане несколько бумажек, а потом торопливо отсчитал на скатерти требуемую сумму. Вера деловито сгребла купюры, снова ушла к стойке, пошепталась с барменшей и вернулась к столу.

«Она же ей деньги отдала, — поразился Волин. — Она же меня боится!» Это его почему-то оскорбило.

На улице слегка похолодало, но стояло безветрие, так что прохлада была бодрящей, а не знобкой.

По широкой лестнице Алексей и Вера спустились в парк. Вдоль пустынной центральной аллеи, сквозь плиты которой уже буйно топорщился подсыхающий к осени бурьян, горели редкие фонари, а дальше простирались совершенно темные, чуть шелестящие последней листвой, необитаемые и жутковатые недра парка.

Алексей поежился, но предложил:

— Отойдем подольше? Я помню, там беседка была.

— Нету ее больше, сломали. — Вера держала его под руку и даже касалась упоительным бюстом Алексеева локтя, но как-то не так, как другие женщины, с которыми доводилось гулять Волину. В этих прикосновениях отсутствовала загадка.

— Давайте где-нибудь поблизости.

«Она же боится, — вспомнил Алексей. — Дура! Разве я похож на такого?..» Они нашли старую массивную, на бетонных опорах скамью, притаившуюся за полосой разросшегося декоративного кустарника, обрамляющего аллею. Кустарник еще только едва начал желтеть, так что отыскать за его густой листвой скамью было непросто, но Вера знала о ее существовании.

«Герл-скаут, покорительница дебрей, — с легкой брезгливостью подумал Алексей. — Сколько же раз тебя на этой лавке?..» Когда они продрались сквозь заросли, Волин растерялся. Даже хмель основательно поредел. Алексей не знал, что делать дальше и как себя вести.

Помедлив, девушка, стоявшая к Волину вплотную, глянула на него снизу вверх, внезапно толкнула его в грудь, от чего Алексей качнулся и сел, а потом сноровисто угнездилась у него на коленях. Мягкие руки обвили его шею. Волин увидел прямо перед собой вырез безрукавки, почувствовал, как отлучившийся хмель водворяется обратно в мозги, и неуклюже расстегнул верхнюю пуговицу кожаной одежонки…

Большой радости он не испытал и теперь чувствовал скорее разбитость, чем сладкую истому. Приведя одежду в порядок, Вера попросила сигарету. Они закурили. Алексей опять протрезвел, ему сделалось томно и стыдно.

— Тебе хоть чуть-чуть было хорошо? — спросил он, чтобы не молчать, и ужаснулся:

«Что я плету?» — Замеч-чательно, — Вера глубоко затянулась.

— Да, извини…

— Чего извиняться? Все нормально.

— Понимаешь, я не хотел тебя обидеть. Мне так жаль…

— Слушай, помолчи, — приказала Вера. — Я сейчас докурю и пойду. Дай отдышаться.

Волин, сам не понимая, что с ним происходит, чувствовал себя все гаже, но не по причине похмелья.

— Слушай, Вера, я не хотел тебя обидеть, — повторил он, — честное слово, не хотел. Я свинья, сволочь… Просто напился, а идти некуда, и так тошно одному.

Еще торговаться начал, подонок.

Он вдруг наклонился, схватил Верину руку и поцеловал. Девушка сперва отшатнулась, но потом погладила его жесткой, шершавой ладонью по щеке.

— Да успокойся ты. Что случилось? — Голос ее смягчился. — Ты же меня не насильно затащил. А больше с тебя и не полагалось.

— Так ведь нельзя, ты же девчонка совсем, глупая, а я… У меня дочка чуть тебя помладше… (Волин был отвратителен себе в эту минуту, но остановиться не мог.) Ты ведь красивая… а мы с тобой что делаем?..

— Дочка, говоришь? — перебила его Вера, вставая. Тон ее погрубел. — Вот и смотри за ней, а не по бабам шляйся. Расплакался. У меня тоже дочка. Годик ей. У меня родственников нет, а у нее отца. За ясли платить некому. И жить надо, кушать.

Думаешь, там много платят? — девушка ткнула пальцем куда-то в темноту. — Хрен там платят! Так чем с коммерческим директором задарма, лучше с таким, как ты.

Хоть навар есть… Папаша!

Она обошла скамью и нырнула в кусты. Волин вскочил, устремился следом, догнал девицу посередине аллеи.

— Я провожу.

— Отстань. Тут идти-то!..

Алексей вышел из парка, не соображая, пьян он или нет. В голове стоял туман, грудь переполняли какие-то помои. Праздника для души захотел? Денежки завелись?

Вот тебе праздник. Шарахался от каждой тени, приглянулся гомику и в конце концов на лавке, как последняя мразь!.. Интеллигент сраный! Да хоть бы уж попалась отпетая, а то попользовался какой-то несчастной. Как она иначе заработает? Что ей остается делать? На нее еще молиться надо, что ребенка не бросает.

По дороге домой — он жил в самом центре — Волин, окончательно изведя себя, не выдержал, купил в коммерческом ларьке бутылку вина и выпил ее тут же, у тыльной стороны киоска, из горлышка. Терять, как ему казалось, все равно было нечего.

Дерьмо!

Вино, однако, подействовало на него благотворно. По мере приближения к дому душевная тошнота понемногу рассосалась, сменившись раздумьем о предстоящем объяснении с домашними. Лариска, конечно, дым коромыслом не поднимет, но приятного все равно мало. Напоследок мелькнула даже мысль относительно недавнего приключения: «Не одна же она такая. Другие как-то устраиваются, не все собой торгуют…» Несмотря ни на что, дома Волин чувствовал себя лучше, чем где бы то ни было. Он ускорил шаг.

Позади кто-то загоготал, оглушительно в ночной тишине, бессмысленно и словно не глоткой, а самой утробой. Волин вздрогнул и оглянулся. В этом месте не горела пара фонарей. В неосвещенном пространстве маячили и перемещались какие-то едва различимые фигуры. Волин не мог разобрать, что там за компания колобродит, но ему почему-то представилась не уличная шпана, а именно «жлобы» и «мордовороты».

Алексей ускорил шаг, свернул с главной улицы и на минуту вздохнул спокойно. Но орава, покуролесив на перекрестке, потащилась вслед и незаметно приблизилась на расстояние двух десятков шагов.

Волину не стыдно было припустить бегом. Но он знал, что от таких не убежишь.

Компания заржала особенно гнусно, и Волину показалось, что среди прочего невнятного болботания послышалось слово «карась». Ну да, он и есть «карась», пьяненький, которого шмонают в подворотне, иногда предварительно огрев чем-нибудь тяжелым по голове, чтоб не трепыхался.

Теперь Алексей испугался по-настоящему. Его вдруг ошпарила мысль: вот оно, то, что выматывало душу бессонными ночами и над чем он посмеивался по утрам…

Позади с оглушительным звоном и грохотом что-то разбилось, должно быть пустая бутылка, и чей-то голос торжествующе завопил. Волин сунул руку в карман, ощупал рубчатую рукоять револьвера, но особого прилива уверенности не испытал.

Слева и справа все так же холодно сверкали витрины, сплетались в тяжелые кружева железные решетки, охватившие, кажется, весь нижний уровень города, по пустынной мостовой изредка на бешеной скорости проносились легковые машины, отражая свет фонарей черными бельмами тонированных стекол.

И тут впереди Волин заметил арку. Как же он мог о ней забыть? В лицо ему дохнуло плесенью, но Алексей, не раздумывая, нырнул в темноту и затхлый воздух тоннеля.

Бегом миновал искусственную пещеру, подвернул ногу на невидимой выбоине, наступил на какую-то липкую гадость, оказался во дворе и затаился. Через минуту компания шумно проследовала по улице, гуканье и уханье стали стихать, рассыпаясь перекатистым эхом. Волин с тоской подумал, что раньше в этот час кругом было бы еще полно народу, милиции наконец, но теперь с наступлением сумерек жители города спешили укрыться за решетками и металлическими дверями, на недосягаемой высоте верхних этажей, за непроницаемой плотностью штор, отгородиться любыми способами от темноты и шныряющих в ней жутких, искаженных игрой светотени и оттого кажущихся не совсем человеческими фигур.

Волин решил выждать минут пять, а потом вернуться на улицу. Но тут где-то неподалеку со страшным дребезгом рухнула витрина. Не окно, а именно витрина.

Басовитый лязг толстого стекла и звон тяжелых осколков ни с чем спутать было нельзя. Сквозь тоннель до Алексея докатились торжествующие вопли и визг.

Нет, на улицу — это уж извините! Двор был проходным. В нем стояла темень и тянуло сквозняком. Промозглый ветерок, дувший Волину в спину из-под свода тоннеля, забирался под джемпер, трогал шею и затылок, словно примериваясь, как бы получше ухватить. Тоннель пронизывал основание старого небоскреба и опрокидывался в колодец, образованный тылами трех дряхлых зданий. Над его асфальтовым дном нависали подгнившие балконы и галереи. Фасады домов еще поддерживались в более или менее приличном состоянии, но здесь, на задворках, Волину даже при свете дня становилось не по себе. Возвращаясь с работы и желая сократить путь, он иногда нырял в этот угрюмый двор и, поеживаясь, пробирался среди груд старого хлама: битых ящиков, поломанной мебели, каких-то искореженных металлических каркасов. Двор оканчивался вросшими в землю ржавыми железными воротами. Один прут в них был выломан. Протиснувшись в дыру, Волин, подхлестываемый неприятным чувством, резво пересекал короткий мрачноватый переулок и попадал в собственный двор, казавшийся по контрасту особенно обжитым и ухоженным. Но и днем тайная свалка, притаившаяся в самом центре города, оставалась местом отталкивающим и слегка пугающим. Сейчас же, на пороге полуночи, Волин, ежась от холода и дурного предчувствия, понял, что вряд ли сможет заставить себя пересечь ее.

Где-то высоко вверху слабо желтели редкие окна. Отсветы этого мерцания прорисовывали в плотной темноте силуэты кособоких пристроек и подвальных навесов, желтыми и зелеными огонькам отражались в зрачках бутылочных осколков.

Под одной из стен чернело стадо мусорных контейнеров.

«Да что я, в самом деле, ребенок, что ли?!» — подумал Волин и сделал шаг. Каблук с грохотом опустился на растрескавшийся асфальт. Хихикнуло эхо. С невидимого карниза сорвалось летучее существо и с хлопаньем крыльев взмыло к беззвездному небу. Волин выругался. Голубь.

Нет, это просто глупо. Так нельзя. Алексей вынул револьвер и осторожно, ощупью, двинулся вперед.

По двору обвалом прокатился посторонний звук. Кто-то невидимый крадучись двинулся от мусорных контейнеров наперерез Алексею. Приглушенный топот, мешаясь с мягким шелестом потревоженного сора и отражаясь от стен, заметался из одного конца двора в другой. Волин от неожиданности едва не выронил револьвер. Это еще кто? Частый дробный звук мало напоминал человеческие шаги. Тем не менее впереди кто-то был, и, судя по производимому шуму, немалых размеров. Алексей хотел поднять свое оружие, но рука не послушалась.

Сильный порыв ветра толкнул Алексея в спину и, должно быть, замкнул где-то неисправные контакты. Над входом в подвал вспыхнула сама собой электрическая лампочка. Она была слабенькой, ватт на сорок, но Волину показалось, что зажглось маленькое солнце. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел метрах в десяти перед собой невероятно огромного черного пса с короткой поблескивающей шерстью.

Животное стояло боком, повернув к человеку удлиненную брылястую морду. Из-под обвислых щек желтоватой эмалью отсвечивали клыки. Волину они показались величиной с мизинец.

— Пошел вон, — сказал Волин и икнул. Дог дернул обрубком хвоста и приоткрыл пасть. Похоже, он никуда не торопился. Волин не мог оторвать от него глаз.

Собака и собака, не дикий же зверь. Но у этой, слишком поджарой и тонкотелой, на карикатурно длинных лапах, ребра проступали так, что их можно было безошибочно пересчитать, шкура хоть и поблескивала, но имела какой-то буроватый оттенок, бока ходили ходуном от тяжелого дыхания, а глаза с опущенной к земле морды смотрели нехорошо, косо, исподлобья и будто сквозь маслянистую пленку. Особенно не понравилась Алексею пасть. Она сочилась обильной пеной. Но прежде всего бросалась в глаза огромная коричневато-розовая плешь на плече собаки, привольно расползшаяся от самого бока до груди. Плешь шелушилась и белела шершавыми струпьями. Дог дернул мордой и не то лизнул, не то укусил себя за изуродованное лишаем плечо. Собака была тяжело, скорее всего смертельно, больна. Алексей никогда не сталкивался со случаями бешенства, но решил, что сейчас на то как раз и похоже.

«Господи, наказанье! Дурной сон. За что?» — подумал Волин, совершенно забыв о револьвере, который сжимал в повисшей руке, и сраженный приступом слабости, на мгновение прикрыл глаза.

Когда он снова приподнял веки, дорога перед ним была свободна. По двору бродили какие-то неясные шумы, но нельзя было определить их происхождение. Собака исчезла.

Сволочи! Выгнали больное животное, не захотели возиться. Усыпление денег стоит.

Но и пес не дешевый, могли позаботиться. Может, забулдыги какие-то, или сам потерялся и скитается? Забулдыги догов не держат. Жалко, мучается. И бед может натворить…

Волин, покачав головой: сюр бледнеет перед бытом — проскочил в дыру между железными прутьями старых ворот и энергично зашагал по знакомому переулку.

Впереди уже призывно светились окна родного дома.

Но дома тоже не все шло у Алексея гладко, и не такой уж крепостью была его оснащенная железной дверью квартира. Заползала в нее сквозь невидимые щели всякая гадость, мучила хозяина, и никакие двери ей были не помеха. Волину приходилось признать, что он уже давно нигде не чувствует себя спокойно и уверенно.