"Революционная сага" - читать интересную книгу автора (Марченко Андрей)ТуманВ таких деревнях улиц нету, ограничиваются только номерами. А чаще и они отсутствуют — все друг друга знают. И, действительно, зачем придумывать, к примеру, имена улицам, если таковых не имеется. Только дорога откуда-то куда-то и домов двадцать вдоль нее. Тем паче, что имя деревни и так едва придумали. Здесь на волость — один почтальон. Пишут сюда немного, да и народа тут почти нету. И если все же случается непредвиденное — приходит письмо, то почтальон не бросается его везти. За двадцать верст ноги бить, только потому что кому-то письмо пришло? И месяцами лежит конверт, ждет, когда скопиться постпакет потолще, или не случится какая оказия. Скажем, едет по селам господин урядник, или в какой-то медвежий угол помещают ссыльного. …К слову, был тут один случай. Отправили не то марксиста, не то бакунинца на ссылку в деревушку с названием таким, что уж лучше бы ее цифрами именовать. А ссыльный, дабы не помереть со скуки, стал детей счету да грамоте учить. Оно, казалось, правильно: и ссыльный исправляется, и детишкам в школу за три версты бегать не надо. Да только раз приехала комиссия и в полном составе упала в обморок. Дети, не дожидаясь победы мировой революции и даже ее начала, на уроках вместо "Боже, Царя храни" поют "Интернационал"!.. Газеты, журналы, выписанные в эту глушь, часто приходили с месячной задержкой. А часто не приходили вовсе — не то возницы рвали их на самокрутки, не то почтальоны, чтоб лишний раз не бить ноги, жгли корреспонденцию в печках. Потому этакая глушь действовала на ссыльных благотворно. Они спивались, забывали бриться, обрастали бородами, женились на местных селянках. За обрушившимися наследниками забывали о классовой борьбе, становились совершенно своими… …Да только иногда случается и наоборот — вырастает человек ну совершенно не от мира его породившего. Вообще надо сказать, что у мира много обличий, но не все они будут уместны в той или иной местности. Положим, рождается в деревне мальчик. И деды его, и прадеды и отец что называется от сохи. Предки его сбегали из церковно-приходской школы на реку, в лес. В более зрелом возрасте водили девок на сеновал. Вследствие чего считать умели максимум до дюжины, читали по слогам. К тридцати годам отпускали бороды, после чего начинали стареть медленно и безнаказанно. Но вот случается перекос и на свет появляется ребенок, который из школы не сбегает, а, напротив, ходит туда с удовольствием. Затем от занятий при свечах, керосинке или вовсе нищенской лучины портится зрение, он одевает очки, оставшиеся от бабушки и начинает тайно копить на новые, собственные в тонкой щегольской оправе. В положенное время женой не обзаводится по причине того, что перед этим он никого на сеновал не таскал. Поскольку в устной речи тоже не практиковался, начинает пропускать некоторые буквы, может быть картавить. Его отец начинает коситься свою на жену: ведь не было в роду таких, не было! И когда наступает время отращивать бороду, вместо утвержденной в поколениях окладистой, вырастает бородка, именуемая интеллигентскими кругами как вандейковская, а среди прочего народа — как козлиная. И поняв, что сделать с этим нечего, вчерашний мальчишка сбривает ее словно вор. Но вот что непонятно — каким образом тяга к знаниям, испорченное зрение и вандейковская бородка связаны? Может близорукие глаза и переполненный знаниями мозг, выделяют какое-то вещество, которое вредит росту волос на каких-то участках кожи, мешает произносить те или иные звуки. Впрочем, это так, к слову пришлось. Разговор-то о другом будет… В тот день на завалинке у брошенной хаты местные мужики пили не в обычной своей кампании. Угощали пьяницу приблудного, который пришел из каких-то далеких краев. Ответно, гость развлекал местных побасенками. Говорил на тему актуальную: о мировой революции и ее вожде. Жили здесь люди фанатично бедные. Всякая копейка, рубль, попавший к ним в карман были вызовом их надлежало тут же потратить, пропить или прогулять. В крайнем случае — потерять. Оттого идеи большевиков здесь воспринимали более чем благосклонно. Ну а как же — это денег не будет не только у них, а у всех! — И что рассказывают… — говорил приблуда. — Бывает, сидят солдатики у костра, пьют чай или там чего покрепче. Подсядет к ним старичок вроде как погреться. В разговор втянется, чарочку со всеми выпьет, или даже свой штоф даст, жалобы солдатские выслушает. А на следующий день — раз, и нету тех бед, на которые солдатушки роптали. Жалование и довольствие выпишут, а командиров тех, что деньгу солдатскую зажилили — к стенке или на фонарный столб. А все потому что этот старик — сам Ленин. Люди здесь жили простые. Можно сказать элементарные. Верили почти во все услышанное. По крайней мере пока это услышанное не конфликтовало. Но тут как раз наступил такой момент. — А я слышал, что Ленин — он громадный. — возразил местный. — Кулачищи с пуд! Ударит кого — дух вон! — Да нет! Роста он обыкновенного, даже маленького. А вот сила у него и правда богатырская. Сам может ведро водки выпить! — Да ты шо!!! — с уважением удивлялись мужики. — Истинную правду вам говорю! Сам видел! Но старик из местных, совсем старый зашамкал беззубым ртом: — Школько лет влашть меняетшя — завшегда такое плетуть! И про царя Николу такое говорили. И про батюшку евойного Аляксандра… — Ты бы, дед, помолчал. — останавливал его кто-то помоложе. — Ты еще Ермака помнишь! — А шо! — соглашался дед. — Помню. И батюшку его помню — Тимофея! Этот да!!! Пил! Я вот даше фамилье Ермака помню. А вам ее не шкажуть — потому как она матерная! Но мужикам было не до покорителя Сибири. — А к слову! Из какейных будет твой Ленин? Чегой-то мне его фамилье не ндравится. Он из духовных, или, не приведи Господь, из учителей? — У него две фамилии. — объяснял приблудный. — Ульянов и Ленин. — Первая, ясен-пень, от улья. То бишь деды его, прадеды пчелами занимались, бортники, стал быть! Ну а вторая фамилия от лени — чего тут непонятного. Точно говорю вам — наш человек! Вот и все дела до копейки! Местные мужики дружно закивали: и правда, ладно выходит. Ведь учителей и ученых в деревушке не любили. Во-первых, от них так и жди какого-то подвоха. Взять того же не то марксиста, не то бакунинца. Во-вторых — они чужаки, неместные. Это пьяница, простой да везде — свой… Но вот на дороге к деревне появились двое — старик, и рядом с ним девушка. Затем разглядели и собаку, бегущую за ними. Запросто могли уйти на другую сторону избушки, укрыться за стенами дома. Но этого не стали делать: чего им стесняться в своей деревне? Думали: это идет слепой нищий с поводырем. Глядишь — еще какое-то развлечение будет. Песни станет петь, милостыню просить жалостливо. Но оказалось: старик не выглядел ни бедным ни, тем более, слепым. Да и его спутница вышла из обычного возраста провожатых. Пришельцы вовсе бы прошли мимо пьющих мужиков без остановки, даже не поздоровавшись. Но кто-то из пьяниц крикнул: — Эй, старик, что в мире деется? — Да откуда мне знать? — бодро откликнулся остановившийся старик. — Я думал, вы чего-то мне чего-то расскажите. Отчего-то такой ответ смутил пьющих. Кто-то все же собрался с мыслями, ответил: — Ну дак… Леворюция в мире… — и повернулся к приблуде за помощью. — Какая, ты говорил? — Социалистическая… — Во-во, она самая. Геддо покачал головой и печально улыбнулся. Дескать, это уже год как не новость. Вместо этого спросил: — А вы все пьете? — Ну да… — Самим-то не надоело разум пропивать? — Ой, надоело… — запричитал кто-то. — Да шо поделать… — А что, хотите бросить пить? — Ну дык… А как же… Хозяйки бранятся… Геддо кивнул, прошептал заклинание, нарисовал в воздухе какой-то знак. Сообщил тоном, нетерпящим возражений: — Все! Больше пить не будете ничего крепче вина, да и то по праздникам. Затем повернулся и пошел дальше, в село. За ним последовала девушка и собака. Пьяницы проводили их взглядом, затем вернулись к тому, из-за чего, собственно, и собрались. Жидкость мутную и злую разлили по разнокалиберным чаркам. — Ну, поехали… Поднесли емкости к губам… Запах сивухи ударил в нос, вспомнилось, как тяжело эту гадость глотать. Как потом это пойло будет стремиться выплеснуться обратно, и вероятней всего успешно. И какой противный запах будет у этого полупереваренного самогона. Как за него будет бранить жена, гонять слабого мужа, бить его тяжелым полотенцем… Но самое тяжелое придет вместе с утром: запах в комнате будет стоять такой, что и самому станет противно, во рту — сухо, и ни одну мысль не подумаешь без головной боли. А на опохмел хозяйка и полшкалика не нальет… Спрашивается: если пить она его не дает, то на кой хранит? Явно ведь бережет на похороны мужа… И спрашивается: на кой пить? Иной пьяница смотрел на лица своих товарищей, ожидая найти поддержку. Но вместо нее видел лишь сомнения. Кто-то даже ставил полные чары на место. — Что-то пить не хочется… — Что мы здесь делаем? — спросила Ольга, оглядываясь по сторонам. — Я думаю здесь заработать немного денег… — Зачем?.. У меня хватит финансов на десятерых… Геддо покачал головой: — Негоже жить на чужие деньги. Тем более, когда легко можно заработать свои. — Думаете, если у них будет меньше денег, им не на что будет пить? Напрасно… Особенность есть такая: на то чтоб пить и жить денег хватает, а на то чтоб просто жить — нет. По дороге, коя обросла домами, стала главной улицей деревушки, прошли в самый центр. Кроме небольшой церквушки, нескольких рядов маленького базарчика, центр отмечало то, что на тридцать саженей дорога была замощена брусчаткой. Старик и девушка разместились как раз на лавках базарчика, словно прохожие, остановившиеся для отдыха. Впрочем, отчего «словно» — оно так и было. Только вместо провианта, из сумки старик извлек пакетик с порошком, плеснул на него из фляги воды. Достал флакончик толстого стекла, выдернул хорошо притертую пробку. В воздухе сразу запахло весной. Добавив пару капель в смесь, Геддо снова закрыл флакон. Затем, из получившейся жижи стал что-то лепить, бормоча под нос не то заклинание, не то молитву. В его пальцах масса набухала, превратилась в что-то наподобие большой снежинки. Осмотревшись по сторонам, старик бросил ее через дорогу, туда, где росли огромные тыквы. Но, перелетев дорогу, комок не упал на землю, а завис в воздухе, где-то на высоте человеческого роста. Растекся в темно-серую летающую лужицу, никак не более полусажени в поперечнике. Ударил гром, блеснула молния. Пошел дождь. Хозяйки, судачащие о чем-то возле колодца, удивленно обернулись, глядя на портативный дождь. Продолжалось это совсем недолго — может, через пять минут упала последняя капля, облачко растянуло едва заметным ветерком. Но, там где пролился дождь, зеленела грядка тыкв если не каретных, то размером небольшую двуколку. Привлеченные волшебством, бабы отошли от колодца. Но так и не решились куда подойти: то ли к тыквам, то ли к причине их возникновения. Потому и толпились посреди дороги. Геддо пришлось прийти им на помощь: — Как живется, селяне?.. — не то чтоб крикнул старик, но сказал достаточно громко он. — Какие у вас тут беды? И не нужна ли какая помощь? За умеренную плату, разумеется… И бабы тут же запричитали… …Как водиться, в глуши жилось тяжело. Здесь полгода медведи и охотники дрыхнут, затем охотники четверть года гоняют медведя, после еще четверть — медведь гоняет охотников. Еще говорили, что кроме медведя-шатуна в местных краях иногда видели медведя-ползуна. Само собой, беспокоила нечистая сила. Колокола на деревенской церквушке с нею явно не справлялись. Некоторые опасения внушало местное озеро. Туда впадала неширокая река, и по логике вода никуда оттуда деться не могла. Однако, озеро из берегов шибко не выходило. Сначала думали, что по дну реки течет вода в обратную сторону. Но нет, ныряльщики это не подтвердили. Появилась мысль, будто в озере сидит кто-то достаточно большой, который выпивает всю эту воду. И если те же ныряльщики так и не смогли найти это чудовище, то это ничего не значило. Озеро, надо сказать, этой гипотезе способствовало: глубокое, поросшее осокой, с водой мутной, зеленой в любое время года. Да и не шибко хотелось находить это самое чудовище. Ибо, если ты сможешь его увидеть — значит и оно тебя видит. Нет, конечно, воды жалко не было. Пусть пьет на здоровье. Пугало иное — напившись однажды, эта тварь могла захотеть перекусить. Геддо слушал внимательно и кивал. Лишь раз селянки заметили присутствие Ольги. Женщина вроде бы молодая, но замотанная в платки как заправская бабка, спросила: — А вы чем, сударыня занимаетесь? — Сейчас ничем. — отвечала Ольга. — Я вроде как в отпуске. Отдыхаю, значит. А до этого собирала вагоны, локомотивы… Это такие самобеглые дома… — Ну надо же!!! Вы, наверное, великая мастерица. Наверняка дома те строили без единого гвоздя? — А как же! Без единого гвоздя! Исключительно на болтах и заклепках! Далее ругали своих суженых: и пьют много, и в дом ничего не несут. И лупят их, баб… Хотя, в общем, люди они хорошие. Им бы взяться бы за ум, да где ж его найти! …Геддо кивал, но становился все серьезней: по всему выходило, что работы в этой деревушке не найти. Хотя… — Стойте, не тарахтите… Может, он скажет, чего нам с туманом делать. — С каким туманом? — оживился Геддо. В прошлом году, богатом на революции, в аккурат после Ивана Купала возле деревни появился туман. Обнаружился он на заре, и никто тогда особого значения этому мареву не придал. В самом деле: если вглядываться в каждый встречный туман — наверняка проморгаешь нечто важное. Но вот что странно: важным оказался именно туман. Он не рассеялся к полудню, пережил весь день… Да что там — целый год кружил вокруг деревни. Но с иной стороны — марево это не медведь, не стая волков. Туман-то что, его можно обойти, даже, если попадешь в него, наскочишь по неосторожности — убежишь… А вот, положим, кто нездешний заплутает, попадет в эту дымку, выйдет к деревне, обессиливший, будто черти на нем год катались. А вот, скажем, попадет в него корова — тварь глупая, бессловесная, так пиши — пропало. Если живой ее найдешь, то молока уже не будет. Да и мяса, скорей всего, тоже. Но если зазеваешься, то найдешь от своей коровы рога и копыта. А меж ними — мешок с костями. Все туман высосет… Конечно, с мгой пытались бороться: рубили его шашками, ходили на него же с более традиционными рогатинами. Даже два раза стреляли дробью и пулями. Ничего не помогало. Думали — зимой туманов не бывает. И действительно — всю зиму он не тревожил крестьян. Да вот только как началась весна: снова здравствуйте. Пройдет по роще — в ней наступит осень. Завернет в поле — и рожь взойдет по три колоска на квадратный аршин. Ну а с погостом и вовсе получается нехорошо… Кладбище здесь находилось совершенно рядом с деревней. Да что там — оно почти находилось прямо в деревне: дома охватывали две стороны жальника полностью, и одну — до половины. Достаточно было выйти из иного двора — пересечь улицу и оказаться среди могил, среди крестов. В деревне был обычай: чем более покойного уважали, тем ближе его подносили к кладбищу. Гроб с голытьбой подзаборной грузили на дроги или сани чуть не сразу за двором. Преставившихся хозяек доносили до угла — как раз до места, где обычно бабки собирались посудачить. Но иного человека мужики несли от порога дома до самой могилы через всю деревню. Однако, случалось, что человека и уважали, и жил он тут же — рядом с кладбищем. Тогда несли его на жальник дорогой кружной, через соседние улицы, словно иную диковинку. Да вот только когда появился туман, похороны с выносом тела на кладбище сошли на нет. Не то чтоб в деревне никто не умирал. Отнюдь нет. Просто после похорон туман заползал на могилы. Утром родственники находили цветы, положенные к кресту вялыми, сам крест — покосившимся, а то и вовсе вывернутым. И земля могильного холма оказывалась осевшей… А уж что под ней творилось — никто и не предполагал. А после таких похорон туман становился злей, гуще, быстрее. Потому людей дорогих хоронили, разумеется, до поры до времени, не на кладбище, а в углу огородов. На случай, чтоб туман не разозлился, не стал искать покойных в деревне, голытьбу все же относили на погост… — …И вы желаете, чтоб я сей туман изничтожил? — спросил Геддо. Бабки бодро закивали головами и закудахтали: — Ну да! А то! Поможи, добрый человек — век бога молить за тебя будем! Да и можна не изничтожать его вовсе! Прогони — и хватит! Пусть с другого села питается! Тут всего ничего до него — пятнадцать верст! А то что! Мы с мгой исстрадались — пущай и они помучаются! А то ведь… — Простите, что перебиваю… — вмешался Геддо. — А кроме молитв, какие активы мы получим?.. Иными словами: вы платить будете? И сколько? Бабью трескотню как ножом срезало. — Ну что же, значит, поговорим серьезно. Как деловые люди. К удивлению Ольги, с крестьянками удалось столковаться. Много денег бабы честно не обещали. Зато обещали расплатиться натуральными продуктами: мясом и колбасой, сыром, ситным хлебом, хоть дровами да сеном. Потому, после обеда, поданного в качестве аванса, Геддо засобирался: из своей сумки извлекал какие-то пакеты, флаконы, раскладывал их по карманам жилета. Затем долго стоял, что-то шептал, проверяя на месте ли то или иное снадобье, легко ли оно выходит, не прохудился ли где карман. Было видно, что для волшебника жилет — это не форма одежды. Это уйма карманов, нашитых на тряпицу с пуговицами. Затем Геддо взял свой посох, осмотрел его — не появилась ли где трещинка, не завелся ли шашель. Делал это так тщательно, что хозяйка их принимавшая, засомневалась в намерении колдуна идти на туман. И сердобольно решила помочь. — Вы бы не ходили сейчас. Утром и вечером туман-то самую силу имеет. Тем паче осенью… Мы вам хату пустую под ночевку найдем, а завтра днем идите уже… Но Геддо покачал головой и поднялся с лавки. Ольга встала тоже, однако старик покачал головой: — Я сам схожу, посмотрю на него. Наверное, издалека… Бой принимать не стану, потому как еще не знаю, с чем борюсь. — Может я смогу быть полезна? — Не сможешь… А мне придется думать и за тебя и за себя. Ольга пожала плечами, но спорить не стала. В своем деле она тоже не любила дилетантов, крутящихся под ногами. Но старика, сего молчаливого согласия проводила до околицы, туда, где улица оканчивалась узкой тропкой. Тропинка та скатывалась по крутому склону, далее по узкой плотине проходила меж прудами. Далее шла меж полей, к небольшому леску — будто бы последний раз тот самый туман видели в этих местах. Геддо сначала прошелся вдоль опушки. Время уже шло к ночи, и в лесу сгущались сумерки, оттуда тянуло сыростью и холодом. Зашел в подлесок, туда, где деревья стоят на почтительном расстоянии друг от друга. Вот вроде бы в леске какая-то дымка показалась. Тот самый туман? Или просто, ни в чем не виноватая, совершенно посторонняя мга. Подумалось: а как искомый туман появился на свет? Как он множится? Делится на части? Или же потихоньку копит силы, дабы когда-то растечься на весь мир? Старик сделал по направлению к туману с дюжину шагов. Тот будто немного подождал, а затем отполз где-то расстояние. Геддо задумался. Туман тоже чего-то выжидал. По всему выходило, что до сего момента эта плотоядная мга встреч с людьми не избегала. Но то были обычные крестьяне, а сейчас?.. Ощущал ли туман что-то необычное в Геддо, или, может, почувствовал появление в деревне магии? Тогда почему он не бежит? Изучает волшебника с безопасного расстояния? Заманивает? Геддо снова пошел, но не к туману, а в сторону, будто пытаясь обойти тот сбоку. Мга тоже пришла в движение, отодвигаясь дальше. По всему выходило, что была та умнее, хитрее, а, значит, и опасней, нежели казалась крестьянам. — Эй, иди сюда! Будем драться! — зачем-то крикнул туману Геддо. Никакой реакции не последовало. Ну кто бы сомневался. Будто бы сделав вид, что туман его больше не интересует, Геддо пошел прочь, но через саженей десять обернулся. Туман был от него на все том же расстоянии. …Но туман все же застал старика врасплох. Когда Геддо сделал к нему несколько шагов, тот будто задумался, сначала отступил, потом вернулся обратно. И вдруг лавиной покатился на старика. Сбоку и даже сзади старика из травы выросли языки тумана. Кольцо сужалось — было поздно бежать. На волшебника, подминая траву, несся туман. Геддо едва успел начертить на земле защитный круг, произнес пять волшебных слов. Туман налетел на Круг, но тут же отпрянул назад. В мгле словно что-то завыло не то от боли, не то от разочарования. За линией клубился туман — был он плотным, совсем как кисель. Трава под ним прижалась к земле, стала желтой, вялой так словно десятки, сотни лет находилась под снегом. Туман словно пряжа, скручивался в нити. Эти нити складывались в кольца, спирали. Полосы кружили все быстрей, завораживали. Превращалась в портал, в ворота. "Шагай… — шипел туман. — Шаг и забвение. Покой…" Толстые жгуты, словно щупальца. Такие свяжут тебя по рукам и ногам… Впрочем нет, хватит одной конечности. Появились изображения животных, деревьев, кустов. Последние у тумана получались лучше всего. Потом пейзаж вздрогнул, рассыпался, и теперь из тумана на Геддо смотрело его собственное лицо — будто печальное и осунувшееся. Потом, в мгновение слетела кожа, и на месте лица остался лишь череп с провалами глазниц, с циничной улыбочкой. Интересно, почему у черепов такой довольный вид? Потому что для них все закончилось?.. В ответ Геддо сложил пальцы в знак — между ними появилась искра, выросла в огненный шарик. Его волшебник метнул в туман. Тот, убрав череп, успел отпрянуть от круга и для летящего шара проложил в себе канал. Волшебник покачал головой: по всему выходило, что голыми руками туман не взять. Да и, похоже, в тумане магия ослабевала. Наверное, сам туман тянул магию совсем как соки из трав и животных. Геддо осмотрелся. Вокруг был лишь туман. Где-то в еще голубом небе зажглась первая звезда. Внутри линии было ясно. Где-то в вышине власть круга была слабей, и волны тумана перехлестывались через край. Но и мга на той высоте не имела силы. Кусочки опадали, но таяли, не долетая до земли. Круг был маленьким и довольно неровным — не более полу-сажени в самом широком месте. В таком можно было стоять, даже присесть аккуратно на траву. Но стоит прилечь, задремать, повернуться во сне на другой бок… И выкатиться в туман… Вдруг из-за тумана послышался голос Ольги: — Геддо! Вы тут? Живы?.. — Да! — крикнул в ответ Геддо. — Все в порядке! Возвращайся в деревню. Ложись спать. Я где-то через час-полтора вернусь! Через час здесь будет темно. — думал Геддо. И ему как-то предстояло провести ночь посреди этого тумана. Но, может, утром станет легче, проще. За ночь придет какая-то мысль. — Держись, дед! Сейчас я тебя вытащу! — прозвучало из-за тумана. — Спать иди! А я завтра вернусь и надеру тебе уши за «деда»! Ответа не последовало. Туман тоже оставался в старых пределах, в былой консистенции. Где-то проскользнула обида: неужели, послушалась Геддо, ушла? Бросила его в беде?.. Но ведь он сам просил… А еще назвала его дедом… Хотя он годиться ей только в отцы… Затем, туман вздрогнул… Некоторое время ничего не происходило, и Геддо, успел подумать, что ему это все померещилось. Но затем вдруг линии вне круга растаяли, превратились в густое марево. Вдруг снова раздался стон. Теперь сомнений не было: туман завыл от боли. Линии исчезли. Да и сам туман струился вне Круга словно река, прорвавшая плотину. Еще четверть минуты и стало вовсе ясно. Мгла, теряя клочья, утекала в глубину леса быстро — бегом не догнать. Обрывки тумана медленно таяли на траве. С другой стороны подлеска, ближе к прудам, горели костры. Непонятно, как Ольге удалось так быстро разжечь их, но вне сомнения, сие было ее рук дело. Ольга источала решимость. Если бы костров не хватило бы, она запросто бы сожгла лес. Для ночлега им нашли пустую хату. Находилась она как раз на краю села, возле кладбища. Поспать удалось недолго — в домишке было холодно. Тянуло из всех щелей. Имелась печка, но не дрова к ней. Можно было поискать и их, но пока разожжешь огонь, пока печь нагреется… Глядишь: уже и утро. Договорились спать по очереди. Геддо как надлежит человеку в его годах, хоть и спал мало, но засыпал почти мгновенно. Ольга же ворочалась с бока на бок, сон не шел. Затем все же приходило какое-то забытье, полусон с полубредом… Вот будто бы Ольга дремлет, и видит: Геддо уснул, опершись на посох. А изо всех щелей, из-под двери, из мышиных нор, даже из холодной печки хлынул туман напополам с ночью. Стал затапливать комнату, подымаясь все выше и выше. А Ольге так хочется спать, что глаза открываются с трудом. Она хочет крикнуть, предупредить старика, но получается лишь какой-то стон. Пытается встать, но тело не слушается… И вдруг все получилось, словно прорвало плотину: Ольга закричала, и, открыв глаза, поднялась на лавке… …Тумана не было, равно как и ночи. Из окон лился еще мутный, но несомненно утренний свет. Геддо посмотрел на вскрикнувшую Ольгу, покачал головой: — Ну-ну… Это только сон… Садись пить чай… Оказывается, пока Ольга спала, старик все же растопил печку, закипятил воду. Чай пили, поглядывая в окно. За ним было видно кладбище. Среди могил и деревьев лежит туман. Неясно только было, какой именно — не то плотоядный, не то самый обыкновенный, сотканный из воды. Но Ольге казалось, что смотрит он как раз на этот домик, на это окно. Как это удавалось туману без глаз, оставалось непонятным даже Ольге. — Может, ну его, туман этот? — произнесла она, задумчиво глядя в окно. — Сейчас ноги в руки и быстрей отсюда. Геддо покачал головой: — Не выйдет. Он почувствовал меня, и так просто не выпустит. Да и не будет с этого ничего хорошего. Ну оставим мы туман здесь… Он наберется сил слопает эту деревушку. Я еще удивлен, что до сих пор на дома не нападал. Начнет затем искать себе село побольше. Затем — городишко… В конце концов мы встретимся опять. И пожалеем, что не придушили его сейчас. Пили чай дальше. — Мне вот что думается. Собрать по деревне весь самогон — он все равно им без надобности. Найти сухое поле, натаскать туда дров… Выманить туда этот туман, да сжечь! — На сухой траве ему нечего делать. Не пойдет — не такой он уж и глупый. — Что тогда делать будем? — Думато надо. Думато… Когда вышли из избы, их уже ждали. С одной стороны от калитки — зареванные бабы, с другой их мужья, вида угрюмого. В руках последние ненавязчиво и задумчиво крутили колья. По их виду выходило, что Ольга была не единственным человеком, не выспавшимся в эту ночь. Увидав мужиков с кольями, Геддо с Ольгой остановились. И тут, словно кто-то невидимый дал знак, хором запричитали бабы: — Шо ж ты батюшка такое творишь!.. Нечто так можно?! На что нам такие напасти! Геддо опешил: — Да я же ничего не сделал! Вы же сами просили меня с туманом разобраться! — Да какой на хрен туман! — крикнул кто-то из толпы. Из объяснений баб потихоньку стало ясно, что причиной сегодняшней сходки, было заклинание, брошенное Геддо при входе в деревушку. Мужики пить бросили. Но легче от того не стало. Даже наоборот. Ведь тогда на завалинки пили не все мужики деревушки. Стало быть, кто-то в деревни продолжал глушить горькую, оттого пребывать в состоянии необычайной легкости. А они, заколдованные, пить больше не могли и от этого злились. Под горячую руку попадали хозяйки. Конечно, и раньше по пьяни мужики поколачивали баб. Разве сложно жене перед мужем провиниться: то щи пересолены, то ребенок чумазый. Спасало иное: делали это мужики бестолково… Да и разве что-то можно сделать хорошо по пьяной лавочке? За такое житье-битье хозяйки зла особо не держали — чего взять с пьяного? Снова таки: пьяному было сподручней дать сдачи, всыпать тумаков уже спящему. Но у трезвого мужа рука оказывалась тверже. И вот, исстрадавшись за ночь, утром селяне собрались у домишки, где квартировал волшебник со спутницей. Терпеливо ждали, пока он проснется, выйдет. Будить не стали, чтоб не нервировать. Но на всяк случай раздергали забор на колья: волшебник, лишающих их единственной радости в жизни, не казался добрым. Геддо осмотрел присутствующих, взглядом тяжелым как гиря. Бабы поперхнулись плачем, мужики крепче сжали свое оружие. Но волшебник кивнул: — Ладно, давайте, пейте… Возле выезда из деревни стоял столб с указатель: Москва — две тысячи верст, Петербург — две с четвертью, сколько-то там до других городов. Не хватало, пожалуй, только одного: дурак — одна сажень. Ибо надо быть полным дураком, чтоб добровольно забраться в этакую глушь. Глядя на этот указатель, Геддо заметил: — Нам казалось, что мы попали в задницу. Но оказалось, что не казалось. Ты знаешь, порой мне думается, что задница — это славный российский город. Может — большое село. Или даже таких мест на карте родины много: Большая Задница, Полная Задница. Ольга кивнула: ход ее мыслей был где-то таким же. Весь день они бродили по деревне, из одного ее конца в другой. Обошли, вероятно, все углы. За ними, на порядочном расстоянии следовали дети. Уж не понять почему: не то по собственному желанию, а может, бродили по велению старших. Глядели, не сбегут ли чужаки, не украдут ли чего. Иногда доносили о продвижении противника: утром туман видели на берегу пруда. Он прилег на берег, и даже на кожу воды. Мга после этого стала больше, темнее, словно грозовая туча. И воды в пруду стало меньше. Напившись, туман пополз прочь, оставляя после себя на траве обильную росу и рыбью чешую. Затем скрылся в овраге за пару верст. — Он там как жарко, обычно прячется. — пояснил паренек посыльный. — У нас тут даже примета: ушел туман в глубокую баку — жди жары. Геддо задумчиво кивнул: действительно из тепло утра рождался не по-осеннему жаркий день. Мухи кусали зло, в лесах, наверное, медведи переставали строить берлоги. В полдень присели передохнуть и пообедать на виду у всей деревни, в том же самом месте, где и вчера, на пустом базарчике в центре. — Да нет, — бормотал, успокаивал не то Ольгу, не то себя Геддо. — Бывало и похоже, и похуже. Это ни хорошо и ни плохо. Это бывает… — Бывало и хуже, но гораздо реже… — чуть не рефлекторно откликнулась Ольга. — А что, бывало еще хуже?.. Геддо кивнул: — Обычно бывало как раз и хуже. Поскольку я жив, то для меня — лучше. Кто-то побеждает и живет до следующего боя. Проигравший погибает, и, вероятно, стучатся в двери жилища какого-то бога, требуя книгу жалоб. — И что вы делали в подобных случаях? — Да вот в том-то беда, что ничего не подобного не встречалось. Да и каждый раз по-разному. Порой, приходилось сжигать города, чтоб сделать яичницу, иногда же просто сидели и ждали, пока ситуация обретет наполненность. Как говорил Кощей Бессмертный: время лечит… — А тут что мешает нам подождать?.. — То, что время против нас играет! Во-первых, этот туман каждый день делает то, что не делал раньше. Вчера напал на человека, сегодня ловил рыбу. Наверное, он и раньше это умел, да скрывал. И вот теперь почувствовал опасность. Он до зимы от этой деревни избавиться. Несмотря на проблему, аппетита Геддо не лишился. И теперь, отрезав кусок колбасы, старик его поглощал с усердием. Ольга ожидала, что Геддо что-то скажет еще, но тот все молчал. — А во-вторых? — наконец напомнила она. — А что «во-вторых»? Ах да… Во-вторых, я не собираюсь в любом случае надолго оставаться в этой деревне. Для меня это опасно. Снова замолчали. — Так что тебе сегодня снилось? — спросил Геддо, кажется лишь для того, чтоб поддержать разговор. В ответ Ольга смутилась. — Если не желаешь — не рассказывай. — позволил волшебник. — Только уже можешь не бояться: он не сбудется. Ольга пожала плечами, и стала рассказывать. К ее удивлению, Геддо слушал с неподдельным вниманием. Когда все слова Ольгой были сказаны, старик кивнул: — Хм… А сон-то где-то и интересный… Может я поторопился, сказав, что он не сбудется?.. …То и дело прибегали мальчишки-посыльные, докладывая о продвижении противника. Хотя, какое там продвижение? Туман по-прежнему лежал в овраге, отдыхая и переваривая пойманную рыбу. Но для ребятни это не имело никакого значения — игра в войну их увлекала до чрезвычайности. В это же время Геддо бродил по лугу, который он выбрал полем боя. Ходил с аршином, будто мерил землю, ставил вешки. По его команде детишки, что-то копали, перекладывали камни, рвали траву, таскали из рощи хворост. При том Ольга почти не присутствовала — возилась с чем-то в деревне. Когда дело уже шло к времени ужина, волшебник осмотрел деяние рук своих. На первый взгляд поле совсем не изменилось. Геддо это полностью устраивало. Затем с поля ушли все, оставив старика одного. Тот осмотрелся, задумался, чего б сделать? Затем сложил пальцы в Знак, бросил заклинание. Листья на кусте шиповника, растущего за пару саженей, разом пожелтели, свернулись, где-то даже задымились… …За версту в овраге заворочался туман, словно проснулся. И неспешно потек прочь. Старик ждал его на краю поля. — Ну что, юродивый, приперся?.. — спросил старик. Не было уверенности, что туман его слышит. Тем паче, неизвестно было: понимает?.. Марево стало накатывать на старика. Тот стал пятиться. Марево набирало скорость. Геддо развернулся и пошел, затем побежал быстро, как только мог. Но туман летел еще быстрее. Казалось, старику не уйти, но, добежав до первой вешки, старик вильнул вправо. Туман рванул наперерез. Вернее попытался это сделать, но налетел на круг и был вынужден повторить маневр старика, обтечь магический заслон стороной. Туман, как и полагал Геддо, был быстрым, но неповоротливым. У старика даже появилось время перевести дыхание, оглянуться. Хотел крикнуть туману что-то пообидней, бросить огненный шар. Но раздумал — противник и без того выглядел рассерженным и свирепым. Разумеется, насколько это возможно для тумана. И снова марево попыталось достать старика, бросилось на него рывком. Геддо снова ушел в сторону. …Парящей над полем птице казалась странная картина: на земле человек будто играл в салочки с туманом. Старик делал это по своим странным правилам, неизвестным его противнику. Вел его словно по лабиринту, будто пытался завязать туман узлом. Но нет: ни разу туман не оказывался там, где уже проходил. Думалось: противники слишком неравны. Человечишка казался с высоты птичьего полета маленьким. Туман же… Да вот и туман становился все меньше. Чтоб проскользнуть между двумя кругами, туман сжался в ленту толщиной в четверть сажени. Во все стороны летела выжатая вода. После того, как туман все же проскользнул, меж кругами осталась мелкая лужица, в которой плавала пара рыбок… В былые времена птица била на этом поле сусликов, кои прорыли здесь сотни, тысячи нор. Но сейчас испуганные грызуны сидели по своим домам. Да и будь иначе, птица все равно бы на них сегодня не польстилась. Какую бы игру не вел старик, третьим в ней было не место… Потому взмахнув пару раз крылами птица улетела. Как на ее взгляд в мире было полно более интересных вещей. …А туман, теряя лишнее, становился легче быстрей. Все короче стали передышки старика, все ближе к нему подбиралось марево. Да и поле уже все было исхожено, почти везде туман оставил росу на внезапно пожелтевшей траве. Еще один рывок. Туман и старик — почти рядом. Вот до Геддо остается сажень, с полсажени. Еще немного, и можно выбросись туманную петлю, затянуть ее на шее, стегануть по ногам. Но вдруг Геддо обернулся, и одним движением нарисовал на земле коротенькую, всего в пару пядей линию. Этого вполне хватило, чтоб замкнуть огромный круг, внутри которого теперь оказался туман. И присел тут же на траву, хоть и уставший, но вполне довольный собой. Туман с силой налетел на Круг, но тут же отпрянул, разочарованно завыл. Снова марево билось о стены Круга, сплетаясь в нити. Нити слагались то в ветви, то в контуры каких-то животных Вот появился неизменно улыбающийся скелет. Геддо улыбнулся ему в ответ: — Такие дела, старина… Ну совсем как вчера. Только теперь снаружи я… Вот на поле появилась Ольга, за ней следовали деревенские мальчишки, неся в руках ведра с густой темной жидкостью. — Все нормально? — спросила Ольга. Этот вопрос был пустой формальностью. Все и так казалось понятным без слов. Но волшебник, щедро улыбаясь, кивнул… — Ну, тогда, продолжим. — заключила девушка. Жидкость, принесенную в ведрах, лили в небольшие канавы. По каналам она затекала внутрь круга… Огонь с первой спички будто сбил ветер. Но затем ветер вдруг затих, и пламя разгорелось. Спичка полетела в канаву. Жидкость вспыхнула, вспыхивали ветки, дрова, заложенные в каналы. Очень скоро круг оказался разделенным словно пирог на полдюжины кусков. Геддо опасался, что эта часть плана не сработает, что туман тоже разделится по нескольким секторам. Но нет, марево собиралось лишь на одном участке. Волшебник замкнул еще один круг, поменьше, в который был вписан сектор, где оказался заключен туман. Затем, через огонь были брошены мостки, и Ольга с Геддо вошли вовнутрь круга. — Может, где-то линия проведена плохо, может огонь где прогорит, и туман вырвется на волю… — напомнил старик. — Ты тогда беги и не оглядывайся. На деревенских не смотри — лучше быть смешным, чем мертвым… Девушка кивнула: эти слова от старика она слышала уже не первый раз… Снова горючая полилась канавы. Вспыхнул новый огонь, в старый подбрили дровишек. Опять Геддо замкнул магический круг. Вечерело. В каналах горели дрова, то и дело какая-то искра отрывалась от огня и неслась вверх, к загорающимся на небе звездам. Но недолетали, и падали наземь, потухшие, но еще горячие. Костры у детей создавали ощущение праздника, они устраивали тут же игры, гоняли в салочки, носились наперегонки с собакой старика, наблюдали за работой Геддо и Ольги. Подтаскивали дрова к первому, самому большому кругу. Внутрь или не заходили вовсе, или же, пока не видел Геддо, запрыгивали на шажок и тут же выбирались назад. Родители не торопились загонять детей домой. Да что там взрослые были тут же — глядели на происходящее действо, оперевшись на изгородь. Если они не подходили ближе к месту событий, то исключительно из лени: чего лишний раз ноги бить, и отсюда все хорошо видно. Все это напоминало не борьбу, не битву, а просто работу, довольно однообразную, монотонную. Вот, наконец, туман оказался заключенным в окружность шириной с сажень. Дальше уже не стали возиться с делением окружности на части. Рядом разожгли три костра, и, когда они разгорелись, стали подвигать огонь все ближе к туману. Тот бился словно холодное, злое пламя. Ему было жарко, будто бы от него уже шел пар. Он бушевал, стремился подняться ввысь, выплеснуться из Круга. — Ишь как… — говорил кто-то у изгороди. — Хочет мгу сжечь… И за что ему деньги обещаны?.. Мы бы тоже так смогли. — Молчи уже… — стыдила его чья-то хозяйка. — Ты если бы за дело взялся, так лес бы до Камчатки выгорел бы… — А что если энтот туман к небу улетит, а потом обратно к нам на голову свалиться? — сомневался близорукий юноша, которому как-то было уютней со взрослыми, нежели со сверстниками. Довод заставил остальных задуматься. — А может и не свалится. — наконец ответил кто-то. — А если и свалиться — не обязательно к нам. Ветром по миру разнесет… — Смотрите-кось, мга уже кончается. Будто и правда: тумана в чаше становилось меньше. Вот марево клубится где-то по пояс, по колено… Но нет, рано. Марево вовсе не таяло, а уходило в землю. Еще немного, и на земле остался только туманный хвостик, да и тот скоро нырнул в нору. Казалось, еще немного и туман выйдет на поверхность за спинами его атаковавших, а то и вовсе где-то за кругом… Родители уже звали своих чад, но те не спешили слушаться… …А Геддо вокруг норы тщательно обвел еще один круг. Получился тот совсем маленьким, размером с тарелку. По локоть засунул руку в нору… Затем скомандовал: — Лопату! Давайте сюда лопату! И вот, на сумеречный свет позднего вечера была извлечена фляжка. Геддо подал ее Ольге. — Вот и все… Смотри, чтоб крышка не открутилась… В деревне пришлых не держали. Дали переночевать, но утром расплатились за работу честно и намекнули: выматывайте… Не то, чтоб не рады были гостям, но уж слишком плохая у них ноша. А что если фляга прохудится? Впрочем, старик и не стремился задерживаться в деревне. За околицей деревни начиналась новая дорога. |
||
|