"Революционная сага" - читать интересную книгу автора (Марченко Андрей)

Допрос без пристрастия

…А в середине октября в комнату, где квартировал Чугункин, зашел Аристархов. Постучался в дверь и тут же, пока Клим не успел ответить, вошел.

Не смотря на то, что на улице было довольно тепло для октября, в помещении натопили жарко, густо.

Клим сидел за столом и что-то черкал в бумагах. Поднял взгляд, увидел Аристархова, улыбнулся:

— А, это ты!

Евгений улыбнулся и кивнул, дескать, да, действительно: он и есть…затем осмотрелся по сторонам. Остался доволен:

— Я смотрю, ты хорошо окопался… В смысле устроился. Прямо хоромы… Даже с граммофоном.

Кабинет Чугуника хоромами, безусловно не был — просто неплохо обставлен, что по временам текущим временам было редкостью. Особое место действительно занимал граммофон, действительно дорогой: с ящиком из палисандрового дерева, трубой блестящей, как бы не позолоченной.

Но Чугункин отмахнулся:

— Ай, с этим граммофоном просто беда! Только для вида стоит. Ему все равно, какую пластинку ставить — хоть «Интернационал», хоть романсы — одинаково играет только "Боже, Царя храни". - и шепотом добавил. — При это фальшивит жутко.

Клим указал Евгению на стул:

— Ну присаживайся, рассказывай как ты… Давно ведь не виделись?

— Где-то с неделю. — кивнул Аристархов.

— Но вчера кто-то о тебе рассказывал… Ты все там же, в училище.

Аристархов кивнул.

Город Мгеберовск был мал. Не то чтоб все всех знали, но люди пересекались часто. Бывало, в ином разговоре один собеседник назовет чью-то фамилию, а второй воскликнет: ба, да я же его совсем недавно встречал!

Так же происходило с Аристарховым и Чугункиным. Бывшие сослуживцы пересекались часто, слышали друг о друге с третьих уст. Но друзьями так и не стали. Все же разными они были людьми: бывший комиссар и бывший комбат.

— А я сегодня так усердно работал! — продолжал Клим. — Даже не обедал и чай не пил! Ничего, завтра чай попью четыре раза, и два раза схожу обедать!

Евгений не понял, была ли это шутка, но на всякий случай улыбнулся.

— А, впрочем, ну его в болото, отдохну! — продолжал Чугункин. — Попьем чайку! Не каждый день увидишь старого боевого товарища…

— Ну, положим, не такой он уж я и старый.

Клим действительно захлопотал у буржуйки. Топил дровами, тяги не было никакой, и скоро вся комната оказалась затянута березовым дымом. Впрочем, бывший комиссар относился к этому весело:

— А что поделать! Слуг нету, денщиков не имеется! Со всем приходиться управляться самому!

Чайник закипел быстро — то ли жидкости в нем имелось немного, то ли вода в нем была уже теплая. В двух жестяных кружках Клим приготовил чай, подал его Евгению.

Пили чай за столом. Надо сказать, что чай получился у Чугункина неважный: просто сладкая водица с легким привкусом заварки.

Клим, похоже, это понимал и стеснялся:

— Да… А твой денщик, помниться, такой вкусный чаек готовил! Как бишь его звали…

Ну надо же, — подумал Аристархов, — провести полгода с человеком рядом, но не узнать, как его зовут.

Но вслух сказал:

— Антип его зовут…

Во время чаепития Чугункин перебирал бумаги на столе:

— Пишу, понимаешь, доклад к годовщине Октябрьской революции! — пояснил он. — Надо отметить, ладно получается.

Он снова ушел в бумаги, наконец, нашел нужную, с гордостью прочел:

— "Все мы рождаемся в муках, но это совсем не значит, что нам не дано стать в этой жизни счастливыми"…

Клим ожидал реакции от Аристархова, но тот только отпил еще чая из кружки…

Потому Клим был вынужден продолжать разговор самостоятельно:

— Много проблем, бед… Бывают возмутительные случаи. Например, если раньше раненые красноармейцы говорили, что до свадьбы заживет, то теперь все, даже тяжелораненые утверждают, что заживет до победы мировой революции. А вот ты веришь в возможность мировой революции?

— Да нет, все же надеюсь, что все обойдется.

Прошло несколько секунд, пока Клим все же понял, что именно сказал Аристархов. Открыл, было, рот, дабы выразить возмущение словами бывшего комбата. Но не успел.

— Нам повестка пришла. — произнес Аристархов. — Надобно явится в Че-Ку…

И допил чай.

Лицо Клима мгновенно стало грустным:

— Ну как же так! — пробормотал он. — Я же верой и правдой.

— Вот, наверное, и хотят тебя отметить. Собирайся, давай. Времени нет совсем.

Действительно, Клим начал одеваться. Делал это сумбурно. Натянул ботинки, потом решил, что неплохо бы переодеть штаны. Разулся. Затем вспомнил про недопитый чай. После снова начал обуваться, но поскольку так и не переоделся, опять разулся.

— Это все из-за того боя, наверное… — шептал он под нос.

— Наверняка. — согласился Евгений.

— Ну ничего, я прямо там и скажу, что я не с тобой!

— Без меня тебя просто не пропустят. Повестка-то у меня…

Наконец, Клим оделся, натянул фуражку.

Спросил у Аристархова серьезно:

— А ты как думаешь, что будет?

— Думаю, ничего смертельного. По крайней мере — в этот раз.

Евгений действительно считал так. На то были весомые причины. Его успокоило то, что на допрос его вызвали посыльным, да еще и попросили заскочить к Чугункину.

А посыльного Евгений мог бы свалить одним ударом.

С иной стороны — это могла быть и хитрость. Даже если бы Аристархова пришло арестовывать пятеро, он бы перестрелял их как щенят, для пущего драматизма вышел бы в окно, и, может, через недельки две был бы у Деникина или Колчака.

Не то чтоб туда сильно хотелось, но сидеть в тюрьме ЧК хотелось еще меньше.

В парадном у входа стоял часовой вида чересчур классического: в шинели до пят, папахе и при винтовке с примкнутым штыком.

Евгений бы вероятно проскочил сам: он просто напустил на себя вид занятой, солдату только кивнул. И шел так, словно ходил в это здание ежедневно. Он уже почти прошел часового, но все испортил Клим: он на что-то засмотрелся, наступил на грязь и поскользнулся. Падая, схватился за винтовку часового. Часовой хоть и не стал подымать тревогу, но словно очнулся, выдрал из рук Клима винтовку, взял ее на изготовку.

— Ваши документы! Вы куда?

Обращался он больше к Климу, потому как Евгений уже открывал дверь. Но Аристархову пришлось вернуться.

— Вольно, рядовой. — обратился он к часовому. — все в порядке. Мы по повестке.

— К кому?

— Да мы сами не знаем. — признался Евгений. — В повестке нет фамилии. Только кабинет. Если я не ошибаюсь — девяносто шесть. Имеется таковой в этом здании? Иначе, мы, пожалуй, и входить не будем…

Часовой стал еще суровей, но дорогу освободил безусловно:

— Проходите. Вам на самый верх, на чердак.

Последний кабинет на третьем этаже имел номер тридцать семь. Единственный кабинет на чердаке действительно шел под цифрой девяносто шесть.

Какими соображениями был обусловлен этот скачок — оставалось непонятным. Может, это было вызвано конспирацией, необходимостью забить кому-то баки. Возможно, отсутствующие кабинеты все же имелись, положим, где-то под землей — об этом здании во все времена ходили слухи нехорошие.

У двери Аристархов и Чугункин остановились, долго не решали что делать. Хорошо, если бы если бы возле кабинета имелись лавочки, а на них восседала очередь. Тогда можно было бы спросить: кто крайний, и ждать своего череда в установленном порядке.

А здесь — чердак, совершенно неуместная на нем дверь. Что делать: войти без стука? Это невежливо. Постучаться? А вдруг за дверью только новый коридор.

Но без всякого стука из-за двери послышалось.

— Ну входите же! Долго там будете стоять еще?

В кабинете за столом сидел мужчина вида усталого, одетый в штатский костюм. Перед ним лежали кипы бумаги. Стоял полевой аппарат знакомой Аристархову модели «Эриксон».

Евгений попытался протянуть лист с повесткой, но это было совершенно лишним.

— Я так понимаю, — начал владелец высокого кабинета, не глядя на поданную бумагу, — что сейчас вижу комбата Аристархова и комиссара Чугункина.

— Так точно товарищ… — браво начал Аристархов и осекся. — Товарищ?.. Э-э-э?..

— Давайте обойдемся без имен.

Обошлось без обычных в таких случаях ритуалов по перекладыванию бумаги. Сидящий за столом сказал:

— В сентябре этого года батальон под вашей командой имел боевое столкновение с бандой некого Костылева.

Он не спрашивал. Факт этот был владельцу кабинета известен наверняка. Впрочем, Аристархов отлично понимал, что если его вызывают с Чугункиным, то говорить будут о том самом бое…

— Напомните, какие потери были в батальоне? — спросил хозяин кабинета, хотя по лицу было ясно — такой ничего не забывает. Даже не надейтесь.

— Двадцать три убитых во время боя, один скончался в тот же день, тринадцать раненых.

— А каковы потери были бандитской группы?

— Один пленный. — был дан отрепетированный ответ.

— Не желаете ли чего добавить к своим показаниям? — продолжал опрос сидящий за столом.

Аристархова это насторожило и обрадовало одновременно: до сего момента ему предлагали не просто дополнить, а переписать наново. С иной стоны, его рапорт еще никто до сих пор не называл показаниями.

Чердачные комнаты имеют еще одну особенность — сюда стекается тепло и запахи их всего здания. Аристархову показалось, что в этот кабинет приходит нечто большее — все слухи, все мысли не только этого здания, но и всего города. Здесь все взвешено, отмерено, отрезано еще до того как ты в этот кабинет вошел.

Потому казалось: увиливать, называть вещи другими именами — бесполезно.

Аристархов решил пойти в наступление:

— То были не показания, а рапорт…

На удивление чекист быстро сдался:

— Хорошо, рапорт… Так вы ничего за это время не вспомнили? Может, были какие-то незначительные детали? Лица? События?

Аристархов покачал головой. Чугункин повторил его движение.

— Пожалуйста, словами, — настаивал чекист. — Качание головой в протокол не заносится.

Протокол не велся, но Евгений решил этого не замечать.

— Нет. Я описал все, что было.

— Хорошо… Тогда я задам вам несколько вопросов…

Человек в штатском замолчал, словно ожидая разрешения. Если таковое и требовалось, думал Евгений, то чисто формальное. И чтоб не нервировать хозяина кабинета, коротко кивнул:

— К вашим услугам.

— Объясните, к примеру, — начал штатский, — отчего вы банду Костылева называете то эскадроном, то сотней?

— Сотня — это подразделение в казачьих войсках. Примерно соответствует эскадрону в кавалерии. А тут часть явно не казачья, хотя нельзя сказать, что это часть сугубо не казачья, не линейная кавалерия. Всего там намешано. Банда она и есть банда.

— Тогда почему не говорите просто: «банда».

— Слово «банда» не характеризует численный и количественный состав противника.

Штатский кивнул.

— Что еще можете доложить о противнике?

— Имеется две тачанки, на которых установлены пулеметы. С виду — «Льюсы». Во время боевого столкновения они не стреляли. Возможная причина: недостаточное патронное питание.

— Вы видели самого Костылева?

— Имеем словесный портрет, но в лицо не знаем. Вероятно, во время прорыва он находился среди кавалерийской лавы.

— А колдун? Арво Лехто?

То, как штатский произнес эту фразу, не понравилось Аристархову. Владелец кабинета не сделал положенную в таких случаях паузу, дескать, не могу вспомнить, как зовут этого, как его…

Нет, напротив, сказал сразу. Фамилию эту он выучил хорошо — не забудет и среди ночи, и не надо будет его будить, дабы это имя выспрашивать. Ибо у штатского уже бессонница от этих событий и канальи этого…

— Лехто… Арво Лехто.

— А? — очнулся Аристархов. — простите, задумался…

— На первый раз прощаю. — ухмыльнулся хозяин кабинета. — Я спросил, видели ли вы Лехто.

— Нет. Говорили, что он был на какой-то из тачанок. Но я не рассмотрел. Тогда мне было неизвестно, что это такая важная птица.

— А сколько было от вас до тачанок?

— Саженей сорок…

Штатский кивнул, да, дескать с такого расстояния не рассмотришь. Но сдаваться не собирался:

— Может, кто из солдат его рассмотрел лучше… Пленный мной допрошен, признаться, но хотелось бы получить полную картину.

Чугункин вздохнул и вступил в разговор:

— Я его видел…

Хозяин кабинета и Аристархов посмотрели на Клима с удивлением. Во взгляде бывшего комбата еще явно читалась злость.

Ну кто тебя за язык тянул. — думал Евгений. — С такой зацепки этот мерзавец раскрутит дело.

И действительно, штатский улыбнулся:

— Как близко вы его видели?

Полуиспуганно Клим посмотрел на Евгения, но тот отвел взгляд. Дескать, чего уж тут. Выкладывай как было, все равно это раскачает.

— Саженей пять… — признался Клим.

Улыбка штатского стала шире.

— Так-с… А вы, получается, были не вместе во время боестолкновения… Как же так получилось?..

Клим замолчал. Евгений попытался выпутаться:

— Видите ли в чем дело… Ввиду неопытности в военном деле товарищ Чугункин во время отступления двигался не совсем в нужную сторону.

— Ага… Иными словами — в панике бежал?

Клим в мгновения ока вспыхнул, стал просто пунцовым.

— Ну-ну… — продолжил штатский, почти смеясь. — Не переживайте так. У вас наверняка будет шанс свою слабость искупить. Но странно, товарищ Аристархов, что вы этого факта в своем докладе не указали.

— До вас у меня никто про колдуна не уточнял. Мало того, предлагали его из рапорта убрать. Скажем повиниться, что мы были во время боя не слишком трезвые… Такой бы рапорт вас устроил?

К тому времени штатский стер со своего лица веселье, молча покачал головой. Подперев голову рукой, он смотрел в окно. По причине чердачности помещения, стена с окном была наклонена вовнутрь, а рама самого окна стояла вертикально. Евгению подумалось, что этот чекист неспроста выбрал место на чердаке — случись заварушка, он уйдет по крышам. А чтоб в это самое окно не проникли посторонние, наверняка под некоторыми черепицами скрыты ловушки.

Молчание затягивалось. Из кармана штанов штатский достал портсигар, такой же неброский как и хозяин. Открыл, достал папироску, завальцевал гильзу за ухом. Подал портсигар гостям:

— Курите, товарищи…

Клим и Евгений покачали головами.

Хозяин закурил и снова задумался. Пока папироска тлела в пальцах все трое молчали. Но жизнь папиросы недолгая — скоро она была раздавлена в приспособленном под пепельницу блюдце.

Аристархов решил, что определенная фаза беседы окончена.

— Теперь мы можем спросить, что все же происходит?

Чекист задумался. Аристархову показалось, что ответ ему известен. Он действительно угадал:

— Спросить, вы конечно, можете. — ответил чекист. — но не факт, что вам кто-то ответит…

Затем чекист задумался опять, Аристархов внутренне кивнул: именно такого ответа он и ожидал. Но оказалось, что Евгений угадал лишь на половину.

Человек за столом продолжил:

— …Хотя бы потому, что нам самим неизвестно, что конкретно творится в губернии. Это покамест секретно, будем надеяться, что таковым и останется. Но так уж получилось, что вы — часть этой тайны.

Аристархов посмотрел в глаза чекисту. И увидел там то, что не хотел видеть. А именно: им никуда не деться, им откроют эту тайну в любом случае. Эта перспектива совершенно не радовала ни Евгения ни Клима. Хотелось жить обычной скучной жизнью, не сталкиваться с эскадроном заговоренных от пуль. Не рисковать жизнью, не ночевать в чистом поле — летом это выглядело как увлекательное приключение. Но ночи становились все холодней…

Однако все было решено за них:

— Есть тут деревушка. — продолжал чекист. — Где-то в августе к ней отправили боевую дружину, дабы собрать провиант, необходимый городу. Расчет был такой: два дня туда, день и ночь на месте, затем два дня назад. Только группа эта не вернулась ни через пять дней, ни через неделю. Чего греха таить — встречается несознательный элемент в изрядном количестве. Происходят чапанные восстания — за власть советов, но без большевиков. Под черным знаменем анархии… В общем, пришлось нам слать человека, дабы выяснить — что произошло.

Чекист не стал уточнять, как именно это происходило. Может, кто-то пробирался в одиночку все больше лесами. Боялся каждого шума, опасался ловушек. А может иначе, шел по дорогам коробейником, распевая незамысловатые песни… Вполне вероятно, что этим разведчиком был их нынешний собеседник.

Все это было неважно.

— И вы представляете себе, эти селюки вырезали взвод боевой партийной дружины!!! Оно-то где-то и понятно. На медведей с рогатиной ходят, когда нет пороха… Затем упаковали свои манатки и ушли в неведомом куда! Дома оставили, и ушли! Как это вам понравится?

Аристархову было на это совершенно наплевать. Ушли — так ушли… Но из вежливости и субординации он изобразил на лице внимание, удивление и умеренное возмущение.

— Строго говоря, деревня эта не стоит того овса, который съедает лошадь, пока довезет седока. Ее даже на карты не заносили… Но с иной стороны, мы должны были дать урок жестокости… Потому изредка туда стали наведываться отряды, просто проверить — а не вернулись ли они? И вот две недели назад туда заехала группа. Вернулся только один — весь в крови. Утверждал, что якобы встретили там какого-то старика, а затем на них набросилась вурдалака, который и задрал троих товарищей, а его покусал. Казалось бы бред! Мы отправили туда дозор, и действительно нашли тела. Действительно: три человека задраны каким-то животным, вероятно, все же волком. Четвертый тоже изрядно покусан. Что характерно, все четверо — стреляные воробьи. В смысле испытанные боевые товарищи, стреляют с обеих рук. И, кстати, у револьверов барабаны отстреляны. Но противник ушел без потерь. На месте полно кровищи, но неясно чья она.

Чекист задумался, что еще добавить к сказанному. Но ничего на ум не пришло.

— Такие дела, товарищи! Ничего не напоминает?

Аристархов набрал воздуха и выпалил:

— Нет, абсолютно ничего. Я же говорил, у нас был колдун возраста среднего. Здесь же старик да еще с вовкулаком… Нет, совершенно ничего общего.

Чекист неодобрительно покачал головой:

— Вы, товарищ Аристархов, допускаете поразительную близорукость! Это все события одного порядка! Что у нас твориться в губернии? Во всем мире побеждает пролетарская революция, а здесь… Сотня заговоренных от пуль! Вовкулаки! Выходит: диалектический материализм — на свалку! Бессмертное учение Энгельса-Маркса — на фиг…

— Может, следовало бы послать на поиски того самого, покусанного, — осторожно предположил Чугункин. — он этого волка знает в лицо… В смысле в пасть.

— В морду, — поправил Аристархов.

— Все дело в том, что товарищ Овсов пребывает на излечении после боя с нечистой силой. Урон его здоровью причинен немаленький, процесс выздоровления проходит тяжело, так больной плохо переносит сыворотку Пастера…

— Это чего? — встрял Чугункин.

— Прививка от бешенства. — шепотом пояснил Аристархов.

Но человек за столом пояснял далее:

— Долгое время излечение вовсе казалось невозможным и даже рассматривалось решение усыпить больного морфием.

Теперь не выдержал Аристархов:

— Ну как же так его можно усыпить? Он ведь живой человек!

— Не беспокойтесь, мы бы это сделали, когда он превратился бы в волка. Так что все продумано, товарищи… А вы как к этому относитесь? К бешенству-то?

— В детстве кололи от столбняка… — пожал плечами Евгений. — Это вроде от бешенства привит…

— Вот и хорошо, — заключил штатский.

— Но у меня есть важная работа, — попытался привести последний аргумент Клим. — мне поручено подготовить на заводе доклад к годовщине Коммунистической революции.

— Считайте это заданием партии и правительства. В случае успеха операции вы получите достойное вознаграждение. Как задача-максимум вам следует найти и ликвидировать этого недополубога Лехто. После чего вызвать боевую дружину и уничтожить банду Костылева. Вместе с тем — искать старика с вовкулаком. Особые приметы оных вы получите…

— Их тоже… Ликвидировать?.. — спросил Аристархов.

В его тоне явно слышалось нечто наподобие: "За кого вы нас держите? За Неда Пинкертона и Абрахама Ван Хелсинга?"

Но сам чекист был настроен реалистично:

— По всей видимости старик и вовкулака к известности не стремятся, и, вероятно, губернию покинут… А вот угрозу банды Костылева и Лехто недооценивать нельзя… Завтра утром я буду вас ждать тут. За ночь обдумайте и сформулируйте свои предложения. Не стану вас больше задерживать…

А немногим восточнее части под монархическим триколором задумали разгромить части коммунистические. И сделать это не в лоб, а организовать правильное окружение, котел.

Охват был задуман красиво, несимметрично, в стиле Шлиффена.

Центр связывает противника обороной и даже немного отступает, завлекая. Левый фланг подполковника Кузьминова по сильнопересеченной местности пробирается строго на восток, через леса, через болота, обходя укрепленные посты, перерезая коммуникации, перенося через трясины орудия на руках.

Зато правый фланг, усиленный кавалерией, должен был пойти сначала тоже на восток, затем на север, покрыть почти семьдесят верст и встретится с войсками Кузьминова, замкнуть кольцо.

Части подполковника Кузьминова, выполнив боевую задачу, вышли к безымянной высоте, взяли под контроль стратегический мост, ожидая, когда к разъезду подойдут войска Подлецова.

Но подполковник Подлецов поступил в полном соответствии со своей фамилией. Он не стал замыкать наступление, вместо этого взял городишко Великий Кокуй, крупный по названию и местным меркам, но совершенно незначительный со стратегической точки зрения.

Но казалось подполковнику: зачем идти к какому-то разъезду, если можно стяжать славу освободителя целого города.

Взять, к слову городишко было совсем не сложно — только того и дел было, что шмальнуть из трехдюймовки да разогнать взвод красноармейцев.

Узнав об этом, в штабе плевались, рвали волосы, обещали за упокой души подполковника Подлецова поставить прямо тогда, не дожидаясь кончины оного.

Но подлецам, как всегда везет.

Красные не провели регонсценировку, не разведали, что кольцо окружения не сомкнулось. Ударили, вернее, бежали по пути кратчайшему, по лучшей дороге — на Великий Кокуй, полагая, что местный гарнизон держится. И налетели на пулеметную пургу войск подполковника Подлецова.

Убитых на самом деле было мало: у большинства хватило поднять руки и стать под знамена трехцветные. Те, кому это было невозможно по политическим мотивам, по званию просочились вокруг города…

По-хорошему Подлецова надо было или расстрелять или сорвать погоны да отправить рядовым на передовую. Но нет — подполковнику повезло. В городишке было найдено восемь сотен винтовок. А так же на станции Решетнково, отстоящей от города на верст этак семь, разъезд захватил вагон набитый серебром.

Правда, винтовки были итальянской выделки, и патронов к ним в этих краях практически не имелось. Да и с серебром получилась небольшая неувязка. Решетниково, если ехать на восток, был станцией конечной. То бишь отправить вагон в белый тыл оказалось невозможным.

Слитки пришлось выгружать на телеги и везти их за пятьдесят верст на телегах. Где-то треть серебра по дороге пропала.

Генерал Бутусов, руководящий операцией, скрепя сердцем присвоил Подлецову чин полковника и тут же убрал из линейных частей, перевел в штаб.

Подлецов приказа не послушал. Заявил, что красных он бил и бить будет, и объявил себя военным комендантом города.

Можно, конечно, было объявить Подлецова мятежником, но хватало врагов и явных. И генерал Бутусов сделал вид, что так и надо.