"Флибустьер. Магриб" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 11 Снова Мальта

Где ты, Шейла? Где ты, карибский цветок, счастливый дар, радость души? Что с тобою? Носишь ли дитя или исторгла в крови и муках мертвый плод? Не претерпела ли насилие? Есть ли у тебя хлеб, есть ли питье, есть ли платье, чтобы прикрыть наготу, спастись от холода и жадных взоров?..

Сердце Серова сжимала тоска. «Ворон» застыл на рейде в гавани Ла-Валетты, и звездное ночное небо укрыло корабль непроницаемым пологом. В распахнутые окна капитанской каюты светила луна, прокладывая серебристую дорожку на морской поверхности, весенний воздух был ароматным и свежим, свечи на маленьком столике горели ровно, и Серову казалось, что его жизнь сгорает в этих крохотных огнях как заблудившийся мотылек. С берега плыли мелодии далекого пиршества, грохот кружек о столы, песни и крики, выстрелы и женский визг – корсары пропивали в кабаках и тавернах богатую добычу. Наверняка славили удачливого капитана, поднимали кружки в его честь, но капитану это было безразлично. Мертвый холод теснил его грудь.

Где ты, Шейла? Где ты, любимая?..

Тяжко вздохнув, Серов погладил переплеты книг, лежавших перед ним. Может, эти манускрипты подскажут, что делать?..

Мессир Раймонд де Перелос де Рокафуль, великий магистр Ордена, решил, что маркиз де Серра достоин за Джербу особой награды. Серов, однако, отказался от драгоценного оружия, от миланской кирасы, от кубков венецианского стекла и золотых дукатов; спросил книги, только не божественные, сказав, что Библию уже имеет, а книг на латинском, излюбленном отцами церкви, не читает. Магистр к просьбе отнесся с уважением, вызвал брата-библиотекаря и повелел проводить капитана в книгохранилище светских сочинений – пусть выберет и примет в дар любую книгу. Или две и даже больше, хоть книги в этот век являлись редкостью и стоили едва ли не дороже дамасской сабли с рукоятью, усыпанной рубинами.

Серов выбрал три: одну небольшую, другую побольше, а третью – огромную, в переплете телячьей кожи, с богатыми картинками. Самую малую он читать не мог, ибо она была издана в Амстердаме в 1678 году, а на голландском он знал лишь ругательства да морские термины. Она называлась «DE AMERICAENSCHE ZEE-ROOVERS. Beschreven door A.O. Exquemelin»,[95] и в ней был описан остров Тортуга, а также кровавые подвиги Франсуа Олоне, Моргана и других знаменитых карибских корсаров. Серов решил, что этот труд о собратьях по ремеслу ему переведет ван Мандер.

Вторая книга, пухлая и увесистая, была на английском. Открыв ее, он прочитал:

Грусть и тоска внезапно отпустили Серова; он даже развеселился, читая эти строки, и пробормотал:

– Как на кляче едет, это на меня похоже, а в остальном – не очень. Я все-таки совесть имею и одеваюсь попригляднее. Да и кинжала под мышкой не держу, кинжалу место на поясе.

Он прикоснулся к третьей книге. Она была полуметрового размера, толщиною в полторы ладони и весила, должно быть, фунтов пятнадцать. С гравюры на него глядел пожилой мужчина в усах и бородке, в черном камзоле со сборчатым испанским воротником; его лицо казалось хмурым и усталым, как у человека, перенесшего столько горестей и бед, что их хватило бы на десять жизней. Дон Мигель де Сервантес Сааведра – значилось на подписи внизу. То было французское издание «Дон Кихота Ламанчского», и первые строки этого великого творения помнились Серову с детства наизусть: «В некоем селе ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке…»

Но начал он читать не роман о приключениях славного рыцаря и верного его оруженосца, а биографию дона Мигеля, что шла впереди, и чем дольше вчитывался, тем сильнее изумлялся. Конечно, в пятитомном собрании сочинений, оставшемся в московской квартире, тоже имелась биография, составленная знающим критиком советских времен, и была она наверняка полнее, ибо Сервантеса изучали четыреста лет, писали о нем труды и диссертации и комментировали всякое слово его романа. Но ту биографию, напечатанную мелким шрифтом, Серов никогда не читал, и от того ему мнилось, что дон Мигель похож на титулованных членов Союза писателей: провел всю жизнь у стола, пусть не у пишущей машинки, а при чернильнице с гусиным перышком, пил пусть не водку, а херес с малагой, и временами являлся в местный отдел культуры, к инквизитору или чиновнику короля – там, как положено, делали втык и выдавали ценные указания.

Однако все оказалось не так. Он читал, как Сервантес, отважный воин, сражался в битве при Лепанто с турками, получил в ней три огнестрельные раны и лишился левой руки – а было ему лишь двадцать четыре года… Излечившись, он продолжал служить, бился при Наварине и в Тунисе, шпагу держал в правой руке, а щит привязывал к культе левой. Так прошло несколько лет, и решил он вернуться на родину, а чтобы храброго солдата встретили приветливей, испросил письма у знатных особ к самому королю. К своему несчастью, отплыл он с теми письмами в Испанию, а попал в плен к алжирским пиратам, захватившим его корабль. И решили магометане, что раз у воина такие письма, то человек он непростой, и заломили выкуп неподъемный, в две тысячи дукатов. Пять лет просидел дон Мигель в Алжире, не раз пытался бежать, но предавали его и перекупали, и надевали тяжелые цепи и железное кольцо на шею, а когда все-таки получил он свободу и возвратился домой, ждали его лишь нищета и забвение.

– Истинные герои всегда нищие, – произнес Серов, захлопнул крышку тяжелого тома и уставился в окно. Одна лишь мысль кружилась у него в голове: он смог, и я смогу! Одинокий изувеченный бедняга – смог, не поддался! А у меня – корабли и пушки, сотни людей и золото! Мне ли предаваться унынию? Мне ли горевать – с этакой силой! Конечно, с нею Алжир не возьмешь, Алжир – не Джерба, и алжирский дей – не пиратский реис, однако не все решают корабли и пушки. Группа бойцов и скрытная акция в духе Моссада – вот наилучший способ! Разведать, где обретается Одноухий, налететь, схватить – и в море! А чтобы не догнали, озаботиться поддержкой – скажем, тот же «Ворон» мог бы крейсировать у алжирских берегов, ждать с раскрытыми портами и тлеющими фитилями…

Серов сдвинул свечи на край стола, поближе к койке, и расстелил на покрывале испанские карты. Вдоль побережья длинной лентой тянулась низменность, за ней вставал хребет Атлас, пересеченный кое-где синими нитками рек, и было ясно, что из Алжира существуют два пути: либо в открытое море, либо в горы. Но этот, последний вариант казался Серову слишком опасным. Если бы речь шла о Стуре и ватаге Тиррела, можно было бы и в горы улизнуть, сбить со следа погоню, а затем выйти в укромное место на берегу и погрузиться на корабль. Но Шейла наверняка с животом, и для нее таскаться среди скал не очень-то полезно… Лучше сразу же бежать к воде, но какова дорога отступления? Сколько миль, какие там препятствия, и могут ли воины дея перехватить их по пути?..

Но карта ответов на эти вопросы не давала, и прояснить их можно было лишь на месте. Выходит, подумал Серов, придется сидеть в Алжире несколько дней и заниматься разведкой. Либо Орден посодействует – есть ведь у магистра свои люди в каждом крупном мусульманском городе! Наверняка есть! Им найти усадьбу Карамана – что раз плюнуть! Пожалуй, еще и присоветуют, как скрыться после налета…

Нужно с де Пернелем потолковать, решил он. И не с ним одним – с Деласкесом и Абдаллой, Теггом и ван Мандером… Ясно, что в Алжир на «Вороне» не сунешься. Какой корабль взять, какую команду подготовить? Поторопиться надо – сроки у Шейлы в мае подходят. Мать с крохотным младенцем еще труднее выручить, чем беременную женщину…

Он снова раскрыл книгу Сервантеса, вгляделся в его непреклонное лицо и прошептал:

– Спасибо, дон Мигель, вы меня ободрили. Вам трижды пришлось бежать… Надеюсь, что у меня получится с первого раза.

Совет собрался у большого стола в кают-компании. Карта, расстеленная на столе, и две пушки, мрачно взиравшие сквозь бойницы на форт Сент-Анжело, напоминали, что характер совещания – военный, что люди встретились тут не ради застолья и выпивки, хоть плещутся в кружках ром с Ямайки и испанское вино. Тегг прислонился к казенной части орудия, Серов сидел на капитанском месте во главе стола, остальные четверо устроились на табуретах и в жестких деревянных креслах. За дверью стояли Кактус Джо и Рик Бразилец – на тот случай, чтобы всякие бездельники не беспокоили капитана. Вообще-то парни из боцманской ватаги, вооруженные до зубов, несли у кают-компании круглосуточную стражу – здесь, слева от пушек, громоздились четыре сундука, набитых золотом. Дукатов в них было столько, что если ткнуть в монеты саблей, кончиком лезвия до дна не достанешь.

Ван Мандер, попыхивая трубкой, с одобрением взглянул на сундуки.

– Взяли, как никогда, – пробормотал он. – И дележ был честный… Все-таки уважает Орден вольных охотников! Тут моя лавочка в Амстердаме, а для других – что пожелается: бабы, камзолы с кружевами и спиртное бочками… – Оторвавшись от созерцания сундуков, шкипер повернулся к де Пернелю: – А ваш магистр как потратит свой доход? Храм построит или новый бастион?

– Деньги пойдут на богоугодные дела, – сообщил рыцарь. – Прежде всего на выкуп христианских душ, что истомились в плену у неверных. За это золото можно тысячи спасти и заслужить себе райское блаженство!

Тегг почесал зад о пушечный ствол.

– Мы своих в Алжире тоже могли бы выкупить. Что скажете? Ты, Мартин, и ты, Абдалла?

– За один сундук можно скупить весь алжирский невольничий рынок, – подтвердил Деласкес. – Если угодно дону капитану.

Серов поворочал головой и с сомнением хмыкнул.

– Дону капитану не угодно, – истолковал эти звуки Сэмсон Тегг. – Дон капитан понимает, что если выкупать у Карамана Шейлу и Стура с парнями, тот догадается, что за пташек к нему принесло. Мы его шебеку потопили, Джербу взяли и гонялись за этим гадом от Эс-Сувейры до Туниса… Пойдет он к дею и нас продаст. Золото отнимут, а наши головы будут торчать на пиках у ворот касбы… Верно я говорю, капитан?

– Верно, – согласился Серов.

– Можно действовать через посредника, – предложил де Пернель, ткнув пальцем в карту. – Тут, в Алжире, есть французские купцы и братья-монахи трех-четырех орденов. Все они способствуют выкупу единоверцев.

Серов снова хмыкнул. Купцы, монахи… Именно эти ублюдки и заложили трижды дона Мигеля!

– Твое предложение, рыцарь, капитану не нравится, – снова пояснил Тегг. – Мы привыкли брать, а не платить. Это что же такое! Взяли золото у сарацин, – тут он грохнул в сундук тяжелым морским сапогом, – и им же возвращаем! Это… это…

– …безнравственно, – подсказал Серов и процитировал на английском бессмертные строки поэта: – Все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат… Я – за булат!

Выручить своих ему очень хотелось, а за Шейлу он бы голову отдал. Но хотелось еще и другого – увидеть, как Одноухий болтается в петле, как меркнут его глаза, как вываливается язык… Он ненавидел его больше, чем Эдварда Пила, едва не отнявшего когда-то и Шейлу, и корабль. Во всяком случае, Пил был уже мертв, а Караман – еще жив.

Его глаза скользнули по лицу Абдаллы и остановились на Деласкесе.

– Если мы натянем халаты и придем на бригантине в Алжир, это вызовет подозрения? Если будем все в чалмах, будем славить Аллаха и представляться магрибскими разбойниками? Конечно, на османов и арабов мы не похожи и языков их не знаем, но вид у нас что ни на есть пиратский. Что сделают стражники дея?

– Ничего, синьор, – сказал Деласкес. – Ничего, если вести себя по-умному.

– Дать бакшиш портовому начальству и городским стражам?

– Нэпременно тэм и другим, – заметил Абдалла. – Одна рука в ладоши не хлопат.

– Кроме бакшиша нужно кое-что еще. – Деласкес погладил бороду, коснулся медной серьги в ухе. – Мессир капитан не похож на магрибца или турка, не знает их речи, но это ничего – среди разбойников есть греки и сардинцы, сицилийцы и испанцы, даже люди из Франции, Голландии и Англии. Те, кто отринул Христа, признал Аллаха и вышел в море грабить бывших соплеменников.

– Ренегаты, – процедил сквозь зубы де Пернель. – Презренные ренегаты!

– Да, так их называют, – согласился Мартин Деласкес. – Вы, мой капитан, можете надеть халат и чалму, стать французом-ренегатом и смело плыть в Алжир. Это никого не удивит, если вы будете иногда заглядывать в мечеть и хотя бы раз в день творить намаз. Вы знаете, что это такое?

– Знаю и умею, – отвечал Серов, вспоминая чеченскую службу. – Ополоснуть лицо и руки, встать на колени, повернуться к Мекке, почаще кланяться и бормотать «иншалла». Нет проблем!

– О! – Казалось, Деласкес поражен. – Простите мое любопытство, сэр… Сыновей французских маркизов и этому учат?

– Только незаконных – так, на всякий случай. Мало ли в какую передрягу попадешь…

Тегг захохотал, ван Мандер ухмыльнулся, и даже по суровому лицу де Пернеля скользнула усмешка.

– Я надеюсь, Мартин, – произнес Серов, – что вы с Абдаллой научите полсотни наших молодцов, как творить намаз и как вести себя в мечети.

– Нет, мессир, с пятьюдесятью это не получится, хотя я рад вам услужить. Вы не знаете турецкого и арабского, но Абдалла и я будем вашим языком и вашими ушами. Но еще пятьдесят ренегатов будут, конечно, подозрительны.

– Согласен, – кивнул Серов, переглянувшись с Теггом. – Дюжина ренегатов должна раствориться среди людей арабского происхождения – например, мальтийцев. Сколько их сейчас на наших кораблях?

– Не меньше, чем две сотни рыл, – сообщил второй помощник. – Те еще головорезы! Думаю, тридцать-сорок наберем, из самых надежных… – Он почесал грудь под камзолом и добавил: – Жаль, Фарука нет… Он бы сейчас пригодился.

Фарук был турком, коего неведомыми путями занесло в Вест-Индию. Он плавал с капитаном Бруксом лет пять или шесть и погиб во время смуты, когда Эдвард Пил поднял мятеж.

– Жаль, – подтвердил Серов. – Придется Хрипатому турка играть. Я возьму его со всей ватагой… – Он посмотрел на Тегга. – Обойдешься без боцмана, Сэмсон?

Тот кивнул.

– Моя задача, капитан?

– Будешь месяц болтаться у берега со всей флотилией и ждать нас. Полагаю, мы справимся раньше, месяц – это условный срок. Плыви на запад к Орану, плыви на восток к Ла-Калю, пускай на дно магрибские шебеки… Сезон охоты начался, не заскучаешь!

– Тут большое расстояние, – молвил ван Мандер и провел пальцем вдоль алжирских берегов. – От Орана до Ла-Каля четыреста миль, и плавая туда-сюда мы можем вас не встретить. Нужно договориться точнее.

– Хорошо. Раз в десять дней заходите в Ла-Каль. Если не встретимся в море, мы будем там вас ждать. – Серов повернулся к де Пернелю. – Это ведь французский город?

– Да, маркиз. Там большой гарнизон и есть отряд нашего Ордена. Магометане туда не сунутся.

– Хмм… есть орденский отряд… – протянул Серов. – А что в Алжире? Найдутся там верные Ордену люди? Ваши лазутчики?

Де Пернель потупил взгляд.

– Не знаю, клянусь святой Троицей… секретное дело, мессир капитан… Я военачальник, предводитель рыцарей и солдат, а лазутчики не по моей части.

– Поговорите, друг мой, с великим магистром. Мы будем нуждаться в помощи – надеюсь, очень небольшой. Необходим человек, который знает, где поместье Карамана и, может быть, проводит нас к его усадьбе. За эту услугу я его вознагражу. Щедрей, чем король Франции!

Рыцарь кивнул.

– Я сделаю это. Я поклялся святой Троицей, что кое-какие секреты мне неведомы, и это воистину так. Однако не сомневаюсь, что в Алжире найдется не один десяток тайных христиан, которые служат Господу нашему и Ордену. И потому мессир де Рокафуль в точности знает, что у алжирского дея на ужин и с какой наложницей он развлекается ночью.

– Ценные сведения, но о Карамане мне такие подробности не нужны, – промолвил Серов. Потом спросил: – Есть, очевидно, слова, которые надо сказать лазутчику? Секретные пароли?

– Да, разумеется, и я произнесу их в нужное время и в нужном месте, – заверил его рыцарь. – Вы ведь понимаете, мессир, что я вас не оставлю, а пойду с вами. Не только потому, что связан клятвой, есть и другая причина: я испытываю к вам искреннее расположение.

Открыт и честен, как всегда, подумалось Серову. Он стиснул руку рыцаря в знак молчаливой благодарности и произнес:

– Вы одарили меня своей дружбой, и это значит, что Бог милостив ко мне. Спасибо всем. Совет закончен.

…В ту ночь он долго не мог заснуть – пришли воспоминания о прежней жизни, о семье, приятелях, знакомых девушках, еще не появившихся на свет, о времени, которое он все еще считал родным. Но было ли так на самом деле?.. С новой реальностью, с ее событиями и людьми, его уже связали нерасторжимые узы; они крепли день ото дня, оттесняя прошлого Серова на задворки памяти и все яснее намекая, что он не притворяется корсарским капитаном, супругом Шейлы Брукс и мстителем Сируллой, он и есть капитан и корсар, муж чудесной женщины и мститель за свое поруганное счастье. Острое сознание того, что иного нет и не будет, пронзило Серова. Может быть, подумалось ему, он преуспеет на государевой службе, станет генералом или адмиралом, получит титулы и поместья, и жизнь его прервется на поле брани или в глубокой старости, в кругу детей и внуков. Но как бы ни повернулась судьба, здесь его мир, его отчизна и дом, который он построит в питерских болотах или подмосковных рощах, станет для него родным. Другого не будет никогда.

Наконец он заснул, и во сне пришли к нему люди, пропавшие в безднах времени – врач Евгений Штильмарк, журналист Максим Кадинов, Игорь Елисеев, несчастный всезнайка, Фрик, Ковальская и все остальные, кого он пытался найти, да так и не нашел. Обступив Серова, они глядели на него, и на их лицах блуждали смущенные улыбки. Это удивляло, и удивление длилось, пока издатель Добужинский не сказал: «Мы виноваты, Андрей, все перед тобою виноваты… Мы – причина того, что ты здесь очутился. Не было бы нас, ты бы жил-поживал по-прежнему в Москве, в своем законном веке, ловил мошенников, а о пиратах читал бы только в книжках… Ты уж нас прости, Андрюша!»

«Однако он и тут неплохо устроился, – пробормотал экстрасенс Таншара. – Авантюрист! Тут ему самое место». «Кто знает, где человеку место? – печально сказал Елисеев и, сделав паузу, добавил: – Мы должны ему помочь – не делом, так советом. Что ты хочешь знать, Андрей? Что-то о будущем и великих событиях, о королях и странах, бедствиях и войнах? Я все помню, дружище, помню, хоть уже умер…»

Серову стало его жалко, так жалко, что разрывалась душа. «С будущим я справлюсь, Игорь, – сказал он. – Как-нибудь совладаю, ведь у меня твоя книга есть… нет, не твоя, а мессира Леонардо… Справлюсь! А хочу я знать другое, хочу узнать про вас – куда вы попали и что случилось с каждым. Можете мне рассказать?»

И они заговорили, и были их повести непростыми. Кто очутился в Китае эпохи Мин, кто в половецком становище, кто вовсе на другом конце света, среди индейцев-пауни, а кому повезло, тот попал в родные языки и земли, в Черниговское княжество или в древний Новгород. Так проходили они друг за другом, рассказывая о себе, и последним был Женя Штильмарк из Твери, почти ровестник – исчез он, как помнилось Серову, в двадцать семь лет. Ехал домой из больницы, с работы, шагнул из трамвая и пропал… И было тому двадцать свидетелей.

«Ну, а ты где?» – спросил Серов. Штильмарк усмехнулся. «Где, где… Может, около тебя, Андрей. Не совсем около, но поблизости. Встретимся, узнаешь!»

Сказал так, и исчез, а вместе с ним растаяли прочие невольные хронавты. Владимир Понедельник, программист… Наталья Ртищева, врач, как и Штильмарк… Линда Ковальская, экономист… четверо парней из Нижегородского политеха…

Серов вздохнул и открыл глаза. В кормовые иллюминаторы вливались солнечный свет и свежий утренний воздух. За водами гавани пропел горн и грохнула пушка – там, над башнями форта Сент– Анжело, поднимали флаг. «Ворон» тоже просыпался – слышалось шарканье ног, потом раздался резкий голос Тегга, стоявшего ночную вахту.

«Штильмарк, – подумал Серов, – Евгений Штильмарк… Что еще за загадки?»

Он помотал головой, прогоняя сонные видения, и потянулся к одежде.

Несколько дней прошли в суете и хлопотах сборов. Бригантина «Ла Валетта» получила новое имя – «Харис», что значило «Страж» на арабском; энергичное название, звучание которого понравилось Серову. Двухмачтовый парусный корабль генуэзской постройки был быстрым и вполне подходил для капитана-ренегата; при попутном ветре он мог уйти даже от стремительных шебек. Его вооружили восемью двенадцатифунтовыми пушками, в трюм погрузили партию английского сукна, порох, воду, провиант и кое-какие редкости для подарков алчным чиновникам дея. Не был забыт и сундучок с монетой, с испанскими талерами и дукатами; прихватили и ларцы с украшениями, ибо Деласкес сказал, что бакшиш включает дары чиновничьим женам. Сережки и ожерелье с сапфирами Серов переложил в мешочек и спрятал на груди; это предназначалось для Шейлы, и временами, закрывая глаза, он видел ее в синем и золотом убранстве. Точно, как во сне…

Бригантину он выбрал недаром – парусное судно было удобнее шебеки, на которую пришлось бы взять сотню гребцов да еще следить, чтобы они изображали невольников. Опытных в этом деле нашлось бы предостаточно, но Серов полагал, что чем меньше народа знает об алжирской экспедиции, тем лучше. От Мальты и христианских портов на севере тянулись тайные нити к магрибским городам и весям, и любой купец вроде мсье Вальжана, любой контрабандист и скупщик краденого, мог продать их султану Туниса, дею Алжира или пиратским главарям. Так что стоило взять людей поменьше, но понадежнее, и сняться с якоря в темную ночь. Мальту покинет бригантина «Ла Валетта», собственность мессира Андре Серра, а в Алжир придет «Харис», разбойничье судно под командой капитана-ренегата. Он уже и прозвание себе выбрал – Мустафа, и легенду придумал. Аллах акбар! Аллах послал нам «купца» из Неаполя с тюками отличной английской шерсти… Покупатели, ау! Дешево отдам!

К боцманской ватаге, не очень многочисленной, Серов добавил испытанных людей, из тех, что плыли с ним и Шейлой на Барбадос, спасаясь от Эдварда Пила. Тернана пришлось оставить, чтобы не оголять командный состав, но Брюса Кука он взял, а с ним – Алана Шестипалого и Мортимера. Морти пару дней суетился под квартердеком и не давал капитану прохода, напоминая о прежней дружбе и клянясь мачтой и якорем, что лучше бойца во всей команде не найти и что он должен выручить Хенка. Пришлось его тоже взять. Воин из Морти был так себе, но Серова не покидало ощущение, что этот парень в воде не тонет и в огне не горит и что веревку для него еще не намылили.

Вместе с Серовым и Хрипатым пришельцев из Вест-Индии получилось ровно чертова дюжина, тринадцать человек, а к ним – де Пернель, мальтийский рыцарь, и пара темных лошадок, Деласкес с Абдаллой. Из уроженцев Мальты Серов отобрал тридцать восемь молодцов, свободно говоривших на арабском и неотличимых видом что от алжирцев, что от тунисцев. Были они смуглые, сухощавые, темноволосые, по реям лазали лучше обезьян, а спать ложились в обнимку с тесаком и мушкетом. Вполне пристойная команда! Хотя на Балтику с ними Серов бы не пошел – снега да вьюги нагнали бы тоску на любого жителя Средиземноморья.

Перед отходом Тегг отозвал его в сторону, зыркнул глазом – не слышит ли кто, и вымолвил:

– Прими, Эндрю, последний совет. Эти парни с Мальты – люди нам чужие, и если кого заподозришь, если почуешь что-то странное, не доискивайся правды, не бей линьками, а сразу стреляй. Покойный Брукс так делал, и потому все ходили у него по струнке. Раз кого-нибудь пристрелишь, и эти тоже будут так ходить. Нашим скажи, чтобы держали курки на взводе и сабли под рукой. Наших у тебя двенадцать рыл – в случае чего, пустят кровь хоть всем мальтийцам! Пустят, клянусь подштанниками Господа!

Серов уважительно кивнул – Теггу случалось бывать в таких разборках и передрягах, какие ему, корсару с крохотным стажем, и не снились. Он повернулся, осмотрел причаленную к «Ворону» бригантину, Деласкеса, стоявшего у штурвала, смуглых мореходов в чалмах, что суетились на палубе, и сказал:

– Ты прав, Сэмсон, в команде должен быть порядок. Может, пристрелить кого-нибудь без всяких подозрений?

Тегг вздернул острый подбородок.

– Смеешься, капитан? А я тебе вот что скажу: драться ты горазд и командуешь отменно, но сердце у тебя мягкое, будто явился ты из царства пресвитера Иоанна.[97] Страны такой, как нынче ведомо, нет, а если бы была, так мы бы ее отыскали, содрали золото с крыш, растрясли сундуки и утопили пресвитера в гальюне. Тот побеждает, кто жесток! – Бомбардир понизил голос и шепнул Серову в ухо: – Если самому стрелять противно, ты Хрипатому мигни – тут же глотку перережет. И за этими двумя приглядывай, за Мартином и Абдаллой. Ну, на их счет я Бобу сделал наставление…

Выслушав эти советы, Серов перебрался на палубу «Хариса» и, дождавшись глухой ночной поры, велел поднимать паруса. Выбрали якорь, поставили кливер, и бригантина канула в море словно призрачная тень, словно клочок тумана, унесенный ветром. Шли на северо-запад, к Тунису, до которого было двести сорок миль; там Серов хотел остановиться и проверить маскировку.

Когда заалела заря, припомнилось Серову, что день нынче особенный: ровно год, как он появился в этом мире. Год! А кажется, что провел здесь всю жизнь.