"Выскочивший из круга" - читать интересную книгу автора (Юрский Сергей Юрьевич)

Глава третья

Киру Гурецкую я лишил надбавок на два месяца, а Максима Горелика я уволил. Мало того, я позвонил Айвазяну в Адлер и предупредил, что, если он приголубит Горелика у себя, я выну свою долю из всех наших общих дел. И я прав, иначе нельзя было. Горелик обнаглел. Он приволок мне эту затею с “Чайным листом”. Я ему сразу сказал: “Мелочь. Занимайся металлом”, а он: “Не мелочь, там готовая сетка, накрывает целый европейский коридор от Дании до Италии”. Я спросил “Сколько?” Он назвал деньги. Толстые деньги. Я говорю: “За что так много?”. Он говорит: “Перспектива. Готовая сетка. Все накинуто, только дернуть”. Я сказал: “Дергай, просвети Киру, пусть посчитает и мне покажет. Но я если беру, то беру целиком, по полной, понял?” И тут он мне ввернул этого Айвазяна – дескать, без него нельзя, но он сильно поможет. Я сказал: “Посмотрим”.

Короче, Гурецкая дала добро, я поглядел, проверил и купил этот “Чайный лист INC”. Рыбешка мелкая, но ее много. Очень много. И будет еще больше. Треть Европы в доле. Наделали десяток дочерних ответвлений. И всю черноморскую дочку от Анапы до Сухуми я дал в управление Горелику, Айвазян – генеральный менеджер. Но я же им заранее сказал – ЭТО МОЕ. Вы управляйте, но ЭТО МОЕ. Ясно? А они там стали поверх накладывать свою схему. Как это? Ё-моё, Горелик забыл, что я его в рваных штанах взял к себе. Он только помнил, что мы в восьмом классе вместе учились. Но это был восьмой класс, а теперь я уже в сто тридцать восьмом. И разных гореликов я вижу на раз! Теперь не только у Айвазяна, я его везде достану.

К чему разговор? А вот к чему: я прав или неправ? Может быть, это грех? Может быть. Только с чьей стороны? У кого должны шлаки накапливаться?

Теперь, в среду приезжает Зухра. Все нормально, все, как всегда. Даже лучше – Таня с младшим уехали в Прагу на каникулы. Сажусь в кресло. Наушники. Повязку на глаза взял – так круче погружаешься. Пошла музыка. Нормально! Все идет к полному кайфу. И тут меня из этого апельсинового фонтана как долбанет по верхней челюсти. Очень сильно. Похоже, как боксерской перчаткой, но рука в этой перчатке – страшное дело! Я раньше занимался боксом – различаю. Я дернулся, все провода, шланги, повязки – все вылетело. Зухра орет, руки растопырила. Я говорю: “Что там у тебя? Короткое замыкание?”. Но говорю хреново – челюсти не работают. Зухра бегает, отключает, развинчивает. А потом вдруг поворачивается и говорит: “Какие шлаки! У вас вчера, видимо, был какой-то серьезный грех”. А я как раз вчера уволил Горелика с треском и закрыл ему все каналы. При всех сказал: “В рваных штанах пришел ко мне, в рваных штанах и уйдет, все выну из него!”. Понятно? Может, я психанул, может быть. Но на ком грех? Кому положены шлаки? И на кой хрен мне эта Зубочистка, если она мне рыло чистит и не разбирает, кто прав, кто виноват?

И вот я бегаю по комнате малыми кругами – вокруг кресла, держась за челюсть, а Зухра чешет по внешней орбите и выдергивает из штепселей свои трубки и датчики. Боль, между прочим, почему-то не слабеет, а усиливается. Я ору: “Заговор, что ли?! За мои же бабки один меня обокрал, а другая мне морду разворотила. Я, Зухра Евсеевна, плачу за то, чтобы мои грехи с меня сходили, а не чтобы мне ими в челюсть тыкали”. А она – Зубочистка – ходит, сворачивает шланги и… молчит. Ни слова в ответ. Потом я немного успокоился, сел за письменный стол, а она кресло складывает. Сложила, закрепила, защелкнула свой белый баул и тогда только подняла на меня глаза.

Я говорю: “Ну, что делать будем? Моральный ущерб будем платить?”

А она: “Вы, видимо, мартовский номер “Драгуна” не посмотрели, а я вам советовала. Подобный экстремальный случай в принципе предусмотрен. В Цинциннати идут разработки. И оттуда приехал мистер Глендауэр. Они с Филимоновым внедряют одну идею. Я вам оставлю журнал – вот он”.

И уехала.

Остался я один, посидел, съел грушу. Потом коньяку выпил, вышел на улицу, прошелся до боулинга и обратно, опять глотнул коньяку и успокоился. Взял журнал, читаю:

Статья сложноватая, но я уже в какой-то степени подготовлен. Это как раз про мою зубочистку. Она у них называется TEETHCLEAN-SIN, то есть очищение грехов через зубы. А этот Глендауэр, он дантист, он и пастор, он и профессор по какой-то микроинженерии. Так вот, Глендауэр утверждает, что полного освобождения данная машина не дает по той простой причине, что шлаки (SLAG) НЕ ИЗНИЧТОЖАЮТСЯ ПОЛНОСТЬЮ, а только удаляются от согрешившего. А их необходимо ИЗНИЧТОЖИТЬ, и тогда будет результат. Ну, и тут же фотографии и описание двух аппаратов, которые они на своей “LW-16” разработали.

Первое – надо эту грешную крошку измельчить до микроскопических частиц, причем сразу после удаления изо рта (тут я вспомнил, как Зухра укутывала этот валик из пылесоса и потом обвязывала и прятала в металлическую коробку). Так вот, они изобрели специальную мельницу, которая дробит вообще все, и очень мелко. Этот аппарат нужно приобрести и иметь дома, чтобы дробить сразу после сеанса.

Но этого мало.

Второе – от этой греховной пыли надо вообще избавиться, она не должна оставаться на земле. Поэтому аппарат (тот – первый аппарат) прессует ее в такую капсулу, или патрон (там тоже есть фотография). Этот патрон вставляется во второй аппарат, который тоже надо иметь. Аппарат в виде небольшой пушечки. Она устанавливается возле водного пространства, и ты выстреливаешь этот патрон под 45 градусов между небом и водой. И вот тогда – всё! Полный порядок, шлаки (грехи) удалены и ИЗНИЧТОЖЕНЫ!

Статья довольно большая и, надо сказать, путаная. Но главное я ухватил. И тут же вспомнил, что в последнее время на речке от бугримовского берега постреливают, причем и на охоту не похоже, и на салюты домашние тоже не похоже – один выстрел, и точка – молчок! И стал я догадываться, что у Бугримова, конечно, пушечка эта уже есть, и он уже в полном порядке – чист, как младенец, и будет спокойно тут гулять по берегу лет еще четыреста пятьдесят. Удивляться особенно нечему – Степан Арамович и по возможностям, и по всякому прогрессу впереди нас всех.

Звоню 3ухре, говорю: “Прочитал. Нужны подробности”.

Она и говорит: “А подъезжайте к нам на фирму. Обсудим сегодняшний случай, и поговорите прямо с Филимоновым, да и с мистером Глендауэром. Он тоже здесь”.

Вот такие факты. И от всего этого сильно я задумался. Вся эта, прямо скажем, эзотерическая хреновина закручивает меня в какую-то воронку. Получается, вроде, я у них на крючке. А я этого не люблю. И запросто могу с этого крючка соскочить. Но, с другой стороны, когда речь идет об очищении от шлаков, когда начинаешь уже в себе ощущать живую душу и сколько на нее налипло, и как надо все это отскрести… когда, откровенно говоря, во весь рост встает вопрос, чтобы… ну, не до пятисот, но, скажем, до ста пятидесяти лет молотить, а не в пятьдесят пять откидывать коньки, как некоторые, есть о чем задуматься?.. Я думаю, есть. Мы за прошлую неделю двоих похоронили, одного в поселке, соседа, другого на фирме. Одному шестьдесят два, другому вообще сорок восемь. Значит, в среднем пятьдесят пять лет. Страшное дело.

И вот я хожу вдоль речки среди берез и мозгую, мозгую эту проблему. Что делать? Продолжать с ними или плюнуть? Или в суд на них подать за причиненный ущерб? И ни к какому выводу я не прихожу. Посоветоваться не с кем. О жене я не говорю, это дохлый номер, да к тому же она в Праге. Нет, я говорю о тех, с кем еще недавно в фитнес ходили, в боулинг, в баню, с девочками куражились. Я говорю о Говорко, о Милдовиче, о Дрошине, наконец! Вроде, свои ребята. Но вот какая штука интересная – чувствую я, что они меня теперь не поймут. Не знаю, почему, но я так чувствую. И дело не в них, дело во мне. За эту пару-тройку месяцев стал я как бы немного другой человек. Что-то у меня там внутри немного другое – и в мозгу, и вообще везде. Интересная вещь! И потом такая мысль: ну, если, допустим, сто пятьдесят или двести лет, то ведь не весь же срок опять тот же боулинг или баня с блядями. Надо что-то новое! И поэтому не надо в будущее лезть всей компанией – с Говорко, Милдовичем и тем более с Дрошиным. Так что советоваться не с кем. Был, был такой нужный человек, с ним-то можно бы об этом поговорить, он бы понял, и звали этого человека Максим Горелик. Но это был тот Максим Горелик, с которым в восьмом классе и потом сколько встречались! Это был не этот ворюга, который решил за мои же деньги меня крутануть и обобрать, как лоха. Нет, с этим не только говорить не надо, с этого надо шкуру драть, и я это сделаю, и я прав, потому что он вел себя, как паскуда.

И опять я один – среди берез, речка внизу, и бугримовские дворцы виднеются на том берегу за забором.

Проходят дни, и однажды как щелчок у меня в голове: в церковь надо идти! Помолиться там, всё, что полагается, а потом подойти к батюшке и сказать – так и так, нужен совет, больше, как к вам, идти не к кому. А батюшка у нас довольно пожилой, опытный – отец Борис (Склифосовский).

Прошелся я до церкви, поглядел расписание – нормально, завтра служба! Позвонил к себе на фирму, сказал – завтра без меня, крутитесь сами! И утром пораньше позавтракал и прямым ходом – в храм. Вошел где-то на середине мероприятия – отец Борис как раз сказал: “Изыдите, оглашенные, изыдите!”. Народу не мало, а так… средне. И почти все женщины. Я поставил везде свечки – большие взял, послушал, как поют, поглядел на лица – знакомых никого, подумал еще – ну, и к лучшему. Потом отец Борис Склифосовский говорит: “Господу помолимся!”. И стал я вместе со всеми креститься и кланяться. И смотрю я на лицо Иисуса Христа и говорю про себя: “Господи, помоги мне получить дельный совет и помоги разобраться, как и что будет у меня в жизни!”. А когда все кончилось и женщины пошли крест целовать, я встал самым последним в очередь и, когда подошел к батюшке, говорю: “Отец Борис, можно мне с вами поговорить, буквально десять минут?”. Он говорит: “Жди!”. Потом через некоторое время вышел и поманил меня к себе. “Ну, – говорит, – что вам?” Я говорю: “Вот какое дело…” – и начинаю ему рассказывать про зубочистку.

Он слушает молча и все ниже наклоняет голову, а глаза при этом смотрят прямо на меня, не моргая. А потом вдруг так хрипанул, прочистил горло и говорит: “Ты что это мелешь? Какие шлаки? Какая мельница для грехов? Грехи Бог прощает!”.

Я говорю: “Отец Борис, извините меня, я сам без понятия, но там все по благословению… Если грехи накапливаются…”.

“В церковь надо ходить и исповедоваться… А вы вообще… крещеный?”

“Пока еще нет, но я как раз собирался… отец Борис, я только хочу понять, если аппарат от Бога…”

“От Бога аппаратов не бывает! – рявкнул отец Склифосовский. – От Бога бывает благодать! Но не всем дается. Святой Дух от Бога бывает!”

“Вот я и говорю…”

“Что ты говоришь?! Помолчи лучше. ПОМОЛЧИ! Прости, Господи! Иди отсюда, не вводи меня во грех”.

“Вот я и говорю, от греха же никто не застрахован, все может случиться, и если ученые доказали, что грех застревает в зубах, то возможно путем долбления…”

Отец Борис закрыл руками уши и, быстро что-то бормоча, побежал от меня в другую часть церкви. Тетка, которая свечки продает, с ужасом смотрела на меня. Я подошел к ней и положил на стол три тысячи.

“Вам чего?” – прошептала она.

“Ничего. Возьмите вот… Извиняюсь… Спасибо”.

“Нет, нет, не надо, заберите, – сказала тетка. – Спаси, Господи! До свиданья”.

Я вышел из церкви, в голове гудел шум, и во рту было неприятно. Я стоял и думал: что теперь делать? Подошла женщина, из тех, что молились, сняла с головы платок и оказалась девушкой, довольно симпатичной. Сказала: “Какая благодать, правда?”. А я стою, как одурелый, и говорю: “В каком смысле?”. Она: “Видели, как на Херувимской солнце в окна светить стало?! И сейчас здесь, на улице…”. А погода, правда, классная. Настоящая весна. Я говорю: “Да, хорошо, и тепло совсем”.

Тогда она вынула гребень из волос, тряхнула головой, волосы рассыпались, и она совсем красивая стала, такая необычная. Она и говорит: “Вы, конечно, мужчина, но все-таки неправильно так нараспашку деньги держать. (Тут я только заметил, что стою посреди дороги и в одной руке у меня бумажник раскрытый, а в другой три тысячи, которые тетка не взяла.) Я вот сейчас на станции, – продолжает девица, – тоже стала в сумочке копаться, а какой-то подонок вырвал сумочку, спрыгнул с платформы и убежал. Я ахнуть не успела, и народа никого кругом. А там документы, и проездной, и денег немного.

Я говорю: “Ничего себе! Это где, у нас тут на станции?”.

Она говорит: “У вас, у вас! Я к подруге приехала – мы договорились, а у них заперто”.

Если вы до этого места дочитали, то скорее всего, у вас возникло такое соображение, ну, вот – началось: я сказал, она сказала, то, сё, потом переспали и так далее, короче, занудство. Ну да, да… потом, можно сказать, что переспали, а можно и иначе про это сказать, только вам-то что до этого? Но поймите, это не отступление от главного, это и есть главное. А я так подробно рассказываю про тот, первый разговор, потому что я, на удивление, помню его прямо дословно, а во-вторых, потому что тут важны все детали, и из этих деталей завязались такие узлы, что я их и по сей день распутать не могу.

Она сказала, что зовут ее Веста (опять неожиданное, необычное имя!). Я стал ей деньги совать, эти три тысячи, а она ни в какую. Кое-как уговорил ее, прямо насильно в руку вложил. Тут у нее потекли слезы. Причем лицо совершенно спокойное, не морщится, не кривится, а слезы из больших глаз текут, как из крана. “Дайте, – говорит, – ваш телефон. Я вам все верну, я не такая уж бедная”. Я смотрю на эти слезы, стою, как под гипнозом, и протягиваю ей мой мобильник. Она руки вскинула и говорит: “Да не в этом смысле! Номер телефона мне дайте, я вам позвоню и привезу деньги”.

Ну, короче, завел я ее в кафешку “Три волонтера” (это прямо напротив церкви), накормил ее (она голодная совсем была), поговорили. Она студентка-дизайнер, но уже подрабатывает в одной фирме, подруга ее (из нашего поселка) тоже дизайнер. Они обе из Душанбе, но русским там жить невозможно. А муж подруги – тоже дизайнер – хочет создать свое дело. Сейчас подыскивает помещение для офиса. А его друг (мужа друг) – на удивление, тоже дизайнер, – сейчас оформляет виллу в Красногорске, там и живет, и оставил пока квартиру у нас в поселке подруге и ее мужу. Вот она к ним и ехала, ее обокрали, а их нету дома. Она подумала, что они в церковь пошли (они всегда в церковь ходят), и тут встретила меня.

Я, признаться, слушая про этих дизайнеров, запутался и немного заскучал, но лицо у нее, и грудь, и вся фигура, и одежда не только в порядке, но даже такие… манящие. Так что смотреть на нее можно долго.

Ушла Веста на станцию. Провожать я ее не стал, это уж было бы слишком. Но день этот был особенный, страшное дело! Вернулся домой, охранник говорит: “Вам корзину принесли”. Я сперва завелся: “Кто принес, какую корзину, кто тебе велел принимать?”. Потом пошел, глянул – вроде, ничего, нормально – подарок. Продуктовая корзина, и там шампанское, виски (хороший), французское вино, ну и разная икра, крабы, фрукты, армянское мясо копченое (забыл, как называется), короче – ужин на компанию. А я один. Сверху конверт, и в нём записка: “Фирма “LW-16” глубоко сожалеет о произошедшем инциденте. Приносим Вам свое сочувствие и извинение за причиненные переживания. В канун дня Благовещенья шлем наилучшие пожелания. Храни Вас Господь! Генеральный директор М.Г. Филимонов. Р.S. Надеемся на дальнейшее сотрудничество. Уверены, что все Ваши грехи станут исключительно нашей заботой. С уважением, Генеральный директор М.Г. Филимонов. Господь с Вами!”.

Все понятно? Мне, например, ни хрена не понятно. Такой вот день, что все как-то непостижимо. Хотел позвонить Зухре, а потом подумал: что я ей скажу: “Спасибо за корзину, приезжай зубы чистить?”. Не стал звонить. Взял и напился. Выпил пива, потом водки, потом опять пива. Я вообще пить умею, держусь лучше многих других. Но тут от всей мути голова кругом пошла. Буквально – хожу, шатаюсь, торкаюсь обо все углы. Дом пустой, ору какие-то песни. Охранник прибежал смотреть, что со мной. Я говорю: “Давай в шашки сыграем!”. Играли в шашки. Потом пошел я на речку. Воздух изумительный! Немного полегчало. Мелькнула мысль: позвоню Маргаритке, вызову, она в любое время куда хочешь приедет. Уже мобильник достал, и в это время с бугримовской стороны – ба-ббах! Выстрел. Вороны взлетели, закаркали. И… тишина. Во-о, думаю, бугримовские грехи полетели. Значит, Зухра там, у него. Очистился Арамыч! А я-то что же, Маргаритке звонить собираюсь? Стоп, думаю! Я уже другой человек, мне надо теперь… Чего мне надо теперь, вот вопрос! Зашел я в беседку – там у нас на горке стоит – лег на скамью и слушаю… – вороны галдят… дерево скрипит… катер по речке прошел… далеко… ветер дует… Потом слышу, кто-то рядом через кусты ломится, поднял голову – Веста бежит прыжками, как летит, в платке, но без кофты, глаза громадные, круглые… и машет руками – туда, мол, скорее, скорее… я вскочил и побежал через кусты к дороге, а там стоит длинный-длинный “Lexus” с длинными глазами… фарами, и около него в белом-белом костюме и тоже в белой-белой водолазке стоит Степан Арамович Бугримов, а в руке у него большой стакан с молоком. Тут подкатила мне к горлу тошнота, и я проснулся. Чувствую, совсем продрог на скамейке – вечера еще холодные. Во рту горько, все тело чешется. Иду домой и думаю: да-а, этот день я не забуду. И точно – не забыл, все помню.