"Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)" - читать интересную книгу автора (Уэлш Ирвин)4. СефДавно пора навестить Пита Уорта, моего старого приятеля, который держит «Герб Камбрии» на Лансароте. Ясным субботним утром сажусь за руль – надо успеть к парому, переправиться на соседний остров. Мы договорились встретиться с Сеф в небольшом уютном баре в старой гавани Пуэрто-дель-Кармен. Приятная увеселительная прогулка, никаких осложнений не предвидится. Не тут-то было. Проезжаю мимо станции техобслуживания, оглядываюсь – и очко у меня сжимается, как клешня букмекера. Бандюги, что вчера торчали у нас в пабе… стоят и разговаривают с Эмили и Синтией! Торможу и пулей вылетаю из машины. Пока шагаю через двор, парочка успевает смыться. Меня они не заметили. Синти удивленно таращит глаза. – Ты разве не уехал? – Да нет… время еще есть. – Я оглядываюсь. – Что им надо было, тем двоим? – Познакомиться с ней хотели, – смеется Эм. Синти смущенно отводит взгляд, только старину Микки на мякине не проведешь. – Глупости, ничего подобного! – А сама прическу поправляет, сучка. – Про заведение расспрашивали, вот и все. Дело пахнет керосином. Я имею в виду не трусики Синти, хотя и здесь, похоже, утечка имеется. – Что значит, про заведение? – Они тут вчера зашли к нам выпить… – начинает она, невинно округляя глаза. – Да-да, я помню. – …ну и говорят, мол, какой славный паб ваш «Герефордский бык», прямо как дома, и все такое. Спрашивали, давно ли он открылся… больше ничего. – А у самой вид что у нашкодившей кошки. Цапаю подружку за пухлый локоток и отвожу подальше от Эм. – Насчет хозяина выведывали, да? – спрашиваю шепотом, тыкая пальцем в себя. – Да нет… – мнется Синти, – ну, разве только… англичанин ли, откуда приехал… Обычная болтовня. Она выдергивает руку, потирает ее, морщась, и глядит на меня с опаской, будто я зверь какой. Вопросы и ответы, вранье из лучших побуждений. Остынь-ка, Микки, сынок. Подумай, чтобы сделали при таком раскладе Роджер Мур, Кеннет Мур, Бобби Мур. Держи удар. Спокойствие и порядок. – Прости, солнышко, я что-то сегодня на взводе. Целую ее в щеку и, не отстраняясь, гляжу в глаза. Синти таращится, силясь что-то понять. Она вообще-то не дура; просто, как все бабы, не тем местом думает. Оглядываюсь на Эм, которая со скучающим видом уставилась на витрину, и снова смотрю в лицо Синти. – Послушай, – говорю тихонько, – если эти типы снова будут тут вынюхивать, сразу звони мне на мобильник! Она отшатывается. – Неужто полиция? – Хуже, родная, – шепчу я еще тише, – таможенное и акцизное управление. – Хитро подмигиваю. – Так что, малышка, ни слова, поняла? – Хорошо… – испуганно кивает она, – а что случилось? – Пока ничего страшного, разгребем. – Снова гляжу на Эм, потом отхожу к палатке и беру три больших рожка шоколадного мороженого. – На, держи. Прямо как в былые годы, когда мы втроем выбирались летом в Гастингс, к морю – я, Эм и Трез. Хорошее было время… Хотя у Эм что-то не слишком довольный вид. Синти тоже кривится. – Мы только что съели по одному. Ничего, пускай поправляется. Набрать лишний жирок для Синти не проблема, сохранить его гораздо труднее. Меньше полутора тысяч калорий вдень – и пиши пропало, начнет худеть. Сладкого нужно побольше, всяких фастфудов, ну и выпивки, само собой. – Хорошего не может быть слишком много, – авторитетно заявляю я. – Не будь у нас этого добра во Вторую мировую, янки ни за что бы не встряли, и мы бы сейчас все строем ходили. – Я снова подмигиваю, затем оглядываюсь на машину. – Ладно, я сваливаю. Старина Уорти терпеть не может, когда опаздывают. Считает это неуважением, и, если разобраться, – я с профессорским видом поднимаю палец, – он совершенно прав. – Ты надолго? – жалобно спрашивает Синти. – Как повезет. – Пожимаю плечами. – Нет мира нечестивым… Пока, принцесса! – машу рукой Эм. Я снова за рулем, и на первом же повороте рожок летит за окошко. Пичкать сладостями телку – это одно, многие втайне предпочитают товар попышнее, но себя любимого приходится беречь. Толстопузому хрен кто даст. Подкатываю к пристани, въезжаю на паром. Лансароте мне не нравится, слишком много там коммерции, хотя наш Фуэрте тоже недалеко ушел. Опять же, отдадим должное старине Уорти, бабки он в своей «Камбрии» гребет лопатой. Ну и пусть засунет их себе в задницу – каждому нужно от жизни свое, если вы меня понимаете. Подъезжаю к бару. Сеф уже пришла, ждет за столиком на улице, одинокая как девственница в Валентинов день. Темные очки, вокруг соломенной шляпы обмотан шарф, под ногами белая кожаная сумочка. Платьице цвета морской волны не слишком много скрывает, длинные волосы завязаны голубой лентой и перекинуты через плечо. Ленту с волос первым делом сдеру – я просто тащусь, когда пряди рассыпаются по подушкам. Видит меня и, понятно, выпендривается, холодность изображает. Целует в обе щеки, на европейский типа манер. Я-то рассчитывал на горячий прием, на поцелуи с язычком… Ничего, меня такими штучками не собьешь. Поперлась бы ты в такую даль, если бы не зудело! Зато, что приятно, никаких больше усиков! То ли воском, то ли лазером свела, не пойму. Короче, присаживаюсь рядышком, и Сеф с места в карьер начинает жаловаться. Папаша-полицейский совсем затрахал, заставляет поступать куда-нибудь в колледж. Она подумывает об Англии, вот и решила посоветоваться, где там лучше учиться. Не знаю, может, из-за недавней встречи с теми, кого не хочется называть, картину я ей рисую не слишком привлекательную. Север мрачный, центр унылый, в деревне вообще со скуки помрешь, кругом одни жертвы инцеста – не говоря уже о Лондоне, где плюнуть некуда, сплошные шлюхи и шпана. – А вот, к примеру, Брайтон, университет Сассекса… – начинает Сеф. Слушаю и жду, когда подействует водочный коктейль с лимонадом, который я ей заказал. Я сторонник старых испытанных методов. Как сказал один великий человек, «демократия – худший вид правления, не считая всех прочих». Однако упоминание Брайтона я проигнорировать никак не могу. Даже мой либерализм не беспределен. – Нет-нет, Брайтон исключен! Там одни гомики… – начинаю объяснять, а сам думаю: а вдруг она сама того – греческая любовь и все такое… Эта грязь не для меня – в каких только дырах я ни побывал, но все они были передние. – Ехать можно только в Уэльс, там еще куда ни шло. В Абер… черт, забыл… в общем, у моря, довольно престижное местечко, кстати. Сеф приподнимает очки, ее огромные черные глаза щурятся на ярком солнце. – Значит, в Уэльсе хорошо? Хорошо? Хрен его знает, что такое «хорошо». Слишком я увяз в болоте морального релятивизма, как выразился один мудозвон на канале «Дискавери». Я тогда крикнул прямо в экран: «Мне можешь не рассказывать, я в пабе работаю!» – Да, но в Уэльсе есть одна большая проблема: там слишком много местных жителей. Они себя англичанами не считают, да и мы, в общем, их тоже за людей не держим, хотя формально пока в Англии. Сеф качает головой и лезет в сумочку за куревом. – Хотелось бы быть поближе к Лондону. Понятное дело. Овец и в Греции хватает. Вообще мозговитая нация, эти греки. Все о них слышали. Гомер, Аристотель, Сократ, Платон… какую науку ни возьми, основной состав. Однако сейчас у меня на уме вовсе не науки. – Ну так что, – спрашиваю, – чем займемся? Как будто я не знаю ответа. Из Греции лететь далековато, а пляжей и там навалом. Сеф внезапно расплывается в улыбке, глаза ее сияют. – Я пришла сказать тебе, что влюбилась! Гляжу на нее и, несмотря на все осложнения, которыми грозит эта новость, испытываю в душе странное волнение. – Ты, конечно, еще совсем молодая… но я понимаю… Беру за руку. Она вырывается. – Очень рада, что понимаешь – после того, что было между нами… «Что ж, старый конь борозды не испортит», – думаю я, но молчу, уж очень она расчувствовалась. Совсем девчонка, идеалы и прочее. Впрочем, я и сам в душе такой же. Краснея, Сеф продолжает: – Его зовут Костас, он из Афин, снимается в кино… Я больше не слушаю. Сеф трещит без умолку, размахивая у меня перед лицом пачкой «Мальборо лайт». Я не реагирую. В голове сумбур, мысли путаются. Сижу как пень и таращусь на лапчатых гусей, которые толкутся на набережной у самой воды. Расселись на асфальте, будто в гнездах, целая стая. С виду как индюки, только клювы утиные и лапы с перепонками. Странные твари, в общем, но никому не мешают, все равно как старики на скамейке или туристы в баре… Черт. Я и сам – гусь лапчатый. Облапошенный. – Слушай, зачем ты сюда приехала? – спрашиваю. – Поделиться чудесной новостью с верным другом Микки? Может, она решила вспомнить старые добрые времена, прежде чем окончательно сойтись с этим занюханным актеришкои? Последний глоток свободы и все такое… – Я с Костасом, он снимается здесь и у тебя на Фуэртевентуре. Играет итальянского полицейского из Интерпола. Ах ты, сучка, весь день псу под хвост! Чтоб они провалились со своим кино! Вечно здесь трутся -- погода, мол, хорошая. Уорти хвастает, что «Мунрейкера» снимали чуть ли не у него во дворе, во всяком случае, сцены на Луне. В общем, дело швах. Я сейчас вроде одного из тех «неудач-ников», и не надо меня выкапывать, потому что никаких ковриков мне не сегодня не видать, как своих ушей. – Эй, сеньорита, еще два! – кричу официантке. А Сеф все щебечет о своем: – Папа консультировал Костаса, как играть детектива, вот мы и познакомились… Качаю головой, что китайский болванчик, и через силу улыбаюсь. Сеф глядит на меня пристально. – Ты такой славный, Майкл, верный и преданный! Как тогда сказал твой друг в Афинах? «Водопадный»? – Отпадный, -- поправляю я. – Да, Билли Гатри – настоящий друг. – Водка начинает действовать, я поднимаю бокал и чокаюсь. – Так-то, девочка, я настоящий водопад любви. Надо бы проведать Билли. Интересно, как он там. Одно время ему жутко не везло: сначала с выпивкой завязал, потом яйцо отстрелили на пейнтболе. Ни хрена себе, безопасный спорт!.. Хотя еще неизвестно, чем он там занимался. Чего только не бывает, когда бросаешь пить. Ну, нам-то это не грозит. Сеф уже хорошая. Вытаскивает сигарету из пачки, долго думает, хочет ли курить, потом сует ее обратно. – Ты годишься в мужья, но в твои годы у мужчин обычно семя истощается, – изрекает она. – Так говорит отец, а я должна подарить ему внука. У моих трех сестер все девочки. – Да ладно!.. – Что-то мне эта информация насчет семени не нравится. – И у тебя девочка. – Ну и? Она кидает на меня оценивающий взгляд, от которого кровь шибает в голову. – Значит, ты настоящий мужчина, так считает отец. Он такой же. Говорит, что все мужское впитал в себя, на потомство не осталось. Внук согреет его сердце. Я совсем не прочь принять участие. Может, жара виновата, может, выпивка, но трахнуться сегодня нужно позарез. – Мы будем жить в Англии, рядом с Лондоном. – Сеф закуривает, бросает в сумку сигареты и зажигалку. – Костас подучит английский, найдет актерскую работу, а я буду учиться. Нарожаю ему сыновей, здоровых маленьких греков. Светясь улыбкой, Сеф поднимает бокал, лезет чокаться. Я ерзаю на стуле – если она не прочь покувыркаться, пора бы и задело, – но тут выясняется, что сейчас придет Костас. Какой облом!.. Делаю знак официантке повторить. Похоже, Бейкеру-пекарю сегодня не светит засунуть булочку в печь. Костас не заставляет себя ждать – хлипкий блондинистый фраер, весь какой-то дерганый, больше смахивает на шведа, чем на грека. По первому впечатлению судить трудно, но как-то мне не верится, что он намерен осесть и влиться в ряды торговцев шаурмой в Финсбери-парке. Нас представляют нас друг другу. У парня бегают глазки. Что-то тут нечисто. – Привет, Костас, как дела в кинобизнесе? Сеф внезапно решает пробежаться по магазинам. – Мальчики, я отлучусь ненадолго, а вы тут пока познакомьтесь, – щебечет она, счастливая, как муха в куче дерьма. Ну и, ясное дело, все мигом выплывает наружу. – Девка просто спятила, – морщится Костас. – Хочет, чтобы мы поженились. Вот еще! Ее папаша меня прищучил – я у них на островке кокс туристам толкал, – и пригрозил, что засадит, если я не соглашусь. Мол, у него дружки в полиции по всей Греции, и, чуть что, жизнь моя кончена. Вообще-то Лондон – неплохо для карьеры, да и девчонка ничего, только одной красотой сыт не будешь, пойми меня правильно. Тяжело вздыхая, Костас разом осушает свой ром с колой. Лицо напряженное, на лбу капли пота. С громким стуком ставит бокал на стол и показывает официантке два пальца. Потом продолжает: – Как говорят в Греции, хорошее стадо, да овец мало. Я понимающе киваю. Парню не позавидуешь, попал как кур в ощип. Он снова вздыхает. – Папаша стал расспрашивать о семье, есть л и у меня братья. Я говорю, у меня шестеро, и ни одной сестры – он от радости так оскалился, думал, сожрать хочет. А потом… Костас передергивает плечами, словно на морозе, и выхватывает у официантки новый бокал. – Что? – Потом щупает меня… ну, ты понимаешь… как женщину. – А ты? – Оттолкнул, конечно! А он и говорит: «Это хорошо, ты настоящий мужчина». Они просто психи, вся семейка. Поскорее бы от них отделаться! Съемки сегодня закончились, но я ей пока не сказал. Завтра уеду в Лондон к дяде, подальше от этой идиотки и ее папаши-фашиста. Гомик старый. Ты знаешь, он даже кольцо мне дал, сам выбрал, чтобы я ей подарил. Бриллианты с сапфиром. «Как глаза моей дочурки», – говорит. Вот пускай сам ее и трахает! Выслушав тираду, я задумчиво барабаню пальцами по столу. – Да, неважные у тебя дела, надо сваливать, пока не поздно. Как говорят янки, делать ноги. Грек наклоняется ко мне, изо рта несет табачным перегаром, водкой и чесноком. – Я и собираюсь. Только как же девчонка? Говорю тебе, она психованная! Я глубокомысленно киваю. – Положись на меня, приятель. Здесь требуются британское хладнокровие и трезвый расчет. Вспомни Джона Миллза и Кеннета Мора, – подмигиваю я, выстукивая по столу марш Разрушителей плотин. Короче, наша подружка возвращается, и старина Костас врет, что его срочно вызвали по телефону на съемочную площадку. Сеф разочарованно надувает губки, но он успокаивает ее поцелуем, а уходя, незаметно передает мне записку, которую я должен подсунуть ей позже. Подсуну, и заодно кое-что еще, но это уже мои личные планы. Мы с Сеф направляемся в заведение Уорти; я сильно под градусом, она тоже тепленькая, язык заплетается. – Актеры так преданны своему делу! – Да, – соглашаюсь я, придерживая дверь «Камбрии». – Работенка непростая. Никем их, пожалуй, не заменишь, если устроят забастовку. Вся мировая экономика навернется. Что с нами со всеми будет без ребят вроде Тома Круза, страшно подумать! Она шутливо толкает меня в плечо. Мы заходим в бар. Пит Уорт, здоровенный как бык и продубленный солнцем настолько, что смахивает на кожаную куртку, тут же выходит из-за стойки. – Смотри-ка, да ты брюшко отрастил! – хохочет он, тыкая меня пальцем в живот. – Не всем же круглые сутки прохлаждаться в спортзале. Стероиды глотаешь? – Я щупаю его раздутый бицепс. – Яйца-то небось уже с горошину? – По крайней мере могу разглядеть их без зеркала, – парирует он, хохоча еще громче. Вот так, и хрен ответишь. Вот что значит жить рядом с Синти. Пассивное потребление калорий не лучше пассивного курения. – А что тут у нас за новая красотка? Сеф меряет его взглядом. – Меня зовут Персефона. – Ее старик – большая шишка в Греции, – объясняю я. – Правда, дорогая? Она надменно кивает. – Он начальник полиции на острове, где я выросла. – Всей полицией острова командует, верно? – Я подмигиваю Питу. Уорти приносит пива и по рюмочке крепкого. Они продолжают петь дифирамбы папаше, а я незаметно сую записку грека в белую сумочку Сеф. Мина замедленного действия, рано или поздно сработает. А в ожидании фейерверка стоит, пожалуй, немного подкрепиться. Гостеприимный хозяин приносит еще, потом еще. Все как в тумане. Уорти ставит греческую музыку, мы с Сеф пьем и пьем. Какой-то жирный качок говорит что-то с лондонским акцентом, мне почему-то обидно. Слышится звон стекла, меня толкают. Голоса доносятся будто издалека, такое впечатление, что уши у меня забиты ватой. Я качусь вниз по каким-то ступенькам, потом наступает полная тьма. Просыпаюсь я на кровати, полностью одетый. Под боком кто-то храпит. Это Сеф, тоже в одежде, немного растрепанная, но белые хлопчатобумажные трусики на месте. Мой взгляд скользит по ее гладким загорелым бедрам, упираясь в райский уголок. Если мне не изменяет память, эти трусики слишком малы, чтобы скрыть пышные заросли; между тем никаких признаков растительности вокруг не наблюдается. Вот дела, решила выпендриться по-бразильски! Судя по всему, вчера я ей так и не вдул. Отворачиваюсь, чтобы зря не мучиться. Голова просто раскалывается. Теперь я узнаю обстановку – это обиталище Уорти. Маленькая гостиная, спальня, кухня и балкон. Хозяина не видно, трахается небось на стороне. Гляжу на часы. Чесать-молотить, уже утро! Я оставил Эм с Синти одних на всю ночь! Тащу из кармана мобильник – семь пропущенных звонков да сообщений без счета. Все от Синти, и с каждым следующим паника нарастает. Но самое последнее посылает в нокаут меня самого. Эм пропала! На телефонном дисплее – старая фотография дочери: девчушка со щербатой узнаваемой улыбкой смотрит мне в глаза, и дыхание застревает у меня в горле. Только собираюсь набрать номер Синти, но она наносит упреждающий удар. – Микки! У тебя все нормально? Ты где? – Я в порядке, что с Эм? – Она вчера не вернулась. Познакомилась с мальчиком, его зовут Юрген, немец, очень приличный с виду. Пошла с ним на дискотеку, и все. Я пыталась ей дозвониться, но ее провайдер здесь не действует… А ты как? – Я тут задержался, встретил старых друзей… – Оглядываюсь на Сеф, которая храпит на всю Грецию. Открываю раздвижную дверь и выхожу на балкон. Гладкое спокойное море упирается в горизонт, рассеянный солнечный свет слегка успокаивает. – Мой приятель Уорти поставил выпивку, знает же, урод, что я не выношу его бурду… В общем, я вырубился. Такие дела. – Тереза недавно звонила, спрашивала Эм… Меня словно бьет током, ноги подкашиваются; опускаюсь в кресло из литого пластика. – Ты ничего ей не рассказывала? – Нет, конечно. Объяснила, что вы с Эм пошли прогуляться и позавтракать. Она позвонит позже. Если эта облезлая стерва узнает… – Умница. Я вернусь следующим паромом. Держи меня в курсе. – Наверное, Эм пошла на какую-нибудь вечеринку и осталась ночевать – может, выпила слишком много. Ты же знаешь, как бывает у подростков. Эм – девочка разумная. Вдоль набережной проезжает большой черный «мерседес», и в голову сразу приходят те двое проклятых отморозков. – Она еще ребенок, Синти… – К горлу подкатывает комок. – Короче, держи меня в курсе, скоро приеду. Паника накатывает волнами, но я изо всех сил ее подавляю. Вспомни о Черчилле, как он вел себя, когда фрицы бомбили Лондон. С трудом тащусь в комнату, и сердце снова подпрыгивает: на столе лежит записка. С облегчением узнаю почерк Уорти. Микки! Эхты, слабак, больше не пытайся перепить меня, легковес хренов! Я решил дать тебе проспаться. Между прочим, ты вчера меня очень огорчил, когда ударил головой бармена. Я спим все уладил, но с тебя причитаются извинения. Пит Да что за херня! Этот бармен, наверное, псих! Ладно, с Уорти я как-нибудь разберусь, ну перепил, с кем не бывает. Сейчас самое главное – время. Вспомнить бы, когда ближайший паром. Вроде бы еще не скоро. В ванной замечаю, что подмышки у меня воняют. Скидываю одежду, лезу в душ, расслабляюсь под горячей водой… Вдруг из комнаты раздается дикий вопль, от которого кровь стынет в жилах. Выскакиваю из душа как есть, весь мокрый, обмотавшись полотенцем. Сеф корчится на полу и орет во всю мочь, комкая в кулаке записку. Рядом – разбитый вдребезги стеклянный поднос. – Он ушел! Коста-а-ас! Нашла, наконец. Помню, успел сунуть в сумочку, пока не отрубился. Как бы она тут все не расколотила, а то Уорти совсем взбеленится. – Что с тобой, девочка? Успокойся. – Свинья! Мерзавец! – вопит Сеф, поднимая голову. – Майкл, милый, обними меня! Опускаюсь рядом на пол, она прижимается к моей груди. Глажу ей волосы, успокаиваю. – Как хорошо, что ты рядом, – всхлипывает она. Все мои мысли – об Эм. Впрочем, до парома еще два часа… Платье у Сеф расстегнуто, а мой дружок совсем истомился взаперти. Откидываю полотенце, словно занавес. Акт, во всех отношениях, первый. |
||
|