"Анканау" - читать интересную книгу автора (Рытхэу Юрий Сергеевич)

9

Отец привёз из Кэнинымныма книги. Анканау повесила на стену дощечку и расставила на ней два тома «Дон-Кихота», маленький сборник стихов Лермонтова и однотомник Пушкина — большую толстую книгу, которая всё норовила упасть с узкой дощечки.

— Ещё бы сюда радиоприёмник, — сказала Анканау, оглядев после этого тесную комнатку.

Чейвын заметил:

— Дома у нас есть хороший приёмник. Никто им не пользуется: матери некогда, а я всё время в тундре.

— Было бы здесь электричество, привезли бы и приёмник сюда.

— Тогда можно и на охоту не ходить: лежи почитывай книги да слушай радио, — проворчал Чейвын.

Отец ещё не отказался от мысли выжить дочь из охотничьей избушки, отправить её обратно в Кэнинымным. Пошли разговоры о том, что вот Чейвыну захотелось удобств, он держит дочь в избушке, чтоб всегда было тепло, чай, горячее мясо. Когда люди начинают говорить плохое о человеке, трудно им заткнуть рот. Единственное средство — отказаться от всего того, что даёт повод вести такие разговоры. Чейвын долго оставлял одну Анканау, уезжал на дальнюю косу, ночевал в избушках других охотников, но результат получился совершенно обратный тому, что он хотел. Однажды Анканау заявила:

— Отец, я больше не боюсь оставаться одна в избушке. Если тебе нужен в упряжке Эвилюки, можешь его взять.

В марте начались пурги. Ветер выл в трубе, как загнанный зверь, кидался на человека, звал его за собой в море. Становилось теплее, подмокший снег спрессовался так, что его не брала лопата из китовой кости, а железная — гнулась и звенела.

Анканау читала «Дон-Кихота». Читала она эту книгу в третий раз. Первый раз Анканау познакомилась с рыцарем печального образа ещё в четвёртом классе, второй раз «проходили» в средней школе, и девочка пожалела бедного идальго, ставшего ей родным своими человеческими слабостями, когда учительница назвала его «выразителем эпохи».

Забыв школьное толкование «Дон-Кихота», Анканау заново читала книгу, заново переживала приключения безумного идальго. А сейчас, перечитывая «Дон-Кихота», она с удивлением ловила себя на мысли, что герой книги Бруно Франка — Сервантес — это живой, подлинный Дон-Кихот.

Испанский пейзаж напоминал осеннюю тундру — почти голые холмы с пучками пожелтелой травы, вдали синие горы… Только вот солнца маловато. Как люди любят свою землю! А она вся разная: вот похожая на тундру Кастилия; где-то далеко влажные непроходимые леса тропиков, спокойные ясные пейзажи средней России, пронзительный вой ветра на тундровом побережье океана. Бежишь от ледяной волны подальше, а где-то та же волна, подогретая жарким солнцем, ласкает голое тело.

Неправду говорят, что у северных цветов нет аромата. Маленький тундровый цветок тоже пахнет. Так можно дойти до утверждения, что не имеет запаха пресный лёд. Каков должен быть аромат в большом настоящем лесу, если пучок свежей травы кружит голову!

Мысли о далёких землях навевали светлую тоску. И было необъяснимо радостно сознавать, что есть ещё такие места, такие леса, горы, реки и моря, которые не видел собственный глаз и, быть может, никогда не увидит, но всё же замечательно, что всё это есть!

Книга уже давно лежала на груди, мысли далеко ушли от Дон-Кихота, они путешествовали по всей земле. Побывали в Анадыре, заглянули в класс, где сидели подруги Анканау, забежали в Ленинград, в институт Герцена, где учатся северяне и где сейчас могла быть Анканау, если бы захотела тогда, весной ещё…

Похоже, что ветер стучится в дверь. Нет, это человек. Анканау спрыгнула с лежанки и выбежала в тамбур. Деревянная палка-запор прыгала в гнезде, а вся жалкая дверца тряслась, грозя развалиться на отдельные доски. За одну секунду Анканау припомнились все страшные рассказы, слышанные в детстве, о коварных, злых рэккэнах величиной с человеческий мизинец, но таких же, как обыкновенные люди. О великане Пичвучине, о воскресающих мертвецах. Может быть, это умка — белый медведь?

— Кто там? — дрожащим от страха голосом спросила девушка.

— Люди здесь! — услышала Анканау ответ, приглушенный воем ветра.

— Люди? — переспросила она.

— Носов! — крикнул в ответ человек.

Анканау отодвинула деревянную палку-запор. Дверь распахнулась, и в тамбур ввалился сугроб. Отряхнувшись и оставив на земле кучу снега, перед девушкой предстал пограничник. Влага от стаявшего снега блестела на щеках, а ресницы и брови заиндевели и казались седыми.

— Как Дед Мороз! — не удержалась от возгласа Анканау.

— Так и есть! — весело ответил пограничник. — Ещё немного, стал бы вечным и настоящим Дедом Морозом. Едва нашёл избушку. Заблудился.

Пограничник снял тулуп. Под ним была надета ватная телогрейка защитного цвета, а под телогрейкой меховая безрукавка. Носов всё это снял и оказался в шерстяном свитере с высоким толстым воротом. Одежда кучей лежала на земляном, покрытом снегом полу.

Анканау посмотрела на ворох одежды и заметила:

— Тяжело носить столько.

— Тяжело, — согласился пограничник. — Подсказывали начальству, чтобы разрешили носить чукотскую одежду хотя бы зимой, чтобы не мёрзнуть. «Нельзя, — говорят, — форма есть форма».

Анканау помогла выбить снег из тулупа, ватника, развесила одежду на гвозди и позвала парня в комнату. Она расшуровала уголь в печурке и поставила чайник.

Носов огляделся в комнатке, взял в руки книгу.

— Читал, — сказал он, повертев её в руках, раскрыл на первой странице и прочёл вслух: — «Герцогу Бехарскому, маркизу Хибралеонскому, графу Беналькасарскому и Баньяресскому, виконту Алькосерскому, сеньору Капильясскому, Курьельскому и Бургильосскому…» Во накатал!

Анканау пристально посмотрела на парня и вдруг заметила, что Носов ещё совсем мальчишка, во всяком случае, он ненамного старше её.

— Сколько тебе лет? — спросила она его.

Носов удивлённо посмотрел на девушку.

— Мы перешли на «ты»? — ответил он вопросом.

— Пусть, — ответила Анканау.

— Допустим, что мне двадцать, а тебе?

— Семнадцать.

— Невеста.

— Нет ещё.

— Почему?

— Пока я учусь стать охотником, а прежде чем стать охотником, надо ещё стать настоящим человеком. Так говорит мой отец.

— Ну, невестой можно быть и будучи получеловеком, — глубокомысленно заметил Носов.

— И ты согласился бы жениться на такой половинке? — спросила Анканау, невольно подлаживаясь под шутливый тон пограничника.

— Если бы этой половинкой была ты, — сказал Носов и посмотрел на девушку.

Анканау не отвела взгляда. Парень смутился, потупился и тихо произнёс:

— Извини меня.

Пили чай молча. Носов громко прихлёбывал из кружки горячий напиток и изредка кидал на девушку мимолётный изучающий взгляд.

Анканау смотрела на парня спокойно и думала о том, как далеко он родился и жил. Школа, где он учился, в лесу. Обязательно в лесу. Разве можно устраивать школу где-нибудь в другом месте, если рядом растут высокие деревья, вершины которых упираются в облака. На стене класса висит географическая карта. Ребята часто стоят у карты. Анканау сама любила в школе в одиночестве побывать у карты, мысленно попутешествовать.

— На карте смотрел Чукотку, когда учился в школе? — спросила она.

Неожиданный вопрос застал Носова врасплох. Он отнял кружку от губ и поставил на стол.

— Вообще-то смотрел… Как не смотреть, раз она там? — неуверенно ответил он.

Немного помолчав, он продолжал:

— Мало мы знали о Чукотке в школе. Только картинки интересные смотрели. Ледяные иглу — такие эскимосские жилища. Я думал, что чукчи в них и живут. И ехал когда сюда, тоже так и думал. Оказалось, совсем не то. Настоящей яранги и то не видел. Приеду домой, спросят, нечего даже рассказать…

— Ничего интересного? — настороженно спросила Анканау.

— Совсем не то, что ожидалось, — поправился Носов.

— А что ожидалось?

— Я уже говорил: яранги, езда на собаках и оленях, шаманы…

Анканау засмеялась.

— Ты же сам на собаках ездишь!

Миша тоже расхохотался:

— Правда, я даже об этом и не подумал. А ведь никогда и не думал, что научусь. Если бы мне кто-нибудь в школе сказал, что буду когда-нибудь каюрить, ни за что бы не поверил.

— Анканау, — каким-то доверительным, мягким голосом произнёс Миша, — ты меня прости, но я тебе скажу: вы совсем обыкновенные, такие же, как все люди…

Девушка задумалась. Она взяла эмалированную кружку и принялась разглядывать выщербленное дно. Очертания разбитой эмали напоминали линии географической карты.

— Я совсем не хотел тебя обидеть! — горячо сказал пограничник. — Я просто честно сказал, что думал.

— Я не обижаюсь, — ответила Анканау, — я ведь то же самое думала о русских. Правда, недолго, до интерната, и пока не научилась говорить по-русски и не стала читать книги.

— Вот у нас на заставе есть несколько книжек о Чукотке. Старые книжки, и так там полно яранг, собак, оленей, душат старух, едят прокисшее мясо. Еле-еле видно людей.

— Но всё это так действительно было, — заметила Анканау.

— А сейчас я смотрю — то же, что у нас в деревне, — продолжал Миша.

— В лесу? — переспросила Анканау.

— Почему в лесу? — удивился Миша. — До леса у нас далеко. Надо идти за железнодорожную станцию, за водокачку.

— А я бы жила в лесу и школу бы там устроила, — мечтательно произнесла Анканау.

— Скучно там, — сказал Миша.

— Неправда, — возразила девушка, — в лесу не может быть скучно. Такие высокие деревья! Человек войдёт — и его не видно. Как мне хочется побывать в настоящем лесу! Потрогать руками живое дерево!

— Взяла бы и поехала, — просто сказал пограничник. — Ездят же люди учиться в Москву, в Ленинград, в Хабаровск. Сейчас это просто — из Анадыря на «ТУ-104».

— Когда-нибудь поеду, — сказала Анканау.

— Почему же сразу не поехала дальше учиться? — спросил Миша. — Я, как только кончу служить, обязательно поступлю в институт. На химический факультет.

— Почему не поехала? — задумчиво переспросила Анканау. — Долго и трудно объяснять… Охотником хочу стать — вот что!

Пограничник с сомнением посмотрел на девушку.

— Не веришь? — спросила Анканау.

— Почему? Раз решила — думаю, что выйдет, — не совсем уверенно ответил Миша.

— Я докажу! — твёрдо и с задором сказала Анканау.

К вечеру ветер стал стихать. Анканау и Миша вышли на улицу. Было ещё светло — день заметно прибавлялся.

— Приходи в гости, — сказала на прощание Анканау.

— Буду мимо проходить, обязательно зайду, — ответил Миша. — Только жаль, что покидаете избушку на лето.