"Контр Культ УРа №1" - читать интересную книгу автора (Журнал)Интервью с Селивановым — гитаристом «ГО»[1]Фестиваль закончился, правда, не кончилась жизнь и не перевелся еще в магазинах лосьон, а иногда можно купить и вино или хотя бы пиво. Пиво, кстати, в городе Новосибирске — не проблема, как я понял. Пива навалом в магазинах, бутылочное даже, которое в Тюмени отродясь не припомню. Я вообще, я теперь пиво почти не пью, за ним же еще черт знает сколько в очереди стоять надо и денег. Но тут фестиваль, как не выпить, поэтому и пьем в огромном 30-бутылочном количестве /где ты, старик Рабле, где ты?/. При этом нас ну в половину меньше, чем бутылок. Ну может человек десять. И как только выпиваем первый десяток пива, сразу начинаем орать разные песни. Так орем, что даже записать это нельзя. Кукс пытался — у него ничего не вышло, потому что мы орем как-то все громче и громче, никак отрегулировать Куксу не удается. Летова орали, потом ИНСТРУКЦИЮ, потом Артура, потом Янка начала уже тихонько так петь и тут звонок. Все сразу шугаться начали: — Звонок. Звонок. Звонок. Со-се-ди. И точно звонок. И точно соседи. Мы с Селивановым /гитарист ГО/ идем к двери. Открываем. Стоит там домохозяйка. По виду она из тех, про которых манифест. — Что вы — звери, что ли? Так орете, — начинает обычную бытовую дипломатию /отлично. — прим. тт./ тетенька в фартуке. — Мы все поняли! А что вы хотели, — спокойно и мрачно интересуется Селиванов. — Одиннадцати еще нет. — Вам еще не надоело, — домохозяйка подозрительно спокойна /но мне это кажется дьявольской хитростью, вот-вот начнет звать ментов и орать/. — Как звери. /Вот оно/. — Хуже — спокойно соглашается Селиванов. — Вы хуже зверей, — настаивает домохозяйка. — Хуже — смущенно отзывается Селиванов. — Имейте хоть приличия. Здесь же другие люди живут, а вы просто гости. Имейте значит приличие свое. — Хорошо, — говорит бесстрастно Селиванов. — Вот так! Всю ночь и так спать не давали. И еще начинаете тут. Как стадо зверей. — Хуже — все тем же тоном деревянно соглашается Селиванов. — Хуже! Я говорю, что хуже! — Хуже, хуже, — покаянно повторяет Селиванов. В таком ключе разговор продолжается до тех пор, пока идиотизм ситуации не доходит, наконец, не до сознания, нет, до подсознания домохозяйки. Селиванов просто ставит ее перед необходимостью самой выбирать эпитеты, находить аргументы. Но для этого, по крайней мере, надо иметь ум. А откуда бы ему взяться. Домохозяйка — не Демокрит, она не умеет разговаривать с эхом. Надо же себя распалять. А Селиванов ее в этом абсолютно не поддерживает. Ну она и успокаивается, что же ей еще делать. Тут я Селиванова умыкаю в ванную и начинаю терзать вопросами. Роман: Значит, ты есть кто? Селиванов: Я? В настоящий момент, ну никто, фактически. Роман: Нет. Ну имя, имя твое? Селиванов: Селиванов Дмитрий. Роман: И ты значит гитарист? Селиванов: Гитарист. Я начал играть лет с одиннадцати. Тогда и понятия об этом не было, поэтому играл что попало. Потом я играл с Наумовым немножко. Тогда это еще никак не называлось, мы просто так выступали. ПРОХОДНОЙ ДВОР пришел уже позже. Потом немножко с МОСТОМ, с Ревякиным играл, да много групп бля… Где только не играл и не был бля… Если хронологически — то с Наумовым это год 1979-й, потом халтурил долго, потом подвизался в одной группе ПРИСУТСТВИЕ. Роман: Тоже типа ленинградской? Какая-то карма есть, коли ПРИСУТСТВИЕ, то обязательно хард. Селиванов: Нет. Это другое. Потом надыбал я Ревякина. Он меня пригласил, все чинно. Поиграли мы, потом чинно же распались, потом я — полгодика пинал х… ну совершенно ничего не делал. Потом опять собрались с Ревякиным. Правда он уже не РАВНОВЕСИЕ назывался, как до этого, а уже КАЛИНОВ МОСТ. Потом лето было, все разъехались. Это был 1986 год. Роман: Скажи, а вот звучание МОСТА, оно с самого начала такое было? Я впервые услышал КАЛИНОВ МОСТ в 87 в Свердловске. Селиванов: Ну я в Свердловске не был, х… его знает. Но в принципе звук у МОСТА не менялся, как таковой. Это не музыка, будем так говорить, а это жесткий аккомпанемент. Т. е. Ревякин, как правило пишет свою вещь, играет её, на нее аранжировки минимум, очень скупые аранжировки. Ну вот, на лето все разошлись. Потом все собрались, я не собрался, ну и за саботаж был изгнан. Потом, ну что еще было… ну с ПУТТИ — это эпизод у нас был. Потом к ГО подрубился. С ПУТТИ мы делали "Красный марш", это было в декабре 87. Как раз в начале декабря пришел Мэднес, и я попытался там диктат свой внести, что «Дибелум» хватит уже играть, дешевка это. Но не получилось это. У нас было времени мало, всего два месяца. За два месяца слепили мы программу, отыграли здесь в жиркомбинате, потом в Уфу съездили, здесь последний раз концерт дали и все, потом мне Чиркин позвонил, сказал, что, мол, устали от твоего железного руководства. Мы хотим свое. Ну свое, так свое. Роман: А у тебя какая идея была, что ты хотел сделать? Селиванов: Идея была знаешь какая. То есть взять мысль какую-то, обычное, ортодоксальное мышление среднего советского человека, все идеи эти заплесневелые, и довести это до некой степени абсурда. То есть играть совершенно страшную музыку, такую монотонную /я тогда был двинут на ДЕД КЕНЕДИЗ/, т. е. такой трэш-металл. Ну я пошел на некий компромисс, мы не пели ничего такого дебильного, но нечто среднее, скажем так, типа: "Хочешь быть настоящим комсомольцем, убей эту любовь", где-то так. Просто брали некую мысль красноармейскую и вперед, но не получилось. До этого было сотрудничество с Радкевичем, году в 85–86. Да, когда мы с Егором познакомились, мы съездили в Омск, просто посессионировать, это было весной 87 года, в марте. У Радкевича несколько песни книжные, не имеющие с реальной действительностью никакого соприкосновения. Сейчас он совершенно закономерно сдох, поскольку книжная культура она не жизнеспособна. Но, по-своему, вещи у него были интересные, хотя я интеллектуалов очень не люблю. Но вот когда я зато познакомился с ГО, которую я раньше слышал, но у меня были очень плохие записи. Потом был еще один интересный эксперимент с группой ШИФЕР. Вот Димка Воронков тут сидит лохматый такой в костюмчике. ШИФЕР — это была такая группа в Академгородке, он просто собирал людей и там была свободная спонтанная музыка. Если 3/4 той х. ни, которая там игралась, выбросить, то останутся очень хорошие куски. Просто это игралось в свободной импровизационной манере и тексты тоже свободные были. Роман: Скажи, а записи какие-нибудь сохранились из того, в чем ты участвовал? Селиванов: Единственное, что могу сказать, за все время игры записал я одну вещь со случайными музыкантами. Одно время я работал с Катковым Николаем Павловичем /?/. С ним один альбомчик мы записали. Половину мы там на фонограмму текст наложили и половину играли сами. С КАЛИНОВЫМ МОСТОМ есть два или три зальника, студийных нет. С ШИФЕРОМ есть записи, но по качеству они очень средние, потому что писали мы на бытовой магнитофон, без пульта. Роман: А что, в Новосибирске с записью очень большие проблемы? Селиванов: Да проблем-то нет, просто никто как-то не соберется взять и выпустить нормальный студийник. Все предпочитают там поиграть на концерте, так поиграть. В студии мало кто работает. Лень просто. Найти недолго. Для записи нужно ведь не так много: пульт, два магнитофона и микрофоны хорошие. Валера: Вот я хочу спросить. Ты когда играешь, ты что-нибудь слушаешь? То есть твои импровизации, они на чем-нибудь основаны? Я имею ввиду, ты чью-то манеру перенимаешь? Селиванов: Ну манера… Видишь ли, я сегодня двинут на одной группе, завтра на другой. Я манеры меняю, как перчатки. Я не отметаю те прошлые безоговорочно, просто, когда свежее впечатление ударяет, хочется сыграть как они. Все равно, из всех кусочков, что-то свое получается. Я очень люблю импровизировать. По канонам я редко играю. Одна из причин, за что я был изгнан из МОСТА — это то, что я два раза одинаково одну вещь не играю. Роман: Скажи, а как ты воспринимаешь панкуху? По тебе нельзя сказать, что ты со вниманием относишься к имеджу, к внешним атрибутам. Селиванов: Вот ты ох. нно правильный вопрос задал, по поводу имеджа, образу мыслей, образу жизни. Я уже неоднократно говорил, и Егору в том числе, что я считаю, ну не то что дешевкой все это, но достаточно близким к тому, т. е. гребни, браслеты, всю внешнюю атрибутику. Потому что это продажа, это ох…ная продажа. Это очень просто, повесь на себя цепь и ты уже в движении, а образ мыслей может быть с этим никак не связан. И поэтому я очень уважаю ДЕД КЕНЕДИЗ за то, что они на тебе галстуки, на тебе прически короткие, а играют такое при этом, что не снилось никому. Правда, это может быть своеобразный имедж и продажа, если они замыкаются на этом. Я считаю, что на определенном этапе это носило какой-то революционный характер, а сейчас это уже своего рода стереотип, что панк обязательно с гребнем, это уже разрушать надо. Очень много проституции в этом сейчас. А если этим заниматься, то заниматься этим по-настоящему, иначе это безжизненно будет. Панк — это единственное, чем сейчас стоит заниматься. Роман: А в чем для тебя состоит суть этого дела? Селиванов: Я считаю, что панк должен нести в себе очень сильный деструктивный заряд для разрушения в идейном смысле стереотипов, которые сложились у человека, у советского, в частности, человека, который запрограммирован советской моралью с детского сада, а вот когда он в это во все влетает, его стереотипы начинают разрушаться, и он что-то начинает понимать. А если это голый эпатаж, то это уже не панк. То есть петь про какашки это, конечно, бьет, идет в разрез с моралью, но я считаю, что это должно быть социально все и доходить до предела до полного. Не за счет нарушения полудетских мелких норм, а именно в таких вещах, как политика, устройство общества. Роман: Получается, что ты в принципе, оптимист. Ведь если ведется борьба, то логично предполагается впереди светлое будущее. Селиванов: Я не знаю. Я хочу бороться за молодых, за тех, кому сейчас по 10 лет. Потому что на старых пердунов мне, фактически, плевать. Меня, действительно, это волнует, потому что половина из них — мажоры, половина — металлисты, просто-напросто, а общего языка с ними я не могу найти, ну никак. Роман: То есть ты веришь в то, что еще что-то можно изменить? Селиванов: Ну надо пытаться, а иначе… ничего другого просто не остается. Если не верить, тогда остается только брать и существовать, как овощ на грядке. Сейчас много масок появилось. Есть террористы, экстремисты там, ультралевые. Но эти маски — одна х. ня: для кого игра, для кого самообман. Но факт остается фактом, надо разрушать, разрушать и разрушать… Роман: А как ты смотришь на то обстоятельство, что разрушая старые, мы создаем новые стереотипы? Селиванов: В этом на самом деле есть огромная сила. За что я уважаю Джона Уинстона Леннона, так именно за то, что он создал себе имедж, создав какие-то стереотипы, завладев умами огромного количества людей, интеллектуалов, в том числе, совершенно спокойно все это херил и переходил к другому, подтягивая их за собой. Большинство групп, добиваясь популярности, останавливается. Все привыкают к ним, все уже знают, чего от них ждать, и они успокаиваются, лишь бы статус не потерять. Роман: А как ты к Гребенщикову в этом плане относишься? Селиванов: Я не люблю Гребенщикова, честно говорю. Роман: Но согласись, этот человек продолжает существовать, как личность, которую интересно слышать, хочется слушать, и он обладает огромным влиянием на людей. Селиванов: Он довольно много сделал и делает и обладает — это все так. Но дело в том, что он не туда направляет свое влияние и свой авторитет… У него это носит оттенок игры какой-то, черт возьми. Вся ленинградская, европейская. Там у них рок имеет большой элемент игры. А игра есть игра, у игры есть свои правила. А жизнь это нечто совсем другое. Этим в свое время переболел Запад, где все ушло в рок — понарошку тоже. Роман: А как ты относишься к проблеме эмиграции талантливых музыкантов /как это можно сказать про Башлачева, Наумова, Шевчука/? Селиванов: Дело в том, что Ленинград все время считался некой Меккой. Потому что там впервые появилось что-то. Но они разбудить-то разбудили, а поговорить с теми, кто этому соответствует, уже не смогли. Поэтому можно считать, что они сдохли там уже. Поэтому и Наумов, который туда поехал, тоже сдох. И Шевчук там сдохнет. У Наумова уже сейчас покатили личностные переживания в песнях, то есть начинает преобладать то, что не имеет к нашей с тобой жизни никакого практического приложения. Сейчас рок — только на периферии настоящий. А те, кто туда уезжают, они сюда едут как бы на потребу. Их употребляют и смысл их творчества пропадает для них самих. Роман: Тот же Гребенщиков в свое время призывал держаться корней. Селиванов: Ну да, он пел, но это никак к нему не применимо. Я много слышал буржуев и чувствую, откуда ветер дует. Он просто принял некие правила, по которым он играет. Основной принцип у него: хотите такую музыку, пожалуйста! Если бы Гребенщиков завтра поломал то, что он сделал, я бы первый стал его фанатом. А он принял ту роль, которую сам создал или которую ему навязали и теперь он уже катится, как поезд по рельсам, потом он постареет, поскучнеет и на этом все. Элементарный прикид. Человек, допустим, выпускает альбом, выпускает кучу хитов, поднимается, но он же не может петь их бесконечно. А Гребенщиков, тем не менее, поет, и многие так делают. Роман: Что бы ты сейчас хотел, с кем работать, ориентиры сейчас у тебя есть? Селиванов: Ну это, во-первых, ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. Но мне бы хотелось кое-что изменить в музыке и подаче, но не в атмосфере. Атмосфера пусть останется вот такой, какая она сейчас. Егор Летов — это, конечно, в чем-то диктатор, но он знает, чего хочет. Это все-таки личность, что ни говори. Хотя я чувствую, что если я буду с ГО работать, то мы цапнемся, а цапались мы уже несколько раз. А с другой стороны, как у каждого человека, у меня планы сколотить свою группу, это уже здесь, в Новосибирске. Но своя группа — это нужны единомышленники. С молодежью я работать не могу, или я все время нарывался на жутких индивидуалистов. А просветительской деятельностью мне заниматься тошно, я этого не могу. Роман: Скажи, а из западных команд, кто для тебя явился событием за последнее время, на кого бы ты хотел ориентироваться? Селиванов: Для меня группа № 1 — это ДЕД КЕНЕДИЗ. Из английских, наверное, ЭКСПЛОЙТЕД только. Из американцев, наверное, РЕЙГАН ЮС. Среди поляков много интересного есть: ПРОВОКАЦИЯ, ДЕЗЕРТИР. Для меня главное событие 86–87 гг. — это ДЕД КЕНЕДИЗ, и даже не по музыке, а по степени непримиримости, что ли. Роман: А как на твой взгляд, что является более действенным, когда на общем фоне застоя появляются две-три группы яркие или когда это уже приобретает такой панк-бум как сейчас в Польше? Селиванов: Это вопрос метода. В принципе, здоровый подход — чем больше, тем лучше. С другой стороны, неизбежно начнется проституция, появится большое количество формально причисленных к движению команд. Но настоящие, независимо от того, сколько их будет, они все равно как-то выделяются, заявляют о себе. Ну в принципе, наверное, все же следует идти по этому вот святому закону перехода количества в качество. А иначе, из ничего не создашь ничего, на ровном месте. |
||
|