"Тайные желания джентльмена" - читать интересную книгу автора (Гурк Лаура Ли)

Глава 15

С ним было все в абсолютном порядке.

Филипп посмотрел на поднос с пирожными, который подал на стол дворецкий, и не почувствовал ничего. Он уже не чувствовал, что лента, спрятанная в футляре для визитных карточек, прожигает дыру в его груди. Когда Лоренс сказал, что эти пирожные из кондитерской Марии, он даже сумел улыбнуться и самым естественным образом сообщил своим гостям, сидевшим за столом, что «Мартингейл» - кондитерская высочайшего класса и что он сам большой любитель их пирожных. Он ел шоколадное пирожное, слушал, как Даттоны и другие гости расточают похвалы качеству ее пирожных, и совсем не чувствовал ни боли, ни злости, ни похоти. Он излечился.

Когда гости ушли, он предложил Лоренсу выпить бренди и выкурить по сигаре на балконе, но брат, зевнув, отказался, заявив, что намерен лечь спать. Приказав принести на балкон бренди и сигару, Филипп поднялся наверх.

- Добрый вечер, сэр, - приветствовал его камердинер.

- Добрый вечер, Гастон, - сказал он в ответ. Открыв раздвижную застекленную дверь, он вышел на балкон и сел на обычное место на стуле кованого железа, стоявшем в углу. Стояла мягкая, теплая июньская ночь, и ароматы цветов и трав из Грин-парка в кои-то веки перебили обычные городские запахи.

Откинув голову на спинку, он закрыл глаза, чувствуя, что впервые за три месяца может расслабиться. Наконец-то, с удовлетворением подумал он. Наконец-то он был снова здоров.

- Сэр?

Оглянувшись, он увидел слугу с подносом.

- Спасибо, Доббс, поставь это сюда, - сказал он, указав кивком головы на стоявший рядом стол.

- Что-нибудь еще, сэр? - поинтересовался слуга, выполнив приказание.

- Нет, Доббс, спасибо. Спокойной ночи.

Слуга поклонился и ушел. А Филипп, отхлебнув глоток бренди, потянулся к подносу за сигарой, но его внимание привлекло какое-то движение в темноте балкона. Мелькнуло что-то белое, и он посмотрел туда.

Это была она. Она стояла на своей стороне балкона, и у него появилось странное ощущение, будто она ждала его и вышла из тени, услышав его голос.

Встав со стула, он понял, что его внимание привлекла ее белая блузка, но его буквально приковал к месту вид ее распущенных волос, которые, казалось, мерцали, как золото, в лунном свете. Ему словно нанесли удар в грудь.

Он увидел, как она подходит ближе, и желание охватило его, сразу же сведя на нет благие намерения и твердые решения целого месяца. Он неожиданно возненавидел ее за отчаянное желание, которое она в нем вызывала и которое он никогда не сможет побороть.

Филипп натянуто поклонился и повернулся, чтобы уйти с балкона. Но не успел он сделать и двух шагов по направлению к двери, как она его окликнула:

- Не уходи, Филипп. - При звуке ее голоса он остановился, но не повернулся. Он понимал, что если посмотрит на нее, то позволит безумию снова овладеть им. Услышав ее шаги, он понял, что она подошла ближе и остановилась в нескольких футах от разделявшей их стенки. - Мне кажется, у тебя есть кое-что принадлежащее мне.

Она знает. Он закрыл глаза. Стало трудно дышать. Черт бы побрал этого Лоренса.

Филипп уже давно научился придавать своему лицу, если нужно, вежливое, непроницаемое выражение. Только надев эту маску, он смог посмотреть на нее.

В слабом, призрачном лунном свете ее кожа, казалось, светится изнутри.

- У тебя моя лента для волос.

Было ли это просто констатацией факта или обвинением? Этого он не знал, однако заставил себя сунуть руку в нагрудный карман. Когда он вытаскивал футляр из кармана, он чувствовал боль, как будто вырывал его из груди. Открыв футляр, он достал ленту и, на мгновение задержав на ней взгляд, передал ее Марии.

- Вот. Забирай ее.

Она не шевельнулась.

- Я думала, что потеряла ее. А оказалось, это ты ее взял?

«Скажи ей, что нашел ленту после того, как она уехала из Кейн-Холла, - подумал он. - Скажи ей это».

Но он не сказал. Не смог, потому что это было бы ложью.

- Да, я взял ее.

- Почему?

Боже милостивый, неужели она и впрямь ждет, что он ей все расскажет? Признается в том, что уже четырнадцать лет она владеет его сердцем, телом и душой? Перешагнув через стенку, он подошел к ней. Схватив ее за запястье, он сунул ленту в ее ладонь.

- Забирай ее, пропади она пропадом!

Как только она сжала ленту в пальцах, он отдернул руку, однако, видимо, уйти не смог. Он попытался заставить ее уйти первой.

- Уйди к себе в комнату, Мария.

Она положила кусочек алого шелка в карман юбки, но не двинулась с места.

- Почему ты взял ее? - спросила она, подходя ближе. - А самое главное, почему ты хранил ее?

Он почувствовал дрожь во всем теле, угрожавшую разбить вдребезги систему принципов, которым он следовал всю жизнь.

- Если один из нас не уйдет отсюда сию же минуту, - сказал он низким напряженным голосом, - то я забуду о том, что я джентльмен.

- Думаю, это мне даже понравилось бы. - Она подошла еще ближе, задев грудями его грудь. Прикосновение словно обожгло его сквозь несколько слоев одежды. Она облизнула языком пересохшие губы, и по его телу прокатилась волна похоти. - Хотелось бы увидеть, как рушатся стены Иерихона.

Он попытался в последний раз предостеречь ее:

- Я не буду отвечать за свои действия.

- Я знаю.

Он взял в ладони ее лицо, так что подушечки больших пальцев касались уголков ее губ.

- Я лишу тебя девственности.

- Не бойся, - прошептала она, - я про тебя никому не скажу.

Все его разумные доводы были исчерпаны. Чувство чести не давало о себе знать. Долго сдерживаемая безумная потребность в ней, словно вода, хлынувшая сквозь прорвавшуюся дамбу, мощной волной затопила его тело.

Запустив руки в ее длинные золотистые волосы, он отклонил назад ее голову и крепко, по-хозяйски поцеловал ее, как будто «застолбил» свою территорию. Наверное, ей было больно, потому что от этого поцелуя стало больно даже его губам. Но, несмотря на это, она обвила руками его шею и издала прелестный воркующий стон в знак согласия.

Он оторвался от ее губ ровно настолько, чтобы задать один жизненно важный вопрос:

- Твои служанки спят?

- Да. - Это все, что она успела ответить, пока он снова не завладел ее губами. Он принялся подталкивать ее спиной вперед к ее двери, дойдя до которой нащупал за ее спиной дверную ручку и, не выпуская из рук Марию, вошел в спальню.

Филипп из последних сил сдерживал свое желание. Он слишком долго ждал этого момента, и ему не хотелось его испортить излишней торопливостью. Он хотел возбудить ее постепенно, разжечь огонь страсти понемногу, пока он не запылает в ней так же горячо и ярко, как в нем, так чтобы наслаждение было для них общим.

Оторвавшись от ее губ, он заставил себя сбавить темпы и уткнулся лицом в изгиб шеи. Его руки, оставив в покое волосы, скользнули вниз, к стройной талии, и пальцы принялись неторопливыми круговыми движениями массировать ее спину, а губы, проделав поцелуями дорожку по челюсти, вновь завладели ее губами.

Он целовал ее долгими медленными поцелуями, а его руки, оставив талию, начали расстегивать пуговицы блузки. Он чувствовал, как с каждой расстегнутой пуговицей вздрагивает ее тело. Дойдя до конца, он отстранился от нее и, поглядев в лицо, заметил, что она открыла глаза. От ее красоты у него всегда захватывало дух, но такой красивой, как в этот момент, он ее еще никогда не видел. Она улыбнулась ему и тихо произнесла его имя. Звук ее голоса, словно бренди, которое плеснули в огонь, воспламенил его желание, которое он старался сдерживать.

Ухватившись за полы блузки, он опустил ее с плеч, но почувствовал, что Мария почему-то занервничала. На мгновение перестав раздевать ее, он поцеловал ее возле уха и сказал:

- Все в порядке. Я хочу раздеть тебя. Не бойся.

Она снова заерзала.

- Боже мой, Филипп, - прошептала она в ответ. - Я совсем не боюсь. Просто… - Она замолчала и передернула плечами.

- Что случилось?

- Ты не расстегнул пуговицы на манжетах блузки.

В своих многочисленных фантазиях он еще никогда не представлял себе, что она скажет что-нибудь подобное. Он рассмеялся, что немало удивило его самого. Кажется, ее это тоже удивило, потому что она, откинув назад голову, взглянула на него:

- Филипп, ты смеешься!

- Извини. Просто в такой момент ни один мужчина не ожидает услышать подобное замечание, - объяснил он, расстегивая пуговицы на манжетах.

Блузка упала на пол. Он было принялся за корсет, но она остановила его, схватив за запястья.

- Мне нравится, когда ты смеешься. Всегда нравилось. Поэтому я делала всякие глупости, пытаясь рассмешить тебя.

- Например, пела «Песню генерал-майора», надев на голову дурацкую пожарную каску и вставив в глаз монокль?

- Ты это помнишь?

Он помолчал, глядя ей в глаза. Ему хотелось сказать, что он помнит все - не только эту пожарную каску, которая все сползала ей на глаза, потому что была слишком велика, но и многое другое. Он помнил, как разозлился до белого каления на дразнивших ее деревенских ребятишек, которые довели ее до слез. Он помнил, как поднималось у него настроение, когда он получал в школе письмо, написанное ее почерком, помнил запах ванили от ее волос. Помнил, как в душе его шевельнулся страх, когда он увидел ее в розарии с Лоренсом, который умел рассмешить ее, тогда как ему это никогда не удавалось. Помнил, как уныло текли его дни после ее отъезда.

Он не мог сказать ей всего этого, потому что слова, казалось, застревали в горле, поэтому он взял в ладони ее лицо и ограничился еще одним продолжительным поцелуем. Продолжая ее раздевать, он сопровождал каждое движение множеством поцелуев. Расстегнув крючки корсета, он позволил соскользнуть на пол этому предмету одежды.

Когда он, приподняв голову, заметил отчетливо видимые сквозь сорочку из тонкого нансука контуры ее сосков, сдерживать желание стало совсем трудно.

Сейчас, думал он, ему наконец удастся увидеть наяву то, что до сих пор мог только воображать. Ухватившись с обеих сторон за ткань сорочки, он принялся стаскивать ее через голову.

- Филипп? - услышал он.

Он остановился, глубоко вдыхая ароматы ванили и корицы, исходившие от ее кожи.

- Что, Мария?

- Я… - Мария помедлила, потом смущенно хихикнула. - У меня нет опыта в этих делах… Скажи, предполагается, что раздеться должна я одна?

- Нет.

- Вот и хорошо. - Она подняла руки и, ухватившись за лацканы фрака, принялась стаскивать его с плеч. Он не знал, ворчать ли ему или смеяться, но все-таки позволил ей снять с себя пиджак. Потом она расстегнула пуговицы его сорочки и вынула запонки из манжет, а он снял с себя сорочку через голову.

Сорочка и запонки упали на пол, а она прижала ладони к его груди, и теплое прикосновение ее рук совсем ослабило его способность сдерживаться. Он старался взять себя в руки, но когда она стала ласкать его обнаженную кожу на груди, он не смог удержаться от стона. Откинув назад голову, он позволил ей исследовать свое тело, смакуя ее любопытство, несмотря на то что сам с трудом контролировал возбуждение. Он позволил ей провести руками по мышцам на его груди, по плечам, предплечьям и животу. Но когда она добралась до пояса его брюк, он понял, что больше не выдержит, если она продолжит свои исследования.

- Довольно, - сказал он, схватив ее за запястья. - Пока достаточно.

Она начала было протестовать, но он был неумолим.

- Моя очередь, - твердо заявил он. Расстегнув три пуговки на корсаже ее юбки, он спустил юбку вниз. - Перешагни через нее, - сказал он. - Она так и сделала, и он отбросил юбку в сторону. Встав на колени, он расшнуровал и снял с нее ботинки. Потом его руки скользнули вверх по ногам к подвязкам, удерживающим чулки.

Глядя вниз, она заметила, как он развязал ленточки на подвязках и медленно спустил с ног и подвязки, и чулки, после чего его руки вновь скользнули вверх. Даже сквозь муслиновые панталончики его руки обжигали, как огонь, когда он провел ладонями по бедрам и приподнял край ее сорочки.

Расстегнув крошечные крючочки, он отвел руки и присел на корточки.

- Я хочу посмотреть, как ты снимаешь сорочку, - сказал он. - Сделай это для меня.

Завороженная жаром его взгляда и его просьбой, она подчинилась. Взявшись за подол сорочки, она сняла ее через голову и, бросив через плечо, тряхнула головой. Снова взглянув на него, она резко втянула воздух сквозь стиснутые зубы, потрясенная тем, что увидела. Хотя выражение его лица было, как всегда, серьезным, она заметила в нем то, чего никогда прежде не видела. Нежность.

- О Боже! - хрипло прошептал он. - Какая же ты красивая, Мария. Ты даже красивее, чем я воображал.

Она смотрела на него, довольная тем, что он бесчисленное количество раз представлял себе, как раздевает ее, целует, как занимается с ней любовью. Все эти годы он хранил ее ленту, он думал об этом, представлял себе это. А ей доставило это такую сильную радость, что она была похожа на боль, но боль сладкую, приносившую наслаждение. И тут она поняла, что Пруденс была права. Она любит этого человека.

Он взял в ладони ее груди, и она вновь почувствовала мучительное наслаждение, которое впервые испытала в карете. Она словно таяла, как масло, ее не держали ноги.

Он вовремя подхватил ее, чтобы она не упала, и ей показалось, будто он рассмеялся. Словно завороженная, она наблюдала, как он начал ласково поглаживать ее. Он обласкал ее груди, поиграл с ними, слегка прикоснувшись пальцами к затвердевшим соскам, и она почувствовала, как по всему ее телу распространилось тепло. Взяв в ладони его голову, она притянула его к себе. Он приблизился, и она с удивлением увидела, что он раскрыл губы и втянул сосок в рот.

Она охнула, испытав острое наслаждение, и, откинув назад голову, выгнулась ему навстречу. Она почувствовала, как он взял сосок зубами, и крепко зажмурила глаза от удовольствия. Он ласкал соски зубами и языком, а она лишь дрожала, тяжело дыша и цепляясь за него, чтобы удержаться на ногах.

Он втянул сосок еще сильнее. И она застонала, чувствуя, что вот-вот упадет, но он обнял ее одной рукой за спину и удержал. Другой рукой он принялся развязывать атласную ленточку, на которой держались панталоны. Он спустил их с ее бедер, и они упали возле ее ног.

Потом, держа ее одной рукой за спину, он подхватил ее другой рукой под колени, выпрямился с нею на руках и отнес ее на кровать.

Когда он положил ее посередине кровати, она открыла глаза и увидела, что он снимает свои ботинки и наблюдает за ней. Потом он расстегнул брюки и спустил их с бедер вместе с нижним бельем.

Он лег рядом с ней, и матрац прогнулся под его весом. Оперевшись на локоть, он какое-то время смотрел на нее, потом легонько прикоснулся пальцами к ее щеке, провел по горлу, по груди, спустился к животу. Она заерзала, чуть повизгивая, и он усмехнулся.

- Как же я мог забыть, что ты боишься щекотки? - пробормотал он.

- Я не боюсь, - солгала она, хотя была не в силах перестать смеяться, даже пытаясь оттолкнуть его руку. - Ох, Филипп, перестань! - в полном изнеможении взмолилась она.

Он подчинился, но она вскоре поняла, что у него имеются в запасе и другие, еще более приятные формы пыток. Он поцеловал ее в живот, отчего у нее появилось такое ощущение, будто внутри трепещут крылышками бабочки. Она содрогнулась. Его язык прикоснулся к пупку, потом он переместился ниже и нежными поцелуями проделал дорожку до границы светлых кудряшек.

Он остановился, и она затаила дыхание, замерев в предвкушении. Почувствовав, как его рука оказалась между ее бедрами, она подумала, что он собирается прикоснуться к ней, как делал это в карете, но, к ее удивлению, его вторая рука тоже оказалась между ее ногами. Он принялся раздвигать ее ноги в стороны.

Потом он сам оказался между ее ногами, а его руки скользнули ей под бедра. Ошеломленная, она напряглась, смутно понимая, что он намерен сделать. Открыв глаза, она запротестовала, приподняв голову.

Он остановился и взглянул на нее.

- Все будет в порядке, - сказал он ей. - Просто положись на меня и расслабься.

Расслабиться? Ее ноги были раздвинуты, ее самое сокровенное место открыто его взгляду. Немыслимо… безнравственно… Чувствуя, что краснеет с головы до пят, она покачала головой.

- Я не могу, Филипп, - простонала она, от смущения не смея взглянуть на него. - Не могу.

- Послушай меня, Мария, - сказал он, целуя внутреннюю поверхность ее бедра. - Я хочу этого. Я очень хочу этого. Я хочу поцеловать тебя там, - сказал он, прикасаясь губами к кудряшкам. - Хочу обласкать тебя там. Позволь мне сделать это.

Голос его дрожал, и она не знала, на что решиться, разрываясь между стыдом и желанием. Он прижался к ней там лицом, и она, подчинившись его просьбе, расслабилась.

Его язык прикоснулся к складкам ее самого интимного места, и она вскрикнула, ошеломленная чисто плотским наслаждением. Ухватившись руками за покрывало, она выгнулась ему навстречу. Он крепко держал ее бедра руками, лаская языком средоточие ее женственности сначала легонько, потом проникая все глубже и глубже. Вместе с этим нарастало и ее наслаждение, распространяясь по всему телу.

Ничто не могло сравниться с этим ощущением. Это было безнравственно. Это было непристойно. Но это было восхитительно. Она и не подозревала, что Филипп, которого она всегда считала таким правильным, знает о подобных вещах. Это ее страшно удивило.

Она устала лежать без движения, словно пригвожденная к месту, и шевельнула бедрами, протестуя. Он отпустил бедра, позволив ее телу двигаться, а как только сделал это, наслаждение, которое она испытала прежде, снова вернулось и волна за волной прокатилось по ее телу еще раз. Еще. И еще. Она тихо поскуливала, причем сама слышала эти странные всхлипывания, которые издавала. Ее бедра приподнялись еще раз, и она крепко прижалась к его губам, достигнув точки наивысшего наслаждения. Потом, тяжело дыша и содрогаясь всем телом, она рухнула на постель. Он продолжал нежно поглаживать ее языком, еще немного продлив ее наслаждение, а потом поцеловал ее последний раз.

Его тело вдруг торопливо скользнуло вверх по ее телу. Она почувствовала, как его пенис, твердый и готовый к действиям, трется о то место, которое он только что целовал. Она ощутила его учащенное, горячее дыхание возле уха:

- Мария, я хочу овладеть тобой. Я хочу быть внутри тебя. Ты понимаешь, что это значит?

- Да, - тихо сказала она, но, почувствовав, как головка его пениса проталкивается между складками кожи туда, где мгновение назад находился его язык, вдруг запаниковала: - Филипп?

Почувствовав тревогу в ее голосе, он чуть приподнял над ней свое тело.

- Пора, любовь моя, - пробормотал он, целуя ее ухо. - Я так долго ждал, когда смогу овладеть тобой. Я не в силах ждать дольше.

Поцеловав ее в горло, он со стоном протолкнул пенис в ее тело.

- Вот так, - бормотал он, чуть отступая, потом проникая еще глубже. - Вот так, любовь моя.

Голос у него был прерывающийся, возбужденный, и она понимала, что он получает такое же наслаждение, какое только что доставил ей. Она обняла его за спину и прижала к себе, заставив еще глубже войти в ее тело, но неожиданно почувствовала боль, словно от ожога, и вскрикнула.

Он повернул голову, поймав губами звуки ее удивления и боли.

- Все будет в порядке, любовь моя, - сказал он и, переместив вес, обнял ее, чтобы облегчить ей боль, которую сам причинил. Его синие, как кобальт, глаза глядели прямо в ее глаза. - Все будет в порядке, клянусь тебе.

Он наклонил голову, снова на мгновение прижался лицом к ее горлу и, ускорив ритм, стал все глубже и глубже вторгаться в ее тело.

Она уловила заданный ритм и попробовала при каждом толчке приподнимать бедра ему навстречу. Он снова застонал и еще больше ускорил ритм, потом вдруг, содрогнувшись всем телом, издал хриплый крик, и, сделав последний рывок, затих.

Она крепко прижала его к себе, ощутив невероятную нежность, которая была почти таким же чудом, как наслаждение, которое подарил ей он. Одной рукой лаская его широкую спину, она другой рукой поиграла с его волосами, чувствуя, как напряжение покидает его тело.

Поцеловав ее в губы, он перекатился на бок, не выпуская ее из рук. Уютно устроившись в углублении его плеча, она смотрела в потолок.

Она потеряла невинность. Если верить проповедям и сделанным шепотком предостережениям, она должна была бы испытывать стыд. Если женщина незамужняя, невинность считается чем-то священным. Ею дорожат, ее берегут. Что-то вроде засушенных цветов - нечто затхлое, плоское и безжизненное.

А Мария не чувствовала ничего подобного. Она была свежа и полна жизни. Радость жизни цвела в ней, как все живое весной. Девственность - это, конечно, хорошо, но стать настоящей женщиной гораздо приятнее, решила она.

Она улыбнулась, закрыла глаза и мгновение спустя заснула.