"Звездный страж (Авторский сборник)" - читать интересную книгу автора (Рассел Эрик Фрэнк)

ДЫШИТЕ… НЕ ДЫШИТЕ

Когда Тейлора вводили в комнату, кандалы на ногах лязгали, а на руках позвякивала цепь. Из-за оков он шел неуклюже, шаркая ногами. И охранники забавлялись тем, что заставляли его идти быстрее, чем он Мог. Ему указали на кресло, стоявшее перед длинным столом. Кто-то толкнул пленника с такой силой, что он потерял равновесие и шлепнулся на жесткое сиденье.

Черные волосы землянина колыхнулись — единственная видимая реакция. Он огляделся. Его глаза были светло-серыми, такими светлыми, что казались ледяными. Взгляд ни дружелюбный, ни враждебный, в нем не читалось ни покорности, ни гнева.

Просто бесстрастный и безразлично холодный взгляд.

Семеро гомбариан, сидевшие с другой стороны стола, рассматривали пленника. Кто с любопытством, кто со скукой, а некоторые с триумфом и высокомерием. Гомбариане принадлежали к гуманоидам, но ведь и гориллы — гуманоиды. На этом сходство кончалось.

— Итак, — начал гомбарианин, сидевший в центре. Он завершал каждое третье слово урчанием, — твое имя Уэйн Тейлор?

Пленник молчал.

— Ты прибыл с планеты, которая называется Земля?

Пленник по-прежнему молчал.

— Давай не будем тратить время, Паламин, — предложил сидевший слева. — Если он не хочет говорить добровольно, будет говорить по принуждению.

— Ты прав, Экстер. — Паламин сунул руку под стол и вытащил молоток с грушевидной головкой. — Как тебе понравится, если все кости на твоей руке, палец за пальцем, сустав за суставом, будут раздроблены?

— Вовсе не понравится, — сознался Уэйн Тейлор.

— Очень разумный ответ, — одобрил Паламин и многозначительно положил молоток на середину стола. — Уже потрачено много дней на то, чтобы обучить тебя нашему языку. За это время даже ребенок научился бы понимать вопросы и отвечать на них. — Он удостоил заключенного тяжелым взглядом. — Ты старался быть чересчур тупым учеником. Но больше тебе не удастся вводить нас в заблуждение. Сейчас ты все расскажешь.

— Хочешь ты этого или нет, — вставил Экстер, облизав тонкие губы, — но ты нам все расскажешь.

— Верно, — согласился Паламин. — Давай начнем все сначала и посмотрим, удастся ли нам избежать пыток. Твое имя Уэйн Тейлор и ты прибыл с планеты, которая называется Земля?

— Я сознался в этом сразу же, как только меня взяли в плен.

— Знаю. Но тогда ты еще плохо говорил на нашем языке, а мы стремимся избежать всяких неточностей. Зачем ты прибыл на Гомбар?

— Я говорил своему учителю об этом по меньше мере двадцать раз. Мой корабль был поврежден, и я случайно…

— Тогда зачем ты его взорвал? Почему ты не вошел с нами в открытый контакт? Почему не попросил нас отремонтировать твой корабль?

— Ни один земной корабль не должен попасть в руки врагов, — решительно сказал Тейлор.

— Врагов? — Паламин попытался принять вид оскорбленной добродетели, но его лицо не было к этому приспособлено. — Раз вы, земляне, совсем ничего не знаете о нас, какое вы имеете право считать нас врагами?

— По прибытии меня не расцеловали, — резко ответил Тейлор. — Когда я садился, в меня стреляли. В меня стреляли, и когда я убегал. За мной охотились, а когда поймали — избили.

— Наши солдаты выполняли свои обязанности, — с благородным негодованием заметил Паламин.

— Сейчас я был бы уже мертв, если бы они не оказались самыми отвратительными стрелками в районе Лебедя.

— А что такое Лебедь?

— Звезда.

— Кто ты такой, чтобы критиковать наших солдат? — вмешался Экстер, бросив на него сердитый взгляд.

— Землянин, — проинформировал его Тейлор, будто этого более чем достаточно.

— Это для меня ничего не значит, — откликнулся Экстер с нескрываемым презрением.

— Не значит, так будет.

— Если бы вам был желателен дружественный контакт, земные власти послали бы большой корабль с официальной делегацией на борту, разве не так? — вновь заговорил Паламин.

— Не думаю.

— Почему?

— Мы не рискуем большими кораблями и значительными людьми, если неизвестно, какой их ожидает прием.

— А кто добывает эту информацию?

— Космические разведчики.

— Ага! — Паламин огляделся с гордостью пигмея, который поймал слона. — Так что, в конце концов ты признаешь, что ты — шпион?

— Я — шпион только в глазах неприятеля.

— Наоборот, — вмешался субъект с тяжелой челюстью, сидевший справа. — Раз мы говорим, что ты шпион, то ты шпион и есть.

— Хорошо, будь по-твоему, — уступил Тейлор.

— Это уж нам судить.

— Можешь быть в этом уверен, мой дорогой Боркор, — успокоил его Паламин и снова повернулся к пленнику. — Сколько всего землян?

— Около двенадцати миллиардов.

— Он лжет, — заявил Боркор, жадно пожирая глазами молоток.

— На одной планете не может проживать такое количество разумных существ, — поддержал его Экстер.

— Они разбросаны на нескольких десятках планет, — сказал Тейлор.

— И снова лжет, — настаивал Боркор.

Отмахнувшись от него Пал амин спросил:

— А сколько у них космических кораблей?

— К сожалению, простым космическим разведчикам не доверяют тайн статистики флота, — холодно ответил Тейлор. — Могу лишь сказать, что я не имею ни малейшего представления.

— Какое-то представление ты должен иметь.

— Я могу высказать свои предположения, только ты сам решай, чего они стоят.

— Итак?

— Миллион.

— Чепуха! — заявил Паламин. — Полнейший абсурд.

— Ну и прекрасно! Тысяча… Или любое другое число, которое ты сочтешь разумным.

— Так мы ни к чему не придем, — выразил недовольство Боркор.

— А чего вы ожидали? — обратился к своим соотечественникам Паламин. — Если бы мы послали шпиона на Землю, стали бы мы набивать его секретнейшей информацией? Чтобы он выдал ее врагам, если его поймают? Или мы сказали бы ему ровно столько, чтобы хватило для выполнения поставленной перед ним задачи? Идеальный шпион — это проницательный невежа, способный все воспринять и не способный ничего выдать.

— Идеальный шпион не попался бы в ловушку, — злобно заметил Экстер.

— Спасибо тебе за приветливые слова, — вступил в разговор Тейлор. — Если бы я прибыл сюда как шпион, вы бы не увидели ни моего корабля, ни тем более меня.

— Ну, так куда же ты в таком случае направлялся, прежде чем вынужден был сделать посадку на Гомбар? — спросил Паламин.

— К другой звездной системе.

— Не обращая внимания на эту?

— Да.

— Почему?

— Я летел туда, куда мне было приказано.

— Твои россказни неубедительны. — Паламин откинулся назад и осуждающе посмотрел на него. — Совершенно неправдоподобно, чтобы космический исследователь миновал одну звездную систему ради другой, расположенной дальше.

— Я направлялся к двойной звезде, у которой по меньше мере сорок планет, — объяснил Тейлор. — А в этой системе их только три, поэтому она считалась менее важной.

— Как, несмотря на то что мы заселили все три планеты?

— Откуда нам было знать? Никто здесь раньше не пролетал.

— Теперь знаете, — зловеще пробормотал Экстер.

— Знает только он, — поправил Паламин. — И чем дольше не узнают, тем лучше для нас. Когда чуждая форма жизни сует свое рыло в нашу систему, нам нужно время, чтобы собраться с силами.

Все одобрительно закивали.

— Так вот каков ваш образ мышления, — задумчиво протянул Тейлор.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы полагаете само собой разумеющимся, что встреча должна вести к столкновению, а затем и к войне.

— Мы были бы первостатейными дураками, если бы думали по-другому и позволили захватить себя врасплох, — подчеркнул Паламин.

Тейлор вздохнул:

— Ныне мы укрепились на сотне планет без единой битвы. Потому что мы не лезем туда, где нас не хотят видеть.

— Представляю себе, — саркастически откликнулся Паламин. — Вам говорят убирайтесь, и вы любезно сматываетесь. Это противоречит инстинкту.

— Вашему инстинкту, — возразил Тейлор. — Мы не видим смысла тратить время и деньги на межзвездную войну, когда можно потратить и то, и другое на исследование и развитие.

— Так, значит, в вашем флоте нет боевых кораблей?

— Конечно же есть.

— И много?

— Хватит, чтобы справиться с вами.

— Пацифисты, вооруженные до зубов, — объявил Паламин остальным. Те понимающе улыбнулись.

— Лжецы всегда непоследовательны, — произнес Экстер с апломбом. Он уставился каменным взглядом на пленника.

— Если вы так заботливо избегаете неприятностей, то зачем вам нужны боевые корабли?

— Потому что у нас нет гарантий, что вся Вселенная разделяет нашу политику: живи сам и давай жить другим.

— Объясни подробнее.

— Мы никому не досаждаем. Но когда-нибудь кому-нибудь может прийти в голову досадить нам.

— Тогда вы начинаете войну?

— Нет. Начнет войну другие. Мы ее выиграем.

— Чистейшая уловка, — сказал Экстер Паламину и остальным. — Эта технология непонятна разве что идиоту. Они заселили сотню планет. На большинстве планет никакого сопротивления не было, потому что некому было сопротивляться. На других — туземцы, слабые и отсталые, они знают, что их борьба обречена на поражение, потому и не борются. Но на любой планете, достаточно сильной и решившей сопротивляться, — такой, например, как Гомбар — земляне быстренько примут сопротивление за недозволенное вмешательство в свои дела. Они начнут утверждать, что им угрожают. И это будет их моральным оправданием войны.

Паламин взглянул на Тейлора.

— Что скажешь на это?

Выразительно пожав плечами, Тейлор сказал:

— Политический цинизм такого сорта давно устарел там, откуда я прилетел. Ничем не могу помочь, раз уж вы отстали от нас в умственном развитии на десять тысяч лет.

— Мы собираемся сидеть здесь и позволять пленнику в цепях оскорблять нас? — гневно обратился Экстер к Паламину. — Предлагаю казнить его и всем разойтись по домам. Я например по горло сыт пустой болтовней.

— Я тоже, — согласился один из гомбариан; он выглядел закоренелым подхалимом.

— Терпение, — посоветовал Паламин, а потом обратился к Тейлору: — Ты утверждаешь, что тебе было приказано исследовать двойную систему Хплора и Риди?

— Если ты имеешь в виду ближайшую двойную звезду, то да. Таково было мое предписанное направление.

— Предположим, вместо этого тебе бы сказали изучить нашу Гомбарианскую систему. Как бы ты поступил?

— Я подчиняюсь приказам.

— Ты прилетел бы тайно и стал бы потихоньку везде высматривать и вынюхивать?

— Не обязательно. Если бы с первого взгляда вы мне показались дружелюбно настроенными, я бы появился перед вами открыто.

— Он увиливает от ответа, — настаивал Экстер, все так же полный гнева.

— Что бы ты делал, если бы был не уверен в нашей реакции? — продолжал Паламин.

— То же, что делал бы любой на моем месте, — резко ответил Тейлор. — Околачивался бы поблизости, пока не убедился в ваших намерениях.

— Тем временем старался бы избежать плена?

— Конечно.

— И если тебе не понравилось наше поведение, ты доложил бы о нас, как о неприятеле?

— Да.

— Вот и все, что мы хотели узнать, — подытожил Паламин. — Твои признания равносильны признанию в шпионской деятельности. И не имеет значения, приказывали ли тебе сунуть свой излишне любопытный нос в нашу или какую другую систему — все равно ты — шпион, — он повернулся к остальным. — Все согласны?

Члены судилища хором ответили:

— Да.

— Такие, как ты, достойны лишь одной судьбы, — заключил Паламин. — Ты вернешься в свою камеру и будешь находиться там до времени официальной казни. Уведите его.

Охранники выбили из-под Тейлора кресло и пинками заставили подняться. Они тащили пленника быстрее, чем тот мог идти. Скованный землянин спотыкался и чуть не падал. Но он нашел время бросить от дверей один быстрый взгляд назад, и взгляд его бледных глаз казался ледяным.

Когда тот тюремщик, что постарше, принес ужин, Тейлор спросил:

— А как у вас здесь казнят?

— А как это делают там, откуда ты прилетел?

— Никак.

— Никак? — Тюремщик удивленно моргнул. Поставив поднос на пол, он сел на скамью возле Тейлора, оставив решетку из толстых железных прутьев широко открытой. Рукоятка его пистолета маячила в соблазнительной близости от руки пленника.

— Тогда как же вы справляетесь с опасными преступниками?

— Мы лечим их всеми доступными эффективными средствами, включая операции на мозге. Неизлечимых же мы отвозим на одиночную планету, оставленную исключительно для них. Пусть варятся там в собственном соку.

— Какой расточительный способ, — высказал свое отношение охранник. Будто случайно, он вытащил свое оружие, направил на стену и нажал кнопку. Ничего не произошло.

— Не заряжен, — сказал он.

Тейлор не откликнулся.

— И не пытайся выхватить его у меня, а тем более удрать. Тут бронированные двери и полным-полно охраны.

— Мне нужно избавиться от наручников, прежде, чем затевать что-то, — осторожно проговорил Тейлор. — А как насчет подкупа?

— Это чем же? У тебя нет ничего, кроме одежды, да и ту сожгут, когда ты умрешь.

— Что ж, забудем об этом. — Тейлор громко звенел кандалами. Он выглядел раздраженным. — Ты еще не сказал мне, как я умру.

— Тебя публично задушат, — сообщил тюремщик. Он облизал губы без видимой причины. — Все казни производят в присутствии населения. Мало знать, что справедливость восторжествовала, нужно еще и видеть, как она торжествует. Так что смотрит каждый. К тому же это зрелище дисциплинирует. — Он снова облизнул губы. — Замечательный спектакль.

— Да уж, конечно.

— Тебя поставят на колени спиной к столбу, руки и ноги крепко свяжут, — объяснял тюремщик, со стороны могло показаться, что он читает важное наставление. — В столбе просверлена дырка на уровне твоей шеи. Шею захлестнут веревочной петлей, веревку пропустят сквозь дырку и обмотают вокруг палки с другой стороны столба. Палач вращает палку и тем самым затягивает петлю, быстро или медленно, в зависимости от настроения.

— Полагаю, когда к нему приходит артистическое вдохновение, он продлевает агонию жертвы, несколько раз ослабляя и натягивая веревку, — догадался Тейлор.

— Нет, нет, ему запрещено так поступать, — уверил тюремщик, не заметив сарказма в словах землянина. — Не во время финальной казни. Такой метод используется только для того, чтобы добиться признания у упорствующего. Мы — справедливый и мягкосердечный народ, понимаешь?

— Ты меня утешил.

— Так что тебя удушат быстро и эффективно. Я видел множество казней, но пока еще не приходилось видеть непрофессиональных. Тело тяжелеет и повисает на веревках, глаза вылезают из орбит, язык вываливается, чернеет, и наступает смерть. Сделать смерть быстрой и максимально безболезненной — вот в чем заключается искусство палача. Тебе действительно не о чем беспокоиться.

— Похоже, беспокоиться действительно не о чем, судя по тому, как ты все описал, — сухо проговорил Тейлор. Я воистину наверху блаженства. — Он немного подумал и спросил: — А когда меня поведут на казнь?

— Сразу же после того, как кончится твоя игра, — сообщил тюремщик.

Тейлор недоуменно посмотрел на него:

— Игра? Какая игра? Что ты имеешь в виду?

— У нас принято позволять осужденному сыграть свою последнюю игру против искусного игрока, выставленного нами. Когда игра кончается, осужденного уводят и душат.

— Не важно, выиграет он или проиграет?

— Результат не имеет значения. Его казнят, невзирая на то, победитель он или проигравший.

— По-моему, это безумие, — нахмурившись, сказал Тейлор.

— Это потому, что ты — чужак, — откликнулся тюремщик. — Но ты, конечно, согласишься с тем, что преступник, стоящий перед лицом неминуемой смерти, должен получить некую компенсацию или даже привилегию провести последние минуты в борьбе за жизнь.

— Совершенно бесполезной борьбе.

— Может быть. Но каждая минута отсрочки драгоценна для осужденного. — Тюремщик возбужденно потер руки. — Скажу я тебе, нет ничего более восхитительного, более захватывающего, чем чей-то предсмертный матч с искусным игроком.

— Вот как?

— Понимаешь, осужденный не способен полностью сосредоточиться на игре. С одной стороны, его голова занята мыслями о нависшем над ним роке, в то время как у противника нет такой ноши. С другой стороны, он не дает своему противнику ни выиграть, ни проиграть. Он концентрирует все свои способности на том, чтобы предотвратить окончательный результат и тянет игру как можно дольше. Конечно же, все это время его мысленно и морально подстегивает осознание того, что конец приближается.

— И от этого вы получаете огромное удовольствие, — подытожил Тейлор.

Тюремщик прикусил губу.

— Много раз я видел, как преступник, обливаясь холодным потом, играет с искусством, порожденным безнадежностью. Потом наконец наступает финал. Он падает в обморок и скатывается с кресла. Мы уносим его на казнь вялым, как пустой мешок. Когда он приходит в себя, то уже стоит на коленях, лицом к толпе, и ждет первого поворота палки.

— Не стоит и беспокоиться, — решил Тейлор. — Никакой игрок долго не протянет.

— Обычно — нет, но я знаю и исключения, хороших и умелых игроков, которые умудрялись оттянуть смерть на четыре-пять дней. Был один такой парень, профессиональный игрок в ализик, так он ухитрился шестнадцать дней избегать конца. Он был так хорош. Какая жалость, что ему пришлось умереть. Многие видеозрители очень жалели, когда наступил конец.

— Так вы передаете эти предсмертные матчи по видео?

— Это самое популярное шоу. Всех пригвождает к стульям.

— Хм-м-м. — Тейлор немного подумал и спросил: — Предположим, осужденный был бы способен тянуть игру год или больше, позволили бы ему это?

— Конечно. Никого не пошлют на смерть до того, как завершится его последняя игра. Полагаю, это можно назвать суеверием. Более того, правила таковы, что во время игры осужденного хорошо кормят. Если он хочет, то может есть, как король. Все равно они редко едят.

— Почему?

— Они так нервничают, что их желудки отказываются принимать пищу. Некоторые буквально болеют во время игры. Когда я вижу такого, я знаю, что до конца следующего дня он не протянет.

— Ты здесь часто развлекаешься, — предположил Тейлор.

— Очень часто, — согласился тюремщик. — Но не всегда. На плохих игроков поступают жалобы от видеозрителей. Они начинают игру, сразу же все портят, их уводят к позорному столбу, и с ними покончено. Для всех нас огромное удовольствие, когда осужденный ведет настоящую битву.

— Так, значит, у меня никаких шансов. Я не знаю гомбарианских игр, а вы не знаете земных.

— Любой игре можно научиться за короткое время, а выбор принадлежит тебе. Естественно, тебе не позволят выбрать такую игру, ради которой тебя придется выпустить. Нужно выбрать что-то такое, во что можно играть, находясь в этой камере. Хочешь добрый совет?

— Давай.

— Сегодня вечером прибудет официальное лицо, чтобы обговорить условия состязания, после чего он подберет тебе подходящего партнера. Не проси, чтобы тебя обучили одной из наших игр. И не важно, каким бы хитроумным ты ни старался быть, твой противник будет лучше, потому что ему все будет знакомо, а тебе — чуждо. Выбери одну из игр своей планеты и таким образом получишь преимущество.

— Спасибо за совет. Это бы помогло, если бы поражение означало смерть, а победа жизнь.

— Я тебе уже сказал, что результат не имеет значения.

— Вот я и говорю. Какой смысл выбирать?

— Ты выбираешь между смертью утром и смертью следующим утром. — Тюремщик встал со скамьи, вышел, запер решетку. — В любом случае, я принесу тебе описание наших комнатных игр. Тебе хватит времени прочитать его до прихода официального лица.

— Очень мило с твоей стороны, — вздохнул Тейлор. — Но мне кажется, ты зря тратишь свое время.

Уэйн Тейлор остался один и задумался. Нельзя сказать, чтобы мысли его были приятными. Профессия космических разведчиков является одной из самых рискованных, и никто не знает этого лучше, чем сами разведчики. Каждый охотно относится к опасностям по древнему принципу, считая, что они всегда случаются с кем-то другим. На этот раз он сам попал в опасное положение. Тейлор провел пальцем по внутренней части воротничка, который показался ему чересчур тугим…

Когда он вынырнул из облаков и наткнулся на два самолета, те тут же открыли огонь по иллюминаторам и люкам, Тейлор мгновенно нажал кнопку сигнала тревоги «Д». Тут же его радиопередатчик начал передавать короткое сообщение, в котором указывались его координаты, и эта планета была определена как вражеская территория.

Чуть раньше, за тысячу миль от этой планеты, в космосе, он сообщил о своем намерении совершить вынужденную посадку и передал те же самые координаты. Таким образом, это подтвердит его первое сообщение. По прикидкам Тейлора, за это время сигнал тревоги должен был быть отправлен по меньшей мере сорок раз.

Сразу же после посадки он включил взрыватель замедленного действия и пустился наутек. Самолеты все еще жужжали где-то поблизости. Один из них спикировал на приземлившийся корабль как раз тогда, когда произошел взрыв. Самолет исчез во вспышке. Другой набрал высоту и кружил наверху, руководя поисками. Судя по скорости, с которой появились военные отряды, Тейлора угораздило шлепнуться в милитаризованный район, набитый болванами в униформе. Тем не менее он заставил их побегать шесть часов и покрыл расстояние в двадцать миль, прежде чем его взяли. Тогда он выразил свое неудовольствие кулаками и ногами.

Так что теперь он не знал, получили ли земные станции, работающие на прием, его повторяющийся «Д»-сигнал. Скорее всего, получили, потому что это был канал высшего приоритета, на котором поддерживалась круглосуточная вахта. И Тейлор ни на мгновение не сомневался, что, получив сообщение, его не оставят на произвол судьбы.

Но что бы они ни предприняли, будет слишком поздно. В этот самом секторе патрулировал «МАКЛИН», новейший, самый большой и наилучшим образом вооруженный линкор. Если «МАКЛИН» окажется неподалеку, то и для него, чтобы долететь до Гомбара с максимальной скоростью, потребуется десять месяцев. А если он вернулся в порт (его время от времени заменяют более старыми и медлительными кораблями), то задержка может достигнуть двух лет.

Два года — слишком долго. Впрочем, десять месяцев тоже долго. Он не может ждать и десяти недель. На самом деле, весьма вероятно, у него нет и десяти дней. Ох, время, время, почему это человек не может растянуть тебя, как резину?

Вернулся охранник, просунул книгу сквозь прутья.

— Вот, возьми. Ты достаточно хорошо знаешь наш язык, чтобы понять, о чем тут написано.

— Спасибо.

Тейлор растянулся во весь рост на скамье и принялся быстро, но внимательно читать. Некоторые страницы он пролистывал, бегло просмотрев, потому что игры описывались слишком коротко, упрощенно, по-детски, и на них не стоило обращать внимания. Он не удивился, обнаружив, что некоторые игры были чуждыми вариациями широко известных земных игр. Гомбариане играли в карты, например, но их было восемьдесят в колоде, с десятью мастями.

Ализик оказался большей и усложненной версией шахмат, с четырьмястами полями на доске и сорока фигурками у каждого игрока. Эту игру некто растянул на шестнадцать дней. И она была единственной в книге, которую, по-видимому, можно было так долго тянуть. Некоторое время Тейлор обдумывал ализик, прикидывая, смогут ли власти — и видеоаудитория — вынести игру, в которой делают один ход за десять часов. Он сомневался. В любом случае, он не может запретить своему искусному партнеру сделать ответный ход за пять секунд.

Да, вот что ему нужно на самом деле. Игра, которая замедляет его партнера, несмотря на его попытки ускорить игру. Игра, которая со всей очевидностью игра, а не трюк, чтобы каждый дурак мог с первого взгляда видеть, что она определенно имеет конец. Однако это должна быть такая игра, какую его противник не мог бы закончить, выиграть или проиграть, как бы сильно он ни старался.

Не было такой игры на всех трех планетах Гомбара, на сотню миров от Земли, или на мириадах еще не открытых планет. Такой игры не могло быть, потому что если бы она и была, в нее никто не играл. Людям нужен результат. Нет таких дураков, которые станут тратить время, скакать на игрушечной лошадке, которая никуда не привезет, потворствовать пустому вздору, который может надоесть самым отъявленным занудам.

Нет таких дураков!

Нет?

Он встал со скамьи и принялся мерить шагами камеру, словно встревоженный тигр.

У официального представителя был громадный живот, как бурдюк, маленькие свиные глазки и елейная улыбка, казавшаяся приклеенной. Его манеры напоминали поведение циркового шпрехшталмейстера, собиравшегося объявить рекордный трюк.

— Ах, — сказал он, заметив книгу, — так ты изучил наши игры?

— Да.

— Надеюсь, ты не нашел ни одной подходящей.

— Ты надеешься? — Тейлор вопросительно посмотрел на него. — Почему?

— Приятно будет посмотреть на игру, основывающуюся на каких-то других правилах, не известных в нашем мире. Подлинно новая игра доставит всем много удовольствия. С тем условием, конечно, — добавил он поспешно, — что ее легко понять и что ты не выиграешь слишком быстро.

— Что ж, — сказал Тейлор, — должен признать, что я скорее справлюсь с тем, что знаю, чем с тем, чего не знаю.

— Отлично, отлично! — с энтузиазмом произнес гомбарианин. — Ты предпочтешь играть в земную игру?

— Верно.

— На твой выбор накладываются ограничения.

— Какие же?

— Был у нас такой осужденный, убийца, так он хотел поиграть со своим противником в такую игру: кто вперед поймает луч и засунет его в бутылку. Это бессмысленно. Ты должен выбрать игру, которая несомненно имеет конец.

— Понимаю.

— Во-вторых, тебе нельзя выбрать игру, требующую сложной и дорогостоящей аппаратуры, которую нам придется долго изготовлять. Если приспособления нужны, то они должны быть простыми и дешевыми в изготовлении.

— Это все?

— Да… если не считать того, что полные правила игры должны быть описаны тобой недвусмысленно и четко. Как только игра начнется, нужно точно придерживаться этих правил, и никакие поправки вносить не разрешается.

— А кто санкционирует мой выбор после того, как я опишу игру?

— Я.

— Отлично. Вот во что я хочу играть. — Тейлор все в деталях объяснил, взял ручку и сделал грубый набросок. Когда он закончил, гомбарианин забрал рисунок и сунул себе в карман.

— Странная игра, — произнес он, — но она, к сожалению, не кажется, мне слишком сложной. Ты действительно рассчитываешь не сдаваться по крайней мере целый день?

— Надеюсь.

— Может быть, даже два?

— Если повезет.

— Тебе очень пригодится везение! — Он задумчиво помолчал и с сомнением покачал головой. — Какая жалость, что ты не додумался до какой-нибудь более сложной и изощренной версии ализика. И аудитория была бы довольна, и ты получил бы себе больший срок жизни. Все были бы довольны, если бы ты побил рекорд затяжки перед казнью.

— В самом деле?

— Все ожидают нечто сверхъестественное от инопланетянина.

— Они и увидят новинку, верно?

— Да, конечно, — гомбарианин все еще выглядел недовольным. — Да что там… жизнь твоя, ты сам и борись за то, чтобы продлить ее подольше.

— Мне некого будет проклинать, кроме себя, когда настанет конец.

— Верно. Игра начнется завтра, сразу же после полудня. Потом все будет в твоих руках.

Он ушел, тяжелые шаги замерли в коридоре. Через несколько минут появился тюремщик.

— Что ты выбрал?

— Арки-маларки.

— Как? Что это такое?

— Земная игра.

— Прекрасно, воистину прекрасно. — Тюремщик возбужденно потер руки. — Он санкционировал ее полностью?

— Да.

— Так что у тебя есть все основания продлить свое существование. Ты должен быть осторожным, чтобы избежать ловушки.

— Какой ловушки?

— Твой партнер будет играть на выигрыш так быстро и решительно, как только сможет. Этого от него и ожидают. Но как только он решит, что не сможет выиграть, он начнет играть на проигрыш. Ты не сможешь точно определить, когда он сменит тактику. Многие были пойманы на этом и обнаруживали, что игра кончена, прежде чем успели осознать это.

— Но он должен придерживаться правил, верно?

— Конечно. Ни тебе, ни ему не позволят нарушать правила. Иначе игра превратится в фарс.

— Мне это подходит.

Откуда-то снаружи донесся тонкий вопль, будто рысь налетела на кактус. Затем последовало шарканье ног, тупой удар и такие звуки, будто что-то волочили по полу. Дверь вдали со скрежетом открылась и с лязгом захлопнулась.

— Что происходит? — спросил Тейлор.

— Должно быть, кончилась игра Лагартина.

— А это кто такой?

— Политический убийца. — Тюремщик бросил взгляд на часы. — Он выбрал рамсид, карточную игру. Она длилась около четырех часов. С него хватит. Конец пришел этой дряни.

— А теперь его потащили на большую выжималку?

— Конечно, — охранник спросил, не спуская с него глаз: — Нервничаешь?

— Ха-ха, — безрадостно хихикнул Тейлор.

Приготовления велись не в его камере, как он ожидал. Состязание, в котором будет участвовать инопланетянин, оказалось большим событием. Тейлора отвели по тюремным коридорам в большую комнату, где стоял стол с тремя креслами. Еще шесть кресел стояло вдоль стены, в каждом из которых сидел охранник в униформе и с оружием. Это был отряд вышибал, готовых к действиям в тот момент, когда игра подойдет к концу.

В углу комнаты стоял большой черный ящик с двумя прямоугольными отверстиями, в которых поблескивала пара линз. Вероятно, это и была видеокамера.

Пододвинув кресло к столу, Тейлор сел и одарил ледяным взглядом свою аудиторию. Узколицый субъект с круглыми, как бусинки, крысиными глазками занял кресло напротив. Чиновник с брюхом-бурдюком погрузился в оставшееся кресло. Тейлор и Крысоглаз обменялись взглядами. Землянин смотрел на противника с холодной уверенностью, тот — глубокомысленно и садистски.

На столе стояла доска, из которой торчали три длинных деревянных колышка. На левом колышке была колонка из шестидесяти четырех дисков, постепенно уменьшающихся в диаметре. Больший — внизу, меньший — наверху. Все это очень походило на детскую пирамидку.

Не тратя времени даром, Бурдюк сказал:

— Эта земная игра называется арки-маларки. Колонку с диском нужно переложить с колышка, на котором они лежат, на любой из двух колышков. Они должны остаться в том же порядке: самый маленький вверху, самый большой — внизу. Игрок, чей ход завершается построением пирамидки, выигрывает. Обоим понятно?

— Да, — сказал Тейлор.

Крысоглаз ответил ворчанием.

— Существуют три правила, — продолжал Бурдюк, — которые следует строго соблюдать. Ходы делаются по очереди. За один ход можно переложить только один диск. Нельзя класть диск на меньший по размеру. Обоим понятно?

— Да, — сказал Тейлор.

Крысоглаз снова хрюкнул.

Бурдюк достал из кармана крошечный белый шарик и осторожно бросил его на стол. Шарик подпрыгнул пару раз, покатился и упал со стороны Крысоглаза.

— Ты начинаешь, — сказал Бурдюк.

Без колебаний Крысоглаз взял самый маленький диск с вершины пирамиды на первом колышке и надел его на третий.

«Плохой ход», подумал Тейлор. Не меняя выражения лица, он переместил второй по размеру диск с первого колышка на второй…

Самодовольно ухмыльнувшись безо всякой причины, Крысоглаз снял самый маленький диск с третьего колышка и положил его поверх диска Тейлора на второй колышек. Тейлор тут же переложил верхний диск с пирамидки на первом колышке на освободившийся третий.

Через час Крысоглазу стало ясно, что первый колышек не только для того, чтобы держать пирамидку. Его тоже нужно использовать. Самодовольная улыбка сползла с его лица и заменилась все возрастающим раздражением, так как часы ползли, а ситуация стала во много раз более сложной.

К полуночи они все еще сидели за столом и перекидывали диски с колышка на колышек, как сумасшедшие, а игра далеко не продвинулась. Крысоглаз теперь ненавидел первый колышек, особенно ежели ему приходилось класть на него диск, а не снимать. Бурдюк, все так же не снимая свой приклеенной улыбки, объявил игру отложенной до утра следующего дня.

На следующий день долгая и напряженная игра продолжалась от рассвета до заката и прерывалась только два раза — игрокам подавали еду. Оба игрока играли быстро и сосредоточенно, не задумываясь делали ходы друг за другом и, казалось, соперничали друг с другом в стремлении скорее достигнуть конца игры. Ни один зритель не мог бы пожаловаться на медленную игру. Четыре раза Крысоглаз по ошибке пытался положить большой диск поверх маленького, и его тут же призвал к порядку рефери в тучном облике Бурдюка.

Прошли третий, четвертый, пятый и шестой день. Теперь Крысоглаз играл со смесью мрачной подозрительности и безнадежности. Колонка дисков на первом колышке вырастала так же часто, как и уменьшалась.

Хотя Крысоглаз и пришел в отчаяние, но дураком он не был. Он хорошо понял, что задача перекладки дисков с колышка на колышек выполняется. Но прогресс в выполнении этой задачи был ужасающе медленным. Более того, со временем он становился еще медленнее. В конце концов он совсем перестал понимать, как же проиграть эту игру, а еще меньше — как выиграть.

К четырнадцатому дню Крысоглаз сдал настолько, что слабыми автоматическими движениями перекладывал диски в бездумной, незаинтересованной манере создания, вынужденного выполнять противную и тяжелую работу. Тейлор оставался столь же невозмутимым, как бронзовый Будда, что тоже не способствовало улучшению душевного состояния Крысоглаза.

На шестнадцатый день опасность возросла, хотя Тейлор и не подозревал этого. Уже в момент, как он вошел в комнату, он почувствовал в воздухе атмосферу возросшего интереса и возбуждения. Крысоглаз выглядел еще более мрачным. Бурдюк сидел насупившись. Даже флегматичные, туповатые стражники проявляли слабые признаки оживления. К наблюдателям присоединились четверо тюремщиков, свободных от выполнения обязанностей. И видеоящик проявлял большую, чем обычно, активность.

Не обращая внимания ни на что, Тейлор сел на свое место, и игра продолжилась. Глупо потратить свою жизнь на перекладывание дисков с колышка на колышек, но позорный столб еще глупее. С любой точки зрения землянину стоило продолжать. Естественно, так он и делал, перекладывал диски, когда наступал его ход, и следил за своим противником.

В полдень Крысоглаз внезано встал из-за стола, подошел к стене, пнул ее изо всех сил и громко высказался — и все это удивительно по-земному и по-деревенски. Бурдюк мягко упрекнул Крысоглаза за пустую трату времени, чтобы высказать свой патриотизм. Крысоглаз продолжал играть с угрюмым видом шалуна, которого позабыла поцеловать матушка.

Поздно вечером Бурдюк остановил игру, повернулся к объективам видеокамеры и напыщенно сказал:

— Игра продолжится завтра — на семнадцатый день!

Когда на следующее утро тюремщик просунул сквозь решетку завтрак, Тейлор обратился к нему:

— Что-то ты запоздал. Я уже должен был играть.

— Сказали, что сегодня до обеда ты не понадобишься.

— Вот как? Что за суета тут поднялась?

— Вчера ты побил рекорд, — проинформировал тюремщик, неохотно выражая восторг. — До сих пор никто не затягивал игру до семнадцатого дня.

— Так что, мне подарили утро, чтобы я отпраздновал это событие? Да? Очень милосердно с их стороны.

— Понятия не имею, к чему эта задержка, — сказал тюремщик. — Никогда не слышал, чтобы прерывали игру.

— Как ты полагаешь, игру остановили насовсем? — спросил Тейлор, чувствуя легкое удушье. — Как ты думаешь, они официально объявят игру законченной?

— Нет, такого быть не может. — Тюремщик будто даже ужаснулся этой мысли. — Мы не можем накликать на себя проклятие мертвеца. Крайне важно, чтобы осужденный сам выбрал время своей казни.

— Почему?

— Потому что так всегда было, всегда.

Он ушел, чтобы раздать завтрак другим заключенным, оставив Тейлора мучиться над этим объяснением. «Потому что так было всегда». Недурная причина. На самом деле, ее даже можно считать хорошей. Тейлор и сам может назвать несколько бессмысленных, нелогичных обычаев, существующих на Земле, только потому, что «так всегда делалось». Таким образом, неизменяемые обычаи гомбариан ничуть не хуже и не лучше обычаев землян.

Хотя Тейлора несколько успокоили слова тюремщика, он ничего не мог с собой поделать и чувствовал себя все хуже и хуже по мере того, как шло время. Но ничего и не происходило. После шестнадцати дней игры он уже и во сне перекладывал диски с колышка на колышки… В отсрочке, которую ему предоставили, было что-то угрожающее.

Снова и снова Тейлор уловил себя на мысли о том, что инопланетяне ищут эффективный способ закончить игру, не пренебрегая в то же время условностями. Когда они найдут такой способ… если найдут… они тут же объявят игру законченной, уведут его и притянут к столбу очень тугим галстуком.

После обеда, когда он уже совсем погрузился в пессимизм, за ним пришли. Его живенько, подбадривая толчками и пинками, отвели в ту же комнату, что и раньше. Игра возобновилась, будто и не прерывалась. Длилась она едва тридцать минут. Неожиданно Бурдюк велел остановиться, Тейлор вернулся в свою камеру.

Вечером его снова вызвали. Он шел неохотно, потому что эти внезапные и короткие приступы игры сказывались на его нервах гораздо сильнее, чем те, что продолжались целый день. Раньше он точно знал: его ведут играть в арки-маларки с Крысоглазом. Сейчас он не был уверен, что не станет главным персонажем в пьесе, от которой аж дух захватывает, причем в буквальном смысле.

Как только он вошел в комнату, то сразу осознал, что на сей раз все будет происходить совершенно по-другому. Доска с дисками и колышками все еще стояла в центре стола. Но Крысоглаз отсутствовал, так же, впрочем, как и вооруженный отряд. Его ждали трое: Бурдюк, Паламин и коренастый, крепко сколоченный субъект, у которого было какое-то специфическое отсутствующее выражение.

У Бурдюка был обиженный и недовольный вид. Словно он съел что-то недоброкачественное. Паламин выглядел особенно сердитым и выражал свое недовольство, фыркая, как горячая лошадь. Третий из присутствующих, казалось, был погружен в самосозерцание.

— Садись, — приказал Паламин, брызгая слюной.

Тейлор сел.

— Теперь, Марникот, расскажи ему.

Коротышка очнулся, вспомнив, что находится на Гомбаре, и педантично сказал Тейлору:

— Я редко смотрю видео. Это больше подходит черни, которой нечем заняться.

— К делу, — подстегнул Паламин.

— Но услыхав, что ты собираешься побить вековечный рекорд, — невозмутимо продолжал Марникот, — прошлым вечером я включил видео, — он сделал краткий жест, показывая, что сразу же чует, если что-то дурно пахнет. — Мне сразу же стало ясно: для того чтобы завершить твою игру, потребуется как минимум два в шестьдесят четвертой степени минус единица ходов. — Он снова на мгновение уплыл куда-то, вернулся и мягко добавил: — Это большое число.

— Большое! — сказал Паламин. Он фыркнул так, что колышки покачнулись.

— Предположим, — продолжал Марникот, — что ты будешь перекладывать диски один за одним так быстро, как только можешь, день и ночь, без перерывов на еду и сон, знаешь ли ты, через сколько времени завершится игра?

— Примерно через шесть миллиардов земных столетий, — сообщил Тейлор, будто говорил о четверге на будущей неделе.

— Я не знаю земных способов измерять время. Но могу сказать, что ни ты, ни тысяча поколений твоих потомков не живут так долго, чтобы увидеть конец этой игры. Верно?

— Верно, — признался Тейлор.

— И все же ты говоришь, что это — земная игра?

— Да.

Марникот беспомощно развел руками. Чтобы показать, что ему больше сказать нечего.

Приняв угрожающе хмурый вид, в разговор вступил Паламин.

— Игру нельзя признать за истинную игру, если в нее на самом деле не играют. Ты утверждаешь, что в эту так называемую игру действительно играют на Земле?

— Да.

— Кто?

— Жрецы одного храма в Бенаресе.

— И как долго они играют в нее? — спросил гомбарианин.

— Около двух тысяч лет.

— Поколение за поколением?

— Верно.

— Каждый игрок отдает игре всю свою жизнь, до конца дней, без надежды увидеть результат?

— Да.

Паламин кипел от злости.

— Так почему же они играют?

— Это часть их религиозной веры. Они верят, что в тот момент, когда будет положен последний диск, Вселенная взорвется.

— Они ненормальные?

— Не больше чем те, кто играет в алазик и из-за столь же мизерной цели.

— Наша игра в алазик состоит из ряда отдельных игр, а не является единой бесконечной игрой. Пустую трату времени с недостижимым концом нельзя назвать игрой даже при самом богатом воображении.

— Арки-маларки не бесконечна. Она неопровержимо имеет конец. — Тейлор обращался к Марникоту, как к неопровержимому авторитету. — Верно?

— Да она имеет конец, — произнес Марникот, не в силах отрицать этот факт.

— Так! — воскликнул Паламин более высоким тоном. — Ты думаешь, ты очень умный, да?

— Стараюсь, — сказал Тейлор, серьезно сомневаясь в этом.

— Но мы — умнее, — объявил Паламин с самым тошнотворным выражением. — Ты нас обманул, а теперь мы ответим тебе тем же. Игра имеет конец. Ее можно завершить. А потому она будет продолжаться. Пока не подойдет к своему естественному концу. Ты будешь играть в нее днями, неделями, месяцами, годами, пока в конечном счете не сдохнешь от старости и хронической фрустрации. Настанет время, когда сам вид этих дисков будет сводить тебя с ума, ты взмолишься о милосердной смерти. Но мы осчастливим тебя… ты будешь продолжать играть. — Он триумфально махнул рукой. — Заберите его.

Тейлор вернулся в свою камеру.

Тюремщик принес ужин.

— Мне сказали, что игра будет продолжаться регулярно с завтрашнего утра. Не понимаю, почему ее сегодня прервали.

— Они решили, что я достоин судьбы, которая хуже, чем смерть, — проинформировал Тейлор.

Надзиратель уставился на него.

— Я оказался отпетым негодяем, — пояснил Тейлор.

Очевидно, Крысоглаза уведомили о создавшейся новой ситуации, поскольку он покрылся броней философского отношения и играл упорно, но без интереса. Тем не менее долгая скука повторяющихся движений раскрасила броню ржавчиной и постепенно проела насквозь.

Сразу же после полудня пятьдесят второго дня Крысоглаз оказался перед перспективой переложить большинство дисков обратно на первый колышек, один за одним. Он скинул башмаки, четырежды пробежался босиком по комнате и заблеял, как овца. Бурдюк потянул шейную мышцу, следя за ним. Двое стражников увели Крысоглаза, который продолжал блеять. Они забыли захватить башмаки.

Тейлор сидел за столом, не спускал глаз с дисков, и пытался подавить внутреннюю тревогу. Что теперь будет? Если Крысоглаз окончательно сдался, то могут счесть, что он проиграл и пришло время познакомиться со столбом и шнурком. И с тем же основанием можно сказать, что неоконченная игра останется неоконченной игрой. Даже несмотря на то, что один из партнеров оказался в психиатрической лечебнице.

Если власти примут за истину первое мнение, ему для самообороны остается только настаивать на последнем. Он должен утверждать со всей оставшейся у него энергией, что раз он не выиграл и не проиграл, то его время еще не пришло. Не так-то будет легко, особенно если ему придется выражать протест, когда его будут волочить за ноги на лобное место. Его главная надежда базировалась на нежелании гомбариан нарушать древние обычаи. Миллионы телезрителей косо посмотрят на правительство, которое попытается исказить любимое суеверие. Да, должен сказать, временами даже этот идиотский ящик бывает полезен.

Ему не стоило беспокоиться. Решив, что продолжение игры станет утонченной формой адских мучений, гомбариане уже заготовили список сменных игроков, выбранных из мелких преступников, чьи амбиции никогда не простирались так далеко, чтобы быть достойными удушения. Так что через некоторое время появился другой противник.

Новичок оказался субъектом с длинным лицом и несколькими подбородками. Он напоминал чрезвычайно ленивую ищейку и, похоже, был способен выговаривать едва ли три слова, а именно: «Не городи чушь». Должно быть, потребовался целый месяц, чтобы научить его перекладывать за один раз только один диск и никогда, никогда, никогда не класть большой диск на меньший. Но каким-то образом его все же научили. Игра продолжалась.

Ищейка протянул неделю. Он играл медленно и задумчиво, будто боялся наказания за ошибку. Частенько его раздражала видеокамера, которая издавала тикающие звуки в краткие, но регулярные промежутки времени. Эти звуки обозначали то короткое время, на которое их выпускали в эфир.

По причинам, известным только ему одному, Ищейка питал отвращение к тому факту, что его облик транслируется на всю планету, и к концу седьмого дня сорвался. Без всякого предупреждения он вскочил с кресла, встал перед телекамерой и проделал ряд быстрых и странных жестов. Эти жесты ничего не означали для наблюдавшего за ним Тейлора, но Бурдюк чуть не свалился со своего кресла. Стражники бросились вперед, схватили Ищейку за руки и за ноги и вынесли его из помещения.

Ищейку заменил свирепый субъект с тяжелой челюстью, который плюхнулся в кресло, посмотрел на Тейлора и пошевелил волосатыми ушами. Тейлор считал это искусством одним из своих достоинств и тут же пошевелил своими ушами в ответ. У его противника кровь бросилась в лицо.

— Эта змея-землянин передразнивает меня, — проревел он Бурдюку. — Разве я должен мириться с этим?

— Прекрати паясничать, — приказал Бурдюк.

— Я только пошевелил ушами, — ответил Тейлор.

— Это одно и то же, — заявил Бурдюк. — Ты должен воздерживаться от подобных движений и сосредоточиться на игре.

Так все и продолжалось. Диски перекладывались с колышка на колышек, час за часом, день за днем. Противники Тейлора появлялись и исчезали. Где-то в районе двухсотого дня и сам Бурдюк принялся ломать свое кресло с явным намерением развести костер посередине пола. Стражники вывели и его. Появился новый рефери. Брюхо у него было еще больше, и Тейлор немедленно окрестил его Бурдюк-Два.

Как сам Тейлор сохранил здравый рассудок, он так и не понял. Но он продолжал играть, в то время как инопланетяне ломались один за другим. Чересчур уж велика была для него ставка. И все же временами землянин просыпался в холодном поту от кошмаров, в которых он погружался в черные глубины инопланетного моря, а на шею ему был надет диск чудовищного размера. Он потерял счет дням и однажды обнаружил, что руки у него трясутся. Не добавляли ему спокойствия и раздававшиеся по ночам шум и гам. Однажды он спросил тюремщика о причине такого шума.

— Ясно, отказывался идти. Пришлось поколотить его, чтобы подчинился.

— Его игра закончена?

— Да. Этот идиот совместил пять якорей с пятью звездами. Как только он осознал, что наделал, он попытался убить своего противника. — Тюремщик покачал головой с грустным укором. — Такое поведение не приносит пользы. Таких доставляют к столбу избитыми. А если стражники разозлятся на них, то просят палача крутить помедленнее.

— Брр! — Тейлору было неприятно и думать об этом. — Удивительно, что никто не последовал моему примеру. Сейчас каждый должен знать об этой игре.

— Им не позволяют, — сказал тюремщик. — Теперь появился закон, что можно выбирать только известные гомбарианские игры.

Тюремщик неторопливо ушел. Тейлор растянулся на скамье в надежде на тихую спокойную ночь. Какая сегодня дата по земному календарю? Как долго он находится здесь? Сколько ему еще здесь оставаться? Скоро ли он утратит контроль на собой и сойдет с ума? Что с ним сделают, когда он станет слишком безумным, чтобы играть?

Частенько перед тем, как заснуть, Тейлор обдумывал план бегства. Возможно, он смог бы выбраться из тюрьмы, несмотря на решетки, бронированные двери, замки, запоры, засовы и вооруженную охрану. Следовало лишь дожидаться редкой счастливой случайности и ухватиться за нее обеими руками. Но, предположим, он выберется. Что тогда? В любом месте на этой планете он будет столь же заметен, как кенгуру на тротуарах Нью-Йорка. Если бы он смог сделаться хотя бы слегка похожим на гомбарианина, у него появился бы какой-то шанс. Но это невозможно. Ему ничего не оставалось делать, кроме как выигрывать время.

Так он и поступал. Играл и играл, с перерывами только на еду и сон. К трехсотому дню он вынужден был признать себе, что чувствует себя дряхлым стариком. К четырехсотому ему стало казаться, что он играет по крайней мере пять лет и обречен играть вечно. Четыреста двадцатый день не отличался от всех других, если не считать одного: Тейлор не подозревал, что этот день — последний.

На рассвете четыреста двадцать первого дня никто не пришел за ним, чтобы отвести на игру. Тейлор прождал пару часов, но никто так и не появился. Может быть, его решили сломать, поиграв с ним в кошки-мышки? Вызывая на игру, когда он не ждет, или не вызывая вовсе. Нечто вроде психологической пытки. Когда по коридору проходил тюремщик, Тейлор подошел к решетке и заговорил с ним. Тот тоже ничего не знал и был удивлен.

В полдень принесли еду. Тейлор только успел покончить с ней, как появился отряд стражников во главе с офицером. Они вошли в камеру и сняли с него оковы. Тейлор блаженно раскинул руки и забросал вопросами офицера и его свиту. На него не обращали внимания и вели себя так, словно он украл зеленый глаз маленького желтого бога. Потом его вывели из камеры, провели по коридорам, миновав комнату игр.

Через большую дверь они вышли на открытый двор. Посреди двора стояло шесть коротких стальных столбов. У каждого из которых было отверстие у вершины и подстилка у подножия. Стража флегматично шествовала прямо к столбам. Желудок Тейлора сжался. Отряд протоптал мимо столбов к воротам. Желудок Тейлора благодарно расслабился и встал на место.

За воротами они сели в бронетранспортер, который рванул с места. Транспортер промчался по окраинам города и выехал к космопорту. Все вылезли и промаршировали мимо башни управления на бетонное поле. Тут они остановились.

На посадочном поле Тейлор увидел земной космический корабль. Он был слишком маленьким для боевого корабля, слишком коротким и толстым для разведчика. С недоверчивым восторгом Тейлор узнал в нем спасательную шлюпку линкора. Ему захотелось броситься к ней со всех ног, но вокруг стояли охранники. Они бы не допустили подобных эксцессов.

Тейлор и его «свита» ждали четыре долгих утомительных часа, не сходя с места. И вот на поле с ревом опустилась еще одна спасательная шлюпка и села рядом с первой. Из нее вышла группа существ, большей частью гомбариан. Стражники толкнули Тейлора вперед.

Тот смутно осознавал, что на линии, означавшей полпути, происходит какая-то церемония обмена. Мимо него в противоположном направлении прошла цепочка угрюмых гомбариан. Многие из них были украшены большим количеством латунных медалей и имели гневный вид генералов, только что пониженных в звании до полковников. Он узнал среди них и одного гражданского, Боркора, и, проходя мимо него, с удовольствием пошевелил ушами.

Потом руки друзей помогли Тейлору залезть в люк, и он обнаружил себя сидящим в каюте взлетающего корабля. Юный и старательный лейтенант что-то рассказывал, но Тейлор понимал лишь половину речей лейтенанта.

— …приземлились, захватили двадцать гомбариан и смылись с ними в пространство. Допросили их на языке знаков… были слегка удивлены, когда узнали, что вы еще живы… освободили одного с предложением обменяться пленниками. Девятнадцать бездельников-гомбариан на одного землянина — это честная сделка, верно?

— Да, — пробормотал Тейлор, оглядываясь.

— Скоро мы доставим вас на борт «ГРОМОВЕРЖЦА»… «МАКЛИН» не мог, его отвлекали неприятности возле Лебедя… мы шли сюда со всей возможной скоростью… — лейтенант с симпатией посматривал на него. — Через несколько часов вы отправитесь домой. Голодны?

— Нет, вовсе нет. Вот уж чего они не хотели, так это уморить меня голодом.

— Хотите выпить?

— Спасибо, не пью.

Лейтенант засмущался, засуетился и спросил:

— А как насчет партии в шахматы?

Тейлор провел пальцем по внутренней стороне воротничка и ответил:

— Извините, я не умею играть и не хочу учиться. У меня аллергия к играм.

— Попробуйте, вам понравится.

— Если бы я попробовал сыграть в шахматы, меня бы повесили, — ответил Тейлор.