"Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 3. Князь Велизарий." - читать интересную книгу автора (Грейвз Роберт)

ГЛАВА 6 Тайна шелка

Мою госпожу Антонину повели во внешний двор, называвшийся Бронзовым Домом. Его крыша была сделана из бронзовой черепицы, а над воротами висело изображение Христа. Там были расквартированы четыре батальона императорской гвардии, также располагались тронные и пиршественные залы, и еще была государственная тюрьма для мужчин и женщин, обвиняемых в измене.

Самая важная часть дворца — Дафна, где вершатся все значительные дела. В Сигме император и императрица отдыхают. Кроме того, во дворце есть резиденция евнухов, а еще небольшой квадратный дворец с пирамидальной крышей, построенной из мрамора с пурпурной искрой, а остальные здания сооружены из белого, желтого, красного и зеленого мрамора. В этом здании, согласно правилам, все императрицы должны рожать своих детей, о которых потом говорится, что они «рождены в пурпуре». Теодора именно там родила Юстиниану ребенка, это была девочка, но она умерла в младенчестве. Дворец с пристройками занимает примерно одну десятую часть всей площади города. Участок имеет форму треугольника между Босфором и Мраморным морем.

Мою госпожу заставили прождать несколько часов в приемной Бронзового Дома. Это было небольшое, душное помещение. Ее расспрашивали важные и не очень важные персоны, в основном евнухи, и каждый из них пытался проникнуть за стену молчания. Ей постоянно говорили, что императрица не желает видеть просителей, если они подробно не объясняют дело, по которому пожаловали. Госпожа им отвечала, что если императрица узнает, что они заставляют ждать человека, пришедшего сюда по такому важному делу, она их строго накажет. Неужели, если бы ее дело не было таким срочным, она посмела бы беспокоить императрицу?!

Наконец, ее проводили в покои, где Теодора принимала просителей. Эта комната была увешана шелками, аудиенция начиналась в два часа. Госпожа взяла с собой корзиночку, а еще детей — Фотия и Марту. Они начали плакать, потому что сильно хотели есть, ведь они ожидали приема с восьми часов утра. Госпожа узнала двух офицеров гвардии, с которыми ей приходилось иметь дело еще в клубе, но она отвернулась, чтобы они ее не узнали. Она была в трауре, а на груди у нее сверкал золотой крест. Кроме того, она сильно пополнела с тех пор, как перестала танцевать и заниматься акробатикой. Да, и постарела госпожа на целых десять лет.

Госпожа следила, как происходила подготовка к аудиенции. Теодора проводила ее в другое время, чтобы Главные государственные служащие были свободны от работы у Юстиниана и могли ей помогать в приеме людей. Прием открыл священник, прочитав короткую молитву. Все пропели несколько гимнов. В это время Теодора чистила ногти крохотным ножичком. Она выглядела очень надменной.

Затем к ее трону начали по очереди почтительно подходить служащие в отставке и важные дамы. Они целовали подол ее платья или подъем ноги. Теодора холодно относилась к высокопоставленным просителям. Потом объявили начало приема более скромных просителей. Теодора некоторых из них выслушивала очень внимательно, но иногда она проявляла нетерпение и хмурилась. Ее решения были короткими и четкими:

— Этой женщине дать золота, — или; — эту просьбу следует обращать к Милосердному императору.

Иногда она говорила:

— Выведите этого наглеца и выпорите его!

Все вокруг трепетали при виде Теодоры.

Моя госпожа решила, что Теодора мало изменилась. Наконец, Нарсес, гофмейстер и евнух, извиняясь представил мою госпожу Теодоре.

— Антонина, вдова торговца шелком, бывшего казначея Синих в Антиохии. Она обращается с личной просьбой и отказывается рассказать, в чем состоит ее просьба, но настаивает, что она очень важна для государства и для вас, Ваше Великолепие.

Моя госпожа вышла вперед и низко поклонилась.

Теодора внимательно выслушала гофмейстера, немного наклонив голову, Антонине была знакома эта ее привычка. Госпожа чуть не бросилась и не обняла императрицу. У нее показались слезы на глазах. Она любила Теодору и очень гордилась тем, что та так уверенно сидела на золотом троне и с такой границей решала разные важные государственные вопросы.

Теодора обратилась к моей госпоже:

— Какая хорошенькая девочка. Она ваша дочь?

— Да, Ваше Великолепие.

— Как ее зовут?

— Марта, Ваше Великолепие.

— Почему Марта?

— Это христианское имя, ваше Величество. Она — крещеная.

— Но почему не Мария? Или Елизавета, Дорка, Анна или Зоя?

Госпожа осмелела.

— Я назвала ее Мартой в честь сестры Лазаря, восставшего из гроба. Мне сказали, что Марта предпочитала ведению хозяйства участие в еретических религиозных дискуссиях.

Священники были возмущены, а Теодора тихонько рассмеялась и приказала мажордому:

— Быстро освободи комнату. Я желаю поговорить с этой умной и религиозной вдовой наедине.

Не успели последние просители и гвардейцы выйти из помещения, как императрица сбежала с трона к Антонине и начала, плача, обнимать ее.

— Милая моя Антонина, я думала, что ты умерла. Мне сказали, что ты погибла во время землетрясения в Антиохии! Я тебя не узнала, пока ты не заговорила. Почему ты не пришла ко мне раньше? Ты — моя лучшая подруга, дорогая Антонина!

Госпожа просила ее простить и сказала, что не была уверена, что Теодоре будет приятно видеть старых знакомых, когда она заняла такое высокое положение.

— Ты несправедлива ко мне, — заметила Теодора, не переставая обнимать мою госпожу. Она потрогала крест у нее на груди:

— Значит, ты стала христианкой? Я бы никогда так о тебе не подумала. Ты — язычница и колдунья!

Госпожа уже полностью пришла в себя.

— Я этому научилась от Теодоры, — пошутила она.

Теодора легонько ее шлепнула и притворно нахмурилась. Теперь госпожа чувствовала себя уверенно и спокойно и сказала, что дети ничего не ели с самого завтрака. Теодора призвала мажордома и приказала наказать людей, по вине которых ее гости были голодны. Она также заявила, что на сегодня прием просителей закончен, и они могут прийти завтра.

Теодора повела мою госпожу и детей в свои личные апартаменты, находившиеся за банкетным залом. Там им подали вкусную пищу на золотых блюдах, украшенных аметистами. И они спокойно и непринужденно принялись болтать, как в старые времена. Госпожа узнала о том, что Индаро удачно вышла замуж и живет теперь в Смирне, в Хрисомалло до сих пор здесь, и вскоре прибудет.

Теодора предложила моей госпоже стать ее фрейлиной, какой была Хрисомалло, перейти в ранг патрицианки и жить во дворце.

Госпожа не посмела расспрашивать Теодору о ее отношениях с Юстинианом. Но та сама ей рассказала:

— Он достаточно умный человек, но труслив, нерешителен и им можно управлять. Мне с ним трудно только в одном отношении. Он — религиозен, терзается чувством вины и боится любого намека на ересь. Мы с ним порою расходимся во мнениях по религиозным вопросам, но никогда не углубляем наши противоречия, поэтому между нами царит мир. Мы все знаем об еретиках и верующих, и вместе собираем информацию.

— Как насчет Иоанна Каппадохийского? — спросила госпожа Антонина.

— Я не отказалась от нашей клятвы…

— Довести его до полной нищеты?

— Антонина, мой дорогой друг, все еще впереди. Надейся и жди… Ты собираешься еще раз замуж?

— Почему бы и нет?

— У меня для тебя есть муж.

— Теодора, надеюсь, он мне подойдет?

— Это очень приличный и скромный человек, и он старается избежать женитьбы. Мне кажется, он боится сделать неправильный выбор. Мне хочется, чтобы вам с ним повезло.

— Он — патриций?

— Патриций. Молодой, красивый, прекрасный солдат. У нас нет второго такого командира кавалерии.

Госпожа Антонина захохотала.

— О Теодора, мы с тобой выбрали для меня одного и того же мужчину. Но что если Велизарий откажется?

— Он не откажется. Я ему прикажу от имени императора.

Госпожа была очень рада, а потом вспомнила о корзиночке.

— Теодора, — сказала она. — Это — самый счастливый день в моей жизни. Но я все равно могу сделать подарок тебе и императору. Мне кажется, что я могу отплатить вам за доброту тысячекратно.

Она вытащила листья шелковицы и показала Теодоре трех червяков, которые грызли эти листья.

— В этом заключен секрет шелка…

Императрица не верила собственным глазам. Но госпожа Антонина показала ей коконы, в которые прячутся гусеницы перед тем, как стать бабочками. Она также рассказала историю о том, как у нее оказались драгоценные гусеницы.

— Мой покойный муж был несторианин, потому что родился в Антиохии, где пошло начало подобный ереси.[55]

Госпоже не было необходимости объяснять Теодоре, что несторианство по-своему трактовало природу Сына Божьего, как мне приходится это объяснять любезным читателям. Несторианцы считают, что Сын Божий обладает двумя сущностями — человеческой и высшей, каждая из них — полная и законченная, и поэтому становится личностной. А личность — есть важная часть полной сущности и поэтому не стоит думать о том, что в нем объединены две сущности, как думают православные. Что касается святой сущности Сына, то в нем постоянно присутствует Святой Отец, так же, как Отец присутствует и в святых, хотя в них он присутствует в меньшей степени. Эта точка зрения была предана анафеме, потому что она уменьшала значимость Сына и была слишком близка к ереси Плотина, которая вообще отрицает всяческую святость в Сыне Божьем.

— Как-то к моему мужу тайно пришли два монаха и стали жаловаться, что их монастырь в Ливане был закрыт по приказу патриарха Антиохии и что они теперь остались без всего и вынуждены кое-как пробавляться в миру. Они собирались отправиться в какую-нибудь отдаленную страну — Индию, Абиссинию или Китай и там проповедовать Слово Божье. Но у них не было денег, а обувь и одежда износились. Мой муж их успокоил и дал денег, чтобы они отправились в Китай, где им предстояло много работы и где уже была основана несторианская коммуна. Монахи славили Бога и благодарили моего мужа и спросили, не могут ли они каким-то образом ему услужить? Муж пошутил:

«Молитесь за меня по утрам и вечерам, а когда вернетесь, принесите с собой секрет шелка, и тогда вы обретете религиозную свободу до конца жизни».

Эти простые люди отправились в Китай. Они испытывали множество трудностей во время дороги и оставались в Китае около года, где и проповедовали Святое Писание. Монахи обладали талантом к изучению разных языков и поэтому их почти везде понимали. Но китайский язык — слишком трудный. Он состоит из небольшого количества слов, которые меняют смысл в зависимости от интонации, с которой их произносят. Монахи только хмурились, вздыхали и указывали на небо, продолжая говорить на сирийском диалекте, пока они переходили от деревни к деревне. Местные жители им сочувствовали, некоторые над ними смеялись, а другие считали их святыми и подавали милостыню.

Однажды они проходили через неохраняемую плантацию шелковицы и увидели женщин под навесом: те разматывали шелк с коконов и наматывали его на клубки. Им удалось украсть кокон и размотать его. Они увидели внутри гусеницу, похожую на тех гусениц, которых они видели во множестве ползающими по листьям шелковицы. И тогда они поняли, в чем состоит цикл шелковичного червяка: личинка, гусеница, кокон, бабочка, яйцо и снова личинка. Они наблюдали, как появились бабочки, а потом вернулись на плантацию. Там они собрали то, что посчитали яйцами шелковичного червяка, и спрятали их в полом стебле бамбука. Существует легенда, что когда-то Прометей таким же образом спрятал огонь, украденный на небе, в стебле фенхеля. Монахи запечатали стебель воском и отправились в долгое путешествие домой. Они вернулись в Антиохию через четырнадцать месяцев после того, как спрятали яйца шелковичного червя в бамбуке. Но яички не погибли, и личинки стали питаться листьями шелковицы, которые монахи заранее для них приготовили. И теперь уже готовы даже несколько коконов.

Можете себе представить, как же радовалась Теодора, услышав рассказ госпожи Антонины! Монахи точно запомнили все, что необходимо делать, выращивая шелковичные коконы. Теодоре было ясно, что таким образом можно положить начало изготовлению шелка и постепенно мы станем независимы в этом отношении не только от Персии, но и от Китая. Во многих городах уже существовали фабрики, где ткали и красили шелк. Теодора назначила монахов аббатами христианских монастырей и написала письмо патриарху Антиохии, заявив, что эти монахи находятся под ее покровительством. Эти два монастыря стали фермами по разведению шелковичных червей. Их окружали рощи молодых шелковиц, и аббаты, хотя и не расстались с несторианскими взглядами, были слишком заняты делами, чтобы обсуждать с монахами разные догмы, только от безделья люди вступают в ссоры.

Вскоре Юстиниан сделал королю Кобаду дорогой подарок — шелковые одежды, окрашенные в пурпурный цвет. Сопровождающее подарок письмо было составлено из сирийских шелковичных червей, к тому же Юстиниан вместе с подарком прислал коконы шелковичного червя. Кобад был вне себя от гнева, он сам лишь недавно узнал секрет шелка, который открыл ему один его вассал, женатый на китайской принцессе. Когда принцесса покидала страну, она спрятала немного яиц шелковичного червя в тюрбане. Но Кобад не воспользовался своим знанием. Ему казалось, что лучше, если дела будут идти как прежде, и ему будет легче получать доходы посредника с продажи шелка Западу, чтобы покрывать свое большое потребление шелка, чем начинать самостоятельно новое производство и рисковать тем, что мы также узнаем этот секрет и начнем действовать самостоятельно. Случилось самое плохое, его монополия была подорвана, и чем больше он запрашивал за шелк, тем выгоднее это было для наших сирийских производителей шелковичных коконов. Он сообщил китайцам, что Персия и Константинополь владеют секретом производства шелка и не желают платить высокие цены за границей за то, что они и дома иметь могут. Цены немного снизились, но даже сейчас наши производители не могли нас полностью одеть без Китая и Персии, потому что выращивание шелковичных червей — это весьма сложный процесс. Юстиниан объявил изготовление и продажу шелка государственной монополией.

Спустя два дня после того, как моя госпожа появилась при дворе, она стала патрицианкой — выдающейся госпожой Антониной и фрейлиной императрицы. Ее представили Юстиниану. Он был мил, но сделал вид, что не узнал ее. Но с моей госпожой тем временем произошла одна очень неприятная вещь. Вечером после аудиенции с Теодорой, она покинула дворец и отправилась на берег Босфора, чтобы нанять там лодку и поехать домой — она жила за доками Золотого Рога. Неожиданно крепкий мужчина с черной бородой в купеческой шапочке остановил ее. Он отвел ее в сторону и спросил, не Антонина ли она, и сказал, что ему нужно с ней переговорить. Он объяснил, что служит во дворце.

Госпожа отказалась идти с ним в тот дом, куда звал ее незнакомец. Она подумала, что этот человек может захватить ее и детей и продать в рабство в Колхиду или в Крым, или в какое-либо иное дикое место. Существовал распространенный обычай продавать женщин и детей в отдаленные места Черноморского побережья. Госпожа Антонина предложила:

— Нет, идемте в церковь. Мы там поговорим.

Мужчина согласился, и госпожа сказала:

— Теперь покажите мне ваши бумаги. Как я могу быть уверена, что вы из дворца?

Он вытащил бумагу, написанную пурпурными чернилами, которые использовались только в бумагах императора. Там было написано, что сия бумага дана лояльному, верному, уважаемому патрицию… мужчина пальцем прикрыл имя. Бумага свидетельствовала о том, что он является начальником секретной полиции в городе Константинополе и что эта бумага дана повелением Его священного Величества императора Юстиниана. Моя госпожа прочитала все это в мерцающем свете длинных пахучих свечей, зажженных перед алтарем, где лежал какой-то монах-мученик. Ей показалось, что бумага была настоящей.

— Что ты от меня хочешь? — спросила она.

— Ты должна мне рассказать все, о чем говорила с императрицей.

Антонина захохотала, решив не показывать ему свой страх.

— Тебе лучше спросить об этом у императрицы. У меня плохая память на разговоры с великими людьми.

— Твою память смогут улучшить тюрьма и пытки, — начал угрожать мужчина. — Существует еще одна вещь, о которой желает узнать Его Величество император, и ты, как ее прежняя подруга…

Госпожа его прервала:

— Если императрица была настолько милостива и вспомнила некоторые услуги, оказанные ей еще до того, как она стала одеваться в пурпур, это ее дело. А я ничего не помню.

Мужчина заговорил очень тихо:

— Тебе не следует брать на себя слишком много. Правда, что у императрицы есть незаконный сын еще с тех времен, когда она выступала в театре, и она родила его от купца, промышлявшего в Красном море и часто посещавшего вас в клубе?

Госпожа начала кричать, и два монаха, которые уже давно к ним приглядывались, кинулись ей на помощь.

— Этот человек богохульствует, — сказала моя госпожа. — Он преклоняется идолам и является грязным содомитом. Я даже не могу перечислить все его грехи! Защитите меня от него, верующие монахи!

Человек показал им бумагу и сказал:

— Эта женщина лжет. Я ее допрашиваю от имени императора. Видите, я — начальник полиции. Убирайтесь, святые братья. Мне нужно докончить свой допрос. Меня ждут на улице солдаты.

Госпожа спросила монахов:

— Кто поддерживает эту церковь Святой Марии Магдалины? Его Величество император или Ее Великолепие императрица?

Они почтительно подтвердили, что им дает дары Теодора.

— Я служу императрице, — предупредила их Антонина и протянула начальнику полиции руку.

— Вы узнаете это кольцо? — на пальце было небольшое золотое кольцо с синим глазом, изготовленным из эмали. На радужной оболочке глаза была изображена крохотная золотая буква Theta. Теодора только что подарила это кольцо Антонине в знак того, что она ей доверяет.

Полицейский попытался сорвать кольцо, госпожа начала с ним драться, ударила в пах и побежала вместе с детьми к главному алтарю и он не посмел туда идти. Потом госпожа сказала служке:

— Бегите во дворец, брат во Христе, и расскажите императрице, что женщина с тутовыми листьями находится в опасности и прячется в вашей церкви.

Испуганный монах пробовал отказаться:

— Мне не дозволено покидать церковь без ведома нашего главного священника, а он сейчас служит мессу в кафедральном соборе.

Госпожа его спросила:

— Ты кого больше боишься, своего священника или императрицу? Быстрее отправляйся, и чем быстрее ты все сделаешь, тем быстрее вернешься назад!

Монах подобрал рясу и побежал. Начальник полиции хмуро покинул церковь, на прощание сказав:

— Тобой будет очень недовольно Его Величество!

На что госпожа ему ответила:

— А может, мною будет очень довольна Великолепная императрица!

Вскоре в церковь прибыл отряд гвардейцев, чтобы проводить мою госпожу во дворец. Она рассказала о случившемся Теодоре, но не все. Она решила ничего не говорит о внебрачном сыне. Теодора была очень взволнована и просила описать человека, задержавшего ее, у которого был пропуск. Госпожа могла рассказать ей только о его крепкой фигуре, черной бороде и небольшом провинциальном акценте.

— Он не обычный агент императора, — заметила Теодора. — Может, он их секретного отделения, о котором мне ничего не известно, или где-то достал эту бумагу. Но я все равно все о нем узнаю.

Императрице не удалось найти его следов, хотя она расспрашивала монахов, и они ей тоже его описали. Один из монахов сказал, что у него был сицилийский акцент, но моя госпожа не согласилась с ним.

Госпожа больше не встречалась с самозваным начальником полиции. Она понимала, что за ней постоянно следят. До того как она рассталась с домом, туда кто-то влез и взломал шкатулку с ее личными бумагами. К счастью, там не были ничего, что могло бы ее скомпрометировать.

Должен сказать, что в последнее время моя госпожа вела не совсем скромную жизнь. У нее были проблемы с законом по поводу наследства мужа, и ей пришлось покупать судебные услуги у служащего фракции Зеленых, занимавшегося этим делом. Но в остальном ее совесть была чиста. Да и в шкатулке не было никаких «лишних» бумаг. Госпожа была не из тех женщин, которые писали или сохраняли любовные послания и никогда не просила и сама не давала никаких расписок за деньги, когда действия с ними можно было поставить под вопрос. Вскоре Антонина поняла, что ей придется вести себя более осторожно, чтобы ей не смогли нанести вред тайные враги, которые пытались через нее ударить по Теодоре.

Она это почувствовала во время церковного праздника. Госпожа была утром на аудиенции Теодоры, а потом отправилась за ней, следуя, как обычно, в императорской процессии. Они отправились в кафедральный собор Святой Софии. Церковь находилась в роскошном здании, хотя его нельзя было сравнить с настоящей церковью, построенной на том же месте. Эта церковь считается святыней во всем мире. Госпожа Антонина была одета в шелка, с отделкой алым и пурпурным цветом, как было положено по ее рангу. На ней были чудесные украшения. Часть из них были подарки Теодоры, про которую говорили, что «У нее душа такая же широкая, как ее рот». На госпоже был надет завитой красивый парик рыжего цвета и кудри мило оттеняли белизну шеи. Парик надевался для того, чтобы ее собственные каштановые волосы казались гуще. Госпоже всегда нравились подобные процессии, если только в это время не шел дождь. Она с удовольствием ходила и в дальние церкви, названные в честь святых.

В подобных случаях управляющий городом приказывал подмести тротуары и дороги. Горожане прихорашивались, надевали праздничные одежды и появлялись на улицах с чистыми лицами и руками, и все бросались ниц, когда мимо шествовали император и императрица. С балконов свисали вышитые ткани, и все вокруг было украшено плющом, розмарином, туей и луговыми цветами. Кругом висели красивые гирлянды. В процессии участвовали монахи и пели торжественные гимны. В стенах города отдавался ритм барабанов, призывавших верующих к молитве.

В тот день у госпожи было хорошее настроение, когда они пришли к храму Святой Софии. Проходить пришлось через ряды кающихся грешников, которым не позволяли вкушать Святые Дары, они даже не могли к ним приближаться. Госпожа стала подниматься по лестнице и села рядом с Хрисомалло в первом ряду на галерее. Эти места отводились придворным женщинам. Она наклонилась над резными перилами и начала весело махать рукой своим знакомым мужчинам, которые находились внизу в нефе. В те времена люди могли обмениваться тайной информацией с помощью платка. Церковь Святой Софии была самой известной церковью, но к литургии прихожане относились без должного благочестия. На галерее обсуждали сплетни и наряды, а снизу из нефа доносился гул политических и религиозных разговоров. Шум стоял такой, что иногда заглушал чтение Священного Писания. Но, как правило, все с уважением слушали хор евнухов и почти все повторяли слова канона покаянного и других молитв.

Если службу вел энергичный священник, его иногда встречали аплодисментами и смехом, а то и злобным шипением.

В конце службы совершалось Святое Причастие, потом верующих благословляли, и все расходились.

— Было бы глупо возмущаться подобными цивилизованными и милыми христианскими церемониями, — обычно говорила моя хозяйка.

— Они более спокойный вариант театральных представлений.

В тот день службу вел епископ, которого мы прежде не слышали. Юстиниан говорил, что он известный богослов. Он был похож на итальянца и выглядел привлекательным мужчиной, даже щеголем… Он начал читать Первое послание апостола Павла к коринфянам. Там говорилось о том, что мужчины должны коротко стричь волосы и молиться с неприкрытыми головами. Зато женщины должны иметь длинные волосы и молиться с прикрытой головой. Епископ серьезно обсуждал стих: «Если жена не хочет покрываться, то пусть и стрижется».[56] Он этот стих рассматривал так, что женщина присутствовала на службе в церкви с непокрытой головой, ее за это следует наказать и остричь ей волосы. Присутствующие посчитали все сказанное скучной проповедью, но нервно посматривали друг на друга. У многих женщин на волосах не было ничего, кроме драгоценных украшений, а многие мужчины стригли волосы, как это делали гунны. Тогда это было модно — они срезали волосы спереди почти до висков, а сзади волосы доходили до плеч. Что будет, если император или императрица подчинятся словам этого епископа и станут наказывать всех, кто нарушает закон?

Но, как оказалось, епископ обращался не ко всем, а лишь к тем, кто носил парики. Как будто парик — это нечто недостойное!

Епископ начал проповедь весьма спокойно распевным голосом, стал вести общие рассуждения о женских волосах и даже цитировал стихи поэтов-язычников. Видимо, ему хотелось, чтобы мы его считали ученым мужем, а не неграмотным и узколобым проповедником, воспитанным в монастыре. Он цитировал Овидия и Мелигера, прославлявших красивые волосы. Эти похвалы не противоречили нравоучениям Священного Писания, заметил священник, потому что сам апостол Павел писал: «Если жена растит волосы, для нее это честь».[57] Апостол хотел похвалить длину, силу и блеск волос, потому что если волосы не будут сильными, они не смогут вырасти длинными и блестящими.

— Но, — заметил проповедник, подчеркивая это «Но», — во время религиозной церемонии и вообще в любых случаях длинные, блестящие прекрасные волосы должны быть прикрыты из уважения к ангелам.

— Что касается христианских ангелов, — продолжал объяснять священник, как будто он с ними был давно знаком, — они все евнухи и смотрят с небес на поклоняющихся им людей и видят оттуда только голову и плечи.

— Любой честный человек, который встречался с евнухами, — продолжал епископ, хитро взглянув на хор и на длинный проход, где располагались места для евнухов гражданской службы и на личных евнухов, сопровождавших важных придворных особ, вроде меня, — меня поддержит, когда скажу, что отсутствие нормальных мужских органов не освобождает, как можно было бы полагать, от похоти. Мне не встречались евнухи, которые могли бы честно признаться, что их не волнуют женские руки и глаза, ноги и волосы. В особенности, волосы! Мне известно множество богатых и ученых евнухов, которые проводят время, медленно и похотливо расчесывая волосы шлюхи у себя дома. Сестры мои, вам это может показаться смешным, но и вам известны подобные случаи. Вы можете совершить большой грех, если будете считать, что это всего лишь невинная страсть кастрированных мужчин. Ангелов также можно соблазнить, как и евнухов, и сам Дьявол тоже был ангелом, пока не согрешил. Может, это случилось, когда он любовался волосами земной девы? Из уважения к этим благословенным, но любящим красоту ангелам, которых нельзя отвлекать от религиозных обязанностей петь славу Господу Нашему, первейшая обязанность всех христианских женщин с красивыми волосами прикрывать их повязкой. Господь знает, что грешно отвлекать людей от молитвы демонстрацией роскошных женских волос, и тем самым притягивать ангелов на землю и увеличивать и без того огромное число демонов!

Священник еще долго распространялся по этому поводу, пока кто-то из женщин не начал хихикать, и тогда он стал нападать на мою госпожу и на госпожу Хрисомалло, называя их по именам, хотя он был новым человеком в городе. Тогда всем стало ясно, что кто-то из их врагов при дворе поручил священнику выступить против них. Он им угрожал тем, что подпустит их к Причастию и назвал мою госпожу бесстыжей вдовой, которая красит лицо и живет весело, как великая шлюха Вавилона, вместо того, чтобы надеть траурные одежды и оплакивать грехи, и ухаживать за бедными, как это делают праведные вдовы. Он сказал, что моя госпожа позорит прекрасную верующую императрицу, которая взяла ее к себе, и срамит Константинополь. Если в городе разразится страшная болезнь, которая пойдет от ужасного парика моей госпожи и от этих грязных рыжих кудрей, то все верующие города будут знать, кого им за это нужно благодарить.

Теодора больше не могла выносить такой наглости. Она сидела на троне рядом с Юстинианом, а тут поднялась, извинилась, поклонилась Юстиниану и пошла по нефу. Ее пажи следовали за ней, и она не стала ждать Причастия и благословения. По этикету все дамы, сидевшие на галерее, должны были следовать за ней. Епископ в этот момент требовал, чтобы голова моей госпожи и дамы Христомалло были коротко острижены, пока не станут похожи на яйца страуса. Теодора не стала отвечать ему, потому что если бы она это сделала, то оскорбила молчавшего Юстиниана. Она остановилась и обратилась к Иоанну Каппадохии, сидевшему на скамье:

— Прошу тебя, скажи своему говорливому, гладко выбритому дружку, что не стоит Бритве предавать анафеме Гребешок и наоборот.

Дамы с шумом спускались с галереи, и в церкви остались только мужчины и евнухи, чтобы дослушать церемонию до конца. В церкви поднялся гвалт, и епископ счел за лучшее прекратить проповедь. Он попытался извиниться перед Его Величеством за то, что говорил слишком резко и откровенно, и, возможно, обидел Милую, Чистую и Прелестную императрицу, о которой поэты, христианские, и язычники должны слагать стихи. И эти стихи должны были все петь как гимны. Епископ оказался в сложном положении. Он никогда не решился бы выступить в открытую против моей госпожи и дамы Хрисомалло, если бы какое-то важное лицо не уверило его, что мы не пользуемся поддержкой при дворе. Что касается Бритвы и Гребешка, то Теодора желала напомнить епископу, что он сам грешен перед церковью, потому что читал проповедь бритым. Он мог подравнять бороду только ножницами. Кроме того, он напомадил волосы, что тоже выходило за рамки дозволенного: епископ производил впечатление щеголя из Равенны. До конца дня его погрузили на небольшое торговое судно, и он вернулся в Италию. Теодора ясно дала понять Юстиниану, что она не будет предавать своих друзей, пока они остаются преданными Трону, и она также твердо держится мнения о единосущности Бога-Сына.

Эти события шумно обсуждались в Константинополе, и на базаре о моей госпоже рассказывали множество разных, не всегда правдивых, но в то же время лестных историй. Теперь о ней многие знали правду, и тот факт, что Теодора публично ее поддержала и «высекла» епископа, сильно укрепил позиции моей госпожи. Но чтобы оградить ее от неприятностей, ее теперь постоянно сопровождали два охранника. Когда Антонина отправилась к персидской границе в качестве личного эмиссара Теодоры к Велизарию, ее сопровождал целый отряд гвардейцев. В чем состояло ее поручение, я вам расскажу в следующей главе.