"Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 3. Князь Велизарий." - читать интересную книгу автора (Грейвз Роберт)

ГЛАВА 10 Экспедиция в Карфаген

Юстиниан планировал великую экспедицию против вандалов — кочевников, чьей столицей был Карфаген в Северной Африке. Теодора настояла, чтобы командование было возложено на Велизария.

Кто же были эти вандалы, и что они делали в Африке? Я расскажу вам вкратце. Это были разные кланы германцев. Сначала они обитали на замерзших берегах Балтийского моря, это было в то время, когда Иисус жил среди евреев. Потом они стали мигрировать на юг к плодородным равнинам, окруженным Карпатским горами. Миграция происходила очень медленно. Там германцы увеличили количество людей с помощью союзов и браков с гуннами, давно занимавшими эту территорию. К тому времени, когда император Константин принял христианство в качестве государственной религии, германцам стало тесно в своем новом королевстве. Там оказалось мало для них пищи, а женщины у них были весьма фертильны. И им пришлось пересечь границы Римской империи со стороны Верхнего Дуная, где им выделили земли как своим союзникам. Они также выучили римские методы ведения войны. Спустя два поколения они снова пересекли Дунай и захватили Германию, начав жечь и грабить, а затем проследовали на север. Они подумывали о том, чтобы оккупировать Британию, которая в то время была покинута римским гарнизоном. Во французских портах было достаточно судов для транспортировки, но вандалы были слабыми моряками, и для них пересечь Ла-Манш было трудным морским путешествием. Тогда они оставили Британию на милость саксов-пиратов, вместо нее захватили Францию, а потом перешли в Испанию, где обосновались в южной части, они назвали свое королевство Андалузией. Спустя несколько лет их пригласил в Карфаген граф Бонифаций, римский губернатор Северной Африки. Бонифаций по ложному навету был обвинен в заговоре против императора, и ему были нужны союзники, чтобы спастись от позорной смерти. Ему пришлось предложить вандалам третью часть земель в окрестностях Карфагена в полную собственность, чтобы они ему помогли.

Пока вандалы находились в Испании, они научились матросскому ремеслу, хотя в Римской империи существовал закон, по которому карались смертью люди, научившие варваров искусству строить или управлять судами. Они пересекли море от одного из геркулесовых столпов, от Гибралтара в Испании, до другого, где находится Сеута в Марокко. Затем они отправились на восток по побережью. Отряд состоял из двухсот тысяч человек, но среди них было всего пятьдесят тысяч воинов, остальные были женщины, старики и дети. Почти все снялись с места и отправились в опасное путешествие. Эти вандалы считались христианами, но подобно другим германским племенам, они были еретиками и поддерживали учение ариан.[70] К сожалению, приходится рассматривать еще одну теорию сущности Бога-Сына.

Когда германцы были обращены в христианство Ульфилом, современником императора Константина, он перевел Священное Писание на готский, кроме Книги Царств. Он боялся, что эта книга может разжечь их милитаристские амбиции. Еретическое учение, арианство, было широко распространено и почти стало ортодоксальной точкой зрения церкви. Германцы приняли его, потому что оно казалась им простым и понятным. Оно стало их религией, подтверждающей их собственную концепцию святости.

Ариане считали, что Бог-Отец был гораздо выше человека и что нет связи между человеком и Богом-Отцом и даже Богом-Сыном, который знал Отца, и пока он жил на земле, был грешен, как простой человек. Ему были ведомы злоба, печаль, отчаяние, унижение. Все это было описано евангелистами. Тем не менее Бог-Сын, как считают ариане, является полубогом — не настоящим Богом, а нечто средним и не очень похожим на Бога-Отца. Бог-Отец существовал до существования мира и создал из праха человека. Германцы всегда верили в бога, обладавшего бесконечной властью и плохим характером, которого они называли Один. Он также имел своего последователя и полубога по имени Манн (на германском наречье это означает «человек»). И этот Манн проявился практически из ничего, поэтому они переменили веру, поставив одни имена вместо других, но не поменяли своих убеждений. Они согласились отказаться от жертвоприношений, потому что согласно новой вере, жертвоприношения были запрещены Богом со времен патриарха Авраама.[71] Но они продолжали вести кровопролитные войны. Так добрый Ульфилас не стал переводить Книгу Царств, но включил Книгу Иисуса, рассказывавшую о страшном побоище евреями всех язычников, которых они встречали в земле обетованной.[72]

Вандалам римская Африка казалась землей обетованной и напоминала прежний Ханаан с его виноградниками и полями пшеницы, плантациями фиговых деревьев и городами, окруженными стенами. Но когда они приблизились к Карфагену, граф Бонифаций весьма прохладно объяснил, что он ошибся: император, а иначе императрица-регент, снова ему доверяет, и ему больше не нужны вандалы-союзники. Им следует возвратиться в Андалузию, а он им заплатит за переход. Естественно, вандалы рассвирепели и отказались вернуться. Из союзников вандалы быстро превратились во врагов и разбили Бонифация во время сражения. Они заняли не одну треть земель вокруг Карфагена, а весь этот район, превратив жителей в собственных рабов.

Сам Карфаген подобно Риму, величайший город Западной империи, продержался против варваров несколько лет. Так произошло потому, что его снабжали провизией по морю, и он был основательно укреплен. Вандалы не смогли срыть его укрепления, хотя среди нападавших было много храбрецов. Защитники Карфагена были слабыми воинами, потому что многие столетия жили в мире. Кроме того, земли там были очень тучными, но зато физически людей подавляла постоянная жара. Они также были разделены учением Доната, в котором не обсуждалась суть Бога-Сына.[73] Нет, раскол выражался в разногласиях по поводу церковной дисциплины. Донатисты считали, что благословение священника, который живет неправедной жизнью или совершил такой отвратительный грех, как сожжение религиозной книги, по приказу светской власти, не было действительным, и никакой священный обряд, свершенный этим лицом, не считался действующим. Но ортодоксы придерживались мнения, что «жизненная вода, текущая из пасти мертвой собаки, как тогда выражались, все равно сможет очистить душу». Донатисты организовали отдельную секту и отделились от ортодоксальной церкви, чтобы сохранить чистоту веры. Вандалы заключили с донатистами союз, потому что им в то время было так удобно. Они говорили, что они тоже донатисты, проповедующие арианство.

Король вандалов, хромой Гейзерих, был рожден ортодоксальным христианином, но теперь стал поддерживать арианство и вскоре начал расправляться с людьми, проживавшими в Африке, и не проповедовал арианство.[74] Ему было все равно, кто они — донатисты, ортодоксы или еретики, он делал это с неистовством неофита. Наконец вся провинция Африки оказалась под его властью и, чтобы предупредить возможность восстания, он приказал срыть все укрепления во всех городах кроме Хиппо Региуса и Карфагена. Там он разместил сильные гарнизоны. Потом он увеличил флот и стал захватывать острова, среди которых оказалась Сардиния и Балеарские острова. Затем начались набеги на побережье Испании, Италии и даже Греции. Его основным «подвигом» считалось разграбление Рима. Там он оставался две недели и вывез огромные богатства — личные и государственные, включая золотые сокровища храма Соломона, которые Тит привез в Рим много столетий назад.[75] Он также забрал половину крыши храма Юпитера, изготовленной из прекрасной бронзы и покрытой золотом. Как я уже говорил, после нашествия Гейзериха дед Велизария отправился из Рима в Константинополь.

Восточные императоры в Константинополе имели в те дни в Риме единомышленников, император Запада не смог выдержать этих пиратских нападений. Из Константинополя в Карфаген была послана экспедиция с целью отомстить за нападение. Она состояла из ста тысяч человек, и ее переправили на судах. Это был весьма внушительный флот, который когда-либо плавал по Средиземному морю. Им легко удалось покорить вандалов. Гейзерих сделал вид, что полностью покорился главнокомандующему, получив от него срок в пять дней, чтобы «полностью подготовить город к сдаче», как тот изящно выразился. Гейзерих тайно собрал войска и на четвертую ночь послал суда с пушками, чтобы те поджигали императорские суда. За ними следовали вооруженные галеры.

Римлян жестоко перебили, потому что они перепугались пожара и не стали сопротивляться вооруженным вандалам. Осталось всего несколько полуразрушенных судов и несколько сотен солдат, которые вернулись в Константинополь. Это случилось за два поколения перед правлением Юстиниана.

С тех пор у Гейзериха было несколько преемников, он решил, что королевская власть будет переходить к самому старшему из его семьи. Это было сделано, чтобы предотвратить раздел королевства и ослабить центральную власть. Он хотел избежать бед, которые случаются, когда регент правит за малого государя. Таким образом, старший сын короля не мог наследовать после его смерти власть, если еще оставался в живых его дядя или даже дед. Править начинали старшие родственники. Гейзерих не подумал только об одном, что этот закон приносит больше пользы принцам-долгожителям, а не истинно умным и способным людям.

Когда началось правление Юстиниана, королем вандалов стал Хильдерих. Он подписал союзный договор с королем готов, правившим в Италии. К тому времени вся Западная часть империи — хотя номинально находилась под правлением Восточного императора в Константинополе, поскольку Рим перестал быть местопребыванием — была фактически в руках различных германских союзников. Они селились в самых урожайных районах и были все еретиками, проповедующими арианство. Хильдерих был в хороших отношениях с Восточным императором и продолжал посылать в Константинополь ежегодно дань, на которую согласился Гейдерих в соответствии с мирным договором. Он был старым человеком и почти не мог заниматься делами. Он был таким же подозрительным, как и сам Юстиниан. Вдова его предшественника еще была жива. Она была сестрой Теодориха, известного короля остготов,[76] и принесла в качестве приданого охрану, состоящую из шести тысяч готов-всадников, и земли в Лилибауме.[77] Хильдериха удалось уверить, что прежняя королева решила его убить и захватить Карфаген с готами. Он заключил ее в тюрьму, а потом удавил и расправился с шестью тысячами готов. Теодорих был в ярости и разорвал мир с вандалами, но не решился предпринять против них военную вылазку.

Юстиниан был другом Хильдериха, и они часто обменивались письмами и подарками. Хильдерих хорошо относился к Юстиниану, когда тот был в Риме, и остался незнатным заложником при дворе Теодориха. Юстиниан также ценил Хильдериха за его отношение к ортодоксальным католикам — прежние короли вандалов жестоко с ними расправлялись. Когда до Константинополя дошли вести, что Хильдериха сбросили с трона и его заточил в темницу его племянник Гейлимер, Юстиниан был вне себя. Он считал, что Гейлимеру необходимо дать урок, потому что он сам когда-то находился в положении Гейлимера, когда его дядюшка Юстин сильно постарел и в последние два года только номинально считался императором. Он правильно поступил, согласившись на титул регента, а не остался сувереном, ожидающим своего часа, а потому считал, что имеет полное право протестовать против действий Гейлимера. Гейлимеру было написано дипломатическое и сдержанное письмо. В нем говорилось, что если он освободит Хильдериха, вернет ему королевский титул, то Бог побеспокоится о нем, а Юстиниан станет его другом.

Гейлимер пытался оправдать заключение Хильдериха в тюрьму, выдвинув против него обвинение, что он тайно стал христианином и пожелал отдать свой трон Юстиниану. Он не стал отвечать на письмо, которое вручили ему послы, а лишь фыркнул. А Хильдерих был переведен в более ужасную темную камеру.

Юстиниан снова написал ему, это письмо было более жестким, обвиняя Гейлимера в том, что он силой захватил королевскую власть, и его накажет Бог, потому что насилие всегда плодит насилие. Он требовал, чтобы Хильдериха привезли в Константинополь, где бы он закончил свою жизнь в изгнании и комфорте, и угрожал в случае неповиновения объявить войну вандалам.

Гейлимер ответил, что Юстиниан не имеет права вмешиваться во внутреннюю политику африканского королевства и что Хильдерих был свергнут из-за предательства, что было одобрено Королевским Советом Вандалов в Карфагене. Прежде чем объявлять войну, Юстиниан должен вспомнить, что случилось с Восточным флотом, который в последний раз появился в Карфагене.

Юстиниан не согласился бы на такие легкие условия договора с королем Хосровом, если бы он не решил перевести часть военной силы с персидской границы, чтобы выступить против вандалов. Но когда он заговорил об этом со своими министрами, они стали возражать, убеждая его в том, что это очень опасное предприятие. Они были правы и Иоанн Каппадохиец в качестве командующего гвардейцами и начальника квартирмейстерской службы Императорских военных сил лично изложил их общее мнение. До Карфагена от Константинополя надо добираться сто сорок дней по суше. Чтобы переправить необходимые силы по морю, необходимо иметь огромное количество судов, а это может сильно подорвать государственную торговлю. Кроме того, сложно набрать войска для защиты границ на севере и востоке, император решил развязать ненужную войну на другом конце света. Даже если им удастся победить вандалов, стратегически неразумно оккупировать Северную Африку, коли не удастся контролировать Сицилию и Италию, а у Юстиниана не было шансов исправить это положение дел. Расходы на подобную экспедицию составят многих миллионов золотых монет. Иоанн Каппадохия также опасался, хотя он об этом промолчал, что Юстиниан, в поисках необходимых средств, станет внимательно проверять счета начальника квартирмейстерской службы в Военном Министерстве и найдет доказательства страшного мошенничества.

Ему думалось убедить Юстиниана отказаться от этого проекта, и все вздохнули с облегчением, в особенности чиновники из казначейства, которым в противном случае пришлось бы добывать деньги с помощью новых налогов. У генералов также стало легче на душе, потому что каждый из них побаивался, что ему придется возглавить экспедицию против вандалов.

Потом из Египта прибыл епископ и просил немедленную аудиенцию во дворце, потому что ему приснился удивительный сон. Юстиниан его ласково принял, и епископ рассказал, что сам Господь Бог присутствовал в его сне и приказал ему отправиться и отругать императора за нерешительность: «Если он предпримет войну, чтоб защитить честь моего Сына, о котором эти еретики — ариане смеют говорить, что он мне неравен, я возглавлю его войска во время сражения и сделаю его хозяином Африки».

Мне кажется, что подобные слова не были произнесены устами Божества, а были вложены в уста епископа африканскими ортодоксальными священниками, друзьями Хильдериха, которые поспешили убраться из Карфагена после того, как Гейлимер пришел к власти. Юстиниан всему поверил и заявил епископу, что он повинуется Божественному Провидению. Так ему пришлось обратиться к Велизарию, чья верность и смелость были еще раз доказаны во время мятежей. Он сказал ему в присутствии Теодоры:

— Счастливый патриций, мы доверяем вам честно захватить Карфаген!

Велизарий был предупрежден госпожой о том, что задумал Юстиниан, и ответил ему:

— Ваше величество, вы имеете в виду меня одного или еще дюжину командиров, которые обладают равно со мной полнотой власти? Если вы имеете в виду первое, то я отвечу вам верностью и благодарностью, если же второе — то всего лишь верностью и повиновением.

Юстиниан собирался было его отчитать, но в этот момент вмешалось Теодора, которая воскликнула:

— Не приставайте к императору с ненужными вопросами. Конечно, он имел в виду, что вы будете единственным командиром, разве я не права, дорогой Юстиниан? Нарсес, проследите, чтобы без проволочек был написан приказ и его подписал император.[78] В этом приказе почтенный Велизарий будет назначен вице-регентом императора. Большое расстояние между Константинополем и Карфагеном, к сожалению, не позволит императору давать полезные советы в неотложных случаях или ратифицировать высокие политические назначения и договора с необходимой для этого быстротой. Напиши, дорогой Нарсес: «Приказания Почтенного Велизария, Командующего Наших Армий на Востоке, должны во время этой экспедиции считаться нашими приказами».

Юстиниан только моргал глазами и шумно глотал, все было решено за него. Ему самому хотелось совместно командовать войсками. Конечно, ни один генерал не имел в случае единоличного командования никаких соперников и мог только себе приписать победу. Да и с военной точки зрения без единоначалия сложно управлять войсками, как это было доказано в Персии во время правления Анастасия, и Юстиниан подписал приказ.

Все это случилось осенью 532 года после Рождества Христова, спустя несколько месяцев после мятежей. Зима прошла в подготовке к походу. Госпожа радовалась, что экспедиция начнется весной будущего года, потому что она ждала дитя от Велизария к Новому году, и не собиралась оставаться дома, когда муж отправится на войну. Госпожа Антонина собиралась найти хорошую кормилицу и просить Теодору, чтобы она присматривала за ребенком. Так она и сделала, у них родилась дочь, которую они назвали Джоанинна. Император и императрица стали крестными, девочка была единственным ребенком, которого моя госпожа родила Велизарию. В конце концов, Джоанинна их сильно разочаровала.

Когда были объявлены подробности экспедиции, в Константинополе у многих стало тяжело на душе. Говорят, что городской губернатор сказал Иоанну Каппадохии во дворце:

— Боюсь, что нас ожидает несчастье, подобное тому, что пришлось вытерпеть нашим дедам от руки Гейзериха.

На что Иоанн Каппадохия весело возразил:

— Этого не может быть! В этой кампании мы потеряли не меньше ста тысяч человек, а сейчас я уговорил императора послать всего пятнадцать тысяч, и среди них почти все пехотинцы.

— Как вы считаете, у вандалов большая армия?

— Более ста тысяч, считая их союзников мавров.

Губернатор был поражен.

— Лучший из людей, как же Велизарий может рассчитывать на успех?

Иоанн Каппадохиец пожал плечами:

— Никто не мешает епископу стать Папой.

Эта фраза превратилась в пословицу.

Пехота, которая отправилась с Велизарием, была хорошо подготовлена. В основном шли изаурианские горцы. Велизарий приучил их к маршам на большие расстояния, приучил выкапывать себе укрепления, и кроме того, он учил их профессионально пользоваться оружием. Кавалерия составляла пять тысяч всадников, которые хорошо сражались в Дapace и при Евфрате. Их было шестьсот человек: к этому времени поправились тяжело раненные, среди них четыреста всадников гуннов-герулийцев, полторы тысячи кирасиров Велизария присоединились к кавалерии.

Остальные были фракийцы. Они служили вместе с Бутцем, но он остался на границе с Персией. Велизарий назначил командовать фракийцами Руфина и гунна-массагета по имени Эйган, сына Суника. Его Велизарию рекомендовал Суник, когда умирал на поле боя. Начальником командиров у Велизария был армянин-евнух Соломон. Евнухом он стал в результате несчастного случая, когда был крохотным ребенком. Он служил в армии всю жизнь.

Чтобы переправить эту армию в Карфаген, потребовался флот из пятиста транспортных судов.

Они собрали суда разного калибра, которые могли перевозить на себе от тридцати до пятиста тонн, их обслуживали тридцать тысяч матросов. В основном это были египтяне и греки из Малой Азии под командованием адмирала из Александрии. Кроме этого транспорта была еще флотилия из девяноста двух однопалубных галер, где гребцы были защищены от стрел в случае, если разгорится морское сражение. На каждой галере было двадцать гребцов из Константинополя, этим гребцам платили несколько выше обычного, потому что в случае необходимости они могли участвовать в сражении. Иоанн Каппадохия должен был собрать флот, два офицера были посланы на королевские пастбища во Фракию, чтобы собрать там три тысячи лошадей, чтобы они ждали армию в Геракле на северном побережье Мраморного моря, когда туда прибудет флот. Мы отправились в поход во время весеннего равноденствия. Велизарий и моя госпожа получили благословение от Юстиниана, Теодоры и патриарха Константинополя. Мы отплывали от императорских доков, расположенных недалеко от дворца, где Мраморное море сужается к Босфору. Там были широкие белые мраморные ступени и позолоченные государственные баржи, росли прекрасные деревья восточных пород. Неподалеку располагалась прелестная часовня, где хранились одежды Иисуса и его портрет, пожертвованный евангелистом Лукой. Над заливом стоит скульптурная группа быка в смертельной схватке со львом. Мы все почтительно поглядывали на эту группу, потому что Бык является символом римской армии, а Лев — армии Северной Африки. Госпожа Антонина сказала, усмехаясь, стоявшему рядом губернатору:

— Я могу поспорить с вами на пять тысяч к двум тысячам золотых, что Бык его победит. Лев не такой уж сильный, а Бык, хоть и небольшой, но полон желания победить.

Юстиниан для удачи поместил на наше флагманское судно молодого фракийца, которого только что крестили, а раньше он принадлежал к секте юномианов, которые отрицают, что Сын может быть Богом и оставаться вечным, потому что он когда-то был зачат и рожден девой Марией.[79] Рожденный, не может быть равен тому, кто был и есть вечно и наоборот. Произведенный на свет не станет отрицать сам акт зачатия и т. д. Поэтому в любом случае этот молодой человек был крещен, отрекся от своей ереси и стал крестным сыном Велизария и госпожи Антонины и получил новое имя Феодосия.

Он был удивительно красивым, другого такого я не видел, хотя мне довелось многих повидать на своем веку. Правда, не таким высоким и прекрасно сложенным, как Велизарий, но он был сильным и стройным с потрясающе подвижным лицом. Мне только не нравилось, что у него была слишком тонкая шея. Он был единственным человеком, с которым моя госпожа могла болтать о пустяках и смеяться над ними. Велизарий был хорошим оратором и весьма остроумным собеседником и обладал всеми качествами, которые ценились в мужчинах, не было на свете женщины, которая была бы также счастлива в семейной жизни, как моя госпожа. Он был подобен Солнцу, которое движется по Небесам и греет людей и дома. Но подобно Солнцу, его орбита не была полной — он не мог светить с севера. И это несовершенство был связано в его убеждениями, эту четверть орбиты занимали вера и незнание. Феодосий мог сиять и с севера, и свет его был легким, мне все это трудно объяснить словами.

Могу сказать только, что то, чего не хватало Велизарию, то Феодосий мог дать моей госпоже. Конечно, моя госпожа обожала Велизария и даже принимала его небольшие недостатки.

Мне кажется, что мужчина не может одновременно любить сразу двух женщин, говоря про себя: «Эту женщину я люблю сильнее». Но как вскоре поняла моя госпожа, и женщина может легко находиться в подобной ситуации — как в самой счастливой, так и в самой безутешной. В ее сердце умещалась любовь к двум мужчинам, но они не знали о существовании соперника. Лучший мужчина, моя госпожа никогда не сомневалась в том, что это Велизарий, хотя порой был не очень добр к ней, потому что он не подозревал о том, что с севера ее тоже обогревают лучи любви, и потому, что он страдал от желания замкнуть вокруг нее свой круг любви. Другой был полностью свободен от ревности или сильных и глубоких чувств, поэтому считал, что она относится к его «сопернику» так же легко, как она относится к нему самому. Его постоянный юмор, казалось, делал невозможным любые глубокие чувства абсурдными.

Легкомыслие Феодосия по контрасту с нравственностью и глубиной Велизария заставило мою госпожу Антонину соединять их вместе в своих мыслях. Мне придется рассказать подробно о том, что случилось, когда гунны-массагеты напились в Абидосе, или что произошло, когда мы приближались к Сицилии.

После того как фракийские кони оказались на борту в Перинтусе, мы продолжили путь по Мраморному морю и дошли до Геллеспонта и как-то вечером бросили якорь в Абидосе, собираясь отправиться в путь ранним утром. В тех местах много опасных течений и необходим хороший северо-восточный ветер, чтобы бороться с ними. Но на следующее утро ветра вообще не было, и нам пришлось ждать четыре дня, пока не подул нужный нам ветер. Солдатам позволили сойти на берег, и они там не знали чем заняться: в этом городе можно было только знакомиться с древностями, потом верхом проехать вдоль берега к Трое, а там спешиться и для удачи обежать вокруг гробницы Ахиллеса.

Гунны-массагеты привезли с собой что-то вроде закваски, которую они клали в кобылье молоко, чтобы там начался процесс брожения; смесь они помещали в коровий пузырь и сбивали ее плоской палочкой. В Перинтусе они купили много кобыльего молока и после соответствующей обработки оно превратилось в крепкий квас, или кумыс. Я из вежливости попробовал это пойло, мне оно не понравилось, хотя казалось, что ты отведал миндального молока. Но мне было противно, потому что молоко было кобылье. Каждому дороги только свои обычаи, как говорится — «Колючки для осла все равно, что для нас — нежнейший салат».

Велизарий никогда не слыхал о закваске и попытался принять меры предосторожности, чтобы солдаты ничего кроме кислого вина не пили, которое входило в их ежедневный рацион. Сухое вино давали солдатам, чтобы они смешивали его с водой, для очистки. Гунны устроили пьянку на берегу, во время которой один из гуннов посмел пошутить над двумя товарищами, когда те позабыли слова баллады, так они его тут же убили. Велизарий начал их судить, но солдаты ничуть не устыдились, что убили своего товарища, объясняя все тем, что были пьяны. Говорили, что выплатят деньги родственникам убитого. Велизарий считал, что убийство товарища во время войны преступление. Он спросил Эйгана, какому обидному и осмотрительному наказанию можно подвергнуть гуннов, и Эйган посоветовал ему посадить солдат на кол.

Двух гуннов посадили на кол на холмах Абидоса, их товарищи были возмущены подобной казнью. Они заявили, что были союзниками Рима, а не римлянами, и что согласно их собственным законам людей не казнили за убийство, совершенное в состоянии опьянения. Велизарий велел, чтобы они ему об этом сказали лично, и когда они это сделали, вместо того, чтобы извиниться, он сказал, что им давно пора перестать быть варварами и пересмотреть собственные законы. С его точки зрения пьянство только усугубляло вину и пока они у него служат, они должны подчиняться его законам. Он также заявил, что не собирается прощать никакие убийства, независимо от того, против кого они не совершены — солдат, пленных или гражданских лиц, если только совершившим этот акт удастся доказать, что их вынудили на подобный шаг.

— Наша армия должна вести борьбу чистыми руками.

Он забрал себе закваску, обещав вернуть, когда армия будет расквартирована в побежденном Карфагене.

Вечером во время ужина за столом царила тишина. Велизарий понимал, о чем думали солдаты. Он показал на холм и спросил:

— Скажите мне честно, что вы об этом думаете? Вы все…

Ответил Иоанн Армянин:

— Они это заслужили.

Руфин его поддержал, а Улиарий пробормотал:

— Если человек пьян, ему лучше не браться за оружие.

Феодосий спокойно сказал:

— Наверно, там был и третий?

Госпожа была единственной, кто понял его насмешку. Велизарий серьезно ему ответил:

— Нет, по свидетельству очевидцев больше никто не участвовал.

Госпожа взглянула на Феодосия и заметила:

— Если бы там был третий, твой крестный не дал бы ему глоток вина.

Феодосий открыто улыбнулся госпоже Антонине, и все промолчали. Между двумя людьми существует тесная связь, если они могут понять шутку, когда все остальные не имеют понятия, о чем речь. Феодосий имел в виду, что ему этот холм напоминал Голгофу, где распяли Христа, и что третья жертва вообще ни в чем не была виновата. Замечание госпожи Антонины по поводу вина напоминало о добром римском солдате, который протянул Иисусу на конце пики губку, чтобы тот смочил свои иссохшие губы.

Феодосий не стал слишком религиозным человеком, для него крещение было всего лишь данью общепринятой норме, так же как и для моей госпожи. Он всегда рассматривал все случившееся с практической точки зрения и немного посмеивался над многими вещами, что было свойственно вообще фракийцам, он безошибочно мог различить притворство и противоречивость даже у самых приличных людей, хотя никогда не осуждал их. Он стремился мыслить самостоятельно, не спорил в открытую с признанными авторитетами, но руководствовался лишь собственным мнением.

Теперь мне хочется рассказать вам о бутылях с водой, это случилось несколько недель спустя по дороге в Сицилию. Путешествие сильно затянулось, потому что их Абидоса нас подгонял сильный попутный ветер, который донес нас до Эгейского моря, до Лесбоса, но там он перестал дуть, и мы три недели огибали южный берег Греции. Кроме того, плыли соизмеряясь со скоростью самого медленного судна, потому что Велизарий не желал, чтобы кто-либо отставал или вырывался вперед, и прибыл в Карфаген раньше остальных судов и испортил внезапность прибытия. Он приказал покрасить главные паруса трех ведущих судов алыми полосами, чтобы все смогли их видеть днем. Ночью использовались кормовые огни. Суда по отношению к соседним судам должны были держаться на расстоянии кабельтова. Временами суда сталкивались. Раздавался хруст, проклятья и их приходилось растаскивать с помощью крючьев, но все держались вместе.

Потом ветер вообще перестал дуть, и Велизарий приказал всем высадиться в Метоне. Это был город на юго-западе Греции. Все солдаты высаживались в полном вооружении, и население города сильно перепугалось. Солдаты устали от путешествия, кони тоже устали. Но учения тем не менее проводились, пока не начал снова дуть ветер. В Метоне было очень жарко. Солдаты везли сухари из Константинополя в мешках, а они покрылись плесенью и провоняли. Велизарий стал получать свежий хлеб у местного населения согласно приказу императора, но пятьсот человек погибло от кишечных колик.

Велизарий расследовал дело с сухарями и доложил об этом Юстиниану. Сухарями снабжал армию Иоанн Каппадохия, так как он был начальником квартирмейстерской службы армии. Всем было известно, что свежий хлеб теряет в весе, после сушки двадцать процентов.

Иоанну Каппадохия платили на четверть больше денег за сухари, чем платили бы ему за свежий хлеб. Кроме того, ему также доплачивали деньги за дрова для сушки и выпечки хлеба. Но он приказал недопекать хлеб и он не становился легче на одну четвертую при сушке, а Иоанн брал все причитающееся ему деньгами. Он также прикарманивал деньги за топливо, хлеб сушили на печах, не успевших остыть после прогрева общественных бань. Юстиниан позже благодарил Велизария за его отчет и выговорил Иоанну Каппадохию, а тот, конечно, нашел козла отпущения среди подчиненных и освободился от подозрений в преднамеренном мошенничестве.

Но никого, даже Иоанна Каппадохию, было невозможно обвинить в том, что из-за жары испортилась вода, которую мы везли с собой в флягах. Из нашего последнего места стоянки — острова Занте. Наше путешествие из Занте через Адриатическое море в Сицилию продолжалось шестнадцать дней из-за штиля. Это было ужасное для нас время, потому что стояла середина июля, и погода была удушающей. Госпожа послала меня в Метоне закупить стеклянные банки, какие обычно используют для засолки оливок, и наполнить их пресной водой. Хранили мы их в трюме, закопав по горлышко в песок, я должен был их поливать для охлаждения морской водой. В результате только у нас осталась нормальная пресная вода. Велизарий был страшно этим смущен и продолжал есть одинаковую с солдатами пищу, пить ту же самую воду. Запасы сухого вина кончились, потому что путешествие затянулось, и это только усугубило беду.

Велизарий объяснил положение своим офицерам высших чинов и попросил у них совета. Он сказал, у него на судне недостаточно пресной воды, чтобы поделиться ею с экипажами остальных судов. Нельзя же делиться водой с двумя и тремя суднами, это было бы несправедливо по отношению к остальным! Наверно, самым благородным было бы последовать примеру Катона, который во время тяжелого марша в Африке отчитал солдата за то, что тот принес ему в шлеме воду, когда остальная армия страдала от жажды, и выплеснул драгоценную влагу на землю. Или взять пример царя евреев Давида, который когда-то сделал то же самое с водой, которую ему принесли из колодца Вифлеема.[80]

Офицеры Велизария были как бы сформированы по единому образцу. Они желали стать героями, были удивительно честными людьми и считали, что им не следует пользоваться услугами моей предусмотрительной госпожи, и предлагали вылить воду за борт! Госпожа Антонина сильно разгневалась. Она не собиралась пить тухлую воду, тем более они так старалась сохранить свежую воду! Кроме того, любой человек с нормальной головой мог последовать ее примеру. Феодосий вышел вперед с улыбкой и сказал:

— Крестная Антонина, если никто не решается стать первым и отведать хорошую воду, мне придется принести себя в жертву. Вот моя чаша. Могу ли я набрать вашей прекрасной воды? Я бы не стал обвинять моего крестного в отсутствии лояльности к императору, если он рискует заразиться дизентерией от дурной воды, когда успех экспедиции зависит от его отличного здоровья. Но я не желаю оставаться в обществе пяти неразумных дев, а хочу очутиться в обществе пяти мудрых дев в Святом Писании, когда пять неразумных дев забыли наполнить маслом свои светильники, не смогли услужить Полуночному Жениху, и требовали того же от мудрых дев.[81]

Воцарилась мертвая тишина, когда Феодосий наполнил чашу и выпил ее до дна. Потом он снова наполнил чашу и предложил ее Велизарию. Тот мгновение колебался, а потом сказал:

— Феодосий, ты прав. Сначала долг, а потом честь.

Он отхлебнул из чаши и передал ее Иоанну Армянину и Эйгану, которые тоже отпили из чаши. Так завязался еще один узелок между госпожой Антониной и Феодосием. Он защитил ее честь, рискуя собственной честью и спокойствием.

Мы стали на якорь в пустынном месте недалеко от вулкана Этна. Там была вода и можно было пасти коней, а у нас еще оставалось достаточно сухарей из Метоны. Их должно было нам хватить на несколько недель. Но Велизарий решил, что нам нужны свежие продукты — вино, масло и овощи. Он послал своего секретаря Прокопия из Цезарей на быстрой галере закупить все в Сиракузах и привезти продукты к нам в порт Катанию. Велизарий знал, что Юстиниан и готская королева-регентша Италии Амалазунта уже контактировали друг с другом.[82] Амалазунта была дочерью Теодориха, а ее юный сын Атальрих был в то время королем. Юстиниан и королева подписали договор, согласно которому Велизарий мог сделать закупки в Сицилии для армии, если они будут проходить по этому пути. Амалазунта с радостью подписала это соглашение, потому что ее положение было шатким, а дружба Юстиниана могла ей помочь его укрепить.

Губернатор Сиракуз выслал достаточное количество судов, чтобы помочь нам запастись провизией, и кроме того, он послал нам коней, чтобы заменить животных, погибших во время путешествия. У нас, к счастью, погибло не так много лошадей, потому что Велизарий приказал тренировать их на палубе.

Он приказал, чтобы их в стойлах приподняли веревкой за передние ноги так, чтобы они стояли на задних ногах. В этом положении кони перебирали ногами и тщетно пытались занять нормальное положение и поэтому из них выходила потом дурная жидкость. Прокопий привез из Сиракуз хорошие новости. Его друг, купец из Цезарей, торговавший в Палестине, только что получил груз из Карфагена. Он узнал, что там не подозревают о том, что к вандалам приближается враг, они недавно отослали лучшие силы под командованием Зазо, брата короля Гейлимера, подавлять волнения в Сардинии, которая принадлежала вандалам. Кроме того, были волнения против вандалов в Триполи, прибрежном районе между Карфагеном и Египтом, и туда пришлось послать флот.

Велизарий решил, что больше нельзя зря терять времени. Мы отплыли из Катании и прошли мимо небольших островов Корсика и Мальта. На Мальте апостол Павел потерпел кораблекрушение. Потом подул сильный восточный ветер и на следующее утро мы приблизились к ближайшему пункту африканского побережья. Это был пустынный выступ под названием Капудия, от которого до Карфагена было сто пятьдесят миль. Как только мы оказались на мелком месте, то сразу спустили паруса и бросили якоря. Велизарий созвал совещание офицеров на флагмане. — Что надо было решить — покинуть ли нам суда и маршировать вдоль берега, где нас станет защищать флот, или продолжать путешествие морем и высадиться на берег ближе к Карфагену.

Первым выступил египетский адмирал, потому что ему было прекрасно известно это побережье. Он заметил, что Карфаген находится в девяти днях пути вдоль побережья без единой гавани. Если флот будет двигаться параллельно пехоте и находиться вблизи к берегу, то что будет, если разразится внезапный шторм? Существовали две одинаково опасные альтернативы — или суда разобьются о берег, или же их отнесет далеко в море.

На побережье практически отсутствовала вода, и солнце испепеляло все своими лучами, и армии, в полном вооружении и неся с собой провиант, было очень трудно двигаться вперед. Египетский адмирал предложил, чтобы суда доставили армию к месту, расположенному недалеко от Карфагена, где было большое озеро — озеро Тунис, и там было удобнее всего высадиться на берег Руфин, поддержал адмирала и напомнил Велизарию, что вандалы легко могли собрать армию, превышающую наши войска в пять раз. Наша армия не может укрыться за стенами города во время остановок на ночь, потому что все укрепления были снесены, кроме Карфагена и Хиппо Региуса.

Все единогласно приняли план адмирала. Но если мы станем медленно продвигаться вдоль побережья, то наше нападение не будет внезапным. Велизарий пока не высказывался. Он опросил офицеров, правда ли, что их отряды отказались принять участие в сражении на море, в случае, если вандалы будут пытаться навязать нам подобное сражение.

Офицеры признали, что подобные разговоры велись, потому что матросы из Сиракуз на судах, которые везут продовольствие, рассказывали страшные байки о флоте вандалов. Что их суда могли перевозить полторы тысячи тонн груза, там было пять ярусов гребцов, и эти суда могли рассечь наш флот также легко, как нож проходит через сыр. Офицеры клялись, что сами они не боятся, и обещали постараться убедить солдат сражаться так же храбро на море, как и на земле.

Потом взял слово Велизарий:

— Друзья, надеюсь, что вы не станете расценивать мои слова, как приказание или фантазию, и что я решил высказаться последним, чтобы прекратить обсуждения и потребовать вашего повиновения. Нам теперь известны важнейшие проблемы, и если вы мне позволите, я их суммирую и объявлю мое решение. Но это не значит, что это будет окончательное решение. Если вы мне укажете на ошибки, я обязательно к ним внимательно прислушаюсь.

— Первое, кажется, что войска заранее нам сказали о своем нежелании сражаться с флотом вандалов, но они готовы храбро вести сражения на суше. Вам прекрасно известно, что нельзя заставить людей драться против их воли. Если они будут храбро сражаться на земле, то у нас не могут к ним быть претензии, потому что это сухопутные войска, а не моряки. Второе. Мне кажется, что эффект внезапности будет потерян, если мы высадимся здесь. Если мы пошлем вперед несколько быстрых галер, чтобы они изображали из себя египетских пиратов и чтобы захватывали все суда, которые нам встретятся, мы сможем сделать так, что на основной флот враг не обратит внимания. Также и на суше наши конные разведчики могут следовать впереди и пресекать любую информацию о том, что мы следуем к Карфагену. Замечание о том, что шторм может разбросать или вообще разрушить суда, следует также рассмотреть. Мне кажется, на случай шторма, гораздо безопаснее, если воины и кони будут в это время на берегу. Разве я не прав? С военной точки зрения хуже шторма затишье, которое даст вандалам время подготовиться. Карта показывает, чтобы достигнуть озеро Тунис, нам придется обогнуть мыс Бон, что расположен на длинном выступе с опасными скалами, а потом резко повернуть с северо-востока на юго-запад. Если бы с нами был знаменитый мешок ветров Одиссея, то мы могли бы освободить один из ветров, а затем другой. Или если бы все наши суда были галерами, то дела обстояли совершенно иначе. Но, думаю, что сейчас нам нельзя рисковать и ждать попутного ветра или наоборот затишья.

Я считаю, что нам необходимо сойти на сушу, а флот поплывет за нами не спеша до узкого места выступа, откуда всего пятьдесят миль до Карфагена сушей и сто пятьдесят миль, если следовать морем. Мы последуем до Карфагена прямо через холмы и вокруг озера, затем возьмем город в свои руки. Флоту придется быстро обогнуть выступ и присоединиться к нам, когда мы подадим соответствующий сигнал. Что касается городов, окруженных стенами, я подготовил пехоту и она может выкопать для нас окопы и траншеи. Они нас станут защищать лучше стен города. Кроме того, не будет никаких гражданских лиц в нашем лагере. Наши люди и кони должны привыкнуть к суше до начала сражения, и это они смогут сделать как раз за девять дней похода. Конечно, в каждом плане есть свои плюсы и минусы, но огромное преимущество вандалов в численности как раз предполагает положительные стороны предложенного мною плана. Не следует забывать, что римские жители Африки являются христианами, а вандалы Гейлимера считаются захватчиками, и кроме того, они исповедуют арианство. Если мы выполним все, что задумали, то на нашей стороне будет гражданское население и нам будет легко доставать воду и продовольствие.

Никто не мог спорить с планом Велизария. Мы высадились на сушу, кроме охраны из пяти лучников, оставленной на каждом судне, и команды судна.

Госпожа Антонина не захотела оставаться на флагманском судне — она была удивительно отважной женщиной.