"Когда сгущается тьма" - читать интересную книгу автора (Гриппандо Джеймс)ГЛАВА 2Адвокат по уголовным делам из Майами Джек Свайтек нового клиента себе не искал, тем более в образе бездомного бродяги. Хотя, что греха таить, многие из его прежних клиентов обитали в таких халупах, что даже самые пробивные и снисходительные агенты по продаже недвижимости посчитали бы их неприемлемыми. Потому что это были камеры смертников. Первую работу, полученную Джеком после окончания юридического факультета, предоставил ему «Институт свободы» — группа разного рода идеалистов, защищавших «худших из худших», каковое выражение служило неким эвфемизмом для обозначения самых отчаянных и испорченных сукиных сынов на свете. Из них только один оказался невиновным, но и того хватило, чтобы Джек не разочаровался в своей деятельности. Он проработал в этом институте четыре года. Однако прошло уже лет десять с тех пор, когда у него было последнее нашумевшее дело, и примерно столько же с того времени, как он защищал типов вроде Фэлкона. — Как ваше настоящее имя? — спросил Джек. Его клиент сидел на противоположном конце стола в привычной для глаз уголовного адвоката оранжевой тюремной робе. Висевшая под потолком флуоресцентная лампа заливала мертвенным желтым светом его морщинистое лицо. Спутанная масса редеющих на затылке волос цвета соли с перцем, чахлая, почти совсем седая бородка. На тыльной стороне левой руки виднелась воспаленная болячка, еще две такие же, но большего размера, красовались на лбу над правой кустистой бровью. Глаза, похожие на два черных омута, казались абсолютно пустыми. Этот парень напоминал Джеку Саддама Хусейна, когда тот выполз из своей подземной норы. — Меня зовут Фэлкон, — с запинкой сказал клиент. — Фэлкон — и все? Мужчина потер ладонью нос, большой и мясистый. — Просто Фэлкон. — Это как Шер или Мадонна, что ли? — Нет. Это как Фэлкон, болван. Джек в своем блокноте механически записал: «Фэлкон Болван». Разумеется, он знал настоящее имя своего подопечного. В его личном деле оно значилось как Пабло Гарсия. Простонало же было как-то завязать разговор со своим новым клиентом. Джек являлся судебным адвокатом, специализирующимся на уголовных делах, хотя готов был взяться за любое дело другого профиля, показавшееся ему любопытным. Следуя этому принципу, он отказывался отдел, не представлявших для него интереса; иначе говоря, любил свою работу, но больших денег она ему не приносила. Деньги никогда не были для него самоцелью, по причине чего Нейл Годерич, его прежний босс из «Института свободы», передал ему дело Фэлкона. В настоящее время Нейл Годерич был общественным защитником в округе Майами-Дейд. Фэлкон решительно отказался от общественного защитника — по его мнению, всякий, работающий на правительство, участвует в «заговоре» против него, — но при всем том отчаянно нуждался в адвокате. Газетные статьи, живописавшие в самых драматических тонах события на мосту, а также вовлечение в это происшествие дочери мэра обеспечили делу Фэлкона весьма высокий рейтинг и пристальное внимание публики. Поэтому, когда тот отверг услуги общественного защитника, Нейл передал его дело Джеку. Фэлкон остался доволен — хотя бы потому, что получал шанс поиздеваться над сыном бывшего губернатора Флориды. Джек тоже не расстраивался. Во-первых, он взял себе за правило два или три дела в год вести бесплатно, защищая тех, кто не способен заплатить адвокату, а во-вторых, до определенной степени был уверен, что старый приятель Нейл «кислого» дельца ему не подбросит. Однако теперь Джек начинал склоняться к противоположному мнению. — Сколько вам лет, Фэлкон? — Это указано в моем деле. — Не сомневаюсь. Но все-таки ответьте мне на этот вопрос, ладно? — А на сколько лет я, по-вашему, выгляжу? Джек некоторое время исследовал взглядом его лицо. — На сто пятьдесят семь. Плюс минус десять. — Мне пятьдесят два. — А вам не кажется, что в таком случае вы малость староваты для дочери мэра? — Мне нужен адвокат, а не любитель рассуждать. — Вы получили то, за что заплатили. — Иногда шутка или беззлобный намек развязывали языки подобным парням или по крайней мере позволяли немного расслабиться адвокату. У Фэлкона лицо было словно каменное. «Он уже лет десять как не улыбался», — подумал Джек. — Вы латинского происхождения, не так ли? — И что из того? — Просто интересуюсь, откуда вы родом? — Это не ваше чертово дело. Джек заглянул в папку. — Здесь сказано, что вы получили американское гражданство в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. И что вы уроженец Кубы. Моя мать тоже родом с Кубы. — Правда? Ну, значит, ваша мать была милым человеком. А вот ваш отец — сомнительно. Джек решил пропустить эту реплику мимо ушей. — Как вы сюда добрались? — Дырявый плот и отчаянное везение. А вы? — Ну, мне просто повезло. Я здесь родился. Где вы сейчас живете? — В Майами. — Где именно в Майами? — Есть такое местечко у Майами-ривер. Как раз перед мостом Твелфс-авеню. — Это дом или квартира? — Вообще-то это автомобиль. — Вы живете в автомобиле? — Да. То есть когда-то это был автомобиль. Но с тех пор с него сняли все, что только возможно, и он давно уже не ездит. Ни колес, ни мотора. Но крыша над головой осталась. — И кто является его владельцем? — Откуда мне знать? Объявляется иногда один старый пуэрториканец по имени Мэнни. Полагаю, что он-то и был его хозяином. Но что мне до этого? Я его не трогаю, он меня не трогает. Понимаете, о чем я? — Понимаю. У нас с отцом тоже была такая договоренность, когда я учился в средней школе… Позвольте мне задать вам один вопрос: сколько лет вы уже бомжуете? — Я не бомжую. Я же сказал вам, что живу в автомобиле. — О'кей. В таком случае сколько лет вы живете в автомобиле? — Лет пять, полагаю. Я перебрался в него, когда Клинтон еще был президентом. — А чем занимались до этого? — Был послом во Франции. Какого дьявола вы меня об этом спрашиваете? Разве это имеет отношение к делу? Джек отложил свой рабочий блокнот. — Скажите мне одну вещь, Фэлкон. Вы столько лет прожили на улице… Как получилось, что вы впервые попали в поле зрения закона, только взобравшись на мост и пригрозив самоубийством? — Просто я умный парень. И всегда держу нос по ветру. — Скажите, вы когда-либо общались с работниками благотворительных организаций вроде «Цитрус хелс нетуорк» или представителями клиники ментального здоровья в Джексоне? — Одна женщина по имени Ширли приходила меня навещать. Все хотела, чтобы я вернулся вместе с ней в госпиталь и прошел там курс лечения. — Ну, а вы? Пошли с ней? — Нет. — Ширли когда-нибудь говорила о вашем здоровье? — Она считала, у меня наблюдаются признаки паранойи, но при этом я хорошо компенсирован. — И что вы ей на это сказали? — Поблагодарил за заботу, мол, быть сумасшедшим, конечно, плохо, но приятно, что хорошо компенсирован — я имел в виду свой большой пенис. Джек пропустил ремарку мимо ушей. — Ну а в полицию вас забирали? Вы находились когда-нибудь в центре временного содержания или что-то в этом роде? — Хотите узнать, задерживался ли я на основании акта Бейкера? Джека не удивило, что бомж знал юридическую терминологию. Он и в самом деле был хорошо компенсирован — в психологическом плане. — Да, именно это меня и интересует. — Будь я сумасшедшим, меня посадили бы в «крыло А». «Крылом А» в тюрьме округа Майами-Дейд называли отделение для психически больных задержанных. — Никто и не говорит, что вы сумасшедший, — пожал плечами Джек. — Это вы все сумасшедшие. Ходите по улицам и делаете вид, будто таких, как я, не существует. Джек не стал распространяться на эту тему, но в своем блокноте записал: «Возможная анасогнозия», — использовав медицинский термин, который узнал и взял на вооружение, когда занимался делами со смертельным исходом. Термин означал неспособность человека осознать, что он болен. — Поговорим об этом позже, — сказал Джек. — А пока позвольте довести до вашего сведения следующее. Против вас выдвинут целый ряд обвинений: блокирование моста и хайвея, организация беспорядков, непристойное обнажение… — Надо же мне было пописать… — Возможно, вам следовало для этого спуститься с фонаря. Непредусмотрительно поступили. — Джек продолжил чтение списка его прегрешений: — Также вы оказали сопротивление при аресте, оскорбили офицера полиции… — Это что, шутка? Пауло обещал, что, когда я спущусь, мне позволят переговорить с дочерью мэра. Но не успели мои ноги коснуться земли, как на меня накинулись парни из СВАТа. Ясное дело, я стал сопротивляться… — Я просто читаю список обвинений. Не я их выдвинул. — Ну что за страна! Человек просто хотел спрыгнуть с моста… Почему это незаконно? — Возможно, если бы закон это позволял, то от желающих не было бы отбоя. Это как в случае с разрешением гомосексуальных браков. — Они выдвинули против меня все эти обвинения только потому, что я хотел поговорить с дочкой мэра. — А что, собственно, вы собирались ей сказать? — Это дело сугубо личное и касается только меня и ее. — Тут мне придется вас самую малость подкорректировать. Уж коли мне предстоит быть вашим адвокатом, давайте с самого начала проясним одну вещь. Вас и Алисию Мендоса ничего не связывает. Абсолютно ничего. Губы Фэлкона изогнулись в странной кривоватой усмешке, выражавшей мрачное удовлетворение. Джеку уже приходилось видеть нечто подобное — в камере смертников. — А вот тут вы ошибаетесь, — сказал Фэлкон. — Сильно ошибаетесь. Я знаю, что она хотела поговорить со мной. Очень хотела. — Откуда вам это известно? — Я видел стоявшую у полицейского автобуса женщину. Уверен, что это была Алисия. Я попросил ее прийти — и она пришла. Просто полицейские не позволили мне поговорить с ней. — Возможно, они считали это вашей навязчивой идеей и не хотели ее поощрять. — Я не собирался приставать к ней или как-либо досаждать. Просто хотел поговорить. — Возможно, мэр Мендоса не оценил по достоинству ту честь, которую вы собирались оказать его дочери. Как и большинство других людей. — Тогда почему против меня не выдвинули обвинений в приставании? — Потому что вы обратились к ней лишь однажды, такого рода обвинение было бы трудно доказать, и дело получило бы ненужные осложнения. Вы же предоставили правительству куда более легкие способы надолго упрятать вас за решетку. Помимо всего прочего, вас обвиняют и в хранении наркотических веществ. А это чистой воды уголовщина. — У меня не было при себе крэка. — Нет, был. Его нашли в кармане вашей куртки. — Я его туда не клал. — Ну ясное дело, — кивнул Джек. — Но отложим это до поры до времени. Сегодня утром нам нужно составить заявление о непризнании вины, которое не требует никаких объяснений. Судья выслушает мою версию случившегося, чтобы обсудить условия освобождения под залог. Я оспорю это положение, потом вдело, как водится, вмешается прокурор со своими обвинениями, и мы с ним немного поговорим на эту тему. Когда все скажут, что хотели, судья перестанет считать гипсовые виньетки на потолке и установит залог в десять тысяч долларов — обычная сумма при подобных делах. — Когда им это понадобится? — Понадобится что? — Ну, эти десять тысяч долларов? Джека удивил этот вопрос. — Как только они будут внесены, вас выпустят из тюрьмы. Или вы можете подписать долговое обязательство, тогда вам нужно будет выплатить наличными лишь десять процентов, то есть тысячу долларов, каковую сумму неподъемной никак не назовешь. При этом, конечно, вам придется подумать о дополнительном обеспечении. Все это, впрочем, чисто академические рассуждения, поскольку у вас, как я понимаю, нет и десяти центов, не говоря уже о… — Деньги — не проблема. У меня найдется десять тысяч баксов. — Что вы сказали? — Сказал, что никаких долговых обязательств подписывать не надо. Я в состоянии заплатить десять тысяч долларов. — Вы даже мне не можете заплатить, — ухмыльнулся Джек. — Я и вам могу заплатить, и залог внести. — Вы живете вброшенном автомобиле. Где вы возьмете такие деньги? Фэлкон протянул через стол руку и накрыл ладонью рабочий блокнот Джека. Ногти его были деформированы и лишены природной окраски — определенно клиент страдал микозом; воспаленная болячка на тыльной стороне руки источала беловатый гной. И Джек впервые за время разговора разглядел в холодных темных глазах Фэлкона некую искру — признак внутренней жизни. — Возьмите свой блокнот и пишите, — вполголоса произнес клиент. — Я расскажу вам, где их взять. |
||
|