"Аня из Зеленых Мезонинов" - читать интересную книгу автора (Монтгомери Люси Мод)

Глава 35 Зима в семинарии

Анина тоска по Авонлее прошла, чему во многом способствовало то, что каждую субботу и воскресенье она проводила дома. Пока еще держалась мягкая погода, все семинаристы, чьи семьи жили в Авонлее, каждую пятницу вечером отправлялись в Кармоди по новой железнодорожной ветке. Диана и еще несколько человек из авонлейской молодежи обычно встречали их на станции, и все вместе веселой гурьбой они пешком шли в Авонлею. Аня считала эту еженедельную вечернюю прогулку на чудесном бодрящем воздухе по дороге, ведущей через окрашенные осенью холмы к приветливо мигающим вдали огонькам Авонлеи, самым приятным и дорогим событием каждой недели.

Гилберт Блайт почти всегда сопровождал Руби Джиллис и нес ее сумку. Руби превратилась в очень красивую девушку, считавшую себя совершенно взрослой, какой она, впрочем, и была на самом деле. Она носила такие длинные юбки, какие только позволяла ей мать, и в городе делала высокую прическу, хотя, возвращаясь домой, все же была вынуждена заплетать косы. У нее были большие ярко-голубые глаза, яркий румянец и эффектная фигура с округлыми формами. Она много смеялась, была веселой и добродушной и всей душой предавалась радостям жизни.

— Никак не думала, что она из тех девушек, какие могут нравиться Гилберту, — шепнула Джейн Ане. Аня была того же мнения, но не сказала бы этого вслух даже ценой стипендии Авери. Она не могла не думать о том, как было бы приятно иметь такого друга, как Гилберт, с которым можно было бы шутить и болтать, обмениваться мыслями о прочитанных книжках, об учебе, о намеченных в жизни целях. У Гилберта были эти цели, она хорошо знала об этом. А Руби Джиллис не казалась тем человеком, с которым можно серьезно и с пользой обсуждать такие вопросы.

В Аниных мыслях о Гилберте не было никакой глупой сентиментальности. Думая о мальчиках, если она вообще о них думала, она видела в них только возможных хороших товарищей. Если бы они с Гилбертом были друзьями, ее ничуть не волновало бы, сколько еще друзей есть у него или кого он провожает домой. Она обладала особым даром привлекать к себе других, и подружек у нее было множество, но вместе с тем она смутно сознавала, что мужская дружба может также принести пользу, позволив ощутить всю полноту чувства товарищества, и сформировать более широкий взгляд на мир путем сравнения суждений и мнений. Не то чтобы Аня могла так ясно сформулировать свои чувства; она просто думала, что, если бы Гилберт когда-нибудь прошел вместе с ней со станции по широким полям и поросшим папоротниками тропинкам, они могли бы о многом весело и интересно поговорить: о новом мире, открывавшемся перед ними, о надеждах на будущее, о мечтах. Гилберт был умным юношей, со своим собственным взглядом на мир и решимостью получить от жизни то, что есть в ней наилучшего, и отдать ей взамен лучшую часть своего существа. Руби Джиллис признавалась Джейн Эндрюс, что не понимает и половины всех речей Гилберта Блайта. Он говорит совсем как Аня Ширли, когда у нее такой глубокомысленный вид, сама же она, Руби, не видит ничего приятного в том, чтобы думать о книжках и прочем в том же роде, если никто не заставляет. С Фрэнком Стокли гораздо веселее и интереснее, но зато он не такой красивый, как Гилберт, и она, право же, не может решить, кто из них ей больше нравится!

Тем временем в семинарии вокруг Ани постепенно сложился маленький кружок друзей, вдумчивых, с богатым воображением, честолюбивых, как она сама. С «румяной» Стеллой Мэйнард и «мечтательницей» Присиллой Грант она скоро близко познакомилась и подружилась, обнаружив, что бледная, с одухотворенным лицом Присилла обладает неисчерпаемой склонностью к шуткам, озорству и веселью, а живая, черноглазая Стелла лелеет в душе печальные мечты и фантазии, столь же эфирные и радужные, как Анины собственные.

После рождественских каникул семинаристы из Авонлеи перестали ездить домой по пятницам и серьезно взялись за работу. К этому времени все семинаристы уже тяготели к своему собственному, вполне определенному положению в студенческих рядах, а возникшие среди них группы обрели отчетливые и закрепившиеся особенности. Определенные факты стали единодушно признаны и приняты, так, например, все были согласны, что число оспаривающих золотую медаль сократилось до трех человек — Гилберта Блайта, Ани Ширли и Льюиса Уилсона; что же до стипендии Авери, здесь было больше сомнений, и возможных победителей насчитывалось шестеро. Бронзовая медаль по математике считалась фактически завоеванной смешным, толстым и маленьким деревенским юношей с выпуклым лбом и в залатанном пальто.

Руби Джиллис считалась в тот год самой красивой девушкой в семинарии. Среди студенток второго курса пальма первенства за красоту была отдана Стелле Мэйнард, при незначительном, но весьма критически настроенном меньшинстве, склонявшемся в пользу Ани Ширли. Этель Марр отличалась, как было признано всеми компетентными судьями, самой элегантной и модной прической, а Джейн Эндрюс, скромная, трудолюбивая, добросовестная Джейн, стяжала лавры в сфере домоводства. Даже Джози Пай добилась определенного превосходства в качестве самой злой на язык семинаристки. Так что можно было явно констатировать, что бывшие ученики мисс Стейси отличились и на более широкой арене академической жизни.

Аня трудилась усердно и систематично. Ее соперничество с Гилбертом было таким же напряженным, как в свое время в авонлейской школе, хотя на курсе об этом не было известно. Однако оно во многом утратило прежнюю ожесточенность. Теперь Аня больше не желала победить только ради того, чтобы нанести поражение Гилберту; скорее, она стремилась к этому ради гордого сознания честно одержанной победы над достойным противником. Победа стоила того, чтобы к ней стремиться, но теперь Аня уже не считала, что в случае поражения жизнь окажется невыносимой.

Несмотря на учебу, семинаристы находили время и возможности для развлечений. Много свободных часов Аня провела в Бичвуде, где по воскресеньям обычно обедала и ходила в церковь с мисс Барри. Последняя, как сама признавала, старела, но ее черные глаза не потускнели и на язык она осталась все так же остра. Впрочем, она никогда не оттачивала его об Аню, которая продолжала оставаться любимицей придирчивой старой дамы.

— Эта девочка Аня становится все лучше с каждым днем, — говорила она. — Я устаю от других девочек, они все так раздражающе и нескончаемо однообразны. А у Ани столько же красок, сколько цветов в радуге, и каждая из них кажется самой красивой, пока ею любуешься. Не думаю, что Аня такая же забавная, как в детстве, но ее невозможно не любить, а мне нравятся те, кого невозможно не любить. Это избавляет от множества хлопот в попытке заставить себя любить их.

А потом, прежде чем кто-либо это осознал, пришла весна. Там в деревне, в Авонлее, из-под сухих трав, все еще покрытых снегом, выглянули розовые перелески, а леса и долины окутала зеленая дымка молодой листвы. Но в Шарлоттауне усталые семинаристы думали и говорили только об экзаменах.

— Мне даже не верится, что учебный год почти кончился, — сказала Аня. — Прошлой осенью казалось, что еще много времени впереди — целая зима учебы. И вот на следующей неделе уже экзамены. Знаете, девочки, иногда мне кажется, что эти экзамены для меня самое главное в жизни, но, когда я смотрю на набухшие почки каштанов и легкую голубую дымку в конце каждой улицы, экзамены не кажутся мне такими уж важными.

Джейн, Руби и Джози, забежавшие на минутку к Ане, не разделяли ее взглядов. Для них приближающиеся экзамены неизменно оставались самым важным… гораздо важнее, чем почки на каштанах или майская дымка. Хорошо было рассуждать Ане, которая могла быть уверена, что уж лицензию-то она получит обязательно! Она могла позволить себе порой умалять значение экзаменов. Но когда от удачи зависит все ваше будущее — как искренне думали девочки, не совсем уверенные в своих знаниях, — вы не можете смотреть на этот вопрос философски.

— Я похудела на семь фунтов за последние две недели, — вздохнула Джейн. — И бесполезно говорить: "Не волнуйся!" Я даже хочу волноваться, это отчасти помогает… Когда волнуешься, кажется, что что-то делаешь. Было бы ужасно не получить лицензию, после того как всю зиму проучилась в семинарии и ввела родителей в такие расходы.

— Ну, мне-то все равно, — заметила Джози. — Если не получу лицензию в этом году, буду ходить в семинарию еще год. Мой отец может себе позволить учить меня и дальше. Аня, Фрэнк Стокли слышал, как профессор Тремен сказал, что Гилберт Блайт наверняка получит медаль и что стипендии Авери, скорее всего, добьется Эмили Клэй.

— Это может огорчить меня завтра, Джози, — засмеялась Аня. — Но сейчас я, честное слово, чувствую, что, пока фиалки цветут в долине у Зеленых Мезонинов, а маленькие папоротники поднимают головки вдоль Тропинки Влюбленных, для меня мало разницы, получу я стипендию Авери или нет. Я старалась изо всех сил и начинаю понимать, что означает выражение "радость борьбы". Самое прекрасное — бороться и победить, но немногим хуже — бороться и проиграть в благородной борьбе… Девочки, не говорите об экзаменах! Взгляните на этот свод бледно-зеленого неба над домами и вообразите, как оно, должно быть, чудесно выглядит над темно-пурпурными буковыми лесами за Авонлеей!

— Что ты наденешь на вручение дипломов, Джейн? — спросила Руби, глядя на дело с практической точки зрения.

Джейн и Джози одновременно поспешили с ответом, беседу отнесло и затянуло в водоворот моды. Но Аня, оперев локти о подоконник и прислонившись щекой к сцепленным кистям рук, с глазами полными мечты, не слушая разговора подружек, смотрела поверх городских крыш и шпилей в величественный свод закатного неба и сплетала свои мечты о будущем из золотой пряжи оптимизма юности. Все дали принадлежали ей вместе со всеми манящими радужными перспективами предстоящих лет — и каждый год вплетал еще одну заманчивую розу в неувядаемый венок.