"Ведьмы из Эсткарпа" - читать интересную книгу автора (Нортон Андре)

IV ГОРМСКИЕ СОБЫТИЯ

Тонкий столб дыма поднимался в воздух, время от времени в него врывались густые клубы, когда огонь добирался до чего-нибудь легко горящего. Саймон уздечкой остановил коня на подъеме, чтобы оглянуться на место очередного разгрома, учиненного карстенцам его небольшим, быстрым и решительным отрядом. Долго ли еще счастье будет оборачиваться к ним лицом, сказать было трудно. Но пока оно еще не оставляло их, и отряд вновь и вновь мчался вперед по равнинам, чтобы прикрыть исход угрюмых темноволосых людей, пробиравшихся к границе… То были и семьи, и вооруженные отряды со всем необходимым, попадались и одиночки, шатавшиеся от ран и усталости. Люди Древней Расы — те, кто уцелел, — уходили через открытую сокольниками границу в Эсткарп.

Мужчины, не связанные семьями и кланами, если у них были основания встречать карстенских рекрутов мечами, не торопились покидать горы, и маленький отряд, возглавляемый Саймоном и Корисом, все рос и рос. А потом его командиром стал Саймон — капитана гвардейцев вызвали на север, в Эсткарп, к своему полку.

Шла партизанская война, а ее Саймон изучал на другой земле, в другие времена, но действия отряда были удачными вдвойне: его воины знали свою землю, а те, кто противостоял им, — нет. И Трегарт понял, что следующие за ним неразговорчивые спокойные люди были странно сродни и самой земле, и ее зверям и птицам. Животные Карса не служили им, как прирученные птицы сокольникам, но временами случались странные совпадения: то стадо оленей затопчет следы всадников Саймона, то вороны предупредят о засевших в засаде карстенцах. И он слушал своих сержантов, верил им и советовался перед каждым боем.

Древняя Раса не любила войны, но с мечом и самострелом управлялась прекрасно. Этот народ не ранил врагов, обрекая на долгую смерть, — они убивали сразу, не склонные к жестокости, хотя время от времени им случалось натыкаться на останки тех, кого вырезали воины герцога.

Однажды, отъезжая от такого страшного места, побледневший, предельным усилием воли сдержав тошноту, Саймон был потрясен словами сурового парня, что был у него лейтенантом в этой вылазке:

— Они делают это не своей волей.

— Где бы ни приходилось мне натыкаться на подобные места, — возразил Саймон, — так обходились с людьми именно люди.

Бросив свою землю во внутренней части герцогства, лейтенант тридцать дней назад вырвался из Карстена, сохранив только жизнь. Он покачал головой:

— Ивьен — солдат, наемник. Война — его ремесло. Убивать так — значит сеять семена черной ненависти, что взойдут в будущем. А Ивьен — господин этой земли, он не станет рушить свои владения. Зачем ему брать на себя такое.

— Но мы видели подобное уже не однажды. Одна банда головорезов или даже две не смогли бы натворить всего этого.

— Верно. Поэтому я думаю, что мы бьемся теперь с одержимыми.

Одержимые! Саймону припомнилось значение этого старинного слова в его собственном мире — одержимые демонами. Впрочем, в это нетрудно было поверить, вспоминая все, что приходилось им видеть. Одержимые демонами… или же… Невольно вспомнилась дорога к Сулкарфорту. Одержимые демонами… или лишенные души! Вновь Колдер?

И с того времени, несмотря на глубокое отвращение, Саймон старался запомнить все, что случалось увидеть в подобных местах… впрочем, поймать творивших это за гнусным делом не удавалось. Ему хотелось бы посоветоваться с ведьмой, но она уехала на север с Бриантом в первом потоке беженцев.

Он потребовал информации от других летучих отрядов. И ночами то в одном, то в другом временном приюте пытался сложить головоломку воедино. Конкретных свидетельств не хватало. Но Саймон все же уверился, что кое-кто из карстенских командиров действовал не по-людски, что в армию герцога просочились чужаки.

Чужаки! Он так и не мог понять, откуда взялась в этом мире сложная техника. Беженцы дружно твердили, что странные устройства они получили из-за моря; столетия прошли с тех пор, как привезли их из-за морей сулкары, а Древняя Раса приспособила для отопления и освещения… Из-за моря получили и сокольники изумительные передатчики для своих соколов. Но и место, откуда пошла вся колдерская мерзость, тоже было за морем.

Обо всем, что сумел разузнать, он известил Эсткарп и попросил своего посланца вернуться с ответом от ведьм. И мог быть уверен теперь: пока в его отряде люди Древней Расы, чужакам в их ряды не проникнуть. Они были в родстве со своей землей и насквозь видели тех, что были им чужды.

В горах заметили еще трех поддельных соколов. Все они разбились о землю, и Саймон мог покопаться в обломках. Кто, откуда и зачем подсылал их сюда, так и осталось загадкой.

Ингвалд, его карстенский лейтенант, поглядев на оставленные за спиной следы разрушений, присоединился к нему.

— Основная группа с добычей уже на холме, капитан. В этот раз мы кое-что нашли и подожгли, чтобы замести следы, теперь они не догадаются, что и сколько попало к нам в руки! Есть и еда и четыре ящика со стрелками.

— Для летучего отряда слишком много, — Саймон, хмурясь, вернулся к насущным делам. — Похоже, что Ивьен хочет устроить базу в этих местах и снабжать отсюда свои отряды. Быть может, он собирается двинуть к границе крупные силы.

— Не понимаю, — медленно сказал Ингвалд. — Почему все это так внезапно свалилось на нас. Конечно, с береговым народом мы не родня… в конце концов это они загнали нас вглубь. Но десять поколений мы прожили бок о бок в мире, каждый занимался своим собственным делом и не лез к другому. Мы — старый народ, не склонный к войнам, и не давали им причин к нападению. Но сейчас, когда беда уже разразилась, ясно, что ее долго готовили.

— Конечно, готовили, но не Ивьен, — Саймон перевел коня на рысь. Конь Ингвалда взял тот же шаг, они теперь ехали бок о бок. — Мне нужен «язык», Ингвалд, один из тех, что оставляют за собой жуткие следы, вроде того, у развилки дорог…

В глубине глянувших на него темных глаз блеснул огонек:

— Если такой попадется, я доставлю его к тебе, капитан.

— Только живого, и чтобы еще говорил! — предостерег Саймон.

— И живого и разговаривать будет, — согласился офицер. — Нам тоже приходило в голову, что стоит порасспросить кого-нибудь из этих. Только попадаются не они, не те, кто повинен в этом. И я думаю, что делается это специально — для острастки.

— Непонятно еще и вот что, — Саймон снова размышлял вслух о насущной задаче. — Похоже, некто решил припугнуть нас жестокостью. И этот некто или, может быть, нечто не в силах понять, что таким образом можно добиться совершенно обратного, или… — и после минутной паузы он добавил: — не делают ли это, чтобы возбудить в нас ярость против Карстена и Ивьена, чтобы вся граница заполыхала, чтобы впутать сюда и Эсткарп, а потом ударить в другом месте?

— Быть может, верно и то и другое, — согласился Ингвалд. — Я знаю, капитан, ты ищешь чужаков в отрядах Карстена. Я слыхал, что случилось в Сулкарфорте, слыхал и о продаже людей в Горм. В своем отряде мы можем чувствовать себя в безопасности: никто не проникнет в наши ряды незамеченным… Мы знаем это и то, что ты не из нашего мира.

Саймон, вздрогнув, оглянулся, но Ингвалд невозмутимо улыбался ему.

— Да, иномирянин, сперва о тебе говорили… Потом мы узнали, что ты не из наших, но странным образом сродни нам. Нет, колдериту не легко проникнуть в наши ряды. И к сокольникам им не стоит даже соваться… Соколы не пропустят.

Саймон заинтересовался:

— Как так?

— Нелюдей птицы и звери распознают, пожалуй, даже быстрее, чем обладательницы Силы. А против подобных одержимых из Горма восстанут и птицы и звери. Так что соколы Гнезда служат своим хозяевам двойную службу и охраняют горы.

Но еще прежде, чем день начал клониться к вечеру, Саймон смог убедиться, что хваленая безопасность гор не прочнее птичьего крыла. Они как раз разбирались в том, что отбили у каравана, Саймон откладывал в сторону нужное для Гнезда, как вдруг раздался оклик часового, которому ответил сокольник. Обрадованный возможностью использовать его в качестве посыльного и не гонять никого из своих людей, Саймон поспешил навстречу.

Всадник вел себя необычно. Забрало птицеголового шлема оставалось опущенным, словно в бою. Но не только это насторожило Саймона. Его люди, подобравшись, окружили пришельца, и Саймон тоже ощутил в них подобное подозрение, переходящее в уверенность.

Не думая более, он бросился на молчаливого всадника и ухватился за его оружейный пояс. Сокол на высоком насесте даже не шевельнулся. Это было странно. Бросок Саймона застал сокольника врасплох. Он не успел потянуться к оружию, однако моментально отреагировал — навалился всем весом на Саймона, повалил его на землю и вцепился ему в горло обеими руками в кольчужных перчатках.

И мускулы и тело у него были словно из железа, из стали… Через несколько секунд Саймон понял, что решился на невероятное: с тем, что скрывалось под личиной сокольника, невозможно было справиться голыми руками. Но ему помогли — руки друзей оторвали от него осатаневшего бойца и пригвоздили к земле.

Потирая исцарапанное горло, Саймон встал на колени.

— Снимите шлем! — еле выдохнул он, и Ингвалд взялся за пряжки и наконец стащил с него шлем.

Все обступили державших поверженного, он все еще отчаянно сопротивлялся. Сокольники — кровная родня друг другу, в основном они рыжеволосы, и глаза у них желтовато-коричневого цвета, словно у их пернатых слуг. Внешне этот человек был похож на них, но никто, в том числе и Саймон, не сомневался, что перед ними не истинный житель этой горной страны.

— Свяжите понадежнее! — приказал Саймон. — Думаю, Ингвалд, нам наконец попался один из тех, кого мы долго искали. — Он подошел к лошади, на спине которой прибыл в лагерь этот лже-сокольник. На шкуре животного поблескивал пот, пена выступила возле удил — быть может, он просто загнал ее. Белки одичалых глаз поблескивали. Но когда Саймон потянулся за уздечкой, лошадь не попыталась вырваться, просто стояла, опустив голову, по пропотевшей шкуре ее волнами пробегала крупная дрожь.

Сокол сидел спокойно и крыльями не бил, и не шипел, отгоняя Саймона. Тот потянулся, схватил птицу с насеста и сразу же понял, что существо в его руках не было живым.

Не выпуская птицу из рук, он обернулся к своему лейтенанту:

— Ингвалд, пошли Латора и Карна в Гнездо, — он выбрал двух лучших разведчиков, — надо узнать, как далеко зашла ржа. Если там все в порядке, пусть предупредят их, а в качестве доказательства возьмут шлем нашего пленника. Похоже, шлем делали сами сокольники, но, — он нагнулся над связанным, молчаливо взиравшим на него полными нечеловеческой ненависти глазами, — я не верю, что этот из их числа.

— Почему бы не прихватить с собой и его, — спросил Карн, — или птицу?

— Запертую дверь надо взломать, чтобы войти. Этим типом прежде следует заняться самим.

— У водопада есть пещера, капитан, — заговорил Уолдис, юноша из домочадцев Ингвалда, сопровождавший своего господина в горы, — около входа можно поставить часового, о ней никто и не догадается.

— Хорошо, отведешь его туда, Ингвалд.

— А ты, капитан?

— Я хочу проследить, откуда он ехал. Может быть, из Гнезда… И чем скорее мы узнаем правду, тем лучше.

— Едва ли он из Гнезда, капитан. Если же он все-таки оттуда, то вряд ли ехал прямой дорогой. Теперь мы на запад от горного замка. А этот ехал по тропе от моря. Санту, — обратился он к одному из воинов, помогавших вязать пленника, — съезди туда, смени и пришли сюда Калуфа, он первым увидел лже-сокольника.

Саймон закинул седло на своего коня, добавил мешок с провизией, а сверху уложил в него поддельного сокола. Был ли он из числа этих летучих аппаратов, почти не отличимых от сокола, пока он еще не был уверен, но по крайней мере механическая птица была цела. Он заканчивал укладку, когда прибежал Калуф.

— Ты уверен, что он ехал с запада? — требовательно спросил Саймон.

— Я могу поклясться в этом на камне Энгиса, капитан. Люди-соколы не испытывают особой приязни к морю, хотя и служат иногда матросами у торговцев. Я не знал, что они патрулируют береговые утесы. Он проехал прямо между тех иззубренных скал, что торчат на пути к бухте, которую мы нанесли на карту пять дней назад, и двигался он уверенно, явно зная местность.

Саймон был более чем обеспокоен. Недавно обнаруженная бухта была для них лучиком надежды, через нее можно было установить надлежащую связь с севером. Подходы к ней не были усеяны отмелями и каменными рифами, как обычно на побережье, и Саймон хотел устроить там гавань для легких суденышек, чтобы облегчить дорогу беженцам и снабжение приграничных отрядов. И если о бухте знали враги, в этом следовало удостовериться немедленно.

Покинув поляну с Калуфом и еще одним воином, Саймон снова задумался, мысли его двоились. Он следил за окрестностями, не припуская ничего, что могло бы пригодиться немедленно для защиты и нападения, однако глубже, под этим поверхностным слоем, за мыслями о безопасности, еде, укрытии — словом, в глубине, за сиюминутным — скрывались иные глубокие думы.

Когда-то в тюрьме у него было время исследовать глубины в себе самом. И дорогу он выбрал тогда суровую, заморозившую его душу, что, впрочем, до сих пор его не беспокоило. Жизнь в бараках, воинская дружба — все это было лишь броней, скорлупой, не пропускавшей ничего вглубь.

Ему был знаком страх. Это чувство быстротечное, побуждавшее к действию. В Каре его привело что-то другое, но он справился с собой. Тогда, входя в ворота Петрониуса, он надеялся, что обретет себя, вновь станет цельным человеком. Пока это было не так. Ингвалд говорил о том, что демоны могут владеть человеком, только как быть, если человек сам не владеет собой?

Он был всегда в стороне, наблюдая за жизнью других. Чужак… Его люди прекрасно знали об этом. Быть может, и он сам просто один из разбросанных по этому миру осколков головоломки, куски которой не сходятся… Откуда здесь взяться машинам? Что есть Колдер? Ему казалось, он на пороге открытия, важного не для него одного, для Всех, чье дело он здесь защищает.

А потом сторонний наблюдатель, его второе пытливое «я» сразу исчезло, уступив место капитану летучего отряда, — Саймон заметил дерево, искривленное горными ветрами. На безлистной ветви его, черневшей в вечернем небе, раскачивался мрачный груз.

Он пришпорил коня и остановился у дерева, разглядывая три маленьких тела, раскрытые клювы, остекленевшие глаза, когтистые лапы с алыми путами и крошечными серебряными дисками. Три сокола висели на ветке, ожидая очередного путника на этой тропе.

— Зачем это? — спросил Калуф.

— Предупреждение или еще что-нибудь. — Спешившись, Саймон перебросил поводья спутнику. — Подождите здесь. Если я через некоторое время не вернусь, возвратитесь к Ингвалду и доложите. Меня не разыскивайте, мы не можем позволить себе терять людей безо всякой пользы.

Оба запротестовали, но Саймон резко приказал им оставаться и углубился в кусты. Там явно кто-то успел побывать, ветви были изломаны, на мху остались следы сапог, валялся обрывок соколиных пут. Он приближался к берегу, до него уже доносился шум прибоя, вне сомнения, из той самой бухты.

Саймон дважды проезжал по этой тропе и мог припомнить окрестность. К несчастью, в небольшом овражке, где он сейчас находился, негде было укрыться. С обеих сторон торчали столь же плешивые утесы. Придется забираться на один из них, пусть дорога станет дольше и труднее. Он полез вверх.

Словно тогда в пещеру Волта поднимался он теперь: ’углубление, выступ — рука, нога. Наконец на животе он подполз к краю скалы и заглянул вниз.

Саймон был готов увидеть все, что угодно: чистый песок без каких-либо людских следов, отряд из Карстена, парусный корабль на якоре. Но увидел он нечто совершенно иное, заставившее его вспомнить об иллюзиях Эсткарпа: стальной корабль вынырнул словно из тайников собственной памяти. Но внимательно приглядевшись к резким строгим обводам, он понял, что корабль отличается от кораблей его мира, как поддельный сокол от реального.

Судно явно было морским, хотя ни мачты, ни надстроек, даже каких-то признаков двигателя не было видно. Сверху корабль казался похожим на торпеду с двумя острыми концами. В плоской верхней палубе было отверстие, возле которого стояли трое мужчин. В отблесках света от серебристой палубы заметно было, что их головы покрыты птицеобразными шлемами сокольников, конечно, истинных птице-людей среди них не было.

И снова вечная загадка этой земли: торговые корабли в Сулкарфорте были обычными парусниками дотехнической цивилизации, этот же корабль мог явиться из будущего, из его же собственного мира. Как могут бок о бок сосуществовать цивилизации столь различного уровня? И за это несет ответственность Колдер? Чужак, пусть чужак, но он был где-то на самом пороге… догадаться… пенять…

И в тот самый миг бдительность оставила его. Только прочный шлем карстенской работы спас ему жизнь. Удар из ниоткуда потряс Саймона. Пахло мокрыми перьями, чем-то еще… полуослепленный, почти потеряв сознание, он попробовал встать и получил новый удар. На этот раз он заметил, как в море исчезает крылатый силуэт. Сокол, но истинный или ложный? Размышления его прервало поглотившее сознание черное облако.

Пульсирующая боль барабанным боем наполняла череп, отдаваясь в теле. Сперва у Саймона, неуверенно обретавшего свои чувства, хватило сил лишь на то, чтобы вынести ее. Тут он понял, что барабанная боль сотрясает его не только изнутри, но и снаружи. Его ложе ритмично подрагивало, словно он был внутри гигантского тамтама.

Он открыл глаза — вокруг было темно, попробовал шевельнуться — руки и лодыжки оказались связанными.

В общем, словно в гробу, — чувство бессилия было столь велико, что он едва не закричал. Поглощенный собственным поединком с неизвестным, он лишь через несколько минут понял, что это несчастье постигло не его одного.

Справа от него кто-то постанывал, левый сосед икал, а потом его вырвало, что добавило еще один запах к густому букету в помещении. Ободренный этими, впрочем, не слишком обнадеживающим звуками Саймон позвал:

— Кто здесь? Где мы… кто-нибудь знает?

Стоны резко оборвались, икавший же, то ли не мог обуздать себя, то ли был без сознания.

— Кто ты? — раздался слабый шепот справа.

— Я с гор, а ты? Это какая-нибудь из карстенских тюрем?

— Хотелось бы оказаться там, горец. Случалось мне валяться в карстенских застенках, и в пыточной бывал. Но лучше быть там, чем здесь.

Саймон лихорадочно перебирал в памяти события. Он был на вершине утеса, следил оттуда за бухтой. В ней стояло странное судно… Потом атака птицы, которая, безусловно, не была птицей. Все это делало возможным единственный ответ — он теперь в трюме этого неизвестного корабля.

— Значит, мы в руках скупщиков людей из Горма? — спросил он.

— Именно, горец. Тебя не было с нами, когда дьяволы из свиты Ивьена отдали нас колдеритам. Ты не из сокольников, которых грузили позже?

— Сокольники! Хоу, мужи племени Крылатых! — Саймон повысил голос, и он гулким эхом отозвался от невидимых стен. — Сколько вас здесь? Я из летучего отрада. Сколько вас?

— Трое, и Фалтьяра сюда принесли, но он уже окоченел, словно в смерти — не знаем, жив ли он еще.

— Фалтьяр! Страж Южных проходов! Как же он попал в плен… и вы тоже?

— Мы услыхали о бухте, где могут приставать к берегу корабли, а вестник из Эсткарпа просил нас подыскать такое место, чтобы посылать припасы морем. Поэтому Властелин Крылатых приказал нам разведать эту бухту. И по дороге нас оглушили соколы, не наши, которые бьются за нас, а потом мы очутились на берегу, без брони, без оружия, потом нас погрузили на этот корабль — таких судов я еще не видел. Это говорю я, Тандис, пять лет прослуживший у корабелыциков-сулкаров. Много портов повидал я, а кораблей — больше, чем можно насчитать за неделю, но подобного этому не встречал.

— Колдовством Колдера рожден этот корабль, — прошептал слабый голос справа от Саймона. — Когда их привели, откуда человеку знать время в такой темноте. День это или ночь, сегодня или завтра? Я попал в тюрьму Карса за то, что укрыл людей Древней Расы — женщину с ребенком, — когда их всех объявили вне закона. Потом всех молодых забрали из тюрьмы и отвезли в дельту на остров. Там нас обследовали…

— Кто? — нетерпеливо перебил Саймон. Этот человек, должно быть, видел одного из таинственных колдеритов, от него можно было хоть что-то узнать.

— Я не помню! — шепот соседа теперь был только слабым отзвуком настоящего голоса, и Саймон перегнулся в своих путах как можно дальше, чтобы хоть что-то расслышать. — У них есть какая-то магия, она раскручивает твою голову так, что из нее выплескиваются все мысли. Говорят, они — демоны великого холода из-за края земли, и я в это верю!

— А ты, сокольник, не видел тех, кто пленил вас?

— Видел, только пользы в том немного. Нас захватили люди из Карстена, не люди — огрызки: ни ума, ни речи, ничего — только железные руки и плечи. И на этих огрызках была уже вся наша сбруя, конечно, чтобы задурить головы нашим друзьям.

— Одного-то такого мы перехватили сами, — сообщил ему Саймон, — и быть может, человек-сокол, с него начнут разматывать этот клубок? — Он сказал и подумал, а нет ли в этих стенах ушей, что могут подслушать речи бессильных пленников. Но будь и так, эта весть могла разве что слегка смутить похитителей.

Внутри плавучей тюрьмы-трюма оказалось десять кар-стенцев, все были взяты из застенков и все за оскорбление или иное преступление против герцога. К ним следовало прибавить троих сокольников, захваченных в бухте. В основном пленники были без сознания или валялись в полубреду. У тех, кто мог припомнить хоть что-то, все воспоминания оканчивались доставкой на остров близ Карса или в бухту на берегу.

Саймон, впрочем, продолжал расспросы и выяснил общую черту, мало-помалу выявившуюся из предъявленных в Карее к узникам обвинений и характера собратьев по несчастью. Все это были люди энергичные, с некоторой военной подготовкой. Так, первый его собеседник, мелкий землевладелец из Карса, командовал подразделением местной милиции, а что касается сокольников, то это были братья монашеского воинского ордена, их основным занятием была война. Разница возрастов укладывалась лет в пятнадцать — от неполных двадцати до тех, кому перевалило за тридцать. Несмотря на грубое обхождение в темницах герцога, увечных здесь не было. Двое принадлежали к мелкому дворянству и учились. Они-то и были самыми младшими — обоих братьев люди Ивьена взяли за помощь юноше из древнего народа, целиком объявленного вне закона.

Из тех, кто был здесь, к Древней Расе не принадлежал никто, и все они дружно свидетельствовали, что во всех частях герцогства даже детей и женщин Древней Расы предавали смерти на месте.

И наконец один из молодых дворян, тронутый вниманием Саймона ко все еще недвижному брату, дал иномирянину задачку для размышлений.

— Стражник, избивший Гарнита, — да будут его вечно грызть за это Крысы Нора, — не велел нам приводить Ренстона. Мы были с ним побратимы с того дня, как надели мечи, а потому отнесли ему пищу и оружие, чтобы он попытался спастись бегством к границе. Но нас выследили и взяли, хотя троих мы положили бездыханными на месте с дырами в вонючих шкурах. И когда один из герцогских подонков хотел связать и Ренстона, ему сказали, что это бесполезно, за Древнюю Расу не платят — скупщики не берут их.

— Тогда эта скотина завизжала, что Ренстон молод и силен и его следует попытаться продать, а начальник сказал ему, что старый народ ломается, но не гнется, а потом зарубил Ренстона его же собственным мечом.

— Ломается, но не гнется, — задумчиво повторил Саймон.

— Когда-то это был единый народ с ведьмами Эсткарпа, — добавил дворянин, — быть может, дьяволам из Горма они не по вкусу.

— Вот еще что, — полушепотом выговорил мужчина, что лежал возле Саймона, — почему Ивьен так набросился на Древнюю Расу? Они оставили нас в покое, и мы к ним не лезли. А те из нас, кто знал их всегда, говорили, что ничего дурного в них нет, несмотря на странные обычаи и познания. Может, Ивьен делал это по приказу? А если так, то кто приказывает ему и почему? Не могло ли быть так, братья, что само их присутствие среди нас надежным щитом ограждало нас от козней Горма и всего зла, что кроется там. А теперь, когда их изгнали, придет Горм?

Глубокая мысль, и не противоречит догадкам Саймона. Он продолжал бы расспросы и далее, но за стонами и жалобами полуживых расслышал непонятное шипение. Густая вонь в камере могла возмутить любой желудок, и за ней он сразу не распознал неожиданную опасность — в небольшую металлическую коробку камеры потек газ.

Люди задыхались, кашляли, жадно втягивали воздух и вдруг обмякнув прекращали борьбу. Отчаянные усилия Саймона поддерживала только одна мысль: зачем неизвестным врагам запихивать четырнадцать человек в этот трюм лишь за тем, чтобы отравить насмерть. И потому один во всей компании несчастных Саймон не сопротивлялся газу — дышал потихоньку, смутно припоминая кресло дантистов в своем родном мире.

— …бур… бур… бур… — слова — и не слова, просто какие-то путаные звуки, издаваемые высоким голосом… но почему-то звучавшие повелительно. Саймон и не думал шевелиться. Сознание вернулось к нему, но врожденный инстинкт самосохранения удерживал на месте.

— …бур… бур… бур…

Голова тупо болела. Он знал, что теперь находится уже не на корабле. Ложе его больше не подрагивало, а двигалось. Одежды на нем не было вовсе, он уже начинал замерзать.

Говоривший удалялся, бормотание тоже. Но тон столь явно был приказом, что Саймон не шевельнулся, чтобы не выдать себя какому-нибудь молчаливому подчиненному.

Он специально дважды досчитал до ста, но не услышал ни звука.

Потом осмелился приоткрыть глаза и тут же зажмурился — в них ударил ослепительный свет. Понемногу зрение стало возвращаться к нему, пусть обзор и был ограниченным. Представшее глазам потрясло его не меньше, чем сам странный корабль.

Знакомство его с земными лабораториями было поверхностным, но такой набор трубок, бутылей, реторт на полках мог существовать лишь в заведениях подобного рода.

Он был здесь один? И зачем его доставили сюда? Понемногу, дюйм за дюймом, оглядывал он помещение. Лежал он явно выше уровня пола… на чем-то твердом… должно быть, на столе?

Он стал медленно поворачивать голову, необходима была крайняя осторожность. Теперь он видел кусок стены. Вертикальная линия в конце поля зрения могла означать дверь.

Это с одной стороны комнаты. А с другой. Еще раз повернув голову, он обнаружил новые чудеса. На столах лежало еще пять тел, столь же нагих, как и он сам. Все пятеро были мертвы или без сознания. Ему показалось, что справедливо последнее.

Но был там и еще кое-кто. Спиной к Саймону стояла худая высокая фигура, существо это склонилось над первым в ряду Лежащих. Тело его или ее, а может, это было оно, прикрывало серое одеяние, перетянутое на груди. На голове была шапочка из такого же материала. Со спины Саймону невозможно было даже представить лицо этого спокойно работавшего существа.

Над первым лежавшим нависала передвижная полка, от нее тянулись трубки, выходящие из разных сосудов. На концах трубок торчали иглы, теперь воткнутые в вены, на бессильной голове покоилась круглая металлическая шапочка. И со внезапно пронзившим тело ужасом Саймон понял, что присутствует при смерти этого человека, не телесной смерти, а такой, что сделает из него существо, подобное тем, что нападали на дороге в Сулкарфорт, которых он убивал в стенах крепости.

Решив не допустить, чтобы с ним самим произошло подобное, Саймон слегка пошевелил рукой и ногой, стопой и кистью, медленно и незаметно, надеясь лишь на то, что последнего в ряду не заметят. Он окоченел, но тело все-таки повиновалось ему.

Лаборант в сером закончил возиться с первым из лежавших и перешел ко второму. Саймон сел. Секунду—другую голова его кружилась, и он ухватился за стол, чтобы не упасть, молитвенно благодарный, что тот не выдал его скрипом при этом движении.

Сложная работа явно поглощала все внимание существа. Почувствовав, что стол может накрениться под ним, Саймон спустил ноги, осмелившись вздохнуть лишь тогда, когда твердо встал на холодный гладкий пол.

Он поглядел на ближайшего соседа, надеясь, что он тоже может встать, но мальчик — он был юн — бессильно лежал с закрытыми глазами, лишь необычно медленно вздымалась и опадала его грудная клетка.

Саймон шагнул от стола к стеллажу. Только там могло оказаться что-нибудь, чем можно воспользоваться в качестве оружия. Бежать из этой комнаты, пока он еще не сообразил что к чему, даже если он сумеет добраться до двери, было рискованно. А еще — он был не в силах забыть, что подобное бегство будет стоить жизни пятерым… и если бы только жизни.

Он выбрал оружие — бутыль, до половины наполненную чем-то желтым. Она была похожа на стеклянную, но оказалась тяжелее. Тонкое горлышко над пузатым туловом служило хорошей рукоятью, и Саймон неслышно двинулся вперед, к столу, где работало это существо.

Босые ноги бесшумно ступали по гладкому полу, и, наконец, он оказался за спиной ничего не подозревавшего работника. Саймон яростно взметнул бутыль и обрушил ее на затылок в серой шапочке.

Существо беззвучно повалилось вперед, потянув за собой металлическую шапочку с проводниками, которую колдерит как раз собирался одеть на голову беспомощной жертвы. Саймон успел сзади схватить упавшего за горло, но потом заметил, что вмятина на затылке уже наполняется темной кровью. Он сбросил тело вперед головой и повернул на спину, желая рассмотреть первого несомненного колдерита, попавшего к нему в руки.

Правда оказалась много проще того, что накручивало его воображение. Это был человек… По крайней мере ничего неожиданного в лице его для Саймона не было. Плоское лицо, широкие скулы, нос почти без переносицы — подбородок был скошен и слишком мал для такого лба. Но на глаз в нем не было ничего чуждого человеку, ничего демонического, что бы там ни таилось под куполом черепа.

Саймон отыскал застежки на сером одеянии и стянул его с лежавшего. Прикасаться к серой шапке и ее содержимому было неприятно, но он заставил себя взять и ее. В другом конце комнаты в водостоке текла вода, он бросил в него головной убор, чтобы отмыть кровь. Под верхним одеянием на человеке был облегающий костюм без застежек — по крайней мере Саймон не смог их найти, а потому был вынужден обойтись только верхней одеждой.

Для тех двоих, кого этот лаборант уже подсоединил к стеллажам с приборами, Саймон уже ничего не мог сделать — аппаратура была слишком сложна для него. По одному он обошел лежавших, попытался их поднять и понял, что это невозможно. Они казались глубоко одурманенными, и теперь он еще менее понимал, почему ему удалось избегнуть общей с ними судьбы, если и они попали сюда с того же корабля.

Разочарованный Саймон отправился к двери. Она была закрыта, ни ручки, ни замка; методом проб и ошибок он убедился, что она сдвигается в стену направо. Выглянув из двери, он увидел перед собой коридор. Стены, потолок и пол его были покрыты тем же монотонным серым материалом. В коридоре никого не было. Поблизости виднелись несколько дверей, он устремился к ближайшей.

Едва приоткрыв ее с той же осторожностью, с какой, придя в себя, делал первые движения, он увидел перед собой целый склад людей, которых колдериты доставили на Горм, если это был и в самом деле Горм. Рядами было разложено около двадцати тел, некоторые еще были одетыми. Никто не подавал признаков сознания, хотя Саймон поспешно оглядел всех. Можно было надеяться спасти тех, что в лаборатории. Рассчитывая на это, он перетащил троих в комнату, где лежали их товарищи по несчастью.

В последний раз оглядев лабораторию в поисках оружия, Саймон наткнулся на ящик с хирургическими ножами и выбрал самый длинный. Вспоров одежду на убитом, он раздел его догола и уложил на один из столов так, чтобы разбитый затылок не было видно от двери. Если бы он знал, как запирается дверь, то, конечно, покрепче запер бы ее.

Заткнув нож за пояс украденного балахона, Саймон отмыл шапку и брезгливо натянул ее, мокрую, на голову. Вне сомнения, среди веществ, что находились в различных горшках, бутылях и трубах, таились сотни видов разнообразного смертоносного зелья. Но как их определить? Какое-то время придется положиться лишь на собственные кулаки и прихваченный нож.

Саймон вернулся в коридор, плотно закрыв за собою дверь.

Сколько же времени не хватятся убитого? Может быть, за его работой следили и вот-вот явятся с проверкой или же есть еще достаточный запас времени.

Две двери в коридоре не поддались его усилиям. Но там, где коридор оканчивался тупиком, дверь оказалась полуоткрытой, он скользнул внутрь и попал, должно быть, в жилую комнату.

Мебель была строгой, сугубо функциональной, но кресла и коробчатая кровать оказались удобнее, чем на первый взгляд. Рядом была парта или стол.

Его охватило изумление, разум никак не хотел признать, что и эта лаборатория, и Эсткарп, и Гнездо, и Каре с его кривыми улочками находятся на одной планете. Лаборатория была из будущего, все остальное — из прошлого.

Открыть отделение парты он не сумел, сверху на ней были какие-то углубления, в которые можно было вставить палец. Озадаченный, он сел.

В стенах здесь тоже были какие-то шкафчики с такими же замками, они тоже были закрыты. Упрямо выпятив челюсть, он уже подумывал использовать длинный нож-отмычку.

А потом обернулся и вдруг прислонился спиной к стене этой почти пустой комнаты, где не было ничего, кроме грубой мебели. Из самого воздуха, казалось, возник этот голос, говоривший на языке, понять который было невозможно, — он не понимал ни единого слова, но тон говорящего не оставлял сомнений в том, что от него ждут ответа.

Значит, за ним следили? Либо просто подслушивали через какую-то систему всеобщего оповещения. Зная, что в комнате он один, Саймон вслушивался в звуки речи, не понимая ни слова, стараясь по интонации угадать смысл. Сообщение повторилось. Саймон был уверен, что узнал несколько звуков. Не означало ли это, что его засекли?

И как скоро говорящий вышлет сюда разведку, может быть, немедленно, раз ответа не последовало? Ясно, после такого предупреждения следует скрыться, но куда? Саймон вновь вышел в коридор.

Раз в этом торце двери нет, быть может, следует поискать выход в другой стороне коридора, минуя прочие двери. Но и там была все та же ровная серая поверхность. Вдруг словно решив, что перед ним одно из наваждений Эсткарпа, Саймон провел рукой по стене — никаких отверстий, или же они были кем-то заделаны с непостижимым для глаза искусством, и теперь его уверенность в том, что колдериты, кем или чем бы они ни оказались, совершенно иные, чем ведьмы Эсткарпа, только окрепла. Их жизнь основана на владении внешним, а не на внутренней Силе, как у ведьм.

Многое из техники его собственного мира люди Эсткарпа сочли бы за колдовство. А потому изо всех гвардейцев этой страны лишь Саймон мог осмыслить и в какой-то мере понять, что кроется в Горме, лишь он был готов к встрече с творцами машин — ему труднее было примириться с появлением флота из щепочек.

Он обошел весь коридор, ощупав его стены, — ничто не указывало на выход. Но, возможно, дверь на лестницу найдется в одной из комнат? Удача и так уже слишком баловала его.

Снова над головой прозвенела команда на странном языке, в голосе чувствовалось явное раздражение. Ощутив опасность, Саймон замер на месте, почти ожидая, что его вдруг поглотит какая-нибудь ловушка или с потолка обрушится ловчая сеть. И тут он обнаружил выход, пусть и не там, где искал. На другой стороне коридора часть стенки поползла вбок, открывая за собой освещенное пространство. Вытащив из-за пояса нож, Саймон приготовился отразить атаку.

Но тишину вновь прервал лай бестелесного голоса — должно быть, хозяева не подозревали еще истинного положения дел. Или же, если его могли видеть в серой одежде, то решили, что он просто свихнулся; наверно, ему приказывали отозваться.

Решив, что лучше уж придерживаться выбранной роли до конца, Саймон приблизился к открывшейся двери, стараясь двигаться уверенней, не крадучись. Он едва не потерял голову от страха, когда дверь следом за ним затворилась и он оказался в какой-то кабинке. Прикоснувшись к одной из стен, он почувствовал мелкую дрожь и понял, что находится в лифте, — это позволило несколько придти его в себя. Все более и более крепла в нем уверенность, что в Колдере цивилизация развивалась по тем же законам, что и в его собственном мире. И подниматься или опускаться на лифте — пусть за дверью тебя ждут враги — было для него куда привычнее, чем видеть, как утонув в дыму, за считанные секунды друг превратился в уродливого незнакомца.

Но пусть лифт — вещь привычная, Саймон не испытывал облегчения, его по-прежнему трясло. Пусть из рук колдеритов выходили нормальные вещи, даже сам воздух казался здесь чужим. И не просто чужим — ведь неизвестное не всегда опасно, — а враждебным и ему и всему людскому роду. Или нет, успел он решить за быстролетное путешествие навстречу судьбе, именно чуждым — не человеческим даже, а Девы Эсткарпа, пусть ведьмы, но люди, с какими бы силами они ни водились.

Шум в стене затих. Саймон отступил в сторону, не зная, где откроется дверь. Его уверенность в том, что дверь непременно откроется, немедленно подтвердилась.

На этот раз снаружи послышались звуки, смутный далекий говор. Он осторожно вышел в небольшой альков перед комнатой, и опять перед ним оказалось привычное место… Большая карта закрывала стену. Протяженная береговая линия была вдавлена, горы выступали над ней. Там и сям на карте поблескивали крошечные разноцветные огоньки. У побережья, возле исчезнувшей крепости сулкаров и в бухте Горма они были густо-фиолетовыми, на равнинах Эсткарпа — желтыми, в Карстене — зелеными, а Ализоне — красными.

Под картой во всю ее длину простирался стол, на котором с промежутками были расставлены машины, время от времени позвякивавшие или мигавшие сигнальными огоньками. И между каждыми двумя такими машинами, спиной к нему, поглощенные своей работой, сидели существа в серых облачениях и шапочках.

Чуть в стороне был второй стол, точнее большая доска, у которой находилось еще трое колдеритов. На голове сидевшего в центре была металлическая шапка, от которой расходилась паутина проводов и кабелей. Лицо его было бесстрастным, глаза закрыты. Но он не спал: время от времени быстрыми движениями пальцев он нажимал на кнопки, двигал переключателями на панели перед собой. И за секунды, пока все еще оставалось спокойным, Саймон убедился, что явно находится на каком-то центральном посту управления.

Отрывистые как лай слова донеслись теперь до него не из воздуха, а от человека, сидевшего слева. Он глядел на Саймона, плоское лицо его с гипертрофированным лбом и скулами сперва выражало нетерпение, которое не сразу сменило удивление.

Саймон рванулся вперед. До конца стола добежать он не мог, но сидевшие у машин были в поле его досягаемости. Ребром ладони он обрушил на одного из сидевших могучий удар, способный сокрушить позвоночник, но только лишил свою жертву сознания. Прикрываясь обмякшим телом, как щитом, Саймон пятился к другой двери, надеясь выйти через нее.

К его удивлению, мужчина, заметивший его первым, не делал никаких попыток преградить ему дорогу. Он просто медленно и раздельно повторял на языке туземцев континента:

— Возвращайся в свое подразделение, возвращайся в свое подразделение…

Но Саймон бочком, по-крабьи продвигался к дверям, и сосед его пленника обратил к нему удивленное лицо, а потом перевел взгляд на своих коллег. Удивление на их лицах было не меньшим, их начальник недоуменно поднялся на ноги. Было ясно, что от Саймона они ждали только мгновенного и полного повиновения.

— Возвращайся в свое подразделение, немедленно.

Саймон расхохотался. Это вызвало потрясающую реакцию. Все колдериты, за исключением человека в шапке, не обращавшего внимания ни на что, повскакивали на ноги. Те, что находились у центрального стола, явно ожидали распоряжений от двоих в дальнем конце комнаты. И Саймон подумал, что если бы он орал в агонии, их реакция была бы гораздо более спокойной — такой реакции на свои приказы они не ожидали.

Тот, кто только что приказывал Саймону, уронил руку на плечо сидевшего с покрытой головой человека, легко встряхнул его, в движении чувствовалась явная тревога. Вырванный из своего непонятного забытья, человек в шапке открыл глаза и огляделся, сперва нетерпеливо, а потом и изумленно. Словно прицеливаясь, он глядел на Саймона.

А потом последовала не физическая атака, а скорее удар невидимой силы, непонятной для иномирянина природы. Удар, сокрушительная сила которого бездыханным вмяла Саймона в стену. Тело, которым он прикрывался, скользнуло на пол из внезапно отяжелевших рук, даже дыхание вырывалось из его груди с трудом, не само собой, но усилием воли и духа. Если он не шевельнется, то просто умрет под этой давящей рукой. Но опыт соприкосновений с Силой Эсткарпа обострил его ум. Он подумал, что оружие, которым его приковали к стене, порождено не телом, а разумом, и отбиваться можно только мыслью.

Такие силы в Эсткарпе он знавал только вприглядку и никогда не учился владению ими. Но собрав всю силу воли, на которую только был способен, Саймон решил поднять руку… Она пошла вверх так медленно, что он уже было подумал, что проиграл.

Уперевшись теперь одной ладонью в стену, к которой приковывала его сила, Саймон поднял за ней другую, напряжением всех мышц и ума оторвался прочь и шагнул. Неужели на плоском лице под шапкой отразилось удивление?

То, что Саймон сделал потом, не было вызвано голосом рассудка. И не по своей воле пальцы его правой руки начертили в воздухе некий знак на уровне сердца, отделяющий его от обладателя чуждой силы.

Знак этот он видел трижды. И чертила его рука Девы Эсткарпа, очертания его тогда лишь вспыхивали.

Теперь знак горел, брызгая искрами и Саймон почувствовал, что может шевельнуться, давление на него ослабело. Он ринулся к двери в поисках спасения там, в неизвестном.

Он мог надеяться только мгновение…

Перед ним стояли вооруженные люди. Ошибки не могло быть: глаза их, едва он выскочил в коридор, сказали ему, что, лишь убив этих рабов Колдера, мог он обрести свободу.

Они приближались безмолвно, угрожало само их молчание. Саймон быстро принял решение и ринулся навстречу. Метнувшись вправо, он ударил в лодыжку ближайшего у стенки так, чтобы упав он прикрыл Саймона сзади.

Неожиданно помог гладкий пол, инерция удара унесла их обоих назад, за спины остальных. Глубоко вонзив нож между ребер, Саймон почувствовал, как лезвие слабо полоснуло по его собственной коже. Кашляя кровью, охранник покатился по полу. Саймон вырвал самострел из-за пояса.

Он успел выстрелить вовремя, и предназначавшийся ему меч вонзился в лежащее тело. Драгоценной секундой Саймон воспользовался, чтобы прицелиться в третьего и последнего из всех.

Добавив к своему вооружению еще два самострела, он отправился дальше. К счастью, дверь из этого зала не была потайной, он заканчивался каменной лестницей, которая вилась вверх меж каменных стен, резко контрастирующих с гладкими стенами виденных им комнат.

Босые ноги ощущали под собой шероховатую поверхность камня. Поднявшись повыше, он попал в коридор, похожий на те, что были в замке Эсткарпа. Сколь бы конструктивистской ни казалась сердцевина крепости, оболочка ее была сродни твердыням этой планеты.

Дважды Саймону приходилось прятаться, когда отряды переделанных колдеритами местных жителей проходили мимо него. Их шаг был мерен, закоулков они не обыскивали; догадаться, обычный ли это патруль или объявлена тревога, было невозможно.

В коридорах всюду было светло, времени в них как бы не существовало, и Саймон не знал — день теперь или ночь и сколько времени он пробыл в крепости колдеритов. Но его мучили голод и жажда, да и холод легко проникал под тонкое одеяние. Привыкшему к обуви, нелегко было идти босиком.

Если бы только у него был план этого лабиринта помещений, из которого надо было бежать! Горм это? Или таинственный город Иль, который колдериты основали на берегу? Или он в каком-нибудь потайном укрытии захватчиков? Впрочем, можно было не сомневаться, что это важный опорный пункт.

Необходимо было отыскать временное укрытие и еду, поэтому он решил осмотреть верхний этаж. Все здесь было не так, как внизу. И резные деревянные сундуки, и кресла, и столы — все было местной работы. Кое-где еще оставались следы спешки, комнату либо покидали торопясь, либо торопливо обыскивали, теперь все было покрыто пылью, ее давно никто не посещал.

В одной из таких комнат Саймон обнаружил подходящую одежду, но не нашел, увы, ни кольчуги, ни оружия, кроме тех, что сняты с убитых. Он был страшно голоден и уже начинал подумывать, не спуститься ли вниз.

Впрочем, собираясь спускаться, Саймон тем не менее поднимался по всем лестницам и пандусам, что попадались ему на пути. И всюду в искусственном свете были наглухо забитые окна, и чем дальше отходил он от гнезда колдеритов, тем слабее становился свет.

Узкая последняя лестница оказалась и самой нужной. Не сводя с нее взгляда, не отводя прицела самострела, Саймон поднялся к двери. Она легко распахнулась под его рукой, и в проеме он увидел плоскую крышу. Над частью ее был возведен легкий навес, под которым стояли — теперь Саймон уже не удивлялся — тупоносые, с откинутыми назад острыми крыльями летательные аппараты. Правда, ни один из них не мог бы поднять более пары пассажиров. Теперь прояснилась и тайна падения Сулкарфорта — у колдеритов мог оказаться целый флот таких самолетов.

И теперь Саймон мог воспользоваться одним из них, если не представится другой возможности бежать. Впрочем, как и куда бежать? Пытаясь отыскать взглядом какую-либо охрану вокруг импровизированного ангара, Саймон подобрался к краю крыши, чтобы высмотреть какой-нибудь ориентир.

На мгновение ему показалось, что Сулкарфорт неизвестным образом восстал из руин, и он вновь на его стенах. Под ним простиралась гавань, на якорях стояли корабли, ряды домов окаймляли улицы, ведущие к причалам и воде. Но этот город отличался от города торговцев — он был больше. И если Сулкарфорт изобиловал складами и амбарами, то здесь же, наоборот, было больше жилых домов.

Судя по солнцу, было около полудня, но на улицах не было заметно никаких признаков жизни, ни одни из домов не казался обитаемым. Признаков полного запустения, распада, которые можно было бы ожидать в полностью заброшенном городе, тоже не было заметно.

Дома здесь напоминали и Карстен и Эсткарп, таинственный Иль отпадал — колдериты строили его сами. Все свидетельствовало, что он был теперь в Горме, быть может, в Сиппаре, самом центре раковой опухоли, куда так и не смогли пробиться силы Эсткарпа.

Если город внизу и в самом деле был столь безжизненным, то нетрудно добраться до гавани и найти там себе какую-нибудь лодку, на которой можно плыть до берегов Восточного континента. Увы, дом, на крыше которого он стоял, был надежно отгорожен от внешнего мира; крыша, возможно, и была единственным выходом из этого здания, а потому следовало оглядеться.

Башня, на верху которой он стоял, явно была самой высокой в городе. В этой крепости, должно быть, и гнездилась семья Кориса. Если бы капитан был сейчас с ним, гадать не пришлось бы. С трех сторон Саймон видел крыши соседних домов, далеко отстоявших от стен, к которым подходили улицы.

Саймон нерешительно подошел к временному ангару с самолетами. Доверить свою жизнь машине, которой не умеешь управлять, было бы самоубийством. Но следовало осмотреть хотя бы одну из них. Саймон осмелел — ведь ему почти и не пытались пока противодействовать. Но он все-таки позаботился, чтобы неприятных сюрпризов не было. Забитый в петли замка нож надежно закрыл дверь, ее можно было только выломать.

Он вернулся к ближайшему аэроплану. Повинуясь его руке, он выкатился на открытое место, значит, не был тяжел и легко управлялся. Подняв панель на тупом носу, он заглянул в мотор, не похожий на те, что были знакомы ему, впрочем, он не был ни инженером, ни механиком. Зато знал, что засевшие внизу хозяева прекрасно умеют летать на них… Суметь бы только справиться с управлением!

Прежде чем углубиться в дальнейшее рассмотрение, Саймон побывал у оставшихся четырех аппаратов и рукояткой одного из самострелов разбил двигатели. Если придется лететь, следует хотя бы обезопасить себя в воздухе.

И когда он поднял свой импровизированный молоток в последний раз, враг нанес ему новый удар… Не дрогнула дверь, на лестнице не загремели шаги — нет, его снова охватила та же безмолвная сила. На этот раз его не пытались обездвижить, его гнали куда-то. Чтобы удержаться, Саймон ухватился за самолет с разбитым мотором, но лишь протащил его вместе с собою, он чувствовал, что не может остановиться.

Гнали его не к двери. В легком отчаянии Саймон понял, что колдериты не готовят ему новых мучений в нижних этажах, а добиваются быстрой смерти — при падении с крыши.

Он сопротивлялся изо всех сил, ступая за шагом шаг; каждому движению предшествовала полная отчаянной борьбы пауза. Он вновь попробовал начертить в воздухе спасший его внизу знак. Это не помогло. Может быть, потому, что врага во плоти перед ним не было.

Он мог замедлить свое движение, отсрочить неизбежный конец на секунды, минуты. Попытка двинуться к двери не удалась, он предпринял ее было в надежде, что враг примет его действия за попытку сдаться. И теперь Саймон знал, что им нужна только его смерть. Собственно говоря, командуй он здесь, он и сам поступил бы точно так же.

Оставался самолет, на который он только что надеялся. Да теперь ничего другого ему и не оставалось! Легкая машина пока все-таки отделяла его от края крыши, к которому толкал его умственный натиск.

Шансов уцелеть у него почти не было, но выбирать не приходилось. Подчинившись давлению, Саймон сделал сразу два шага в эту сторону, второй торопливо — якобы силы его уже были на исходе, с третьим шагом рука его легла на борт кабины пилота. Отчаянным усилием, изнемогая в этой странной борьбе, он перевалился внутрь кабины.

Под действием всей той де силы, он забился в дальний угол, легкий воздушный корабль пошатнулся. Он внимательно уставился на то, что было, по-видимому, приборной панелью. Перед узкой щелью торчал переключатель — больше там нечего было двигать. И с мольбой к Всевышнему, не к Силе Эсткарпа Саймон протянул отяжелевшую руку и сдвинул переключатель на панели.

С детской надеждой он все же ожидал, что крылья поднимут его в воздух, но машина, набирая скорость, покатила прямо вперед. Когда нос аппарата перевесился над краем, самолет кувырнулся вперед. И Саймон полетел вниз, но не сам по себе, как хотел того неведомый мучитель, а в кабине аэроплана.

А потом за какой-то миг он сумел понять, что падает не вертикально, а под углом. Отчаянно дернув за переключатель, он сдвинул его вверх, оставив на половине прорези.

А потом был удар и чернота, без звука, света и ощущений…

Из темноты его вывела задумчивая янтарно-красная искорка, к ней присоединился слабый повторяющийся звук… — тиканье часов, капающая вода. И наконец, запах. Он-то и привел Саймона в сознание. Сладковатая, густая, тошнотворная вонь проникала в его ноздри и горло, запах разложения и смерти.

Оказалось, что он сидит; света хватало, чтобы разглядеть поддерживающие его в этом положении обломки. Но преследовавшее его на крыше давление исчезло, он мог теперь думать, двигаться, конечно, если целы руки и ноги.

Аварию он перенес почти без повреждений, за исключением нескольких болезненных синяков. Должно быть, конструкция аэроплана смягчила удар. Красный глазок, что светил ему во тьме, оказался огоньком переключателя. Капало где-то под панелью.

Запах был повсюду, вокруг. Саймон пошевелился и напрягшись толкнул в борт. Заскрежетав металлом о металл, дверца отворилась. Он с трудом выполз из своей клетки. Над головой зияла дыра, обрамленная расщепленными краями досок. Пока он стоял, уставившись вверх, одна из них оторвалась и рухнула на уже разбитую машину. Должно быть, аппарат упал на крышу одного из соседних зданий и проломил ее. Так что и жизнь и конечности он сохранил в целости лишь благодаря какому-то капризу судьбы.

Уже вечерело, видно, он пробыл без сознания достаточно долго. Голод и жажда никуда не делись, надо было отыскать питье и еду.

Но почему же враги еще не явились сюда. С той самой высокой крыши любой бы заметил место его неудачного приземления. Или же… А если они не знали о его попытке воспользоваться самолетом… А если они следили за ним лишь при умственном контакте. Тогда они должны считать, что он прыгнул через парапет и что падение закончилось полной потерей сознания, которую нетрудно было счесть смертью. А если это правда, значит, он свободен, пусть и в стенах Сиппара!

Оставалось прежде найти питье и пищу, а потом понять, где он, в какой части города.

Саймон обнаружил дверь на лестницу, выходившую, как он надеялся, на улицу. Застоявшийся воздух здесь был густо насыщен знакомым запахом тлена. Он уже догадался, откуда взялся запах, и заколебался — уж очень не хотелось идти мимо его источника.

Но дверь была только одна, и приходилось спускаться, здесь окна не были закупорены и на каждой площадке бледнели пятна света. Попадались и двери, но Саймон не открывал их, ему казалось, что этот отвратительный запах сильнее возле дверей.

Еще один пролет вниз, и перед ним оказался зал, заканчивающийся широким порталом, эта дверь наверняка вела на улицу. Здесь Саймон осмелился оглядеться и в каморке отыскал наконец каменные сухари — обычный хлеб воина Эсткарпа — и банку еще не испортившегося под плотной крышкой варенья. Прогнившие остатки прочих припасов свидетельствовали, что за едой сюда не заглядывали уже давно. Из трубки в раковину потекла вода, и Саймон сперва напился и лишь потом с волчьим аппетитом набросился на еду.

Есть было трудно, несмотря на голод, — вонь липла и к пище. И хотя Саймон побывал пока лишь в одном доме вне цитадели, все давало основание считать, что за исключением сердцевины крепости Сиппар был городом мертвых. Колдериты безжалостно расправились с теми из покоренных, в ком не нуждались. И не просто убили, а бросили всех непогребенными в собственных домах. Чтобы предостеречь горсточку уцелевших от сопротивления? Или просто потому, что им была безразлична участь этих людей. Похоже, наиболее вероятным было последнее, и странное чувство родства с плосколицыми захватчиками навсегда покинуло его сердце именно в этот момент.

Весь хлеб, который удалось найти, Саймон прихватил с собой, еще взял бутыль с водой. Как ни странно, ведущая на улицу дверь оказалась заложенной изнутри. Быть может, жители этого дома заперлись и перебили друг друга? А может, их просто заставили умереть, как заставили его бросаться с крыши.

Улица была по-прежнему безлюдной, как он заметил еще с крыши. Но Саймон все-таки жался поближе к стенке, вглядывался в любой затененный вход, в боковые улочки на перекрестках. Все двери были закрыты, вокруг не было ни малейшего движения, и он шел вперед, в порт.

Он уже понял, что все двери окажутся заложенными изнутри, а в домах будут лишь мертвецы. Когда постигла их смерть?.. Сразу, как только колдериты явились в Горм, чтобы поддержать амбиции Орны и ее сына? Или, может быть, через годы после бегства Кориса в Эсткарп, когда остров оказался отрезанным ото всех людей? Впрочем, знать, как именно произошло все это, было важно разве что для историка. Теперь это — город мертвых… Мертвых телом — здесь и мертвых духом — там, в цитадели. Только колдериты, быть может, по-своему мертвые, поддерживали в нем иллюзию жизни.

По дороге Саймон запоминал улицы и дома. Горм теперь можно освободить, лишь разрушив гнездо в центре, — он был уверен в этом. Но ему показалось, что колдериты все же допустили ошибку, оставив эту безжизненную пустошь вокруг. Если только где-нибудь в эти стены не были встроены тайные устройства и сторожевые приборы, проникнуть в город с берега не составляло труда.

Впрочем, не следовало забывать рассказы Кориса о разведчиках, которых Эсткарп годами засылал на остров, да и собственный опыт капитана, наткнувшегося на таинственную преграду. Столкнувшись уже с оружием Колдера, Саймон не сомневался в ее существовании. Лишь он один смог вырваться из их логова и этих серых залов, с его крыши… Колдериты не пытались преследовать его, оставалось надеяться, что, по их мнению, с ним покончено.

Но все-таки, пустынный город едва ли был заброшен и за ним не следили. И поэтому он пробирался к причалам, по-прежнему крадучись. В порту еще были корабли — измочаленные бурями, выброшенные на берег. Гниющие снасти были спутаны, борта побиты и поломаны, иные суда полузатонули — только верхние палубы их выступали еще над водой. Все они уже многие месяцы, а скорее и годы не выходили в море!

Саймон поглядел на синеющие за бухтой земли. Если этот мертвый город и вправду Сиппар, а сомневаться в этом не приходилось, значит, перед ним рукой протянулась та полоска земли, на которой захватчики построили Иль… Рука эта заканчивалась пальцем, а когтем на нем был Сулкарфорт. Раз твердыня торговцев пала, было весьма вероятно, что весь полуостров уже принадлежит колдеритам.

Если бы только ему удалось найти пригодную лодчонку, Саймон взял бы тогда курс на восток, путь этот был более длинным — вдоль стенки бухты-бутылки к устью реки Эс… в Эсткарп. И его все мучило сознание того, что время теперь работает не на него.

Легкое суденышко удалось отыскать в ангаре. Моряком Саймон никогда не был, но все-таки постарался убедиться, что лодка не затонет на полпути. Подождав до полной темноты, он спустил ее на воду и взялся за весла… Морщась от причиняемой синяками боли, он старательно выгребал между гниющими корпусами кораблей Гормского флота.

И лишь когда они остались далеко позади, он буквально лбом врезался в щит, охранявший колдеритов. Не слыша и не видя ничего, Саймон свалился на дно лодки, прижав руки к ушам и зажмурив глаза, чтобы хоть как-то оградиться от безмолвного звука и невидимого света вдруг брызнувших из какого-то уголка его собственного сознания. Он уже успел подумать, что познал всю мощь колдеритов, но эта новая битва в мозгу была еще отчаяннее.

Минуту ли, день ли, год ли провел Саймон в этом облаке? Ошеломленный и оглушенный, он так и не понял этого. Он лежал на дне лодки, парус лениво шевелил ветерок. Горм остался позади, темный и мертвый, освещенный луной.

Еще до рассвета Саймона подобрал береговой патруль из Эса, к тому времени он уже пришел в себя, хотя последнее испытание, похоже, оставило на разуме его такие же синяки, как и падение с крыши на теле. Меняя коней на станциях, он поспешил в столицу Эсткарпа.

Там, в крепости, в той же самой зале, где впервые увидел Хранительницу, Саймон доложил военному совету о всех своих приключениях в Горме, обо всем, что узнал он о колдеритах. Перед ним сидели офицеры гвардии и все те же бесстрастные девы. Он говорил, но все время искал взглядом среди них ту, единственную, но не находил.

А когда он закончил и ответил на немногие вопросы и стиснувший зубы Корис с каменным лицом выслушал его слова о городе мертвых, Хранительница движением руки поманила к себе одну из дев.

— А теперь, Саймон Трегарт, возьми ее за руки и думай о человеке в шапке, вспоминай все, и его лицо и одежду, — приказала она.

Хотя в этом, на его взгляд, не было ни малейшего смысла, Саймон повиновался, внутренне усмехнувшись. — Ну кто ослушается дев Эсткарпа?

И он взял ведьму за прохладные сухие ладони и постарался представить серое одеяние, странное лицо, верхняя часть которого не соответствовала нижней, металлическую шапку и выражение силы на этом лице, и оторопь от его неожиданного сопротивления, а потом руки ее скользнули вниз, и Хранительница сказала:

— Сестра, ты видела? Ты можешь придать форму?

— Я видела, — ответила дева. — И тому, что видела, могу придать форму. Саймон отразил его Силой в этом поединке двух воль, и впечатление останется надолго. Хотя, — она глянула на ладони, шевеля пальцами, словно разминая их перед делом, — сможем ли мы использовать подобный прибор. Уж лучше бы в нем текла кровь.

Объяснений не последовало, задавать вопросы не дали возможности… Когда совет закончился, Корис подошел к нему и проводил в казарму. Оказавшись снова в той же комнате, где он жил перед отправлением в Сулкарфорт, Саймон твердо спросил капитана:

— А где госпожа? — Это было ужасно — не знать ее имени, не сметь назвать его; эта странность ведьм все больше раздражала Саймона. Но Корис все прекрасно понял.

— Проверяет приграничные посты.

— Она вне опасности?

Корис пожал плечами:

— Ну кто из нас в безопасности, Саймон? Только знай, Девы-властительницы не рискуют по пустякам. Они хранят в себе Силу и власть. — Он подошел в западному окну, его лицо осветилось, глазами он словно бы искал нечто далекое за простиравшейся перед ним равниной. — Значит, Горм умер, — тяжко упали его слова.

Саймон сбросил сапоги и растянулся на постели. Он устал насквозь, до каждого мускула, до каждой косточки в теле.

— Я рассказал все, что видел, а чего не видел, говорить не стану. В сердцевине цитадели жизнь есть, отгороженная стенами от остального Сиппара. Больше я нигде не нашел ее, но все-таки далеко я не отходил.

— Жизнь? Какого вида?

— Спрашивай об этом колдеритов или ведьм, — сонным голосом посоветовал Саймон, — и те и другие отличаются от нас с тобой и, — быть может, рассматривают иначе даже саму жизнь.

Он почти не заметил, что капитан отошел от окна и стоял теперь рядом с постелью, широкие плечи его затеняли свет.

— Думаю я, Саймон Трегарт, что и ты отличаешься от нас, простых смертных, — тяжко пробухал его голос. — А повидав Горм, какой ты считаешь его жизнь… или смерть?

— Дурной, — пробормотал Саймон, — но об этом можно будет с уверенностью судить только в свое время, — он удивился собственным словам и уснул.

Пробудившись, он жадно поел и снова уснул. Никто не интересовался его персоной, и сам он не обращал внимания на дела, творящиеся в сердце Эсткарпа. Он отлеживался, обрастал жирком, словно медведь перед спячкой. И когда, наконец, проснулся окончательно, то почувствовал себя бодрым и свежим, как тогда., в Берлине. Берлин… — что это, и где он, этот самый Берлин? Новые впечатления отодвинули прошлое вглубь.

Но одно из них почти не покидало его: тот день в Карее, комната со стенами, увешанными потертыми коврами… Она глядит на него с удивлением, а светящийся знак тает в воздухе. А еще помнилось, как стоит она, расстроенная и странно одинокая, когда этой низменной ворожбой для Олдис запятнала она свой дар ради общего дела.

Теперь жизнь пульсировала в каждой клетке, каждом нерве тела; синяки, голод, напряжение — все исчезло. Саймон шевельнул правой рукой и положил ее себе на сердце. Но теперь под ней он не чувствовал тепла своей плоти — он баюкал в памяти нечто — песнь, что не была песней, вспоминал ее ладонь в своей руке, плоть, которая никогда не станет его плотью.

Воспоминания об этих спокойных и пассивных мгновениях затмили для него теперь и суматошную жизнь летучего отряда, и пребывание у колдеритов. Пусть не было в них действия, внутреннее напряжение этих встреч он боялся определить словами, объяснить для себя.

Но его скоро призвали к действию. За время его спячки Эсткарп поднял все войска. Маяки на высотах звали добровольцев с гор, из Гнезда, звали всех, кто хочет встать против Горма, против погибели, которую нес этот остров. Полдюжины бездомных кораблей сулкаров устроили гавань в указанной сокольниками бухте, выгрузили свои семьи, вооружились и были наготове. Все дружно решили, что войну следует вести на Горме, не дожидаясь, пока Горм сам навалится на них.

Вблизи устья Эса устроили лагерь, палатки поставили на самом берегу океана. Из двери собственного шатра Саймон мог видеть, как облаком скользит вдали по волнам тень острова… А за разрушенными стенами теперь брошенной крепости, за пенными бурунами у ее руки, ждали корабли с экипажами из сулкаров, сокольников и пограничных отрядов Эсткарпа.

Но прежде следовало разрушить барьер вокруг Горма, и это было делом тех, в чьих руках была Сила Эсткарпа. И сам не зная почему, Саймон оказался среди них за столом, похожим на шахматный. Чередующихся клеток на нем не было, перед каждым сиденьем был нарисован какой-то символ. И собравшаяся странная компания явно казалась подобранной для какой-то непонятной цели.

Саймон обнаружил, что сидит возле Хранительницы и символ перед ними простирался на оба места. Это был коричневый сокол в позолоченном овале, а над ним маленькая треугольная комета, слева от него на сине-зеленом многограннике была изображена рука с топором. А за ним был красный квадрат с рогатой рыбой.

Направо, за место Хранительницы, оба символа было трудно разглядеть, не подавшись вперед. На эти места бесшумно скользнули две ведьмы и замерли, положив ладони на рисованные знаки.

Послышался легкий шорох слева. Обернувшись, он со странным воодушевлением в сердце узнал ее и встретил ответный взгляд, в котором успел прочесть более чем просто радость при встрече. Но она молчала, и он последовал ее примеру. Шестым в этой компании оказался бледный парнишка Бриант, он глядел на рыбу на столе так, словно она была живая и взглядом своим мог он удержать ее в этом алом море.

В палатку вошла женщина, что держала Саймона за руки, когда он думал о человеке в Горме, за нею шли еще две, каждая несла глиняную жаровню, из которой чадил сладковатый дымок. Их они поставили по краям доски, а первая подошла к столу со своей ношей — широкой корзиной. Под покрывалом в ней оказались несколько фигурок.

С первой она приблизилась к месту, где был Бриант. Дважды пронесла она фигурку через дым, а потом приблизила к глазам сидящего юнца. Фигурка казалась совершенно живой, лицо ее было похоже на какого-то золотоволосого человека, и Саймон решил, что это портрет.

— Фалк, — вымолвила дева имя и поставила фигурку в центр красного квадрата, прямо на нарисованную рыбу. Бриант бледнеть не мог — прозрачная кожа и так была бледнее некуда, но Саймон заметил, как он судорожно глотнул, прежде чем выговорить:

— Фалк Берлинский.

Дева достала вторую фигурку из корзины и поднесла к соседке Саймона — тот мог оценить мастерство создателя. Дважды пронесла она над дымами точную копию фигурки той, что просила любовное зелье для Ивьена.

— Олдис.

— Олдис из Карса, — объявила дева слева, когда ноги фигурки встали на кулак с топором.

— Сэндар Ализонский, — третья фигурка встала с правого края.

— Сирик, — пузатая фигурка расположилась поближе.

И наконец она достала последнего из человечков, внимательно разглядев его, прежде чем подержать над курильницей. А встав перед Саймоном и Хранительницей, она не назвала имени, просто протянула вперед руки, чтобы он мог рассмотреть и признать своего врага. И он глядел на крошечную фигурку предводителя колдеритов на Горме. На его взгляд сходство было потрясающим.

— Горм! — объявил он, иного, точного, имени этому колдериту он дать не мог. И она осторожно поставила фигурку на золотисто-коричневого сокола.

Пять фигурок, каждая на символе страны, пять фигурок живых мужчин и женщин. Но зачем они нужны, с какой целью их поставили здесь? Саймон вновь посмотрел направо. Крошечные ноги статуэтки Олдис ведьма охватила обеими руками, ноги фигурки Фалка сжимали руки Брианта. Оба углубленно рассматривали своих врагов, на лице Брианта отразилось сомнение.

Внимание Саймона переключилось на фигурку, что стояла перед ним. Какие-то смутные воспоминания закопошились в его памяти. Неужели сейчас они станут втыкать булавки в эти фигурки, чтобы их оригиналы заболели и умерли?

Хранительница взяла его за руку тем же движением, что и ведьма в Карее, тогда перед перевоплощением; другой рукой как половинкой чашки она охватила основание статуэтки человека в шапке. А он второй рукой охватил фигурку колдерита, так что их пальцы и запястья соприкоснулись.

— А теперь думайте о том, с кем пришлось померяться силой, о том, с кем связывает нас кровь. Забудьте все, помните лишь, что до врага надо дотянуться и заставить подчиниться: или мы выиграем битву Сил, или они, но тогда поражение нам суждено познать именно здесь и сейчас.

Саймон не отводил глаз от фигуры в шапке. Он уже не знал, сможет ли отвернуться, если захочет этого. И подумал, что, быть может, его вовлекли в эту странную компанию лишь потому, что, кроме него, никто не видел этого офицера с Горма.

Крошечное лицо под металлической шапкой увеличивалось, росло и наконец стало таким же, как в жизни. Оно было теперь перед ним, словно тогда в сердцевине Сиппара. Глаза по-прежнему были закрыты, человек был поглощен своим таинственным делом. Саймон глядел на него, и вся неприязнь к колдеритам, вся ненависть, порожденная в его сердце их жестокостью в погибшем городе сливалась в нем, словно капли расплавленного металла, в грозное оружие.

Саймон был теперь не в шатре на берегу моря, где повевал ветерок, припорашивая песком коричневого нарисованного сокола. Он стоял перед колдеритом в сердце Сиппара, всей волей требуя, чтобы тот открыл глаза и поглядел на него, Саймона Трегарта, теперь уже не в поединке тел, а в битве двух разумов и двух воль.

И глаза открылись, и он заглянул в эти черные зрачки — веки от изумления, будто узнавая, поползли вверх, понимая угрозу, словно Саймон был острием грозного оружия, что наносило разящий удар.

Глаза глядели в глаза. И помалу все — и плоское лицо, и металлическая шапка над ним, все, кроме глаз, исчезло из памяти Саймона. И как тогда в Карее, он ощущал, что сила из его руки истекает в ладонь ведьмы, так и теперь он чувствовал, что эта буря в душе не могла быть рождена лишь его собственным гневом, что он сам был всего лишь самострелом, выпустившим убийственную стрелку.

Поначалу колдерит держался уверенно, теперь же он хотел лишь оторвать свой взгляд, вырвать разум из этой битвы, слишком поздно осознав, что попал в ловушку. Но челюсти уже сомкнулись, и все сопротивление этого человека из Горма не могло избавить его от участи, которую он уготовил себе, самонадеянно поверив в собственную магию.

И вдруг разум Саймона напрягся и словно выстрелил всей мощью в противника. Паника забилась в его глазах, уступила место откровенному ужасу, огнем прожигавшим дорогу вглубь, наконец все, что могло сгореть, сгорело. Саймону теперь не надо было говорить, что перед ним уже не человек, а всего лишь оболочка, и она выполнит все его приказы, как и несчастные ходячие останки жителей Горма повиновались своим властителям.

И он отдал приказы. Сила Хранительницы вливалась в него, она наблюдала за ним и ждала, была готова помогать и не торопилась предлагать свою помощь. В повиновении врага Саймон был уверен, как в собственном теле. Теперь повелитель Горма сокрушен, барьера не будет, по крайней мере пока этого не заметят собратья колдерита. У Эсткарпа теперь в крепости есть робот-союзник.

Саймон поднял голову, открыл глаза и увидел перед собой раскрашенную доску, на которой рука его, касаясь руки Хранительницы, охватывала ноги небольшой фигурки. Но статуэтка теперь была иной — голова под металлической шапкой стала теперь комком расплавленного воска.

Хранительница отвела руку, вяло положила ее на стол. Повернув голову, Саймон заметил слева побледневшее, напряженное лицо с темными кругами у глаз, и та, что всю свою силу направляла против Олдис, устало откинулась назад. Голова женской статуэтки перед ней была повреждена.

Изображение Фалка Верленского было повержено, а Бриант горбился в кресле, закрывая лицо руками. Прямые бесцветные волосы липли к его взмокшей от пота голове.

— Кончено, — Хранительница нарушила молчание, — Сила сделала все, что могла. И сегодня мы хорошо бились, как пристало людям Эсткарпа. А теперь остается довериться огню, мечу, ветру и волне, если они захотят служить нам и если мужи воспользуются ими, — в голосе ее слышалось утомление.

Ей ответил воин, что подошел к столу, позвякивая броней, и встал перед ней. Увенчанный ястребом шлем был у ноги, Корис поднял Топор Волта.

— Не сомневайтесь, госпожа, найдутся мужи, готовые взять любое оружие, дарованное нам судьбой. Огни зажжены, корабли и войско готовы.

Саймон, хотя земля вдруг почему-то качнулась под его ногами, пошатнувшись встал. Слева от него она тоже пошевелилась, протянула к нему руку, но не решилась дотронуться, и рука упала обратно на стол. Не попыталась она и словами выразить то желание остановить его, которое чувствовалось в каждой линии ее вдруг напрягшегося тела.

— Вы думаете, Сила сделала свое и война окончена, — сказал он ей словно наедине, — таков Эсткарп. Но я не из Эсткарпа, и нас ждет иная война, привычная мне. Я играл в вашу игру, госпожа, настало время сыграть в свою собственную.

Когда он обходил стол, чтобы встать рядом с капитаном, еще одна фигура задумчиво поднялась, опершись о стол, чтобы не упасть. Бриант смотрел на фигурку перед собой, и лицо его было бледным; статуэтка была повержена, но оставалась целой.

— Я никогда не претендовал на обладание Силой, — тускло прозвучал мягкий голос, — в этой битве я, похоже, проиграл. Может быть, со щитом и мечом получится лучше. Корис, словно желая возразить, шевельнулся. Но ведьма, что была с ними в Карсе, быстро сказала:

— Любой волен ехать или плыть под знаменем Эсткарпа. Пусть никто не мешает выбрать свой путь.

Хранительница утвердительно кивнула. Так, втроем вышли они из шатра на берег моря. Впереди летел, расправив громадные плечи, оживленный Корис, ноздри его раздувались, будто в морском воздухе он чувствовал что-то еще кроме соли. Следом плелся Саймон, ощущая неизведанную еще усталость в переутомленном теле. Одевая на ходу шлем на светлые волосы, последним шел Бриант, он застегнул кольчужный шарф на шее, глаза его были устремлены вперед, казалось, его влекло, притягивало к себе нечто более сильное, чем его собственная воля.

Когда они подошли к поджидавшим на берегу лодкам, что должны были доставить их на корабль, Корис произнес:

— Ты, Саймон, пойдешь со мной на флагмане, будешь проводником, что касается тебя… — Он с сомнением поглядел на Брианта. Но молодой человек горделиво задрал подбородок и вызывающе глянул, чтобы развеять нерешительность капитана. Саймон почувствовал — молодых людей соединяло нечто ему неизвестное, а потому спокойно ожидал, как отреагирует на это безмолвное неповиновение Корис.

— А ты, Бриант, отправишься к моим щитоносцам и останешься с ними.

— И я, Бриант, — отвечал тот, почти с неуважением, — должен буду оставаться за твоей спиной, когда есть такой повод. Но у меня собственные меч и щит, и я знаю, как и когда мне использовать их.

Корис на мгновение застыл в нерешительности, как бы желая что-то ответить, но тут их окликнули с лодок. Добравшись в волнах прибоя до лодки, Саймон успел заметить, что молодой человек старался держаться подальше от своего командира, насколько это позволяло небольшое суденышко.

Корабль, который как наконечник стрелы возглавлял атаку Эсткарпа, оказался рыбацким, и гвардейцы набились на нем почти плечо к плечу. Остальные разного рода транспорты тянулись следом.

Они были уже достаточно близко к кораблям, гниющим в гавани Горма, когда крики с корабля сулкаров понеслись над волнами и торговые корабли со смешанным экипажем из сокольников, карстенских беженцев и уцелевших сулкаров стали огибать мол, входя в бухту.

Саймон даже не представлял, где именно располагался тот самый барьер, когда он бежал из Горма, и, быть может, все они под его предводительством приближались к беде. Единственная надежда была на то, что битва Сил изменила положение дел в их пользу.

Стоя на носу рыбацкого смэка, Трегарт вглядывался в безжизненный простор гавани, пытаясь угадать место барьера. А может, сейчас на них нападет один из этих металлических кораблей, неуязвимых для мечей и самострелов Эсткарпа?

Ветер наполнял паруса, и перегруженные суда разрезали волны, держа дистанцию, как на параде. Поперек их курса дрейфовал заброшенный корпус одного из кораблей — якорная цепь оборвалась, лохмотья, оставшиеся от парусов, подхватывал ветер, следом тянулся шлейф зеленых водорослей.

Ветер неуклюже покачивал мертвый корабль. Описав дугу, с корабля сулкаров взлетел черный шар, ударился о палубу полуразрушенного судна и разбился. Из иззубренной дыры в расщепленной палубе вырвались алые яркие языки огня, охватили остатки такелажа. Горящий корабль несло в море.

Саймон ухмыльнулся Корису, легкое возбуждение не оставляло его. Теперь можно быть уверенным — первая опасность позади.

— Мы уже заплыли за твой барьер?

— Да, если только он не сдвинулся поближе к суше!

Оперев голову на рукоять Топора Волта, Корис разглядывал темные пальцы причалов, запущенные в воду бухты, у которой раскинулся некогда процветающий город. Он тоже ухмылялся: словно волк перед броском, показывающий жертве клыки.

— Похоже, на этот раз Сила сработала, — согласился он. — Теперь дело за нами.

В сердце Саймона шевельнулась осторожность.

— Их нельзя недооценивать, — сказал он. — Быть может, мы прошли только первую, самую слабую линию защиты.

Минутное облегчение прошло, его как и не бывало. Вокруг торчали мечи, топоры, самострелы… Но в сердце Колдера гнездилась наука, на столетия опережавшая такое оружие… В любой момент они могли столкнуться с новым сюрпризом.

Они все глубже втягивались в гавань, пытаясь отыскать проход к причалам, в обход гниющих судов, но Сиппар не проявлял признаков жизни. Лишь задумчивое молчание мертвого города охватило вторгшихся в него, охладив их ликование и радость по поводу отсутствия первого барьера.

Корис почувствовал это. Пробившись через густую толпу дожидавшихся высадки воинов к капитану корабля, он постарался убедить его поскорее пристать к берегу. Но единственным результатом явилась резкая отповедь. Дескать, капитан Эсткарпа всевластен на суше, море же следует оставить тем, кто разбирается в нем, а он, хозяин корабля, не желает пачкать свое сокровище в гниющем порту без всякой нужды.

Саймон продолжал всматриваться в город, в каждую открывающуюся взгляду улицу, время от времени бросая косой взгляд на слепые стены цитадели, что была и впрямь сердцем Сиппара. Он даже сам не понимал, чего опасается теперь, самолетов ли над головой, отрядов ли воинов, что могут вырваться из любого проулка. На них еще не обратили внимания, и это казалось опаснее, чем если бы орды кол-деритских рабов со всех сторон уже грозили им самым страшным оружием своих хозяев. Все давалось уж больно легко, а в успех битвы Сил поверить до конца он все же не мог. Что-то в глубине души возражало… Не мог он поверить, что в Горме их ждет успех, раз восковая фигурка осталась с расплавленной головой.

На берег они выбрались без приключений, сулкары высадились подальше, чтобы отсечь любые возможные подкрепления. Они оглядели все улицы и переулки, по которым недавно крался Саймон, проверяя прочность замков и дверей, заглянули во все темные уголки, но так и не сумели заметить в столице Горма не то что жизни, легкого шевеления.

Первые признаки сопротивления появились, лишь когда они оказались уже у цитадели. И пришельцам здесь угрожали не самолеты, не загадочные невидимые поля, а обычное оружие этого мира — уже тысячелетия мужчины здесь пользовались им.

Внезапно со всех сторон повалили бойцы, они двигались быстро и молча, боевых кличей не было слышно, но от каждого веяло смертельной угрозой, на одних были доспехи сулкаров, у других — карстенское вооружение. Саймон успел даже заметить сокольников в птичьих шлемах.

И этот молчаливый удар наносили люди, жизней которых не было жалко, которые не думали о самозащите, как и в той засаде на приморской дороге. А потому в ряды пришельцев они ворвались, словно танк в колонну пехотинцев. Саймон занялся любимым делом: отщелкивал их по одному из самострела. Корис же во все стороны размахивал Топором Волта, словно какая-то смертоносная машина размашистыми ударами прорубая себе дорогу в рядах нападавших.

Рабы колдеритов не были слабыми соперниками, но им не хватало разума, который мог бы заставить их перестроиться, чтобы лучше использовать численное превосходство. Они были предназначены лишь для атаки — пока несли ноги, пока оставалась в руках сила. И они атаковали с бешенством умалишенных. В общем, это была настоящая бойня, и когда они, наконец, отбились, позеленел не один из ветеранов-гвардейцев.

Топор Волта уже не блестел, но Корис подбросил его окровавленным лезвием кверху как сигнал к наступлению. Люди его сомкнули ряды, оставив за собой улицу безжизненной, как и прежде, но не пустой.

— Это просто для того, чтобы нас задержать. — Саймон подошел к капитану.

— Согласен. И чего же нам теперь ждать? Смерти с воздуха, как в Сулкарфорте. — Корис поглядел на небо, уделив особенное внимание крышам.

Крыши-то и подсказали идею его спутнику.

— Не думаю, что тебе удастся прорваться в замок с земли, — начал было он, но услышал тихий смешок под шлемом капитана.

— Ошибаешься. Я знаю здесь ходы, которых не вынюхать и колдеритам. Это же мое собственное логово.

— Но у меня есть другой план, — перебил его Саймон. — Веревок на кораблях хватает, есть и кошки. Разделимся, пусть один отряд пойдет через крышу, а ты будешь искать свои тайные ходы, и, быть может, мы сомкнем на них клещи с двух сторон.

— Прекрасно, — согласился Корис. — Лезь на свою крышу, она тебе уже знакома. Подбери людей, но не более двадцати.

Молчаливые отряды живых покойников атаковали их еще дважды, и каждый раз, когда на землю падал последний из одержимых Колдером, пришельцев оставалось все меньше. Силы Эсткарпа наконец разделились. Саймон и еще два десятка гвардейцев выломали дверь и через пропахшие тлением помещения выбрались на крышу дома. Чувство направления не подвело Трегарта. Иззубренная дыра, знак его приземления вместе с самолетом, была как раз в крыше соседнего дома.

Он отступил в сторону, моряки метнули кошки через улицу, в нависающий над головой парапет. Люди подвязывали мечи, проверяли оружейные пояса, приглядывались к двум протянувшимся канатам. Боявшихся высоты Саймон не брал. Но теперь, когда все было перед его глазами, надежда куда-то исчезла, уступив место сомнению.

Он полез первым, шершавый канат жег руки, тянул плечи, время от времени ему казалось уже, что он вот-вот не выдержит.

Впрочем, кошмар окончился. Размотав третью веревку, которой была обмотана грудь, он перебросил ее конец с грузом обратно вниз на крышу, а другой конец закрепил вокруг столба, что поддерживал крышу ангара, помогая взобраться следующему.

Обездвиженные им самолеты оставались на прежних местах, но их уже начали чинить, о чем свидетельствовали поднятые панели и разбросанные инструменты. Непонятно было только, почему работы остались неоконченными. Саймон приказал четверым охранять крышу и веревочную дорогу, а остальные вторглись вглубь.

Молчание, окутывающее весь город, было здесь еще глуше По коридорам, по лестницам, через закрытые двери спускались они, и лишь слабый отзвук собственных шагов раздавался вокруг. Неужели все бежали из замка?

И они продвигались все ближе и ближе к сердцевине ослепленного, наглухо закупоренного замка, в любой момент ожидая встречи с отрядом одержимых. Стало светлее, что-то изменилось в самом воздухе — если эти этажи были покинуты, то недавно.

Оград Саймона, наконец, вышел к последнему пролету каменных ступеней, которые он так хорошо помнил. Внизу камень будет покрыт серой колдеритской облицовкой. Он наклонился над лестницей, прислушался: откуда-то издалека, снизу, донесся ровный мерный звук, постукивание, словно вдалеке билось его собственное сердце.

— Капитан, — Танстон встал рядом с ним, — что ожидает нас внизу?

— Я знаю об этом столько же, сколько и ты, — отсутствующим тоном отвечал Саймон, вдруг осознав, что не чувствует абсолютно никакой опасности здесь, в обиталище смерти и полужизни. Но внизу что-то было, о чем свидетельствовали их уши.

Он шел первым, держа самострел наготове, ступая осторожно и быстро. Двери были закрыты, их выбили только с трудом, и вот они ворвались в этот зал, где на стене была карта.

Здесь стук сотрясал пол под ногами, отчего дрожали стены. Уши и тела наполнял медленный ритм.

Огни на карте погасли, машины исчезли со стола, вместе со своими одетыми в серое хозяевами… — виднелись только крепления да, быть может, провод или два. Но за верхним столом с закрытыми глазами недвижимо сидел тот самый человек в шапке, каким его помнил Саймон.

Сперва Трегарт подумал, что тот мертв. Он подошел к столу, не отрывая глаз от сидящего колдерита. Насколько он мог понять, это был все тот же самый, кого он пытался представить для ведьмы-ваятельницы. И с легким тщеславием убедился в точности своей памяти.

Но… Саймон замер. Колдерит был жив, хоть глаза его были закрыты, а тело неподвижно. Рука его лежала на пульте управления, и Саймон увидел, что пальцем он нажимает на одну из кнопок.

Тогда Трегарт прыгнул. Глаза на мгновение открылись, гнев исказил лицо под металлической шапкой… и страх был в этих глазах. Саймон схватил руками провод, что вел от шапки к панели на стене, рванул, разрывая тонкие проводки. Вблизи раздался угрожающий крик, колдерит шевельнулся и оказалось, что на Трегарта направлен ствол какого-то оружия.

Саймон остался в живых лишь потому, что шапка и уходящий от нее провод помешали своему владельцу. Трегарт с размаху самострелом ударил в плоское лицо с оскалившимся ртом, застывшим взглядом бешеных глаз… Колдерит не издал ни звука. Удар сорвал кожу, кровь брызнула со щек и переносицы. Схватив врага за кисть, Саймон успел вывернуть ее так, что легкий дымок из ствола задымился вверх, к потолку, а не в его собственное лицо.

Они вместе упали в кресло, из которого только что встал колдерит. Что-то хрустнуло. Саймона огнем полоснуло по шее и вдоль спины. Он услышал глухой визг. Покрытое кровью лицо исказила агония, но стальные мускулы колдерита еще сопротивлялись.

Глаза его становились все больше и больше, уже во весь зал… и Саймон падал… падал… в эти глаза. А потом они исчезли, и осталось странное туманное окно, ведущее куда-то, быть может, в другое место, в иное время. Между колоннами мелькнула группа людей на машинах, странных для его глаза. Они отстреливались, нельзя было и сомневаться — это были остатки разбитого войска, и их преследовали с яростью.

Узкой лентой они неслись вперед, и Саймон познал такое отчаяние и такую холодную злобу, каким не место под солнцем, ибо они способны разрушить и ум, и сердце. Ворота… лишь бы успеть пройти через ворота., а там будет время перестроиться, прийти в себя, обрести и волю и силу. Павшая империя и разрушенный мир оставались за спиной… Перед ними лежал новый мир.

Фигурки беглецов исчезли. Теперь он видел только бледное лицо с кровавой пеной на месте его первого удара. Пахло горелой плотью и тканью. Сколько длилось видение?.. — Не более секунды. Враг все еще сопротивлялся, Саймон придавил кулак противника к креслу. А потом дважды ударил его руку о дерево — пальцы ослабли и газовый пистолет стукнулся о пол.

И впервые после того визга колдерит издал звук — неровно заскулил. От этого звука Саймона едва не вывернуло. Неожиданное секундное видение было для него эмоциональным ударом. Они свалились на пол, шнур натянулся. Саймон ударил противника металлическим шлемом об пол. Последняя мысль скользнула от колдерита к нему, и Саймон за мгновение понял, если никем были колдериты, то по крайней мере откуда они явились. А потом все исчезло, и Саймон сел, оторвавшись от обмякшего тела.

Танстон нагнулся и потянул за шапку на голове, что перекатывалась по полу между обтянутыми серым одеянием плечами. Все были немного озадачены, когда оказалось, что шапка словно вросла в голову колдерита.

Саймон встал на ноги.

— Оставь! — сказал он гвардейцу. — Только проследи, чтобы никто не коснулся проводов!

И тогда он почувствовал, что биения в стенах и полу утихли, ощущение жизни вокруг исчезло, оставив какую-то пустоту. Колдерит в шапке был, наверно, этим сердцем, и когда оно перестало биться, цитадель колдеритов погибла столь же бесповоротно, как когда-то Сиппар.

Саймон устремился в нишу, где был лифт. Что если отключилась энергия и попасть на нижние уровни станет невозможно? Но дверь узкой коробки была отворена. Передав командование Танстону и прихватив двух гвардейцев, он закрыл за собою дверь лифта.

И снова счастье было на стороне Эсткарпа: когда они закрыли дверь, механизм лифта включился сам по себе. Когда дверь отворилась вновь, Саймон ожидал увидеть лабораторию. Но перед ним предстало нечто настолько неожиданное, что на мгновение он остановился и просто глядел, пока его спутники обменивались удивленными восклицаниями.

Они стояли на берегу подземной гавани, сильно пахло морем и чем-то еще. Здесь освещен был только уходящий во мрак и тьму мол, по обеим сторонам которого плескалась вода. Там, на этом пирсе, были навалены тела мужчин, таких же, как они сами, среди них не было ни единого, кто был бы облачен в серое.

Встречавшиеся им на улицах живые мертвецы были полностью одеты и вооружены. Эти же были либо обнаженными, либо одетыми в такие лохмотья, словно сама мысль о необходимости одеваться давно не приходила им в голову.

Некоторые валялись возле небольших повозок, на которые были навалены коробки и ящики. Некоторые лежали рядами, словно маршировали в колонне, когда их выключили. Саймон подошел поближе и склонился над одним из первых. Человек был явно мертв, мертв не менее одного дня.

Торопливо лавируя между наваленных тел, трос из Эсткарпа дошли до конца пирса. Вооруженных среди мертвых не было. Как не было здесь и никого из Эсткарпа. Если это были рабы колдеритов, то все они были из других народов.

— Эй, капитан. — Один из шедших позади Саймона гвардейцев остановился возле какого-то тела и с удивлением разглядывал его. — Такого человека я еще никогда не видел. Посмотри на цвет его кожи — он явно не из наших мест.

Несчастный раб колдеритов раскинулся на спине словно во сне. Но тело его, прикрытое лишь узкой полоской ткани на бедрах, было красновато-коричневым, а кудрявые волосы плотно облепили череп. Колдериты явно забрасывали свои сети повсюду.

Сам не зная почему, Саймон подошел к краю причала. Или же Горм с самого начала был построен над громадной пещерой, или же колдериты сами сделали ее для каких-то целей, быть может, для кораблей, подобных доставившему его сюда. А не было ли это место тайной стоянкой флота колдеритов?

— Капитан. — Один из гвардейцев забежал чуть вперед, словно не замечая распростертых на пирсе тел. Он стоял теперь на самом конце выступающего в воду каменного языка и манил Саймона к себе.

Возле пирса вдруг закипела вода, заметались волны, все трое отступили, даже в сумеречном свете можно было видеть, что к поверхности поднимается нечто.

— Ложись! — резко скомандовал Саймон. Вернуться к лифту они теперь не успели бы, оставалась единственная надежда — укрыться среди лежащих тел.

Они залегли рядом. Положив голову на руку, Саймон приготовил свой самострел и следил за водоворотом. С поднимающегося корабля хлынула вода. Теперь он видел и острый нос и такую же заостренную корму. Догадался он вовремя: один из кораблей колдеритов возвращался в гавань.

На мгновение он подумал, что дышит, наверно, так же громко, как и распростертые рядом с ним двое. В отличие от мертвецов они были полностью одеты, внимательный взгляд мог приметить блеск брони и обрушить на них неведомое оружие, прежде чем они смогут пошевельнуться.

Но серебристый корабль, оказавшись на поверхности, застыл и покачивался на волнах, словно жизни в нем было не больше, чем в валявшихся вокруг трупах. Саймон не отрывал от него глаз, а потом вздрогнул: лежавший рядом гвардеец что-то шепнул и прикоснулся к его руке.

Но Саймону не нужно было никаких предупреждений. И он тоже заметил новое бурление в волнах. Первый корабль качнуло к пирсу. Он явно не управлялся. Не в силах поверить, что на корабле никого нет, они не решались шевельнуться. И лишь когда из воды вынырнул третий корабль, отодвинувший вбок остальные, Саймон решился встать. Корабли были либо без экипажа, либо неисправны… Не чувствуя руля, они качались на волнах. Два корабля ударились бортами.

На палубах не было видно никаких отверстий, ничто не указывало на то, что внутри могут быть экипажи и пассажиры. Впрочем, тела на пирсе свидетельствовали об ином. Судя по ним, корабли были под погрузкой, готовилась атака или бегство из Горма. А если готовилась только атака, зачем же было убивать рабов?

Попытаться проникнуть на борт одного из этих серебряных челноков было бы безрассудным. Но за ними лучше приглядеть. Все трое вернулись назад, к доставившей их вниз кабине. Один из кораблей стукнулся бортом о пирс, отскочил от него и отплыл подальше.

— Вы останетесь здесь? — спросил Саймон у своих подчиненных, не желая приказывать. Гвардейцам Эсткарпа не привыкать видеть рядом смерть, но здесь оставлять людей против их воли не следовало.

— А эти корабли… мы узнаем когда-нибудь их секрет? — спросил один из них. — Впрочем, не думаю, капитан, что они когда-нибудь вновь отплывут из этой гавани.

Саймон согласился с завуалированным намеком. Втроем вышли они из подземной гавани, оставив пока всех ее мертвецов и обездвиженные суда. Прежде чем кабина тронулась, Саймон внимательно оглядел стенки в поисках каких-либо кнопок. Он хотел попробовать перехватить Кориса на одном из нижних уровней, не поднимаясь снова в зал с картой.

К несчастью, на стенках кабинки не было даже намека на какие-нибудь средства управления. Не без разочарования они закрыли за собой дверь, приготовясь к подъему. И когда вибрация в стенках показала, что они движутся, Саймон попытался представить себе коридор лаборатории и пожелать оказаться именно в нем.

Кабинка остановилась, дверь поползла в сторону, и все трое вдруг оказались перед изумленными воинами. Лишь мгновение изумленного замешательства спасло их от фатальной ошибки — кто-то из этой группы успел окликнуть Саймона, а он заметил Брианта. Потом фигура, которая могла принадлежать только Корису, отодвинула прочих на задний план.

— Откуда это вы? — спросил он. — Прямо из стены?

Саймону был знаком этот коридор, где собралось сейчас воинство Эсткарпа, — о нем-то он и думал. Но неужели кабинка привезла их сюда лишь подчиняясь его желанию? Только желанию!

— Ты нашел лабораторию?

— Мы нашли многое, но понятного мало. Но мы до сих пор не нашли никого из колдеритов! А вы?

— Одного-то мы встретили, и он сейчас мертв, а быть может, и все они тоже. — Саймон подумал о кораблях и о том, что могло быть внутри их. — Думаю, бояться встречи с ними теперь нечего.

Последующие часы показали, что Саймон оказался подлинным пророком. За исключением человека в металлической шапке в Горме не оказалось никого из этой странной расы. Все слуги колдеритов были мертвы. Их находили взводами, ротами, по двое или по трое в коридорах. Все, казалось, пали на месте, словно их выключили, и они обрели забвение, которого лишили их господа.

В комнате за лабораторией нашлись и другие пленные, в том числе и из тех, кого везли вместе с Трегартом. Они с трудом приходили в себя после наркотического забытья, не припоминая уже ничего, что случилось после подачи газа. Но при этом не забывали благодарить своих богов за то, что судьба привела их на Горм с опозданием, и последовать путем прочих пленников колдеритов им уже не довелось.

Корис и Саймон проводили мореходов-сулкаров в подземную гавань и в крохотной лодчонке обследовали пещеру. Повсюду была голая скала. Должно быть, вход в гавань крылся под водой, и скорее всего он был закрыт — ведь корабли колдеритов не вышли из гавани.

— Тот, в шапке, и правил всем, — подытожил Корис, — и смерть его закрыла им выход. Кроме того, раз с ним-то ты и боролся в Битве Сил, не исключено, что он сам отдавал путаные распоряжения.

— Возможно, — согласился отсутствующим тоном Саймон. Он думал о том, что успел увидеть в последние секунды жизни колдерита. Если все остальные были сейчас запаяны в корабли, как в консервные банки, у Эсткарпа были все основания ликовать.

Забросив линь на палубу одного из кораблей, его притянули к пирсу. Однако гнезда люков озадачили всех, и Корис вместе с Саймоном предоставили сулкарам решать эту задачу, а сами вернулись в цитадель.

— Кругом их магия, — пожаловался Корис, закрывая за собой дверь лифта. — Только похоже, что ты можешь управлять всем этим не хуже его. — Саймон привалился спиной к стенке, его одолевала усталость.

Победа не была полной, впереди была погоня, но поверят ли уроженцы Эсткарпа его словам.

— Думай о коридоре, где мы встретились с тобой, представь его себе, — сказал он.

— Так? — Корис стянул шлем, припал спиной к противоположной стенке кабины и сосредоточенно остановил взгляд.

Дверь открылась. Перед ними был снова коридор лаборатории, и Корис рассмеялся, будто изумленный мальчишка при виде восхитительной игрушки.

— Такую магию могу творить и я, Корис Уродливый. Похоже, среди колдеритов Сила была уделом не только женщин.

Саймон снова закрыл дверь и представил себе верхнюю часть цитадели — зал с картой. И только попав туда, ответил сотоварищу.

— Быть может, колдеритов больше не следует опасаться, капитан. У них была собственная сила, и ты видишь, они искусно пользовались ею. Горм теперь, похоже, просто сокровищница их знаний.

Бросив шлем на стол под картой, Корис оперся на топор и с укором в упор глянул на Саймона.

— И ты предостерегаешь против ее ограбления, — быстро догадался он.

— Не знаю, — Саймон тяжело опустился в одно из кресел и, подперев голову руками, уставился на покоящиеся на гладком столе локти. — Я не ученый, в такой магии не разбираюсь. Здесь все будет искушать: сулкаров — корабли, а Эсткарп — все прочее…

— Искушать? — Кто-то повторил это слово, и мужчины оглянулись. Увидев, кто уселся неподалеку от него, Саймон вскочил на ноги: она… и Бриант, верный щитоносец.

Она была в броне и шлеме, но Саймон уже знал, — что, даже если она изменит обличье, он узнает ее под любой личиной.

— Искушать, — вновь повторила она, — ты верно выбрал слово, Саймон. Да, все здесь будет искушать нас! И потому-то я здесь. У клинка два лезвия, и обоими можно порезаться, забыв о предосторожности. И если мы отбросим эти странные знания, уничтожим здесь все, то, быть может, обретем безопасность. Или же наоборот, сами откроем свои ворота для новой атаки Колдера — кто сумеет защититься от оружия, природы которого не знает?

— Что касается колдеритов, — медленно вымолвил Саймон, — теперь их можно не опасаться. Их было немного с самого начала. Если кто-то и спасся отсюда, путь можно проследить до ворот, а они теперь закрыты.

— Закрыты? — удивился Корис.

— В нашей последней схватке их вождь выдал свои секреты!

— Что они люди не нашего мира?

Голова Саймона шла кругом. Неужели она прочла его мысли или уже знала об этом и не считала нужным рассказать ему?

— Вы знали?

— Я не читаю чужие мысли, Саймон. Только мы узнали это совсем недавно. Да, они попали сюда тем же путем, что и ты, но, я думаю, по иным причинам.

— Они бежали, бежали от развязанной ими войны, их страна полыхала за ними. Не думаю, чтобы они осмелились оставить за собой открытую дверь, но в этом следует убедиться. Важнее всего решить, что делать с этой цитаделью.

— Понимаю, вы считаете, если мы воспользуемся их знаниями, зло, что кроется в них, совратит нас. Но Сила долгое время уже хранит Эсткарп.

— Госпожа, какое бы решение ни было принято, Эсткарп не останется прежним. Он должен либо обратиться к жизни во всей ее полноте, либо ему придется довольствоваться застоем, а это тоже смерть.

Они разговаривали, словно были вдвоем, ни Корису, ни Брианту нечего было сказать о будущем этой страны. Ум этой ведьмы удивительным образом был и близок и равен его собственному уму, он еще не встречал подобной женщины.

— Верно, Саймон. Быть может, расколется древнее единство моего народа. И окажутся среди нас такие, что пожелают жизни в новом мире, и такие, что будут бояться отклониться даже на волос от знакомого и безопасного пути. Но эта болезнь еще ждет нас. И это будет лишь одним из плодов этой войны. А что, по-твоему, следует сделать с Гормом?

Он устало улыбнулся:

— Я человек действия. А потому должен проследить путь до ворот, из которых явились колдериты, и убедиться, что теперь они безопасны. Приказывайте, госпожа, и ваши распоряжения будут выполнены. Но пока я бы охранял это место — пока мы не примем решение. Кое-кто может попробовать забрать отсюда все, что осталось.

— Да, и Карстен и Ализон с удовольствием приняли бы участие в ограблении Сиппара, — она резко качнула головой. Рука ее поднялась к прикрытой кольчугой груди; зажав в кулаке камень власти, она подняла руку.

— Моей властью, капитан, — обратилась она к Корису, — пусть будет, как говорит Саймон. Да опечатают хранилище этих странных познаний, а Горм за этими стенами пусть очистят для гарнизона, пока не настанет время решить судьбу хранящегося здесь, — она улыбнулась молодому офицеру. — Его я оставляю под вашей командой, Владетель-защитник Горма.

Лицо Кориса от воротника кольчуги до корней светлых волос побагровело. Потом он ответил, и горькие морщины около рта добавили ему лет.

— Неужели вы забываете, госпожа, — Топор Волта, звякнув, улегся на стол, — что некогда Кориса Уродливого изгнали отсюда?

— А что случилось с Гормом потом… и с теми, кто совершил эту несправедливость? — спокойно ответила она. — Разве ты слыхал, чтобы капитана гвардейцев Эсткарпа называли Уродливым?

Рука его сжалась на рукояти топора так, что выступили побелевшие костяшки.

— Прошу вас, госпожа, отыскать для Горма иного Владетеля-защитника. Я поклялся Норнами не возвращаться сюда. Для меня это вдвойне несчастное место. Полагаю, пока у Эсткарпа нет претензий к своему капитану, а война еще не выиграна!

— По-моему, он прав, и вы это знаете, — вмешался Саймон. — Быть может, колдеритов немного, и почти все они заточены в этих кораблях. Но мы должны добраться до ворот и убедиться, что их силы не собираются там для нового вторжения и борьбы за власть. Как насчет Иля? И не держат ли они гарнизон в Сулкарфорте? Насколько глубоко пустили они корни в Карстене и Ализоне? Быть может, мы лишь начинаем войну.

— Хорошо, — она погладила камень, — Саймон у тебя столько идей, оставайся здесь правителем.

Корис заговорил прежде, чем Саймон успел ответить:

— С моей точки зрения, неплохое решение. Правь Гормом, благословляю тебя, Саймон, и не опасайся, что я когда-нибудь потребую у тебя назад свое наследство.

Но Саймон покачал головой:

— Я солдат, к тому же еще из другого мира. Оставь собаке ее кость — есть такая поговорка, — след колдеритов — мой.

Он тронул свою голову, стоило лишь зажмуриться, как перед внутренним взором представала узкая долина, в которой разъяренный арьергард отбивался от преследователей.

— Ты отправишься только в Иль и Сулкарфорт? — впервые нарушил молчание Бриант.

— Куда еще ты поведешь нас? — спросил Корис.

— На Карстен! — и если бесцветный юнец и казался Саймону лишенным личности, эти слова могли заставить изменить мнение о нем.

— На что нам Карстен в такое время? — в голосе Кориса слышалась усмешка. Но все ли в нем было непонятным Саймону. Что-то было еще в этих словах, какая-то игра, а он не знал ни цели ее, ни правил.

— Ивьен! — имя это было брошено в лицо капитану как вызов на бой, и Бриант словно ожидал, что Корис его примет. Саймон переводил взгляд с одного молодого человека на другого.

Молодые люди заговорили так, будто и не подозревали о чьем-либо присутствии.

Лицо Кориса снова залила краска, а потом отхлынула, оставив его побледневшим и строгим, словно бы теперь предстояла ему битва, которой он не хотел, но не смел уклониться. Впервые оставив на столе без присмотра Топор Волта, он поднялся и направился к торцу стола легкой и изящной походкой, столь неожиданной для его непропорционального тела.

Со странным выражением, смесью надежды и непокорности, так оживлявшим его, Бриант ожидал Кориса и не дрогнул, когда тяжелые руки пали ему на плечи, явно чтобы сделать больно этому телу.

— Значит, ты хочешь этого? — словно под пыткой выдавливал слова Корис.

В последний момент Бриант, должно быть, захотел уклониться.

— Я хочу назад свою свободу, — тихо вымолвил он.

Грозные руки упали. Корис расхохотался с такой горечью, что Саймон внутренне запротестовал.

— Не сомневайся, со временем ты ее получишь! — И капитан отступил бы в сторону, если бы Бриант в свою очередь не вцепился в руки Кориса, с той же самой страстностью, как только что он сам.

— Я хочу вернуть себе свободу, чтобы сделать выбор. И он уже сделан… Неужели ты сомневаешься в этом? Или же и у тебя есть своя Олдис, чье могущество мне опять не оспорить?

Олдис? В голове Саймона наконец забрезжил огонек догадки.

Взяв Брианта за подбородок, Корис повернул к себе юное худенькое лицо:

— У Ивьена есть его Олдис. Пусть они попользуются друг другом, пока могут. Но, я думаю, Ивьен ошибся в выборе. И коль свадьба была с топором, топор же может ее и расстроить.

— Свадьба… свадьба — это болтовня Сирика и только, — негодующе вспыхнул Бриант, уже не противясь рукам капитана.

— Об этом вы могли и не говорить мне, — улыбнулся в ответ Корис, — госпожа Верленская.

— Лоис Верленская умерла, — повторил Бриант, — ты не получишь мое наследство в приданое, капитан.

Крошечная морщинка пересекла брови Кориса:

— И этого тоже можно было не говорить. Или такой, как я, может купить жену лишь землями и добром, а потом всегда сомневаться…

Рука ее с рукава метнулась ко рту Кориса и закрыла его. И ярость была в ее глазах и голосе.

— Корис, капитану Эсткарпа не следует говорить о себе так, а тем более мне, бесприданнице и дурнушке.

Саймон шевельнулся, понимая, что им обоим уже ни до кого. Тронув ведьму за плечо, он улыбнулся.

— Выйдем, пусть они сами заканчивают свой поединок, — шепнул он.

В ответ она по своей привычке усмехнулась:

— Взаимные признания в собственных недостатках скоро закончатся молчанием… и твердым союзом обеих судеб.

— Я правильно понял: она-то и есть пропавшая наследница Верленская, обрученная с Ивьеном.

— Да, это она. Лишь благодаря ее помощи мне удалось невредимой уйти из Верлена. Я попала к ним в плен. Фалк не слишком симпатичный враг.

От интонаций ее голоса улыбка Саймона постепенно исчезла.

— Думается, Фалку и его шакалам следует дать хороший урок, — добавил он, зная ее склонность к недомолвкам. Достаточно было уже того, что она признала, что спаслась из Верлена лишь благодаря этой девушке. Такое признание в устах владеющей Силой означало верную опасность. Он еле подавил в себе желание немедленно взять один из кораблей сулкаров, набить его своими горцами и немедленно отправиться на юг.

— Следует, вне сомнения, — с обычным спокойствием она согласилась с ним. — Как ты уже говорил, война в самом разгаре, и мы еще не победители. И Верденом и Карстеном придется заняться в свой черед. Саймон, меня зовут Джаэлит.

Все случилось так быстро, что в первый момент он даже не понял значения этих слов. А потом, зная обычаи Эсткарпа, удивился ее полной капитуляции: это было ее имя, то личное, что связывало ее с Силой, что можно было отдать другому лишь вместе с собой!

Топор Кориса лежал на столе, и прежде чем подойти к Саймону, она оставила рядом с ним свой самоцвет. И это он тоже заметил. Она сдалась, бросила все свое оружие, всю силу, что была ей дана, что определяла всю ее жизнь. Что значила такая капитуляция для нее, он мог лишь смутно догадываться… с благоговением. И показался себе лишенным всего, способностей, сил, таким же нескладным, как Корис.

И все же шагнул вперед, и руки его притянули ее к себе Отыскивая губами ее жадные губы, Саймон впервые подумал, что теперь все и впрямь переменилось. Он стал частью целого, и жизнь его переплетется с ее жизнью, вольется в жизнь этого мира. Навсегда, до конца его дней, и не желать ему больше иного.