"По воле Посейдона" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

ГЛАВА 5

На четвертый день после столкновения с пиратами впередсмотрящий на носу закричал:

— Земля! Земля прямо по курсу!

И Менедем понял, что это, должно быть, мыс Тенар, самая южная точка материковой Эллады.

«Афродита» не так давно проплыла по узкому каналу, на правом берегу которого были видны мыс Малея и мыс Онугнаф, а на левом — маленький островок Кифера; поэтому все ожидали этого крика. Но все равно он породил в душе Менедема радость, смешанную с тревогой.

«Мы подберем здесь нескольких наемников, — подумал он. — Отвезем их в Тарент — а может быть, даже в Сиракузы, в зависимости от того, какие новости услышим, когда доберемся до Италии, — и загребем серебро лопатой».

Менедем изо всех сил старался думать о радужных перспективах, но в голову ему то и дело лезла другая непрошеная мысль: «Мы загребем серебро, если только сумеем подобру-поздорову убраться с Тенара».

— Даже если бы впередсмотрящий не увидел земли, — сказал Диоклей, — все остальные корабли, направляющиеся к мысу Тенар, подсказали бы нам, что мы приближаемся к большому городу.

— Большой город, стоящий на мысе, должен снабжаться морским путем, — ответил Менедем. — Сюда нельзя доставить много зерна по дороге. Сюда вообще нельзя доставить что-либо по дороге в больших количествах — вот почему наемники разбили здесь свой лагерь.

— И то верно. — Диоклей указал на скалистый полуостров, сбегающий к морю. — Пригоршня людей могла бы целую вечность сдерживать тут огромную армию, движущуюся к югу.

— Вот почему наемники устроились там, где устроились, — согласился Менедем. — И так как Кассандр и Полиперкон не многое способны сделать, чтобы помешать судам сюда причаливать, наемники могут творить все, что захотят, и наниматься служить тому, кому захотят.

Он собирался добавить еще что-то, но Соклей с возбужденным видом бегом бросился к нему.

Менедем не был уверен, чем именно вызвано возбуждение двоюродного брата — радостью или тревогой, — поэтому поинтересовался:

— Ну, кто пролил благовония в суп? Или что там у нас стряслось?

— Нет-нет, все в порядке. — Соклей замотал головой так яростно, что у него растрепались волосы. Забросив пару выбившихся прядей обратно за уши, он объяснил: — Я как раз хотел отпустить паву Елену побегать, как вдруг обнаружил, что она снесла яйцо!

— Да ты что!

Менедем уже видел мысленным взором целую кучу драхм…

— Хорошая новость! И если Елена начала откладывать яйца, остальные павы могут вскоре последовать ее примеру.

Мы выручим за яйца отличные деньги, как только пересечем Ионическое море.

Капитан почесал подбородок, щетина заскрипела под его ногтями.

— У нас есть солома, чтобы птицы могли устроить гнезда?

Соклей снова покачал головой.

— Нет, но я могу надергать каких-нибудь тонких прутьев из подстилки под грузом — осторожно, так, чтобы амфоры по-прежнему не стукались друг о друга. Это все же лучше, чем ничего.

— Хорошо. Так и сделай, — велел Менедем.

Соклей повернулся, чтобы идти, но брат окликнул его:

— Подожди! Я вовсе не имел в виду, чтобы ты занимался этим сам и немедленно. Это важное дело, но не настолько уж важное. Возьми пару моряков, и пусть они обо всем позаботятся.

— А, хорошо…

Честно говоря, такая мысль не пришла Соклею в голову.

Он указал вперед.

— Смотри, наемники устроили там настоящий город, верно? И это не самый маленький из эллинских городов.

— Согласен. И вероятно, управляют им тоже ничуть не хуже, чем любым из эллинских городов, — ответил Менедем.

Как он и ожидал, это замечание заставило его двоюродного брата поежиться.

— Настоящий город, — таким тоном, будто его это развлекало, продолжал Менедем. — Или нечто вроде города. Там живут не только одни наемники. Они привезли с собой жен, и наложниц, и детей, и рабов…

— И торговцев вроде нас, — вставил Соклей.

— Без торговцев им тоже не обойтись, — согласился Менедем. — Но ты не увидишь вблизи от стоянки наемников много судов. Большинство торговцев, которые прибывают сюда по морю, встают на якорь на расстоянии полета стрелы от берега.

— Надеюсь, ты собираешься поступить точно так же, шкипер, — поинтересовался Диоклей.

— Я и сам на это надеюсь, — ответил Менедем, что заставило келевста засмеяться, а Соклея улыбнуться. — Представьте, мне тоже хочется убраться с мыса Тенар целым и невредимым, — продолжал он.

— Это было бы неплохо, — сказал Соклей. — Генералы и италийские города не единственные, кто набирает здесь воинов. — Он указал на пару низких стройных судов, выкрашенных в голубовато-зеленоватый цвет. — Если это не пиратские суда, то я съем павлиньи яйца, вместо того чтобы продать!

— Даже без раскраски было бы ясно, что они пираты, — заметил Менедем. — Гемиолия, кроме этого, мало на что годится.

Галера имела два ряда весел, но верхний ряд банок, ряд транитов, не доходил до мачты: это давало команде больше места, чтобы снять мачту и рей, готовясь к атаке тараном. Ни одно другое судно из множества разновидностей галер не подходило для хищнического образа жизни лучше гемиолии.

— Надеюсь, они не присматриваются к нам точно так же, как мы присматриваемся к ним, — сказал Соклей.

— Ну, это исключено, — успокоил брата Менедем. — Лисица никогда не смотрит на зайца так, как заяц смотрит на лисицу.

— Такое облегчение это услышать! — пробормотал Соклей.

Менедем ухмыльнулся.

— Но мы не простые зайцы, — возразил Диоклей. — Мы показали тому триаконтору, что мы вооруженные зайцы. — Он засмеялся. — «Афродита» — хорошее имя для корабля, но я бы не возражал поплавать на судне под названием, скажем, «Хоплолагос» — просто чтобы люди подивились.

— Никто не дает судам таких нелепых названий, — ответил Менедем. — Их называют в честь богов, как тот пятиярусник Птолемея, с которым мы недавно встретились, в честь моря, волн, пены или еще чего-нибудь в том же роде. Корабль может называться «Свирепый», «Проворный», «Храбрый»… Но я никогда не слышал, чтобы судно носило такое дурацкое название, как придумал Диоклей.

— Разве это означает, что такого судна просто не может быть? — спросил Соклей, и глаза его вспыхнули. — Разве новое обязательно должно быть плохим просто потому, что оно новое?

У большинства мужчина такой блеск в глазах означал бы похоть. Но поскольку речь шла о Соклее, Менедем решил, что того одолела тяга к философствованию.

Он покачал головой.

— Прибереги это для Лицея, братец. Мне сейчас не до дискуссий. У нас есть более серьезные темы для размышлений, например как уйти от Тенара с неперерезанными глотками.

Он был готов к тому, что Соклей начнет спорить. Когда его двоюродный брат чувствовал склонность к абстракциям, проблемы реального мира частенько с трудом доходили до его сознания. Но Соклей сказал:

— Вполне справедливо. Причем настолько справедливо, что, пожалуй, тебе следует как можно быстрее всесторонне обдумать эту проблему. А ведь я пытался тебя в свое время переубедить, если помнишь.

— Ты же знаешь, я и сам сперва колебался, — ответил Менедем. — И решил, что шансы заработать, подобрав людей, которым нужно попасть в Италию, перевешивают риск. Но это еще не значит, что я приуменьшаю опасность.

— Вот там у них храм Посейдона, — показал Диоклей. — Похоже, его возвели совсем недавно, ибо здание стоит бок о бок с хижинами, лачугами и палатками.

— Храм с бронзовой статуей человека и дельфина, так? — спросил Соклей. — Я бы хотел ее увидеть, если представится такая возможность; эту статую певец Арион пожертвовал храму после того, как дельфин вынес его на берег: бедняга прыгнул в море, чтобы спастись от корабельной команды.

Келевст удивленно посмотрел на него.

— Откуда ты знаешь об этой статуе? Разве ты уже бывал тут раньше?

— Нет, он тут никогда не был, — ответил Менедем, прежде чем его двоюродный брат успел открыть рот. Он показал пальцем на Соклея. — Ну-ка признавайся, где ты об этом вычитал?

— У Геродота, — ответил Соклей застенчиво.

— Ха! Я так и знал!

Менедем повернулся к Диоклею.

— Пусть гребцы подведут судно к земле на пару плетров, но не ближе. А потом мы отправимся на берег в лодке и посмотрим, сможем ли раздобыть каких-нибудь пассажиров. И подбери в гребцы здоровяков… Я не хочу, вернувшись обратно из лагеря, обнаружить, что лодку увели у нас из-под носа.

— Будет сделано, — ответил начальник гребцов. — Откровенно говоря, если я не понадоблюсь здесь, на борту, я бы хотел сам командовать лодкой.

Менедем оглядел Диоклея с ног до головы и кивнул.

— Наемник, который окажется достаточно глуп, чтобы задирать тебя, получит по заслугам, не сомневаюсь.

— Я мирный человек, капитан, — сказал Диоклей. Улыбка медленно расползалась по его лицу. — Но я способен… просто способен, понимаете, припомнить, что надо делать, если кто-нибудь вдруг не захочет вести себя мирно.

— Вот и замечательно, — подвел итог Менедем.

— Суши весла! — крикнул Диоклей.

Гребцы выполнили команду. Лодка скрипнула по песку.

Соклей был облачен лишь в тунику, на поясе его висел нож. Шагнув на песок, он пожалел, что у него нет бронзового панциря и шлема с гребнем, наголенников и щита, а еще длинного копья и короткого меча. Доспехи и оружие помогли бы ему чувствовать себя в большей безопасности. С другой стороны, их все равно могло бы оказаться недостаточно.

— В этом месте не действуют никакие законы, — негромко сказал он Менедему. — Если кто-нибудь решит нас убить, кто ему помешает?

— Мы сами, — ответил Менедем.

Соклей счел этот ответ неудовлетворительным.

Однако его двоюродный брат ухмылялся от уха до уха и вышагивал с самым беспечным видом. Сплошь и рядом встречаются мужчины, которые сами не свои до женщин, вина или роскошного опсона, а Менедем был сам не свой до приключений. Иногда он, казалось, намеренно напрашивался на беду, чтобы потом повеселиться, выпутываясь из нее.

Пара наемников, одетых так же, как Соклей и Менедем, но в придачу обутых в сандалии и вместо ножей носящих на поясе мечи, подошли к ним.

— Радуйтесь! Куда 'ержите путь, моряки? — спросил один из них на ионийском диалекте.

— В Италию, — ответил Менедем. — В Тарент. В Великой Элладе всегда происходит что-то интересное.

Великая Эллада — это было общее название всех колоний, которые эллины основали в южной Италии и на Сицилии.

— Так оно и есть, — кивнул второй наемник. — Сколько возьмете 'а провоз пассажира? — Он говорил, как афинянин: его диалект ненамного отличался от ионийского, но не имел грубых придыханий.

Менедем повернулся к брату: как тойкарх, тот устанавливал плату.

— Двенадцать драхм, — сказал Соклей.

Оба наемника вздохнули.

— Не многих ты найдешь, готовых заплатить такую огромную сумму, — заметил тот, что говорил на аттическом наречии.

— А многих мы и не сможем взять, — парировал Соклей. — У нас полная команда и мало места для пассажиров. Но ты попадешь туда, куда тебе нужно, если решишь отправиться с нами. Нам не придется задерживаться в гавани на полмесяца, если ветер станет встречным, и нас не унесет к Карфагену, если на море разразится шторм.

— Даже если ты говоришь правду, все-таки это грабеж, — не сдавался наемник.

Судя по его виду, сам он неплохо разбирался в грабежах.

«Скольких людей ты убил? — размышлял Соклей. — Скольких женщин и мальчиков изнасиловал?»

Но он не допустил, чтобы эти мысли отразились на его лице, иначе наемник, наверное, выдернул бы меч из ножен на поясе и набросился на моряка. Поэтому Соклей лишь равнодушно пожал плечами.

— Не хотите, как хотите. Найдем других.

Оба наемника с ворчанием пошли прочь.

— Ты бы хоть поторговался, что ли, — заметил Менедем. — А то останемся совсем без пассажиров.

— Не останемся, — ответил Соклей. — Думаю, мы сможем взять пять или шесть пассажиров — каждый заплатит по двенадцать драхм, а больше нам и не надо. Если увижу, что для них это слишком дорого, немного снижу цену. Но я не хочу сбавлять ее слишком поспешно.

— Полагаю, ты прав, — согласился Менедем. — Не следует уподобляться девушке, слишком легко расстающейся со своей девственностью.

— Это верно.

Сравнение показалось Соклею подходящим. Здесь вообще-то были бы уместны и другие сравнения, но он не удивился, что его двоюродному брату пришло на ум именно это.

Наряду с хижинами и палатками лагерь наемников на Тенаре мог похвастаться также тавернами и лавчонками, торгующими съестным, а еще лавками, где продавались доспехи и мечи. Соклей и Менедем зашли в некоторые из этих заведений и дали знать их владельцам, что «Афродита» бросила якорь в здешних водах, объяснив, куда она потом направляется. Весть об этом распространится по лагерю быстро.

Когда хозяин одной из таверн услышал, что они идут с Хиоса, он удивил Соклея, спросив, не привезли ли они вина, а потом удивил еще больше, заплатив двадцать пять драхм за амфору ариосского почти без стонов и жалоб.

— Я с лихвой возмещу эти расходы, — пояснил он. — Бьюсь об заклад, что возмещу. Некоторые здешние парни требуют самое лучшее вино и не пьют ничего другого. Им плевать, сколько они за него заплатят.

Чтобы отпраздновать сделку, он налил братьям далеко не лучшего вина. Едва они успели сделать по глотку, как вдруг земля у них под ногами вздрогнула. Хлипкие стены таверны мгновение тряслись, потом все стихло.

— Землетрясение! — воскликнул Соклей — его отрывистый возглас был похож на собачий лай. — Но не сильное!

— Хвала богам, — отозвался хозяин таверны, и все остальные в комнате, включая Соклея и Менедема, кивнули в знак согласия.

Хотя землетрясение и впрямь было не сильным, сердце Соклея оглушительно стучало. Если земля начинала трястись, никогда нельзя было сказать, скоро ли это прекратится. В большинстве случаев все и вправду кончалось быстро, вот как сейчас, но землетрясение могло возобновиться и усилиться, а иногда становилось таким разрушительным, что способно было сровнять с землей целый город. Все жившие на побережье Внутреннего моря слишком хорошо это знали.

— Налей мне еще вина, — попросил Менедем.

Когда хозяин таверны вручил ему чашу, он выплеснул немного вина на пол, совершив либатий.

— Это — Колебателю земли, чтобы на сей раз он тряс землю не слишком сильно. А остальное — мне. — И Менедем осушил чашу.

— Это спартанское проклятие, вот что это такое, — заявил хозяин таверны.

— Какое проклятие? — не понял Менедем.

Соклей ответил раньше трактирщика:

— Давным-давно, еще до Пелопоннесской войны, несколько илотов укрылись в храме Посейдона на этом мысе. Спартанцы вытащили их из храма и убили. Вскоре после этого сильное землетрясение почти сровняло Спарту с землей. Многие тогда считали, что это месть Посейдона.

— Откуда ты знаешь? — уставился на него хозяин таверны. — Ты же вроде говорил, что ты родосец.

— Я родосец, — подтвердил Соклей.

— Он, должно быть, где-нибудь об этом вычитал, — пояснил Менедем. — Он у нас много всего читает.

Соклей затруднялся сказать, что сквозило в улыбке его двоюродного брата: гордость или насмешка? «И то и другое», — решил он.

— Снова небось твой приятель Геродот? — спросил Менедем.

— Нет, это исторические сочинения Фукидида, — ответил Соклей.

— Исторические сочинения, — благоговейно произнес хозяин таверны. — Грамота — ну разве это не чудо? Я сам не больно-то силен в чтении и письме, да мне это не особо и нужно, но все равно — разве грамота — это не чудо?

— Разве грамота — это не чудо? — с озорным видом эхом повторил Менедем, когда они с Соклеем двинулись к ближайшей лавочке, торгующей съестным.

— Да заткнись ты, — не выдержал Соклей, что лишь еще больше развеселило его двоюродного брата.

Соклей раздраженно продолжил:

— Натурфилософы считают, что в землетрясениях виноват вовсе не Посейдон, а что это такое же явление природы, как волны, гонимые ветром.

— Вряд ли я смогу в это поверить, — сказал Менедем. — Волны и ветер — тут все ясно, а что может вызвать землетрясение?

— Никто не знает этого наверняка, — ответил Соклей. — Но существует гипотеза, будто бы газ движется через подземные каверны и это толкает землю то туда, то сюда.

Он всегда находил это предположение вполне здравым и логичным. Менедем, однако, воспринял его совсем иначе. Он издал такой восхищенный вопль, что несколько проходивших мимо наемников резко обернулись и уставились на него.

— Земля пускает газы! Вот это да! Ловко придумано! Вместо Колебателя земли Посейдона мы получим Киамоса — Земляного Пердуна, Поклонимся же ему! — И он выставил зад.

— Никому и в голову не приходило объявлять божеством боб, пока ты только что этого не сделал, — сурово ответил Соклей, борясь с желанием пнуть двоюродного брата в ту часть тела, которую он выставил. — Порой ты критикуешь мой образ мыслей, но сам, оказывается, куда больший богохульник, чем я. Знаешь, что я тебе скажу? Видно, ты начитался Аристофана, и у тебя все перемешалось в голове.

Менедем запротестовал:

— Ничего подобного. И я объясню тебе почему. Аристофан шутя высмеивает богов, и точно так же поступаю я. Но когда ты говоришь, что не веришь в них, ты не шутишь.

Соклей фыркнул. В этом было больше правды, чем ему самому хотелось бы признать.

Вместо того чтобы подтвердить правоту Менедема, он сказал;

— Пошли, дадим знать тому парню, что ищем пассажиров.

— Хорошо! — Менедем издал неприличный звук. — Земляной Пердун! — захихикал он.

Соклей пожалел, что вообще заговорил о естественных причинах землетрясений.

Чтобы хоть как-то отомстить — а может, и в порядке искупления, — он чуть ли не волоком притащил Менедема в храм Посейдона.

Так и есть — среди пожертвований стояла статуя, изображавшая Ариона верхом на дельфине.

Соклей поцокал языком.

— Она не такая прекрасная, как я думал. Видишь, какой застывшей и старомодной она выглядит?

— Арион выпрыгнул из моря уже давно, — рассудительно заметил Менедем. — Не можешь же ты ожидать, чтобы статуя выглядела так, будто скульптор изваял ее только вчера?

— Думаю, ты прав, — ответил Соклей. — Но все равно…

— Нет. Даже не начинай, — сказал Менедем. — Если бы даже ты возлег с Афродитой, то наверняка бы жаловался, что она оказалась не так хороша в постели, как ты ожидал.

«Если бы я возлег с Афродитой, то это она бы жаловалась, что я оказался не так хорош в постели, как она ожидала, — подумал Соклей. — Хотя, может, и нет. Она ведь богиня и знала бы наперед, что я из себя представляю, верно?»

Он почесал в затылке и, поразмыслив немного, сказал:

— Вопрос в том, сколько богов могут видеть будущее, порядком запутанный и сложный, тебе не кажется?

— Лично мне кажется, что ни один нормальный человек не разберет, о чем ты толкуешь, — ответил Менедем.

Соклей почувствовал себя глупо, поэтому обрадовался, когда Менедем продолжил:

— Давай лучше вернемся к лодке и посмотрим, не явились ли на берег какие-нибудь пассажиры, желающие попасть на запад.

— Давай, — согласился Соклей.

Когда они покинули огороженный участок храма, он вздохнул.

— Если бы не это святилище, мыс Тенар был бы почти самым нечестивым местом из всех, где мне когда-либо довелось побывать.

— Это не Дельфы, — подтвердил Менедем, — но в Дельфах мы уж точно не подобрали бы наемников, желающих попасть в Италию, верно?

На это Соклей ничего не смог возразить.

Зато он мог всю дорогу до берега внимательно приглядывать за ворами и мошенниками, чем старательно и занимался. То, что они оба добрались до лодки неограбленными, тойкарх «Афродиты» приписывал своему орлиному взгляду.

Когда Соклей с Менедемом появились на берегу, с Диоклеем разговаривали двое загорелых мужчин с обветренными лицами и со шрамами на руках, ногах и щеках. Начальник гребцов, казалось, был с ними запанибрата: если не считать отсутствия шрамов, он сам мог бы сойти за одного из наемников.

— А вот и наши шкипер и тойкарх, — сказал келевст. — Они расскажут вам все, что вы хотите знать.

— Двенадцать драхм за проезд до Сиракуз, как мы слышали? — спросил один из наемников. — Верно?

Соклей покачал головой.

— Двенадцать драхм, чтобы добраться до Тарента, — пояснил он. — Не знаю, зайдем ли мы вообще в Сиракузы. И пока мы не выясним, как идет война с Карфагеном, я не смогу вам этого сказать.

— Двенадцать драхм за проезд до Италии — немалые деньги, — проворчал второй наемник, — тем более что мне придется самому покупать себе жратву.

— Так уж принято, — заметил Менедем. — Так всегда делается. Ты ведь не ждешь, чтобы я изменил общепринятые правила?

С точки зрения Соклея, глупо было выдвигать подобные аргументы, но он вовремя захлопнул рот: его двоюродный брат лучше знал, как торговаться с наемниками.

— Хорошо, хорошо, — сказал второй воин. — Когда вы собираетесь отплыть?

— У нас хватит места для пяти или шести пассажиров, — ответил Менедем. — Мы останемся здесь до тех пор, пока не наберем всех или пока не решим, что набрать такое количество нам не удастся.

— Что ж, считай, один пассажир у вас уже есть, хотя деньги вы, ребята, берете несусветные, — заявил первый наемник. — Это я — Филипп.

— Два пассажира, — поправил его второй эллин. — Меня зовут Калликрат, сын Эвмаха.

— А я — сын Мегалка, — добавил Филипп. Он указал на «Афродиту». — Значит, сегодня вы не отплывете?

— Нет, если только вдруг не объявятся еще трое или четверо пассажиров, — заверил его Соклей. — А кроме того, у нас тут есть кое-какие дела. Давайте договоримся так. Приходите на берег каждое утро ближайшие несколько дней, и тогда мы без вас никак не уйдем.

— Хорошо, — сказал Филипп.

Калликрат кивнул в знак согласия.

Оба они легко зашагали прочь, обратно в город, который стремительно разрастался на Тенаре.

— Что ж, двое у нас уже есть, — сказал Менедем Соклею. — Не так уж плохо, ведь мы стоим на якоре всего один день.

— Да, не так уж плохо, если только нам вообще сойдет с рук то, что мы сюда явились, — ответил Соклей. — Имейся тут настоящая гавань, куда заходят честные люди, нам бы не пришлось бросать якорь в стороне от берега.

— Это и есть гавань, куда заходят честные люди, — возразил Менедем с улыбкой, которую, без сомнения, считал обезоруживающей. — Мы ведь здесь, верно?

— Да, и все же я хотел бы, чтоб нас тут не было, — ответил Соклей.

Улыбка его двоюродного брата стала кислой. Но Менедем все-таки сел вместе со всеми в лодку и вернулся на «Афродиту».

Соклей приподнял бровь, когда они взобрались на акатос.

— Что-то не похоже, чтобы ты решил провести ночь на берегу, честный человек.

На этот раз Менедем не выдержал:

— Да заткнись ты!

Из чего Соклей сделал вывод, что его шпилька попала в цель.

На следующий день они заполучили еще одного пассажира, критского оружейника, изготовлявшего пращи. Звали его Ройкос.

— Я так рад отсюда убраться, — сказал он. Его протяжный дорийский акцент был куда заметнее, чем у родосцев. — Здесь все кошмарно дорого, и я проедаю свое серебро в ожидании, когда кто-нибудь сделает заказ. Не думаю, что мне будет так сложно найти работу по ту сторону моря. В тех местах всегда где-нибудь да идет война.

Он попытался сбить цену, которую назначил Соклей, но тот отказался торговаться, ибо не сомневался, что Ройкос не хочет оставаться на Тенаре. Оружейник долго жаловался, но потом сдался и сказал, что тоже будет приходить на берег каждое утро.

На протяжении следующих трех дней ни один человек не выказал никакого интереса к путешествию в Италию. Менедем на баке постоянно ворчал и весь кипел от негодования.

Соклей попытался его утешить:

— Павлины откладывают все новые яйца. А пассажиры обязательно появятся, подождем еще.

— Не ты один хочешь убраться отсюда, — огрызнулся Менедем. — Или, думаешь, мне больно нравится здесь торчать?

Соклей изумленно уставился на него.

— Я полагал, ты счастлив, как свинья, купающаяся в желудях.

— Я что, похож на идиота? — негромко спросил его двоюродный брат. — Я просто храбрюсь перед командой. Значит, я и тебя одурачил, вот как? Это славно. Мы пришли сюда, чтобы заработать деньги, но я буду благодарить всех богов, когда мыс скроется за горизонтом.

Подергав себя за бороду, Соклей пробормотал:

— Ты не так прост, каким кажешься на первый взгляд.

— Это комплимент или обвинение? — засмеялся Менедем.

Когда моряки доставили их на следующее утро на берег, Филипп, Калликрат и Ройкос уже ожидали там. И, как и в предыдущие несколько дней, Соклей сказал:

— Сегодня вряд ли, если только нам не повезет.

Наемники заворчали себе под нос ругательства.

И тут Менедем указал в сторону хижин и палаток:

— Смотрите-ка! Кажется, кое-кто хочет нас видеть.

И верно, к берегу трусил человек. Он был в тунике и сандалиях, а в холщовом мешке явно нес воинские доспехи.

— Эй, вы! — окликнул он моряков. — Я слышал, вы отплываете в Италию, это правда?

— Да, так и есть, — ответил Соклей.

— Я дам вам четверть мины, если вы доставите меня туда, — предложил незнакомец. — И если вы отплывете немедленно.

Соклей и Менедем переглянулись. Этот человек не просто хотел попасть в Италию, ему срочно требовалось попасть туда.

— Ты будешь лишь четвертым нашим пассажиром, — проговорил Соклей. — А мы вообще-то надеялись набрать шесть.

— Сколько вы берете с каждого за проезд? — поинтересовался вновь прибывший.

— Двенадцать драхм, — ответил Соклей.

Они с Менедемом опять переглянулись, на этот раз уже не с таким энтузиазмом. Если бы рядом не стояли три других наемника, Соклей мог бы назвать цену повыше.

— Тогда — порядок. Я дам вам, — вновь прибывший помедлил, чтобы подсчитать на пальцах, — тридцать шесть драхм за то, чтобы отплыть сегодня.

Он порылся в холщовом мешке и вытащил небольшой кожаный мешочек, в котором позвякивали монеты.

Филипп и Ройкос что-то пробормотали себе под нос.

Ройкос уставился на нового парня с толстым кошельком — а может, на сам кошелек. Соклей не сомневался, что они тоже поняли: если человек так швыряется деньгами, то у него наверняка имеется к тому веская причина.

— Подожди, — проговорил Соклей. — Сначала скажи, кто ты такой и почему так торопишься покинуть Тенар.

Менедем нахмурился, но его брат притворился, что не замечает этого. Ну и пусть себе хмурится на здоровье. Прибыль прибылью, однако Соклей не желал помогать убийце скрыться от правосудия — если какое-либо правосудие вообще существовало здесь, на самой южной оконечности материковой Эллады.

— Меня зовут Алексидам, сын Алексиона, — ответил наемник. — Я с Родоса. Как и вы, насколько я слышал.

Соклей кивнул. Выговор Алексидама не очень отличался от его собственного.

Парень продолжал:

— Я… поспорил с капитаном по имени Диотим. И все его люди ищут меня — или вскоре будут искать.

Калликрат ткнул в него пальцем.

— Так это ты тот парень, который переспал с мальчиком Диотима? На твоем месте я бы тоже поскорее убрался с Тенара.

Теперь Соклей узнал все, что хотел знать. И его брат тоже.

— Заплати моему тойкарху прямо сейчас, — сухо велел Менедем. — Что-то говорит мне, что твоя благодарность поуменьшится, как только Тенар скроется за горизонтом.

Алексидам свирепо уставился на него, из чего Соклей заключил, что его двоюродный брат прав. Но наемник начал отсчитывать афинские драхмы со знакомым изображением совы. Соклей принял монеты без единого слова и с абсолютно бесстрастным выражением лица. Аттические драхмы были тяжелее родосских, поэтому он получил от Алексидама больше серебра, чем ожидал. Но если Алексидама это не беспокоило, то и Соклей не считал нужным упоминать о разнице. Расплатившись, новый пассажир нетерпеливо спросил:

— Теперь мы можем отплыть? — Он тревожно оглянулся через плечо.

— А как насчет нас? — хором воскликнули три других наемника. И так же в унисон продолжали: — Мы не взяли с собой пожитков.

Менедем принялся распоряжаться.

— Сходите за ними, — быстро велел он. Потом повернулся к Диоклею. — Забери этого парня на «Афродиту». А вообще знаешь что, захвати-ка и нас с Соклеем. Боюсь, тут скоро станет очень весело.

— Спасибо, — сказал Алексидам, засовывая свой мешок на дно лодки.

— Не благодари меня, еще рано, — ответил ему Менедем. — Если начнется суматоха и остальные парни не явятся на борт, ты заплатишь и за их проезд тоже. Предупреждаю тебя заранее, так что потом не удивляйся.

— Это грабеж! — взвыл Алексидам.

— Называй, как хочешь, — холодно сказал Менедем. — Судя по всему, твои грязные делишки могут помешать мне заработать. Разумеется, если ты со мной не согласен, то всегда можешь обсудить ситуацию с Диотимом, или как там его зовут. Ну, что скажешь — по рукам или нет?

— По рукам, — выдавил наемник.

— Я так и думал, что ты проявишь благоразумие, — похвалил его Менедем.

Он взобрался в лодку. То же самое сделал и Соклей.

Моряки налегли на весла, навалившись друг на друга, и погнали лодку к «Афродите».

Как только все взошли на борт, Диоклей указал на берег. — Думаю, мы очень вовремя убрались оттуда, шкипер, — заметил он.

Вслед за начальником гребцов и Менедемом Соклей тоже посмотрел на берег. Там, глядя на «Афродиту» через отделявшее их от галеры водное пространство, стояли несколько человек; солнце блестело на мечах и наконечниках копий. Один из преследователей что-то закричал, однако акатос стоял слишком далеко, чтобы туда донесся крик. Но хотя Соклей и не мог расслышать слов, он сомневался, что кричавший отпускает Алексидаму комплименты.

— Не повезло трем остальным парням, — сказал Соклей Менедему. — Как мы заберем их, если на берегу будут болтаться воины?

Менедем пожал плечами.

— Мы в любом случае получим ту же плату.

— Думаю, мы все-таки должны попытаться их подобрать, — возразил Алексидам.

Это вовсе не удивило Соклея: кому понравится заплатить лишние тридцать шесть драхм за проезд.

В клетке на корме завопил павлин.

Алексидам подпрыгнул.

— Во имя египетской собаки, что там у вас такое?

— Павлин, — небрежно ответил Соклей. — Не обращай внимания.

— Павлин? — переспросил Алексидам. — Настоящий?

— Настоящий.

Соклей снова посмотрел на берег.

Он не мог сказать наверняка, но ему показалось, что он видит вернувшихся Филиппа, Калликрата и Ройкоса: по крайней мере, трое только что пришедших на берег людей пристально смотрели в сторону торговой галеры.

Погладив бороду, Соклей поманил Менедема. Склонившись друг к другу, братья стали вполголоса переговариваться.

Вскоре четверо гребцов и Алексидам вновь спустились в лодку «Афродиты». Лодка направилась к выкрашенному в голубой цвет пиратскому судну, стоявшему на якоре в нескольких плетрах от акатоса. Диотим и его громилы поспешили вдоль берега, мимо которого шла лодка.

Она приблизилась к пиратскому судну, а когда вернулась на «Афродиту», в ней сидели только гребцы, которые снова вскарабкались на борт акатоса.

Взбешенные наемники на берегу начали что-то кричать пиратам, сложив ковшом ладони. Пираты тоже принялись орать в ответ. Однако обе стороны не добились взаимопонимания. На что и рассчитывал Соклей.

Он тихо сказал гребцам:

— Думаю, теперь можно попытаться подобрать остальных. Скажите им, чтобы поторапливались. Если они не поспешат или если люди Диотима начнут угрожать вам, поворачивайте и возвращайтесь.

На этот раз Менедем полностью согласился с двоюродным братом.

Лодка с гребцами под командованием Диоклея снова пошла к берегу. Она еще не успела причалить, как трое наемников, которые хотели попасть в Италию, вошли в воду, и гребцы помогли им взобраться в лодку. Они вернулись на «Афродиту» прежде, чем Диотим и его товарищи догадались побежать в их сторону.

Вот гребцы поднялись на акатос. Вот на него взошли Ройкос, Калликрат и Филипп, И вот вслед за ними на торговую галеру взошел Алексидам, который лежал на дне лодки с тех самых пор, как пиратский корабль закрыл ее на мгновение от взоров Диотима и его людей.

Алексидам пожал руку Соклею.

— До чего же ловко и умно придумано! Тебе следовало бы быть адмиралом.

Соклей покачал головой.

— Эту честь я, пожалуй, уступлю своему двоюродному брату.

Он поискал глазами Менедема, чтобы предложить ему немедленно отплыть. Но Менедем уже ушел на нос и подгонял моряков, втаскивающих якоря на крамболы. Что ни говори, но капитаном он был превосходным.

И Соклея это вполне устраивало.

Три дня спустя после того как Тенар остался позади, «Афродита» плыла на северо-запад к Закинфу.

— Я чувствую себя Одиссеем, наконец возвращающимся домой, — сказал Менедем, указывая вперед. — Вон там, впереди, Кефалления, а к северо-востоку от нее — Итака.

— Надеюсь, ты не собираешься там останавливаться или идти на Керкиру? Ты ведь хотел двинуться прямо через Ионическое море в Италию, — напомнил брату Соклей.

Он вздохнул и добавил:

— Гомер — это прекрасно, но согласись, что торговля важнее.

Менедем засмеялся и указал на него пальцем.

— Ты меня не одурачишь. Тебе плевать на торговлю, братец. Ты просто хочешь повидать эти острова. Боюсь, мне придется силком вытаскивать тебя с Закинфа.

— Это любопытное место, — согласился Соклей. — Остров, кстати, до сих пор покрыт лесом, как и описывал поэт. И люди там говорят на любопытном диалекте. Все это очень интересно.

— Интересно? — покачал головой Менедем. — Лично я не могу понять и половины того, что они говорят. Тамошнее наречие почти такое же скверное, как у македонцев.

— А я без особого труда его понимаю, — сказал Соклей. — Оно просто старомодное. Но ты уверен, что не хочешь подойти к берегу и пересечь море в самом узком месте? Мы бы провели на воде всего одну ночь… Самое большее — две, если бы двинулись так. А если мы поплывем прямо, то проведем пять или шесть дней там, где не видно будет земли.

— Знаю. Но у меня есть на то свои причины.

Менедему больше не требовалось ничего говорить — в конце концов, он был капитаном «Афродиты». И Соклей не стал спорить, по крайней мере, вслух.

Однако он вопросительно приподнял бровь, и Менедем неожиданно для себя пустился в объяснения:

— Во-первых, большинство торговых судов плывет от Керкиры в Италию напрямик, потому что это самый короткий путь.

— Именно, — сказал Соклей. — Почему же ты хочешь сделать по-другому?

— Потому что все пираты в округе — эллины, эпироты, иллирийцы, тирренцы — знают, каким путем обычно следуют торговые корабли. И пираты кружат там, где Адриатика переходит в Ионическое море, словно грифы вокруг мертвого быка. Хоть прогулка через открытое море длиннее, зато безопаснее.

— Ну что же. — Соклей развел руками. — Звучит вполне разумно, но ты сказал, что это одна из причин. Значит, есть и другие?

— Тебе что, больше нечем заняться, кроме как пытать меня, медленно поджаривая на вертеле? — спросил Менедем.

— Приношу свои глубокие извинения, о почтеннейший. — Когда Соклей говорил таким вежливо-ироническим тоном, это значило, что он не на шутку разозлен. И он действительно не замедлил нанести брату жестокий удар. — Если что-нибудь пойдет не так, наши отцы уж точно тебя поджарят — в этом можешь не сомневаться. Так почему бы тебе не попрактиковаться заранее, отвечая на мои вопросы?

Мысль о том, что ему придется что-то объяснять отцу, заставила Менедема сплюнуть в подол туники.

— Надо же, какая забота, — издевательски заявил он Соклею.

Тот принял невинный вид. Настолько невинный, что Менедем не выдержал и разразился хохотом.

— Вторая причина, почему я не хочу останавливаться на Керкире, — пояснил он, — заключается в том, что этот остров — одно из самых мрачных мест в мире.

— Неудивительно, после всех войн, которые Керкира проиграла, — сказал Соклей. — И именно здесь началась Пелопоннесская война, опустошившая всю Элладу. Но Керкира теперь свободный и независимый остров. — Он снова поднял бровь — на этот раз еще более иронично.

— Да уж, Керкира теперь о-очень свободная и независимая. — Менедем тоже поднял бровь и процитировал поговорку: — «Керкира свободна — срать там, где захочет».

Его двоюродный брат фыркнул.

— Что ж, ладно. Может, это даже к лучшему, что мы не будем высаживаться на том острове. Боюсь, ты бы не в добрый час вспомнил там это изречение, выпив порядком вина, и тебя бы пырнули ножом.

Вероятно, так бы и случилось, поэтому Менедем не стал спорить.

Вместо этого он сказал:

— Я бы только хотел, чтобы ветер не дул нам все время в морду. Нам придется всю дорогу грести. Но так обычно и бывает во время плавания на северо-запад.

Поскольку на борту теперь находились пассажиры, да еще павлиньи клетки занимали на баке много места, на юте было теснее, чем всегда.

— Вы держите курс прямиком в гавань Тарента, да? — спросил Филипп.

Менедем с трудом подавил смех, Соклей тоже. Но вот Диоклей рассмеялся от души, а вместе с ним Алексидам и Ройкос. Уж они-то знали, какое это неточное дело — навигация.

Повернувшись к наемнику, Ройкос заговорил на протяжном дорийском:

— Скажи, часто ли ты плавал по морю?

— А какое это имеет отношение к делу? — спросил Филипп.

Вот теперь Менедем все-таки засмеялся. Он просто не смог удержаться. И смеялся он не один.

— О почтеннейший, — проговорил капитан «Афродиты», — я плыву на северо-запад. Я стараюсь держаться курса как можно точнее. И если погода не испортится, мы приблизимся к италийскому берегу в паре сотен стадий от Тарента, а потом пойдем вдоль берега к городу. Если же погода испортится… — Он пожал плечами, ибо не хотел ни говорить об этом, ни думать.

Филипп выглядел невероятно удивленным, словно маленький мальчик, впервые узнавший, откуда берутся дети. По его тону было ясно, что он едва может поверить своим ушам.

— Но почему ты не можешь отправиться прямиком туда, куда хочешь попасть?

Подавив новый приступ смеха, Менедем терпеливо объяснил:

— Очень скоро мы потеряем землю из виду. Как только это случится, что поможет нам верно держать направление? Солнце, а ночью звезды. Ветер и волны. Вот и все. У меня нет магического указателя, который подсказал бы, в какой стороне север. Я бы хотел иметь такую штуку. Но, увы, Гефест никогда и никому не показывал, как ее смастерить.

— Знай я это наперед, остался бы лучше на Тенаре, пока не нашел бы генерала, который взял бы меня в свою армию, — с несчастным видом сказал наемник.

— Ты вполне еще можешь вернуться, — ответил Менедем.

Лицо Филиппа просияло, но ненадолго, ибо моряк тут же добавил:

— Если конечно, сумеешь проплыть такое расстояние.

— Может, дельфины понесут его, как понесли Ариона? — с надеждой предположил Соклей.

— Да вы надо мной потешаетесь! — воскликнул Филипп, и это была правда.

Наемник протиснулся мимо Менедема к корме «Афродиты». Там он и стоял, глядя на Закинф на юго-востоке, который постепенно становился все меньше и меньше. Но даже когда остров наконец исчез за горизонтом, Филипп все равно продолжал смотреть в ту сторону.

Сам Менедем воображал себя скорее Прометеем, чем Эпиметеем: он смотрел вперед, а не назад.

Пушистые белые облака плыли по небу с севера на юг. Волнение было небольшим, «Афродита» слегка подпрыгивала на волнах, но не настолько резко, чтобы даже салага вроде Филиппа перегнулся через борт.

Менедем негромко спросил Диоклея:

— Как ты думаешь, погода продержится до конца перехода?

Начальник гребцов пожал плечами.

— Лучше бы ты спросил об этом богов. Надеюсь, что продержится, по мне, так погодка — просто блеск, лучше не надо. Но все-таки сезон навигации едва начался.

— Может, надо было высадиться на Керкире? — спросил Менедем. — Пока еще не поздно туда повернуть.

Диоклей снова пожал плечами.

— Если разразится шторм, он все равно почти наверняка застанет нас в море. Однако у нас будет куда меньше шансов нарваться на пиратов, если мы двинемся вперед, — тут ты совершенно прав, шкипер. Шесть оболов против драхмы — примерно такие у нас шансы. Если человек не готов время от времени рисковать, то ему вообще нечего делать в море.

— И то правда. — Менедем собирался сказать еще что-то, но тут его отвлек вопль, донесшийся с бака.

Он увидел Алексидама, стоявшего там, засунув палец в рот.

Менедем закричал так, чтобы его было слышно на другом конце судна:

— Оставь павлина в покое, иначе пожалеешь!

— Я уже жалею. — Алексидам осмотрел окровавленный палец. — Кто бы подумал, что эта грязная тварь может так клеваться. У меня кровь течет!

— Сделай перевязку сам или найди моряка, который тебе поможет. — Менедем не выказал никакого сочувствия: ведь сколько бы ни платил за проезд Алексидам, любой павлин стоил дороже. — Тебе еще повезло, а то бы он мог клюнуть тебя так, что впредь бы пришлось сражаться с врагами, имея на руках всего девять пальцев.

— Если такое случится, я потащу тебя в суд! — ответил Алексидам.

— Давай, не стесняйся, — беззаботно ответил Менедем. — Ты сам дразнил мой груз, и вся команда тому свидетели.

Алексидам мрачно посмотрел на капитана «Афродиты».

Менедем ответил ему таким же мрачным взглядом.

Если наемник надеялся запугать Менедема на его же собственном корабле, он был просто слабоумным. «Может, надо было позволить этому Диотиму разобраться с наглецом? Хотя я и вытянул из него тройную плату за проезд, — подумал Менедем, — от него одни неприятности. С другой стороны, всякий пассажир, который причиняет команде массу неприятностей, может, на свою беду, попросту не добраться до конечного пункта путешествия».

Диоклей подумал о том же.

— Было бы очень жаль, если бы парень свалился за борт, верно? — пробормотал он. — Это бы просто разбило мне сердце!

— Чтобы решиться на столь крайнюю меру, мы должны иметь очень веские основания, — ответил Менедем. — В противном случае гребцы начнут болтать в тавернах, и потом уже никто не захочет выйти с нами в море.

— Думаю, ты прав, — ответил начальник гребцов. — Но если верить моему чутью, никто не будет сильно горевать по этому придурку.

— Не искушай меня, Диоклей, потому что уж я-то точно не буду по нему горевать! — заявил Менедем.

Келевст кивнул и рассмеялся.

Менедем оставил на веслах двадцать человек, меняя гребцов через каждую пару часов, чтобы всегда была наготове смена со свежими силами.

К тому времени как солнце впереди село, они были в море одни. Носовые якоря со всплеском упали в воду. Гребцы съели хлеб, оливки и сыр и выпили вино. Так же поужинали и наемники.

— Мы и вправду пробудем в открытом море несколько дней? — спросил Алексидам. — Боюсь, я не взял с собой достаточно еды. Можно мне забросить удочку с борта?

«Да, или тебе придется голодать», — подумал Менедем.

Но Соклей предложил:

— Мы продадим тебе кое-что из припасов команды, по четыре обола в день.

— А я смотрю, вы еще хотите содрать с меня втридорога за еду? — сказал Алексидам с неприятной улыбкой.

— Пассажирам полагается брать собственные припасы — это знает каждый. А раз ты их не взял… — Соклей пожал плечами. — Кто в этом виноват?

— Я порядком торопился, когда покидал Тенар, — заметил Алексидам.

Соклей снова пожал плечами.

— А в этом кто виноват? — спросил он с безупречной вежливостью и с абсолютно серьезным лицом.

До Алексидама не сразу дошло, что над ним насмехаются. А когда он это понял, то, прорычав проклятие, схватился за эфес меча.

— Помни, где находишься, приятель, — осадил его Менедем.

Он гадал — не придется ли ему добавить еще кое-что, если наемник с Родоса окажется слишком тупым, чтобы понять намек.

Но Алексидам огляделся по сторонам и не увидел ни единого дружеского лица. Он не увидел также ни малейшего намека на землю на горизонте. Его рука резко отодвинулась от эфеса, как будто тот внезапно стал раскаленным.

Менедем отправил Калликрата и Филиппа спать на бак; они явно не собирались доставлять морякам никаких неприятностей. Два других наемника разделили с ним и Соклеем корму — поэтому там было тесновато, но все же оставалось место, чтобы вытянуться.

Гребцам на банках пришлось прислониться к корабельной обшивке, чтобы не упасть во сне.

Когда Менедем проснулся на следующее утро, волны стали выше. Ветер посвежел и принес больше облаков с севера. Восходящее солнце было слишком красным, и капитану «Афродиты» это не понравилось.

— Кажется, мы движемся навстречу шторму, — сказал он Диоклею, надеясь, что начальник гребцов развеет его опасения.

Но Диоклей кивнул.

— Похоже на то, шкипер. Только одно радует: нет больше рядом берегов, к которым нас могло бы прибить. Между нами и ближайшей землей много стадий. Если судно выдержит шторм, все будет в порядке.

— Давай примем меры, чтобы оно выдержало, — сказал Менедем. — Лучше уж перестраховаться.

К его огорчению, Диоклей снова согласно кивнул.

Когда Менедем отдал приказ, все моряки, не сидевшие на веслах, поспешили его выполнить. Из этого капитан заключил: они тоже думают, что надвигается шторм.

— Позаботьтесь о том, чтобы клетки с павлинами были крепко привязаны! — крикнул Соклей. — Нельзя позволить, чтобы хоть одну из птиц смыло за борт.

К тому времени как люди кончили работать, паутина канатов надежно прикрепила клетки к кораблю.

Филипп приблизился к Менедему и нервно спросил:

— Надвигается… шторм?

— Только Тучегонитель Зевс знает это наверняка, — ответил Менедем, наблюдая за большими черными тучами, накатывающими с севера и застилающими небо. — Но мы не хотим рисковать.

Филипп кинул и отошел.

Наемник рассчитывал, что Менедем успокоит его, но капитану было не до него. Остальные наемники не задавали вопросов. Они и сами видели, к чему все идет.

— Вот за что я не люблю Ионическое море, — сказал Диоклей. — Шторм начинается, как только выходишь из Адриатики, и бушует потом всю дорогу.

— Как думаешь, насколько сильным он будет? — спросил Менедем.

Начальник гребцов почти всю жизнь провел в морях, и Менедем высоко ценил его опыт.

«А ведь я и сам жду, чтобы меня успокоили», — подумал юноша.

Диоклей пожал плечами.

— Посмотрим. Я видел небеса и получше, но никогда ничего нельзя знать заранее.

Ветер продолжал крепчать. Он менял направление до тех пор, пока не превратился в северный. От него веяло холодом, словно там, где он зародился — где бы это ни было, — зима еще не решила уступить место весне.

Волны становились все выше и сильнее. Акатос слегка покачивался при каждом ударе. Калликрат зажал рот рукой и бросился к борту. Соклей криво улыбнулся. Качка станет еще хуже, шторм только начинается, он ясно это видел.

Спустя примерно час пошел дождь. К этому времени на небе осталась лишь узкая синяя полоска на юге, все остальное стало грязно-серого цвета. И вот уже от хорошей погоды осталось одно воспоминание.

Дождь, хлещущий Менедему в лицо, был холодным и мерзким. Менедем изо всех сил старался направлять «Афродиту» на северо-запад, но без солнца не мог судить, насколько удачны его усилия.

Диоклей думал о том же, потому что заметил:

— Навигация провалилась в Тартар, верно?

— Можно и так сказать. — Несмотря ни на что, Менедем очень старался говорить жизнерадостным голосом. — Ничего, Италия все-таки довольно большая. Мы вряд ли промахнемся и проплывем мимо.

Наградой ему был смех келевста.

— Это хорошо, капитан. Знаешь, куда я сейчас хотел бы махнуть, не промахнувшись? В портовый кабак.

— Будь плавание все время легким, любой дурак мог бы ходить в моря.

Менедем наслаждался стихией: ему нравилось, как дрожат доски у него под ногами и как море сопротивляется рулевым веслам.

Управлять такими рулевыми веслами — одно удовольствие. Он в который раз убеждался, как прекрасно поработали Кхремий и остальные плотники. Капитан мог удерживать «Афродиту», как хотел, и на том курсе, на котором хотел, выбирая его по перемене ветра и волн. До починки весел для этого требовалось куда больше усилий.

Вдалеке пурпурное копье света пронзило небо и воткнулось в море. Когда сквозь свист и шелест дождя прогремел гром, Диоклей потер свое кольцо с изображением Геракла Алексикакия. Менедем пожалел, что у него тоже нет такого кольца. Молния легко могла уничтожить судно, а суда, казалось, просто притягивали молнии.

Еще одна вспышка, на этот раз ярче. Новый раскат грома, на этот раз сильнее. Менедем изо всех сил старался об этом не думать. Он все равно ничего не мог поделать против молний. Волны били в борта акатоса все яростней. Спустя некоторое время морская вода стала перехлестывать через борт.

— Хотел бы я, чтобы борта у нас были повыше, — сказал Менедем. — Пятиярусник Птолемея легко смог бы пройти по волнам, которые нас захлестывают.

— Этот пятиярусник Птолемея все еще в Эгейском море, — ответил Диоклей. — И над ним, наверное, светит солнце.

— К воронам его, — заключил Менедем.

Диоклей приподнял бровь.

Менедем повторил свои слова, на сей раз громче. Диоклей кивнул, показывая, что понял. Ветер начал выть и свистеть в такелаже. Менедем склонил голову к плечу, оценивая снасти от ахтерштага до бакштага. Судя по звукам, им не грозило немедленное падение… пока не грозило.

Соклей добрался до юта. Как и все остальные на борту «Афродиты» — включая самого Менедема, — он смахивал на вымокшего щенка. Вода капала с его носа и бороды. Он что-то сказал, по крайней мере, губы его шевельнулись, но Менедем не разобрал ни слова. Тогда Соклей заорал прямо в ухо брату:

— Как у нас дела?

— Мы держимся на воде! — закричал в ответ Менедем.

Это было не таким уж большим утешением, но, как и на вопрос Филиппа, Менедему больше нечего было ответить. Он закричал снова:

— Как там наши павлины?

— Насквозь промокли, — ответил тойкарх. — Избыток влаги может отрицательно повлиять на хумор человека и вызвать мокроту в легких. Остается надеяться, что с птицами такого не бывает.

Менедем недовольно поморщился — к сожалению, этот всезнайка был прав. Когда речь шла о павлинах, им оставалось лишь надеяться. Менедем ненавидел такие ситуации. Ему хотелось всегда хоть как-то влиять на события. Он был капитаном судна и в море обычно многое было в его власти, но что он сейчас мог поделать с расстройством хумора… или что там вызывает болезнь? Ничего не мог — и прекрасно это сознавал. Самые лучшие лекари и то далеко не всесильны. Ну что же… Придется надеяться на лучшее.

— Клетки хорошо закреплены? — спросил Менедем.

Вот тут, если придется, он сможет что-то предпринять.

Но Соклей кивнул.

— Скорее судно потонет, чем они отвяжутся.

— Не говори так! — воскликнул Менедем.

Он благодарил богов, что единственный слышал эти слова. И очень надеялся, что ветер отнес слова так, что даже боги не смогли их расслышать.

— Мы потонем?

Соклей не казался испуганным. Как обычно, он говорил заинтересованно, с любопытством. Как будто просто участвовал в философской дискуссии и это вовсе не было вопросом его жизни и смерти.

— Не думаю, — ответил Менедем. — Во всяком случае, если шторм не станет сильнее.

Однако шторм как раз становился сильнее: ветер дул все яростнее и завывал в снастях все пронзительнее. Менедем понятия не имел, сколько уже длится непогода, он мог прикинуть время, лишь видя солнце, движущееся по небосводу, а солнце давно исчезло.

Менедем развернул «Афродиту» прямо против ветра. Качка на киле стала сильней, он чувствовал, что каждые несколько ударов сердца судно как будто то карабкается на холмы, то скатывается в долины. Но теперь корабль, по крайней мере, не раскачивался из стороны в сторону, а таран и водорез гарантировали, что акатос не зачерпнет слишком много воды.

Таким вот образом торговая галера прокладывала путь на север. Пара больших волн разбилась о форштевень, но и только. Соклей пробрался вперед и помахал рукой, чтобы дать знать Менедему — павлины пока в порядке.

Менедем хотел было помахать в ответ, но не осмелился снять ладонь с рукояти рулевого весла даже на мгновение.

Небо стало еще чернее. Сперва Менедем испугался, решив, что шторм вновь усиливается, но потом понял, что просто надвигается ночь.

— Хочешь, я тебя сменю, шкипер? — предложил Диоклей. — Ты уже очень давно правишь судном.

Пока келевст не упомянул об этом, Менедем и не осознавал, как вымотался. Но он и впрямь слишком долго простоял на одном месте. Ноги ныли, руки и плечи болели, рукояти рулевых весел заставляли болезненно отдаваться в теле каждый новый толчок морских волн. Менедем открыл было рот, чтобы ответить начальнику гребцов, но вместо этого зевнул.

— Ты справишься? — спросил он.

— Думаю, да, — ответил Диоклей. — Если почувствую, что устал, кликну одного из гребцов, чтобы он ненадолго меня сменил. У нас полно людей, которые провели в морях достаточно времени, чтобы изредка практиковаться в управлении судном. Все, что нужно, — это держать «Афродиту» прямо по ветру, так?

— Я не хочу, чтобы волны били в борта, — ответил Менедем. — Тогда мы все можем шлепнуться на задницы.

Диоклей снова потер свое кольцо.

— Ты прав. Иди поспи немного, если сможешь.

Менедем сомневался, что сможет заснуть, когда «Афродита» подпрыгивает на волнах и дождь льет как из ведра. И все-таки он улегся на юте, даже не позаботившись о том, чтобы укрыться. Какой смысл укрываться в такую-то погоду? Он закрыл глаза…

А когда открыл их, все еще было темно. Менедем сперва усомнился, что вообще спал, но тут заметил, насколько более плавным стало движение галеры. Дождь все еще лил, но уже не был таким сильным.

— Сколько сейчас времени? — спросил он человека, стоявшего на кормовых веслах.

— Точно не скажу, капитан, но за полночь уже перевалило, — ответил тот.

Это был не Диоклей, а плотный моряк по имени Хагесипп.

— Давно сменился начальник гребцов? — поинтересовался Менедем.

— Я совсем недолго стою на кормилах, — пояснил Хагесипп. — Он передал мне их как раз, когда погода стала улучшаться.

— Это похоже на него.

Менедем зевнул и потянулся. У него все еще ныло все тело, но пора было возвращаться к своим обязанностям. Ведь как-никак «Афродита» была его судном.

— Теперь я возьму рулевые весла, Хагесипп. Иди поспи. Можешь лечь на мое место, если хочешь.

— Если не возражаешь, капитан, я лучше вернусь на свою банку. Я привык спать на ней, когда мы в море.

И Хагесипп двинулся к середине акатоса.

— Как хочешь. — Менедем хлопнул моряка по голому плечу.

Хлопок прозвучал громче, чем он ожидал: его рука была мокрой, как и тело Хагесиппа.

Теперь, когда дождь стал не таким сильным, сквозь его шум можно было расслышать храп. Гребцы, не сидевшие на веслах, торопились отдохнуть, пока есть такая возможность. Менедем вспомнил о павлинах: как они перенесли шторм?

Он пристально посмотрел в сторону бака, надеясь увидеть там длинную, угловатую фигуру Соклея, вырисовывающуюся на фоне неба. Не увидев двоюродного брата, капитан слегка рассердился. Он знал, что это глупо — Соклей тоже имел право на отдых, — но ничего не мог с собой поделать.

Поскольку Менедем был раздражен, он не сразу понял, что на севере видны звезды. Дождь ослабел, превратился в моросящий, а потом и вовсе кончился. Над «Афродитой» проносились облака. К тому времени как розовоперстая Эос начала раскрашивать восточный небосклон, шторм стих как и не бывало.

Диоклей открыл глаза, увидел, что Менедем стоит на рулевых веслах, и сказал:

— Что ж, я не сомневался, что увижу тебя именно здесь. Когда ты принял вахту у Хагесиппа?

— Где-то после полуночи, — пожав плечами, ответил Менедем. — Так он мне сказал, и откуда мне знать точнее?

— Неоткуда, — согласился келевст.

Он встал, потянулся, как недавно потянулся Менедем, и огляделся по сторонам.

— Хорошая погодка установилась после шторма.

— Я бы предпочел хорошую погоду вместо шторма, а не после него, — сказал Менедем.

Диоклей рассмеялся.

Легко смеяться под голубыми небесами посреди тихого, спокойного моря. Менедем тоже засмеялся.

Вскоре после этого проснулись моряки. И Соклей, который спал между рядами павлиньих клеток.

— Все птицы хорошо выглядят! — крикнул он Менедему.

Потом снял хитон, чтобы высушить его, и стал расхаживать голым, как большинство моряков.

Менедем решил последовать его примеру. Голышом оказалось куда удобней, чем в промокшей шерсти.

Менедем приказал тем морякам, что не гребли, достать несколько имевшихся на «Афродите» деревянных ведер и начать вычерпывать воду, которую они набрали во время шторма. Это было медленной, тяжелой работой. Но Менедем знал, что лучшего способа, чем вычерпывать воду ведрами, не существует, а обойтись без этого нельзя.

— Где мы находимся, капитан? — спросил наемник Филипп. — Меня всего перетряхнуло и вывернуло наизнанку во время этого ужасного шторма.

— Где-то в Ионическом море, — ответил Менедем.

Судя по виду Филиппа, он желал бы получить более точный ответ. Менедем тоже желал бы получить такой ответ, но не знал, откуда его взять.

— Я не смог бы сказать тебе точней, если бы даже погода осталась идеальной. Если мы правильно плывем на северо-запад, то рано или поздно увидим итальянский материк. Как только мы его увидим, обещаю, мы найдем Тарент. Этого тебе довольно?

— Пожалуй, — с сомнением проговорил наемник. Содрогнувшись, он продолжал: — Это ведь был самый ужасный шторм, в который ты когда-либо попадал, да?

— Ничего подобного, — покачал головой Менедем. — Нам даже не пришлось опускать рей, — он указал на длинный рангоут, к которому крепился парус, — не говоря уж о том, чтобы выкидывать за борт груз, чтобы остаться на плаву. Мы попали в слабенький шторм, бывают и гораздо, гораздо хуже, уж поверь мне.

— Пусть поразит меня Зевс, если я еще хоть раз в жизни ступлю на борт лодки!

И с этими словами Филипп поспешно спустился с юта. Менедем даже не успел окатить наглеца водой за то, что тот обозвал его судно лодкой.

Соклей провел меньше времени в морях, чем Менедем. И он был более мыслящим человеком, способным куда ярче вообразить, что могло бы случиться, повернись все к худшему. Поэтому он перенес шторм тяжелее, чем его двоюродный брат.

И сейчас, в кои-то веки, Соклей почти обрадовался, что ему надо ухаживать за павлинами. Когда занят делом, не остается времени для праздных размышлений.

Он не мог позволить птицам разгуливать по палубе, пока моряки вычерпывали воду, — на тесном судне павлины бы всем мешали. Соклею не требовалось задавать птицам воду — по крайней мере, еще некоторое время: они получили ее достаточно во время шторма. Но он мог засыпать ячменя в их кормушки, что и сделал. У Соклея стало легче на душе, когда павлины с аппетитом принялись есть. Это был самый верный признак того, что шторм не причинил птицам вреда.

А еще он мог проверить яйца в клетках. Будучи человеком дотошным, Соклей точно знал, сколько яиц отложили павы. Одно яйцо, к его досаде, разбилось в тот же день, как его снесли, выпав из гнезда на доски палубы. Он сразу представил, что вместе с ним разбилась драхма. Сколько, интересно, богатый человек, не сумевший раздобыть павлина, заплатил бы за яйцо? Соклей не знал этого даже приблизительно, но ему не терпелось это выяснить.

Проверить гнезда было легче всего, когда павы покидали их, чтобы поесть. Елена высиживала уже пять яиц. Это не удивило Соклея — павлин спаривался с ней чаще, чем с любой другой павой, вот почему она и получила свое имя.

— Раз, два, три, четыре… — Соклей нахмурился. — А где же пятое?

Он наклонился поближе к клетке, рискуя вызвать недовольство Елены. Он увидел только четыре яйца. Нигде не валялось разбитой скорлупы, свидетельствующей, что одно яйцо выпало из гнезда во время шторма. Прутья клетки были слишком частыми, чтобы яйцо вообще могло выпасть. Соклей, нахмурившись еще сильней, перешел к следующей клетке.

Закончив кормить павлинов, он поспешил обратно на ют, расталкивая всех попадавшихся на его пути.

Должно быть, у него было очень красноречивое выражение лица, потому что Менедем, едва увидев брата, воскликнул:

— Что случилось?

— Пропали три яйца, — ответил Соклей. — Одно — из клетки Елены, второе — из клетки павы со шрамом на ноге и третье — у самой маленькой павы.

— Ты уверен? — спросил Менедем.

На лице Соклея отразилась такая обида, что Менедем пожалел о своем вопросе и сказал:

— Не сердись. Я вижу — ты уверен. А не могли они выпасть и разбиться во время шторма?

— Нет. Я и сам сперва об этом подумал. — И Соклей объяснил, почему, по его мнению, этого не могло случиться.

Менедем кивнул в знак согласия.

Соклей продолжал:

— Кто-то их украл. Сколько может стоить яйцо павлина? Не важно… Мы в точности не знаем, но ясно, что немало. В этом можно не сомневаться. И эти деньги принадлежат нам, а не вору. Мы честно заработали их.

То, что неведомый вор попытался воспользоваться результатами тяжелой работы, которую проделали они с Менедемом, взъярило Соклея. С ними поступили непорядочно, просто бесчестно!

— Мы вернем украденное, — заверил брата Менедем, а потом добавил уже не так бодро: — Надеюсь, вернем. Когда ты в последний раз пересчитывал яйца?

— Вчера утром, ответил Соклей.

— Перед штормом. — Менедем все еще говорил невесело. — Множество народу побывало с тех пор на баке — кто закреплял клетки, а кто просто глазел на павлинов. Все пассажиры интересовались ими. — Он потер подбородок. — Хотел бы я знать, кого эти птицы слишком уж заинтересовали?

Соклей тихо сказал:

— Я знаю, на кого бы я поставил.

— Я тоже, — ответил Менедем так же тихо. — Человеку, которому понадобилось так спешно подняться на борт, нельзя доверять ни на йоту. К тому же Алексидам — родосец. Он может лучше остальных представлять, сколько стоят яйца павлина. Что ж, мы это выясним.

Он повернулся к Диоклею, который прислушивался к разговору.

— Отбери десять человек, которым доверяешь больше всего. Если они на веслах, пусть их сменят другие. Им понадобятся кофель-нагели и ножи, но пусть никто не поднимает суматохи, когда мы будем обыскивать пожитки.

— Что станем делать, если поймаем вора? — поинтересовался Соклей.

— Если вором окажется один из гребцов, поколотим его лишим жалованья, высадим на берег в Таренте — и скатертью дорога этому поганцу, — ответил Менедем. — Если же вором окажется один из пассажиров… Что ж, что-нибудь придумаем.

Глядя на двоюродного брата, Соклей подумал, что не хотел бы оказаться на месте вора.

Диоклей собрал моряков у кормы. Келевст кивнул Соклею и Менедему, чтобы показать, что они готовы.

Соклей возвысил голос — он не мог говорить так звучно, как Менедем, но все его услышали:

— Украдены три павлиньих яйца. Мы собираемся их искать. А когда найдем, накажем вора. Пусть каждый вывернет свои пожитки, начнем с пассажиров. — Он посмотрел на наемников.

Филипп и Калликрат выглядели удивленными. Алексидам и Ройкос хранили бесстрастный вид. Ройкос был вторым по счету на подозрении у Соклея. Насколько тойкарх знал, Ройкос не совершил ничего незаконного, но для родосца все уроженцы Крита были ворами и пиратами — до тех пор, пока не доказывали обратное.

Ройкос стоял ближе всего к Диоклею и его поисковой команде.

— Покажи нам свой мешок, — велел ему начальник гребцов.

— Я буду внимательно следить, чтобы убедиться, что ты ничего не возьмешь. — С этими словами Ройкос протянул Диоклею кожаный мешок.

Келевст и пара моряков начали в нем копаться.

Соклей тем временем приглядывал за остальными наемниками.

— Стоять! — крикнул он Калликрату, когда тот хотел было двинуться к своему мешку. — Твоя очередь еще придет.

Алексидам стоял спокойно, наблюдая за происходящим так, как будто все это его не касалось.

«Очень странно, — подумал Соклей. — Может, я ошибся насчет него? Может, и Менедем ошибся тоже?»

Ошибиться на пару казалось ему не таким обидным. Диоклей осмотрел все — от оружия и одежды Ройкоса до его маленького мешочка с деньгами — и заключил:

— Яиц тут нет!

— Следующий — Калликрат, — велел Соклей.

Наемник нехотя протянул келевсту мешок со своими пожитками: кирасой, наголенниками, шлемом, шерстяным подшлемником, деревянной игровой доской с фигурками из слоновой кости, парой костяных кубиков и кожаным кошелем. Диоклей заморгал, подняв кошель.

— Тут, должно быть, четыре мины, не меньше, — сказал он.

— И они принадлежат мне, до последнего обола, — предупреждающе прорычал Калликрат.

— Никто и не говорит, что они не твои. — Начальник гребцов отложил кошель. — Здесь тоже нет никаких яиц!

Калликрат заметно расслабился.

— Теперь Алексидам! — крикнул Менедем от рулевых весел.

Наемник, который заплатил тройную цену, чтобы взойти на борт «Афродиты», указал на свой мешок.

Один из моряков принес мешок Диоклею, и тот вынул из него меч Алексидама, его наголенники и шлем, в который был засунут скомканный подшлемник. В ткань оказались завернуты три больших кремовых яйца, одно из них — крапчатое.

— Ах ты, ублюдок! — мягко сказал Менедем, как будто Соклей выбросил две шестерки на игральных костях Калликрата. — И как же ты только не побоялся?

— Я думал, мне все сойдет с рук.

— Видать, ты и вправду так думал, иначе бы не сделал этого, — ответил Соклей. — Наверняка ты также рассчитывал, что тебе все сойдет с рук, и тогда, когда лег в постель с мальчиком того генерала!

— Ясное дело, рассчитывал, — признался наемник. — И мне и вправду все сошло бы с рук, если бы этот широкозадый маленький дурак держал рот на замке!

Соклей снова посмотрел на Менедема.

— Ты капитан, тебе и решать, как с ним поступить.

— Я бы вышвырнул этого ублюдка за борт, и никто бы его не хватился, — заявил Менедем.

И это была святая правда.

Никто из команды «Афродиты» и трех других пассажиров никогда бы не узнал, что случилось с Алексидамом, и почти наверняка никому не было бы до его исчезновения никакого дела.

Менедем почесал в затылке.

— Сколько у него с собой серебра, Диоклей?

— Сейчас посмотрим. — Келевст порылся в холщовом мешке, пока не нашел кошелек Алексидама. Он взвесил кошель на ладони. — Не так много, как у Калликрата, но пара мин наверняка.

— Хотел бы я знать, сколько принадлежит ему по праву, а сколько украдено, — сказал Соклей.

— Клянусь богами, это мое, — поспешно вставил Алексидам.

— Ты сейчас не в том положении, чтобы тебе можно было верить, — заметил Соклей.

— И то правда, — согласился Менедем. — Вот что я сделаю. За то, что он украл часть груза, я возьму у него мину серебром. Диоклей, отсчитай сотню динаров. Возьми афинских сов, таких же, какие он заплатил нам, а не черепах с Эгины: тогда у нас получится полновесная, отличная мина. И мы станем постоянно держать мерзавца связанным, кроме тех случаев, когда ему нужно будет поесть или облегчиться, пока не достигнем земли. Там мы высадим его на берег, где бы мы ни оказались, и пожелаем ему всего наилучшего.

— С тем же успехом вы могли бы убить меня прямо сейчас, — пробормотал Алексидам.

— Если ты этого так хочешь, пожалуйста.

В голосе Менедема не слышалось ни тени неуверенности. Скорее там звучали готовность и нетерпение. Алексидам быстро замотал головой.

— Не хочешь? — переспросил Менедем. — Какая жалость.

Он снял руку с одного из рулевых весел и сделал жест моряка.

— Свяжите его!

Моряки так и поступили, не обращая внимания на крики боли и протеста, которые издавал наемник.

Диоклей сосчитал монеты. Они музыкально позвякивали, когда он раскладывал их в кучки по десять штук.

Соклей отнес яйца обратно в клетки на юте. Его дважды клюнули, когда он клал их на место. Соклей подозревал, что Диоклей воспользовался возможностью присвоить несколько драхм Алексидама, отсчитывая деньги: начальник гребцов был не промах.

Алексидам продолжал ныть и скулить, и наконец Менедем не выдержал и заявил:

— Если ты не заткнешься, мы заткнем тебе рот кляпом. Ты сам во всем виноват, и у тебя нет никаких причин стонать и жаловаться.

После этого наемник утих, но взгляд его был весьма красноречив.

Летучая рыба выпрыгнула из воды и помчалась по воздуху. Но вместо того, чтобы упасть обратно в море, невезучая рыба приземлилась на колени гребцу.

— Вот это я понимаю! — воскликнул парень, схватив ее. — Впервые вижу, чтобы мой опсон сам ко мне пришел.

Дельфины тоже выпрыгивали из воды.

Соклей вспомнил, что именно из Тарента Арион пустился в то путешествие, после которого дельфин вынес его на берег на мысе Тенар. Когда он сказал об этом Менедему, тот ответил:

— Ясное дело, ведь именно поэтому в Таренте чеканят на монетах человека верхом на дельфине.

Соклей раздраженно фыркнул. Он и сам это знал и не должен был забывать.

— Теперь, когда закончили вычерпывать воду, я могу выпустить павлинов из клеток? Мы же хотим, чтобы они были в самой лучшей форме, когда прибудем в Тарент.

— Давай, — согласился Менедем. — Надеюсь, упражнения пойдут им на пользу.

И впрямь, птицы, казалось, горели желанием побегать по «Афродите». Спустя некоторое время энтузиазм Соклея поубавился. Однако и он, и моряки, которых он назначил себе в помощь, оставались с павлинами, не спуская с них глаз.

Каждая из птиц получила свою порцию упражнений и была возвращена в клетку. Соклей надеялся, что три яйца не пострадали от того, что Алексидам их украл и держал вдали от пав. Когда он спешил мимо Алексидама обратно к павлинам, наемник прорычал:

— Мне и в голову не приходило, что кто-то следит за тем, сколько именно яиц отложили несчастные птицы?

— Я слежу за всем и вся, — ответил Соклей.

Алексидам отпустил на его счет довольно мерзкую шуточку. Соклей больно наступил вору на ногу, и тот выругался.

А тойкарх сказал:

— Я же говорил тебе, что слежу за всем. — И продолжил свой путь, чтобы снова наблюдать за павлинами.

Все шло своим чередом, когда в полдень шестого дня, считая с тех пор, как они оставили Закинф, впередсмотрящий на носу — на этот раз не Аристид, а Телеф, один из тех, кого Диоклей подобрал в последний момент перед уходом с Родоса, — прокричал нараспев:

— Земля! Земля прямо по курсу!

Менедем, стоявший на кормовых веслах, сказал:

— Неплохо. Отнюдь неплохо. Шторм нас почти не задержал.

Он громко окликнул Телефа:

— Ты не видишь, что там за земля? Это должна быть Италия, но рядом с какой примерно частью берега мы находимся?

— Прости, капитан, не могу сказать, — ответил моряк. — Я впервые в этих водах.

Соклей тоже пристально всматривался в горизонт на северо-западе, как и все остальные на «Афродите», кроме сидевших на веслах моряков. Последние, естественно, смотрели в другую сторону. Соклей пока не видел земли.

Он встал посреди судна, рядом с павой, которая вспрыгнула на банку гребца. Пава тоже уставилась вперед, но всего лишь на пару биений сердца. Потом, воспользовавшись тем, что Соклей на мгновение отвлекся, она подпрыгнула вверх и, захлопав крыльями, рванулась вперед, словно хотела добраться до далекой земли.

Ее движение привлекло внимание Соклея — на мгновение позже, чем следовало.

— О боги! — закричал он в ужасе и схватил птицу.

Но в своем отчаянном броске он сумел ухватить только хвостовое перо — никому не нужное хвостовое перо.

— О боги! — закричал он снова, когда пава плюхнулась в море примерно в десяти локтях от «Афродиты».

— Табань! — закричал Диоклей. — Остановите судно!

Соклей сдернул через голову тунику и сам вспрыгнул на скамью гребца, готовый нырнуть вслед за павой — в отличие от большинства гребцов, он умел плавать.

Но, прежде чем он оказался в воде, пава, которая плыла на удивление споро, испустила вопль и исчезла.

Соклей так и не узнал, кто ее схватил — акула? один из дельфинов? — но она исчезла.

Всплыло лишь несколько пузырей. Вот и все.

— Продолжайте грести, — велел Менедем морякам безжизненным от потрясения голосом. — Продолжайте, теперь уже все равно.

Когда гребцы вошли в обычный ритм, капитан «Афродиты» произнес одно только слово:

— Соклей. — И жестом велел двоюродному брату подняться на ют.

Алексидам злорадно засмеялся, когда тот проходил мимо него. Не замедляя шага, тойкарх ударил наемника по лицу.

Соклей поднялся на ют с таким видом, будто его собирались пырнуть мечом. Диоклей молча уступил ему дорогу.

Подойдя к Менедему, Соклей сказал:

— Говори все, что хочешь. Делай все, что захочешь. Я заслужил самое суровое наказание.

— Что толку теперь ругаться, — ответил Менедем. — Все равно уже ничего не исправишь. Я с самого начала думал, что, если мы доберемся до Италии со всеми павлинами, то это будет почти невероятное везение. Нам почти это удалось. Хвала богам, мы не потеряли самца.

Он хлопнул Соклея по спине.

— Мы продадим оставшихся птиц по чуть более высокой цене, вот и все. Забудь.

— Спасибо, — прошептал Соклей.

А потом, к собственному удивлению и ужасу, он ударился в слезы.