Глава 17

Был ранний вечер, когда они подъехали к боковому входу дворца в Гринвиче. Здесь, со стороны проезжей дороги, в дворцовые ворота и из них входило и выходило множество народу: солидные торговцы, мальчишки#8209;лоточники, кухарки и прачки, герольды и конюхи — все, в ком нуждались обитатели дворца.

— Буду ждать вас, как договорились, у причала ровно в восемь, — сказал Оуэн. — Сумеете освободиться к этому времени?

— Надеюсь, что да, — ответила Пен. — Принцесса имеет обыкновение рано отходить ко сну, а перед этим любит помолиться в одиночестве, читает и занимается собственными делами… О Господи, Вильям! — воскликнула она, натягивая повод. — Стой спокойно!

Вильям почуял знакомое стойло и неуклонно стремился туда.

— Буду совершенно счастлив, — заметил Оуэн, с неодобрением качая головой, — если никогда больше не увижу это невоспитанное животное. Оно не позволяет вам ни на минуту расслабиться.

— У нас в поместье он ведет себя превосходно, — заступилась за него Пен.

— Позвольте вам не поверить, миледи. Чем скорее вы покинете его спину, тем спокойнее буду я себя чувствовать. Слава Богу, сегодня мы с вами совершим небольшое путешествие по воде, а не верхом. Наденьте теплый плащ, вечером будет прохладно.

— Что, если я не успею к восьми? — с беспокойством спросила Пен.

— Подожду до девяти, позднее не будет смысла. Тогда перенесем на другой день.

— Нет, не надо переносить! — воскликнула она с дрожью в голосе. — Я не выдержу ожидания!.. Но где же мы будем искать? С чего начнем? У вас появились какие#8209;то идеи?

Оуэн колебался. Весь день он старался избегать ее вопросов и прямых ответов на них, не желая доставлять ей правдой излишние мучения. Вернее, тем, что сам хотел считать правдой.

Ясные глаза Пен неотрывно смотрели ему в лицо, он не знал, куда деваться от этого взора. И не хотел больше прятаться.

— Да, — ответил он, — у меня есть некий план действий. Но он требует уточнений, и потому прошу вашего разрешения изложить его не сейчас, а позднее, когда мы вновь встретимся. Я никогда не делюсь своими планами, — прибавил он, — пока не отработаю их досконально. К этому меня приучила моя профессия.

Сопутствующей словам улыбкой он постарался в какой#8209;то мере успокоить или отвлечь ее. В чем ему помог конь Вильям, начавший снова проявлять нетерпение: Пен пришлось уделить ему немало внимания.

— Хорошо, — сказала она, справившись со строптивцем, — увидимся в восемь на пристани.

— До встречи.

Он склонился с седла и легко коснулся ее губ. После чего повернул коня и поскакал обратно в Лондон.

Пен влилась в толпу людей, входящих в ворота, никем не узнанная добралась до конюшен, где отдала Вильяма на попечение конюха, вошла во дворец и поспешила, не останавливаясь для разговоров, в свою комнату.

Рыжий кот, как всегда, спал у нее на постели, свернувшись клубком. Он открыл один глаз и отвернулся, показывая недовольство столь долгим отсутствием хозяйки.

«Глупый кот, — сказала она ему мысленно, — ты же знаешь, я всегда возвращаюсь к тебе. Всегда…»

Она позвонила в колокольчик и вызвала служанку. Раздевшись, подошла к большому зеркалу, внимательно поглядела на себя: кружева помяты, подол юбки забрызган дорожной грязью.

Служанка была шокирована ее видом, а еще больше тем, что хозяйка не взяла ее с собой в Холборн, куда, как она полагала, та поехала — без нее и даже без самых необходимых вещей.

Кое#8209;как оправдавшись перед верной Эллен, Пен с ее помощью переоделась в простого покроя платье из серого дамаста, украшенное высоким белым воротником с рюшами, натянула темно#8209;серый капор и почувствовала себя на мгновение скромной монашкой. Но только на мгновение. Как бы то ни было, такой наряд вполне подойдет для появления у постели недужной и богобоязненной принцессы Марии.

— Эллен, — сказала она служанке, — я буду ужинать одна, когда возвращусь от принцессы, — и рано лягу в постель. Вы свободны до утра.

— Слушаю, миледи, — отвечала та. — О, чуть не забыла: лорд Робин несколько раз спрашивал про вас. Хотел знать, когда вернетесь. А я не знала, чего и говорить. Разве он сам не знал этого? И разве вы не виделись с ним в Холборне? Я ничего не поняла, миледи…

Эти не очень связные речи натолкнули Пен на мысль, что, похоже, Пиппа открыла Робину правду о том, куда и с кем она уехала, иначе он должен бы был считать, как и родители, что она пребывает у постели принцессы. Но что уж теперь говорить? Тем более Робин никогда и никому не выдаст ее, она уверена в этом.

Видимо, долго ей не удастся скрывать свои вынужденные отлучки, и, так или иначе, ее родителям, Робину, а быть может, и принцессе станет известно о ее обмане.

Если она сумеет найти своего ребенка, какое значение будут иметь все эти обманы?.. Ее поймут и простят.

А если не сумеет?.. Об этом страшно подумать…

— Я отправляюсь к принцессе, — сказала она и поспешила выйти из комнаты, пока Эллен не расстроила ее еще каким#8209;нибудь сообщением.

Разноголосый хор приветствовал ее, как только она вошла В приемную. Из отдельных реплик она узнала, что после ее отъезда принцесса не вставала с постели и никого не хотела видеть, кроме любимой служанки и врача.

Еще ей поведали о том, что короля показывали из окна собравшейся толпе, но, когда люди увидели, как он выглядит, они онемели, а многие рыдали.

Пен слушала эти и другие сообщения, но все они были ей совершенно неинтересны. Ей казалось, человека, которого всего четыре дня назад могло заинтересовать рассказанное, больше не существует. Эти россказни и пересуды только мешали сосредоточить мысли на одном — на том, что будет происходить сегодня после восьми вечера…

И все#8209;таки нужно включаться в жизнь вокруг нее, которая не прерывалась ни на секунду и в которой здоровье короля имело огромное значение — для принцессы Марии и для них всех. Слушая сейчас своих наперсниц, она с удивлением осознавала, что за все время путешествия с Оуэном ни разу не вспоминала ни о короле, ни о принцессе. Даже о своих родных.

— Прошу простить меня, — сказала она наконец, — я должна сообщить принцессе о своем прибытии.

С этими словами она вошла в покои Марии.

Ее госпожа выглядела хуже, чем при их расставании, и к Пен вернулось прежнее чувство беспокойства и участливости.

— Мадам, вы по#8209;настоящему больны! — воскликнула она, подходя к постели.

— Ох, Пен, — проговорила та слабым голосом, — я так нуждалась в тебе все это время!

Пен взяла ее исхудавшую руку в свою.

— Вы не ели ничего необычного, мадам? — спросила она, скрывая истинную причину испуга.

Но принцесса поняла ее.

— Ничего такого, чего бы не попробовала вначале моя верная Люси, — сказала она со слабой улыбкой. — Нет#8209;нет, дело не в этом. Думаю, мой лекарь переусердствовал со своими банками и клистирами.

— Почему же вы не остановили его?

— Почему? — с раздражением переспросила принцесса. — Потому что Нортумберленд все эти дни рвался ко мне, и я в конце концов вынуждена была уступить. Но не могла же я, сама посуди, встретить его в добром здравии? Оттого и пришлось, как настоящему лицедею, исполнить роль тяжелобольной до конца. Была бы ты со мной, мы бы придумали, может, что#8209;нибудь другое. Помимо клистиров.

Цен молчала. Что она могла сказать? Что ей сейчас не до придворных интриг? Вряд ли это понравилось бы принцессе, да та и не поняла бы ее.

— А как обстоят дела с вашим посещением короля? — спросила Пен после небольшой паузы.

— Уверена, Нортумберленд не разрешает передавать Эдуарду мои послания, и тот ничего о них не знает. Что я могу поделать?.. Лучше дай мне кашу, что стоит вон там. Я немного поем.

Пен отметила, что с ее приходом у принцессы порозовели щеки, а сейчас и аппетит появился. Уже неплохо.

Подавая серебряную миску, ложку и бокал красного вина, Пен произнесла:

— Я слышала, короля подносили к окну и ему после этого стало хуже.

— Да, мне рассказывала Люси. — Принцесса отпила вина, съела несколько ложек каши. — Увы, мой брат при смерти, это совершенно очевидно, и потому… — Она понизила голос. — В связи с этим, Пен, мне необходимо как можно быстрее убраться отсюда. И ты обязана помочь сделать это. Не позднее завтрашнего дня… Да, Пен, я собираюсь тайно покинуть этот дворец и отправиться в Эссекс. Корабли моего кузена, императора Карла, стоят возле берега, и если возникнет прямая угроза моей жизни, он заберет меня оттуда во Фландрию. А после смерти Эдуарда я вернусь сюда законной королевой при поддержке армии императора Священной Римской империи… Нет, Нортумберленд не возьмет надо мной верх! Никогда!

Немощность почти оставила ее: в глазах появился блеск, в голосе жесткость — зачатки грядущей жестокости. (Недаром после пяти лет своего правления будущая королева Англии Мария I Тюдор получит прозвище «кровавой». В описываемое время она была себялюбивой, властной, высокомерной, вздорной, но не тираншей. Эта отцовская черта проявится позже. Впрочем, с верными ей людьми она оставалась великодушной и никогда не предавала их.) Сейчас перед Пен сидела поблекшая, не очень здоровая женщина, почти загнанная в угол могущественными противниками, ее надежды на родственника#8209;императора были, казалось Лен, достаточно призрачны, ибо не станет расчетливый и порядком растерявший свою власть монарх ввязываться в войну с Англией ради того, чтобы посадить ее на трон.

Свое суждение Пен оставила при себе и выразила полное согласие с заявлением принцессы о том, что та не поддастся Нортумберленду и его сторонникам.

Что касается предполагаемого побега принцессы из дворца — это намерение обеспокоило Пен, хотя она хорошо знала о переменчивом нраве своей патронессы и могла предположить, что до утра та не один раз пересмотрит решение.

Поднявшись с постели принцессы, на край которой она присела, Пен сказала:

— Если позволите, я покину вас, мадам, и буду думать о том, как лучше обставить то, что вы задумали. Уверена, мы найдем способ это сделать.

— Иди отдыхай, Пен, ты, наверное, устала. Утром мы все обсудим.

«Утром, быть может, я буду держать в руках своего ребенка…»

Эта мысль внезапно мелькнула у нее в голове, и перед глазами вспыхнул такой яркий свет, что она зажмурилась, покачнулась и должна была ухватиться за столбик кровати, чтобы не упасть.

Минутная слабость прошла, принцесса ничего не заметила.

У себя в комнате Пен с трудом одолела кусок хлеба с маслом под встревоженным взглядом служанки и, когда та ушла, отложила в сторону ножку цыпленка, к которой так и не притронулась. Напряженная как струна, она сидела, стараясь ни о чем не думать, не сводя глаз с часов.

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Она решила не отвечать, но стук повторился, и она услышала голос Робина, зовущий ее по имени.

— Пен… Пен, я знаю, ты здесь. Мне очень нужно с тобой поговорить…

Он открыл дверь и стоял, держась за дверную ручку, как бы ожидая позволения войти. Никогда раньше между ними не существовало таких церемоний, вернее, препятствий, но сегодня вечером они появились — в душе у Робина. Потому что он знал: женщина, к которой он вошел, уже не та, что прежде, она изменилась, а вместе с ней, вполне возможно, должны измениться и правила их общения. К тому же то, что он хотел рассказать, ради чего пришел, могло быть для нее таким неприятным, просто убийственным, что ему было бы легче промолчать. Но как мог он это сделать? Как мог не предупредить ее?

Пен снова взглянула на часы. Было около семи. Через полчаса она должна выйти, ей не хотелось, она не считала себя вправе опаздывать.

— Я ужасно устала, Робин, — сказала она, откидываясь на спинку кресла. — Мы не можем отложить разговор до завтра?

— Он не займет много времени:

Робин вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Неужели настолько важно? — с отчаянием спросила она. Какую противную настырность проявляет порой ее любимый братец!

— Да. Поверь, Пен, мне самому не хотелось бы об этом говорить, но я не могу поступить иначе. Я слишком люблю тебя, чтобы…

Она раздраженно перебила его:

— Значит, опять об Оуэне д'Арси? Я уже говорила тебе, кажется, что это исключительно мое дело.

— Куда ты с ним ездила?

— Тоже мое дело. Если ты пришел говорить о Нем, я не стану тебя слушать! Не хочу ссориться, но разговаривать с тобой о нем не буду.

— Тебе и не придется говорить. Это буду делать я, а ты должна выслушать. — И, не давая ей возможности возразить, прибавил:

— Д'Арси — французский тайный агент, Пен. Он работает на французского посланника.

— Я знаю это, Робин, — спокойно ответила она. — Он мне сам сказал. Видимо, чтобы предварить возможные кривотолки.

Робин покраснел от гнева.

— Это не кривотолки, а сущая правда, Пен! Что ж, если он так откровенен с тобой… А говорил он тебе о своей жене и детях?.. О том, что…

Сердце у нее сжалось.

— Он говорил, что не женат.

— Это верно. Сейчас — нет. — Робин видел, что завладел вниманием сестры, но не торопился — ему самому было нелегко рассказать все, что знал. — Прости, Пен, ты все#8209;таки должна выслушать меня.

— Я слушаю.

Голос у нее был бесстрастный, ровный, и только она знала, чего это ей стоило. Она поднялась, словно решила принять удар стоя, и сложила руки перед грудью, как для защиты.

Робин не стал садиться. Шагая по комнате, он пересказывал ей то, что услышал от Симона Ренара. Все, о чем тот поведал.

— Значит, он объявил своих собственных детей незаконнорожденными? — медленно произнесла Пен, когда Робин закончил свой рассказ.

Произнесла для себя, не ожидая ответа, но Робин ответил:

— Да, я так понял, во всяком случае.

— И не видел их с тех пор?

— По мнению того, кто рассказал мне это, именно так.

— А кто он, я могу узнать?

— Вполне надежный человек.

— Тоже агент?

— В каком#8209;то роде.

— Их мир стал твоим, — с грустью констатировала она. Теперь их с Робином сближает и принадлежность к этому цеху. Или сословию — как лучше сказать?

Не отвечая ни да ни нет, Робин произнес:

— Прошу тебя это суждение держать при себе.

Пен возмущенно тряхнула головой, и он понял, что говорить об этом не следовало: она никогда не предаст его. Ни в чем.

Она знала, что все, о чем он рассказал ей, чистая правда. Во всяком случае, он сам не преуменьшил, но и не преувеличил факты, изложенные ему кем#8209;то.

То, что она услышала, несомненно, отвечает на некоторые вопросы, возникавшие у нее по поводу Оуэна. Неужели он способен на такие жестокие поступки? По отношению к женщине — что бы та ни сделала?.. По отношению к невинным детям?.. Но ведь она сама не так давно крикнула ему в сердцах, что он использовал ее несчастье в своих целях. Разве не так? Да он и не оспаривал ее утверждения… И не захотел отвечать на ее вопрос о детях, сказав, что для них в его жизни нет места. Но в то же время как он был потрясен, как напуган, когда его конь едва не сбил маленькую девочку на деревенской улице…

Чувство вины… раскаяние… сожаление… воспоминание о чем#8209;то страшном… Что испытывал он в те минуты, когда выглядел таким потерянным, почти больным?..

Ее глаза невольно остановились на часах. Они как раз пробили половину… К дьяволу все вопросы! Какая ей разница? От него, от него одного зависит сейчас весь смысл ее жизни… Разве может она упустить эту возможность? Ни за что!

— Пен? — с тревогой произнес Робин, следя за ее лицом, и сделал несколько шагов к ней.

Она предостерегающе подняла руку.

— Нет… Уходи! Уходи, я прошу. Со мной все в порядке.

— Пен, я так сожалею, что расстроил тебя.

— Да… знаю, Робин. Но сейчас уходи! — Она сделала рукой движение, как бы отталкивая его. — Я должна побыть одна.

Он колебался. Ему было невмоготу уйти и оставить ее одну — несчастную, бледную, отчаявшуюся. Он хотел остаться с ней, по крайней мере до того времени, когда она немного придет в себя.

Пен взглянула на часовую стрелку, неумолимо двигавшуюся вперед.

— Уходи же!

Он повернулся и вышел, не произнеся больше ни слова.

Сразу после его ухода она лихорадочно начала одеваться: теплый плащ, дорожная обувь, перчатки…

Кем бы ни был Оуэн д'Арси, каким бы он ни был — он ей необходим сейчас! И до той поры, пока ее собственный ребенок не окажется у нее на руках, она должна забыть о всех грехах Оуэна, о всех его винах! Сейчас он для нее не человеческое существо, а средство. Орудие.

Почему, о Господи, Робину понадобилось именно в этот вечер сообщить ей то, что он узнал?!

Нет, она больше не будет думать об этом! Она клянется себе!..

Пен глубже натянула на голову капюшон, открыла дверь, выглянула в коридор. Он был пуст. Слава Богу, Робин не задержался возле двери.

Из дворца она вышла так же, как вошла в него: через боковой вход, которым пользовались главным образом слуги. На улице моросил мелкий холодный дождь, небо было затянуто тучами, и она с испугом подумала, не помешает ли погода планам Оуэна. Или, успокоила она себя, наоборот: ненастье окажется на руку тайному агенту, привыкшему действовать в кромешной тьме. Она понятия не имела, что именно он придумал, как будет поступать и какую роль отведет ей. Роль пажа она уже сыграла — правда, не очень успешно, пользы это не принесло. Слава Богу, вреда тоже.

Она торопливо шла по выложенной красным кирпичом дорожке посреди аллеи, обсаженной тисами, с голых ветвей которых падали дождевые капли. Путь ей освещали врытые в землю факелы. Она шла к берегу реки, откуда были видны многочисленные огоньки на лодках и баржах. Движение по реке не прекращалось и ночью.

Оуэна она увидела сразу: узнала в полутьме его силуэт, еще не видя лица. Он стоял у края причала, глядя в сторону тропы, по которой она должна была прийти. Заметив ее, поднял руку, что могло означать и приветствие, и предупреждение. Пен поняла это как последнее.

В небольшой группе людей, ожидавших переправы, она, к своему облегчению, не обнаружила никого из знакомых. Надвинула капюшон еще ниже и прошла туда, где находился Оуэн, делая вид, что не знает его.

До того как она приблизилась, он повернулся и взошел на борт большой красивой лодки с роскошной каютой, похожей на настоящий дом. Интересно, чья она?

Пен последовала за ним. Гребцы мельком взглянули на нее; как только ее ноги коснулись палубы, рулевой прорычал какую#8209;то команду, и прежде, чем она спустилась в каюту, лодка уже закачалась на волнах, отплывая от пристани.

— Хорошо, что не опоздали, — сказал Оуэн. — У нас будет больше времени в запасе.

Он стоял посреди каюты, освещенной свисавшей с низкого потолка непрерывно раскачивающейся масляной лампой. Его голос показался ей напряженным, одежда необычной. Она была рада, что он не проявляет намерения приблизиться, обнять, поцеловать. Этого бы она сейчас не выдержала.

Но больше всего ее поразило его лицо, когда на него упал неровный свет лампы. Оно было чужим! Другое очертание рта, форма подбородка. На щеке появился заметный шрам. Она была потрясена: он выглядел совершенно иным человеком — простым грубым малым. Куда подевался изящный, элегантный француз? Никаких следов от него в этом сомнительном типе. И одежда под стать, и манера держаться.

Именно такой человек способен унижать женщин и предавать детей!

Она попыталась успокоиться, сказала себе, что нужно думать только о том, что им предстоит в этот вечер, и не поражаться, а восхищаться способностью этого человека к перевоплощению. Если оно к тому же на пользу дела.

— Чье это судно? — спросила она.

— Французского посланника, — ответил Оуэн. — Но его на борту нет.

Она кивнула. Ей было все равно: пускай здесь будут все посланники и короли на свете, армия тайных агентов из всех стран мира, лишь бы они не мешали ей найти своего ребенка!

В каюте было тепло и душно, она расстегнула плащ. Оуэн внезапно улыбнулся, и сквозь чужие, сделанные черты проступил прежний, хорошо знакомый человек.

— Вы одеты как для приема у вашей принцессы, дорогая, — сказал он. — Совсем не подходит для той роли, которую я на сегодня уготовил вам.

— Какую же?

Она сжала кулаки, ногти впились в ладони. Только бы он не прикасался к ней! Она не вынесет этого!

Он не сдвинулся с места, когда ответил:

— Роль проститутки… Кстати, я захватил более подходящую одежду для вас.

— А какую роль играете вы? — спросила она, оставаясь натянутой, как тетива лука.

— Сводника, — ответил он таким тоном, словно это само собой разумелось.

Пен перевела дыхание, сумела немного расслабиться. Собственно, чему удивляться? Там, куда они пойдут, лучше будет, видимо, пребывать именно в такой роли и в таком обличье. Ей не приходилось знавать тех, кого так называют, но она готова была дать голову на отсечение, что Оуэн сейчас тот, за кого хочет себя выдать. Интересно, насколько правдоподобно будет выглядеть она?

— Вы серьезно говорите? — спросила она на всякий случай.

— Серьезней некуда. Если нам предстоит посетить низкопробные публичные дома, лучше всего выглядеть соответственно.

Она в ужасе уставилась на него.

— Мой ребенок в таком доме?

— Если я верно рассчитал, то да…

Спокойным, сдержанным тоном он рассказал ей о том, как случайно встретил Майлза Брайанстона в Саутуорке, в районе публичных домов, и какое подозрение тот у него вызвал.

— В этих местах, — сказал он в заключение, — насколько мне известно, содержится немало детей, от которых хотят по тем или иным причинам избавиться. Люди, у которых есть деньги, неплохо платят за это, и за молчание, конечно, что для здешних обитателей стало неплохим приработком.

Пен до боли сжала руки.

— И каков же ваш план?

Он усмехнулся:

— Попробую продать вас тому, кто больше заплатит.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, оценив его не вполне уместный юмор.

— Зайдем в ряд притонов, в каждом я буду предлагать вас за определенную сумму. Попутно постараюсь выяснить то, что нам нужно.

— О детях?

— Обо всем, что может помочь в розыске. На предложения о цене я, разумеется, соглашаться не буду, таким образом, мы сумеем значительно сузить район поиска. А дальше решим, что делать.

— Если мы найдем моего мальчика, — сказала она с лихорадочным блеском в глазах, — я сразу заберу его. Деньги я взяла.

— Вы сможете его узнать? — мягко спросил он, понимая всю бесцельность вопроса.

Она скорбно покачала головой:

— Не знаю… наверное, нет. — Глаза у нее потухли. — Я ведь его никогда не видела. Он… Боже!.. Какой он?..

— Не надо сейчас об этом, — поспешно сказал Оуэн. — Будем решать проблемы по мере их возникновения. Договорились? А сейчас начнем готовиться.

Он водрузил на стол кожаный мешок, валявшийся в углу каюты.

Пен с невольным интересом наблюдала, как он вынимал из мешка старые потрепанные вещи: синее холстяное платье, черную юбку.

— Это для меня?

Она не могла сдержать отвращения и не сморщить нос от затхлого запаха.

— Отберите, если сможете, — сказал он. — Вам помочь? Ей пришлось согласиться, ибо сама она была бы не в силах ни расшнуровать корсет, ни рыться в этих мерзких одеждах.

— Откуда их взяли? — спросила она с дрожью в голосе. — Быть может, они заразные?

— Уверяю вас, они выглядят хуже, чем есть на самом деле. Все вещи стираные. Смело надевайте их.

Он помог ей завязать ленты на синем платье с таким глубоким вырезом, что оно едва прикрывало соски грудей.

Склонив глаза на свою вздымающуюся из декольте грудь, она не могла удержаться от замечания:

— Никогда не думала, что я так щедро наделена природой. На что Оуэн не замедлил ответить:

— Большую роль в этом сыграл фасон вашего нового наряда.

Обмен репликами немного уменьшил напряжение.

Тем временем Оуэн вытащил из мешка какую#8209;то коробочку, открыл ее и попросил Пен подойти ближе к свету лампы.

В коробке оказались кисточка, темная пудра и густая сероватая паста. Он повернул к себе лицо Пен и принялся за работу.

— Что вы делаете? — не выдержала она, когда он кончиками пальцев втирал ей пасту под глазами.

— Стараюсь, чтобы вы стали похожи на шлюху, с которой, помимо всего, плохо обращаются, — ответил он.

Пен передернулась и больше ни о чем не спрашивала. Наконец Оуэн завершил свой труд, отступил на два шага и оглядел сделанную работу, как художник законченную картину.

— Думаю, так подойдет, — изрек он. — Будете вне подозрений.

— Хотелось бы взглянуть в зеркало, — сказала она.

— Боюсь, вам не очень понравится то, что увидите, но если настаиваете, что ж, пожалуй.

Все из того же мешка он достал кусок медного листа, подал ей и придержал качающуюся под потолком лампу.

На Пен смотрела женщина с болезненным, посеревшим лицом, под глазами были мешки, на щеке царапина. Губы припухли не то от лихорадки, не то от обиды.

— Ужасно, — прошептала она.

— Так задумано, — сказал он тоном творца, убежденного В своем таланте. — Напомню, женщины попадают в эти места не по доброй воле, а большей частью оттого, что им некуда деваться. Их подбирают, или они сами приползают, с улицы, из канавы. Если у вас будет более или менее нормальный вид, это сразу вызовет подозрение и вся наша миссия потерпит неудачу… Говорить вам ничего не надо, держите рот на замке, Старайтесь выглядеть до предела запуганной, боязливой. Не отходите от меня ни на шаг. Стойте рядом. Следите за каждым моим движением.

Наставление не вселило в нее спокойствия, тем не менее она послушно кивнула и снова уставилась в свой страшный облик на медном диске.

Перед ней вдруг открылась явь — словно до этой минуты она пребывала в каком#8209;то смутном сне и в ней, в этом сне, не переставая думала о своем ребенке, искала его, ездила по деревням, а потом вознамерилась найти в огромном Лондоне… И вот только теперь она очнулась от сна, и душа ее наполнилась страхом. Даже если ребенок жив, где и как она его найдет? Как распознает?.. И в каком он будет состоянии?.. Что, если…

Боже правый! Она не хочет… не может думать об этом…