Глава 13

В селение Джерардс#8209;Кросс они въехали, когда на облачном небе появилась луна.

Пен так и не удалось вызнать у Оуэна, как он собирается действовать для сбора необходимых сведений. Скорее всего потому, что он и сам не знал. Так же, как и она.

Понятное дело, надо опрашивать людей. Но кого и под каким предлогом? Да, главное — под каким предлогом? А то ведь можно с самого начала так их запугать, что они замкнутся или, того хуже, заподозрят что#8209;то и доведут до сведения леди Брайанстон и ее сыночка.

Последний час пути они ехали почти в полном молчании. Пен чувствовала, что он снисходительно относится ко всем ее предложениям, и ей совсем не улыбалось становиться предметом его насмешки, пускай скрытой. Кроме того, она утомилась и мечтала о тихом сытном ужине возле огня, о кружке горячего молока с вином, сдобренным корицей и мускатным орехом. А также о мягкой и глубокой пуховой постели.

Последнее желание заставило — невольно, опять невольно — бросить взгляд на спутника. Щеки ее сразу зарделись, и она возблагодарила сумерки, скрывшие это.

Оуэн внезапно повернулся к ней с седла:

— Устали?

— Очень, — честно призналась она, думая о другом: неужели он почувствовал и отгадал ее мысли?

— Мы в конце пути, Пен. Вон наша гостиница.

Оуэн показал рукояткой хлыста на силуэт большого здания, что начало вырисовываться на фоне темнеющего неба. Свет его окон становился все ярче. Лошадь Пен, почуяв запах стойла, ускорила шаг, то же сделал скакун Оуэна.

— Надеюсь, Седрик распорядился, как ему было велено, — сказал Оуэн, — и для нас готово все, что нужно. Кстати, — он вгляделся в усталое лицо Пен, — думаю, будет удобней сказать, что вы моя сестра и я сопровождаю вас в Оксфорд к друзьям.

— Не очень#8209;то мы похожи на близких родственников, — с кислой улыбкой возразила она. — Неужели ваш шпионский навык не подсказал вам что#8209;нибудь более достоверное?

Он пригнулся в насмешливом поклоне.

— Покорно благодарю за комплимент по поводу моего большого опыта, но, признаться, я тоже устал. Всего пару часов удалось поспать до того, как вы так бесцеремонно разбудили меня.

— Я спала не больше вашего, — откликнулась она и прикусила язык.

Господи, какой ужас! Ни о чем нельзя заговорить, чтобы это так или иначе не напоминало о прошедшей ночи.

— Неужели? — сочувственно спросил он. — Можно узнать почему?

К счастью, Пен не пришлось думать об ответе — они уж(въехали в полосу света из окон гостиницы, и два дюжих конюха подскочили к ним откуда#8209;то из темноты взять лошадей.

Пен тщетно пыталась обрести силы, чтобы самостоятельно сойти с седла, и с молчаливой благодарностью приняла помощь Оуэна.

Он опустил ее на землю и еще некоторое время не снимал руку с талии. Оба замерли. Потом, нарушив очарование момента, он проговорил:

— Так почему все#8209;таки вы так мало спали, Пен? Быть может, неспокойная совесть?

В мягком, не лишенном насмешливости вопросе был, как ей показалось, определенный смысл: узнать… понять, как она относится к их сближению. Но зачем? Какая ему разница?

— Возможно, — ответила она неохотно. — Кроме того, мне вообще есть о чем подумать, шевалье. И вы это прекрасно знаете… Пойдемте в дом.

— Конечно, Пен. Извините за мою настойчивость.

Он последовал за ней в гостиницу, в холле которой их приветствовал хозяин — огромного роста, с красным лицом и гулким голосом, словно доносящимся со дна глубокой бочки.

— Добро пожаловать в мое жилище, благородный сэр, — провозгласил он с поклоном. — Миледи… Прошу отведать бокал доброго вина для согрева.

— Я отправляюсь к себе в комнату, — сказала ему Пен. — Прошу принести туда побольше горячей воды для умывания и ужин.

— Слушаю, мадам. Я пошлю Мэри, она во всем поможет. Ваши вещи будут тотчас доставлены.

Пен не знала, что сказать насчет вещей, ибо их у нее не было. Даже щетки для волос. Ей на помощь пришел Оуэн.

— К сожалению, — сказал он, — багаж моей сестры украли во время нашей предыдущей остановки. Отнесите мой седельный вьюк в ее комнату… Дорогая, — обратился он к ней, — бери оттуда все, что тебе нужно.

— Благодарю, милый брат, — ответила она.

Он протянул руку, как позволял себе уже не один раз, и взял ее за подбородок. Совсем не братским движением. В глазах была ласка и… обещание. Потом повернулся к хозяину.

— Мы поужинаем вместе. Сестра пришлет ко мне сказать, когда будет готова.

— Но я очень устала, брат.

— Однако ты не отказываешься от ужина? Заодно поговорим о наших делах.

Она поморщилась.

— Весь день я только и делала, брат, что пыталась говорить о них. Но безуспешно.

— Тогда план у меня еще не созрел, — сказал он негромко. — А за ужином и особенно после ужина будет самое время.

Пен ощутила себя червяком на крючке. Не будь здесь хозяина, который не без интереса прислушивался к разговору, она бы нашла, что ответить этому распоясавшемуся шевалье. А так ей пришлось ограничиться тем, что, сверкнув глазами, пробормотать:

— Хорошо, брат. Пускай ужин будет совместным. Но потом я сразу ложусь в постель… Если еще до этого не усну, уронив голову в миску с супом.

Она круто повернулась и пошла к лестнице наверх.

— Проводите леди, — сказал Оуэн хозяину. — Я пока выпью пива в зале.

Комната, отведенная для Пен, была просторной, удобной, и Пен выразила хозяину полное одобрение. Выходя за дверь, он повторил, что пришлет сейчас служанку Мэри с вещами милорда.

Пен сняла плащ, тяжелые башмаки и села на постель. Она очень устала после дороги, после бессонной ночи, но еще больше утомляла борьба с ним и с самой собой. Сопротивление, которое она ему все время оказывала… Нет, она не должна поддаваться чувству! Не имеет права. У нее другие, более важные, более значимые дела…

Быть может, она на пути к выяснению правды, совсем близко от нее. Ей показалось, что это так, сегодня утром, по дороге из Гринвича в Лондон. Словно наступило какое#8209;то прозрение, правда, мимолетное… предвидение, правда, тотчас исчезнувшее. Раздался стук в дверь, появилась разбитная молодая женщина, она принесла кожаный мешок Оуэна, за ней вошли три дюжих молодца с большой деревянной лоханью и несколькими медными чайниками, наполненными горячей водой. Мужчины поставили ванну у жаркого камина, налили в нее воды. Пен улыбнулась молодой женщине и начала распускать волосы, сняв с них сетку.

— Вы Мэри, не правда ли?

— Да, мадам. К вашим услугам.

Она выставила мужчин за дверь и предложила свою помощь, от которой Пен не отказалась.

Когда с раздеванием было покончено и Мэри отдала должное красоте оранжевого бархатного платья и прочих предметов туалета, Пен попросила ее унести верхнюю одежду, чтобы почистить и выгладить, а также принести кружку вина.

Закрыв глаза, она погрузилась в горячую воду, приказав себе ни о чем не думать, а только отдыхать… отдыхать, набираясь сил для новых схваток. В основном с самой собой.

Часы пробили восемь, и она, вздрогнув, открыла глаза. Мэри снова стояла рядом.

— Не хотела будить вас, мисс. Вы заснули.

— Да, наверное.

Пен поставила на пол порожний кубок и поднялась на ноги. Мэри накинула на нее полотенце. Ближе к камину уже стояли низкий столик и два табурета.

Плотнее завернувшись в полотенце, Пен начала разбирать содержимое мешка Оуэна в поисках подходящей домашней одежды. Вот чистая шелковая рубашка, но она едва достигает ей до колен. Не может ведь Пен сидеть за ужином полуобнаженной? В его халате она просто утонет, но зато это будет выглядеть куда приличнее.

Она решила все же надеть халат, выпустив поверх него две заплетенные косы, и на этом процесс одевания к ужину закончился.

— Можно принести поднос с едой, Мэри, — сказала она. Служанка ушла, Пен приблизилась к окну и, приоткрыв ставни, глотнула свежего вечернего воздуха. Как и вчера, луна светила сквозь тучи, звезд не было видно. И какая тишина! Какое спокойствие. Если бы в душе так же…

Мэри уже вносила еду — какая проворная девушка!

Запеченные в раковинах устрицы, аппетитная петушиная грудка в щавелевом соусе, сладкий пирог…

— Кухарка сказала, что, если будет маловато, она придумает еще что#8209;нибудь, — заверила Мэри, увидев, как разгорелись глаза у гостьи. — А выбирал сам милорд д'Арси.

С этими словами она стрелой умчалась вниз, чтобы моментально вернуться с кувшином бургундского и повторить ту же присказку:

— Ваш брат сам выбирал в подвале.

— Спасибо, Мэри. Все очень хорошо. А теперь сообщите, пожалуйста, моему брату, что я готова его принять.

Мэри ринулась выполнять просьбу, а. Пен наполнила кубки темно#8209;красной жидкостью, сверкающей в огне свечей как закатное солнце.

Когда Оуэн, учтиво постучав, вошел, Пен встретила его улыбкой, каковую, как она считала, можно было назвать вежливо#8209;холодной.

Во взгляде, которым он окинул ее, она прочла одобрение, граничащее, пожалуй, с восхищением. Так ей хотелось думать… Хотя для чего все это, если она твердо решила не допускать с ним близости? Поэтому она занялась перестановкой блюд, с такой тщательностью размещенных на столе руками Мэри.

— Вы почти совсем исчезли в этом халате, — сказал он с улыбкой. — Не лучше было воспользоваться рубашкой?

— Чтобы сидеть за столом с голыми ногами? — возмущенно воскликнула Пен и, к еще большему возмущению, увидела, что его позабавила ее реакция, а в улыбке, в глазах появился открытый призыв. Как непристойно!

Нужно заговорить о другом.

— Я должна выразить вам восхищение, шевалье, — сказала она светским тоном, — тем, с каким тщанием выбрали вы еду для ужина.

Он поклонился.

— Это потому, мадам, что, как мне кажется, я уже неплохо знаю, чем могу вас порадовать.

Опять эти грязные намеки! Какой невозможный человек!

Больше она ни о чем подумать не успела, так как он склонился над ней, взял за подбородок и ласково поцеловал в губы, а потом погрузил руки в ее пышные волосы.

— Сегодня вечером, дорогая, — произнес он, — вы выглядите еще прекрасней, чем обычно. Голод и усталость вам так к лицу!

И снова зовущая улыбка…

«Господи, дай мне силы вынести все это!..»

— И все#8209;таки, шевалье, не могу понять, откуда вам известны мои предпочтения в еде? — Она взяла в руки кувшин. — Еще вина, сэр?

— С удовольствием, мадам.

Он некоторое время не отрывал губ от кубка, глядя на Пен своими черными глазами.

— Что касается ваших вкусов в еде, — заговорил он, — все очень просто: я наблюдал за вами не единожды за столом и заметил, что вы предпочитаете куриное мясо говядине и никогда не упускаете случая полакомиться устрицами.

— Наблюдательность профессионального шпиона, — язвительно сказала она.

— Или любовника, — уточнил он.

— О нет! Минута слабости, шевалье, не превратила вас в любовника. Но давайте начнем ужин.

Она опустила ложку в блюдо с устрицами.

— Конечно, мадам. Я ждал этого момента весь день… Что касается минуты слабости, о которой вы изволили сказать, то ее не было с моей стороны. Было желание и его осуществление.

— Что ж, значит, вам не в чем упрекнуть себя. В слабости отличилась я…

Этот словесный поединок выматывал из нее последние силы, как если бы они сражались настоящим оружием.

— Как правило, — сказал он, — я стараюсь не делать вещей, за которые мог бы упрекнуть себя.

Он отрезал кусок мяса и положил ей на тарелку. Она демонстративно подцепила с блюда устрицу. Он наполнил свой кубок, густо намазал маслом кусок ячменного хлеба. Она полила щавелевым соусом положенный ей на тарелку кусок петушиной грудки. Они оба выпили вина и наконец взглянули друг на друга.

— В этой гостинице на редкость умелый повар, — сказала она. — Или кухарка. Не помню, когда я пробовала такие изумительные устрицы. Кстати, здешняя речная форель тоже очень хороша. Обязательно попробуйте, пока мы в этих местах.

Он кивнул, продолжая смотреть на нее. Потом задумчиво произнес:

— Итак, вы отдали дань слабоволию. Но с чего бы это, Пен? Вы отнюдь не кажетесь слабым человеком. Напротив… Душевных сил у вас хоть отбавляй.

Она тоже намазала масло на хлеб.

— В ту ночь я, наверное, слишком много выпила, — сказала она. — Кроме того, в праздник Двенадцатой ночи по традиции положено отбрасывать все условности, не так ли? Традиции одержали надо мной победу..

— Ох, Пен… — Он неодобрительно покачал головой. — Я многое могу вытерпеть, но не такую вопиющую не правду.

Она попыталась твердо посмотреть ему в лицо.

— Это единственное объяснение тому, что произошло, шевалье. Другого у меня нет и не будет… А теперь не поговорить ли о том, как мы будем действовать завтра с утра?

— По наитию, Пен, по наитию, — ответил он. — Так мне приходилось нередко поступать.

Он наклонился вперед, взял ее руки в свои, удерживая их над столом.

И снова она ощутила странное чувство — как если бы та часть плоти, к которой он притрагивается, перестает принадлежать ей и все тепло ее тела, кожи исходит от него.

— Пен?

Он произнес ее имя как вопрос, требующий немедленного ответа.

И она ответила.

— Нет, — сказала она. — Нет, Оуэн, я не хочу этого.

Он отпустил ее руки, но продолжал внимательно, с настойчивостью смотреть на нее, и она чувствовала себя голой и беспомощной под этим взглядом, но не собиралась сдаваться, пыталась накапливать сопротивление.

— Не лгите мне, Пен. Вы можете меня убедить, что решили больше не вступать со мной в близкие отношения, но не пытайтесь уверить, что не желаете этого…

Она потеряла мужа и ребенка. Она не выдержит новой боли, новых потерь. С нее достаточно до конца жизни. И она не может… не должна любить бездомного странника, перекати#8209;поле, иноземного соглядатая, который заведет ее в трясину горести и предательства. Если уже не завел.

— Хорошо, — тихо сказала она. — Считайте, что вы правы, я приняла решение.

Он не пошевелился. Словно окаменел. Его руки неподвижно лежали на краю стола.

— Можете вы сказать — почему? — спросил он.

Неужели он сам не понимает? Внезапный гнев охватил ее.

Хорошо, она ему ответит! Но не будет объяснять слишком долго, скажет только то, что он легче всего поймет.

— Итак, выслушайте мой ответ, шевалье. — Негодование оставалось, но голос был ровным и спокойным. — Вы остановили на мне свой выбор… не как на женщине, а как на вероятном сообщнике. И кое в чем я сумела оказаться вам полезной, но, конечно, этого для вас мало. С этим покончено, шевалье. Я выполнила свою часть соглашения, теперь дело за вами.

А потом… потом я хочу навсегда потерять вас из виду.

— Но, Пен… — попытался он возразить.

Она остановила его резким жестом и продолжила:

— Я не доверяю вам, Оуэн. Не знаю, говорили вы правду о том, что ваше правительство на стороне принцессы Марии, или просто хитрили со мной. Но даже если вы не солгали, ваш король может в любой момент изменить свои пристрастия.

Она забыла о еде, которая продолжала радовать взор, о том, как она сама выглядит в мужском халате, и что у нее с прической, и, откинув с лица мешающую прядь волос, вновь заговорила, обращаясь, похоже, не к нему, а к себе:

—..И разве могу я находиться в любовных отношениях с человеком, ни одному слову которого не в состоянии верить? С человеком, который использовал мою беспомощность, мое глубокое отчаяние для своих целей? Вы заслуживаете презрения, шевалье.

Она испытала потрясение от вырвавшихся у нее слов, но сказала себе, что так лучше… Лучше, чем если между ними снова возникнет близость, которая принесет лишь горе и разочарование. Да, так лучше…

Оуэн поднялся из#8209;за стола.

Не говоря ни слова, он вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Пен закрыла лицо руками, не сдерживая слез.

Оуэн стремительно вышел из гостиницы. Дверь с треском захлопнулась за его спиной. Он быстро шагал по главной улице, словно хотел умчаться от злости и обиды, оставленных позади.

Как она посмела?

Как посмела говорить ему такие вещи? Он всегда был честен с ней. Да, предложил заключить соглашение, сделку, но разве он пытался обмануть ее? Даже открыл ей, чем занимается в Англии и для кого.

Это она… она лжет. И, буря гнева с ее стороны тоже лжива, притворна. Неужели она думала обмануть его, разыгрывая эту сцену? Или хотела разозлить настолько, чтобы он сам отвернулся от нее?

Наверняка за всем этим кроется страх. Но чего она боится? Или кого?..

Он дошел до конца улицы, впереди было поле, и остановился, вглядываясь в мрачную даль. Ледяной ветер развевал волосы на его непокрытой голове, но он не ощущал холода.

Быть может, он должен благодарить небо за отставку, которую получил, — до того, как слишком глубоко увяз в тенетах? Быть может, ему тоже следует опасаться?.. За самого себя.

Ибо в его жизни нет места для естественного союза — для любви, преданности, постоянства, которых заслуживает такая женщина, как Пен. Их тесные взаимоотношения были бы опасны для обоих. Такое уже с ним случалось и может повториться. Это цена, которую он должен платить за жизнь, какую избрал.

Всегда опасность, всегда риск — пускай рассчитанный, но риск. Все, что он делал до сих пор, подразумевало определенную цель, было еще одним шагом в его работе, было для работы. Но то, что он делает и собирается делать сейчас, — безрассудно и не столько помогает работе, сколько мешает ей, препятствует… Может воспрепятствовать.

И его это, как ни странно, нисколько не беспокоит. Пропади оно все пропадом!..

Он повернулся на каблуках и зашагал обратно. Снова за ним хлопнула дверь, хозяин выглянул из переполненного людьми зала.

— Все в порядке, милорд?

Ничего не ответив, Оуэн помчался наверх, перешагивая через ступеньку.

Из комнаты Пен как раз выходила служанка, неся поднос с остатками ужина и грязной посудой. Девушка перепугалась, когда шевалье, чуть не сбив ее с ног, ворвался в дверь, откуда она только что вышла.

— Боже правый, сохрани нас, — пробормотала она, подумав, что у брата этой милой, доброй Леди наверняка не все в порядке с головой.

Служанка еще не успела спуститься по лестнице, когда Оуэн, прислонившись к двери с внутренней стороны, провозгласил:

— Нет, Пен! — И уже тише:

— Нет, Пен, я не принимаю этого. Того, что вы наговорили. Я готов выслушать правду, если вы знаете ее сами, но не потерплю больше ни одного слова той чепухи, которую вы недавно наболтали и которая оскорбляет нас обоих…