Глава первая БУГОР

   Заскучать, а тем  более умереть с голоду Турецкому не пришлось.. На следующий день приехал к нему Меркулов.

   — Ого, — сказал с порога, — чистота, жареной картошкой пахнет, календарь новый повесил. А это что — белье в прачечную собрал?

— Собрал, — почему-то виновато улыбнулся Турецкий.

— Ну пошли, по дороге и поговорим.

   Турецкий взвалил на плечо тяжеленную сумку с бельем и с натугой сказал:

— Не пошли, а поехали. Я этот тюк на себе таскать не буду.

— Тяжело? Давай подсоблю.

— Нет, Костя, не тяжело — неудобно как-то.

   — Знаешь, у меня родственница вышла замуж за медеплавильщика, есть такой городок — Красноуральск. Вот там они живут. Так этот муж за водой в колонку по ночам ходил, чтобы мужики местные не увидели. Такие у них домостроевские традиции.

   — Значит, я тоже домостроевец, — спускаясь по лестнице, потому что лифт не работал, сопел Турецкий.

«Жигуленок» завелся с пол-оборота, что называется.

   —  А! — победно сказал Турецкий. — Месяц его не трогал, а вот на тебе — сразу зафырчал.

   И в экстазе уверенности Александр вжал в панель кнопку подсоса. Зря он это сделал. Мотор чихнул и заглох.

   Турецкий снова вертанул ключ в замке зажигания. Стартер визгливо прокрутился, а мотор на его старания не ответил взаимностью.

— Сколько она у тебя? — спросил Меркулов.

— Не в возрасте дело. Взял по - дешевке, теперь мучаюсь.

   — Мгм, — кивнул Меркулов. — Ты убери подсос. Пусть стечет, и так перекачал.

   — Не, я ее знаю, она любит пожрать. Куда там какому-нибудь «порше»! Она у меня на сто километров двадцать литров сжигает за здорово живешь.

Он снова вертанул ключом. Тишина.

— Холодно просто, — пожаловался Турецкий на погоду.

   — Десять градусов, — слишком серьезно согласился Меркулов. — Ты на нее подыши.

   Это сначала они балагурили. А когда аккумулятор уже даже не - в силах был провернуть стартер, когда Турецкий, помотавшись по двору, нашел какого-то доброхота и тот подогнал свою «Волгу», давая «жигулю» «прикурить», когда и это не помогло, вот тогда шутить они перестали. Холодновато было шутить. Как-никак час просидели.

— Другая машина тебе нужна, — сказал Меркулов.

   — Не сыпь мне соль на раны, — зло огрызнулся Турецкий. — Прям сейчас пойду и куплю. Что там у нас в наличности? Пятьсот тридцать тысяч? Ну, видишь, вон продавцы в очередь выстроились.

   Он вытащил из багажника сумку с бельем, с досадой хлопнул дверцей и двинулся прямо через глубокий снег.

   Меркулов догнал его, снял с плеча сумку и помог нести, взявшись за одну ручку.

— Я серьезно, — сказал он.

- Чего серьезно? — не понял Турецкий.

— Про машину. Ты сейчас человек свободный, поезжай во Владивосток, купи себе приличного «японца».

   Турецкий посмотрел на друга. Нет, тот не шутил. Ага, значит, вон он зачем пришел.

— Я в прокуратуре больше не работаю.

— Потому я и предлагаю тебе прогулку. Турецкий поставил в снег сумку:

— Ладно, Костя, чего там? Не темни.

— Правда, съездишь за машиной, командировочные получишь, еще и зарплату.   ......

— Какую зарплату?

— Пятьдесят пять тысяч долларов. Турецкий присвистнул:

— Надеюсь, Родину продавать не надо?

— Нет, спасать.

  Турецкий закурил, хотя на морозе курить — какое удовольствие.

— Во Владивосток?

— Да. Ну, может, чуть подальше, — уклончиво ответил Меркулов.

— Куда ж дальше?

— В Японию.

— А что там?

   — Там, брат, сейчас все важнейшие интересы России сошлись. Так мне кажется.

   —  Согласен, — улыбнулся Турецкий. — Но сначала белье сдадим в прачечную.

* * *

   Меркулов знал мало, только в общих чертах: какая-то секретная, сверхсекретная операция ГРУ. Что-то там надо найти, кого-то вывезти. И команда подобралась отличная. Турецкого собирались ввести в неё в качестве опытного профессионала-следователя. Кроме того, был опыт работы в «Пятом левеле». Но это было до вчерашнего вечера. А вот вчера командир группы сломал ногу. Случайность, досадная случайность. Но операцию откладывать нельзя. А значит, Турецкому предстоит быть в этой группе еще и командиром. У Саши ведь есть опыт подобной работы. Он уж сообразит по ходу дела, что и как.

   — Знаешь, — сказал Турецкий. — Одна загвоздка: я японского не знаю.

   — А в команде никто его не знает, — «успокоил» Меркулов. — Зато ты английским владеешь, выкрутишься.

— И ты считаешь, что уговорил? — спросил Турецкий.

   Меркулов знал уже этот ироничный тон. Слишком хорошо знал — за этим обычно следовал твердый и необратимый отказ.

   —  А я тебя не уговаривать пришел, Саш, это, считай, приказ, чрезвычайно важное и опасное задание.

   — Да брось, Костя, с каких пор прокуратура занимается разведкой?! — отмахнулся Турецкий.

— Вот, понимаешь ли, бывают чудеса.

— Ну так объясни, что за чудо?

   Меркулов потрогал свой нос, словно измерял им температуру общения. Как-то непривычно пристально поглядел на Турецкого и сказал:

— Это внутреннее расследование, оперативная работа прямо в ходе этого расследования... Что-то неладно, понимаешь, Саша, неладно в Датском королевстве.

— Ну ты совсем туману напустил!

   — Так и есть — сплошной туман. Ты ведь догадываешься: что никогда не может случиться, обязательно произойдет в России.

— Глубоко, — снова иронично улыбнулся Турецкий.

   — Да то-то и оно, что мелко, — досадливо поморщился Меркулов. — А и Б сидели на трубе. ГРУ и СВР.

   — Костя, что случилось? — подтолкнул нерешительного друга Турецкий.

   — А то случилось, что завелся среди этих буквочек какой-то, образно говоря, книжный червь. Попросту — предатель. И все буквы меж собой перегрызлись. Все друг на друга валят.

— И при чем тут милиция?

— Да ни при чем.

— То есть разведки наши сами себе не доверяют? Чудеса...

   — Я ж говорю, — развел руками Меркулов. — Хотя скорее — им уже веры нет. Они лбами столкнулись, как бараны, а чтобы в свой карман заглянуть — ни-ни. Вот и вышел приказ — взять человека вообще со стороны. И все проверить, до точки, выяснить, откуда идет утечка информации.

   — Ага, а я, стало быть, тот самый человек, подпольная кличка — «подсадная утка»?

   — А ты, стало быть, имеешь огромный опыт работы в Гармиш-Партенкирхене. Да просто лучше тебя не найти.

   — Слушай, так сладко, аж слиплось, — улыбнулся Турецкий.

— Ты помрешь от скромности, — напирал Меркулов.

-г- Ох, Костя, ловок ты уговаривать, — уже сдавался Турецкий.

— Да я тебя не уговариваю — информирую только.

— Это «информация к размышлению»?

— Нет. К выполнению.

   В тот же вечер встретились с Савеловым и Черновым. Меркулов представил.

   Савелов снова повторил, что миссия это секретная, что никакой помощи в случае провала не будет. Но Турецкий понимал, что это обычная практика инструктажа. Чтоб команда надеялась только на себя. А в самом-то деле, когда припечет, им помогут.

   —  Знаете Дантову «Божественную комедию»? Так там в аду девять кругов — нижний самый жуткий. Не хочу вас пугать, Александр, но вы именно в девятый круг спускаетесь.

 - Потом Савелов оставил их с Черновым и тот изложил четкие инструкции, которые не отличались от тех, что уже получили ребята, когда ещё был здоров Чесноков.

   Да, задание было непростым. Но в команде «Пятого левела», помнил Турецкий, они вместе с шефом Питером Реддвеем и не такие дела проворачивали.

— А что за команда? — спросил он у Чернова.

У того глаза забегали, но ответил четко:

   — Команда отличная. Все ребята имеют огромный военный опыт, десантники, чеченскую мясорубку прошли. Ну, не без странностей, а кто из нас свят?

— Личные дела их можете показать?

— Запросто, — снова юркнул глазами Чернов.

Потом он ушел и через некоторое время вернулся с четырьмя папками.

   Сказать, что Турецкий эти папки прочитал, значит ничего не сказать. Он их выучил, проштудировал, он знал их почти наизусть. История простая — отличные бойцы, кадровые офицеры, вдруг после войны стали России не нужны, вот каждый и устраивался, как мог. И только теперь, когда Родине стало тяжко, их снова позвали.

   Когда-то они были связаны крепко-накрепко. Вот это и беспокоило Турецкого. Как они примут чужака? Ведь явно же Чесноков был у них настоящий командир, авторитет, можно сказать — отец родной.

Наутро он встретился с командой. Представлял его снова Чернов.

   —  Товарищи, это ваш новый командир. Зовут его Александром. Прошу, так сказать, любить и подчиняться беспрекословно.

   Как ни пытался смягчить свое представление Чернов, Турецкий видел — ребята недоверчивы, рассматривают своего нового командира придирчиво и даже иронично. Особенно здоровяк с черной копной волос, которого Чернов назвал Вениамином Сотниковым. Другой — с хитрыми глазами, язвительным ртом, Кирилл Барковский, — наоборот, был предельно уважителен. Но как-то слишком уж подобострастен. Турецкий почуял подвох.

   Двое других — Дмитрий Козлов и Василий Гладий, тоже здоровяки, — смотрели равнодушно..

   Турецкий пожал всем руки, почувствовал силу этих парней и сказал:

   — Завтра вылетаем. Значит, у нас еще целая ночь, чтобы подружиться. Какие есть предложения?

   — Ну, вы тут сами разбирайтесь, — засуетился Чернов, — мне пора.

Он еще раз вкратце повторил все инструкции и был таков.

   «Только не суетись под клиентом, — сам себе приказал Турецкий. — Первый ход должны сделать они».

   В холодной и прокуренной комнате «Ярославской» повисла тягучая тишина. Команда смотрела на Александра, он смотрел на команду. Вот так сидели и глазели друг на друга. Такого напряжения Турецкий никогда в жизни не испытывал. А ребятам как будто было все до лампочки. Хотя Турецкий понимал: они тоже сейчас напряженно думают, как бы его на вшивость проверить?

Первым не выдержал Барковский:

— Увидим, услышим... — начал он.

— ...диагноз поставим, — подхватил Сотников.

   — ...и кому нужно... — включились в хор Козлов и Гладий. Но Кирюха резко оборвал их жестом.

 Турецкий понял: они ждут от него окончания. Такой себе поэтический турнир. Такая себе литературная проверка. Лучше бы они драку затеяли, соревнование по стрельбе, бег наперегонки. В стихосложении Турецкий был не силен. Но надо было родить рифму. Сейчас же, сию же секунду.

   «Рассуждай логически, — приказал он себе. — Если диагноз, то и рецепт должен быть медицинским. Это с одной стороны. Но с другой стороны — они ж не медики, а здоровые, грубоватые мужики. Что-нибудь из области гениталий или прямой кишки...»

И, как в омут головой, сказал:

   — Клизму поставим, — и тут же понял, что промахнулся. Рифма получалась слишком уж простая: ботинки — полуботинки. Даже еще проще: поставим — поставим. Но главное был темп — Турецкий ухитрился затянуть паузу после жеста Кирюхи всего на полсекунды, а все многообразные логико-поэтические мысли пронеслись в его голове смерчем.  

— Вы знали, — полувопросом сказал Кирюха.

— Нет.     

   — Не поставим, а клизмочку вставим, — поправил Вениамин. — Но это неважно.

    Турецкий выиграл. Но только первый раунд. Теперь  надо было брать инициативу в свои руки.

   —  Значит так, все переходим на «ты». Дело не в панибратстве. Так команды быстрее складываются. Да, я знаю, что легко это не получится, поэтому... — он наклонился к сумке, которая стояла под столом, и достал оттуда две бутылки водки. — На бруденшафт, а по-русски — за знакомство.

   Просидели до утра. Хотя глагол «просидели» не вполне соответствует действительности. Раундов было, как в профессиональных боксерских боях — до нокаута. Были и тренировочные драки, и стрельба снежками в цель, и бег наперегонки. Турецкого проверяли ненавязчиво, но жестко. От выпитого экзамены становились особенно трудными. К двум бутылкам, принесенным Александром, добавилось еще шесть. Впрочем, защитился Турецкий с «красным дипломом». Его признали за своего. Его признали и командиром. Даже взяли с собой в больницу, попрощаться с Андреем Чесноковым.

   «Ну, знакомство состоялось, — подумал Александр. — Дружбы пока нет, разумеется, но это все дальше. Теперь самое простое — начать и кончить».

   — Так, ребята! Основная легенда для теплохода будет такой, — еще по дороге во Владивосток, летя в самолете, Турецкий инструктировал команду, — Василий и я едем вместе, мы приятели. Дмитрий и Вениамин окажутся в одной каюте, значит, знакомятся только на теплоходе. Кирилл едет сам по себе. Личные версии каждый придумывает сам. Особо не усердствуйте — путь не длинный, да и лучше не светиться, а отсиживаться по каютам. Кирилл, это в первую очередь касается тебя. Не разыгрывай из себя Джеймса Бонда. И по поводу женщин! Для буфетчиц, уборщиц, посудомоек и прочего обслуживающего персонала женского пола — ты глухонемой, парализованный импотент. Понял?

— Это что за болезнь такая? — удивился Кирюха.

— Человек-невидимка, ясно?

   — Так точно! Я буду связным между вашими каютами, — заговорщически ответил Кирюха, и все засмеялись.

   — А если серьезно, потрись там среди «челноков», может, чего полезного для нас узнаешь. И вообще, на теплоходе советую отдыхать и отсыпаться: в Японии не до сна будет. От аэродрома в порт добираемся уже по отдельности. И самое главное: все, что касается операции, обсуждается только на палубе. — И только сейчас, осознав, что поезд уже тронулся, что остановить его нельзя, что все теперь покатится так, как покатится, Турецкий тяжко выдохнул: — С ума сойти! Япония!

— Страна восходящего солнца, — мягко вставил Кирюха.

   — Узкоглазые, — презрительно добавил Митяй. — Двадцать первый век, — восхищенно произнес Веня.

   — Говорят, очень честные люди, — сказал Гладий, и лицо его стало мечтательным.

   На теплоход поднимались согласно легенде. Турецкий и Гладий стояли на посадку первыми. Александр отправил Василия с вещами в каюту, а сам остался на палубе, посмотреть как пройдут ребята.

   Первым из них поднялся серьезный и спокойный Веня Сотников. Вскоре после него появился Дмитрий Козлов. На его плече висела туго набитая спортивная сумка, из которой торчал хвостик батона сырокопченой колбасы.

Молодец Дима, — отметил Турецкий — запасливый.

   Долго не появлялся Кирюха. Александр уже начинал волноваться, когда увидел весело возбужденного Барковского. Он шел быстрой, подпрыгивающей походкой, а на шее у него победно развевался ярко-голубой женский шарфик.

   —  Боевой трофей! — хмыкнул Турецкий. — Ну, теперь все на месте.

   Теплоход «Смирнов» отчаливал поздно вечером. Поэтому приказ Турецкого отсыпаться было выполнить не сложно.

   А утром в дверь каюты, где жили Турецкий и Гладий, постучали и знакомый до боли голос заискивающе-ласково спросил:

— Господа, к вам можно войти?

— Входите! — угрожающе-вежливо ответил Александр.

   Дверь распахнулась. На пороге стоял Кирюха. Лицо его было помятым, но довольным. Турецкий понял, что приказ был выполнен не всеми...

   — Мужики, преферансисты среди вас имеются? — закрывая за собой дверь и многозначительно подмаргивая, спросил Кирюха. И, еще не дождавшись ответа, сначала показал пальцем на Александра, затем изобразил пальцами выход из каюты.

— Я играю... — понимающе кивнул Турецкий.

— А вы не балуетесь? — обратился Кирюха к Василию.

Но Василий не смог ответить. Он почти плакал, сдерживая смех.

   —  Он не балуется, — ответил за него Александр и, больно ухватив Кирюху за локоть вышел с ним из каюты.

— Ну что за цирк, Кирилл? Ты что, на прогулку выехал?

   — Да я что, — почти обиженно сказал Барковский. — Я веду себя соответственно обстановке. Тут ночью такая гульба стояла, что будьте-нате! Все друг с другом перезнакомились, одни вы, как сычи, в своих каютах сидите и только внимание к себе привлекаете! Как нерусские, ей-богу.

   — Может, ты и прав,— подумав, согласился Турецкий. — Ну и что ты предлагаешь?

   — Мы же за машинами едем. Нам надо свою заинтересованность в этом деле показать! Короче, сейчас все поймешь. В данный момент все «челноки» после бурно проведенной ночи отсылаются. И мы отдохнем. А к вечеру бери Ваську, и идите к ребятам в каюту, там Козлов стол накроет. Я туда нужного человека приведу.

  Вечером в дверь каюты постучали, и Кирилл Барковский со словами: «Проходи, Колюша, проходи!» — пропустил внутрь мордастого лысоватого человека.

   — Это — Коля Бабухин! Человек бывалый. За тачками в Японию ходит не в первый раз. И очень много интересного нам с вами, мои новые друзья, может рассказать!

   — Не бесплатно, мальчики, не бесплатно. За дивиденды, — проговорил Коля, и все невольно улыбнулись — так подходила ему фамилия Бабухин.

   — Дивиденды у меня не большие. По пятьдесят баксов с носа, но деньги свои я отрабатываю честно... И тачки помогу выбрать что надо, и во Владике на таможне есть кой-какие зацепки. Как?

 — Что — как? — спросил Гладий.

   — Ну, насчет дивидендов? — вылупив глаза, повторил Бабухин.

   — А дивиденды когда отдавать? — очень заинтересованно спросил Козлов.

   — С вас, мальчики, поскольку вы в первый раз, после погрузки ваших тачек на паром. Если же еще когда-нибудь захотите в Жапан за тачками смотаться и на меня нарветесь, то сразу — расплата прямо у трапа. Ну так как?..

   — Это надо подумать, — как бы размышляя вслух, сказал Козлов.

   — Да чего тут думать! Согласны мы, согласны! — сделав на Козлова страшные глаза, за всех ответил Кирюха. — Инструктируй, Колюша!

   — Ну тогда, значится, так!.. — начал Бабухин и, как заправский лектор, стал прохаживаться взад-вперед по каюте. — Город-порт Осака, куда мы поутряне с вами прибудем, встретит нас восторженно и радостно. Это я шутю, — объяснил для «бестолковых» Колюша. — А вообще-то хозяева стоянок знают про наше прибытие и будут ждать нас у трапа.

  Садимся к ним в автобус и — ездим, смотрим, выбираем!.. Кому чего понравится, сами не покупайте. Сразу ко мне. Я с ними торговаться буду. Теперь о ценах. Это самое для вас, мальчики, главное. За эту ночь решите и прикиньте хрен к носу, кто из вас на что, в смысле финансов, потянет. И про мои дивиденды не забудьте! Итак, я приступаю к главной части моего инструктажа!.. За двести пятьдесят — триста пятьдесят баксов можно взять развалюху восемьдесят четвертого — восемьдесят пятого года. Это «хонда-ци-вик» и тому подобное дерьмо. Тоже дерьмо, только восемьдесят шестого— восемьдесят седьмого года, стоит уже дороже — от пятисот до тысячи баксов. К вышеупомянутому дерьму приплюсовываются какашки. Это «тоёта-кари-на», «тоёта-капри», «ниссан-блюберд». Далее идет резкий переход от какашек к тачкам. От двух до пяти тысяч долларов. Год выпуска восемьдесят девятый — девяносто второй. Это представительский класс, «тоёта-креста», «тоёта-чайзер», «тоёта-маркдва», «ниссан-лаурель». Далее следуют машины: «мицубиси-паджеро», «джип-райнер», «тоёта-лек-сус». Но это уже свыше пяти тысяч «зеленых». Я «челнок» старый, чужие «бабки» вижу насквозь и, понимая, что таких денег у вас нет, свой предварительный инструктаж заканчиваю. Встретимся завтра утречком. Готовьте «бабки». А я дальше инструктировать пошел. Меня люди ждут!— закончил Бабухин и направился к выходу.

   — Колюша, Колюша, погоди! А как же за успех нашего предприятия? —  остановил его Кирюха, протягивая стакан с коньяком.

   — Ну, чтоб деньги были и хрен стоял! — произнес тост Колюша и, опрокинув в себя стакан, вышел из каюты.

   — Во чешет, да? — восторженно сказал Кирилл. — Как по-писаному!

   — Ты зачем этого барыгу к нам притащил? — с угрозой в голосе спросил Турецкий.

   — Он не барыга, он — Бугор. Ты же сам сказал... — начал было Кирилл, но Турецкий перебил его.

   — Ничего я тебе не говорил! И вообще, ребята, давайте расходиться по каютам. Завтра у нас очень тяжелый день.

   Он, скорее, злился на себя — уж больно все это было не похоже на его обычную работу в прокуратуре, да даже в «Пятом левеле». Детский сад какой-то. Но может быть, так и надо. Может, он слишком зациклился на своем профессионализме. И чего он вообще хочет от этих ребят — они же добровольцы.

   Утром они увидели жирафьи шеи портовых кранов города Осака.

   В первый раз за всю жизнь Турецкому, стало вдруг не по себе. Он не назвал это страхом, он назвал это предчувствием.

   Страна восходящего солнца, шагнувшая уже в двадцать первый век, с честными своими узкоглазыми жителями встречала ребят приветливо.