"Ликующий джинн" - читать интересную книгу автора (Чирков Вадим Алексеевич)

Кубик

День, второй, третий — а Кубик не дает о себе знать! Он, единственный, человек, с кем можно поговорить о Кукурбите! Славик забеспокоился. Он видел по родителям, как воспринимается его путешествие на другую планету, и подумал, что с художником тоже не все ладно. У взрослых мозги набекрень съезжают чаще, чем у детей. Говорил же как-то тот же Кубик, что у детей мозг круглый и может катиться, как футбольный мяч, в любую сторону, а у взрослых — пирамидальный, катиться никуда уже не может и верхушка его запросто может съехать.

— Почему пирамидальный? — спросил тогда Славик.

Кубик подвинул к себе (разговор шел еще в Егоровке) лист бумаги и начал, рассказывая, что-то на нем рисовать.

— Взрослые, живя долго, строят и строят в своем мозгу картину мира — как, скажем, муравьи — муравейник или термиты свою халабуду. И получается чаще всего пирамида, или другое геометрическое тело, имеющее высоту. При земле-жизнетрясении — а их выпадает на долю взрослого населения земли достаточно много, возьмем, к примеру, полет сына-пятиклассника на Кукурбиту — верхушка этого построения, получив непосильный груз, запросто может съехать на сторону. Чего не случается с круглым, как футбольный мяч, детским мозгом. Дошло?

— Пока нет, — признался Славик. — У меня же мозг, как футбольный мяч.

— Ты слыхал выражения "крыша поехала", "двинулся мозгами", "с ума съехал", "ум за разум зашел"?

— Огого!

— Это все об одном и том же физическом явлении: сдвиг…

В доказательство художник показал другу рисунок. На нем был человек с вислым носом и вытянутой до верхнего края листа головой, на острие которой была надета шляпа. С такой шаткой верхушкой немудрено съехать.

Славик решил позвонить Кубику.

Трубку долго не поднимали, потом Славик почувствовал, что она снята и поднесена к уху. Более того, он услышал треск бороды, примятой микрофоном.

— Дядя Витя, — сказал Славик, — это я.

— Привет, — услышал он, — ответь мне, пожалуйста, есть ли такое слово -

Нырех?

— Есть. И еще — Туми, Бар Кос, громыхаи, Наг Тусс, Лог Фар…

— Святая мадонна! Мир и без того переполнен именами! Дай-ка я их вспомню. Босх, Леонардо, Гойя, Гог, который Ван, Врубель, Кандинский, Анри де Тулуз да еще и Лотрек, Мане и Моне, Сёра, Сислей, Шагал, — так еще и эти! А не встречался ли тебе когда-либо, где-либо живописец со странным именем — Кубик?

— Встречался. — Славик не знал, дурачится по своему обыкновению художник или это у него всерьез. — У Кубика в Егоровке, у Евдокимовны, полдома. К нему еще Нинка, надоеда, заходит.

— Так, так… А где он сейчас? В Егоровке или в Туми? Вразуми меня! А может, он громыхает в паре с Бар Косом? А Егоровка — она на каком свете?

— Ну дядя Витя! — вскричал Славик. — Ну что вы в самом деле! Вы что, Нинку не помните?

— Нинку помню. Нинон. Такая, чуть меньше кувшина. Розовое с голубым, а сверху соломенно-желтое и без умолку трещит.

Славику захотелось бросить трубку. Неужели Кубик съехал с ума?

— Дядя Витя! — сердился он. — Какой кувшин?! Нинка чуть ниже меня!

— Но ведь ты-то как раз с кувшин! — Художник все ехал и ехал.

Нет, на другие планеты должны летать только дети!

— Дядя Витя… — уже обессилев, проговорил Славик, — ну что вы меня разыгрываете…

— Слава, — услышал он вдруг серьезный и слегка укоризненный голос художника, — я чувствую себя нормальным только тогда, когда чуточку улыбаюсь, — ты это должен был заметить. И хочу, чтобы улыбались, разговаривая со мной, другие. Так ты ростом с кувшин?

— С кувшин, с кувшин! — обрадовался Славик. — С тот самый, что у Евдокимовны на заборе висит вверх дном! Только я вверх головой!

— Я тоже, — ответил Кубик. — Хотя мне все последнее время хочется побыть на голове. Как дела?

— Скучно без пришельцев, — брякнул Славик то, что было у него на уме.

— Ну вот, — разворчался Кубик, — скучно ему. И не стыдно тебе? Перед тобой развернут, так сказать, целый мир…

— Какой там мир! — перебил его Славик. — Сплошная зима. Снег, грязь, слякоть, холод. Простуда вот. — Славик кашлянул на всякий случай. — Всем бывает скучно. С вами разве такого не бывает?

— Мне бывает тоскливо, — был ответ, — а скучно — никогда. Это разные вещи. И вообще, художники специалисты по тоске.

— Как это?

— Это, брат, слава богу, только взрослая болезнь. — откровенничал бородатый, которому тоже, видно, было одиноко, — у вас скука, у нас тоска. Но от меня это пока далеко… Как все-таки дела?

Славик вспомнил про Брысика и Вполета. Про их невидимость. Что один едва не взбесился, а другому хоть бы хны.

— Да так, — сказал он, — по-всякому. Никуда меня не выпускают. В школу, и все.

— Выпустят. В конце концов, что такое Кукурбита? Всего лишь еще одна планета, до которой можно долететь в течение одного сна. Тут главное — произнести обыкновенные слова о необыкновенном. Вот они: мы побывали там в гостях. Нас, так сказать, туда пригласили…Вот увидишь, скоро твои предки будут о ней говорить, как о вашей булочной. "Подумаешь, Кукурбита!" — скажут они… Ты "игрушки", кстати, не трогал?

— Пока нет… — осторожно соврал Славик. — Я пока не знаю, что с ними делать.

— Я тоже, — признался художник. — Ну, время подскажет.

— Дядя Витя, а как вы думаете, что сейчас на Нырехе?

— Не представляю. Ералаш. Неразбериха. Кавардак. Война. Не знаю.

— Вот бы узнать.

— Может, твои друзья придумают, как с тобой связаться?

— Ох, как хотелось бы!!! — Тут надо бы поставить не три восклицательных знака, а пять, потому что больше всего на свете Славик хотел бы поговорить в эти дни с Питей…

Но, признаться, и этот разговор, с Кубиком, получился наиприятнейший. Потому что за каждым сказанным и услышанным словом скрывалась какая-нибудь картинка: за словами "Нинка", "кувшин" — летняя Егоровка, Евдокимовна с морщинистым лицом, куры возле ее ног и тот самый желтый цыпленок; за словами "Кукурбита", "Нырех" — краснорожий, в мундире Бар Кос, роботы в свете костра, сейчас они возьмут Славика в заложники, по телу пробегала дрожь… Поговорить с Кубиком было все равно, что второй раз посмотреть любимое кино.

Правда, под конец Кубик чуть все не испортил. Толканул речу, выступил, чего он, надо признать, делать не любил.

— Ты, это… — начал он неуверенно. — Я насчет чудодейных твоих аппаратиков… Ты их пока в ход не пускай… — Славик затаил дыхание по известной причине. — Честное слово, — продолжал Кубик, — я хоть и считаюсь взрослым и приближаюсь к возрасту мудрых, но не знаю, как использовать их в земных условиях. Егоровка не в счет. Знаю только, что нужно быть очень осторожным и стараться думать наперед, что человеку почти не свойственно. Пока это умеют делать только шахматисты, да и то лишь на доске. В жизни они такие же дураки, как президенты. Может быть вместе что-нибудь придумаем? Главное пока, — втолковывал Кубик, а Славик делал выдох в сторону от трубки, — главное — чтобы никто-никтошеньки, как говорят Евдокимовна и Нинка, о твоих молстарах, невидяйках и снолучах ничегошеньки не знал. Узнают — быть беде, поверь мне, Кубику, в чьей бороде уже засветились седые нити. Не ведаю, что за беда, но ее тогда не миновать. Уж слишком эти аппаратики чудодейственны для Земли, для города и много сулят предприимчивому человеку…

Тут оба передохнули, а потом договорились — встретиться. Когда, как — не было пока известно никому. Но встретиться, знали оба, нужно, необходимо, они и наговорятся всласть, и потолкуют о том, что можно сделать с кукурбитскими "игрушками", и о том, как вообще должны жить на Земле люди, вкусившие звездной пыли.