"Двое на одном велосипеде" - читать интересную книгу автора (Мошковский Анатолий Иванович)

Глава 20. Двое на одном велосипеде

Санька сидел в седле и жал на все педали, а Вася примостился перед ним на раме велосипеда и чуть отклонил голову, чтобы не мешать смотреть вперёд.

Вася свесил ноги в одну сторону, и время от времени Санька мягко задевал его коленками и горячо дышал ему в шею и щёку. К раме были привязаны удочки, к багажнику — небольшой Санькин рюкзак с продовольствием. О том, что они собираются порыбачить на Чёрное озеро, каким-то образом пронюхал Эдька и стал со вздохами и обещаниями подкатываться к Саньке, упрашивать, чтобы взял его. Санька вместо ответа едва не стукнул Эдьку. Не был взят и Крылышкин, но совсем по другой причине: плохо ездил на велосипеде, а главное — хотел поехать тайно, потому что мама не пускала его далеко от дома. А с Санькой вообще запрещала ему водиться.

Васю тоже отпустили не очень охотно: бабушки не решались, но мама настояла.

Утро было тёплое, безветренное. Санька ехал легко, быстро и что-то громко напевал, что-то радостно-бессвязное, звонкое, задиристое. Если навстречу с тяжёлым ревом мчались самосвалы или совхозные машины с тёсом, панелями или мешками с удобрением, Санька рулил к обочине, если же бетонка впереди была пустая, он гнал как сумасшедший по самой серёдке. Так гнал, что завывало в ушах.

Больше часа катили они по твёрдой бетонке, потом свернули на мягкую просёлочную дорогу и ехали через густой смешанный лес. Он был наполнен тишиной и свежим влажным шорохом листвы, пронизанной косыми лучами раннего солнца. Чем дальше ехали они, тем хуже становилась дорога, изрезанная глубокими высохшими колеями, и Васю сильно трясло.

— Не выбей мне плечом зубы! — попросил Санька. — Меньше шевелись!

Вася сидел, боясь шелохнуться.

Никогда ещё не уезжал он так далеко без мамы и папы, и было немножко боязно и тревожно от этой беспредельности и насторожённости всё густеющего леса, от этих упругих еловых веток, иногда больно хлеставших его по лицу невесть за какие провинности, от этого совершенного безлюдья.

Вася не раз просил папу с мамой сходить на это красивое лесное озеро с песчаным берегом, с прозрачной ключевой водой и хорошей рыбалкой. Но родителям было всё некогда.

Скоро Санька свернул с дороги направо и поехал по неширокой лесной дорожке. Теперь Вася то и дело подбирал ноги, чтобы не задеть ствол берёзки, не обстрекаться о высокую крапиву, не поцарапаться о сухие нижние сучья ёлок.

Санька по-прежнему вовсю жал на педали, ритмично покачиваясь из стороны в сторону, переезжал через толстые, как вздувшиеся жилы, корни, перерезавшие дорожку, в одном месте лихо перескочил через валявшееся деревцо.

Спустя полчаса он свернул влево и поехал по длинной, росистой, голубевшей от колокольчиков просеке, мимо шеренги чёрно-белых, как шлагбаумы на переезде, берёзок, мимо мощных, коренастых, плечистых дубов и тоненьких рябинок.

— А не заблудимся? — робко спросил Вася, не оборачиваясь. — Ты хорошо помнишь дорогу?

— А чего здесь помнить? Проще пареной репы! — в самое его ухо прогудел Санька. — Ты запоминай, а то вот нарочно убегу от тебя, тогда будешь знать!

Вася, откинув голову, громко засмеялся и нечаянно стукнул Саньку в подбородок.

— Бодаться? — крикнул Санька. — Сейчас столкну с машины, будешь бежать за мной, как цуцик…

— Не смеши меня и не буду бодаться!

— Условия ставишь? Ну и ну! Я всерьёз говорю — не будь лопухом, не хлопай ушами и запоминай дорогу. Поедем в обратный путь — будешь мне показывать…

— Чего же ты сразу не предупредил? — спросил Вася. — Я бы раньше начал запоминать…

— Всё на дядю надеешься? — заметил Санька. — А сам-то, сам-то? До чего же вы с Крылышкиным похожи! Зачем тебе даны глаза и руки?

— Чтобы держаться за раму велика.

— Уж это точно! — засмеялся Санька. — Люблю тебя, Васька, за откровенность! Эх, если бы руки пригодились тебе и для другого. Что из тебя получится? Нельзя быть таким робким…

— А вот Эдька… Он не робкий… Значит, из него что-то получится?

— Да что про него говорить! — рассердился Санька. — Он и быть никем не хочет… Всю жизнь будет ловчить, надувать, и ничего ему больше не нужно.

— Зато сколько он книг прочёл, — слегка поддел Саньку Вася, — наверно, больше тебя…

— Другие от книг становятся лучше, а он? Всё он делает для себя, хочет, чтобы весь мир вертелся вокруг него. Только ему должно быть хорошо, а на остальных наплевать! И на тебя, и на меня… На всех! Плевать вон с той высоченной сосны!

— А почему он такой, Сань?

— А ты как думаешь?

— Я? — чуть растерялся Вася. — Да никак… Не могу понять, и всё.

— А ты попробуй! Сам думай! А то всё живёшь и думаешь, как мама с папой велят, за их спину прячешься…

Это уж он слишком. Раззадорить, наверно, хочет.

— А ты знаешь, какой Эдька бывает нечестный? — начал Вася и подробно рассказал, как тот выдал себя за него, Васю, как без зазрения совести взял себе чёрный пистолет.

— А ты что, и не пикнул, и рта не раскрыл? — не поверил Санька.

— Да неловко было. И ничего такого я не сделал, только удочку протянул ему…

— Трижды слюнтяй ты — вот кто! — заорал Санька. — Таких, как Эдька, учить надо! Носом совать куда следует! Спесь и нахальство сбивать! А ты? — Санька весь клокотал от негодования, и Вася уже пожалел, что завёл об этом разговор.

— Сань, а кем ты будешь? — спросил Вася через несколько минут.

— Спроси что-нибудь полегче… — ответил Санька, помолчал, безостановочно вертя педали, потом сказал: — Неплохо бы придумать приборчик, который точно предсказывал бы землетрясения и помогал людям жить: направил стеклянный глаз на робкого, скучного человека, нажал кнопку — и человек стал совсем другой: храбрый, преданный, умный, весёлый… Да разве придумаешь такой приборчик? Бред, да и только! Если бы всё было так просто…

— А что ты будешь делать, когда вырастешь? — не отставал Вася.

— А я и сейчас не маленький! А когда буду ещё больше и ни от кого не буду зависеть, стану жить как хочу: в технический пойду или в университет или стану простым работягой — тоже ведь дело. Главное, чтобы нечестные, лодыри и лжецы боялись тебя и испарялись при твоём появлении, как вот эти капли росы от солнца. Люди должны жить по правде, хорошо и весело…

Вася молчал. Он был рад, что наконец-то выбрался в такую даль с Санькой, слушает такие взрослые и умные речи его, чувствует на щеке и шее его горячее дыхание, весь подчиняется упругой и весёлой силе его ног, упёршихся в педали.

Надолго ли их дружба? Разве Саньке так уж интересно с ним?

Нет, не надолго. И от предчувствия, что всё это когда-нибудь — и, кажется, очень скоро — кончится, оборвётся, Васе стало грустно. Когда грусть немножко прошла, он спросил:

— Сань?

— Ну чего тебе? Надоел ты уже своими вопросами, — сердито проворчал Санька. — Задавай последний вопрос.

— Только не обижайся и не злись… А твой дед — он почему такой?

— Про деда не отвечаю! Он мне дома осточертел! У меня с ним это давно и всерьёз, мы с ним на разных полюсах Земли, и я поехал сюда, чтобы не видеть его, а ты… Хотя со вчерашнего дня дед почему-то ни разу не крикнул на меня…

Вася про себя улыбнулся.

— Знаешь что? — сказал Санька. — Спрашивай лучше про Маринку.

— Идёт! — обрадовался Вася. — Она очень хорошая, Маринка, как родная тебе, а ведь не совсем же родная, дед вроде бы родней, а никакого сравнения, и со своей мамой она, по-моему, не очень…

— Думаешь, её мать плохая? — внезапно спросил Санька и поверг Васю в полное смущение, потому что он в самом деле думал: уж если не то, что она не плохая, то уж по крайней мере — не очень хорошая.

— Не думаю… — пролепетал Вася. — Я… я совсем не знаю её… Она ведь не злилась на тебя за то, что ты оторвал её от дела и попросил отвезти, и всё же деду в чём-то поддалась…

— Немножко, и всё равно она неплохая — это я недавно понял, — совсем неплохая, но времени у неё маловато на всё… Она же, кроме того, что инженер, она же ещё и наездница, в манеж дважды в неделю ходит, холит свою Звёздочку, в соревнованиях участвует, призы когда-то получала и очень любит, чтобы это ценили в ней…

— Ну да! — вскрикнул от удивления Вася. — Первый раз слышу!

— Ты ещё многое будешь слышать в первый раз, — вздохнул Санька. — Время придёт умирать, а всё будешь слышать что-то новое…

— А ты? Ты тоже будешь? — в упор спросил Вася, дёрнул головой и опять чуть не стукнул Саньку по зубам.

— А я что, лучше тебя? — Санька резко отклонил назад голову.

— Не лучше? — искренне изумился Вася.

— Ни капельки… А про тётю «Перу могу сказать: завтра студенты после работы придут к нам строить душ и сарайчик поправлять…

— Попросила их?

— Да вроде нет, сами решили…

— Даром будут работать?

— С какой стати! Но по ценам божеским, а не дедовским… Мне что: хотят — пусть приходят.

— Слушай, Сань, а взять Бориса…

Однако спросить про Бориса Вася не успел, потому что неожиданно они вылетели к озеру.

В стороны разбежались деревья и кусты, и перед ними открылось длинное озеро, наполовину зелёное от отражённых деревьев, наполовину синее от неба. И чего это прозвали его Чёрным? С одной стороны озеро было порядочно заболочено, обмётано ряской, в камыше и осоке, с другой — совершенно гладкое и чистое.

Санька затормозил и упёр в землю ногу.

— Ну стряхивайся, насилу допёр!

Вася слез, чуть обидевшись на такие слова, подвигал затёкшими ногами. Попрыгал, кинул руку на руль, нажал рычажок звонка. Длинная прерывистая трель спугнула застоявшуюся утреннюю тишину.

Санька стукнул его по руке, и Вася отдёрнул её.

— Тебе что, тишина надоела? — Санька повёл велосипед по берегу к низко склонившимся над водой толстым ивам.

— Сань, скупнёмся! — заканючил Вася. — Здесь такая чистенькая водичка и жарко с дороги… И пить хочется… Сань!

— Напейся, но никаких купаний… Мы с тобой купаться поехали? Вначале дело, а потом забава… Запомнил?

Вася притих и не сказал больше ни слова, пока Санька не дошёл до длиннющей поваленной берёзы с чёрной бугристой корой у комля, перекинутой на небольшой, заросший ивняком и ольхой островок. Корень берёзы был наполовину выворочен, но она не погибла, а продолжала тянуть из земных глубин соки и была зелёной. Метрах в трёх под ней опасно чернела гладкая, застывшая вода.

— Где будем ловить? Здесь?

— Там, — Санька кивнул на небольшой островок.

— А как же мы туда доберёмся?

— А мост на что? — сказал Санька. — Хочешь, я туда на велосипеде покачу и тебя ещё посажу на раму… Хочешь или нет?

Вася недоверчиво улыбнулся и пожал плечами: говорить «нет» было стыдно, а «да» — слишком ответственно. Вдруг Санька и в самом деле покатит по круглому стволу на велосипеде? От него всего можно ждать… Конечно же, он бултыхнётся с машиной в озеро!

— Там у меня вилла построена, — сказал Санька. — Знаешь, какой мой отец мастер строить шалаши, грести на байдарке и рыбачить?! Однажды мы с ним в его отпуск чуть не весь Селигер на байдарке объездили. А в этом шалаше мы три раза с ним ночевали… Классное местечко! А какой клёв — это тебе не Бычий пруд!

Санька, придерживая велосипед за раму и багажник, маленькими шагами двинулся вперёд, а Вася смотрел на него и с сосущим холодком в сердце понимал, что сейчас и ему предстоит идти туда же.

Санька ни разу не остановился, не оглянулся, он шёл легко и быстро, словно десятки раз проделывал этот путь. Потом опустил велосипед на землю, спрыгнул вслед за ним и махнул рукой:

— Валяй!

Васе хотелось спросить его, глубоко ли здесь, как надо ставить ноги — вдоль или поперёк ствола: забыл посмотреть, как шёл Санька. Но стоило это спросить, как Санька засмеял бы его и мог бы ещё назвать трусом.

Вася взобрался на толстый, корявый ствол, раскинул для равновесия руки и стал осторожными шажками продвигаться вперёд.

— Быстрей иди! — приказал Санька. — Чем быстрей, тем легче! И забудь, что под тобой вода! Глубина тут пустяковая, до пупка тебе…

Вася пошёл по стволу в два раза быстрей и уверенней. Он даже, наверно, шёл быстрей, чем следовало, потому что на самой середине этого высоко провисшего над водой моста нечаянно задел ногою за сук, потерял равновесие и, царапая о сучья лицо, ухнул в озеро.

Он даже не успел вскрикнуть и испугаться. Лишь успел зажмурить глаза и стиснуть губы, когда с разгона шёл ко дну. Всё тело враз скрутил свирепый холод. И то ли от этого холода, то ли от неожиданности свело левую ногу. Судорога? Было очень больно.

Вася выскочил вверх и стал бестолково барахтаться, будто не умел плавать. Он суматошно молотил руками по воде, рывком глотнул воздуха и опять начал погружаться. Уже у дна, забывшись, открыл рот и захлебнулся.

Вдруг он словно попал в какое-то сильное течение. Что-то упрямо тащило его вверх. Скоро Вася почувствовал под ногами дно, открыл глаза и увидел Саньку в мокрых джинсах, рубахе и кедах. Он выволок Васю на песок и принялся быстро и умело, как мама, раздевать.

— Ну ты что? Как сковырнулся?

Васины зубы неритмично выбивали дробь.

— Видали бы твои бабки! — усмехнулся Санька, раздел его, основательно выжал рубаху с шортами и принялся развешивать на кустах. Когда Санька стал стаскивать с Васи трусы, он запротестовал.

— Не бойся, здесь никого нет! Я тоже разденусь.

Оба они, как Маугли по индийским джунглям, голышом расхаживали по острову — замечательному острову с маленькими уютными заливчиками, с просторным и прочным, как дворец, шалашом, тщательно сплетённым из сучьев, с чёрным кругом кострища возле него.

Солнце набирало высоту — было, наверно, часов десять, в кустах изредка посвистывали птицы. Санька отвязал от рамы велосипеда удочки и, кивнув Васе, по едва заметной тропинке пошёл к заливчику с подковкой белого песка у воды. На песке были чётко отпечатаны лёгкие крестики птичьих следов. Наживили червей, забросили. И надолго притихли.

В поисках цветов над островом с голодным жужжаньем летали пчелы и шмели, синие стрекозы-стрелки висели над водой, садились на поплавки. В сторону высокого зелёного материка своим неаккуратным, хромающим лётом удалялась белая бабочка. Было очень тихо, свежо и таинственно.

— Хорошо здесь, — вкрадчивым шёпотом сказал Санька. — Жил бы и жил здесь, как островитянин, без деда, без Эдьки и всего прочего… Знаешь, что это такое — спать в нашей с отцом плетёной вилле, смотреть вечером на далёкие звёзды, до солнца просыпаться, слушать птиц, а потом красться с удочкой к этому заливчику? Знаешь, что это?

Вася вздохнул про себя и промолчал. Он и не думал, что Саньку волнуют не только отливки из свинца, гонки на велосипеде, постройки кораблей и весёлые дурачества на Мутном пруду…

Одно было не очень хорошо сейчас: они сидели в тени, и на них стали остервенело нападать комары и вонзать, как в школьном медкабинете шприцы, свои острые хоботы то в плечо, то в спину, то в живот или зад. Вася, не жалея себя, хлопал ладонью по комарам, и похожие на пощёчину звуки далеко разносились над водой.

— Не хлопай так громко, — попросил Санька. Он уставился на поплавки и машинально, не глядя на комара, а по укусу догадывался, куда он сел, вежливо прихлопывал его.

— Я уже и так перепугал всю рыбу, свалившись с берёзы, — вздохнул Вася. — Клюнет теперь?

— Клюнет, — сказал Санька, — это очень рыбное озеро. Знаешь, сколько мы с отцом ловили здесь? Не поверишь! Здесь берёт такой крупный окунь и ёрш — пять штук едва влезают на сковородку. А какие вкусные! Ты любишь уху и жареную рыбу? Приготовим. Я и картошку, и всё, что нужно, прихватил.

Вася не любил рыбу — ни жареную, ни варёную, — но не мог же он сказать это сейчас Саньке.

Клевало неважно. За два часа они поймали десятка полтора небольших окуней, ёршиков и плотвичек, да разве дело было в этом? Санька достал из рюкзака закопчённый, с вмятинами котелок, сковородку, пакет с картошкой, перец с лавровым листом и спичечный коробок с солью. Стоял полдень, одежда их высохла, и ребята оделись.

— Умеешь чистить рыбу? — спросил Санька, протянул Васе складной нож с костяной ручкой и, не дождавшись ответа, велел: — Принимайся… Рыбу чистят с хвоста… А картошку печёную ел когда-нибудь? Ведь не ел же, признайся?

— Сегодня буду есть…

— Будешь, — подтвердил Санька и хотел сказать, что Вася ещё маленький и у него много всего будет впереди, но Санька не любил поучать. Он с хрустом потянулся, свободно развернул крепкие плечи и, щурясь от ослепительного солнца, посмотрел в безоблачно-синее, бездонно глубокое небо.