"Двое на одном велосипеде" - читать интересную книгу автора (Мошковский Анатолий Иванович)Глава 18. ПощёчинаДед не уходил. Тогда Санька ругнулся, подпрыгнул и нырнул в глубину пруда. Дед раздражённо махнул рукой и не менее раздражённо зашагал к калитке. Вася подошёл к Андрюшке и потормошил за плечи: — Да не переживай ты так! Не знаешь ты его! Он чокнутый на этом своём мостке и участке… Он… Андрюшка с силой провёл ладонью по мокрым волосам. — Что я ему такого сделал? Что? В это время у дальнего мостка показалась Санькина голова. Андрюшка выбрался на травяной берег, и Вася спросил у него: — Хочешь на камере поплавать? На ней хорошо кататься и загорать… Андрюшка не ответил, и Вася вспомнил по югу, какой он бывает резкий, гордый и независимый. К ним подошёл Санька с удручённым лицом. — Ну чего вы, парни, уже драпаете? — смущённо шевельнул он добрыми толстыми губами. — Куда так торопитесь? Васе стало неловко, и он кивнул на Андрюшку: — Да я тоже говорю ему… На камере не катались ещё… — Хочешь, я тебя научу прыгать в воду с наших качелей? — сказал Санька. — На пять метров летишь! Андрюшка молчал. Худенькое, смуглое лицо его было замкнуто и непроницаемо, тонкие губы плотно сжаты. Совсем как у Петра Петровича, его отца, когда ему было не по себе. Наконец Андрюшка разжал губы: — Хватит. Накупались. — Пошли тогда что-нибудь отольём из свинца? — тут же предложил Санька. — Что-нибудь новенькое, невиданное… Андрюшка не ответил, и Санька спросил: — А рыбу ты ловить любишь? За час поймаем полсотни бычков. Гарантирую! Вася не знал, как помочь Саньке удержать здесь Андрюшку. Тот ничего не хотел слушать. Ох, видно, обидел его дед Демьян! Сунув ноги в туфли, Андрюшка пошёл к калитке. Что же делать: идти за ним или остаться с Санькой? Скорее всего, надо идти, потому что Андрюшка был гостем, и Вася пошёл. Вслед за ним двинулся и Санька. Он был в плавках, широкий, большегубый, но такой странный, такой не похожий на себя — с жалким, растерянным лицом. Поняв наконец, что ничем Андрюшку не возьмёшь, ни на что уже не рассчитывая, Санька сказал: — Пошли, ребята, в лес, я знаю, где соловьиное гнездо, в кустах у самой земли… Каждую весну прилетает и такую песню закатывает, такие колена выщёлкивает! — Слышал? — Андрюшка чуть замедлил шаг. — Сколько раз! Жаль, что яичек уже нет — четыре было, серенькие в крапинку, — птенцы давно вывелись, а то бы показал… — Далеко отсюда гнездо? — спросил Андрюшка. — Близко. В километре. Санька не отставал от них. Он даже хотел, кажется, войти на участок, хотя вчера ещё пригрозил, что ноги его там не будет… Вася понимал, что входить ему в калитку сейчас — в плавках да и при гостях — не нужно: опять пойдут разговоры и Саньке же будет хуже, но не пригласить его было невозможно. Вспомнив вдруг про свинцовые сердца, Вася сказал: — Ой, Сань, сейчас принесу свой должок! — и, обгоняя Андрюшку, побежал к кораблю, куда спрятал отлитые сердца. Когда он возвратился, спрятав сердца в карман, Андрюшка сидел со своей мамой у стола перед крыльцом, а Санька стоял у калитки и, видно, всё-таки не решался войти. Стоял и негромко переругивался с Эдькой, невесть откуда появившимся. Эдька отпускал какие-то остроты насчёт того, не в баню ли он собрался, или, может, Васька убежал с его одеждой и он, Санька, теперь требует её возврата. Видно, Саньке надоело препираться с ним, и он рубанул: — Катись отсюда, пока не двинул! Ну? — и замахнулся. Эдька благоразумно отскочил и сделал презрительную рожу. Санька и не посмотрел на него. А Васе было жаль, что не двинул. — Вот, Сань, — мягко сказал он и подал Саньке сердца, однако тот не взял, а буркнул: — Потом отдашь… А ну-ка позови на минутку Андрея. — Зачем? Санька холодно посмотрел на Васю, собрал в жёсткую линию губы, весь как-то отвердел и быстро пошёл по улочке. Сердце у Васи тягостно заныло. Он хотел сдружить Андрюшку с Санькой, а что вышло? Надо сказать, втолковать Андрюшке, что Санька ни в чём не виноват. И Вася побрёл к столу под соснами… Санька же пришёл на пруд, натянул свои потрёпанные, видавшие виды джинсы, надел кеды и сел в сторонке от мостков на траву. Обхватив руками колени, он смотрел на мутную поверхность пруда, на точёную фигурку Оли Сомовой, стоявшей в купальнике и белой резиновой шапочке на своём мостке, на тёмную голову Бориса и светлую — Серёги, плававших посерёдке пруда. Смотрел и не видел их. Ему сейчас не было дела ни до Оли, которая вот-вот нырнёт в пруд, ни до Бориса, который после того удара не замечает его и боится тронуть, ни до Серёги, который держится с Санькой как равный, хотя на три года старше. Сидел так Санька, сидел, и внутри у него было нехорошо — тесно, душно, будто давила туго скрученная стальная пружина и не позволяла дышать, радоваться и жить. И чтобы эта пружина скорей ослабла и распрямилась, Санька вскочил с места и стал ходить по берегу, зачем-то начал, как при зарядке, приседать, раскинув руки, и выпрямляться, дёргать плечами и делать стойку. Стало чуть полегче. Чуть-чуть. Нужно было заняться чем-то более серьёзным, нагрузить себя каким-то делом. И ничего не находил. Он крепился, терпел, ждал чего-то, не выдержал и побежал к себе на участок. Побежал, не вполне осознавая ещё, что будет делать там и что скажет деду. Возле сарая, того самого, который требовалось подремонтировать, он увидел топор, глубоко всаженный в толстую колоду, и валяющиеся на земле не поддавшиеся топору берёзовые кругляки — их дед с мачехой привезли вчера из лесу на тележке. Санька кинул на гладкое топорище руку, вырвал его из колоды, поставил перед собой самый толстый с двумя суками кругляк, с размаху вогнал в него топор, перекинул через голову и с силой опустил обухом на колоду. Кругляк распался на две половинки. Ещё два удара — он расколол обе половинки и принялся за новый кругляк. Вскинул его с топором через голову и увидел перед собой тень: к нему кто-то подошёл сзади. Нет, не кто-то. Он точно знал кто. — Так-то оно лучше, внучек, чем бултыхаться и расшатывать мосток, — подобревшим голосом сказал дед Демьян. — Вон сколько силы пропадает зазря! — Уйди, дед, — попросил Санька и стал раскалывать половинки только что разрубленного кругляка. — Прошу тебя, уйди! — Саня, так со старшими не говорят! — с трудом удержал себя от крика дед. — И старшие так не поступают! — взорвался Санька и почувствовал, как стремительно распрямилась в нём тугая пружина. — Человек присел на мосток, а ты… Ты удавиться готов из-за одной ягоды, огурца, яблока! Ты… ты… Дед по-молодому подскочил к нему, замахнулся, и Санькину щёку обожгла пощёчина. Щека онемела, потом загорелась, Санька отскочил от колоды и как бешеный заорал: — Жмот ты, вот кто! Жадина! Скупердяй! Зачем ты живёшь? Чтобы людей мучить и со света сживать? Я ненавижу тебя! — И с топором в руке кинулся к калитке. Он бежал, сам не зная куда, по улочке. Вдруг его взгляд упал на шланг, тянувшийся по узенькой канавке через улочку от Мутного пруда на их участок и питавший водой все их ягоды, огурцы, помидоры… Не думая ни секунды, Санька замахнулся, рубанул топором по шлангу, точно это была опасная ядовитая гадюка. И сразу перерубил. Вода потекла из него на пыльную, заросшую травой улочку. Пружина в Саньке окончательно распрямилась. Он перевёл дыхание, швырнул через забор на свой участок топор и быстро пошёл к Бычьему пруду. |
||
|