"Тар-Айимский Кранг. Сборник научно-фантастической прозы" - читать интересную книгу автора (Фостер Алан Дин)

ТАР-АЙИМСКИЙ КРАНГ

ГЛАВА 1

Флинкс был этичным вором, в том смысле, что он крал только у жуликов. И притом только тогда, когда это становилось абсолютно необходимо. Хотя и, наверное, не абсолютно. Но он старался. Его этика носила легко адаптирующийся к требованиям окружающей среды характер. А когда человек живет один и еще не достиг семнадцати лет, в таких вопросах требуется делать определенные скидки.

Можно было бы возразить — если бы Флинкс захотел слушать (событие крайне маловероятное) — что выносить окончательное решение, кто попадает под определение жулика, а кто — нет, есть проявление страшного тоталитаризма. Философ знающе кивнул бы, соглашаясь с этим. Флинкс не мог позволить себе такой роскоши. Его этика диктовалась борьбой за выживание, а не абстракциями. И к его большой чести, он сумел, насколько возможно, оставаться на позициях общепринятой мирской морали. Впрочем, этим он был обязан случаю.

Как правило, свой скромный доход он получал, по большей части, честно. Причина этого заключалась не только в его выборе, но и в обыкновенном здравом смысле. Чересчур преуспевающий вор всегда привлекает нежелательное внимание. В конечном итоге вступает в действие «закон уменьшения отдачи» в применении к преступной деятельности.

Да и дралларские тюрьмы славились своей негостеприимностью.

Хорошие места в городе для демонстрации своих талантов бродячими жонглерами, менестрелями и тому подобными личностями имелись в ограниченном количестве. Некоторые были намного лучше других. То, что он в своем сравнительно малом возрасте сумел обеспечить себе одно из наилучших, являлось данью удаче и стойкости старой Мамаши Мастифф. Она с детства зарезервировала ему небольшой помост рядом со своей лавкой, отгоняя других предприимчивых циркачей криком или выстрелом, в зависимости от случая и силы покушавшегося на место конкурента. Мамаша Мастифф было, конечно, не настоящее имя, но все называли ее именно так. Включая Флинкса. На рынках Драллара настоящие имена и фамилии употреблялись редко. Они плохо помогали поискам и слишком хорошо сборщикам налогов. Поэтому каждого нового обитателя быстро награждали более подходящим именем. Мамаша Мастифф, например, имела поразительное сходство с земной представительницей семейства собачьих того же названия. Имя это дали смеха ради; хотя и приняли с плохой миной, но тем не менее приняли. А ее язвительный характер вполне дополнял физическое сходство.

Флинкс был сиротой. Вероятно, невольным, как и большинство ему подобных. И все же, кто мог сказать что-либо точно, не проходи Мамаша Мастифф в то время мимо загонов для рабов и не взгляни случайно в определенном направлении, она бы никогда и не заметила его. По причинам, которых она так никогда до конца и сама не поняла, она купила его, вырастила, направила учиться ремеслу, как только он достаточно подрос. К счастью, его театральные наклонности обнаружились в очень раннем возрасте, наряду с его другими, довольно своеобразными, талантами. Поэтому проблема выбора ремесла разрешилась сама собой. Он обладал острой, хотя и несколько мрачной, наблюдательностью и поэтому сделался своим собственным наилучшим учеником. Оно и к лучшему, потому что артисты постарше всегда становились в его присутствии нервозней, чем надо бы, и, предпочитая не признаваться в этом, объявили его неподдающимся обучению и предоставили самому себе.

Она также достаточно рано внушила ему, что в Дралларе независимость всегда была чем-то больше, нежели неосязаемой мыслью. Независимость была имуществом, несмотря на то, что ее не положишь в карман или сумку, и поэтому должна цениться как таковое. И все же, когда Флинкс поймал Мамашу Мастифф на слове и переехал жить отдельно, печаль долго не отставала от нее, как новый слой краски. Но она никогда не открывала ему этого из страха проявить слабость. Ни в словах, ни в лице. Его подгоняли любовно, но твердо. К тому же она знала, что для нее смерть может прийти в любое время, и хотела, чтобы это задело его жизнь как можно меньше.

Флинкс снова почувствовал в душе мягкую боль, как от подслащенного зондирования, из-за знания того, что Мамаша Мастифф доводилась ему приемной матерью, а не родной. Отцом его был случай, а наследием — удача. О своих истинных родителях он ничего не знал, равно как и аукционист. В его карточке имелось даже больше пробелов, чем обычно, она не сообщала ничего, даже самой элементарной родословной. Помесь. Это проявлялось в его длинных оранжево-рыжих волосах и оливковой коже. Причина его сиротства навеки останется столь же неясной, как и лица его родителей. Он дал потоку городской жизни войти к себе в мозг и затопить неприятные мысли.

Один турист, более проницательный, чем большинство его собратьев, заметил однажды, что идти через большой центральный рынок Драллара все равно, что стоя в низком прибое давать лизать себя геометрически терпеливым волнам. Моря Флинкс никогда не видел, так что сравнение это оставалось неясным. На Мотыльке вообще было мало морей, и никаких океанов. Только бесчисленные озера ослепительной голубизны, по сравнению с которой лазурь казалась жалким подражанием.

Планета с необычайной быстротой выходила из своего последнего ледникового периода. Быстро уменьшающиеся ледники оставляли ее поверхность словно изрытой оспой сверкающей ляпис-лазурной глади озер, прудов и больших водоемов. Почти ежедневные дожди поддерживали установленный отступающими ледниками уровень воды. Драллару случилось располагаться в исключительно сухой долине, хороший дренаж и отсутствие ливней и, более специфически, грязи являлись одной из главных причин роста города. Здесь купцы могли торговать своими товарами, а ремесленники ставить мастерские, не страшась, что их будет смывать несколько раз в год.

Круговорот воды на Мотыльке также отличался от данного явления на многих других планетах челанксийского типа, в остальном достаточно схожих с родиной Флинкса. Появление пустынь предотвращалось отсутствием настоящих горных хребтов, перегораживающих путь обремененному влагой воздуху. Соответствующее отсутствие океанских бассейнов и общая неровность местности так и не дали шанса возникнуть крупной системе стока воды. Рек на Мотыльке было бессчетное количество, как и озер, но они были по большей части небольшими по длине и объему воды. Поэтому вода на планете распространялась по ее поверхности довольно ровно, за исключением двух больших ледяных шапок на полюсах и остатков крупных ледниковых систем на материках. Мотылек представлял собой Величие Прерии Земли с хвойными деревьями вместо кукурузы.

Полиритмичный речитатив зазывал, торговавших в разнос товарами с тысячи миров, образовывал резкий контраст к сравнительно ровному гомону и ропоту толпы. Флинкс прошел мимо знакомой галантерейной лавки и мимоходом обменялся с ее владельцем короткой тайной улыбкой. Этот почтенный рослый блондин среднего возраста только что закончил продажу пары курток из шкуры дурфарка двум броско одетым инопланетянам… по цене в три раза больше, чем они стоили. В голове Флинкса лениво проструилось еще одно изречение: «Те, кто прибывают в Драллар не готовыми купить шкуру, неизбежно ее покупают».

Подобные вещи не оскорбляли хорошо продуманных этических постулатов Флинкса. Это была не кража. Caveat emptor. Меха и древесное волокно, древесина и воды были Мотыльком. Разве можно украсть семечки у помидора? Продавец был счастлив от своей продажи, покупатели довольны своей покупкой, а выручка все равно пойдет на поддержание города в виде мероприятий по улучшению быта и взяток. Кроме того, любой инопланетянин, могущий себе позволить поездку на Мотылек, вполне мог, черт возьми, позволить себе платить по местным ценам.

Планета эта была по большей части довольно открытой. Правительством служила монархия, атавизм более ранних времен планеты. Историки находили ее странной и изучали ее, туристы считали ее колоритной и снимали ее, и она лишь номинально нагоняла страх на своих граждан. Мотылек внезапно и без подготовки швырнуло в водоворот межзвездной жизни, и он выдержал этот трудный переход довольно неплохо, как быстро выяснили несостоявшиеся заезжие культуртрегеры. Но на планете, где основная масса туземного населения состояла из кочевых племен, следующих за такими же кочевыми стадами, носящих мех животных, выказывавшими редкую драчливость при потере названных мехов, представительное правительство оказалось бы крайне неудобным. А Церковь, естественно, не вмешивалась. Советники даже себя не считали составляющими правительство и, следовательно, и подумать не могли навязывать таковое другим. С демократией на Мотыльке придется подождать, пока кочевники не позволят себя сосчитать, снабдить индексами и ярлыками, занести в картотеки, а это казалось делом далеким-предалеким. Было хорошо известно, что Королевское Бюро Переписи ежегодно публиковало цифры скорее комплиментарные, чем точные.

Главными промыслами планеты являлись продукты леса, меха и туризм. И ремесла. В бескрайних лесах планеты изобиловали покрытые мехом существа всех мыслимых видов (и несколько немыслимых). Даже насекомые носили мех, чтобы укрыться от вездесущей воды. В Лесных Землях произрастали главные разновидности твердой и мягкой древесины, включая множество уникальных и неклассифицированных видов, например, некая периодически отмирающая древесная губка. Когда на Мотыльке поминали «зерно», оно не имело никакого отношения к муке. В гигантских озерах водилась рыба, которую приходилось ловить с модифицированных барж, снаряженных забрасываемыми киборгами лесками. Широко цитировалось, что из всех планет Галактики только на Мотыльке настоящие неподдельные pisces[1] имели равный шанс уйти домой с рыбаком, а не наоборот. А охотники только начинали открывать этот аспект потенциальных возможностей планеты… по большей части оттого, что уходившие в огромные леса неподготовленными уже не возвращались.

Драллар был столицей и самым большим городом планеты. Благодаря удачным галактическим координатам и просвещенной налоговой политике сменявших друг друга королей, он стал теперь межзвездной рассчетной палатой для товарообмена и коммерческих сделок. Все крупные финансовые дома имели здесь по крайней мере филиал штаб-квартиры, зарезервировав свои более пышные представительства для более «цивилизованных» планет. Монарх и его чиновники были не более чем номинально коррумпированными, и король присматривал за тем, чтобы народ не залавливали репрессивными правилами и постановлениями. Делалось это, правда, вовсе не из любви к простому человеку. Просто это было хорошо для бизнеса. А не будь бизнеса, не было бы и налогов. Нет налогов — значит, нет и правительства. А нет правительства — значит, нет и короля, положение дел, которого текущий монарх, Его Сушайшее Величество Король Деве Ног На XXIV, изо всех сил старался избежать.

И к тому же Драллар обладал собственным запахом.

Вдобавок к местным жителям, в Дралларе занимались бизнесом представители полусотни других разумных рас. Для поддержания постоянного уровня жизни этого скопления коммерции требовалось фантастическое разнообразие органического горючего. Поэтому сам центральный рынок окружала кажущаяся бесконечной серия закусочных, автоповаров и ресторанов, образовывавших в действительности одну огромную непрерывную кухню. Конечная комбинация ароматов, производимых этими заведениями, сливалась в неповторимую атмосферу. На более рафинированных торговых перекрестках такие экзотические миазмы держали бы, как приличествует, под замком. В Дралларе же не имелось для разложения никакого озона. Хлеб насущный для одного являлся для другого ядом. А деликатес для одного мог вызвать у другого тошноту.

Но благодаря какой-то случайности химии, или химии случайностей, испарения так хорошо смешивались в естественно влажном воздухе, что любое потенциально вредное воздействие сводилось на нет. Оставался только вечно кружащийся густой запах, щекотавший горло и оставлявший неожидавшие того рты в состоянии непрерывного слюноотделения. Всякий мог получить обманчиво полный и сытный обед, просто просидев часок в центре рынка и вдыхая его ароматы. Не так уж много других мест в Рукаве приобрели то, что можно лучше всего описать как обонятельную репутацию. И это правда, что гурманы прилетали из такой дали как Земля и Процион всего лишь для того, чтобы посидеть на окраинах рынка и поучаствовать в долгих и бурных состязаниях, в которых участники пытались опознать обрывки ароматов, выносимые наружу влажным ветерком.

Причина кругового расположения данных заведений была простой. Любой бизнесмен мог подкрепиться на окраинах рынка, а затем погрузиться в водоворот коммерции без необходимости беспокоиться о том, что важную сделку прервет внезапный порыв, скажем, едкого дыма, прего, от горящих дров дерева бан. Большую часть дня огромный круг служил восхитительно хорошо, но в обеденные часы он заставлял рынок больше чем когда-либо походить на это проницательное туристское сравнение с морскими отливами и приливами.

Флинкс остановился у лотка старого Кики, торговца сладостями, и купил пирожок с тиксом. Эта стряпня готовилась на основе крепкого местного гибридного зерна. Внутри он начинялся кусочками фруктов, ягодами и маленькими, недавно созревшими мясистыми орехами парма. Законченный продукт затем обмакивали в чан с тепловатым золотистым медом и давали ему затвердеть. Он был жестким на зубах, но, ах, что творил с небом! У него имелся один недостаток: плотность. Кусать тике было все равно, что жевать старую изоляцию скафандра. Но он обладал высокой калорийностью; орехи-парма являлись слабым наркотиком, а Флинкс испытывал нужду в небольшой стимуляции перед выступлением.

Но более всего Драллар был знаменит своей архитектурой. Сооружения на рынке являлись довольно низкими, но за пределами продовольственных полумесяцев виднелись древние стены, остатки Старого Города. За ними и среди них были рассеяны здания, где шла коммерция поважней. Именно здесь-то и текла живая кровь Мотылька, а не в живописных ларьках ниже. Каждый день в темных задних комнатах и конторах этих старых и новых строений обменивались продукты экономики дюжины миров. Там находились рестораны для гурманов, обслуживающие богатых спортсменов, возвращавшихся с озер и воротивших нос и закрывавших окна от плебейских испарений, наступавших на них с продовольственных ларьков внизу. Там чучельники занимались своим шумным искусством, набивая шкуры пушистых яксмов и прикрепляя к щитам кошмарные черные головы рогатых демичинских дьяволов.

За ними поднимались многоквартирные дома, где жили средние и низшие классы. Те, что победнее, характеризовались малым числом окон и потрескавшейся штукатуркой, а те, что побогаче, — чудесными многоэтажными фресками, нарисованными бродячими художниками, и блестящей лазурной черепицей, сохранявшей в домах тепло зимой и прохладу летом. Еще дальше поднимались изолированные скопления башен богатых инурбов с их висячими садами и террасами из укрепленного хрусталя. Они высоко воспаряли над шумом и гамом обыденности, искрясь при каждом утреннем тумане, словно усыпанные самоцветами жирафы.

А из центра города поднимался, господствуя над всем, огромный дворец правителей Драллара. Короли поколениями добавляли к нему новые пристройки, сектор здесь, крыло там, каждый налагал на дворец отпечаток своей личности. Там проживали король Деве Ног На и его двор. Иногда король поднимался лифтом на самый высокий минарет и там, сидя с комфортом на медленно вращающейся платформе, наблюдал на досуге невозможный муравейник, составлявший его владения.

Но самым прекрасным у Мотылька был не Драллар с его сверкающими башнями и разноцветными гражданами, не бесчисленные озера и леса, не великолепные и разнообразные существа, обитавшие в них, а сама планета. Именно это-то и привлекало первоначально людей к этой звездной системе. Окольцованные планеты встречались достаточно редко.

А Мотылек был крылатой планетой.

«Крылья» и дали ей название и сделали ее уникальной в Рукаве. Они, несомненно, когда-то являлись совершенным кольцом сатурновского типа. Но когда-то в далеком прошлом кольцо сломалось в двух местах, возможно, в результате сильного гравитационного напряжения или смены магнитных полюсов. Наверняка никто сказать не мог. В результате получилось незавершенное кольцо, состоящее из двух огромных полумесяцев из камня и газа. Ближе к планете полумесяцы сужались, но, уходя в пространство, они, благодаря уменьшающейся гравитации, развертывались в естественную форму веера, образуя таким образом прославленный эффект «крыла». Они были куда большей толщины, чем древние кольца Сатурна, и содержали более высокий процент флюоресцентных газов. В результате с обеих сторон планеты возникали две гигантские маслянисто-желтые светящиеся треугольные фигуры.

Неизбежно единственную луну Мотылька нарекли Пламенем. Некоторые считали это название банальным, но никто не мог отрицать его уместности. Она была примерно на треть меньше земной Луны и находилась почти вдвое дальше. У нее имелась одна специфическая характеристика. Она не «горела», как, казалось бы, предполагало ее название, хотя и светила достаточно ярко. Фактически, некоторые считали, что ярлык «луна» совершенно непригоден, так как Пламя вовсе не вращалась вокруг своей родительской планеты, а шествовала вместо этого впереди нее вокруг солнца приблизительно по той же орбите. Поэтому прижились два названия: Морковка, манящая вперед усыпанного самоцветами осла, никогда не могущего достать ее, и Пламя. К счастью, открывшие эту планету устояли перед искушением назвать эти два тела в честь первого изречения. Подобно столь многим вывихам природы, они — планета и луна — отличались слишком необыкновенным великолепием, чтобы подвергнуться такой насмешке.

Крыло на стороне Драллара виделось Флинксу только как тонкая светящаяся линия, но он встречал его изображения, снятые из космоса. Сам он никогда не бывал в космосе, но посетил много приземлявшихся в порту кораблей. Там, путаясь под ногами старших членов экипажа, он внимательно слушал, как они рассказывали повести об огромных кораблях с КК-двигателями, курсировавших по темным и пустым местам небесного свода. Конечно, поскольку эти чудовищные небесные суда никогда не касались почвы планет, он лично их не видел. Такую посадку разрешили бы произвести только при крайне чрезвычайных обстоятельствах, да и в этом случае не на обитаемую планету. КК-корабль нес у себя на носу гравитационный колодец небольшого солнца, подобно пчеле, несущей пыльцу. Даже съежившись до крошечных размеров, необходимых для совершения простой посадки, это поле защитит огромный корпус корабля. Оно также выдолбит существенный кусок планетной коры и вызовет всевозможные разновидности нежелательных природных явлений, вроде цунами, ураганов и тому подобного. Поэтому челночные корабли поменьше и сновали туда-сюда между судном и землей, перевозя людей и их товары, в то время как сами гигантские транспорты оставались в полифемовской ссылке бескрайней черноты и холода.

Он хотел бы отправиться в космос, но еще не нашел для этого законной причины и не мог оставить Мамашу Мастифф без всякой опоры. Несмотря на беспрестанные крики, утверждавшие ее доброе здравие, ей было сто с лишним. Мысль оставить ее одну просто для путешествия ради удовольствия его не привлекала.

Он поплотней натянул на плечи плащ, почти похоронив Пипа в складках густого толстого меха. Поскольку речь идет о населенных людьми мирах, Мотылек не являлся исключительно холодной планетой, но и далеко не тропической. Флинкс не мог припомнить ни одного случая, когда его не приветствовал бы при пробуждении липкий и влажный туман. Он был надежным, но мокрым спутником. Здесь меха использовались больше для укрытия от воды, чем для защиты от лютого холода. Да, бывало и холодно, но без морозов. По крайней мере, снег выпадал только зимой.

Пип тихо зашипел, и Флинкс принялся рассеянно скармливать ему изюмины, выковыривая их из пирожка с тиксом. Змей жадно глотал их целиком. Он бы и губами чмокал, будь они у него. А так выскочил длинный язык и погладил щеку Флинкса деликатным прикосновением алмазного резака. Радужная чешуя мини-дракончика, казалось, сияла даже сильнее обычного. По какой-то причине он особенно любил изюм. Может быть, ему пришлось по вкусу большое содержание в нем железа.

Флинкс бросил взгляд на плюсовое окошко своего личного картометра. Они не на мели, но и не купались в роскоши. О да, определенно настало время пойти поработать!

Из-за прилавка своего киоска с разнообразными товарами, Мамаша Мастифф дружески торговалась с парой маленьких, усыпанных самоцветами туристов-транксов. Техника ее была восхитительной и компетентной. Как и следовало бы, размышлял он. У нее было много времени для совершенствования. Он лишь слегка удивился присутствию инсектоидов. «Куда проникли люди, там и транксы тоже будут, да и наоборот». Так гласил детский стишок. Но было видно, что они чувствуют себя немного неуютно. Транксы любили дождь и сырость, и в этом отношении Мотылек представлялся им идеальным, но они же предпочитали куда меньший холод и еще большую влажность. Как это ни парадоксально, воздух мог быть влажным и все-таки чересчур сухим для них. Каждый раз, когда обнаруживалась новая парниковая планета, они приходили в экстаз, несмотря на тот факт, что такие места неизменно обладали самой неприятной и воинственной окружающей средой. Флинкс видел бессчетные изображения транксийских планет. Ульдом — их эквивалент Земли, а также знаменитые колонии транксов в бассейнах Амазонки и Конго на самой Земле. С какой стати людям изнуряться в недружественном климате, когда там могли процветать транксы? Они нашли этим негостеприимным районам куда лучшее применение, чем когда-либо мог найти или находил человек. Точно так же, как люди на Средиземном плато Ульдома.

Слияние и впрямь отлично работало в обе стороны.

Судя по типу их ожерелий, эта пара прибыла, вероятно, с Эвории. Во всяком случае, тиара и глянец яйцеклада самки четко показывали это. Вероятно, охотники, прилетевшие сюда ради чего-нибудь волнующего. Мало что могло привлечь транксов на Мотылек помимо отдыха, развлечений, политики, торговли легкими металлами. Мотылек был богат легкими металлами, но лишен более тяжелых. Мало золота, свинца и тому подобного. Но в изобилии серебро, магнезия и медь. По слухам, гигантский транксийский концерн «Элексид» имел планы превратить Мотылек в ведущего производителя компонентов электрических и думающих машин, во многом похоже на то, как он сделал на Амропулосе. Но пока это оставалось только слухом. В любом случае, для создания стимула квалифицированным рабочим-транксам к миграции на Мотылек лучшим психологам фирмы понадобилось бы работать круглые сутки, плюс мегакредиты для оплаты разнообразных трудностей. Даже рабочие-люди с других планет сочли бы условия жизни в лучшем случае неприятными. А без местных атомных электростанций возникнет крупная проблема с энергией. Гидроэлектростанций было мало из-за отсутствия мощных рек. Возникала довольно трудная задача. Как выработать достаточно электричества для работы завода, производящего электронную аппаратуру?

Все эти размышления не клали ни кредитов на его счет, ни хлеба ему в рот.

— Сударь, сударыня, что вы думаете о моих товарах? Лучше из этой разновидности никак не найти по эту сторону Низкого Леса и чертовски мало по ту. — Мамаша Мастифф порылась с кажущейся бесцельностью среди своих образцов. — А вот предмет, который может привлечь вас. Как насчет этих одинаковых медных кувшинов для питья, а? Один для вас, а другой для нее. — Она протянула два полированных медных, высоких, тонких транксийских питейных прибора. Их стенки покрывала сложная гравировка, а горлышки были сработаны в виде хитрых спиралей.

— Заметьте, как выполнено. Прекрасный орнамент в виде завитков, сударь, — уговаривала она, проводя морщинистым указательным пальцем по тонким кружевам узоров. — Ну-ка, попробуйте найти получше, да, где угодно!

Самец повернулся к своей подруге.

— Что скажешь, дорогая? — Они говорили на симворечи, этой специфической смеси общеземного с транксийскими щелчками-шипениями, ставшей господствующим коммерческим языком по всему Челанксийскому Содружеству и, кроме того, на многих планетах остальной цивилизованной галактики.

Самка протянула стопоруку и твердо охватила прибор за одну из его двойных ручек. Ее маленькая сердцеобразная головка слегка склонилась под углом в странно человеческом жесте оценки, когда она прошлась обеими иструками по глубоко гравированной поверхности. Она ничего не сказала, а вместо этого посмотрела прямо в глаза самцу.

Флинкс знающе кивнул при виде невинной улыбки на лице Мамаши Мастифф. Он видел раньше этот хищный оскал. Привкус ее мыслей снабдил его дальнейшей информацией о том, что неизбежно должно последовать. Несмотря на век близкого знакомства и общения с транксами, еще оставались некоторые люди, неспособные истолковать даже самых обычных нюансов транксийских жестов и взглядов. Но Мамаша Мастифф была специалистом и знала их все назубок. Глаза ее светились достаточно ярко, чтобы прочесть горящие там буквы: ПРОДАНО.

Муж начал торговые переговоры в восхитительной импровизированной манере.

— Ну… наверно, кое-что может быть вызвано… у нас уже много таких безделушек… непомерные цены… разумный уровень…

— Уровень! Вы говорите об уровне? — Возмущенное оханье Мамаши Мастифф было достаточно сильным, чтобы донести запах чеснока до места, где стоял Флинкс. Транксы, замечательное дело, проигнорировали его. — Милостивый государь, я живу сейчас на уровне голого существования! Правительство забирает все мои деньги, а мне остаются жалкие гроши, жалкие гроши, сударь, для трех моих сыновей и двух дочерей!

Флинкс покачал головой, восхищаясь несравненным стилем Мамаши Мастифф. Потомство транксов всегда бывало кратным двум, врожденное свойство, необходимое для выживания. С большинством земных и человеческих дел не возникало никаких конфликтов, но благодаря какому-то вывиху психологии, транксы считали нечетные рождения у людей делом как жалким, так и в немалой степени неприличным.

— Тридцать кредитов, — наконец вздохнула она.

— Кощунство! — воскликнул муж, сильно тряся антеннами. — Они стоят не больше десяти, да и то я немилосердно льщу ремесленнику.

— Десять! — простонала Мамаша Мастифф, симулируя обморок. — Это существо говорит «десять», и еще похваляется этим! Наверняка… Сударь, вы ведь наверняка не ожидаете, что я буду всерьез обдумывать такое предложение? Оно неудачно даже для шутки!

— Тогда пятнадцать, и мне следовало бы сообщить о вас местному магистрату. Даже у простых воров хватает приличия работать инкогнито.

— Двадцать пять. Сударь, вы культурные и богатые существа, наверняка, можете найти лучшее занятие; чем насмехаться и потешаться над старой самкой. Той, которая, несомненно, оплодотворила столько же яиц, сколько и вы…

У самки хватило достоинства опустить голову и покраснеть. Транксы относились к сексу вполне открыто… и к своему, и к чужому… но все же, подумал Флинкс, существовали границы, переступать которые не полагалось.

Может, это и не являлось проявлением хороших манер, но в данном случае это, похоже, являлось хорошим подспорьем бизнесу. Самец неловко хмыкнул, издав глухое вибрирующее гудение.

— Тогда двадцать.

— Двадцать три с половиной, и даже на десятую кредита меньше я не соглашусь! — продекламировала Мамаша Мастифф и сложила руки на груди в признанном жесте окончательного решения.

— Двадцать один, — сделал встречное предложение самец.

Мамаша Мастифф упрямо покачала головой, неподвижная, как дерево. Она выглядела готовой переждать энтропию.

— Двадцать три с половиной и ни десятой кредита меньше. Мое последнее и окончательное предложение, милостивый государь. Эта пара кувшинов сама найдет рынок сбыта. Я должна жить и боюсь, что и так уже позволила вам нанести ущерб своим интересам.

Самец бы еще поспорил, хотя бы из принципа, если бы не было еще какой-нибудь причины, но в этот момент самка положила иструку ему на грудную клетку-б, как раз ниже уха, и чуть погладила. Это закончило торг.

— Азах, Темные Центры! Двадцать пять… нет, двадцать три с половиной кредита! Воровство! Покушение на разум! Всем хорошо известно, что человек обманет и свою родительницу, лишь бы нажить полкредита!

— И всем также хорошо известно, — гладко ответила Мамаша Мастифф, принимая деньги, — что транксы — самые хитрые торгаши в галактике. Вы сами совершили кражу, сударь, так что вор-то вы, а не я!

Как только передача кредитов закончилась, Флинкс покинул свой наблюдательный пост и прошел к этой комбинации ларька с домом. Транксы счастливо отбыли, переплетя антенны. Может, у них брачный полет? Самец, по крайней мере, казался слишком пожилым для этого. Цвет его хитинового покрова переходил понемногу в синий, несмотря на явное применение косметики, в то время как у самки был куда более молодой аквамариновый цвет. Транксы тоже держали любовниц. Во влажном воздухе их тонкий аромат долго не пропадал.

— Ну, мать, — начал он. Флинкс не указывал на родство — на этом она настояла много лет назад, — а употребил титул, дарованный ей народом рынка. Ее все называли матерью. — Бизнес, кажется, идет неплохо.

Она явно не заметила его приближения и на мгновение смешалась.

— Что? Что? А, это ты, щенок! Пхе! — она сделала пренебрежительный жест в направлении отбывших транксов. — Ворье эти жуки, так меня обкрадывать! Но разве у меня есть выбор? — Она не дождалась ответа. — Я старая женщина и должна иногда продавать, чтобы обеспечить себя, даже по таким ценам, иначе кто в этом городе станет кормить меня?

— Вероятнее, мать, город станешь кормить ты. Я видел, как ты покупала эти же спиральные кувшины у Олина Медника не далее как шесть дней назад… за одиннадцать кредитов.

— Да? Хм, — кашлянула она. — Должно быть, ты ошибся, мальчик. Даже ты, знаешь ли, можешь иной раз ошибиться. Гм, ты уже ел сегодня?

— Только пирожок с тиксом.

— Разве так я тебя воспитывала, жить на сладостях? — В своей благодарности за смену темы она изобразила гнев. — И ручаюсь, ты в любом случае отдал половину этому своему проклятому змею!

При этих словах Пип поднял дремлющую голову и испустил тихое шипение. Мамаша Мастифф не любила мини-дракончика и всегда относилась к нему отрицательно. Да и мало кто другой положительно. Некоторые могли притязать на дружбу, и после уговоров немногих из них можно было даже убедить погладить его. Но никто не мог забыть, что яд этого вида мог свести человека в могилу за шестьдесят секунд, а противоядие являлось редкостью. Флинкса никогда не обманывали ни в делах, ни в удовольствиях, когда вокруг его плеча лежал, свернувшись, змей.

— Полегче, мать. Он, знаешь ли, понимает, что ты говоришь. На самом-то деле не столько что, сколько почему.

— О, разумеется, разумеется! Утверждай теперь, что это чудовище обладает разумом! Он, наверное, околдован. В последнее я, по крайней мере, верю, так как, да, не могу отрицать, видела, как эта тварь странно ведет себя. Но он не работает, постоянно спит и чудовищно много ест. Ты, малыш, намного лучше жил бы без него.

Он рассеянно почесал мини-дракончика за плоской чешуйчатой головкой.

— Твое предложение не смешно, мать. Кроме того, он-таки работает в выступлении…

— Дешевый трюк, — фыркнула она, но не громко.

— А что касается его манеры спать и есть, то он, конечно, отличается от нас, и обмен веществ у него происходит по совершенно другим законам. И самое главное — он мне нравится и… я нравлюсь ему.

Мамаша Мастифф поспорила бы еще, если бы они не прошли за долгие годы бессчетные вариации этого самого спора. Несомненно, собака или одна из местных одомашненных бегающих птиц была бы более полезным дружком для мальчика, но когда Мамаша Мастифф взяла к себе вызвавшего у нее сочувствие малыша, у нее не было кредитов ни на собак, ни на птиц. Флинкс сам наткнулся на дракончика в переулке за их первой лачугой, роющегося в мусорной куче в поисках мяса и сахара. Не ведая, кто он такой, Флинкс приблизился к нему открыто и без страха. На следующее утро она обнаружила их обоих, свернувшихся вместе в постели мальчика. Она схватила метлу и попыталась шугануть змея, но вместо этого сама была напугана, когда тот открыл рот и угрожающе зашипел на нее. Это была ее первая и последняя попытка разлучить эту пару.

Отношения между ними были необычными и многократно обсуждались, особенно потому, что Аласпин находился во многих парсеках от Мотылька, и никто не мог вспомнить, чтобы слышал раньше о мини-дракончике, жившем на свободе вне своего родного мира. Большинство подозревало, что он принадлежал какому-то космическому торговцу, освободился в челночном порту и сбежал. Поскольку ввоз ядовитых животных являлся уголовным преступлением на большинстве планет, в том числе и на Мотыльке, никого не удивляло, что первоначальный владелец не предпринял никаких усилий предъявить права на свою собственность. В любом случае, он никому не причинял вреда (Флинкс, правда, знал кое-что другое, но об этом лучше помалкивать), и поэтому никто на рынке не заявил протеста властям по поводу его присутствия, хотя все страстно желали, чтобы он убрался куда-нибудь подальше.

Флинкс решил сменить тему.

— Как ты обеспечена кредитами, мать?

— Пхе! Как всегда плохо. Но, — с лукавой, чуть заметной усмешкой сказала она, — на этой последней сделке я должна бы суметь протянуть какое-то время.

— Держу пари, — засмеялся он. Он повернулся посмотреть на беспрестанно текущую вокруг и перед лавочкой разноцветную толпу, пытаясь определить процент богатых туристов среди повседневного населения. От этих усилий у него, как обычно, заболела голова.

— Обычный дневной косяк, мать, или нет?

— О, деньги там сейчас есть, что и говорить! Я их носом чую. Но они отказываются подходить к моей лавке. Наверно, тебе повезет больше, малыш.

— Наверно. — Он вышел из-под навеса, взобрался на помост, возвышавшийся слева от лавки, и принялся осторожно переставлять большие горшки и тазы, составляющие основную массу дешевых товаров Мамаши Мастифф, чтобы дать себе достаточно места для работы.

Зрителей он приманивал простым и устаревшим способом. Вытянув из кармана четыре шарика, брана, он начал жонглировать ими. Их отливали из сока дерева, росшего только в экваториальном поясе Мотылька. При рассеянном ультрафиолетовом свете солнца они пульсировали слабым желтым светом. Они идеально подходили для его нужд, будучи твердыми и одинаковой плотности. Начала собираться небольшая толпа. Теперь он добавил пятый шарик и начал варьировать упражнения, кидая их за спиной, не нарушая ритма. Слух о нем расползся, словно невидимые щупальца, притягивая одного здесь, другого там, с краев перетасовывавшегося скопища народу. Вскоре он приобрел свой собственный немалый островок смотревших на него существ. Он тихо прошептал дракончику, почти погребенному в мягком меху:

— Пошел, приятель.

Пип поднялся на плече Флинкса, расправляя во всю ширь свои перепончатые кожаные крылья. Несмотря на его редкость, толпа узнала смертельный силуэт и отпрянула. Змей взвился в воздух и исполнил искусный спуск штопором, обвившись вокруг головы юнца, словно корона. Затем он принялся ловить каждый шарик и подбрасывать его высоко в воздух, меняя форму, но не ритм номера. Непрерывная флюоресцентная линия стала чертить более сложный узор. Это новшество приветствовала легкая рябь аплодисментов. Жонглеры в Дралларе являлись более чем обычным зрелищем, но такой молодой, столь умело работавший с ядовитой рептилией — нет. На помосте приземлились несколько монет, с металлическим звоном отскакивая иной раз от больших тазиков. Новые аплодисменты и новые монеты, когда змей запустил все пять шариков, один за другим, в корзинку позади помоста.

— Благодарю вас, благодарю вас, господа! — театрально поклонился Флинкс, думая теперь о настоящей части номера. — А теперь, вам на просвещение, удивление и уведомление… и за небольшой гонорар (легкий смех) я попытаюсь ответить на любой вопрос, любой вопрос, каким только кто-либо из зрителей, безотносительно к его расе или месту происхождения, захочет испытать меня.

Раздался обычный скептический ропот собравшихся и немало скучающих вздохов.

— Вся мелочь в моем кармане, — выпалил коммерсант в первом ряду, — если ты сможешь сказать, сколько ее там! — Он усмехнулся в ответ на нервные смешки из глубины толпы.

Флинкс проигнорировал сарказм в его голосе и спокойно стоял, плотно закрыв глаза. Не то чтобы это требовалось. Он мог равно хорошо «работать» и с широко открытыми. Это было образчиком чисто театрального действа, которого, кажется, всегда ожидала толпа. Почему они ожидали, что он будет смотреть внутрь себя, когда ему требовалось смотреть снаружи, оставалось для него вечной загадкой. Он не имел никакого настоящего представления о том, как приходили к нему ответы. Одну минуту у него в голове царили пустота и туман, а в следующую… иногда… появлялся ответ. Хотя «появлялся» тоже не совсем верное слово. Во многих случаях он даже не понимал вопросов, особенно когда их задавали не люди. Да и ответов не понимал. К счастью, для зрителей это не составляло никакой разницы. Он ведь не обещал истолковать их. Вот!

— Любезный сэр, у вас в кармане четыре десятых кредита и две сотых… и ключ, дающий вам доступ в некий клуб, где…

— Хватит, хватит! — неистово замахал узловатыми руками коммерсант и неловко поглядел на тех в толпе, кто стоял поближе к нему. — Это подойдет! Ты меня убедил… — Он порылся в кармане и извлек пригоршню мелочи, затолкав вызвавший хлопоты ключ обратно в карман, подальше от глаз любопытных, желавших поглядеть на него поближе. Он начал считать монеты, а затем растерянно остановился, с ошеломленным выражением лица.

— Клянусь бурлящим приливом Пали, этот щенок прав! Сорок две сотых. Он прав!

Он передал монеты и ушел, что-то бормоча про себя. Летящие монеты подчеркнули несколько нервные аплодисменты толпы, Флинкс опытно определил настроение собравшихся. Вера и насмешка качались на весах примерно вровень. Имелись, естественно, и такие, которые подозревали, что коммерсант служил подсадной уткой. Они допускали, что он сыграл свою роль очень убедительно.

— Полно, полно, господа! У нас здесь какая-то детская игра. Наверняка, среди вас найдутся существа с вопросами, какими действительно стоит испытать мое простое искусство?

Существо в задних рядах толпы, киллип в полном послебрачном оперении, вытянул вперед свою тонкую страусиную шею и спросил высоким, писклявым голосом:

— В каком лето-месяце появятся на свет мои птенцы?

— Искренне сожалею, сэр, но этот вопрос связан с будущим, а я не ясновидящий. — Существо удрученно вздохнуло и приготовилось покинуть сборище. У многих других тоже, кажется, появилась склонность уйти вместе с высоким орниторпом, и Флинкс поспешил добавить: — Но я горячо надеюсь, что все пять ваших птенцов успешно проклюнутся!

Удивленный киллип круто обернулся и выпучил глаза.

— Как вы узнали, какое число в моей кладке? — Разволновавшись, он заговорил на родном языке, и соседу пришлось напомнить ему перейти на симворечь.

— Я взял за правило не раскрывать профессиональных секретов. — Флинкс зевнул с рассчитано преувеличенной скукой. — Бросьте, господа, задавайте настоящий вопрос. Мне быстро становится скучно. Чудес я, однако, производить не могу, да и в любом случае, они быстро приедаются.

К сцене бесцеремонно проталкивались двое человек, рослых, мускулистых парней. Тот, что был слева от Флинкса, носил очки, не ради их древней терапевтической ценности, а потому что в каких-то модных сейчас кругах это считалось чем-то вроде шика. Он протянул кредитную карточку:

— Ты можешь принять этим, мальчик?

Флинкс едва удержался от язвительного ответа на «мальчик», но достал картометр.

— Безусловно, сэр. Задавайте свой вопрос.

Очкастый открыл было рот, но остановился.

— Откуда я узнаю, сколько тебе заплатить?

— Я не могу устанавливать цены на свои ответы, только на ваш вопрос. Стоимость ответа на ваше усмотрение, сэр. Если я не дам ответа, то переведу ваши кредиты обратно вам. — Он показал на плечо, где бдительно покоился мини-дракончик. — Мой приятель, кажется, очень чувствителен к эмоциональному состоянию других. Даже больше, чем я сам. Жулик, например, излучает нечто такое, к чему он особенно чувствителен. Меня редко обжуливают.

Очкастый невесело улыбнулся.

— Интересно, почему? — Он набрал на карточке сумму и снова протянул ее. — Сто кредитов подойдет?

Флинкс быстро подавил свою реакцию. Сто кредитов! Это же больше, чем он иногда заколачивает за месяц! У него возникло на миг искушение снизить цифру, но удержала мысль о том, как будет смеяться Мамаша Мастифф, если прознает об этом. Особенно после его замечаний этим утром о ее ценах. Затем он напомнил себе, что очкарик сам установил эту цену и сам-то себя наверняка не обманывал. Он прозондировал его, но не смог заметить никаких следов юмора. Как и в его спутнике. Даже совсем наоборот. Но он еще не слышал вопроса. Что, если он не сумеет ответить на него?

— Э, ста кредитов будет вполне достаточно, сэр.

Очкастый кивнул и сунул карточку в маленький черный картометр. Компактная машина тихо загудела, и на крошечном диске со щелчком появилась сумма: единица, ноль, ноль. Возникла короткая пауза, а затем машинка опять зажужжала, и наверху у нее загорелся яркий красный огонек. Она отмечала, что такая-то сумма, номер карточки такой-то, соответствовала набранной сумме, и что сто (100) кредитов переведены на счет некоего Филипа Линкса (имя, под которым он фигурировал в городских ведомостях) в Королевский Банк суверенной республики Мотылек. Флинкс вернул картометр на место в сумку и снова посмотрел на двух ожидающих.

— Задавайте свой вопрос, сэры.

— Мы с моим спутником ищем одного человека… друга… мы знаем, что он находится где-то в этой части города, но пока нам не удалось встретиться с ним.

— Что в нем приметного? — спросил, не открывая глаз, Флинкс.

Теперь в первый раз заговорил другой. В голосе сквозило нетерпение, что подтвердили его мысли. Он отличался грубостью и низкой тональностью.

— Он невысокий… худощавый, у него рыжие волосы, как и у тебя, только потемнее и в мелких кудряшках. И кожа у него не такая темная, как у тебя. Она испещрена родинками, и у него влажные глаза.

Это помогало. Рыжие в Дралларе не изобиловали, а ссылка на «влажные глаза» указывала на человека с высокой сексуальной потенцией. Обнаружить такое сочетание будет легко. Флинкс начал чувствовать себя уверенней. И все же, Драллар велик, И требовалось также принять во внимание челночный порт.

— Недостаточно. Что еще?

Двое переглянулись. Затем более рослый заговорил вновь:

— На этом человеке обмундирование штурмана. У него есть… вероятно, при себе… маленькая карта… звездная карта. Она начертана от руки и выглядит очень непрофессионально. Он обычно держит ее за пазухой, и на блузе от этого небольшая выпуклость.

Флинкс сосредоточился посильнее. Так, мысленно абстрагируемся, определяем угол… Он открыл глаза и с удивлением поднял голову. Его взгляд устремился в задние ряды смолкшей толпы и остановился на стоявшем позади всех индивидууме. Рыжий, невысокий, с испещренной родинками кожей, влажными глазами и легкой выпуклостью над сердцем. Неудивительно, что Флинкс почувствовал и документ за пазухой. Как только их взгляды встретились, глаза рыжего расширились. Он сорвался с места и нырнул в рыночное столпотворение. Последовала суматоха, и рослый парень, обернувшись, напряг зрение, пытаясь разглядеть рыжего сквозь массу народа. Он стиснул руку на плече спутника и настойчиво показал в ту сторону. Они кинулись в направлении возникшего волнения, вынуждая других собравшихся уступать им дорогу скорей силой, чем по долгу вежливости.

Флинкс чуть было не окликнул их, но вместо этого пожал плечами. Если их удовлетворила такая форма ответа, то он, разумеется, не собирался спорить с ними. Сто кредитов! Даже не связывая себя ответом. И куча монет на помосте для Мамаши Мастифф. Он импульсивно махнул рукой толпе:

— Премного благодарен за внимание, господа. На сегодня представление окончено.

Собравшаяся толпа начала вливаться обратно в поток рыночного коловращения под аккомпанемент немалого числа разочарованных стонов несостоявшихся клиентов. С подаренной ему двумя незнакомцами неожиданной драматической кульминацией он мог бы, вероятно, немало выудить и у остальных, но его дар отличался капризностью и имел свойство быстро утомлять его. Лучше всего остановиться на неоспоримом успехе. Эта неожиданная удача давала ему право как следует отпраздновать ее, и ему не терпелось приступить к делу.

— Пип, если мы сможем получать то, что получили сегодня, каждый день, то король сделает меня своим казначеем, а тебя назначит официальным хранителем казны.

Пип уклончиво зашипел, глядя на него угольно-черными глазами. В этих крошечных омутах бурлили чернила. Его явно не очень-то привлекала работа на правительство.

— Ты, несомненно, опять проголодался. — Это вызвало более согласное шипение, и Флинкс, засмеявшись, почесал дракончика под мордой. — Так я и думал. Однако я чувствую, что лично мне требуется нечто более жидкое. Поэтому мы отправимся в заведение Сморчка Симма, где я буду хлебать пряное пиво, а ты сможешь проглотить все соленые сухарики, какие только поместятся в твоем ядовитом тельце! — На это змей вильнул хвостом, что вызвало дрожь по всему его телу, поскольку он вообще состоял главным образом из хвоста.

Когда они шли своей дорогой по булыжной мостовой глухой улицы, он начал мысленно упрекать себя за то, что не поиграл с толпой подольше. Он по-прежнему считал, что чрезмерно злоупотребляя своим талантом, он сожжет его. Но бывают времена, когда требуется проявлять не только осторожность, но и деловитость, как не раз наставляла его Мамаша Мастифф. И все же он сегодня долго спал и начал позже обычного. Толпу, вероятно, все равно оказалось бы трудно дальше удерживать. В Дралларе темнота обычно быстро рассеивала народ, вот и сейчас уже стало темным-темно. Кроме того, у него есть в кармане сто кредитов! По существу, а не в действительности, поскольку они находились на его счету в банке. Так зачем же беспокоиться? Разве солнце сражалось за приобретение больших количеств водорода?

Он почти добрался до тускло освещенного бара, когда ощутил звуки. Они просачивались из переулка слева от него, из темной, как глотка гигантской псевдостерляди с одного из Великих Северных Озер, дыры. Звуки очень сильно походили на шум драки. Поисковый зонд принес ему обертоны страха, гнева, ужаса, жадности, жажды крови. Драки для развлечения сопровождались многочисленными ругательствами и криками. Ничего подобного не издавали в бою насмерть, так как участвующие в нем слишком заняты и слишком сосредоточены на своей цели, чтобы терять зря дыхание. С таким предельным безмолвием дрались только люди, поэтому Флинкс сообразил, что дерущиеся не принадлежат к нечеловеческому населению города. К тому же присутствовала эта особая немота мыслей…

Флинкс не вмешивался в такие стычки. В городе вроде Драллара, где в изобилии сосуществовали толстые животы и пустые кошельки, имевший свои дела сохранял здоровье, покуда не совался в чужие. Он сделал шаг к мирному полумраку бара, но тут Пип размотался с его плеча и устремился в переулок.

Даже в своем сравнительно юном возрасте Флинкс умел бегло ругаться на четырнадцати языках. У него хватило времени только на пять, прежде чем он бросился в темень за своим приятелем. И лишь из предосторожности выхватил, не прерывая шага, из-за голенища сапога тонкий стилет.

Теперь он смог различить в смутном свете от задернутых облаками звезд и городских огней три фигуры. Две большие, стоявшие на ногах, а третья, легкого телосложения, лежала на земле с узнаваемой неподвижностью. Одна из других склонилась над распростертым телом. Прежде чем она смогла осуществить свои неизвестные намерения, она дернулась и громко проревела в тиши переулка:

— ПРОКЛЯТЬЕ!

Выругавшийся начал дико молотить по налетающей и пикирующей ему на голову кожаной ленте. Другой выхватил из наплечной кобуры опасный на вид нейтронный пистолет и попытался прицелиться в быстро движущийся объект. У Флинкса не осталось времени на раздумья. Смутно надеясь свалить противника наземь и нокаутировать его, он прыгнул ему на спину. Нащупанные им под блузой толстые канаты широких мускулов быстренько уничтожили эту надежду. Противник накренился. Еще секунда — и он раздавит Флинкса о стену ближайшего здания. Тонкое лезвие инстинктивно вонзилось в спину. Верзила ужасно выругался и рухнул наземь, словно большое дерево. Флинкс уже бросил мертвую тушу, прежде чем она коснулась мостовой. Когда верзила ткнулся лицом в булыжник, его спутник резко обернулся, чтобы встретить новую угрозу. Он выстрелил в направлении Флинкса. Прокатившись, как бешеный, юноша укрылся за сломанным металлическим ящиком. К счастью, стрелявший, кажется, видел ночью куда хуже, чем Флинкс. Но даже если и так, от прошедшего разряда у него пробежало по ноге болезненное покалывание. Попадание в любую часть тела из этого скверного оружия способно заставить человека буквально затрястись до смерти от неудержимых мускульных спазмов. Прямое попадание в сердце или мозг убивало мгновенно. Такое оружие считалось на Мотыльке предположительно находящимся вне закона. Правда, закон можно было и обойти. Стрелявший обвел лучом участок слева от него. Это было ошибкой. Избавленный от затруднений Пип получил нужное ему время и плюнул разок.

Это был не просто некий жест, а смертельный удар. Летающие змеи или «миниатюрные драконы» Аласпина сродни некоторым плотоядным существам. К ним относится и Hemachacus или плюющаяся кобра с Земли. У последней имеются выступающие вперед зубы, и вместо внесения своего яда через укус она может плеваться им на удивительное расстояние и с замечательной меткостью. У аласпинских мини-дракончиков подобных зубов, однако, не имелось, только маленькие резцы для откусывания. Эти летающие змеи были почти не изучены, так как проживали на редко посещаемой планете, но они явно выбрасывали свой яд через шедшую вдоль неба сужающуюся трубку из хрящевого материала. Тянущиеся вдоль челюсти и шеи мускулы извергали яд даже дальше, чем получалось у земных видов, и с большей меткостью. К счастью, мини-дракончики отличались относительно мирным нравом и нападали только тогда, когда им угрожали. Поэтому действия Пипа были необычными, но отнюдь не непостижимыми.

Стрелявший издал пронзительный, рвущий душу вопль и рухнул на колени, вцепившись в глаза. Яд не только убивал, но и разъедал. Он не был смертелен, если не попадал в кровеносную систему, и поэтому, натирая глаза, человек, в сущности, убивал сам себя. Через тридцать секунд он стал неспособен даже на это.

Еще через тридцать секунд он стал не способен вообще на что бы то ни было.

Пип вернулся на свое обычное место пребывания. Когда он обвился вокруг плеча Флинкса, юноша почувствовал неестественное напряжение мускулов змея. У него возник слабый порыв хорошенько наорать на дракончика, но тот факт, что он едва уцелел, а змей опять спас ему жизнь, заставил его отбросить эту мысль. Время поджимало. Все еще слегка дрожа от собственной мускульной реакции, он выполз из своего укрытия посмотреть на результаты их совместных действий.

В переулке раздавались только шелестящий шепот влажного воздуха, плывущего под шелково-прохладными камнями, и непрерывный звук капель крови, вытекающей из раны в спине приконченного стилетом. Оставалось еще и третье тело. Все равно он слишком поздно пришел на помощь этому малорослому человеку. Ему аккуратно сломали шею. Неподвижные слепые глаза отражали свет безмолвных звезд.

Света ему вполне хватило, чтобы различить ярко-рыжие волосы убитого.

Застывшая в спазме рука стискивала скомканный кусок пластика. Флинкс выковырял его, разгибая безжизненные, но все еще неподатливые пальцы. Над его головой начали появляться огни, когда осторожные жители переулка решили, что будет безопасным доверить свою драгоценную жизнь тихой неопределенности ночи. Осмотрительность сослужила свою службу, и теперь верх взяло любопытство. Ему пришло время убираться. Теперь, когда местные жители зашевелились, а схватка закончилась, должна прибыть местная полиция. Хоть она и не будет торопиться с этим, но, тем не менее, доберется досюда. Ему определенно не улыбалось оказаться застигнутым около трех безжизненных тел, принадлежащих, бесспорно, инопланетянам. Особенно, когда один из них только этим днем зарегистрировал на его счет сто кредитов.

Ему не хотелось обкрадывать мертвеца, но все же такой маленький предмет, что мог вызвать в одну ночь смерть трех человек, являлся слишком важным, чтобы оставлять его на усмотрение полиции. Бросив на мятый лист всего лишь беглый взгляд, он сунул его в сумку.

Полиция прибыла вскоре после того, как он вышел из переулка. Внезапное усиление мыслей и голосов сообщило ему, что тела обнаружены. Для местных порядок последующих действий был давно определен и педантично выполнялся. Когда полиция обнаружит, что три трупа принадлежали инопланетянам, она без большой задержки приведет в действие систему поиска. Убийства не вели к увеличению туризма. Он заспешил к бару чуть быстрее.

Заведение Сморчка Симма славилось не столько своей выпивкой и закуской, сколько репутацией одного из немногих мест в Дралларе, куда любое существо могло пойти ночью и выпить со всеми удобствами и при этом еще иметь гарантию, что сохранит то же самое количество телесной жидкости, с каким начало вечер. Сам Сморчок Симм отлично знал, какие доходы приносила его заведению эта репутация, и поэтому поддерживал ее, не жалея трудов и сил. Он этого не знал, но если бы его заведение было страной на Земле не один век назад, то ее бы назвали Швейцарией.

Так как Сморчок Симм превышал ростом два метра и весил где-то около ста пятидесяти килограмм, мало кто испытывал желание оспаривать его нейтралитет. Жаждущим побуянить приходилось довольствоваться поглощением спиртного в других заведениях и замечаниями о необыкновенной чуткости слуха владельца бара.

На Мотыльке не существовало никаких сухих законов. Только мокрые, как гласила пословица. С точки зрения судей, всякий мог переходить с материнского молока прямо на самое лучшее пойло из всех спиртных напитков, к бутылке Старой Пенной Закваски. Конечным итогом этой часто порицаемой политики дегенерации являлись процветание местной промышленности и удивительно малое число алкоголиков.

Временами, однако, попадались некоторые, отмечавшие сравнительную юность Флинкса и таким образом ставившие под вопрос его право поглощать перебродившее спиртное. Один такой гражданин, путешествующий борец с грехом с планеты Пуритания, был особенно несносным в этом отношении. К нему подошел тяжелым шагом Сморчок Симм и вежливо посоветовал не соваться не в свое дело. Стойко придерживавшийся догматов своей веры (и малость подвыпивший) приезжий совершенно недвусмысленно сказал Симму, куда тот мог идти со своим предложением. Не успел он и глазом моргнуть, как его правая рука оказалась аккуратно сломанной в двух местах. С предельно возможной мягкостью. Приезжий отправился прямиком в полицию, и полиция возражала… в конце концов, инопланетянин… да еще уважаемый… но не слишком энергично. Особенно после того, как Симм взял полицейский глайдер и надежно забил им канализационный люк. После этого Флинкс и Симм обнаружили, что служители Бога и Фараона стали куда меньше докучать им.

Великан обрадовался, увидев его. У них было много общего, не в последнюю очередь тот факт, что оба они все-таки были сиротами.

— Сухого очага тебе, юный мастер! И как мир находит тебя сегодня ночью?

Флинкс уселся в конце стойки:

— Он находит меня достаточно благоденствующим, громадина. Достаточно благоденствующим, чтобы я получил от тебя бутылку твоего самого лучшего пива «Репейник» и котел соленых сухариков для моего друга.

Он погладил змея под челюстью, и Пип оценивающе сощурил глаза. Бывали времена, когда Флинкс мог поклясться, что слышит, как змей мурлыкает. Но поскольку никто больше не слышал, он никогда не обсуждал этот вопрос.

Симм слегка поднял брови. «Репейник» был напитком дорогим и крепким. Его, однако, намного больше волновала способность юноши управляться с первым, чем вторым. Красное пиво привозилось с далекой Крнкки, транксийской планеты, и могло легко свалить даже взрослого человека. Но он принес его вместе с сухариками для дракончика.

Когда он вернулся, змей, не дожидаясь приглашения, сразу нырнул в чашу и принялся барахтаться в соленых крендельках, стремительно выбрасывая язык и выхватывая со скоростью автомата крупные кристаллы каменной соли. Как и многое другое в Дралларе, даже соленые сухарики не обладали изысканностью. Флинкс снова стал размышлять, что для животного бесспорно плотоядного его приятель слишком явно любил хлебную выпечку. Именно кулинарная всеядность дракончика и являлась одной из причин, позволявших ему так хорошо процветать в городе. Бывали времена, когда мясо не часто появлялось у них на столе, да и грызуны куда-то пропадали, и они с Мамашей Мастифф с удивлением смотрели, как змей с удовольствием уплетал большие порции соленого хлеба или пиме, дешевого растения вроде кукурузы, наводнявшего многие леса мягкого дерева на Мотыльке.

Флинкс взял бутылку изысканной работы и налил вишнево-красное варево, наблюдая, как лезет через край кружки розовая пена. Пивоварение являлось одной из самых отшлифованных способностей транксов. Было уже слишком поздно для немногих законченных пьяниц и еще слишком рано для большинства ночных завсегдатаев. Сморчок Симм удостоверился, что все прочие клиенты обслужены, и согнулся над стойкой, опираясь на сложенные руки, похожие на косматые деревья. Он молча смотрел, как юноша сделал большой глоток шипучего напитка, а затем принялся пить остальное небольшими смакующими глоточками. Время от времени справа от них, среди сухариков, раздавалось удовлетворенное шипение.

Владелец бара снова вскинул брови, когда Флинкс предпочел оплатить питание монетой.

— Дела, значит, идут очень хорошо?

— Да, неплохо. Хочешь верь, дружище, хочешь нет, я сегодня зашиб сотню кредитов. И к тому же честно! — Тут он вспомнил о появившихся недавно трех трупах в переулке. — Хотя теперь я, может, не так уж и рад этому.

— Странно слышать. — Великан налил себе немного иттрийского коньяку. — Я рад за тебя, но также и несколько разочарован, так как это значит, что тебе не понадобится работа, которую я тут тебе сосватал.

— Вот как? Не нужно так спешить, массивный. И не пытайся также давить мне на психику. Верно, в данный момент я платежеспособен, но деньги имеют свойство незаметно ускользать меж пальцев. К тому же я слишком много раздаю. И мне надо подумать о старушке, хотя она теперь могла бы приобрести городские фонтаны, несмотря на свои жалобы на нищету.

— Ах, да, конечно, Мамаша Мастифф. Ну тогда, возможно, тебя это заинтересует. По крайней мере, я могу обещать тебе интересное общество. — Он показал на бар за спиной у Флинкса. — В третьей кабине. Двое самых необыкновенных личностей.

Флинкс обернулся и посмотрел на небольшие, покрытые материей кабинки, шедшие в ряд вдоль противоположной стены заведения. В этих укрытых анклавах часто занимались делами и предавались удовольствиям, иногда совмещая одно с другим.

Он посмотрел пристальнее на кабинку в сумеречном свете. Большинство людей ничего не смогли бы различить, даже на таком небольшом расстоянии, но Флинкс-то смотрел не только глазами. Да, в самом деле, в указанной кабинке сидели две фигуры, и, судя по тому, что он увидел, они образовывали странную пару.

Один был очень высоким человеком, с лицом, состоящим по большей части из острых углов, словно из-под кожи выпирали лезвия ножей. Волосы его седели на висках и на затылке, вполне естественная смена цвета, а со лба до затылка тянулась одна чисто белая прядь. С лица смотрели резко сужавшиеся, почти монголоидные глаза, такие же черные, как большая часть его волос. Сходившиеся над переносицей кустистые брови придавали ему слегка надменный вид. Маленький рот с тонкими губами и тело, хотя и не тощее, но обладающее стройностью, обязанной скорее заботливой диете, нежели энергичным упражнениям. Видимые части тела сильно загорели, а по такому загару Флинкс теперь узнавал людей, долго находившихся в космосе и подвергавшихся большему воздействию обнаженного ультрафиолетового света, чем большинство существ.

Если человек этот был необычен, то его спутник вдвое превосходил его по этой части. Хотя Флинкс видел не так уж и много транксов, поскольку в Дралларе они не скапливались, этого хватило, чтобы понять, что там, напротив человека, сидит самый старый транкс, на какого он когда-либо натыкался. Его хитиновый покров поблек с нормального здорового голубого цвета до темно-пурпурного, казавшегося чуть ли не черным. Антенны обвисли по бокам и покрылись внизу чешуей. Даже на таком расстоянии Флинкс разглядел исшелушившийся покров под футлярами для крыльев (присутствовали оба комплекта — значит, неженат). Только светящиеся алмазные фасетчатые глаза сверкали золотом, означавшим юность и энергию. Жалко, что он не мог воспринять его еще глубже.

Ткань делала их разговор практически неслышным на таком расстоянии, но инсектоид время от времени жестикулировал иструкой, а человек степенно кивал в ответ. Флинкс обнаружил, что спиртное кружит ему голову, и, слегка рассердившись, вновь обернулся к своему другу.

— Ты прав, Симм. Странная здесь оказалась пара.

— Они заходят каждый вечер уже четыре дня подряд и непрерывно пьют, хотя спиртное, кажется, действует на них не сильнее, чем вода. Но к делу. Как ясно даже птице мотл, они здесь чужаки. Вчера они впервые начали спрашивать насчет гида. Сказали, что желают получше посмотреть город. Я не знал, чем им помочь, пока не вспомнил о тебе. Но теперь, раз ты стал богат, как король…

— Нет, нет. Подожди. — Флинкс почувствовал прилив щедрости. Наверно, из-за пива. — Они сгодятся для пары рассказов, даже если не обломится ничего другого. Я берусь за это дело.

Симм ухмыльнулся и грубовато взъерошил волосы юноши.

— Отлично! Я так и думал, что один взгляд на них убедит тебя, всем известно о твоем интересе к инопланетным делам. Одно Древо знает, с чего бы это! Подожди здесь, я пойду скажу им.

Он вышел из-за стойки и подошел к кабинке. Сквозь вызванный пивом легкий туман Флинкс увидел, как великан отодвинул занавеску и зашептался с сидящими в кабинке существами.

— Ну, — пробормотал он про себя, — во всяком случае, одно хорошо. По крайней мере, они не обычные туристы. Наверно, я буду избавлен от тяжкой муки: смотреть, как они ликуют, покупая кучу барахла втрое дороже честной цены. — Он издал звук, начавшийся долгим шипением и кончившийся хлопком, как от лопнувшего пузыря. Из чаши уничтожаемых сухариков, количество которых порядком уменьшилось, высунулась надменная чешуйчатая головка. Дракончик соскользнул на стол и прополз по протянутой руке, свернувшись на своем обычном месте на плече Флинкса. И разок сонно рыгнул.

Вернулся Симм с двумя инопланетянами на буксире:

— Этого юношу, сэры, зовут Флинкс, и он предлагает взять его вашим гидом. В городе невозможно найти лучшего или более сведущего. Пусть вас не вводит в заблуждение его сравнительная молодость, так как он знает больше, чем полезно для его же блага.

Вблизи Флинкс мог получше изучить своих подопечных. Что он и сделал, да притом внимательно. Высокий человек был на добрую шестую часть метра ниже громадного Симма, но транкс был воистину великаном для своего вида. Сейчас, когда он поднял верхнюю часть тела, его глаза находились почти на одном уровне с глазами Флинкса. Весь инсектоид достигал в длину полных два метра. Нормой для самца этого вида были полтора метра. Флинкса не волновало, что их глаза в свою очередь пристально рассматривают его. Циркач, он к этому более чем привык. Но вдруг обнаружил, что отводит взгляд от этих огромных золотых кругов. Встретиться с ним взглядом слишком походило на разглядывание океана разбитых призм. Флинкс гадал, на что это похоже, смотреть на жизнь таким вот образом, через тысячи крошечных глаз вместо всего лишь двух больших.

Когда человек заговорил, то голос у него оказался на удивление мелодичным.

— Здравствуйте, молодой человек. Наш добрый податель спиртного уверяет нас, что вы практически незаменимы для любого, кто желает что-то посмотреть в вашем городе.

Он протянул руку, и Флинкс пожал ее, удивившись мозолям на ладони. По мере того, как слабело действие слегка галлюциогенного варева, он начинал все больше осознавать уникальность двух существ, с которыми ему предстояло общаться. Оба они излучали ауру чего-то такого, что он прежде не встречал, даже в своих странствиях среди обитателей челночного порта.

— Меня зовут Цзе-Мэллори… Бран. А это мой спутник, эйнт Трузензюзекс.

Представленный инсектоид поклонился «в пояс», совершив стремительное плавное движение озерного бегунка, ныряющего на плавающую у поверхности рыбу. И еще один сюрприз: он говорил на земшарском, а не на симворечи. И впрямь ученый и вежливый жук! Мало кто из транксов обладал способностью усвоить больше нескольких элементарных фраз из земшарского языка. Присущие ему логические несообразности вызывали у них головную боль. Однако у этого инсектоида произношении было не хуже, чем у Флинкса. Ну а скрежет становился неизбежным из-за разного устройства голосовых связок.

— Высшего видоизменения тебе, юноша. На самом деле нар уже несколько дней нужен гид в этом вашем путанном городе. Мы очень рады, что вы согласились помочь нам преодолеть наши затруднения.

Такая лестная оценка просто смущала.

— Я сделаю все, что в моих силах, господа.

— Мы предпочли бы начать завтра на рассвете, — сказал Цзе-Мэллори. — Видите ли, мы здесь по делу, и более близкое знакомство с городом — важная предпосылка дела, которое мы и так уже слишком долго откладывали. На самом-то деле мы ожидали, что гид встретит нас, но поскольку он явно передумал, эту миссию придется доверить вам.

— Мы остановились в небольшом трактире немного дальше по этой улице, — добавил Трузензюзекс. — У него на вывеске три рыбы и…

— …звездолет. Я знаю это заведение, сэр. Я встречусь с вами завтра в первом тумане, в семь часов, в холле.

Двое опять обменялись с ним рукопожатием и, похоже, собрались уходить. Флинкс деликатно, но настойчиво кашлянул.

— Э, небольшая деталь, сэры.

— Да? — остановился Цзе-Мэллори.

— Как с оплатой?

Транкс произвел жвалами серию быстрых щелкающих звуков, сходивших среди его вида за смех. У этих инсектоидов имелось высоко развитое, а иногда и озорное чувство юмора.

— Вот как! Наш гид к тому же плутократ! Вы, несомненно, как все личинки, безнадежный любитель припасать сладости. Как тогда насчет следующего? Завтра, по завершении нашего тура — надеюсь, одного дня хватит для наших целей — мы угостим вас обедом в самой лучшей обжорной лавке на продовольственном полумесяце.

«Отлично! Давай-ка посмотрим, двенадцать блюд в „Порцио“ обойдутся им в… отлично!» У него даже слюнки потекли.

— Это будет великолепно… я хочу сказать, достаточно, сэры. Да уж, что ни говори, хватит!