"Опасное наваждение" - читать интересную книгу автора (Питерс Натали)

Глава 2 ВСЛЕД ЗА ТАБОРОМ

Мы брели сквозь пургу, пока не оказались довольно далеко от дома моего дяди. Снег заметал наши следы. Сет Гаррет поминутно оглядывался, но ни одна живая душа нас не преследовала. Через пару часов мы остановились у крыльца одного из домов, чтобы отдохнуть и решить, что делать.

Город только-только пробуждался к жизни: мимо нас промчались несколько саней, разрывая тишину морозного утра звоном колокольчиков.

– Так, давай подумаем, – сказал Сет. – Здесь, за углом, должен быть трактир, в котором обычно останавливаются извозчики.

– Откуда ты знаешь? Я думала, ты иностранец и впервые в Москве.

– Только глупая лиса не разведает, где спрятаться, когда начинается сезон охоты, – фыркнул он. Я одобрительно кивнула: это были слова настоящего цыгана.

– Ты говоришь по-русски? – спросил Сет.

– Разумеется. А ты нет?

– Нет. – Сет хмуро посмотрел не меня. – Тебе придется переводить.

Пол в трактире был завален спящими людьми. Воздух был совсем спертый от вони немытых тел и запаха перегара. Мы нашли местечко в темном углу и опустились на пол, радуясь возможности отдохнуть, прежде чем все проснутся. Мой компаньон открыл свой чемодан, достал оттуда маленькую флягу, открыл ее и поднес ко рту. Мне он не предложил ни глоточка.

Прошел час, люди на полу стали понемногу просыпаться, кашляя и потягиваясь, – для них начинался новый рабочий день.

Через некоторое время Сет Гаррет встал и сказал мне:

– Спроси, согласится ли кто-нибудь поработать на меня. Поездка предстоит долгая, но я хорошо заплачу.

Я перевела его слова. Мой девичий голосок звучал очень странно, совсем не к месту в этой комнате, полной мужчин. Все они мрачно уставились на меня.

– Ба, цыганка, – прохрипел один из них. – Никогда не слышал, чтобы цыгане могли заплатить. Если хочешь потерять своих лошадей, тогда бери с собой цыган. Ты останешься в одних портках, и то, если повезет.

– Не мели глупостей, – возмутилась я. – Мужчина со мной – не цыган. Это важный господин из другой страны, и он очень богат. Я сама видела его кошелек, набитый золотыми монетами. Ну, кто нас возьмет с собой?

Хмурые взгляды и недоверчивое бормотание.

– В чем дело? – нетерпеливо спросил Сет. – Что их смущает?

Я не собиралась говорить ему, что это именно я их смущаю, поэтому уклончиво ответила, что они хотят узнать, как далеко придется ехать.

Следующую фразу я постаралась произнести по-русски как можно быстрее, надеясь, что Сет не разберет слово «Брянск», но он его все-таки услышал.

– Мы не едем в Брянск, – сказал он хмуро, – заруби себе на носу.

– Но я не собираюсь в Париж, – заметила я рассудительно. – К тому же Брянск нам по дороге. Тебе не придется терять ни одного дня из-за меня.

К нам приблизился огромный увалень в черном тулупе.

– Вы говорите, что хотите ехать в Брянск? – спросил он по-французски.

«Боже, – подумала я, – как мне не повезло, что нашелся извозчик, который знает французский».[3]

– Нет, – ответил Сет, – я собираюсь в Париж, а дорога туда идет через Варшаву. Но если ты сможешь довезти меня хотя бы до Бреста…

– Почему же речь шла о Брянске? – не унимался извозчик. – Брянск находится в ста шестидесяти верстах к югу, дорога займет почти неделю.

Я изо всех сил вцепилась в руку Сета. Он поморщился от боли, но я не обращала на это никакого внимания.

– Ты должен довезти меня туда! – взмолилась я. – Пожалуйста, пожалуйста, мсье! Вспомни, что ты мне обещал. – Я увидела, что он вопросительно приподнял брови, и решила, что сейчас не повредит, если я напомню ему весьма неприятную тайну, которая нас связывала. – Это совсем небольшой крюк. Клянусь, я заплачу тебе! Что такое неделя по сравнению с целой жизнью? Ничто! – Я прищелкнула пальцами. – Меньше, чем ничто! Я же знаю, что не в твоих интересах задерживаться в Москве, – многозначительно добавила я. – И если ты не возьмешь меня, то…

Он схватил меня за воротник собольей шубы и приподнял так, что мои ноги едва касались пола. Я безуспешно пыталась вырваться.

– Если ты хочешь стать тем же, чем стал твой дядя, – сказал Сет низким угрожающим голосом, – то можешь и дальше болтать языком. Хочешь сказать, что, если я не возьму тебя, ты поднимешь переполох? Сомневаюсь, маленькая цыганская пройдоха. Сильно сомневаюсь.

– У вас какие-то неприятности? – спросил извозчик.

– Да, и большие. – Сет неожиданно отпустил меня. С трудом сохранив равновесие, я гордо выпрямилась.

– Стоило бы догадаться, что ни одна цыганка не заработает честным трудом на такую роскошную шубу, – хмуро заметил извозчик. – Еще несколько часов, и на ваш след нападут. Советую поторопиться. Мои лошади хорошо отдохнули и сегодня сделают верст двадцать, не меньше. Снег нам не помеха, но вы должны решать быстрее: мы едем прямо в Брест или через Брянск?

Я молчала и, затаив дыхание, умоляюще смотрела на Сета. Прошла почти минута, прежде чем он ответил. Казалось, все в комнате притихли, ожидая, что он решит. В конце концов он произнес всего одно слово:

– Брянск.

Мне хотелось обнять его и расцеловать в обе щеки, мне хотелось танцевать от радости, хотелось, чтобы весь мир знал о том, как мне повезло. Мне хотелось крикнуть: «Видишь, Алексей Николаевич, ты, мертвый ублюдок, я все-таки возвращаюсь к цыганам!» Но я сдержалась и ограничилась лишь широкой улыбкой.

– Триста рублей, – коротко объявил извозчик.

– Хорошо, – согласился Сет, – половина сейчас, вторая – когда мы прибудем в Брест.

– Триста рублей! – Моему возмущению не было предела. – Да он тебя грабит! Не давай ему больше, чем…

– Заткнись! – оборвал меня Сет. Он взял свой чемодан и вышел из трактира.

– Черт тебя подери, цыганка, – взревел извозчик. – Ты что, хочешь разорить меня?

– Цыгане не единственные воры в мире, – парировала я. – Крепостные не лучше. – Я подобрала свой узел и последовала за Сетом Гарретом.

Через час с небольшим мы были готовы к отъезду. Извозчик надежно прикрепил наш багаж сзади к саням. Три лошади – высокий жеребец посередине и две кобылы – нетерпеливо били копытами и ржали. Клубы пара вырывались из их ноздрей. Снега намело почти по щиколотку, и ничто не предвещало конца метели. Часы на Спасской башне пробили семь.

Извозчик влез на облучок и взялся за поводья. Мы с Сетом Гарретом плотнее запахнули шубы и укрыли ноги меховой полостью.

Сани быстро покатились по заснеженным улочкам, мимо все еще темных домов и златоглавых церквей, через торговые ряды на Красной площади, где покупатели и продавцы торговались, не обращая внимания на холод и снег, мимо собора Василия Блаженного.

Я первая заметила городовых в длинных серых шинелях. Они проверяли все повозки, которые собирались пересечь мост через Москву-реку.

– Эй, извозчик, – крикнула я, – ты везешь меня одну, понял? И я сама буду разговаривать с жандармами.

– Подожди, – сказал Сет, – что…

– Заткнись и спрячься! Скорей, пока они тебя не заметили! – Я толкнула его, и Сет скорчился на дне саней около моих ног, а я расправила шубу и меховую полость, чтобы спрятать его. Достав из кармана бриллиантовый браслет, я надела его на руку.

Мы остановились, подчиняясь знаку одного из проверяющих.

– Все выходите из саней, – скомандовал он. – Пошевеливайтесь!

– Постойте, – возмущенно произнесла я на довольно сносном французском языке. – Что все это значит? Как вы осмелились остановить меня?! Я спешу. Извозчик, трогай!

– Извините, мадам, – терпеливо произнес жандарм, – но у меня приказ…

– А у меня свой приказ. Ты что, не узнал меня? – Я гордо подняла подбородок, надеясь, что моя шея достаточно чиста, чтобы я могла сойти за знатную даму. – Я княгиня Катерина Орлова! Крестница самого царя! И я тороплюсь домой. Ты понимаешь, что случится, если я опоздаю? – Я сунула ему под нос свой бриллиантовый браслет и расправила плечи под собольей шубой. – Почему вы нас остановили? Что вы ищете?

– Ваше сиятельство, мы узнали, что некий француз…

– Француз! – Я резко оборвала его. – Вы осмеливаетесь задержать меня, потому что ищете какого-то француза? Как твое имя? Ну, отвечай! – Мужчина смутился. – Ты видишь, что здесь нет никакого француза? Или у тебя глаз нет? Убирайся с моей дороги. Степан, трогай! – приказала я.

Извозчик поднес руку к шапке, салютуя городовым, и мы рванулись вперед. Они не стали нас задерживать. Обернувшись, я увидела, что они уже занялись другими санями.

– Не высовывайся, пока мы не выедем за пределы города, – сказала я, посмотрев вниз. – И помни, я уже второй раз спасаю тебе жизнь.

Вскоре вокруг расстилались только заснеженные белые поля. Я еще раз оглянулась, наблюдая, как исчезают последние деревянные постройки окраины.

– Теперь можешь вылезти. – Я подняла полость, и Сет Гаррет поднялся. Его лицо побагровело от ярости. – Нет, не благодари меня, – весело сказала я. – Считай, что это часть моей оплаты за проезд. – Мой спутник хранил упрямое молчание. – Не понимаю, почему ты злишься? – удивилась я. – Неужели тебе так не хочется везти меня в Брянск? Но у тебя нет выбора. Знаешь, что я увидела в линиях твоей руки, когда гадала вчера вечером? Свое собственное лицо! После такого даже сам царь не смог бы мне ни в чем отказать. А ты ведешь себя так, будто я силой навязалась тебе. Это судьба, поверь мне. Надо обязательно рассказать об этом старухе Урсуле. Она хорошо знает гадание и сможет рассудить, действительно ли у меня есть дар предвидения или мне просто померещилось.

Сет Гаррет демонстративно продолжал не обращать на меня внимания. Я пожала плечами, осуждая его глупое упрямство, и устроилась поудобнее, решив немного вздремнуть. Что мне до его плохого настроения? Я была свободна и ехала в свой табор. Жизнь снова улыбалась мне.

Через несколько часов мы остановились у постоялого двора, чтобы отдохнуть и напоить лошадей. К тому времени я уже проснулась и успела рассказать попутчикам о своих маленьких сводных братьях и о том, как мы вместе просили милостыню и зарабатывали много денег.

– Эти горгио верят всему, – хихикала я, – даже в то, что девочка двенадцати лет – я! – может быть матерью четырехлетнего малыша! Вот глупость-то! А в другой раз, уже давно, один мужчина спросил меня, не украли ли меня цыгане. Горгио думают, что цыгане воруют детей, а зачем им это, ведь у них и своих хватает. Просто его ввели в заблуждение мои светлые волосы. Я сказала, что да, меня украли, думая, что он пожалеет бедную сиротку и даст денег, чтобы добраться до дома. Но, клянусь Богом, тот дурак оказался начальником полиции и забрал меня в тюрьму вместе с моим отцом и Любовым. К счастью, это случилось, когда еще была жива моя мать. Она сама пришла к начальнику полиции, и он убедился, что я ее дочь. Один раз дедушка спросил меня, почему, как я думаю, его дочь сбежала с цыганом. Ну и вопрос! Потому что мой отец был красивей, чем любой горгио, и потому что она хотела быть свободной! Какой еще может быть ответ!

– Цыгане! – проворчал Степан. – Они сочиняют так, что ты не заметишь, как у лошади снимут все подковы.

– Ха, – фыркнула я. – Эти твои клячи, что с подковами, что без них, все равно не побегут быстрее.

– Что ты хочешь сказать? – Лицо извозчика покраснело от гнева. – Это самая лучшая упряжка во всей России.

– Ба, да я видела более резвых коней в катафалке. Почему бы тебе не сжалиться над животными и не пристрелить их?

– Ну, ты, маленькая ведьма, – разъярился извозчик, – я добавлю еще несколько синяков к тем, что у тебя уже имеются, вот увидишь! – Он угрожающе взмахнул хлыстом над моей головой.

– Я тебя не боюсь, ты, холоп, – надменно сказала я, – и если ты не поостережешься, я прокляну тебя, и ты облысеешь.

– Матерь Божия! – Извозчик истово перекрестился. – Будь я на вашем месте, – обратился он к Сету, – я бы вышвырнул ее вон прямо здесь, в чистом поле. Она настоящее чертово отродье.

– А ты лжец и негодяй! – не растерялась я.

– Если бы ты была моей дочерью, я бы утопил тебя сразу после рождения! – закричал извозчик.

– Да если бы ты был моим отцом, то я и на свете не жила бы, – заявила я. – Умерла бы от стыда еще в утробе матери, клянусь…

– Тихо! – прорезал морозный воздух рассерженный голос Сета Гаррета. – Возвращайтесь к саням! Мы скоро отправляемся.

Однако извозчик стоял на месте. Он был выше, чем Сет, – настоящий великан – и толще, а в меховом тулупе вообще походил на огромного медведя. У него были черные волосы, густые черные усы и повязка на одном глазу. Морщинистая и задубевшая на ветру кожа не позволяла точно определить возраст – ему могло быть и сорок пять, и восемьдесят.

– Я Степан Андреевич Красский, – объявил он гордо, – и я казак! Я потерял глаз, сражаясь вместе с великим генералом Кутузовым против проклятого французишки Наполеона. Я не крепостной. Возможно, я слишком стар, чтобы снова идти на войну, но еще достаточно молод, чтобы снять ремень и отстегать эту юную мерзавку, которая думает, что за золото можно купить все, даже честь и достоинство солдата! Я больше не повезу эту цыганку! Решайте, сударь! Если и дальше хотите путешествовать с этим дьявольским отродьем, то ищите себе другого извозчика.

Сету Гаррету потребовался час и еще сто рублей, чтобы уговорить Степана продолжить путешествие. К тому времени стало темнеть, и он сказал, что в этот день мы успеем проехать не больше пятнадцати верст.

Сет сел в сани рядом со мной и тихо произнес:

– Если ты задержишь нас еще раз, клянусь, я выкину тебя в ближайший сугроб и оставлю там замерзать.

– За что? – обиженно спросила я. – Я разговаривала с ним так, как следует говорить с невежей-крестьянином.

– А я сейчас говорю с тобой, как следует говорить с грязной цыганкой. Придержи язык!

Сейчас-то я понимаю, что была действительно грязна, но тогда слова «грязная цыганка» показались мне оскорблением.

– Я вовсе не такая! – закричала я. – И имею право говорить, что хочу.

Путешествие продолжалось в угрюмом молчании. Когда мы остановились у постоялого двора в десяти верстах к северу от Калуги, снегопад прекратился и небо совсем очистилось. Мы вылезли из саней, чтобы размяться. Извозчик пошел отвязывать багаж, а я подошла к лошадям.

– Эй, цыганка! – крикнул Степан. – Отойди от моих лошадей!

– Я ошибалась раньше, Степан Андреевич, – громко сказала я. – Это прекрасные лошади, очень умные и так замечательно подобраны! Стоят наверняка кучу денег. Но я должна сказать тебе, что вот эта, справа, выглядит немного разжиревшей. Несильно, всего чуть-чуть. Тебе следует дать ей на ночь легкое слабительное, а потом добавлять к еде черную патоку. Вот увидишь, через некоторое время она станет гораздо резвее.

– Вот как, теперь ты выступаешь в роли всезнайки! – засмеялся Степан. – Ты маленькая лгунья, цыганка. С этой лошадью все в порядке.

– Она сдерживает ход всей тройки, – настаивала я, – потому что ты позволяешь ей слишком много есть.

– Я никогда…

– Она тебя обманывает. Когда ты оставляешь их на ночь, она ест из кормушек двух других и только потом из своей. Она жадная, ведь так?

– У нее всегда был отменный аппетит, – нехотя признал Степан, – но я никогда не видел, чтобы она…

– Потому что она слишком хитрая, чтобы вести себя так в твоем присутствии. Послушай, Степан Андреевич, сегодня вечером, когда отведешь лошадей в конюшню, поставь эту малышку отдельно и утром увидишь, что у остальных двух в кормушках осталось полным-полно сена, а эта жадина будет просить еще.

Степан хмыкнул и призадумался.

Сет Гаррет стоял, прислонившись к саням и скрестив руки на груди. Казалось, его что-то забавляет. Я оставила лошадей и подошла поближе к Степану.

– Степан Андреевич, – мой голос был полон неподдельного восхищения, – я не знала, что ты казак, иначе никогда бы не позволила себе говорить с тобой так грубо. Ты храбрый человек, а цыгане уважают храбрость пуще всего на свете. Я еще слишком молода, у меня ветер гуляет в голове. К сожалению, моя мать умерла, когда я была еще маленькой, и не научила меня, как себя вести в приличном обществе. С моей стороны было глупо думать, что бывалый и умный мужчина захочет обременять себя такой обузой, как я. Путь долгий и трудный, а дни становятся все короче и холодней. Не беспокойся, я сама разыщу свой табор, прежде чем начнется настоящая зима. Я наполовину русская, и ты тоже русский человек, поэтому мы должны с уважением относиться друг к другу. Прошу прощения за свое нахальство, я не хочу быть твоим врагом. – Тут я глубоко вздохнула. – Для меня большая честь путешествовать с человеком, потерявшим глаз в бою, сражаясь рядом с великим Кутузовым. Я вела себя очень глупо, прости меня. Степан почесал в затылке.

– Хм… Значит, ты думаешь, эта лошадка бежит так медленно, потому что слишком жирна?

– И потому что у нее пучит брюхо. По ее глазам и зубам видно, что она здорова – одна из самых лучших кобылок, что я видела! Дай ей слабительное, как я говорю – вполне достаточно простого постного масла, – и потом добавь немного черной патоки, чтобы сбить аппетит. И держи подальше от двух других лошадей.

– Вы, цыгане, всегда умеете поладить с лошадьми, – нехотя признал Степан. – Но откуда ты набралась этих премудростей? Я думал, у вас женщинам не разрешается подходить к животным.

– Я лишь наполовину цыганка, – напомнила я, – и всегда отличалась от других. Когда Любов, наш предводитель, увидел, какие у меня способности, он сказал, что я могу не заниматься женской работой, а должна выучиться на лошадиного доктора. Любов лично занялся моим образованием, а он был очень мудрым человеком. Потом остальное я узнала сама.

– И сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать? – спросил Степан.

– Всего три года, – грустно вздохнула я. – Я едва помню свою мать. Как мне потом рассказывали, я почти месяц скулила, как щенок, плакала и отказывалась от еды. Впрочем, я смутно помню то время, это было слишком давно. А у тебя есть мать, Степан Андреевич?

– Да, – кивнул Степан. – Ей в этом году исполнится девяносто девять, дай ей Бог здоровья. Брр, здесь так холодно. Только дураки останутся снаружи, когда в доме ждет еда и теплая печка.

Он подхватил наши вещи и понес их в избу. Я последовала за ним. Сзади раздался голос Сета Гаррета:

– Отлично сработано, цыганочка. Не забудь только, что это я оплачиваю нашу поездку. Если извозчику придется выбирать между деньгами и добрыми чувствами, спорю на что угодно, он выберет первое.

– Не понимаю, о чем ты говоришь? – бросила я холодно, так как все еще не простила его за «грязную цыганку».

– Нет, понимаешь. – Сет неторопливо прошествовал в гостиницу, а я осталась стоять, сердито глядя ему вслед. «Ну и хитрец, – думала я. – Уж нельзя и двух слов сказать без того, чтобы тебя не заподозрили в чем-то дурном».

Мы все вместе уселись на скамью за большим грубо сколоченным столом около печки. Недалеко от нас двое ели щи, а рядом с ними компания из трех человек распивала водку.

– Ты знаешь, Степан Андреевич, мой дедушка, граф Николай Ульянов, был в армии, которая сражалась с Наполеоном. Ты его случайно не знал?

– Никогда не встречались, – признался Степан, – но я слышал о его мужестве.

– Да, именно поэтому я такая храбрая, ведь в моих жилах течет и его кровь. Русские – самые лучшие воины в мире, об этом все знают. И все цыгане так говорят.

– Неужели? – Степан, казалось, забыл, что еще недавно не хотел иметь никакого дела с цыганами. – Ты, малышка, много путешествовала?

– На край земли и обратно, – весело сказала я. – Послушай, Степан Андреевич, если хочешь, я предскажу тебе твою судьбу. И возьму совсем немного, кстати. – Сет Гаррет громко рассмеялся. – Даже совсем ничего не возьму, – быстро поправилась я.

Мужчины приказали принести водки, а для меня Степан заказал молоко.

– Я не пью молока, – заявила я. – Молоко для младенцев. Принеси мне крепкого сладкого чая, – приказала я хозяину постоялого двора. – И еще черного хлеба, икры и сыра. Только свежего сыра. – Тот помедлил и вопросительно взглянул на моих спутников. Я гордо задрала голову и сказала: – Не спрашивай у них разрешения, я сама плачу за себя! – Я засунула руку в потайной карман одной из юбок и вытащила золотой, который Сет Гаррет дал мне прошлой ночью. – Сегодня я богата, а хороший цыган никогда не хранит деньги впрок. Я плачу за себя и за моего друга Степана Андреевича Красского, храброго героя-казака.

Сет следил за мной с плохо скрываемой насмешкой. Мне, однако, было все равно, что он думает. Я хотела быть уверенной, что, если Сет Гаррет действительно решит избавиться от меня в этой заснеженной пустыне, Степан встанет на мою сторону. Деньги принадлежали Гаррету, но ведь вез нас Степан.

Появился хозяин с подносом. Я, как зверек, накинулась на еду, быстро набивая рот хлебом с сыром и запивая все это огромными глотками чая, чему не мешал даже кусок сахара, который я сунула за щеку. Я весело причмокивала. Мои спутники слегка нахмурились, наблюдая, как я ем, но я решила, что их удивляет только, как такое большое количество еды помещается в моем худеньком теле. Мне и в голову не приходило, что их раздражают не то, сколько, а как я ем. Они сами стали есть только после того, как я вышла из-за стола и свернулась клубочком возле печки, приготовившись ко сну. Потом Сет ушел в свою комнату, а Степан отправился на конюшню, чтобы присмотреть за лошадьми.

Утром, еще до восхода солнца, меня разбудил хозяин постоялого двора. Он рывком поднял меня на ноги и принялся трясти, крича:

– Воровка! Воровка! Я не должен был пускать к себе цыганку! Пусть Бог даст мне силу свернуть ей шею!

– Отпусти меня! – Я отчаянно извивалась в его сильных руках. – Отпусти меня! Я ничего не сделала. – Я оглянулась и увидела, что за нами из дверей наблюдает Сет Гаррет. На нем были только бриджи и рубашка, и он выглядел взъерошенным и злым, будто его только что разбудили. – О, пожалуйста, мсье Сет, – всхлипнула я, – помогите мне! Этот человек лжет! Клянусь, я ничего не сделала!

Хозяин за ухо подтащил меня к Сету.

– Забирай эту воровку отсюда, иначе я убью ее! Сверну ее голову с ее грязной шеи! Цыгане! Воры! Если я еще хоть раз ее здесь увижу…

– Да я сама ни за что больше не появлюсь в этой дыре! – закричала я. – Смотри, я вся чешусь. – Я провела руками по юбкам, по волосам. – Вши! Тут кишмя кишит вшами.

– Лгунья! Лгунья! – Хозяин даже подпрыгнул от возмущения. – Если здесь и есть вши, то только те, что эта грязная ведьма притащила с собой! Забирай ее и убирайся отсюда! Оба убирайтесь отсюда!

Сет хмуро посмотрел на меня, и его губы слегка искривились, но это была не улыбка.

– Раздевайся, – сказал он хрипло.

– Что?! Не буду!

– Снимай все до последней тряпки, иначе я сам это сделаю!

– Нет! – завопила я. – Если ты коснешься меня хоть одним пальцем, у тебя отсохнет рука, а твои ноги и глаза… – Я вырвалась из рук хозяина и попыталась убежать, но Сет перехватил меня. Прежде чем я опомнилась, он принялся сдирать с меня шарфы и шали. Я лягалась, но безуспешно.

– Остановись! Пусти меня! Я сама это сделаю, клянусь. Только убери руки!

Он отпустил меня, и я отбежала в сторону. Хмуро уставившись в пол, я начала расстегивать блузку.

– Быстрее!

– Быстрее не могу. – Я сняла блузку и ярко-оранжевую юбку, которую носила сверху. – Видишь? – Я развела руки в стороны. – Ничего! Я ничего не прячу! Я сказала тебе, что не виновата!

– Снимай все юбки! – Голос Сета был таким суровым, что, скажу честно, мне стало немного не по себе.

Я презрительно фыркнула и, стянув очередную юбку – на этот раз в фиолетово-оранжевую полоску, – отшвырнула ее в угол. За ней последовала зеленая юбка, потом красная и наконец ярко-розовая рубашка с изображением солнца и луны. На мне остались лишь голубая кофточка, красные сапожки и украшения, включая и бриллиантовый браслет. Я стояла, дрожа от холода, в центре комнаты и смотрела в лицо Сету Гаррету. Он подошел к вороху одежды и принялся шарить там.

– Ты подцепишь вшей, – быстро предупредила я его, – этот проклятый дом полон ими. – Я демонстративно почесалась.

В этот момент в комнату вошли жена хозяина, сонно протиравшая глаза, и постояльцы, которых мы видели вчера за ужином. Сет Гаррет достал из моей розовой рубашки головку сыра.

– Ой! – удивленно воскликнула я, всплескивая руками. – Как это сюда попало? Должно быть, этот негодяй подбросил их мне, пока я спала! Ты дьявол! – бросила я хозяину. – Неудивительно, что цыган вечно во всем обвиняют!

– Заткнись, – прорычал Сет. После дальнейших поисков в потайных карманах на свет явились бутылка водки и маленькая сосиска. В следующей юбке обнаружились еще одна сосиска, кухонный нож, краюшка хлеба величиной с мою голову и тушка цыпленка.

– Нас ограбили! – завопила жена хозяина.

– Видишь, – вторил ей муж, – что я тебе говорил! Грязные, оборванные цыгане! Убийцы и воры – вот кто они такие!

В этот момент открылась дверь и вошел Степан, стряхивая с валенок снег.

– Что случилось? – спросил он.

Сет Гаррет выложил свои трофеи на стол. Он взял мой узел и вынул оттуда хрустальный шар, иконку и уздечку.

– Твоя грязная цыганская мерзавка обокрала меня! – жаловался между тем хозяин Степану. – Убирайся отсюда! Вы все, вон отсюда!

– Он лжет, Степан! – горячо возмутилась я. – Он…

– Здесь все или мне еще раз потрясти тебя? – громко спросил Сет.

– Нет! – запротестовала я. – Хрустальный шар и икона мои. И… и я заплатила за еду.

– Одевайся, – приказал он, – мы уезжаем через пять минут.

– Цыганка ничего не платила! – закричал хозяин. – Вы слышали, чтобы цыгане хоть раз платили за что-нибудь? – обратился он к окружающим.

– Этот человек лжет! – взвыла я. – Вы слышали его, он ненавидит цыган! О, Боже, за что мне такие несчастья? Меня украли, когда я была совсем беспомощным ребенком, оторвали от семьи, от всех, кого я люблю. Мне и сейчас всего двенадцать лет! О, как я несчастна!

– Скажи хозяину, – обратился Сет к Степану, – что мы вернули все его вещи. – С этими словами он вышел из комнаты.

Степан перевел, и хозяин разразился новой тирадой:

– Вернули? Думаешь, я возьму назад то, что она прятала у себя за пазухой? Только посмотри на этого грязного оборвыша! – Все обитатели комнаты перевели на меня злобные взгляды. Я непрерывно почесывалась. – Она больная! Я ничего не возьму!

В конце концов после долгих препирательств извозчик уговорил хозяина принять пять рублей за испорченную еду и вернул обратно кухонный нож. Затем, бросив на меня укоризненный взгляд, он вышел на улицу.

Оставшись одна в комнате, я сразу прекратила чесаться.

– Свиньи-горгио, – пробормотала я себе под нос. Я быстро оделась и вновь рассовала еду по карманам. Пряча сыр и бутылку водки, я мгновение любовалась своей добычей и даже поцеловала ее, прежде чем убрать. – Вши! – Я тихонько засмеялась. – Ха! Дураки!

Я вышла на улицу и увидела, что Сет и извозчик с непроницаемыми лицами стоят возле саней.

– Больше никакого воровства, – резко сказал Сет, похлопывая тростью по затянутой в перчатку ладони. – Еще один подобный случай – даже если ты утащишь булавку, – и я как следует отлуплю тебя и брошу на съедение волкам.

Я повернулась к своему другу Степану и, умоляюще глядя ему в глаза, произнесла:

– Степан Андреевич, я не виновата!

Однако его лицо оставалось хмурым, а голос звучал сурово:

– Он прав, больше никакого воровства. Я сжала губы.

– Вы, горгио, не знаете, что такое настоящее веселье. Но что я могу поделать? – Я развела руками. – Вы ставите слово какого-то ничтожного кабатчика выше слова внучки графа Николая Ульянова! Да вы оба жалкие холопы. – Гордо выпрямившись, я залезла в сани и закуталась в меховую шубу. Мои спутники остались стоять около саней. – Эй, чего вы ждете? Думаете, дорога в Брянск станет короче, если мы просидим здесь весь день?

Они вздохнули, обменялись многозначительными взглядами и вскарабкались в сани. Когда мы проехали почти три версты, я сунула сосиску с чесноком под нос Сету.

– Эй, горгио, – весело предложила я, – позавтракай. Цыгане не держат зла на обидчиков.

Он метнул на меня взгляд, который мог бы заморозить и ртуть, и поспешно отодвинулся, насколько позволяла ширина саней, словно почувствовал какой-то удивительно неприятный запах. Я пожала плечами и принялась жевать, предоставив Сета Гаррета его неприятным мыслям. Из-за всего, что было спрятано в моих потайных карманах, мне было неудобно сидеть, и спустя некоторое время под внимательным взглядом Сета я переложила свою добычу в узел с вещами.

Второй день пути был довольно спокойным. Я решила, что если бы нас преследовали, то выбрали бы скорее западное, а не южное направление. Слуги в доме моего дяди знали, что Сет собирается в Париж, но едва ли можно было предвидеть, что цыганка уговорит его вместо этого сначала заехать в Брянск.

Мы опять остановились на ночь на постоялом дворе, и Сет приказал найти ему отдельную комнату с горячей ванной.

– Ах, эти горгио, – заметила я Степану, покачивая головой. – Они думают, что, если не принимать ванну каждые три дня, у них сгниет кожа. – Я посмеялась над этим глупым пристрастием иностранцев к чистоте.

Мы вместе со Степаном расседлали лошадей и затем вместе вернулись в избу.

– Твой хозяин хочет, чтобы ты помогла ему снять сапоги, – сладким голосом сказала мне грудастая хозяйка.

– Он мне не хозяин! – осадила я ее, но тем не менее пошла в комнату к Сету, решив, что мне лучше быть с ним поласковее. Кроме того, я уже заметила, что его мучила боль в ноге.

Я постучала в дверь и вошла. Первое, что я увидела, была стоящая посередине комнаты ванна, над которой поднимался пар. Сет сидел на низенькой табуретке рядом с печкой. Он был полностью одет. Я присела на корточки перед ним и стянула сначала правый, затем, с большей осторожностью, левый сапог.

– Спасибо, Рони.

По этой необычной вежливости мне стоило бы догадаться, что он что-то замышляет. Но я была глупой и доверчивой, поэтому сказала:

– Не стоит благодарности. Мне нетрудно.

Я поднялась, собираясь уйти. Неожиданно он обхватил меня одной рукой за талию, а другой под колени и поднял в воздух. Все произошло так быстро, что я не успела даже закричать, а тем более увернуться. В следующее мгновение я уже лежала на спине в ванне, болтая ногами в воздухе. Сет сорвал с меня красные сапожки и отшвырнул их в сторону.

– Негодяй! – прокричала я, задыхаясь. – Предатель! Моя одежда! Мои украшения! Как ты смел!

Я повернулась и попыталась выбраться из ванны, но он, опустив свою тяжелую руку мне на плечо, удерживал меня в воде. Сет бросил в воду кусок мыла.

– Знаешь, что это такое? Тогда начинай: намыль и себя, и свою одежду.

– За что ты так меня ненавидишь? – захныкала я. – Что я тебе сделала?

– Не будем углубляться в это, – фыркнул Сет. – В данный момент важно не то, что ты сделала, а то, как от тебя пахнет. Короче говоря, ты нестерпимо воняешь, и я не желаю сидеть с тобой в санях, если ты не помоешься. Ты должна вымыть себе волосы, лицо, уши, руки, ноги и то, что между ними. Снимай одежду и мойся.

– Не буду! – яростно завопила я. – Ты не имеешь права вытворять такое! Как я могу купаться, когда рядом стоит мужчина? Это неприлично! Я ничего не буду делать, пока ты не выйдешь.

– Ты ничего не будешь делать, если я выйду! – Сет скрестил руки на груди.

– Буду! – Я посмотрела в воду. Вокруг блузки уже расплывались красные круги. – Ой-ой, все линяет! – вскрикнула я с отчаянием. – Пожалуйста, пожалуйста, уйди, чтобы я могла раздеться. Я умоляю тебя, мсье. Мне стыдно! Я сделаю все, как ты сказал, клянусь!

Сделав гримасу, он повернулся ко мне спиной. Я поспешно стянула с себя одежду и бросила ее рядом с ванной, затем взглянула на своего мучителя. Он сидел на стуле перед печкой и курил. Я нырнула в воду, погрузившись по самую макушку. Приятное тепло расслабляло, и я только сейчас осознала, как же замерзла в этих санях. Впервые за многие месяцы мне было по-настоящему тепло. Какое восхитительное ощущение!

Я нащупала мыло на дне ванны и немного поиграла с ним, сжимая в руках так, что оно взмывало в воздух, а потом шлепалось в воду, поднимая фонтанчики брызг. Однако неожиданно скользкий обмылок отскочил от края ванны и упал на пол, отлетев далеко в угол.

Сет Гаррет подобрал его и подошел к ванне. Его лоб прорезала глубокая морщина, и я почувствовала себя немного не в своей тарелке.

– Я всего лишь играла, – тихо сказала я. Мое замешательство усилилось, когда я увидела, что он снял сюртук и жилет и закатал рукава рубашки. – Ой-ой, мсье, – вскрикнула я, – я буду мыться. Я буду…

Он толкнул меня под воду. Когда, кашляя и отплевываясь, я вынырнула на поверхность, он намылил мне волосы. Он тер меня, всю трясущуюся от ярости, но что я могла сделать? Сет распустил мои косы и мыл их, мыл, пока у меня не заболела голова. Мне казалось тогда, что я никогда не видела более страшного зрелища. Вид этого монстра, склонившегося надо мной с мокрой сигарой, зажатой в уголке рта, ужасал меня. Он трудился словно одержимый, не обращая внимания на мои крики, мольбы и слезы. Окунув меня еще раз, чтобы смыть мыло с головы, он потянул меня за руку, заставив встать, и начал намыливать тело.

Никогда я еще не испытывала такого стыда! Никогда еще меня так не оскорбляли! Я боролась, как разъяренная львица, но он снова толкнул меня под воду и держал там, пока от недостатка воздуха у меня не заболели легкие. В конце концов он вытащил меня, полумертвую, наверх и сказал:

– Мне это нравится не больше, чем тебе. Ради Бога, прекрати орать. Ты визжала меньше, когда твой дядя тебя насиловал.

Это замечание заставило меня замолчать, потому что он был прав. Я закрыла лицо руками, а его намыленные руки продолжали скользить по моему телу, довольно осторожно и даже нежно, надо признать. Хотя какая разница, если я уже и так обесчещена? Когда я вернусь в табор и выйду замуж за Джанго, я уже не буду девственницей, чистой и непорочной. Возможно, Джанго и не захочет жениться на мне.

Мне придется рассказать все отцу, а он сообщит об этом Любову, и они вместе обсудят то, что произошло, с родителями Джанго. Те имеют право вообще расторгнуть помолвку. А если, не дай Бог, они увидят этого Сета Гаррета и узнают, что я почти неделю путешествовала с ним вдвоем, то могут подумать… Но нет, не поверят же они, что я по собственной воле легла в постель с горгио.

– Я не виновата, – заплакала я. – Клянусь тебе, в этом нет моей вины! И я отомстила ему!

На самом деле мои слова были обращены к Джанго, но мне ответил Сет Гаррет:

– Я знаю, что это не твоя вина, никто этого и не говорит. Твой дядя получил по заслугам. Смой мыло! – Он снова толкнул меня в воду и отошел от ванны.

– Теперь Джанго не захочет жениться на мне, – пожаловалась я, – потому что я уже не девственница.

– Кто такой Джанго? – Сет принес теплый шерстяной халат. – Вставай.

Я была слишком погружена в свои невеселые мысли, чтобы беспокоиться о том, что меня кто-то увидит обнаженной, и послушно встала. Сет накинул на меня халат, подхватил на руки и отнес к печке.

– Джанго – мой нареченный, – объяснила я, – и осенью мы должны пожениться.

– Пожениться? Да ты ведь еще ребенок. – Прежде чем опустить меня на стул, Сет понюхал мои волосы. – Вот так должна пахнуть девушка. Сушись! Я распоряжусь, чтобы ужин принесли в комнату. Хозяйка развесит твою одежду у огня, так что к утру все высохнет.

Он оставил меня одну. Я поерзала на стуле, пытаясь завязать пояс халата вокруг талии. Халат был таким огромным, что я смогла почти дважды завернуться в него. От него приятно пахло – так же, как и от его хозяина. Я вспомнила, что собиралась разозлиться на Сета Гаррета, я честно попыталась возненавидеть его, но в голове крутилось слишком много посторонних мыслей, отвлекавших меня. Я вспомнила, как его руки прикасались к моей коже, покраснела и наморщила нос. Он был грубым, но не жестоким, как мой дядя. Я начала понимать, что все мужчины разные и что женщина может испытывать отвращение, когда кто-то один касается ее, и совсем не возражать, когда это делает другой.

Да, я стала женщиной, хотя по внешнему виду этого и нельзя было сказать. Впервые в жизни я поняла, что взросление приносит с собой особые заботы, о которых дети даже не подозревают – любовь, бесчестье, мужчина наедине с тобой в темноте. Оставалось многое, чего я еще не знала и чему должна была научиться. Я подумала о том, что со мной сделал дядя, подумала о Сете Гаррете – и немного испугалась.

По мере того как мы приближались к цели путешествия, у Сета Гаррета портилось настроение. Я догадывалась, что долгие часы вынужденной неподвижности в санях на морозе плохо сказывались на его ноге. Хромота стала более заметной, и, если что-нибудь даже слегка задевало его больное колено, он разражался потоком русских ругательств, которые могли бы сделать честь целому казачьему эскадрону.

На пятую ночь нашего путешествия мы остановились в маленьком городке Пинске. На постоялом дворе не оказалось отдельных комнат, и Сету Гаррету пришлось спать на полу, как и всем остальным.

Устраиваясь на ночь, я случайно подняла глаза и увидела, что он все еще сидит на грубо сколоченном стуле, потирая левую ногу. Помочь ему или пусть мучается? Я все еще не могла простить ему того вынужденного купания. Но нет, я покажу ему, что цыгане люди великодушные и стоят выше мелочных обид.

Я подошла к Сету Гаррету и опустилась на колени около его стула.

– Позволь мне помочь.

Как обычно, правый сапог я сняла без труда, но когда прикоснулась к левому, то услышала, как Сет задержал дыхание.

– Болит? Не волнуйся, я помогу тебе. Я знаю, как снимать боль. – Я осторожно стянула сапог и закатала штаны как можно выше над коленом.

– Что ты собираешься делать? – В его голосе слышалось раздражение. Он попытался опустить штанину, но, видимо, боль оказалась так сильна, что он замер и прикусил губу.

– Нет-нет, – успокаивающе пробормотала я и, оттолкнув его руку, снова открыла колено. – Я не сделаю ничего плохого. Просто хочу посмотреть. Да, я так и думала. – От середины бедра начинался уродливый фиолетовый шрам, который зигзагом шел через колено вниз по ноге. – Это, – сказала я, приподнимая руку и касаясь его щеки, – от удара шпагой. А вот это, – я легонько провела пальцем по ноге, – от удара лошадиного копыта.

Я прикоснулась к больному колену, и он дернулся.

– Откуда ты знаешь? – процедил он сквозь зубы.

– Очень просто. – Я пожала плечами. – Когда-то у Джанго был такой же шрам. Он тоже хромал. Участвовал однажды в скачках против сына одного местного крестьянина, и, разумеется, выиграл. Крестьянин был очень разгневан, потому что его друзья потеряли на этом кучу денег. После скачек Джанго спешился и стал прогуливать своего коня, и тут неожиданно лошадь крестьянина встала на дыбы, а всадник направил ее на Джанго и прижал того к изгороди. Позже крестьянин говорил, что не виноват, что это ветер раздул юбку какой-то цыганки, лошадь и испугалась, но все понимали, что это ложь. Как бы там ни было, Джанго не смог увернуться. Он попал прямо под копыта лошади. Его нога была сломана в нескольких местах. Джанго потерял сознание, так как боль, должно быть, была невыносимой. Но Джанго – храбрый парень, он не плакал. Клянусь, не проронил ни одной слезинки! Я очень гордилась им.

Сет молчал. Я догадалась, что он вспоминает тот случай, когда сам получил шрам. Я встала и принялась шарить в своем узле, пока не обнаружила то, что искала – маленький коричневый глиняный горшочек размером не больше моего кулака. Я принесла его Сету.

– Тогда я держала Джанго за руку, стараясь хоть как-то облегчить ему боль, пока ему вправляли переломы, – продолжала я свой рассказ. – Но потом пришла его мать и заставила меня уйти. Она не очень-то меня жалует и говорит, что я ведьма, потому что люблю петь в дождь и танцевать при луне. А что в этом плохого? Ей все равно придется привыкнуть ко мне, а мне к ней, когда мы с Джанго поженимся, если, конечно, мы поженимся.

Я открыла склянку и сунула ее под нос Сету. Он отшатнулся.

– Неплохой аромат, да? – довольно спросила я. – Я сама приготовила эту смесь, когда жила с дедушкой. А пахнет она духами жены моего дяди. Я их тоже добавила.

– Что это такое?

– Немного пчелиного воска, немного свиного жира, лечебные травы и еще кое-что. Это не важно. Ты веришь мне? Я постараюсь осторожно. – Я взяла на палец немного мази и наложила ее на поверхность рубца. – Твоя нога не была сломана, ведь так? – Я подняла глаза. Сет слегка кивнул. – Вот. Мышцы и кожа были разорваны и там, где они срастались, стали очень твердыми. Когда ты устаешь или мерзнешь, они двигаются с трудом, причиняя боль, и ты становишься похожим на злого медведя, к тому же раздражительного. – Я осторожно стала втирать мазь в кожу.

– Я не злой и не раздражительный, – пробурчал мой собеседник.

– Неужели? Тогда почему ты ведешь себя, как цепной пес? Потому что замерз? Нет, у тебя есть меховая шуба, много выпивки и еда, чтобы набить живот. Может быть, ты злишься, потому что я тебе не нравлюсь, и ты ждешь не дождешься, когда от меня избавишься? – Я бросила на него застенчивый взгляд. – Думаешь, я не понимаю? Ты назвал меня грязной цыганкой и, хотя потом я помылась, не любишь, когда я сижу рядом. Ты предпочел бы есть в конюшне с лошадьми, чем за одним столом со мной. Я не дурочка. Ты горгио, а я цыганка. Мы никогда не сможем понять друг друга. Ну и что? – Я пожала плечами. – Сейчас мы вместе, и я вижу, что тебя терзает боль. И хотя я тоже тебя не люблю, я знаю, что могу помочь. И так как я цыганка и у меня доброе сердце, я сделаю это для тебя.

– Ты слишком много болтаешь, – процедил он сквозь зубы.

Я усмехнулась, продолжая втирать мазь в кожу. Я видела, что боль отступает и Сет понемногу расслабляется. Я продолжала массировать застывшие мышцы, изредка добавляя еще мази, чтобы смягчить кожу.

– Лучше? Он кивнул.

– Ты делала это Джанго?

– О нет! Это было бы слишком неприлично и опасно. Его мать никогда бы этого не позволила.

– А меня ты не считаешь опасным? – В его глазах мелькнула усмешка.

Я почувствовала, что краснею, и на мгновение замерла.

– Тебя? – с удивлением спросила я. – Ба! Ты только горгио, к тому же довольно уродливый. Кроме того, я бы сделала это для любого живого существа, даже для собаки.

– Именно это называется цыганским волшебством? – спросил Сет.

– Никакого волшебства. Ты сам увидишь. – Сидя на корточках, я закрыла склянку. – А теперь попробуй походить! – скомандовала я. – Боль исчезла!

Сет встал, перенеся тяжесть тела на левую ногу, и на его лице появилось удивленное выражение. Он осторожно прошел по комнате, и теперь почти совсем не хромал.

Затем он вернулся ко мне и согнул ногу в колене.

– Невероятно, – признался он, покачивая головой. – Никогда бы в это не поверил. Удивительно. Спасибо, Рони. – Он полез в карман за деньгами.

– Нет, – твердо отказалась я и встала, отряхивая юбки. – Я сказала, что отплачу тебе, но у меня нет больше денег, а ты запретил воровать или попрошайничать. Поэтому ты должен разрешить мне лечить тебя. Когда мы расстанемся в Брянске, я оставлю тебе мазь как прощальный подарок. – Я убрала склянку в карман. – И научу тебя, как ее готовить. Но ты должен втирать ее каждый вечер без перерывов. Мышцы на больной ноге никогда не станут такими, как прежде, но если ты будешь каждый день смягчать их, то боль постепенно уйдет навсегда. Ну как, хорошая сделка? По рукам?

– Согласен. И цена мне подходит. – Он как-то странно посмотрел на меня, и кровь снова бросилась мне в лицо. – Спокойной ночи, Рони.

– Спокойной ночи, – прошептала я.

Я подошла к своему одеялу и завернулась в него. В комнате было холодно, но я почему-то вся пылала. Я попыталась заснуть, но не могла. Я все время чувствовала присутствие Сета Гаррета, который лежал, накрывшись шубой, на другом конце комнаты. Что со мной происходит?