ГЛАВА 5 ПУТЬ МАСТЕРА

Как проходит все вечное, прошла пора осени, и зима, вступив в свои права, взяла в осаду пограничную заставу, ударяясь о ее каменную мощь непрерывными вьюгами, метелями и заносами.

Акиремские послы донесли до его светлости акиремского князя вести о непричастности Заросии к инциденту, и царственные особы пафосно расшаркались перед друг другом в фальшивых извинениях-сожалениях, чтобы потом втихую проскрежетать зубами и казнить парочку тайных приближенных: как же, такой жирный куш упустили! Придется теперь искать новых людей и заново заниматься поисками злополучного камня, да еще так, чтобы обогнать всех соперников. То-то, наверное, злорадствовал мастер Анрод в небесных чертогах Моарты!

Дарен им не завидовал, но и помогать совсем не желал. Напротив, он жаждал как можно скорее оказаться в недосягаемости этих двух глупцов, гнавшихся за властью над судьбами.

И зима милостиво помогала ему в этом деле.

Последние коричневые и сморщенные листья-одиночки еще болтались сиротливо на почерневших ветках, припорошенные снегом. Он падал хрупкими ломкими хлопьями в ладони и медленно терял свою белизну, превращаясь в маленькие капельки воды. На темных ресницах пушинки таяли медленнее, и то и дело приходилось вытирать их рукой. Черные волосы лежали на плечах мокрой кошкой, покрытые тонким слоем снега. Вот так бы стоять и стоять под небом, дарящим всему свету свое сребротканое покрывало, пока сам не станешь частью этого прекрасного!..

Дарен стоял на открытой, запорошенной снегом, площадке, которая вела вглубь лазарета, и с радостью и тоской наблюдал за танцем снежинок в промерзшем воздухе. Зима напоминала ему о доме. Только там она была другой: жестокой, неумолимой, но щедрой и заботливой. Укрывала бережно землю своим пушистым пологом, чтобы не померзла матушка-земля. А сугробы-то какие были на его родине, сугробы! Любо-дорого поглядеть! Порой идешь по лесу вместе с отцом проверять капканы, а на пути — он. Стоит, весь из себя белый, величественный и манящий. И, конечно, такие походы всегда заканчивались одним и тем же: отец и сын забывали обо всех делах, бросались с головой в эту мягкую гору, в шутку пытаясь затащить друг друга поглубже, а потом долго выковыривали смерзшиеся комки из меховых шапок, курток и штанов. Когда же они, виноватые, промерзшие, но довольные донельзя, возвращались домой, мать всегда ругалась и пыталась достать отца деревянным черпаком: мол, опять сушить вещи придется, лучше бы зайца принесли, бездельники! Отец же в одних подштанниках бегал по избе и заливисто басисто хохотал, зная, что жена не всерьез бранится, а так, для порядка. Он заразительно смеялся, что вскоре и мать начинала смеяться, бросала черпак на стол и неслась к любимому мужу через единственную преграду — стол, чтобы утонуть в его объятиях. Потом и они с братом подбегали — и стояли так, обнявшись, казалось, целую вечность, ловя нежность и даря тепло.

Дарен мотнул головой, отгоняя воспоминания почти семнадцатилетней давности: он бы даже жизнь отдал за то, чтобы все вернулось на свои места, чтобы вновь услышать басистый голос отца и заливистую песню матери, чтобы вновь увидеть братишку…

— Вот ты где, мастер! — Йена встала перед ним и уперла руки в бока. — Шляешься один Оар знает где, а нам тебя искать по всей заставе?

— Извините, сестра. — Дар изобразил раскаяние: ему ничуть, ну прямо ни капельки не было стыдно! — На снег смотреть вышел.

— Посмотрел — и будет. Возвращайся в лазарет, тебе нельзя много ходить, ноги-то еще небось болят?

Ноги болели, но Дарен отчаянно не замечал этой боли, сосредотачиваясь на каких-нибудь других мыслях. Он взял костыли.

— Да нет, сестра. Почти и не болят.

— Ври-ври больше, — ворчливо отозвалась Йена, накидывая на него теплый плед. — Рано тебе еще прогулки устраивать, мастер.

Дар поелозил плечами под пледом: уже было почти не больно. Ребре срослись, лицо и тело перестали напоминать спекшуюся рану, а ноги… С ногами вопрос тоже скоро разрешится. Он был уверен в этом.

Вот и сейчас: стоило ему только лечь в кровать, как, заведя вечный моторчик, на ноги ему вспрыгнула рыжая кошка.

— Кошка ты моя, кошатина… — Дарен ласково почесал ее за ухом.

Зоря зажмурилась от удовольствия и стала подставлять то один бок, то второй под мягкие поглаживания мужской ладонью, не прекращая своей кошачьей песни.

Сестра Йена, принеся в кружке Дару какую-то горькую гадость, вздохнула:

— Не увлекайся кошками, мастер.

— Почему? — войник лишь смутно улавливал смысл сказанного ему, увлекшись лаской.

Но сестра не ответила на его вопрос.

— На вот, пей.

Дарен послушно оторвался от своего увлекательнейшего занятия и, сделав воистину богатырский глоток, сморщился, будто червя проглотил и недоуменно посмотрел на женщину.

— А ты думал? Это тебе не бира на меду. Ты пей, пей, не отвлекайся.

И войнику, сильному и взрослому мужчине не оставалось ничего, кроме как подчиниться слабой женщине. Что ж, так всегда было, и так есть. Хотя, Дар не брался утверждать, что будет всегда. В конце концов, нет ничего неизменного.

Ближе к вечеру в лазарет тайком пришел Ждан.

— Привет! — Дарен обрадовался ему, как родному, и даже сел.

— Здравствуй…те, — замялся парень на пороге, чувствуя себя неловко.

— "Те!" — передразнил его войник. — Что стоишь, как бедный родственник, проходи.

— Да я тут… в общем…

— Садись, говорю.

Парень взъерошил белобрысые волосы.

— Я вот это хотел занести. — Он быстро оглянулся по сторонам и вытащил из кармана злополучный черный камешек.

Дар повертел его в руках, потом все-таки решил одеть и нехотя спросил:

— Где нашел?

— Да там… на поляне.

— Ясно. — Хорошее настроение войника куда-то улетучилось.

Он пожевал нижнюю губу, а потом все-таки решил снова завести разговор: слишком не хотелось вновь оставаться одному.

— Как успехи?

— В смысле? — не понял тот, но, бросив взгляд на Дарена, быстро добавил: — да ничего, вроде бы.

Разговор не клеился.

— Слушай, — Дар наклонился ближе к нему, — я тебя не узнаю. Выкаешь мне, ведешь себя, как девственник в женской бане… Что произошло?

Ждан молчал. Молчал и пытался решиться рассказать то, за чем, в сущности, пришел.

— Ждан?

— Я… Дарен, этот камень…

— Что?

— Он непростой. Когда тебя… Когда ты оказался там, в лесу, — парень сглотнул, — мне сон приснился.

Он снова замолчал. Дар не стал его торопить, чтобы окончательно не смутить, и терпеливо ждал.

— Там была девушка одна. Она просила тебя найти. Скажи, кто она?

Дар сначала поднял брови, а потом в памяти всплыли слова:

"Ты обманываешь, ты снимешь… Так знай, Дарен. Я ведаю, что ты хочешь вернуться, я чувствую это! Коли снимешь камень — уже не воротишься…"

— Вот паршивка, — пробормотал он и нахмурился. — Все знала!

— Так ты знаешь ее? — глаза Ждана загорелись. — Тем лучше. Мы должны ее найти, она чаровница!

Дар фыркнул.

— Акирему открыл, тоже мне. Зачем нам ее искать?

— Ну, как же? Чаровница же…

— И?

— Будет нам помогать!

— В чем помогать, Ждан? — начинал раздражаться войник. — Тебе девка на ночь нужна или чаровница? Ты уж определись!

Парень вспыхнул, вскочил, бросил злой взгляд на Дарена и убежал.

Йена тихо подошла к его кровати:

— Зачем же ты так, мастер?

— Мне эта девчонка…

— Девчонка! Не на кого тебе злиться, мастер, вот и бесишься. На себя злись.

— А поможет? — ядовито спросил Дар.

— Поможет, поможет, — успокоила его женщина. — Можешь даже кулаками себя поколотить.

И вышла, оставив войника недовольно хмуриться ей вслед. Самым обидным было то, что сестра была права. А Дару это категорически не нравилось, как и любому нормальному мужику.

Так проходили седьмица за седьмицей. Дарен изнывал от безделья и все норовил вылезти на улицу втихомолку. Правда, потом снова приходилось выслушивать нотации от сестры Йены, но его это не сильно напрягало. Разве удержишь ветер в поле?

Вот и сегодня, уловив момент, войник, крадучись, выбрался на веранду. Костыли он отбросил еще две седьмицы назад, и со следующей планировал начать тренировки с Богданом — вернуть форму было необходимо. Это, кстати, Дар понял, когда полвятка назад встал перед зеркалом: ввалившиеся щеки, бледное лицо, заострившиеся скулы и подбородок… Его смело можно было выставлять живым мертвецом, чтобы попугать маленьких детей.

Правда, с погодой в этот раз ему не повезло: за те дни, что он пробыл в лазарете, не вылезая на улицу, зима сдала свои позиции, и теперь снаружи весело пела капель, звонкими каплями ударяясь о каменные плиты, чавкающими лужами растекаясь по земле и страстной музыкой весны пробуждая спящие людские сердца. Что поделать, зима на юге не бывает длинной: побалует детишек снегом около двух вятков да и уступит место красотке-весне. А уж та развернется, если захочет! Голубые небеса и капель? Пожалуйста! Серое, низкое небо и теплый ливень? Нет ничего проще! А уж цветов, цветов будет сколько! И захочешь — не соберешь все. Будут теперь пестреть лесные поляны подснежниками, возвратятся птицы из южных Шатры и Загреда, затопают ножками дети по лужам, разбрызгивая воду…

Дарен улыбнулся и прикрыл глаза. Такое настойчивое спокойствие ощущалось в этом непрерывном беге природы, что войник просто позабыл обо всем плохом на несколько мгновений. Это было лучше, чем медовая бира, лучше, чем заливистый смех, лучше, чем бешенная скачка наравне с ветром!

— Слюни-то подбери, — добродушно хохотнул Богдан за спиной.

Дар резко обернулся и ядовито ответил:

— Как скажете, наставник.

— Будет тебе. Идем.

— Куда?

— Будешь вместе с моими оболтусами тренироваться.

— Сегодня?

— А ты когда хотел? — фыркнул Богдан. — Жаждешь, чтоб наши или акиремцы вновь тебя на цепь посадили?

— Но до сих пор же этого не случилось, — резонно возразил Дарен, все равно направляясь за наставником.

— Не будь идиотом! Какой дурак попрется в зиму за четыреста верст? Пока солнце окончательно не высушило признаки зимы, тебе надо скрыться отсюда. И чем скорее, тем лучше.

— Богдан, не делай из меня соплежуя. Я уже достаточно взрослый, чтобы самому принимать решения.

— Ты уже показал свою взрослость, — отрезал Богдан. — Идем.

И Дарен пошел. Взял заметно отяжелевший меч, пристегнул поясные ножны, и пошел. В конце концов, хватит жить прошлым. Заросия никуда от него не убежит, а он всегда мечтал увидеть теплое море. Да и когда выдастся более удобный предлог посетить соседние государства? Например? Ну, вот Шатра. Маленькое теплое государство, земли которого лишь формально входят в состав Заросии. На деле же — давно получили политическую независимость. Полвека назад даже своего князя избрали, перестав сажать на трон ставленников Блуда.

Тело постепенно возвращало себе ловкость и умение: движения с каждым днем становились все глаже и четче, боль в ногах почти совсем пропала, а на лице вновь появились щеки стараниями здорового аппетита и добродушного старичка-повара, одержимого идеей раскормить мастеров до скотского состояния.

— Как вы тут живете? — простонал под конец Дар, откидываясь на мягкую спинку и опасливо трогая сильно раздувшийся живот. — Это пытка какая-то…

— К хорошему быстро привыкаешь. — Веселин невозмутимо отправил за щеку двузубую вилку с куском мяса.

Богдан не стал возражать.

Ждан больше к давешнему разговору не возвращался, да и вообще, стал вновь тем самым бесшабашным мальчишкой, каким встретил его Дар в гостильне. Неудавшиеся чувства к диверсантке-Марте были смыты певучими весенними ливнями, на лице парня горсткой лучиков рассыпались яркие веснушки. Кстати, насчет меча и Ждана Дарен оказался прав: у мальчишки получалось намного лучше стрелять из лука. Еще пару-тройку годков побудет здесь и, авось, нормальным мужиком станет, когда вся дурь окончательно выветрится из его головы.

"Впрочем, — Дарен мысленно усмехнулся, — даже мне не всю выбили".

Все налаживалось. Так что, когда воздух нагрелся, а снежные сугробы превратились в черные ноздреватые льдины, Дар со спокойной душой решил покинуть заставу и податься южнее.

Прощание выдалось быстрым, но теплым:

— Давай, Дарен. Ни пуха, ни пера, — пожелал ему напоследок Богдан и крепко обнял.

— К дьяболу лысому, — усмехнулся Дар. — Не скучай, Богдан.

Ждан шагнул вперед из сороковника и, весело подмигнув войнику, пожал ему руку.

— Удачи, Дарен.

— И тебе.

Первые весенние печужки устроили на ближайших ветках звонкий квартет, но из-за подобных "музыкантов" на соседнем дереве в уши лилась сплошная какофония.

Последней была Йена. Медленно подошла к мужчине, заглянула ему в глаза и, прищурившись, сказала:

— Иди своей дорогой, мастер. Пусть будет она легкой, а искания твои приведут тебя к цели.

— Спасибо, сестра, — искренне поблагодарил тот и криво улыбнулся.

— Заезжай еще, — кивнул Веселин и шутливо погрозил кулаком: — И не смей больше встревать в подобные заварухи, коровья твоя морда!

— Постараюсь.

Когда он уже вскочил в седло похрюкивающего от нетерпения и стучащего копытом Брони, все остальные ученики, радуясь в душе уезду мастера-тирана, слаженно прокричали:

— До свидания, мастер Дарен!

А дальше было лишь звонкое ржание любимого коня, пыль из-под копыт, ветер в лицо и собственный счастливый смех.

Говорите, творить свою судьбу самому?

Да легче легкого!

Смейтесь теперь, древние боги и богини этого мира, смейтесь и втихую завидуйте: он один, смертный, сможет то, чего не удавалось и вам, просто потому, что за него вступилась в свое время сама Осень. Неодобрительно качай головой ты, Оар-Создатель, топай недовольно ножкой в каблучке и ты, строптивая Моарта — богиня ночи и смерти, тревожно хмурься в своих облачных чертогах загадочная Осуд — богиня судьбы, щурься разноцветными глазами непостоянная Нородж, плетущая сети удач и неудач, улыбайся беззаботно верная Эльга — богиня пути.

Вы воистину всемогущи, но так ли много надо человеку, чтобы мыслить себя таковым?

Когда солнце стало клониться к западу, Дарен заприметил вдали огни гостильни. Ветер, почувствовав долгожданную свободу от солнечного света, обрел си лу и стал гнуть молодые деревца к земле, насмешничая. Черные волосы, собранные в хвост на затылке, хлестко ударяли по спине, и Дару приходилось то и дело брезгливо поводить лопатками. Заметно похолодало, и под выданную на заставе хоржу* (хоржа — мужское платье до колен с разрезами по бокам и воротником под горло) медленно пробирались ледяные пальцы.

Нет, Богдан не поскупился, снарядил бывшего ученика в дорогу, как подобает: даже денег дал. Но теплого кителя мерцернарию не хватало. Очень не хватало.

Дарен задумчиво поскреб в затылке, выуживая из волос тонкую ветку, которую шутки ради заплел ему в волосы неугомонный ветер.

— Ну что, Броня, будем заезжать на ночлег?

Конь фыркнул и, не дожидаясь движений хозяина, сам свернул с дороги.

— Эх, ты, ленивая лошадка. — Он почесал его за ухом. — Расплачиваться-то пока за все твои удобства мне, а ты у нас пока еще золотом не опорожняешься.

Броний заржал, недовольно лупя себя хвостом по бокам, и попытался встать на дыбы. Дарен расхохотался и примирительно похлопал его по холке:

— Ладно уж, дружище. Будет тебе сегодня и грязная конюшня, и даже возможно гнилого зерна перепадет.

Бронию это обещание показалось довольно сомнительным, но гордое животное уже было на полпути к заветной цели, а потому не могло позволить себе свернуть с тропы.

Дар спешился, отдал коня на попечение юркого чумазого конюха и прошел к двери. Грузный вышибала, скользнув невыразительным взглядом по пестревшей в петлице алой ленте, снова отвернулся, отойдя с дороги. За дверью было светло, шумно и весело, а ему мерзни тут да ожидай, пока хозяин не соблаговолит вынести кружку биры.

Дар огляделся. Гостильня была полупустой: несколько завсегдатаев с характерными внешностями вливали в себя литры дешевой рябиновки, около стойки разговаривали с хозяином двое войников, за столом с левой стороны, рядом со стеной сидело еще шесть человек, что-то обсуждающих, с кухни доносился веселый щебет разносчиц и кухарок.

Войник встал около стойки и терпеливо подождал, пока хозяин не закончит беседу с молодыми войниками, после чего вежливо поздоровался. На лице его уже с волну блуждала странная ухмылка.

— Опа! Дарен, ты, что ли?! Какими дорогами?

Сагин, уроженец юго-западных земель, был смугл, черноволос и зеленоглаз, как и все жители присоединенного к Заросии век назад государства. Он ничуть не изменился, лишь взгляд стал еще хитрее прежнего.

— Ясное дело, что не Оаровыми.

Сказав это, мерцернарий ухмыльнулся и нагло уселся на высокий стул, поставив локти на шершавую поверхность.

— Никак остепенился, а, Саг? — он взглянул на стрибряную серьгу в ухе у мужчины и в удивлении поднял брови: — женился?..

Сколько Дарен помнил друга, тот всегда лишь ходил по злачным местам, в любом городе не пропуская ни одной драки и ни одной тюремной ямы, откуда его и приходилось вытаскивать им с Хемом, натужно матерясь и обещая "придушить гада". А уж о том, что каждая куртизанка знала его в лицо уже на третий день пребывания в этом городе, и говорить не стоило.

Впрочем, это были только их дела. Вместе воевали, вместе и кутили. Надо же иногда расслабляться, в конце-то концов? Но кто бы мог предположить, что через каких-то несколько лет Сагин не только выстроит хозяйство с нуля, да еще и женится. Дарен почесал в затылке.

— Как-никак, а я все-таки Путник, мой дорогой друг, — усмешка вновь возникла на его лице. — Дороги-то видеть я всегда умел, а конечный пункт — он на то и конечный пункт, чтоб за туманами скрываться.

— Умел, умел. — Дарен закивал. — Особенно во всякие передряги.

Сагин фыркнул и придвинулся ближе к Дарену, так, чтобы глаза были на одном уровне. После чего проникновенно начал:

— Кто старое помянет…

— …у того память хорошая. Ты не заговаривай мне зубы, Сагин.

Тот лишь отмахнулся.

— Да чего там! С этой женой глаз да глаз нужен. Она у меня такая… хм, горячая.

— Охотно верю, — легко согласился войник, — тебя только такая и могла зацепить настолько, что ты даже женился.

— Это еще кто кого… — начал было возмущаться друг, но Дарен остановил его смешком:

— Оставь. Лучше познакомь меня со столь героической женщиной.

— Не выйдет, Дар, извиняй, — развел руками мужчина, — она как раз к матери поехала.

— Жаль. — Дарен зевнул, не потрудившись прикрыть рот. — Ну да ладно. Дай-ка мне чего-нибудь пожрать. Есть хочу — аж живот чешется.

Фитилек в масляной лампе задвигался, разбрызгивая по стойке замысловатые тени.

— Что угодно господину септ-велителю? — хитро ухмыльнулся Сагин.

— Всего и побольше.

И вскоре перед Даром стояла тарелка с дымящимся мясом и жаренной в масле картошкой, а рядом — огромная кружка, до краев наполненная ароматной пенистой бирой. Войник сделал глоток и довольно прищурился:

— Хороша.

— Плохого не держим.

Сагин белозубо улыбнулся.

— Это хорошо, — заметил Дарен и, прожевав кусок ароматного мяса, задал вопрос: — а что со всеми остальными? Как поживают Хем и Варек?

— Хем умер в прошлом году, — вздохнул Сагин и, предотвращая расспросы помрачневшего друга, развел руками: — все банально, как ночь: тиф. Но зато Варек живет и здравствует: не поверишь, Дар, купцом стал! Закупает, скряга, где-то сукно по дешевке и вталкивает его простым обывателям по баснословной цене.

— И берут? — изумился мерцернарий.

— Хо! Еще как! Ты бы взял Лоранский шелк?

— На кой он мне?

— Не тебе, так девке, — усмехнулся тот. — Может, даже увидитесь, он тут рядом живет, в Зайцеке.

— А Яромир? — как бы невзначай спросил войник.

Сагин ответил не сразу. Сначала вздохнул, покрутил ножик между пальцами, а потом нехотя сказал:

— О нем нет никаких вестей, Дар.

— Совсем?

— Совсем.

Войник помрачнел.

— А вот ты где пропадал после нашего расставания? — поспешил сменить тему друг.

Дар задумчиво повертел в руках вилку, но Сагин продолжал терпеливо ждать ответа, и он решился:

— В Здронне я был, Саг.

— Никак шутить изволите, господин септ-велитель? — мужчина нахмурился.

— Если бы.

Они оба замолчали, и Дарен не выдержал первым:

— Ладно, хватит меня взглядом сверлить, не совершал я никакого злостного преступления. В конце концов, если бы каждого, кто пролил хоть каплю крови, сажали в тюремные ямы, в стране остался бы один лишь кралль, просиживающий задницу на своем троне. Не спрашивай, Саг. Будет лучше, если ты мне расскажешь все, что здесь происходит.

— Хм… — мужчина почесал подбородок, обросший жесткой щетиной. — Ладно, слушай…

И пока Дарен доедал ужин и допивал ароматную биру, друг потчевал его духовной пищей, просвещая насчет убийств, грабежа и прочей дряни, где при правильном подходе и желании можно было отхватить жирный куш.

— Вон, видишь около стены сидят шестеро?

Дар кивнул.

— Это северный купец, с берегов Злотного везет жемчуг.

— Рановато что-то, — веско заметил войник.

— Так он на то и рассчитывает. В прошлом-то году улов был в два раза больше обычного, а всего и не распродали. Сейчас же к первым ярмаркам в Шатру попасть — дело сложное, но наживное.

— А как же Шорстенка? Она же будь-будь как разливается, по тракту не пройти.

— В обход собирается, — усмехнулся Сагин. — И ищет охранников, ибо романтикам большой дороги тоже нравятся жемчуг и камушки. Давай, Дар. Может, и тебе что обломится.

— Спасибо. И, Саг…

— Что?

— Устроишь мне бадью с горячей водой?

— С девочкой? — со смешком уточнил друг.

— С мылом, — вернул ему усмешку войник.

Шатра, Шатра, солнечная Шатра… И море. А еще — Яромир. Легла ли так Нить на ладонь по его собственному желанию, или же все это лишь происки хитрой Эльги? Кто знает.

Войник решительно встал и направился к столу.

— Я присоединюсь?

Несколько пар глаз уставились на подошедшего, двое сразу же потянулись к голенищу сапог за кинжалами, но сидящий посередине мужчина — такой же смуглый, как и Сагин, только уже седой — сделал приветственный жест:

— Садись, коль нужно.

— Я слыхал, Вы в Шатру идете?

Мужчины переглянулись.

— Может, и так, — уклончиво ответил купец. — А, может, и нет. Это, смотря на то, откуда у тебя такие сведения.

— Этому источнику я предпочитаю доверять.

— И то уже хорошо. Значит, желаешь поучаствовать?

— Не вижу причин отказываться.

— Оружием неплохо владеешь?

— Проверим? — криво усмехнулся Дар.

Купец задумчиво поглядел на него.

— Поверю тебе на слово. Как звать-то тебя, а, септ-велитель?

— Дарен. А как мне называть…

— Родзат, — перебил его тот и потер руками коленки: — вот и познакомились.

— Шерен.

— Захар.

Мужчины встали и, наконец, пожали друг другу руки.

— Обсудим оплату?

— Почему бы и нет?

Родзат оказался не только красивым, но и мужиком умным и нежадным, так что торговаться пришлось недолго, и вскоре обе стороны, сытые и довольные, разошлись по комнатам, уговорившись выйти через день на рассвете.

Сыновья его — высокие и черноволосые, как две капли воды были похожи на отца. И лишь глаза выдавали молодую горячность: рыжие, бесноватые, с угольками посередине. Тонкокостные и легкие, как и все южане, двигались они с потрясающей грацией, присущей разве что пантерам.

В комнате на кровати обнаружилась черная в белых носочках кошка, при виде Дара вытянувшая лапы.

— А ты что здесь делаешь? Дуй отсюда! — войник еще и цыкнул на нее, так сказать, для верности.

Нахалка скривила усатую морду набок и, прищурив глаза, посмотрела на мерцернария. Всем своим видом кошка показывала, кто здесь хозяин. Точнее сказать, хозяйка. Дарен фыркнул и, схватив одеяло, резко дернул его на себя, стряхивая черную бестию. Кошка, как и водится, приземлилась на четыре лапы, смерила его презрительным взглядом и, задрав хвост, медленно направилась к приоткрытой двери, оставляя за собой мокрые следы. Вот ведь нахалка, еще и в его бадье лапами шевелила!

Дар проводил ее взглядом и пожал плечами. Паршивка. Но все-таки — кошка. Мало ли, что приходит в голову любимицам Эльги?

А вода в бадье действительно была горячей, да еще и не пахла, как обмывки с застойного пруда, так что Дар с чистой совестью забыл обо всем на свете и погрузился в нее с головой.

Утро началось со стука в дверь. Сначала Дарен попытался укрыть голову подушкой, но заснуть вновь не получалось, даже наоборот: от собственных телодвижений он окончательно проснулся и, продрав, наконец, глаза, крикнул:

— Все, встаю, хватит ломиться.

Но встать получилось не сразу: давешняя черная нахалка каким-то образом пробралась в комнату и пригрелась и у Даренова бока. Тот, естественно, ее не заметил спросонья и благополучно навалился на кошку боком. Послышался истошный мяв, пять пар когтей впились в тело, и войник, охнув от неожиданности, подскочил на месте.

— Чтоб тебя дьябол на груди пригрел! — прошипел он, потирая начинающий чесаться бок и открывая дверь. — Что?

За дверью стоял Сагин с какой-то девочкой лет четырех. Белые вьющиеся волосики, черные глаза и отчетливо проступающие на лице отцовские черты. Дарен нахмурился, но вместо приветствия кивнул на умывающееся животное:

— Что это за зверуха?

— Ой! Кисочка! — всплеснула руками девчушка, припустив в комнату. — Киса-киса-киса!

— Завира! — прикрикнул Сагин.

— Твоя? — поднял брови Дар.

— А чья же еще… Вот, породил на свет чудо. Завира! Ты как себя ведешь? Мать приедет — все ей расскажу!

— Но папоська, это же Сыся!

— Да ладно, — войник отмахнулся. — Чего ты хотел?

— Да собственно… — Сагин смешался. — Тетка с ними с седьмицу сидела, а вчера такой скандал закатила: мол, больше не могу с твоей разбойницей. А она мне тут весь дом раскурочит. Вся в меня. Ты мог бы…

Сагин замялся, а у Дарена глаза полезли на лоб.

— Что?!

— Дар, понимаешь… — отчаянно пытался выкрутиться друг. — Жена узнает, что Вирка одна была — запилит. А то еще и сбежит с ребенком вместе к матери на полгода (проходили уже), это как раз в ее духе. Ты, сделай одолжение, только до завтра… я с тебя ни гроша за постой не возьму!

— Но, Сагин…

— Ты самый лучший друг!

И нет его.

Дар раздраженно рыкнул.

Что ему теперь — лишь о косяк дверной головой биться?

— Кыся-кыся-Сыся! — раздавался позади сюсюкающий голос.

"Великий Оар, — взмолился войник, — за что?!"

— Так, жди за дверью, — он выставил девочку из комнаты и принялся одеваться.

Войник впихнул себя в слегка помятую хоржу, завязал волосы в узел, перехватив их куском черной нитки, подумав, засунул плохонький кинжал за голенище сапога и вышел.

— Веди, кралевна, — вздохнул Дар.

Черная кошка покорным шарфом висела в цепких ручонках, даже не пытаясь уже вырваться. Лишь посмотрела на Дарена умоляющим взглядом, но тот украдкой показал ей шиш и, глядя в глаза, мысленно проговорил:

"Будешь знать, как по чужим постелям шастать".

Кошка окончательно сникла и прикрыла глаза.

Едва Дарен вошел в дом, как в нос ему ударил неприятный запах пережженного сахара. Он попытался оглядеться, но сквозь едкий дым, заполнивший все помещение, разглядеть что-либо не представлялось возможным. Дыхание сперло, а глаза заслезились так, будто сто тысяч женщин готовили луковый суп.

— Что тут произошло?!

— Мы с блатиком конфетки из сахала делали! — гордо возвестила Завира и крикнула: — Калеб!

С братиком?!

"Ну, Сагин, — мысленно рычал Дарен, — ну удружил!"

Раздался топот, а через пылинку перед войником встал запыхавшийся чумазый мальчуган в рваной рубашке. Светлые, как и у сестры, кудри были взлохмачены и нечесаны, а в карих глазах плясали дьяболята. Он вопросительно посмотрел на сестру, затем перевел взгляд на Дара и внезапно серьезно подал ему руку "по-мужски":

— Калеб.

— Дарен, — войнику не оставалось ничего другого, кроме как пожать маленькую ладошку.

После этого он, разогнав рукой дым, обречено спросил:

— Что вы здесь натворили?

— Вирке леденцов захотелось, сахар жгли.

— И как успехи? — вздохнул Дар.

Мальчишка замялся, и войник лишь махнул рукой.

— Окна открой, пострел.

Калеб помчался выполнять указание.

Кошка отчаянно пыталась притвориться мертвой, но у нее ничего не получалось. Она уже была готова притвориться и полуразложившейся, но — увы! — это было не в ее власти.

— Сы-ыся, сы-ысенька!

— Вирка, пусти кошку! — пришел на помощь бедному животному ее брат.

— А вот и не пущу! — Завира схватила чернуху, и с силой прижала ее к груди: кошка издала жалобный мяв-стон, лапы безвольно повисли.

— А я говорю: пусти! — Калеб схватил страдалицу за передние лапы и потянул на себя.

— Не пущу! Моя киса!

— Не твоя! Брешешь!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Дар только успевал головой вертеть. Дети визжали, кошка орала дурным голосом, а едкий запах нещадно бил по слезящимся глазам.

— Цыц!!!

Все стихло. Завира от неожиданности выпустила животное из рук и, осознав это, заревела в три ручья. Кошка, получив долгожданную свободу, припустила из дому со скоростью пущенной стрелки, а Дарен почувствовал себя почему-то полным идиотом.

— Ы-ы-ы!.. — Вирка села на пол и стала размазывать кулачками по лицу слезы и грязь. — Ы-ы-ы!..

— Рёва! — заявил Калеб, струхнув: ему всегда доставалось от отца, когда сестра плакала. — Рёва-корова!

Завира, даже не посмотрев на него, заплакала еще громче.

Дарен присел с ней рядом.

— И чего ты плачешь?

— Кы-ы-ся!

— Завирочка, но киса живая. Вы с братом делали ей больно.

— Ы-ы-ы!

— Иди лучше, поиграй в куклы. У тебя есть куклы?

— Кы-ы-ся!

— Когда ты вырастешь, у тебя будет много-много таких кис, — пообещал Дарен, начиная выходить из себя, — белых, рыжих, черных, пятнистых… Каких только пожелаешь!

"Только замолчи!"

Девочка перестала размазывать сопли по лицу и подняла на войника заплаканные глаза:

— Плавда?

— Правда.

Где-то позади фыркнул Калеб:

— А папа говорил, что кошки — свободолюбивые животные и насильно их жить рядом не заставишь.

— А Завира будет не насильно, — он строго посмотрел на дочку друга, — правда ведь?

Девочка быстро закивала и выставила вперед указательный палец:

— У меня будет много кисок, а ты никогда не женисься!

Дар поперхнулся смешком.

— А вот и женюсь!

— А вот и нет!

— А вот и да!..

Дарен сел на пол между детьми и опустил голову.

Когда вернулся Сагин, войник, за этот день переучившийся на няньку, уже ухитрился уложить детей спать.

— Ну, как?!

— Все хорошо.

Мужчина тактично не стал говорить о жженом сахаре, кошке и птенце кукушонка в клетке, неведомо как оказавшегося на чердаке.

— Правда? — подозрительно переспросил Сагин.

— Ага. Я пообещал Калебу, что с завтрашнего дня ты будешь учить его драться на саблях, а Завире — что купишь ей кучу кошек.

— Что?..

Дар похлопал скривившегося друга по плечу и вышел во двор, вдохнув воздух полной жизнью. За день он утомился так, будто не с детьми играл, а скакал всю ночь без отдыха.

— Но я не люблю кошек!

— А я не люблю, когда мне врут.

— Я не врал!

Дарен оглянулся и поднял бровь.

— Я всего лишь недоговаривал, — пробурчал Сагин.

— Это одно и то же. — Дар широко и заразительно зевнул, а потом поднял взгляд к чернеющему небу, на котором в желто-оранжевом платье красовалась луна. — Ладно, пойду я.

— Я тебе еще припомню этих кошек, — устало пригрозил ему друг и махнул рукой: в конце концов, завтра вернется жена, привезет глиняных свистулек, и дети обо всем забудут; по крайней мере, Завира, что уже не может не радовать.

А Дарен, войдя и раздевшись, завалился спать, прочитав на последок короткую молитву Эльге: пусть завтрашний путь будет легким, а дороги шелковыми нитками ложатся на пальцы богини.

В темноте слегка засветился Анродов камень, но Дар этого уже не видел, погрузившись в царство снов.

Снилось ему, кстати говоря, одуванчиковое поле. Желтое-желтое, как осеннее солнце, и приторно-сладкое, как яблочное повидло.

С утра зарядил мелкий дождик, и Дарен в — дцатый раз пожалел, что был без плаща. Хоржа промокла еще во время первой вылазки к колодцу, и Дар малодушно капитулировал обратно под крышу, чтобы попытаться выпросить у Сагина какой-нибудь плащ. Это ему, к слову, удалось, и всего за стрибрянник. Уже влажные волосы он заплел в тугую "военную" косу, бережно смазав самый ее кончик смолой, чтоб не разлетелась, и, надев плащ, спустился вниз.

— Уже уезжаешь?

Дарен кинул взгляд в окно. Мнимое солнце, не видимое за толщей туч, уже поднялось над горизонтом, надо было выходить.

— Пора.

— Ну, бывай. — Сагин подал ему мешок с провизией. — Заезжай.

— Не буду ничего обещать, Саг.

— Имей в виду, я буду ждать, — усмехнулся тот и добавил: — тем более, мелкие мои от тебя в восторге. Ты будешь хорошим отцом.

— Покарай меня Эльга! Сагин!

— А что?

— Куда мне детей? У меня даже дома нет своего.

— Это не отговорка. — Сагин обвел взглядом свою гостильню. — И все же, подумай об этом.

Дарен фыркнул.

— Лет через десять. — И, видя, что у друга в запасе остались еще какие-то аргументы, поспешил сказать: — все, Сагин, разговор окончен. Мне пора.

— До встречи, Дар.

— До встречи.

И, накинув капюшон, он вышел под мелкий дождь.

Забрал Брония, всунул мальчишке медек, и, ведя коня под уздцы, направился к оговоренному месту встречи. Весь караван — четыре крытые телеги, несколько лошадей, родня Родзата и сам купец — уже были готовы к отправке. Сам Родзат, завидев Дарена, оторвался от беседы с одним из охранников, и подошел к войнику.

— Доброе утро, Дарен.

— И вам доброе.

— Видишь второй караван? В нем будут моя жена и дочь. По обе стороны поедет мой сын — Шерен и ты. На капризы их бабские внимания особого не обращай, но имей в виду, если хоть один волосок…

— Я понял.

— Вот и хорошо.

Броний радостно фыркал и тихо похрюкивал от предвкушения поездки, пытался облизать каждого, кто к нему подойдет, да и вообще — вел себя неприлично.

— Разбойник. Ты чего тут вытворяешь?

Конь пнул копытом маленький камешек.

— Прекрати дурачиться.

Бронька скосил на хозяина карим глазом и отвернулся.

— Наглая лошадка.

Ответом ему было ожесточенное фырканье.

Вскоре караван тронулся. Дарен неспешно двигался около крытой брезентом повозки и старался подмечать любые мелочи. Погода меняться не собиралась: противная морось чередовалась с пронизывающим ветром, от которого у Дара то и дело слетал капюшон. Он ругался сквозь зубы, но загнать ветер обратно в его логово ему было не под силу.

Первый привал решили делать в лесу, где лапы елей могли хоть немного ослабить напор ветра с дождем. Отсыревшее дерево никак не желало загораться, а после, едва занимаясь огнем, почти сразу же гасло, испуская тонкую струйку дыма, которую тут же размазывал по воздуху ветер. Когда все-таки был зажжен хилый костерок, все успели проголодаться и разозлиться, поэтому сваренная женой Родзата каша, пошла на ура, даже будучи немного недосоленной. Дарен чуть отодвинулся от костра, пропуская Шерена ближе: парень по дороге схватил простуду и теперь оглушительно чихал и шмыгал носом.

Дар посмотрел на его красный нос и белые руки, протянутые к костру, и в сильном сомнении, что сам сейчас выглядит иначе, пошел дальше в лес за зеройкой, отвар которой хорошо бодрил и мог хотя бы на некоторое время поставить Шерена на ноги. Молодая трава обнаружилась неподалеку, под еще полностью не озеленившейся березкой. Дарен нарвал тонких ломких стебельков, и направился обратно, стараясь не думать о том, что в сапогах уже оборот как хлюпало.

— На вот, завари себе.

— Это что? — подозрительно шмыгнул носом парень

— Зеройка.

— Где ты ее нашел? — изумился Шерен, но взял. — Она же лишь в начале Травня расцветает!

И, правда, где? Дарен провел рукой по мокрым волосам. Сын купца был прав: найти эту травку в середине Здравня — все равно, что зимой в сугробе подснежник откопать. Но травка была — молодая, правда, но была.

— Эй, как там тебя? Дарен! — войник оглянулся: к нему навстречу бежал Захар. — Там, кажись, медведь-шатун, подсоби, а? Выручку за шкуру поровну поделим.

Дар поморщился.

— Ты уверен, что стоит?

— Так он на наш лагерь идет, — расхохотался парень. — Либо мы его, либо он здесь всех нас.

— Ладно, идем…

Картина была жалкой. Дарен проверил самострел на руке, но, посмотрев на мишку, опустил руку. На ветке, прижавшись к стволу, сидел маленький тощий медвежонок. Черные глаза бешено сверкали в отсветах факелов, все четыре лапы скользили по скользкому от мороси дереву, а из глотки его рвались не то всхлипы, не то рыки.

— Ты чего? — удивился кто-то в тени.

— Это не медведь.

— А кто же это? — удивился Захар. — Саблезубая белочка?

— Я в детей не стреляю. Нужна шкура — добывайте сами.

И, развернувшись, пошел обратно к костру. Захар пожал плечами, кинул взгляд в спину Дарена и под гогот товарищей показал ему в спину оттопыренный большой палец. Если бы войник это видел, то скорее всего, молодой петух поплатился бы большим количеством синяков за оскорбление. Но у Дара на спине пока не росли глаза.

— Знаешь, Захар, я тут подумал… На кой нам такая маленькая шкура?

— Коврик себе сделаешь, — съязвил тот.

— Да ну, мороки больше.

— Тем более, говорят, в лесу в этом леший проказничает, а то как пойдет мстить.

— Бабушкины сказки до сих пор слушаешь на ночь?

— Тьфу на тебя. Мне медведь не нужен. Хочешь — стреляй. А я пойду.

— Да и мне тоже. Не бабе же из нее шубу делать!

Захар фыркнул, но, оставшись в одиночестве, вдруг тут же как-то странно почувствовал себя неуютно. И ему совсем не хотелось поворачиваться к загнанному детенышу спиной.

"А, пусть его! — ожесточенно подумал он. — Другого найду…"

Первыми дежурили Захар с еще одним молодчиком, имени которого Дарен так и не удосужился узнать. Впрочем, успеется еще. Парни сидели около костра и тихо стучали деревянными палочками: игра в "шутового" считалась неприемлемой в любом приличном обществе, но в походах позвенеть гладкими палочками — святое дело! Карты и то пользовались меньшей популярностью.

Войник думал, что заснет сразу же, как только голова коснется заплечного мешка, но он ошибся: сон никак не хотел идти, даже наоборот: все чувства обострились, заставляя прислушиваться и приглядываться к тому, на что раньше ты бы и вовсе внимания не обратил.

— Тридцать шесть!

— А у меня почти сорок!

— Пятый ход подряд?

— Шестой!

— Брешешь. Открываемся?

— Через ход.

— Я ж говорю — брешешь!

И продолжился ожесточенный стук дерева.

Дар открыл глаза и посмотрел наверх: туда, где небо скрывалось за серым ворохом рваных облаков. Что, интересно, там делают боги? Прядет ли верная Эльга и по ночам дороги для Путников? Ложатся ли серебристыми мерцающими нитями они на ладони Странников под знаком луны? Или же спит богиня на своем ложе в обнимку с неверным Горлином? Коли так, то прясться самим клубкам, и лежать пряже прямо на небесах туманной дымкой, чтобы Призрачная Кошка могла вдоволь наиграться с нею. И тогда с утра у Эльги снова будет работа: распутать судьбы — дело непростое, указать дорогу Путникам — еще сложнее, а уж прорезать руки Странников алыми росчерками Нитей…

Он и сам не заметил, как заснул.

Правда, перед рассветом его все-таки разбудили на дежурство. Войник встал, протер глаза, и, потянувшись, подошел к тлеющему костру. Что ж, один день прожит. До Шатры еще пара седьмиц будет, а там, глядишь, уже и весна начнется: можно будет остаться на время у моря, пока не закончатся шумные ярмарки и город вновь не заживет в прежнем темпе. А потом… да что-нибудь он придумает, в конце-то концов.

Хряск! — с треском сломалась ветка.

Дар напряг слух, медленно повернулся и не поверил своим глазам: среди деревьев стоял вчерашний медвежонок. Только в темноте он не заметил, что глаза у него на этот раз были золотые…

Смешно. Когда-то один человек, близкий человек, сказал ему, что нужно учиться видеть знаки. Возможно, однажды они сложатся во что-то большее: кто знает, каким глазом взглянет на тебя Нородж? Золотые глаза… От чего хотели предостеречь его?

Дарен в сомнении посмотрел на дорогу, убегающую невесомой лентой в жидкий кисель тумана. Там ли его подстережет опасность? Ели пчелиным роем окружали поляну, склоняясь над непокорными мужскими головами и укрывая путников от чужих любопытных взглядов. Темные их стволы, частично поеденные жуками-короедами, гордо уходили куда-то ввысь, теряясь в сизой дымке. Наступила та живая предрассветная тишина, после которой кончалась время ночи.

Занимался рассвет. Первые птицы уверенно начинали щебетать на ветках, засопели в нетерпении привязанные к деревьям кони.

Миновала первая ночь.

Караван неспешно двигался по направлению к Шатре. Бледнолицый наемник-замыкающий, на спор решивший уложить дочку Родзата, и теперь активно добивался ее внимания всеми возможными способами. Та знай себе похихикивала, стреляла глазками, но дальше этого дело не двигалось. Дарен даже порадовался: хоть какое развлечение в пути среди согнувшихся деревьев, местами еще голых и неоперившихся листвой. Молодой петух бесился, то и дело матюгался сквозь зубы, но спор на злот — это тебе не сопли ковырять, как никак, а все-таки хорошие деньги. Дочка родзатова была, кстати говоря, некрасива. Слишком вытянутое лицо, тонкие бескровные губы, вечно бегающие глаза… Мышь.

"Да, точно, — решил для себя Дарен. — Мышь, она мышь и есть — серая, юркая и вечно мельтешащая перед глазами".

Не зря Эльга пустила по небосводу Призрачную Кошку: на земле мышки не страшны — сольются с землей, пропадут в норах, да вроде как и нет их. Только сыр, паршивки, из погребов тянут — ни дать, ни взять грязные воришки. А ну как своровала бы одна такая Луну, а? Вот Эльге и пришлось идти на хитрость — посылать одну из своей стаи сторожить Мир от серых воровок.

Наверное, Дарену и хотелось бы, чтобы их поход завершился успешно и прошел без всяких загвоздок. Да, пожалуй, всем им хотелось бы этого. Но — увы! Дорога без разбойников — не дорога, а путешествие без неприятностей — легкая прогулка. И, скорее всего, именно поэтому никто и не удивился такой банальщине: небритым наружностям с характерными щербатыми улыбками, преградившим путь вместе с подрубленной сосной, перегородившей дорогу.

Движение остановилось.

Родзат склонил голову набок: мол, а дальше что?

Дарен меланхолично огляделся по сторонам, молча считая притаившихся разбойников в озеленившихся кустарниках: два, четыре… все, кажется, все. Итак, итого у нас четыре самострельщика, три ржавых железяки и еще две дубинки. Что ж… Войник аккуратно высвободил левую руку с самострелом.

— Сабельки складывайте, да поживее! — наконец, дожевав травяную гадость, выплюнул главарь.

Родзат озадаченно покосился на свой меч.

— На землю прямо?

— На землю, на землю.

— Так заржавеет же, — "озадаченно" отозвался купец.

— Небось на успеет, не боись, дядя.

Дарен поднял брови:

— А нежирно?

— Смелый самый? — ухмыльнулся тот и сделал почти незаметный знак рукой: стреляй!

Камень на Даровой груди раскалился и обжег кожу. Войник стиснул зубы и молниеносно пригнулся, повинуясь незримой охранной силе. И стрелка пролетела в каком-то наперстке от головы, задев волосы.

Это послужило сигналом к действию для остальных.

Вжик! Вжик! — рассекали воздух стальные орудия. Дар выпрямился в седле и быстро огляделся, выискивая глазами жену и дочь купца. Нашел. Захара теснили трое, он медленно отступал в лес, прихрамывая на одну ногу. Дарен спешился, шепнув коню несколько слов, и бесшумно двинулся за ними. Приветственно зазвенел меч, отзываясь на предложение хозяина поиграть. Раз! — и их уже двое.

— Привет, — оскалился войник двум другим.

Мужики, слаженно переглянувшись, разделились. Тот, который шел на Дарена, выхватил узкий меч и медленно двинулся в его сторону. Но мерцернарий стоял, не двигаясь и не позволяя ядовитой усмешки сползти с его губ.

Удар! — противник не выдержал, сделал выпад.

Удар! — откликнулся Даров меч, блокируя его.

Удар? — вопросительно проскрежетал железный противник.

Удар-Удар! — заверил его Дарен, одним движением переворачивая меч и ударяя рукоятью в висок бандита.

— Ты почему его не убил?! — возмутился запыхавшийся Захар.

Войник бросил взгляд под ноги и пожал плечами.

— Он же потом мстить пойдет!

— Добей сам. Хочешь?

Захар поглядел на него и скривился:

— Нет.

— Ну вот и славно. Идем.

"Тьфу ты, пропасть! — ругнулся мальчишка. — И какого лешего я его слушаю?"

А Дарен шел впереди, обдумываю предстоящую надбавку к гонорару. Правда, он не особо надеялся, что та будет особо большой, скорее, совсем даже наоборот, но лишней уж точно не будет — это войник мог сказать, положа руку на сердце.

Впрочем, потери в их рядах все равно были. Шерен, видимо, из-за болезни, пропустил удар в бок, и сейчас над ним кудахтали мать и сестра, пытаясь что-то сделать с кровотечением. Родзат мрачно стоял подле них и давал отрывистые указания, прерывая на корню начинавшуюся то у одной, то у другой истерику. Дар подошел ближе: рана была не слишком серьезная, но, учитывая болезнь мальчишки… Всякое может случиться.

— До Шатры еще дня два пути, — заметил войник, подходя ближе к купцу. — Может, стоит кого отправить чуть раньше, чтобы довезти Вашего сына к лекарю?

Родзат пожевал губы, уставившись невидящим взглядом светло-серых глаз на Дарена. Судя по всему, его эта мысль его уже посещала.

— Дорога небезопасна.

— Даже в сортире может подстерегать опасность, — Дарен пожал плечами и, сорвав с елки ярко-зеленую почку с молодой хвоей, отправил ее в рот. — Волков бояться…

Мужчина проводил его жест задумчивым взглядом, после чего, положив руку на плечо Дару, вполголоса сказал:

— Доплачу еще пять злотов.

— К тридцати? — мигом заинтересовался войник, проглотив еловую почку и прибавив к назначенной сумме семь злотов.

— Это почему? — возмутился купец, убрав руку с плеча.

— По разбойникам.

— Э, нет, брат, так не пойдет. Либо двадцать семь, либо поворачивай копыта обратно.

Дарен прикинул, почесав огрубевшими кончиками пальцев висок, и решил, что двадцать семь злотов — очень даже неплохая сумма, даже очень хорошая: в самой лучшей гостильне можно кататься как сыр в масле около трех вятков. Но решил еще немного поторгаваться, для очистки совести.

— Тридцать.

Родзат смерил его недовольным взглядом, но тут очень кстати раздался приглушенный стон со стороны Шерена, и купец сдался, рявкнув:

— Ладно! Тридцать и ни медькой больше!

— Договорились! — Дарен показал в улыбке белые зубы.

Родзат сплюнул и отошел к Захару, видимо, оповещая его о своей затее, потому как парень ну очень уж недовольно зыркал в сторону войника, что-то вполголоса отвечая отцу.

— Тридцать злотов-тридцать злотов, — мурлыкал себе под нос донельзя довольный Дарен, — меч, легкая кольчуга и плащ. Да, точно, плащ. Мехом подбитый.

Над его головой низко-низко пронеслась птица, крылом задев волосы Дарена. Вспыхнули желтые глаза, раздалась тревожная трель — и снова лес затих, попрятав своих пестрых обитателей в кустах, кронах деревьев и подземных норах.

Мерцернарий пошел готовить своего коника к длинной дороге. Вычистил, напевая под нос какой-то похабный гон на Литогана Жестокого, проверил подпруги, затянул потуже ремни, чтобы исключить возможность сползания седла, и, не удержавшись, все-таки дернул Брония за черный, болтающийся из стороны в сторону, хвост. Броня сделал грозный предупредительный шаг правой задней ногой: "Отойди, двуногий, ударю, как пить дать, ударю!". Но посмеивающийся Дарен уже отошел на безопасное расстояние.

— Двоих-то увезет? — осведомился из-за его спины Родзат.

Путник лениво покосился на Броню и кивнул:

— Этот — увезет.

— Двоих взрослых мужиков? — усомнился купец.

— Угу. Скажи своим, чтобы несли твоего сына.

Родзат пригрозил пальцем:

— Не довезешь — убью. Гадом буду.

Но Дарен точно знал, что успеет. А как же иначе, если на твоих ладонях постепенно стираются все судьбоносные линии, а грудь покалывает величайшее творение чаровников?

Он сам помог забраться парню в седло и серьезно спросил:

— Тебя привязать?

Шерен отрицательно помотал головой.

— Как хочешь. Держись крепче. — Он взлетел на коня следом и натянул поводья, — давай, Броня, не ленись.

И конь понесся вперед по дороге, еще различимой в лучах заходящего солнца лучах.

Ветер пел над их головами, бросая ледяные брызги в лицо обоим путникам, солнце заботливо освещало путь янтарной дорожкой, загородили их от чужих глаз темные щиты-деревья, окружив ветвистыми тенями лихие пути. То ли Эльга смилостивилась, то ли сам Оар глянул с небес — не поймешь.

"А здесь и понимать ничего не надо, — раздался в голове Дарена смеющийся голос. — Боги помнят о детях своих, малыш".

И вершник ничуть не обиделся. Напротив, улыбнулся и ответил:

"Будь со мной, Эльга".

"Я с тобой" — отозвалась шуршанием веток богиня.

А, быть может, ему только и показалось, что с ним говорит Она. В конце концов, есть ли богам дело до смертных?..

Солнце, налившись теплым яблочным светом, плавно опускалось вниз, следуя по небесному океану одинокой горящей лодкой. Высокие перистые облака окрасились розовым, и быстрый ветер разогнал их по небосводу, будто нашкодивших котят. Стрекотали в траве цикады, воздух пропитался жаждой ночи.

Надо было устраиваться на ночлег. Дарен тронул Шерена за плечо:

— Ты как? Держишься?

— А куда я денусь? — слабо огрызнулся раненый, морщась.

— Ладно, герой, — Дар углядел полянку недалеко от дороги и остановил Броню, — давай слезать.

Сам сиганул на землю первым, и лишь потом подставил плечо сыну Родзата. Тот сцепил зубы, но потом все-таки украдкой схватился за бок.

— Болит?

— Потерплю.

Дар нахмурился.

— Мы не на войне. Нет ничего героического в том, чтобы умереть от руки ублюдка.

Шерен с помощью войника сел и тускло улыбнулся:

— Жжет.

— Давай посмотрю.

То ли промыли рану плохо, то ли она оказалась серьезнее, чем предполагал сам Дарен, но вокруг места удара все опухло и приобрело жутковатый сизый оттенок. Воспаление? В сумерках уже и не разглядеть толком.

Шерен упрямо не глядел вниз. Может быть, даже правильно делал.

— Что там?

— Фыф вуфыф, — отозвался Дар, зубами надрывая полоску ткани, сплюнул и уже отчетливо повторил: — жить будешь. Завтра к вечеру в городе будем.

Костер решили не разводить, поужинали сухарями и завалились спать. Точнее, завалился один лишь Шерен, а Дар, сложив ноги по-восточному, потягивал горькую здраву и задумчиво смотрел на желтый круг луны. Мысли в его голове текли неспешной рекой, не затуманенные сонным помрачением и не передавленные излишними эмоциями.

Шатра… Солнечный полуостров на границе Заросии и Загреда. Лакомый кусочек для любого из правителей. Там уже и коренных жителей почти не осталось, в основном потому, что вся история несчастного государства состояла из бесконечных смен "покровителей". То один перетянет на свою сторону, то другой.

Дарен сделал еще один глоток.

А еще Шатра — единственное место, где его, быть может, ждут. Дар одновременно и желал этого, и боялся. Но боялся не больше, чем того, что друг… брат, не по крови, но по духу, умер после того злополучного ранения. Город Эль-Шарр, ждешь ли ты своего названного сына? Или же забылись все слова и поступки, смытые властью и грязью политики?

Еще один глоток.

"Напиваешься в одиночестве, Подаренный?" — насмешливый голос богини влился в его мысли тонкой прозрачной струйкой.

"Жду рассвета, Верная"

Эльга уже выпустила по небосводу свою Кошку, чтобы та выпустила когти и обходила по кругу Луну, мягко ступая по черному покрывалу небес.

"Завтра тебе предстоит нелегкий день. Войди до заката в город"

"Предостережение?"

"Совет"

"Благодарю, Хранительница Дорог"

"Тебе не за что благодарить меня, Странник-без-Пути"

И растаяла серебряным звоном колокольчика в предрассветной мгле. Дар тряхнул головой, отбрасывая тень уходящей ночи и встал, расправив плечи. В конце концов, в городе отоспится. Не впервой.

— Шерен, вставай. — Он тронул парня за плечо, но тот лишь отозвался глухим стоном. — Пора.

Сын купца приоткрыл больные глаза и тихо попросил воды. Войник нахмурился и, отстегнув фляжку от пояса и протянув ее раненому, потрогал его лоб. У парня был жар. Но ехать надо в любом случае.

— Ты всю ночь не спал?

— Не спал.

— А мне сон снился… — он запнулся и с сомнением глянул на спутника. — Тебе интересно?

— Интересно, интересно… — вздохнул Дар, разламывая хлебец на две половинки, — только сначала поешь.

— Не хочу. Все внутри… горит.

Дарен еще больше помрачнел и, быстро сжевав свой кусок, взвалил парня на плечо:

— Держись.

Наверное, весь лес сбежался послушать, как умеют ругаться заросские войники, ибо Дар такие слова припомнил, взваливая на коня раненого, что и сам бы в иной ситуации покраснел. Но, в конце концов, ему это удалось, и мужчина с такой искренностью возблагодарил всех богов скопом, что те, наверняка, прослезились от умиления в своих небесных чертогах.

— Я привяжу тебя к себе, — тихо сказал Дарен, доставая из-за заплечной сумки веревку.

Шерен не возражал. Да и вряд ли услышал спутника, отдавшись власти звона в ушах.

— Но-о! — войник резко натянул поводья, и Броний, всхрапнув, помчался вперед, не смея возражать против вынужденной грубости к себе самому.

Прохладный ветер дул в лицо вершникам, заставляя слезиться глаза, но сегодня обязательно надо было покрыть оставшиеся версты до города. Не стала бы его богиня предостерегать по пустякам. Ой, не стала бы!

Когда день начал свое неизбежное увядание, с холма, через который пролегала дорога, наконец показались серебристые крыши домиков и золотой купол Оарового храма. Город Ро-Ахт, самый красивый и процветающий по словам побывавших там. Сама же Шатра раскинулась домотканым полотном далеко на юг, пестрея широкой дорожкой.

Воды во фляге у Дара к этому моменту уже не осталось — Шерен так жадно и так часто пил, что у войника язык не повернулся напомнить парню, что он не один.

— Почти доехали.

— Это хорошо… — еле слышно пробормотал Шерен, снова уронив голову на грудь. — Я слышу море…

Дарен тоже слышал море. И видел. И даже чувствовал. Оно пестрело белыми барашками, неизменно бегущими к берегу, и издалека казалось отражением неба. Морской бриз принес с собой и характерные запахи: свежей рыбы и выброшенных на берег водорослей. Войник вдохнул морской воздух полной грудью и послал коня прямо к восточным воротам города.

Пошлину Дар заплатил без всяких пререканий, ибо была она ровно в тех рамках, который установил закон в лице Блуда и его козлиных советников. А бороться с законом — это почти то же самое, что биться головой об стену. Бейся — не бейся, хоть их кожи вон вылези, а ничего не изменишь: только голову пробьешь.

Дом лекаря, к слову, он нашел быстро, но не без помощи местных жителей. Вежливо постучался в дверь, отмечая про себя, что время приема уже закончилось, и вошел.

— Кого там принесла нелегкая?.. — раздался старческий голос в ответ на мелодичное звучание колокольчика, подвешенного с обратной стороны двери.

В приемной остро пахло пряными травами и свежей смолой, сами травы были развешены аккуратными вязаными валиками под низким деревянным потолком, и тут же на скамейках лежали куклы-кубышки, отгоняющие детские хвори.

— Добрый вечер. Что нужно, молодой человек?

Дарен оторвался от созерцания убранства комнаты и виновато улыбнулся:

— Здравствуйте. У меня товарищ ранен.

Местным лекарем был небольшой поджарый старичок с густыми седыми бровями и аккуратной бородой, такой же белой, как и его волосы, обхваченные тесьмой. Дару он едва ли достигал плеча.

— Веди, коль привез, — вздохнул он, не уловив фальши в словах нежданного визитера и горестно продолжил: — а я так на выходной рассчитывал!

Дарен шмыгнул за дверь и через волну вновь вошел в дом, но уже с Шереном, повисшим безвольной куклой на его плече.

— Куда нести?

— Да вот сюда, на лавку клади, — засуетился старичок, уже успев подстелить простынь. — Когда ранили?

— Два дня назад.

Лекарь осторожно раздел сына купца и размотал намокшую повязку.

— Рану-то хоть промывали? — недовольство, сочившееся с голосом старика, при желании можно было хлебать поворешкой.

— Да.

— Промывали они… — ворчал лекарь, прохаживаясь туда-сюда и выгребая из ящичков мази и пахнущие порошки. — Руки бы повыдергивать тем, кто так промывает. Жар давно поднялся?

— Я думаю, где-то в середине ночи, — Дар заправил за ухо выбившуюся из косы прядь волос и снова скрестил руки на груди. — Надеюсь, с ним все будет хорошо?

Лекарь недовольно пробурчал под нос что-то о глупцах, не ценящих жизнь, а затем все-таки соизволил ответить:

— Вовремя ты его привез. На день позже — и пришлось бы злоты на похоронную службу собирать.

"Даже так!" — подумал Дар, мысленно благодаря Эльгу, но вслух ничего не сказал.

Старик, не дождавшись реакции путника, вздохнул и, продолжив работу, бросил:

— На заднем дворе у меня банька стоит. Сам растопишь?

Дарен оживился:

— А можно?

— Нужно, — вздохнул лекарь и добавил, уже мягче: — попарься, помойся. Потом возвращайся сюда.

— Спасибо, — мужчина усмехнулся и направился по указанному пути.

И, весы Нородж, как это было хорошо! Горячий пар, теплая вода, душистое мыло и свежая мочалка, еще хранившая память о том, как была травой. Ну, удружил лекарь, просто слов нет!

Дарен яростно растирал вмиг покрасневшую кожу, а потом так же безжалостно вымывал грязь и, даже, возможно и вшей, из засалившихся волос. И только когда почувствовал, что стер весь пот и копоть дороги с тела, остановился. Одежда тоже поддалась не менее яростным пыткам, пока не приобрела свой естественный цвет. Войник отжал ее как следует и натянул на разгоряченное тело, чтоб быстрее высохла. Перед лекарем он появился посвежевший, взбодрившийся и заметно подобревший.

— Ой, дедушка! Банька у вас — загляденье!

Старик, что-то деловито помешивающий в ступке, сердито цыкнул:

— Тихо ты! Разбудишь еще…

Дар бросил взгляд на дубовую лавку, на которой, поджав ноги, спал Шерен и уже тише спросил:

— Можно я рядом прикорну?

— Нужно. Понадобиться чего — вода в графине, порошок сонный на прилавке оставлю.

— Спасибо.

— Потом благодарить будешь, — проворчал лекарь и ушел в смежную комнату, пожелав спокойной ночи.

Шум морского прибоя степенно вплетался в мысли и чувства, убаюкивая. И Дарен, погасив свечу и прислонившись спиной к янтарной стене, заснул с чистой совестью крепким и здоровым сном. И снилось ему… Да ничего ему и не снилось. И, в сущности, было уже неважно, кто он: Путник-Искатель или Странник-без-Пути…