"Петроградская повесть" - читать интересную книгу автора (Жданов Николай Гаврилович)

8. Декреты

На другой день я встал поздно. Ни бабушки, ни хозяйки не было дома. У швейной машинки сидела на хозяйском месте Настенька и, высунув язык, вертела колесо. На столе стояла знакомая мне кастрюля.

— Эх, ты, — сказала Настенька, — всё спишь да спишь. А к нам солдат приходил, пшённой каши принёс.

Я ничего ей не ответил и пошёл умываться.

Бабушка и хозяйка вернулись не скоро. Они ходили в адресный стол, чтобы узнать, куда переехала тётя Юля, но там ещё не было никаких сведений. Стали ждать дядю Митрия, но в тот день он так и не появился.

Он приехал только на другое утро на грузовике со своими товарищами, красногвардейцами.

— Я по пути, на одну минуту, — сказал он.

Он привёз нам свой паёк: буханку хлеба, связку сушёной воблы и полкуска серого мыла. Грузовик с красногвардейцами ждал его под окном и глухо дрожал.

— Что же теперь делать? — спросила бабушка.

— Сейчас мне некогда, — сказал Митрий, — наш батальон охраняет штаб революции — Смольный. Подождите ещё немного, бабушка Василиса. Унывать не надо! Скоро будет мировая революция, тогда всё устроится само собой.

— Хорошо бы, коли так, — сказала бабушка.

Митрий взял одну воблину, стукнул ею несколько раз по прикладу своей винтовки, оторвал голову и быстро очистил кожу.

— Теперь годится для еды, — сказал он. — Постигай эту науку, — и протянул воблину мне.

— Минута уже прошла, — сказала Настенька.

— Вот в том-то и дело, что прошла. — Митрий поднялся и хотел поймать Настеньку, но она вырвалась и спряталась за плиту. Она думала, наверное, что Митрий будет с ней играть, но ведь ему было некогда. К тому же в дверях появился запыхавшийся Серафимов.

— Декреты привёз? — спросил он у Митрия.

— А как же!

Они вместе пошли во двор. Митрий вскочил на колесо, достал из кузова две тяжёлые бумажные пачки и протянул Серафимову.

— Расклеить надо, — сказал он. — Клейстер у тебя найдётся?

— Сварю и клейстер, — с готовностью отозвался кашевар.

Грузовик с красногвардейцами взревел и тронулся. Митрий помахал нам на прощание рукой.

…Клейстер варили в ведёрке, которое принёс Серафимов. Кашевар сидел на табуретке у плиты и, достав из пачки большой лист, читал по складам:

— «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно и без всякого выкупа».

Вверху поперёк листа было напечатано большими буквами: «Декрет о земле».

— А ну как царь назад вернётся, будет тогда вам за такие бумаги! — сказала бабушка.

Серафимов только усмехнулся в усы.

Помешав в ведёрке деревянной лопаткой, он снял его с огня и сказал:

— Собирайся. Поможешь мне расклеивать.

Мы вышли на улицу и принялись за работу.

Я намазывал стену клейстером, а кашевар пришлёпывал декрет широкой ладонью и, любовно расправляя его, приговаривал:

— По-нашему вышло, по-мужицкому!

Почти везде на заборах и стенах домов наклеено было много других воззваний и объявлений. Нам не сразу удавалось найти свободное место. Серафимов относился ко всем другим плакатам и воззваниям крайне подозрительно.

— Ну-кася, почитай мне вот этот! — говорил он. — У тебя побойчее выходит.

— «Безумная политика большевиков накануне краха, — читал я белый лист с жирными чёрными буквами. — Среди гарнизона раскол, подавленность. Министерства не работают, хлеб на исходе… Партия большевиков изолирована…»

— Чего-чего? Кто это клевещет? — сердито спрашивал Серафимов.

Внизу значилось: «От военной секции партии социалистов-революционеров».

Я читал и это.

— Мажь по ему! — сердито командовал кашевар. — Яссёры[9] пакостят! — И он пришлёпывал свой декрет поверх эсеровского воззвания.

Мы шли дальше, но кашевар всё ещё продолжал сердиться.

— Я, парень, и сам тоже ходил в этих, в яссерах, — признавался он с досадой. — Они, дескать, за землю. Вот, думаю, мне подходит: я тоже за землю. Да-а. И вот хожу я в яссерах неделю, хожу другую. Гляжу, а эти мой яссеры Керенскому пятки лижут. Взял да и бросил ихний билет в нужник…

— А это что? — останавливается он у другого воззвания, наклеенного на заборе.

— «Нет той силы, которая способна победить восставший народ…» — читаю я громко.

— Правильно! Этот пусть висит, — перебивает меня кашевар.

Декреты «О земле» и «О мире» мы наклеиваем рядом и направляемся дальше. У нас оставалась нерасклеенной совсем небольшая пачка декретов, когда мы неожиданно увидели Митрия. Он брёл навстречу нам, опустив руки, винтовка болталась у него за спиной, как палка.

— Кременцов! — неуверенно позвал кашевар.

Уже становилось темно, и Серафимов, наверное, думал, что обознался. Но он не обознался. Это действительно был Митрий Кременцов.

— Табак есть? — глухо спросил он.

Серафимов достал кисет. Закурив, Митрий прислонился к забору и с ожесточением сплюнул.

— Понимаешь, какое дело. У Филаретова ни одной лошади не осталось.

— На что тебе лошади? — спросил кашевар.

— Орудия надо на фронт вывозить. Керенский опять сюда прётся с казаками, слышал небось? — Он помолчал с минуту, затем продолжал без прежнего ожесточения, тихо и как бы виновато: — Мне на этих, филаретовских лошадей мандат[10] выдан… Я, понимаешь, сам вызвался ломовиков реквизировать.[11] Сорок пушек на Путиловском заводе стоят, а на фронт их вывезти не на чем. Вот я и предложил у Филаретова лошадей забрать. Понял? А теперь что же получается?..

— Да куда же он их дел?

— Вот в том-то и дело. Как сквозь землю провалились, ни одной нет.

В тишине улицы возник отдалённый топот тяжёлых копыт по булыжнику. Митрий насторожился, внимательно прислушиваясь.

Прошла минута-другая, и из-за угла показалась подвода.

Это был невысокий голубой фургон с большой надписью полукругом: «Устрицы».

Не говоря больше ни слова, Митрий вышел на мостовую и схватил лошадь под уздцы. Возчик соскочил на землю, моргая миленькими, круглыми, как у птицы, глазами.

— Не узнаёшь? — спросил Митрий. — Вместе работали.

— Как не узнать? — отозвался возчик. — А ты что же с винтовкой? Патруль, что ли, какой?

— Патруль не патруль, а ты скажи, куда хозяин сбежал? Где лошади все?

— Спохватился! Филаретов всех лошадей под расписки отдал.

— Под какие расписки?

— Да уж он нашёл под какие. Нашим же возчикам. Вроде бы это и не его лошадь, а хотя бы, к примеру, моя. Ну, а как минет вся эта кутерьма, то обратно лошадь ему, хозяину, согласно расписке.

— Чтобы не реквизировали? Понятно! — Митрий зло выругался. — И тебе лошадь под расписку дали?

— Нет, мою комитет взял. «Спасения» вроде называется.

— Устриц возить?

— А мне чего положат, то и везу… Постой, постой! — закричал он, заметив, что Серафимов распахнул дверцу фургона и вытащил оттуда новую солдатскую шинель. — Не ваше добро, ну и оставь.

— Гляди, какие тут устрицы! Форма семёновского полка! — сказал Серафимов, не обращая внимания на возчика.

Митрий тоже заглянул в фургон.

— Э, да тут ящики с патронами! Куда везёшь?

— Недалеко… — нехотя ответил возчик.

Митрий нахмурился.

— Нечистое дело, — заметил он. — А ну, поедем вместе! Посмотрим, что там за комитет Спасения, кого он спасает и от кого!

Он сделал знак Серафимову, и они сели на передок фургона по обе стороны от возчика.

— А ты возвращайся, — сказал мне Серафимов. — Дорогу найдёшь?

— Не знаю, — ответил я неуверенно. Мы ведь долго ходили по разным улицам, и я плохо представлял себе, как вернуться домой.

— Ну ладно, пристраивайся с нами.

Серафимов потеснился немного, и я тоже примостился сбоку, рядом с ним.

— Только вы уж сами как хотите, а я чтоб нейтральный был, — сказал возчик, понукая лошадь.