"Сердце в пустыне" - читать интересную книгу автора (Бекитт Лора)

Глава VIII

803 год, Багдад


Хасан и Ахмед сидели друг против друга в доме судьи и молчали. Молчание было тяжелым. Хасан только что подробно рассказал другу о том, что случилось на Хорасанском тракте. Он приехал в Багдад два дня назад и немедля вернул Джамилю обезумевшему от тревоги и горя отцу. А сегодня явился для серьезного разговора.

– Я думал, что ты больше не придешь, – промолвил Ахмед, поднимая на друга печальный взгляд.

– Почему нет? Разве ты меня чем-то обидел?

Ахмед вздохнул.

– Это я не уследил за ней. Не сберег. В результате ты потерял сына.

Хасан накрыл ладонью пальцы друга.

– Я не хочу говорить об Амире. Слава Аллаху, халиф сохранил ему жизнь, но для меня он умер. Отныне у меня остался только один сын. Когда государь вернется в Багдад, я представлю Алима ко двору. – Он сделал паузу и продолжил: – Я хочу поговорить о твоей дочери.

Ахмед произнес с краской в лице:

– Что говорить? Джамиля опозорена.

– Амир ее не тронул.

– Все равно. Она сбежала из дому с мужчиной! Ее никто не возьмет.

– Я возьму.

– Ты? – Ахмед сокрушенно покачал головой. – Она по-прежнему тебе нужна?

– Да. Я ее люблю и хочу сделать своей женой.

Ахмед сплел пальцы в замок. Он не желал неволить дочь и не хотел обижать друга юности.

– Но она… она только и говорит о любви… к твоему сыну.

– Это пройдет, – спокойно произнес Хасан. – Надеюсь, она понимает, что никогда его не увидит?

– Понимает. Но не может поверить.

Хасан поморщился. Он хотел избавиться от мыслей о девушке, но не мог. Всю дорогу начальник барида исподволь любовался прекрасными заплаканными глазами и грустным лицом Джамили. Наблюдал за тем, как степной ветер перебирает складки ее одежды, шевелит завитки волос. Восхищался ее движениями, полными неотразимой, естественной грации и красоты.

В дороге Хасан понял, что по натуре девушка кротка и послушна. Будет страдать, но покорится. А там и забудет. Привыкнет. Полюбит.

Он поднялся с дивана и с достоинством произнес:

– Я сказал свое слово. Джамиля – твоя дочь, тебе и решать, Ахмед.

Тот нерешительно осведомился:

– Твоя жена… что она сказала, когда ты вернулся?

Хасан вздрогнул. Что сказала Зухра? Она не говорила – кричала, вопила и выла. Рвала на себе одежду и волосы, срывала украшения. Обвинила его в том, что ради девчонки он погубил родного сына. Потом женщина уединилась в своих покоях и не выходила оттуда. Хасан понимал ее чувства, но, к своему удивлению, не испытывал жалости к жене. Именно она воспитала Амира порывистым, беспечным, себялюбивым, внушила ему то, что не должна была внушать: непокорность отцу, ненависть к брату.

– С Зухрой я справлюсь. Она не посмеет обижать Джамилю, – уверенно заявил он.

Ахмед тоже встал.

– Тогда по рукам! Надеюсь, с тобой моя дочь обретет смысл жизни и душевный покой.

Ожидая свадьбы, Хасан предпочитал проводить время в беседах с младшим сыном. Посвящал его в подробности дел главного почтового ведомства Багдада, учил тонкостям дворцового этикета. Хасану нравилось говорить с Алимом, нравилась внимательность, вдумчивость и скромность юноши. Амир никогда не мог выслушать что-либо до конца, усидеть на месте, у него часто менялось настроение, тогда как этот мальчик отличался спокойствием и серьезностью.

Алим вырос без матери, его детство прошло в тени старшего брата, который открыто пренебрегал их родством, но это не пробудило в нем ни злобы, ни зависти. Зухра никогда не упускала случая оскорбить и унизить сына покойной соперницы, потому ему, пожалуй, не хватало решимости и уверенности в себе. Отец старался внушить Алиму, что отныне он – его единственный сын и наследник, надежда и опора в грядущей старости. Так будет, даже если Джамиля (Хасан на это надеялся) осчастливит его детьми.

Прошло больше месяца. Алим был представлен ко двору великого халифа Харун аль-Рашида и получил место в главном почтовом ведомстве Багдада, где начал служить под началом отца.

Все шло своим чередом. Приближался день свадьбы Хасана ибн Акбар аль-Бархи с Джамилей, дочерью Ахмеда ибн Кабир аль-Халиди.


803 год, пустыня Нефуд


Пустыня оставалась пустыней: солнце нещадно жгло – к полудню песок раскалялся, будто угли в печи. Если налетал ветер, казалось, лицо овевает дыхание пожара, а глаза засыпает огненная пыль. Но теперь эта жестокая, непредсказуемая земля сделалась для Зюлейки вторым домом, куда более гостеприимным, чем тот, в котором она провела свое детство.

Сегодня она выходила замуж – без долгой подготовки, красивых нарядов и дорогих украшений. Это не смущало девушку, ибо у нее никогда не было ни драгоценностей, ни хорошей одежды. Она радовалась тому, что отныне у нее появится свой шатер, в котором она будет хозяйкой.

Свадьба была веселой и продолжалась до самой полуночи. Звучала музыка, певец-шаир воспевал красоту невесты и мужество жениха.

Ясин не слушал ни музыку, ни певца, потому что не мог услышать. Он смотрел на невесту и нерешительно улыбался смущенной, радостной улыбкой. Зюлейке нравился его взгляд, он был задумчивым и добрым.

Когда женщины отвели ее в шатер и оставили дожидаться мужа, девушке стало страшно. Она вспомнила Амира, который ее бросил, Шакура, который хотел взять ее силой, жестоко избил и оставил умирать в пустыне. Этот человек – незнакомый, чужой, и она должна позволить ему нечто такое, чего больше не хотела позволять никому.

Ясин приподнял полог шатра и вошел. По случаю свадьбы на нем была не козья шкура, а длинная рубашка с короткими рукавами и разрезами по бокам. Он снял ее и остался обнаженным. В тусклом, красноватом свете очага стройное, сильное тело блестело, будто смазанное маслом, во взгляде больших темных глаз пылала страсть. Ее муж был молод и красив. Наверное, это поможет ей пережить то, что она должна пережить…

Девушка легла на кошму и закрыла глаза. Зюлейка ожидала, что Ясин жадно набросится на нее, и приготовилась терпеть грубость, может быть, боль. Но он обращался с ней на удивление осторожно, его прикосновения были нежны и приятны.

Потом она лежала не двигаясь, ни жива ни мертва, ожидая, что сейчас он начнет ее бить, потому как поймет, что она уже была с другим, но он продолжал гладить ее волосы, целовать лицо и тело.

Зюлейка проснулась на рассвете и смотрела на спящего мужа. Сегодня их не станут будить, дабы они подольше побыли вдвоем. Вскоре Ясин открыл глаза и улыбнулся жене. Его улыбка была жизнерадостна и наивна. Он потянулся к ней, чтобы заключить в объятия, и девушка облегченно вздохнула. Зюлейка так никогда и не узнала, догадался ли он, почувствовал ли, что был у нее не первым. Ясин не выразил разочарования или гнева, он был полон признательности, благодарности и любви.

Они стали жить семьей: вместе ели, спали, работали, встречали закат и рассвет. Шейх Абдулхади подарил им на свадьбу несколько баранов и коз, ковер, посуду, и они жили не беднее других. Со временем Зюлейка научилась объясняться с мужем взглядом и жестами. Решившись сказать, что у нее будет ребенок, она взяла его руку, приложила к своему животу и улыбнулась. Он понял и просиял. У Зюлейки защемило сердце, оттого что она вынуждена его обманывать. Но выхода не было. Она говорила себе, что после родит еще детей, его детей.

Ясин был покладист и добр. Он безоглядно любил жену и желал владеть ею каждую ночь. Полная благодарности, Зюлейка радостно покорялась его желанию. Прежде никто не заботился о ней так, как Ясин. Окруженная вниманием мужа, девушка почти не вспоминала об Амире.

Живот рос, и вместе с ним росла уверенность Зюлейки в завтрашнем дне. Ее сердце, душа и тело ожили, страдания и боль исчезли из памяти, растаяли, как мираж. Не важно, что ее родные сказали бы относительно того, что она вышла замуж за дикаря. Зюлейка была довольна судьбой.


803 год, Багдад


Комната была завешена пушистыми, как мох, коврами, поражавшими яркими цветами и изысканным орнаментом. В красивых вазах стояли цветы. Но поникшие плечи и неподвижность взгляда сидящей в комнате девушки говорили о глубоком горе. В густой тени ресниц пряталась неизбывная печаль. Перед Джамилей стояла раскрытая шкатулка с драгоценностями, но девушка не смотрела на них.

– Здесь будто в райском саду! – с напускной оживленностью промолвил Ахмед, входя к дочери. – Тебе нравятся украшения, которые прислал Хасан?

– Отец, – сдавленно произнесла Джамиля, продолжая смотреть в одну точку, – прошу, не выдавай меня за отца Амира! Это худшее наказание, которое можно придумать!

Ахмед медленно опустился на диван, и плечи его согнулись.

– Я был бы рад этого не делать, – тихо произнес он, отводя глаза, – потому что не желаю тебя принуждать. К сожалению, это единственный способ восстановить честь нашей семьи. Если Хасан берет тебя в жены, значит, ты невиновна и непорочна. – И, не выдержав, сокрушенно вздохнул. – О чем ты думала, Джамиля, когда решила сбежать из дому!

– О любви к Амиру. О том, что мы должны быть вместе.

– Зато теперь ты можешь остаться одинокой до конца своих дней!

Девушка повернула голову. Ее лицо порозовело, в глазах появился мечтательный блеск.

– Я не буду одинокой. Рано или поздно Амир приедет за мной!

– Халиф запретил ему появляться в Багдаде под страхом смертной казни. Прости меня, дочка, я не думаю, что Амир еще жив. Хасан рассказал, что его раздели, избили и бросили в пустыне…

– Я знаю! – Джамиля закрыла лицо руками. – Как твой друг мог допустить, чтобы Амира истязали, словно преступника!

– А как сын мог осмелиться украсть невесту отца? Нарушить святые обычаи и законы? Недаром халиф хотел его казнить. Кстати, именно Хасан упросил Харун аль-Рашида сохранить Амиру жизнь.

Джамиля молчала, и Ахмед добавил:

– Мы с твоей матерью впервые увиделись на нашей свадьбе. А потом полюбили друг друга так сильно, словно наш союз благословили Небеса! Хасан – хороший человек, добродетельный, справедливый, надежный. Амир другой. Легкомысленный, неверный своему слову, не могущий справиться со своими желаниями! Ты молода и не знаешь, что в погоне за безумной мечтой можно потерять то, что близко, что просится в руки. Упустить настоящее счастье. Не противься, Джамиля, покорись судьбе!

Девушка, склонив голову, продолжала молчать. Она жалела лишь обидном – о том, что они с Амиром устояли перед соблазном отдаться друг другу. Тогда Хасан не взял бы ее в жены. И она ждала бы всю жизнь, но дождалась бы того, кому навек отдала свое сердце.

Во времена правления Харун аль-Рашида восточная часть Багдада была полна базаров, многолюдье которых не мог исчислить никто, кроме Аллаха, определяющего число всех вещей на земле. Для каждого вида товаров были выделены определенные улицы, для каждого разряда торговцев – особые ряды. Предместье Карх славилось рынками мясников, кузнецов и медников, в квартале Тустарийин жили ткачи, изготовлявшие знаменитые багдадские ткани.

Из Египта в Багдад везли лен, из Сирии – стеклянные изделия, из Андалусии – бумагу, оружие и броню. Иран поставлял ковры и художественные вышивки, Хузистан – хлопок и сахар, Африка – чернокожих рабов, слоновую кость, ценные породы дерева, золотой песок и драгоценные камни. В пестрой толпе багдадских базаров, кроме арабов, можно было увидеть персов, евреев, жителей Индии, Средней Азии и даже славян.

Ранним утром Зухра незаметно покинула дом и, закрыв лицо покрывалом, отправилась в восточный Багдад. Прежде ее раздражала необходимость прятать свою красоту под плотной тканью, но сейчас женщина была рада остаться неузнанной. Очутившись на рынке, Зухра отыскала лавку торговца, который тайком продавал запрещенные снадобья. Женщина не сказала ни слова, лишь протянула руки – яркий солнечный свет заиграл на изысканных украшениях. Торговец узнал ее и почтительно кивнул.

– Приветствую тебя, умм Амир.[16]

Он знал ее под этим именем. Знал, что она умна, осторожна, властолюбива и очень богата.

– Здравствуй, Рахим.

– Что желает купить прекрасная госпожа? – произнес торговец, понизив голос, поскольку был уверен в том, что она пришла за редким и весьма опасным зельем.

Из груди Зухры невольно вырвался прерывистый вздох, ибо она собиралась погубить свою душу. Однажды такое уже случилось, но с тех пор прошло много времени, и страх перед загробными муками давно перестал терзать ее сердце.

Приближался день свадьбы Хасана, и Зухра мучительно размышляла над тем, как расстроить планы мужа. Она считала себя достаточно красивой и умной, чтобы потягаться с девчонкой на три года младше ее сына и на двадцать – ее самой. Но Зухра была бессильна против любви и страсти, которую ее супруг питал к ненавистной Джамиле. Подсыпать Хасану средство, которое на время лишит его мужской силы? Сделать так, чтобы он снова слег? Что это даст? Небольшую отсрочку. К тому же Хасан может что-нибудь заподозрить. Отравить Джамилю? В этом случае муж, несомненно, догадается, что это дело рук старшей жены. И может быть, вспомнит Младу.

Тогда, много лет назад, все подумали, что наложница умерла от родильной горячки. Ее ребенка, который родился совершенно здоровым и крепким, Зухра побоялась трогать. Правда, позже не раз жалела о том, что ей не хватило решимости отправить на тот свет не только Младу, но и Алима. Женщина не думала, что когда-нибудь этот щенок займет место ее драгоценного сына!

А если исправить ошибку судьбы? Траур по умершему сыну заставит Хасана отложить свадьбу, по меньшей мере, на полгода: за это время может передумать и он сам, и отец девушки. Она накажет Хасана за то, что он отказался от старшего сына, и отомстит за своего мальчика. Мрачные крылья смерти унесут Алима прочь от земных благ, он не получит ничего из того, что по праву должно принадлежать Амиру!

Зухра гордо вскинула голову и улыбнулась своим мыслям, не скрывая внутреннего торжества.

– Мне нужно средство. Желательно без вкуса и запаха, чтобы его можно было подмешать в любой напиток, действующее не слишком быстро, но достаточно сильное. Я хочу устроить встречу двух человек, один из которых давно покинул наш мир. Ты можешь помочь мне, Рахим?

На лице торговца появилась тень понимания.

– Думаю, да, умм Амир.

Эта женщина платила золотом, а он ни разу не видел на золоте следов слез или крови. Золото не знало, что такое любовь, сострадание совесть. Потому что у него не было сердца. Как и у этой женщины.


803 год, Иранское нагорье

Сердцем чуешь ли ты, что приходит пора разлучиться?Кто разлуку знавал, осторожности мог научиться.Но неверен успех, даже если идешь осторожно,А захочет судьба – и безумному выгадать можно.Был я брошен друзьями; покинутый вспомнил былое,Превращает нам память здоровое сердце в больное.Я любимую вспомнил, подобие легких газелей,Ту, чьи очи, как ночь, заклинаний сильнее и зелий.Как проснулись в шатрах, на двугорбых вьюки возложилиИ ее увезли – словно голову мне размозжили.Слезы лить запрещал я глазам, но в ответ на угрозыЛишь обильней струились из глаз опечаленных слезы.[17]

Амир много раз повторял про себя стихи Омара ибн Аби Рабиа.[18] Повторял на рассвете, проснувшись на жестком походном ложе, днем, когда ехал верхом рядом с Хамидом, на закате, когда усталое тело властно требовало отдыха, а душа продолжала мучиться и стонать. Хамид не раз говорил, что прошлое нужно забыть, сбросить с плеч, не нести с собой. Что надо помнить только о мести.

Амир не мог не думать о Джамиле. Он хотел сообщить о себе, но как? Возможно, девушка думает, что он умер или позабыл о ней!

Вот уже несколько раз молодой человек участвовал в нападении на караваны. Хамид не гнушался обирать купцов до нитки, цинично заявляя, что богатство есть причина человеческой зависти и злобы. Тех, кто пытался сопротивляться, его люди безжалостно убивали. Амир чувствовал, что цель Хамида не в том, чтобы награбить как можно больше. Занимаясь разбоем, тот бросал вызов людям, лишившим его будущего, бросал вызов судьбе. Он ждал, когда что-то изменится, и к чему-то готовился. Он не собирался всю жизнь скитаться по степи, он рассчитывал вернуть то, что некогда потерял. Быть может, после смерти халифа или с началом какой-нибудь междоусобной войны. Амир его понимал, ибо, как и Хамид, продолжал верить в свою звезду.