Глава 10

Спрятавшись от всех в теплице, Лураса бессмысленно смотрела на единственный пока распустившийся бутон белой розы, даже не замечая его изящной, хрупкой красоты. Она не боялась, что здесь ее потревожат. Еще было слишком рано для того, чтобы дворцовый садовник направил своих помощников в оранжерею, да и просто рано — замок вейнгара спал, ведь на предрассветном небе пока не успели погаснуть зажегшиеся на ночь звезды.

Ей же в эту ночь поспать не удалось, несмотря на все старания. Сон изгнали тревожные мысли, рожденные разговором с отцом и намертво вцепившиеся в девичье сердце.

Со дня собрания в покоях вейнгара Лураса беспрестанно прокручивала в памяти слова отца, воскрешала его расстроенный вид и молящий о прощении взгляд. Отчего-то она ощущала вину перед родителем, словно сама огорчила его чем-то, что теперь не дает ему обрести душевный покой.

Раса прекрасно понимала, что подобные мысли глупы и противоестественны, но ничего не могла с собой поделать, какая-то тяжесть непрерывно давила на девушку, заставляя постоянно слышать отцовское — "Прости".

Лураса много думала о предложении, сделанном карателями вейнгару Тэлы. Размышляла над тем, сколько горя приносит тэланцам ежегодный побор, сколько слез из-за него пролито, потеряно любимых и разбито сердец.

Ее сердце и душа тоже страдали от боли утраты, пусть не возлюбленного, но очень близкого и дорогого для нее человека. В позапрошлом году в месяц белого флага шисгарская семерка пришла за ее подругой — за Аинтой.

Аинита была дочерью Гарьи — кормилицы Лурасы. Девочки росли вместе и считали друг друга сестрами. Да и отношения между ними сложились самые что ни на есть доверительные, с единокровными сестрой и братом Лураса таковых не имела.

Возможно, разница в возрасте сказывалась или разные матери, но Милуани всегда была ближе с Матерном, чем с ней.

Когда за Аинитой пришли каратели, Раса спала в своих покоях и не видела шисгарцев. Но Гарья потом рассказывала, что девушка не испугалась, не заплакала, а только посмотрела на мать и попросила обнять за нее подругу и Виранга — дворцового конюшего, с которым собиралась той осенью связать свою жизнь.

От вновь нахлынувших воспоминаний на глазах у Лурасы выступили слезы. Рука неосознанно потянулась к груди, где на длинном кожаном шнурке покоился подарок названной сестры — солнечный амулет.

Аинита родилась жарким летним днем, и ее покровителем считался бог солнца — Гардэрн. Подруга преподнесла Лурасе этот подарок со словами: "Пусть мой бог освещает тебе путь, когда твоя богиня уходит на покой", — и с тех пор Раса привыкла считать, что в любое время суток находится под пристальным взором — сначала ночного диска Траисары, затем палящего Гардэрна, и никогда не остается одна.

Сейчас же, зажав в ладошке прохладный металл, Лураса чувствовала себя несказанно одинокой, несмотря на то, что луна не успела покинуть небосвод, а солнце уже подглядывало из-за горизонта, готовясь разбудить дремлющий еще люд. Одиночество поселилось в дочери вейнгара наряду с подступающим решением, что могло полностью изменить ее жизнь.

— Так и знала, что найду тебя здесь.

Тихий укоряющий голос кормилицы, заставил Лурасу вздрогнуть от неожиданности. Рука, выпустившая амулет, безвольно упала на колени, что не прошло незамеченным для Гарьи.

— Что происходит, деточка? Ты как тень в последние дни!

Гарья присела рядом с девушкой на скамью. Ее теплая рука легонько коснулась девичьей щеки, отирая одинокую слезинку.

— Плачешь?! Опять Ниту вспоминала? — предположила женщина, взглянув на округлый медальон с изображением лучистого солнца, лежащий поверх ткани платья.

Заметив взгляд Гарьи, Лураса поспешно спрятала амулет и, сцепив руки на коленях, чтобы скрыть неожиданную дрожь, ответила:

— И Ниту тоже.

— Раса, что между вами произошло? Луани слезы льет всю неделю, Матерн кидается на всех, ты — исчезаешь на глазах. Я волнуюсь, милая.

Лураса взглянула на женщину. На лице той отражалась искренняя забота и волнение за нее. Девушка и без слов знала об этом. После ухода Аиниты, Гарья все, неистраченные доселе материнские чувства, перенесла на молочную дочь. Иногда ее чрезмерная опека душила Расу, но дочь вейнгара не жаловалась, готовая стерпеть от Гарьи и не такое, лишь бы та испытывала хоть подобие счастья, насколько это возможно для потерявшей ребенка матери.

— Я думала над… — только начав говорить, девушка запнулась, вспомнив, что отец не распространялся на тему шисгарского предложения, что поделился только со своими детьми. — Неважно это, Гарья. Все хорошо будет, не переживай.

Пытаясь успокоить кормилицу, сама Лураса не ощущала даже толики спокойствия. Осознание принятого решения, пришедшее после вопроса женщины, бередило душу, но девушка знала, что иначе поступить не сможет, что воспользуется, пусть минимальной, но все же возможностью уберечь свой народ от беды. Она, как дочь вейнгара, должна в первую очередь заботиться о других, и лишь потом о себе. Это правило Лураса позаимствовала у отца, отдающего всего себя тэланскому народу. На меньшее она не способна.

— Пойдем, мне надо привести себя в порядок.

Раса поднялась со скамьи и коснулась пальцами белоснежного бутона розы, только сейчас заметив нежный изгиб его лепестков с блестящими на них капельками росы. Он казался таким хрупким в своей трепетной красоте, таким изнеженным и деликатным, что непроизвольно забывалось об острых шипах, охраняющих это великолепие. Он притягивал взгляд, уговаривая завладеть, и жалил, поддавшихся на уговоры. Он был сильнее, чем казался на первый взгляд, и она тоже собиралась стать таковой — обманчиво безобидной.

Коснувшись пальчиком одного из скрытых взору шипов, чтобы напомнить себе об опасности, Лураса взяла кормилицу за руку и повела в свои покои. Как бы девушка не храбрилась, насколько бы правой себя не считала, одной оставаться ей вовсе не хотелось.

Когда младшая дочь вейнгара чуть раньше назначенного срока вошла в покои отца, Кэмарн стоял у окна и смотрел на бухту.

"Словно с места не сходил", — подумала Раса, припомнив, как несколько дней назад покидала эту комнату, оставив отца созерцать морские дали.

— Я рано, — извинилась она, приближаясь к стоящему спиной мужчине.

— Немного, но это не страшно. Иди сюда, — вейнгар протянул дочери руку, попутно окинув тоненькую фигурку ласковым взглядом, — что покажу.

Лураса послушно подошла и встала рядом, устремив взгляд на волнующуюся водную массу. Несмотря на погожий солнечный день, с каждым часом набирающий силу, Дивейское море сегодня решило проявить характер. Пенистые гребни сердитых волн с ожесточением накатывали на берег. Врезаясь в твердь, они орошали землю фонтаном брызг, от которых стремительно удирали мальчишки, шныряющие по берегу в поисках морских даров, и где-то возле самой землю брал начало едва заметный в ярких солнечных лучах многоцветный остов.

— Радуга, — ахнула девушка, прижимая руку к груди, где от радости затрепетало сердце.

Волшебный мост Гардэрна, по которому он восходит в покои Траисары, появившийся на небе, Лураса восприняла как символ поддержки и одобрения богов, подтверждения верности принятого ею решения. Робкая улыбка благодарности коснулась девичьих губ, а в мечущейся доселе душе, водворилось умиротворение.

Глубоко вздохнув, проводя тем самым невидимую черту между прошлым и будущим, Лураса обратилась к Кэмарну.

— Отец, — девушка коснулась мужской руки, покоящейся на подоконнике. — Я согласна выполнить требование шисгарцев, — сказала она, чуть дрожавшим голосом. — Я пойду с карателями, — уже более твердо добавила Лураса, как и подобает дочери вейнгара. — Выполню все, что они хотят.

От слов любимой дочери правителя Тэлы затрясло. Безудержная дрожь, посылаемая сошедшим с ума сердцем, прокатилась по телу, заставив мужчину содрогнуться и сжаться, как от боли.

Он не хотел этого! Не мог допустить! Только не его малышка!

Схватив девушку за руки, Кэмарн собирался отчитать Лурасу за бредовые идеи, но заглянув в широко распахнутые, светящиеся уверенностью и спокойствием глаза, подавился застрявшим в горле протестом.

Вейнгар знал это взгляд, изучил его от и до. Такой же был у матери Лурасы — Ильгерии, когда она собиралась, во что бы то ни стало, получить желаемое, и никакие уговоры или угрозы не могли переубедить ее и сбить с намеченного пути. Кэмарн давно подозревал, что тихая и спокойная с виду дочь, имела внутри несгибаемый стержень, унаследованный от матери вместе с ее красотой, умом и решимостью.

Осознав всю глубину убежденности Расы, Кэмарн на мгновенье зажмурился, пряча от дочери свою боль и гордость за нее. Его цветочек — хрупкий, едва распустившийся бутон, собиралась пожертвовать собой во благо других, что разрывало мужчину на части.

Разве не этим должен гордиться вейнгар? Разве сможет правитель принять такую жертву от своего дитя?

Не в силах смотреть на исказившееся от горя родное лицо, Лураса тихонько погладила мужчину по щеке.

— Отец, мы должны попробовать, ты же знаешь, — твердо и жестко произнесла девушка, что противоречило нежной ласке в ее взоре. — Это наш шанс и долг.

— Милая…

— Ш-ш-ш, не говори ничего, — перебила дочь Кэмарна. — Обещай мне, что ничего им не скажешь пока. Не хочу, чтобы все оставшиеся дни до… меня пытались отговорить. Слезы Луани и крики Матерна — совсем не то, что мне сейчас надо.

— Раса…

— Давай верхом покатаемся? — не собиралась сдаваться девушка. — Как раньше? Вдвоем? Ты, я, небо и лес? — в ее голосе появились умоляющие нотки, и вейнгар сдался, зная, что будет жалеть об этом до конца своих дней.

Поцеловав дочь в лоб, Кэмарн переговорил с охраной у входа в покои и, сменив парадные одежды, вывел Лурасу через потайной ход. Сарин поджидал их возле стены, удерживая возбужденного Синарка и Исару — палевую кобылку с черной звездой на лбу, подаренную дочери вейнгара эргастенским принцепсом, метящим с мужья Расы, теперь уже напрасно.

Они неслись, как ветер, разные и в то же время похожие. Сорокашестилетний, крупный мужчина с грустными карими глазами и легкой проседью на висках, и юная семнадцатилетняя девушка с отливающим серебром облаком волос за спиной и решительным серо-зеленым взглядом. Отец и дочь — отдавшие свои жизни и любовь на откуп чужих судеб от доли худшей, чем смерть.

Окинув критическим взглядом гобелен, Лутарг недоуменно поинтересовался в старца:

— Что ты тут увидел?

Молодой человек признавал, что девушка, изображенная на полотне, хороша. Даже очень, учитывая, что сравнивать Лутарг мог только с эргастенскими шлюхами, что постоянно крутились в пещерах, и десятком тэланских женщин, виденных им по пути сюда, причем ни одна из них не была благородного происхождения. Если первые были кричаще чувственны и грязны, то вторые — ухожены и миловидны, но не более того. Эта же светловолосая красавица казалась чистой и одухотворенной, освещаемой внутренним светом. Она словно сияла.

"Счастлива, что он рядом", — подумал мужчина, вглядываясь в сверкающие глаза, изображенной на гобелене девушки.

Это было нечто новое для Лутарга, видеть, что двое людей нуждаются друг в друге. Он привык к зависимости и жадности, связывающей противоположенный пол. Женщины, что приходили в пещеры, думали только о наживе, готовые за несколько камней отдаться любому, согласному платить. Порядочные жены и дочери в эргастенские катакомбы не заглядывали, а продажными он интересовался мало, лишь для того, чтобы разрядиться по мере необходимости, и только на своих условиях. Прикосновений чужих рук к своему телу Лутарг не любил.

— Пошли, — поторопил старца молодой человек, заметив, что тот никак не может оторваться от изображения. — Осмотреться хочу.

Он даже сделал несколько шагов в сторону двери прежде, чем надтреснутый голос спутника остановил его.

— Это твоя мать, — хриплый шепот старика впился в Лутарга раскаленным добела жалом, пронзая плоть и парализуя волю, почти как эргастенский клинок.

— Что?! — то ли стон, то ли крик сорвался с его губ.

— Это Лураса, — подтвердил Сарин, сам до конца не веря, что увидел ее портрет в Шисгарском замке, да еще и с этим. — А он, наверно, отец.

Тряхнув головой, Лутарг сбросил с себя оцепенение неверия и вернулся к старцу. Теперь он иначе смотрел на молодую пару. Сейчас его взгляд цеплялся за каждую мелочь, скользил по каждой черточке, анализируя увиденное.

Просто "счастлива" стало мало. Хотелось чего-то большего для них и для себя. Хотелось различить родное.

Всматриваясь в черты своих родителей, Лутарг сперва не понял, что именно было не так. В чем состоит то неправильное, что никак не мог обозначить его разум. Потом догадался.

— Но, его глаза, Сарин! — воскликнул молодой человек, когда наступило озарение. — Его глаза… Он человек.

Старец покачал головой. Он не знал, что ответить. Сам задавался вопросом, как же так вышло? Изображенный на гобелене мужчина был синеглазым, но глаза эти имели обычный человеческий вид. Ни искажения зрачка, ни голубоватых прожилок прорезавших белок, как у Таргена, на полотне не наблюдалось.

— Я вижу.

— Ты говорил, что мои…

— Я знаю, что говорил! — повысил голос Сарин. — Это единственное объяснение твоей аномалии. Нет другого! Пойми!

— Тогда…

— И светятся они у них, как у тебя. Также светятся, — перебил Лутарга старик, вспоминая голубоватое сияние вокруг шисгарца в Синастеле. — Я видел.

— Может это не он?

— А кто тогда? Почему здесь? Вместе? Посмотри на них. Они же любят, — озвучил Сарин то, чему сам верил с трудом. Но пара на гобелене так явно демонстрировала свои чувства, что отрицать это было, по меньшей мере, глупо. Вот старик и не отрицал. — Они…

— Идем, — рыкнул Лутарг, отвернувшись и направившись к двери. — Мне нужны ответы.

Что бы ни собирался молодой человек найти в других помещениях цитадели, стремительно вылетая из розовой комнаты, его ожидания не оправдались. Замок был пуст. Ни единой души не встретили спутники, обходя горную крепость, ни даже следов недавнего присутствия кого-то живого.

Все остальные покои и залы давно покрылись вековой пылью, так же, как и тайный лаз, по которому мужчины попали в замок. Это радовало Сарина, в котором страх перед шисгарцами был сильнее желания разобраться, и угнетало Лутарга. Закрывая дверь в очередное пустующее помещение, он мрачнел все больше, а в глазах молодого человека разгоралось недоброе пламя, от одного взгляда на которое у старца внутри что-то екало и сжималось.

Сарин чувствовал, что разочарование в Лутарге нарастает с каждой минутой, так как двери хлопали все громче, а губы сжимались все плотнее. Недолго осталось до того, как неудовлетворенность вырвется на поверхность яростной лавиной. С этот момент старец предпочел бы находиться подальше. Он уже видел подобную вспышку в Эргастении, и того, на кого она была направлена, после осталось только пожалеть.

К тому моменту, когда был осмотрен всякий закуток от самой высокой башни до подземелий, исследованы конюшни, двор и каждая постройка во дворе на улице уже сгущались сумерки.

— Мы же не останемся здесь на ночь? — спросил старик у Лутарга, меряющего шагами большой зал крепости. Его метаниям гулко вторило эхо и поднимающиеся с пола завитки пыли.

— Хочешь уйти, иди, — сквозь зубы прорычал молодой человек, которого раздражал едкий запах паники, весь день исходящий от старика, а к вечеру еще и усилившийся. — Я остаюсь.

Лутарг бесился от того, что ничего не нашел здесь. Злился на себя и на несостоятельность собственных надежд, которые он даже не мог объяснить. Мужчина ждал чего-то от этого места, чего-то важного, но пока не видел даже намека на воплощение этого в реальность.

— Кто-то должен появиться. Обязательно. Ты сам видел, там прибрано. Кто следит за этой комнатой? — Лутарг указал рукой на потолок, где за толщами камня расположились покои с гобеленом. — Я должен увидеть его!

— А если нет? Если никто не придет?

Сарин тоже не желал сдаваться. Старец считал, что оставаться в замке неправильно. Ведь они не знали чего ожидать, кроме того, что каратели появляются по ночам.

— Твои слова, что они приходят отсюда?

— Мои, — неохотно согласился Сарин.

— Сейчас их время?

— Их.

— Тогда, я собираюсь ждать здесь, — отрезал Лутарг, застыв перед сидящим на скамье стариком.

— Тарген…

— Мы не будем больше это обсуждать. Сказал, хочешь — иди. Я не держу! — процедил молодой человек, сверкнув глазами, и Сарин сдался.

"Это будет долгая ночь", — подумал старик, устало смежив веки. Он не собирался больше смотреть, как его спутник изводит себя.

Они просто появились. Сарин не понял, как это произошло. Он сидел, прислушиваясь к тому, как расхаживает молодой человек, и открыл глаза, когда не услышал звук следующего шага. Открыл, чтобы увидеть это…

Каратели стояли вокруг Лутарга. Все семеро. Голубое свечение вырывалось из-под надвинутых на глаза капюшонов, а сквозь их полупрозрачные фигуры проглядывали стены залы. Лица шисгарцев были обращены к молодому человеку, а его изумленный взгляд перескакивал с одной фигуры на другую.

Старик даже зажмурился на мгновенье, надеясь отогнать видение, но безрезультатно. Оно не ушло.

"Тарген нашел, что искал", — мелькнула у Сарина мысль прежде, чем одна из голов повернулась к нему. Взглянув в упор на шисгарского карателя, старик ощутил необычайную легкость, наполнившую тело, и без чувств повалился на скамью.