"У любви нет голоса, или Охота на Лизу" - читать интересную книгу автора (Корсак Алиса)

Алиса Корсак
У любви нет голоса, или Охота на Лизу

Думаю, любая из нас хотя бы однажды мечтала о хрустальной туфельке, прекрасном принце и сказочной любви. И всегда находился кто-то, утверждающий, что мечтать о несбыточном глупо. Долой скептиков и пессимистов! Не обижайте чудо неверием. Ваш прекрасный принц уже в пути! Но время еще есть. До того, как тыква превратится в карету, вы как раз успеете прочесть эту книгу.

С любовью, Алиса Косак

Женщина появилась внезапно – вдруг материализовалась из звенящей от холода темноты. Макс успел среагировать в последний момент: вывернул руль, ударил по тормозам. На обледеневшей, скользкой, как каток, дороге машину занесло, завертело, швырнуло в сугроб.

Какое-то время он просто сидел, вцепившись в руль, тупо глядя перед собой. По лицу катились холодные капли пота, а он не мог их стереть, потому что никак не удавалось разжать онемевшие пальцы.

«Зацепил – не зацепил?» – вертелась в голове одна-единственная мысль. Буйное воображение тут же принялось рисовать страшные картины.

Ну и что, что он не виноват?! Ну и что, что эта ненормальная сама бросилась под колеса его машины?! Все равно ее смерть останется на его совести. Все равно он теперь до конца дней своих не сможет спокойно спать. Шутка ли – убить человека…

А если зацепил, но не сильно? А если она жива? Или кровью истекает, пока он тут сидит?

Ступор прошел. Дрожащими пальцами Макс расстегнул ремень безопасности, толкнул дверцу и, как был, в тонком свитере, вывалился из машины. Январский ветер тут же забрался за пазуху, облапил тело, ледяными пальцами пробежался по волосам, швырнул в лицо горсть снежной крошки. Макс, согнувшийся от холода пополам, обежал зарывшуюся мордой в сугроб машину, замер посреди пустынной по случаю метели и позднего вечера дороги.

Жива! Слава тебе господи! Жива!

Женщина стояла на четвереньках у обочины. Кажется, она даже пыталась подняться на ноги.

Жива! Радость-то какая! Ведь жива же, раз не лежит пластом, а ползет! А что она ползет-то? Может, болит что или поломано?

– Вы в порядке? – Макс присел перед женщиной на корточки.

Та промычала в ответ что-то нечленораздельное, стала медленно заваливаться на бок.

– Эй, вы чего это? – Макс схватил ее за воротник куцей шубейки, потянул на себя.

Женщина перестала заваливаться, посмотрела на него мутным, совершенно невменяемым взглядом, снова что-то промычала.

«Пьяная, – догадался Макс, – или пьяная, или обдолбанная. Скорее второе. Алкоголем от нее не пахнет».

Беспокойство вдруг, сменилось лютой яростью. Макс даже холод чувствовать перестал от этой внезапной ярости.

Дрянь! Сука! Нажралась – и под его машину! Он бы ее сбил и загремел бы на нары ни за что ни про что… Он с гадливостью оттолкнул от себя женщину, вытер руки о джинсы. Потеряв опору, та снова стала заваливаться в сугроб.

Макс уже был у своей машины, когда, вдруг передумав, вернулся обратно. Алкоголичка не алкоголичка, а зацепить он ее все-таки мог. Может, у нее переломы или ушибы?

Тихо матерясь, отогревая дыханием окоченевшие пальцы, Макс принялся расстегивать куцую шубейку. Под шубейкой оказались джинсы и свитер.

Так, если сбил, на теле должны остаться кровоподтеки. На впалом животе наркоманки-алкоголички ничего такого не обнаружилось. Макс рванул свитерок выше – на груди тоже никаких синяков. На всякий случай он пробежался пальцами по покрывшейся мурашками коже, пересчитал ребра. Можно подумать, он врач и что-то понимает в поломанных ребрах!

Ничего, все нормально. Можно со спокойной совестью уезжать.

Что-то неладное творилось сегодня с его совестью. Сегодня вечером она вела себя как-то слишком активно и успокаиваться не желала. Макс тяжело вздохнул, снова присел перед пострадавшей, одернул свитерок и, подышав на руки, принялся застегивать шубейку. Что ж она за зверь такой? Кролик? Чебурашка?

Женщина больше не мычала, лежала себе смирненько, с закрытыми глазами. В тусклом свете фонарей ее лицо казалось гипсовой маской – сплошные светотени.

На дороге ее оставлять нельзя, еще сшибет кто-нибудь. Куда же ее девать?

Макс огляделся – метрах в пяти от дороги, на детской площадке, маячила деревянная беседка. Вон туда ее родимую! Он взял наркоманку за шиворот, рывком поставил на ноги, обхватил одной рукой за талию, чтобы не заваливалась, посмотрел на свою машину. Ее бы тоже не мешало из сугроба достать да поставить аккуратно, а то какой-нибудь лихач наскочит в темноте – и прощай, «маздочка», за двадцать четыре тысячи баксов.

Искус бросить тетку обратно в сугроб и заняться своей машиной был велик, но совесть, будь она неладна, снова беспокойно заворочалась. Макс чертыхнулся, подхватил свою ношу под мышки и, утопая в снегу по колено, поволок ее к беседке.

– Вот и все, моя красавица, – он пристроил женщину на скамейку. – Тут хорошо, ветер не так сильно дует. Полежишь, оклемаешься…

Он даже воротник на шубейке приподнял, чтобы наркоманке-алкоголичке было удобнее лежать, и уже собирался уходить, когда она вдруг открыла глаза. Теперь взгляд был не таким уж и невменяемым, просто испуганным и, кажется, просительным.

– Ну? – рявкнул Макс нетерпеливо.

Она ничего не сказала, закрыла глаза и вроде как уснула.

В машине было тепло и уютно, но продрогший до костей Макс поставил обогрев на максимум, посидел с минуту, согреваясь, посмотрел задумчиво на приборную панель.

Лора, наверное, уже извелась. Она ненавидела, когда он опаздывал, даже на минутку. Она вообще была очень категорична, его маленькая знаменитость. С ней было очень нелегко и очень здорово. Как на американских горках.

Макс долго ее завоевывал, обошел толпу конкурентов и, завоевав наконец, не собирался терять. Надо ехать. Может, еще не поздно.

«Мазда» дернулась, обиженно заворчала. Да, вот такие они строптивые, обе его девочки. Выравнивая машину, Макс потянулся за мобильником. Телефон Лоры не отвечал. Обиделась и не берет трубку? А может, уснула? Иногда так бывало: он приезжал на романтическое свидание и находил свою маленькую знаменитость спящей перед работающим телевизором. Он даже не пытался ее будить – она страшно не любила, когда ее будили, – он просто тихо пристраивался рядом на просторном авангардном диване и смотрел…

Он, Макс Легостаев, прагматик до мозга костей, с пеленок не признающий никакой романтики, мог смотреть на спящую Лору часами. Она была удивительной, она стоила потраченных на нее сил, денег и нервов. Нет, не так. Она была достойна намного большего, чем мог дать ей Макс. Он – всего лишь креативный директор модного мужского журнала, а она – теледива, звезда, богиня, небожительница.

От мысли, что богиня и небожительница Лора Лайт принадлежит не какому-нибудь олигарху или английскому лорду, а исключительно ему, Максу Легостаеву, на душе стало совсем хорошо.

Интересно, она сейчас злится? Скорее всего, да. Богиня и небожительница призвала несчастного креативного директора: «Макс, мне скучно, приезжай…»

А он, идиот, не воспользовался предоставленным ему шансом, посмел потратить бесценные минуты на какую-то обдолбанную тетку! Ох, похоже, не миновать наказания: отлучения от великолепного Лориного тела на неделю как минимум. Как он переживет это, бог знает. Будет его ломать и колбасить, и работа встанет, и главред «Хозяина жизни», непосредственный начальник Макса, будет раздраженно хмуриться и смотреть многозначительно, а потом скажет что-нибудь такое, от чего депрессия только усилится…

«Мазда», пофыркивая и вспахивая бампером снег, подрулила к знакомому дому. Лорин дом предназначался исключительно для таких, как она, небожителей. Ажурная башня из стекла и бетона упиралась верхушкой в тяжелые, нафаршированные ледяной крошкой тучи. Стряхивая снег, Макс вошел в ярко освещенный вестибюль, кивнул знакомому охраннику. За год он успел выучить всех здешних охранников. И они его успели выучить и держали за своего, до нового распоряжения богини и небожительницы Лоры Лайт.

Роскошный пентхаус встретил Макса тишиной: ни музыки, ни бормотания телевизора. Едва переступив порог, Макс уже знал – Лоры дома нет.

Значит, действительно обиделась и решила наказать его, несчастного, немедленно. Уехала, наверное, в какой-нибудь ночной клуб, даже записки не оставила. Вот она какая жестокосердная. Ей теперь – веселье, а ему – бессонная ночь. Макс еще раз, без особой, впрочем, надежды, набрал знакомый номер.

Ничего. Приговор вступил в силу. Тут неделей отлучения не обойдешься. Тут его, пожалуй, будут воспитывать по полной программе. Игнорировать будут, с конкурентами стравливать; может быть, даже подраться придется с кем-нибудь из особо ретивых соперников. Лоре нравится, когда из-за нее льется кровь. Конечно, сама она в этом никогда не признается, но Макс знает. После боев «в ее честь» Лора оттаивает, становится ласковой и нежной с победителем. Последний год победителем становился он, Макс Легостаев. Это он только с виду такой утонченно-рафинированный, а в душе он настоящий бойцовый дворовый кот. Бойцовый, потому что с детства драчливый. А дворовый, потому что свободолюбивый… Был – до встречи с Лорой.

Макс плюхнулся на авангардный диван, криво усмехнулся – теперь он кот домашний, пушистый и покладистый, лишь изредка, вспоминающий о своем боевом прошлом. Вот что с мужиками делает любовь…

Ему вдруг стало очень обидно, впервые за этот озаренный сиянием Лоры Лайт год. В конце концов, ему уже тридцать, давно не мальчик, чтобы им вертела какая-то Лора.

Может, и права сестрица Анюта? Пора ему повзрослеть и перестать ухлестывать за – как это она их называла? – за телевизионными стрекозами? Анюта женщина мудрая и опытная. У нее семья есть: муж и дети-двойняшки. Она в жизни получше многих других разбирается. Может, и правда, – пора взрослеть? Вот прямо завтра. Нет, прямо сегодня!

Макс встал с дивана и быстро, чтобы, не дай бог, не передумать, покинул Лорину квартиру. Богиня вернется под утро, а Макса Легостаева нет на прикроватном коврике. Макс Легостаев снова стал бойцовым дворовым котом…

Стараясь не думать, чего ему будет стоить этот поступок, Макс спустился на первый этаж, клацая зубами от холода, сел в свою машину. Все, домой! Пить пиво, напиток плебеев, как сказала бы Лора, отогреваться и смотреть по ящику футбол. Хоть один из его сорока спутниковых каналов должен показывать футбол, забаву для олигофренов, по мнению Лоры.

А плевать! Он будет пить напиток плебеев и предаваться олигофреническим радостям. Лишь бы не думать о неминуемой расплате и долгосрочном отлучении от ее тела.

Предаться тихим мужским радостям не удалось. На подступах к родимому дому резко активизировалась уснувшая было совесть. Макс даже закашлялся от неожиданности, повертел головой в поисках источника раздражения.

Вот он, источник – полузаметенная снегом беседка. Макс сжал зубы и уже собрался проехать мимо, но растревоженная совесть больно ткнула его локтем под ребра.

– Да она уже, наверное, давно ушла, – сказал Макс зло и сам себе не поверил.

Ушла она, как же! В ее нынешнем состоянии она и ползать-то не может, не то что ходить. А сколько там за бортом? У-у, за бортом восемнадцать градусов мороза. А она в шубке этой своей куцей и сапогах дерматиновых.

А времени сколько прошло с их случайной встречи? Сорок минут.

Можно замерзнуть в двадцатиградусный мороз за сорок минут? Максу очень не хотелось себе в этом признаваться, но по всему выходило, что замерзнуть – раз плюнуть.

«И что теперь? – сердито думал он, выбираясь из машины и прыгая в глубокий снег. – Мне нужно открыть у себя дома благотворительный вытрезвитель и вытрезвлять всех желающих? Хорошая получится развлекуха…»

Где-то в душе он продолжал надеяться, что женщина ушла. Но она лежала на деревянной скамейке, припорошенная снежком. Второй раз за этот сумасшедший вечер Макс испугался.

А что, если тетка уже того, окочурилась? Он бросил ее в беседке, потому что торопился на свидание к Лоре, а тетка взяла и замерзла насмерть. Макс стянул предусмотрительно надетые перед выходом из машины перчатки, сунул руку тетке за пазуху. Она была теплой, не такой теплой, как его рука, но все же… И сердце ее под его пальцами билось.

«Жива!» – в который уже раз за этот чумовой вечер возликовал он. Нежно, точно суженую, он подхватил на руки закутанную в хлипкую шубейку наркоманку и порысил к машине. Вытрезвитель так вытрезвитель, лишь бы грех на душу не брать.

Ввалившись в подъезд родного дома, Макс немного отдышался. Ноша была не своей и от этого тяжкой. Вот если бы он нес Лору…

Хватит мечтать, тетку еще нужно разморозить и, по возможности, привести в чувство, чтобы к утру и следа ее не было в его квартире.

Кое-как открыв дверь, Макс положил меховой сверток на коврик в прихожей, стал торопливо раздеваться. В квартире было тепло. Благодать-то какая! Он разулся, влез в домашние тапки, задумчиво пошевелил пальцами ног. Заниматься «гостьей» не хотелось. Может, оставить ее отсыпаться на коврике?

Он бы и оставил, если бы не совесть. Со стариковским кряхтением Макс присел перед «свертком», с раздражением посмотрел на натекшую с него лужу. От мокрой шубейки пахло псиной. Макс брезгливо поморщился, принялся расстегивать пуговицы. Тетка не шевелилась, лежала себе тихонько, в процесс не вмешивалась. Он стащил шубейку, на вытянутой руке отнес ее к вешалке. Потом передумал, вешать не стал, пристроил в углу на полу. Больно много чести для задрипанной дворняжки из неизвестного зверя – висеть рядом с его породистой испанской дубленкой.

Извлеченная из шубы тетка оказалась щупленькой, даже тщедушной. Наверное, запойная. Пить пьет, а поесть забывает.

Сапожки, сначала показавшиеся ему дерматиновыми, при ближайшем рассмотрении оказались вполне приличными, из натуральной кожи. Он даже разрешил им постоять рядом со своими «штатовскими» ботинками.

Носочки у алкоголички были просто загляденье: полосатенькие и с пальцами. Может, она по пьяни на ноги перчатки натянула? Макс присмотрелся – нет, самые что ни на есть носки, только с пальцами. Даже в цвет к головному убору подобраны. Во как!

Вязаная шапка-ушанка с длинными полосатыми «ушами» тоже смотрелась забавно. Макс потянул за одно «ухо» и тихо присвистнул. Замороженная тетенька, наркоманка-алкоголичка, оказалась вовсе не тетенькой. Нет, принадлежность ее к женскому полу сомнений не вызывала, а вот возраст… С возрастом Макс ошибся лет этак на двадцать. Тетенька оказалась девушкой, к слову, довольно привлекательной. Не такой привлекательной, как Лора, но тоже очень даже ничего. Невысокая, стройная, с короткими каштановыми волосами и симпатичной мордашкой. Вот только с кожей ей не повезло. – Слишком бледная, местами синюшная.

Он не сразу понял, что это от мороза, а когда понял, растерялся. Ну вот, он ее притащил к себе домой, положил на коврик в прихожей, снял шубку. А дальше что? Как ее дальше-то отогревать? Если бы она была в сознании, если бы не нажралась предварительно какой-то дряни, он бы пошел проверенным временем путем: влил бы в эту горемычную грамм сто-двести водочки. А тут как быть?

Может, «скорую» вызвать? А потом объяснять чужим людям, что он эту наркоманку-алкоголичку знать не знает? И вообще, домой к себе ее приволок из чистейшего альтруизма. Оно-то, конечно, так и есть, да только кто ж ему поверит?

Девушка тихо застонала, свернулась калачиком, подтянула острые коленки к подбородку. Мерзнет?

Макс вздохнул, подхватил барышню на руки, перенес на диван в гостиной – как-то невежливо даму на коврике держать. Дама глаз не открывала, тряслась, как осиновый лист, и тихо поскуливала. Может, что-то страшное видела в своем дурмане? Может, обнаружила себя на Южном полюсе в одном бикини?

Что бы там ни снилось его неожиданной гостье, а мерзла она сильно. Даже плед из овечьей шерсти, подаренный родителями Максу на день рождения, не спасал.

Макс задумчиво потер заросший ультрамодной трехдневной щетиной подбородок. По всему выходило, что полумерами в данном конкретном случае не обойдешься. Когда-то, еще в студенческой юности, он читал в одной умной книжке, что общее переохлаждение куда страшнее банального обморожения. Что пострадавших нужно немедленно спасать всеми возможными способами. Вот только какими именно, Макс запамятовал. Придется действовать по наитию.

Максово наитие энергично кивало в сторону ванной, предлагая очевидный вариант спасениям Макс еще пару секунд повздыхал, вновь поскреб трехдневную щетину и принялся закатывать рукава.

Ванна уже была почти наполнена, а он все топтался в нерешительности, зачем-то пены в воду налил. Он же ее спасать собирается, а не купать! Хотел было уже воду спустить, но передумал. Девица все равно в отключке, его сердечной заботы не оценит.

Наполненная ванна парила и благоухала иланг-илангом, а Макс все думал…

Девица лежала в позе эмбриона. Плед из овечьей шерсти мелко подрагивал на ее щуплом тельце. Макс решительно отбросил плед в сторону. Девица скрючилась еще больше. Вот попробуй ее раздень…

С джинсами и носками «с пальцами» он справился довольно быстро. Со свитером пришлось повозиться – девица не то чтобы сопротивлялась, но и не помогала, лежала в неудобной для раздевания позе, руки-ноги разгибать не желала.

Когда наконец с одеждой было покончено, перед Максом встала морально-этическая проблема. Как быть с бельем? Приличнее было бы его с девицы не снимать, но практичнее – все-таки снять. Что он, за свои тридцать лет голых теток не видел? Чем эта отмороженная красавица от них принципиально отличается?

Макс присмотрелся – не отличается. И вообще, должна же быть ему хоть какая-то компенсация за моральный ущерб…

С ванной возникли проблемы. Погрузить девицу в воду плавно и бережно не удалось – Макса обдало веером пахнущих иланг-илангом брызг. Пришлось одной рукой стаскивать с себя промокший свитер, а второй в это время удерживать голову девицы над водой. А она почему-то все норовила уйти на дно.

Только после пятиминутных мучений Макс сообразил, что достаточно просто слить немного воды, чтобы плавающему в его ванне бесчувственному телу не грозила смерть от утопления.

Макс отогревал замороженную красавицу уже минут пятнадцать. Он давно покрылся испариной и стал красным, как вареный рак. Но девица оттаивала очень медленно. Только на двадцатой минуте ее синюшная кожа начала розоветь, а потом и краснеть. В конце концов Максу надоело это мучение, он выловил девицу, завернул ее в свой любимый махровый халат, отнес на диван.

Девица больше в китайский иероглиф не завязывалась, лежала смирно. Наверное, отогрелась. После водных процедур, мокрая, разрумянившаяся, она выглядела совсем юной, лет на двадцать, не больше. Макс задвинул девицу вглубь дивана, сунул под ее мокрую голову подушку, укрыл пледом, всмотрелся в безмятежные черты. Вроде нет особых следов тлена и морального разложения. Девчонка как девчонка. В Москве таких тысячи. А может, она просто «разлагаться» стала не так давно? Может, вообще попробовала дурь впервые? Кстати, на ее руках и ногах следов от уколов нет, он проверил. Чем же это она так набралась? Хоть бы к утру прочухалась, а то думай, что с ней дальше делать! Макс бросил рассеянный взгляд на девчонку, постоял пару секунд в раздумьях и направился в кухню.

Доставая из холодильника бутылку пива, он с удивлением и легким злорадством подумал, что вот уже больше часа не вспоминает о Лоре. Чудеса!

Может, какую-нибудь домашнюю зверушку завести, чтобы забота о ней отвлекала от грустных мыслей: собачку там, или кошечку, или новую любовницу, что ли…

Идея была заманчивой, но неосуществимой. Собачки и кошечки у него не приживутся, подохнут с голодухи. Вон, в холодильнике у него только пиво и повесившаяся мышка, тоже своего рода домашнее животное.

А любовница? Так куда же он без своей богини и небожительницы? Это он так хорохорится, пока ее не видит. А как увидит – прощайте, сила воли и мужская гордость! Лора, она такая – цепляет за живое. С такого крючка по собственному желанию не сорвешься.

В гостиной что-то бухнуло. Макс от неожиданности облился пивом, чертыхнулся. Вот вечерок! Ни секунды покоя!

Девчонка лежала на полу, подтянув к животу голые ноги. Чем это ей диван не угодил?

Макс подавил в себе подлое желание пнуть закутанное в халат тело, поднял девчонку, уложил обратно на диван. Она что-то промычала, недовольно заворочалась. Пришлось подпереть ее подушкой, чтобы еще раз не свалилась. Недосуг ему всяких обдолбанных девиц с пола подбирать. И вообще, он футбол собирался посмотреть. Где пульт?

Плазменный «Панасоник», Максово последнее приобретение, ожил и заорал голосом новомодного эстрадного певца: «Я по тонкому льду до тебя дойду!»

– Дойдешь, дойдешь, – пообещал Макс кумиру молодежи и убавил звук. Не то чтобы он боялся разбудить девчонку, просто не хотелось конфликтовать с соседями. Половина второго ночи как никак.

Футбольный канал отыскался почти сразу. Макс довольно крякнул, откинулся на спинку дивана. Острые коленки девчонки уперлись ему в спину, но, как ни странно, особо дискомфорта ему это не доставило. Было даже немного приятно. Сбылась мечта идиота – футбол, пиво и неболтливая баба под боком.

К половине третьего пиво закончилось, футбол надоел и вообще захотелось спать. Макс зевнул, выключил телевизор, с сомнением посмотрел на девчонку. Можно ее теперь оставить без присмотра? Она спала, подсунув ладошки под щеку, и выглядела вполне здоровой. Ничего с ней до утра не случится.

С ней не случится, а с его имуществом? Макс перевел взгляд с девчонки на искусно подсвеченную витрину. На стеклянных полках дремали хрустальные фигурки: феи, эльфы, драконы – его коллекция и его гордость. Коллекция насчитывала тридцать семь экспонатов. Красивое число, Максу оно нравилось.

Все началось в детстве. Смешного стеклянного эльфа привез из Польши отец. Вообще-то, изначально подарок предназначался его старшей сестре Анюте, а Максу полагалась электрическая железная дорога. Но, к удивлению домочадцев, железная дорога осталась без внимания, а вот эльф… В эльфа Макс вцепился мертвой хваткой. Он слышать не желал, что это девчоночья игрушка, что железная дорога намного круче. Для восьмилетнего Макса Легостаева стеклянный эльф с толстым, совсем не эльфийским пузом, с выпученными глазами и острыми ушками не был игрушкой. Он как-то сразу, с первой секунды, стал объектом поклонения, маленьким хрустальным божеством.

Анюта поняла это первой, отдала эльфа без боя – невиданное дело! Смущенный и растроганный, Макс попытался всучить ей свинью-копилку «аж с пятью рублями мелочью», но сестра, обычно вредная и противная, как и все старшие сестры, неожиданно отказалась. А он потом еще целый месяц к ней подлизывался, мыл вместо нее посуду, выгуливал вместо нее спаниеля Чарли и даже не пытался задирать ее подружек.

Все это время хрустальный эльф лежал в «сейфе», картонной коробке из-под обуви, рядом с засушенным майским жуком и электрическим фонариком. Макс доставал эльфа только по вечерам, любовался тем, как преломляется свет в хрустальных эльфийских ушах, укладывал фигурку обратно в «сейф» и со смешанным чувством радости обладания и благоговения ложился спать.

Вторую фигурку, маленького хрустального драконника, отец привез из Чехословакии уже персонально Максу. У пузатого эльфа появился личный дракон, а Макс на всю жизнь заболел коллекционированием сказочных существ из хрусталя.

Вначале его коллекция пополнялась очень медленно. В СССР ничего сказочно-волшебного и одновременно хрустального не выпускали, только стеклянных лебедей, гусей и свинок, а за границу отец, ведущий инженер машиностроительного завода, выезжал не так уж и часто.

Третьим экспонатом Максовой коллекции стала фигурка русалки, купленная мамой в комиссионке за десять рублей тридцать копеек. У русалки был отколот кусок хвоста, но, несмотря на это, она показалась Максу восхитительной. Лишь много позже, занявшись коллекционированием всерьез, он узнал, что его русалка – настоящий раритет, что создана она в Эльзасе на знаменитой мануфактуре Лалика и стоит куда больше десяти рублей тридцати копеек. Впрочем, цена тут не главное. В его коллекции были разные фигурки: и купленные за несколько тысяч долларов, и приобретенные за бесценок на барахолке. Макс любил их всех, начиная с пузатого эльфа и заканчивая хрустальным ангелом, найденным в одной из антикварных лавок Лондона. Он относился ко всем своим хрустальным питомцам с такой нежностью, с какой не всякий отец относится к собственный детям. Он заказал стеклянный стеллаж с мудреной подсветкой, благодаря которой тролли, эльфы и русалки казались почти живыми.

Он расставил их так, чтобы им было максимально комфортно и не скучно. По его разумению, феи боятся драконов, а эльфы не любят троллей. И он поселил их на разных полках. Феи жили на верхней, вместе с русалками. Драконы паслись на нижней, в компании с единорогами. На средней ангелы присматривали за шкодливыми троллями. Всем было хорошо, и Макс мог спать спокойно. До тех пор, пока в его доме не появлялись гости. Гости так и норовили нарушить гармонию. Брали Максовых питомцев в руки, и потом ему приходилось полировать их специальной замшевой тряпицей. Переставляли фигурки, и тогда в его хрустальном королевстве начинались смуты и волнения, а сам Макс впадал в тихую ярость.

Самые близкие знали – коллекцию лучше не трогать. Можно любоваться «игрушками» Макса со стороны, но брать их в руки, а тем более переставлять – боже упаси!

Не самых близких, но вхожих в дом людей Макс инструктировал прямо на пороге. Обычно к его более чем настойчивым просьбам прислушивались, диковинно подсвеченную витрину обходили стороной. Только Лора чихать хотела на запреты. Иногда, в особо тяжкие минуты, Максу казалось, что ей доставляет удовольствие терзать потаенные струны его ранимой души. Она называла русалку хвостатым чудищем. Она пристраивала насмерть перепуганную цветочную фею прямо у лап разъяренного дракона. Она гладила Макса по заросшей трехдневной щетиной щеке и называла его чокнутым филателистом. И ей не было никакого дела, что русалка обижается на «хвостатое чудище», что у феи случается нервный срыв, а у дракона – несварение желудка. И ей было плевать, что филателисты собирают марки, а не хрустальные фигурки. Лора хотела царствовать в сердце Макса Легостаева единолично. Чтобы в нем не было никаких русалок и фей… А «чокнутый филателист», во всем остальном мягкий и покладистый, не желал сдавать свой «хрустальный зверинец» на милость победительницы Лоры Лайт. Ее это задевало, но она терпела. Пока…

Девчонка завозилась, перевернулась на другой бок. Плед сполз. Макс задумчиво посмотрел на торчащую из-под него босую пятку, решил, что эта соня реальной угрозы для его питомцев не представляет, выключил свет и побрел в спальню. Утром он выставит девчонку за дверь и забудет о происшедшем, а сейчас – спать.

Макса разбудил трезвон будильника. Он вскочил, посмотрел на подсвеченный зеленым циферблат, тихо взвыл.

Черт! Черт! Черт!

Ну какой же он идиот! Сегодня суббота, законный выходной, а он забыл отключить будильник! Макс рухнул обратно в постель, как в далеком детстве, накрыл голову подушкой. От резкого пробуждения и недосыпа голова гудела набатом. Спать расхотелось. Вот досада! Он сбросил подушку, перевернулся на спину, сердито уставился в потолок. Покоя не давало не только раннее пробуждение.

Было и еще что-то. Он нахмурился, потер глаза и вспомнил.

Девчонка! Найденыш, спасенный им от неминуемой холодной смерти. Как она там?

Макс сполз с кровати, прошлепал в гостиную. Девчонка лежала на диване: ноги на подушке, голова свешивается до пола. Плед тоже на полу. Это ж как нужно было вертеться, чтобы улечься вот так?

Макс выдернул из-под девчонки подушку. На ее голые ноги он сознательно старался не смотреть. Эти ноги почему-то вызывали в его холостяцкой душе слишком теплые чувства. А проникаться участием к найденышу не входило в его планы. Достаточно того, что он ее спас. Девчонка приподнялась на локтях, посмотрела на Макса сонным-сонным взглядом и снова ушла в отключку.

– Да, горазда ты спать, красавица, – проворчал он, от греха подальше укрыл голые девчоночьи ноги пледом и вышел в кухню.

К утру не распогодилось. Кажется, даже стало еще хуже. Макс выглянул в окно, порадовался, что сегодня суббота и не нужно идти на работу. Термометр показывал минус десять, но зато снегу за ночь намело! И продолжает мести. Припаркованных на стоянке машин не видно – только белые холмики. Вон тот холмик, надо думать, его «мазда». Бедная девочка, замерзла, небось.

И дороги занесло: ни пройти ни проехать. Когда еще снегоуборочная техника сюда доберется? Макс взъерошил волосы, поставил на плиту турку. К обеду, пожалуй, доберется. Район-то не из последних. Тут очень уважаемые граждане живут. Нельзя же допустить их изоляцию от общества. Может, на работу кому-то нужно…

Точно в ответ на его «человеколюбивые» мысли на улицу вышел сосед, постоял немного у одного из снежных холмиков, окинул тоскливым взглядом заметенную дорогу, в сердцах махнул рукой и побрел, по колено увязая в снегу, к выходу со двора. Макс посмотрел на несчастного соседа, сочувственно покачал головой, снял с огня вскипающий кофе. Да, не повезло мужику, добирайся теперь на работу на метро. Так и опоздать недолго. До метро путь неблизкий, да еще по такому-то бездорожью.

Кофе был ароматный и обжигающе горячий, как раз такой, каким и должен быть настоящий кофе. От мысли, что вот он сидит в тепле на своей хайтековской кухне, пьет коллекционный кофе, заедает его шоколадными конфетами, что на работу идти не нужно и даже на улицу выходить не обязательно, на душе у Макса стало легко и радостно, и давешнее дурное настроение куда-то улетучилось.

В детстве он очень любил субботние и воскресные утра. Особенно воскресные, потому что по субботам приходилось ходить в школу. А вот в воскресенье спать можно было долго и просыпаться не от дребезжания будильника, а от запаха яблочных пирогов – мама всегда по выходным пекла пироги. И на просторной кухне – тепло и уютно. Мама в цветастом переднике – у плиты. Папа с газетами – за столом. Выгулянный сестрицей Анютой спаниель Чарли – на пороге, и через него все время приходится переступать, потому что на другое место он перебираться категорически отказывается. И все ворчат и переступают, а Чарли довольно жмурится и энергично стучит по полу куцым хвостом. И сестрица Анюта не злая и нервная, а довольная жизнью и благодушная…

Уже будучи человеком взрослым и самостоятельным, Макс часто приезжал к родителям на выходные: отоспаться, покушать домашненького, окунуться в уютную, с детства знакомую атмосферу. Сестрица Анюта тоже приезжала, а потом она вышла замуж, родила двойню и стала наведываться в отчий дом реже, в основном затем, чтобы подкинуть внуков бабушке и дедушке. Максу приходилось «отдуваться» за двоих, а потом в его жизни появилась Лора и семья как-то незаметно отошла на второй план. Родители сначала обижались, особенно мама. Мама звонила каждую пятницу, спрашивала, приедет ли он в гости, а у него всегда находились неотложные дела, и визит к родителям откладывался на потом. Макс сам не заметил, когда мама перестала звонить по пятницам – работа и Лора отнимали последние силы, давили угрызения совести на корню. По другим дням мама звонила, а по пятницам – нет. Он только сейчас это осознал, стоя посреди своей холостяцкой хайтековской кухни с чашкой кофе в одной руке и шоколадной конфетой в другой. Стало грустно и стыдно, и сыновний долг вдруг перестал быть абстрактным понятием, и захотелось на родительскую кухню. Чтобы отец читал за столом газету, а мама пекла яблочные пироги. Надо сегодня же позвонить родителям. Нет, лучше съездить…

Макс посмотрел в окно, потер подбородок. Если к обеду снег расчистят, можно поехать вечером с ночевкой. Выпроводить девчонку, испросить прощения у Лоры и стартовать.

Он уже потянулся за телефоном, чтобы прямо сейчас испросить прощения, но вовремя опомнился. Какое там прощение в восьмом часу утра! Лора еще спит. И спать будет до обеда, а потом до ужина будет гневаться. И это при самом благоприятном раскладе, в который верится с трудом.

Что же получается? Получается, что к родным он сегодня не поедет. И завтра вряд ли поедет. Если Лора сменит гнев на милость, то нужно будет хоть денек полежать у ее ног. А если не сменит, то придется испрашивать разрешения полежать у ее ног. Как ни крути, а поездка в отчий дом откладывается на неопределенное время. Хотя почему неопределенное? На следующие выходные у него нет никаких планов, вот тогда он и поедет. А пока можно позвонить…

Трубку взяла мама. Даже когда все были дома, к телефону всегда подходила именно она.

– Мама? – почему-то шепотом позвал Макс.

– Максим? – В голосе мамы слышались радость и удивление.

– Угу, – одним глотком он допил кофе и спросил: – Как дела?

– Да хорошо все, а ты что звонишь в такую рань? Почему не спишь?

– Соскучился.

– Ну так приезжай, – произнесла мама после небольшой паузы. – Племянники про тебя все спрашивают. Я пироги вот как раз пеку.

– Я приеду, мам, – пообещал он. – В следующие выходные. Хорошо?

– Приезжай, сынок, – ему показалось, что мама улыбается. На его холостяцкой кухне вроде даже запахло пирогами. – Мы тоже соскучились.

– Отец как?

– А что отец? Вот, сидит, газету читает.

– Все как всегда.

– Да, все как всегда. А что ж меняться в наши-то годы?

– Мам, какие ваши годы? Вы еще у меня молодые.

В трубке послышался звонкий смех:

– Приезжай, подхалим, – с нежностью в голосе сказала мама. – Отец тебе привет передает.

– И ему привет. Я люблю вас…

После этого разговора на душе стало светлее, запах пирогов явственно усилился. Мистика какая-то… Макс счастливо улыбнулся, прошлепал в ванную.

Он успел полежать в ванне, позавтракать, полистать книжку, посмотреть утренние новости, а девчонка все дрыхла. Да, горазды спать некоторые…

Макс сидел за ноутбуком, пытался работать, когда за спиной послышался шорох. На пороге маялась его ночная гостья. Вид у нее был еще тот: помятое спросонья лицо, волосы торчком, затравленный взгляд. Девчонка в нерешительности переступала с одной босой ноги на другую, зябко куталась в Максов банный халат.

– Привет, – сказал он, не отрываясь от компа.

А в ответ – тишина. Минуты две он делал вид, что работает, а потом не выдержал, посмотрел на девчонку. Конечно, в наше время глупо рассчитывать на благодарность, но хоть поздороваться-то со своим спасителем можно?

Девчонка стояла в дверях, привалившись плечом к косяку, и выглядела абсолютно несчастной. Разжалобить пытается. Чувствует, видно, за собой вину.

– Ты как? – спросил Макс чуть мягче, чем следовало бы.

Девчонка виновато улыбнулась, неопределенно пожала плечами.

Странная она, однако.

– Не хочешь отвечать? Хорошо. А как тебя хоть зовут? – Макс предпринял еще одну попытку навести мосты.

Может, он что-то не то спросил? Девчонка вдруг побледнела, зашарила взглядом по комнате. Отвечать она, кажется, не собиралась.

Макса охватило недоброе предчувствие. А что, если он ошибся с диагнозом? Что, если девчонка никакая не наркоманка, а просто слабоумная? Может, у нее вчера приступ какой-то был, реакция на изменение погоды, обострение? Иначе чем объяснить ее более чем странное поведение? Стоит тут, ресницами хлопает, на вопросы не отвечает. Что с ней теперь делать? Куда ее девать? Может, псих-бригаду вызвать? Макс с ожесточением потер подбородок. Ну, вызовет он психбригаду, а как она сюда доберется по такому-то снегу?

И кто только эту убогую на улицу выпустил? В такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит, а тут человек, пусть даже и не в своем уме…

А может…

Макс встал из-за стола, проскочил мимо вжавшейся в стену девчонки, подобрал в прихожей куцую шубейку, обыскал карманы. Может, у нее при себе какие-нибудь документы есть? Может, адрес или телефон? Он бы с родственниками ее связался, сдал бы дуреху с рук на руки. Она же с виду аккуратненькая, чувствуется, что за ней хорошо ухаживают. Может, сбежала, а ее сейчас ищут по всей Москве?

В карманах шубейки обнаружился только фантик от конфеты. Вот и все документы…

Пока Макс обшаривал ее вещи, девчонка ходила за ним хвостом, смотрела настороженно и молчала, а потом вдруг осторожно тронула за рукав, поманила за собой обратно в кабинет.

Макс и глазом моргнуть не успел, как дурочка подошла к компу, закрыла программу, с которой он работал, зашла в Word. Он, словно загипнотизированный, следил за ее манипуляциями и даже не делал попыток вмешаться.

Тонкие пальцы запорхали по клавиатуре. На мониторе высветился текст:

«Здравствуйте. Меня зовут Лиза. Я не могу говорить».

Вот оно, значит, что! Девчонка, оказывается, глухонемая. А он – дурочка-дурочка…

– Ты не-ма-я? – спросил Макс, на всякий случай четко выговаривая каждый звук, чтобы девчонке было удобнее читать по губам. Обычно ведь глухонемые умеют читать по губам.

Она поморщилась, точно от боли, утвердительно кивнула, снова потянулась к клавиатуре:

«Что со мной случилось?»

– Что с тобой случилось?! – изумился Макс. – Это ты у меня спрашиваешь, что с тобой случилось?!

Девчонка, и без того белая как полотно, побледнела еще больше. Максу показалось, что она вот-вот расплачется. Только этого не хватало!

– Так! Стоп! – Он предупреждающе поднял руки. – Никто не волнуется! Никто не плачет! Ясно?

Она закусила губу, кивнула.

– Давай разбираться. Идет?

Снова кивок в ответ.

– Значит, так: я подобрал тебя вчера на дороге, недалеко от своего дома. Ты была, мягко говоря, не в себе. Пила что-то? Или дурь приняла?

Девчонка отрицательно тряхнула головой. В ее глазах плескалась паника.

– Ничего не пила? – недоверчиво переспросил Макс. – Ну не знаю, трезвой ты не выглядела. Это раз, – он загнул указательный палец. – И еще ты была насквозь промерзшей – это два. Я тебя пожалел, привез к себе, разморозил как умел.

При слове «разморозил» девчонка стала покрываться багровыми пятнами, судорожно вцепилась в полы халата – застеснялась, наверное.

– Только не надо падать в обморок. Можешь быть уверена, ничего нового я вчера не увидел, – сказал Макс тоном прожженного ловеласа.

Если он рассчитывал успокоить девчонку, то расчет не удался. Кажется, ей стало совсем нехорошо.

– Эй, ты чего? – испугался Макс. – Хватит мне тут истерики устраивать! Я, между прочим, человек нервный. Я тоже расстроиться могу. И вообще, на твою девичью честь я не покушался, да я на тебя даже и не смотрел. Больно ты мне нужна от… – Он хотел было сказать «отмороженная», но вовремя прикусил язык.

Девчонка затрясла головой, рухнула в кресло перед ноутбуком, сжала виски руками, тихо заскулила.

«Не обошлось-таки без истерики», – подумал Макс, пристраиваясь на краешке стола и пытаясь заглянуть ей в лицо. Он даже хотел погладить ее по спине, но передумал. Как бы там ни было, в какую бы переделку она ни попала, это не его дело. У него хватает своих проблем. Незачем добровольно сокращать дистанцию. Он и так поступил сверхсознательно, спас незнакомую деваху от верной смерти, притащил к себе в дом. Дальше пусть уж сама как-нибудь, чай не маленькая…

Девчонка всхлипывала, размазывала по лицу слезы, а Макс сидел на столе, смотрел сверху вниз на ее вздрагивающую макушку и не знал, как правильно поступить. Сохранять дистанцию становилось все труднее.

– Все, хватит рыдать! – сказал он, а потом вспомнил, что девчонка глухонемая, и потряс ее за плечо.

У нее были красивые глаза – светло-карие, с зелеными крапинками.

– Не плачь! – громко, словно это что-то меняло, сказал он.

Девчонка закусила губу, вытерла слезы.

– Хочешь есть?

Она отрицательно покачала головой.

– Не хочешь. Ладно, тогда я сварю тебе кофе, и мы спокойно поговорим.

Спокойно поговорим! Ну и выдал! Как же он с ней поговорит, если она глухонемая?

– Ты любишь кофе?

Утвердительный кивок.

– А шоколадные конфеты?

Еще один кивок.

Макс уже спрыгнул со стола, когда девчонка тронула его за рукав, быстро напечатала:

«Спасибо. Можно мне в ванную?»

– Да ради бога! Там на вешалке – чистое полотенце. Как ты вообще себя чувствуешь?

«Спасибо, уже лучше».

Уже лучше. Значит, до этого было не слишком хорошо.

Макс проводил девчонку задумчивым взглядом и направился в кухню. Поставив на огонь кофе, вернулся за ноутбуком. Надо же как-то с ней общаться…

…Господи, господи, господи! Да что же это такое?!

Лиза присела на край ванны, закрыла лицо руками. Она не должна быть здесь, в квартире у незнакомого мужчины! Она должна быть сейчас в клинике, проходить обследование! Она же за тем и приехала в Москву.

…Она выкарабкивалась долго. Говорят, целую неделю была в коме. Лиза не помнила.

Она помнила только аварию, самые первые мгновения.

Они ехали с тетушкой с дачи. Урожай выдался на славу, багажник старой «девятки» был под завязку загружен яблоками. Под успокаивающее бормотание приемника Лиза дремала на пассажирском сиденье. До города еще час езды, можно расслабиться и отдохнуть. Дома отдохнуть не удастся. Неугомонная тетушка сразу примется сортировать урожай, откладывать самые красивые яблоки на зиму. Из тех, что поплоше, заставит Лизу печь яблочный пирог. Да не маленькую шарлотку, а настоящий пирог, на весь противень. Зачем, спрашивается? Вдвоем им столько ни за что не съесть, а Артем, Лизин любимый мужчина, без пяти минут муж, в командировке, приедет только через две недели. Кто же будет есть этот громадный пирог? Надо будет соседей угостить.

Лиза вздохнула, украдкой посмотрела на тетушку. Эх, ее бы воля, она бы вообще ничего не пекла.

Зачем вообще готовить, если сейчас в магазине можно купить все, что душе угодно?

Только тетушке это объяснять бесполезно. Она однажды решила, что в приличном доме должно пахнуть выпечкой, пусть не каждый день, но по выходным – обязательно. Она решила, а вот печь приходилось Лизе, потому что тетушка была художницей. У нее на первом месте – общение с музами и поиски вдохновения. Ну не на кухне же черпать это вдохновение? Вот поэтому забота о хлебе насущном и о домашнем уюте лежала исключительно на Лизиных плечах. Тетушка лишь руководила процессом и раздавала ценные указания, либо бесполезные, либо бестолковые. Лиза ее не переубеждала, на эти ее «программные заявления» послушно кивала и делала все по-своему. Она и на дачу собиралась ехать одна, но музы вдруг увлекли тетушку на пленэр. Теперь на заднем сиденье «девятки» лежал плод тетушкиного душевного порыва, названный скромно, но элегантно: «Яблочная пора». Изначально картину планировалось повесить в гостиной, но Лиза выклянчила ее в собственное владение. В ее маленьком кабинете «Яблочная пора» будет смотреться куда лучше, чем в гостиной, и без того завешанной тетушкиными картинами от потолка до пола. И малышам, основным Лизиным клиентам, картина понравится. Детям нравится все необычное, мало похожее на действительность. «Яблочная пора» была необычной. Пряничный ярко-оранжевый домик стыдливо выглядывал из-за развесистых яблоневых ветвей. Гигантские яблоки весело светятся румяными боками и выглядят, несмотря на исключительную нереалистичность, очень симпатично. Определенно детям понравится. Лиза посмотрела на «Яблочную пору» и радостно улыбнулась. В обмен на картину тетушка точно заставит ее печь яблочный пирог. Ну и испечет она его! Не велика беда. Все равно жизнь – замечательная штука! У нее, Лизы Тихомировой, есть все, что нужно для счастья. Любимая работа. Ей нравилось возиться с детьми, даже небольшая зарплата логопеда ее не смущала. Любимый мужчина, без пяти минут муж. Они встречаются с Артемом больше года и уже дату свадьбы оговорили – четырнадцатое февраля, день всех влюбленных. Артем настаивает, чтобы Лиза переехала к нему, а она все сопротивляется. Иногда остается ночевать в Артемовой «двушке», а перебираться насовсем не спешит.

Все из-за тетушки. Ну как ее, творческую натуру, оставить одну? Да она же без Лизы пропадет! Кто будет о ней заботиться, кормить, убирать? Нет, тетушку оставлять никак нельзя. Та же не оставила пятилетнюю Лизу, родителей которой, альпинистов-любителей, накрыло на Кавказе лавиной. Несмотря на свои творческие искания, бытовую неприспособленность и вечную стесненность в средствах, она сумела поставить племянницу на ноги, вырастить, выучить, устроить на работу в образцово-показательный детский сад.

У Лизы уже созрел план решения проблемы. Им нужно произвести обмен. Их с тетушкой двухкомнатная квартира улучшенной планировки плюс «хрущевка» Артема – и можно купить приличную трехкомнатную квартиру. Или даже четырехкомнатную, с небольшой доплатой. У тетушки будет своя комната, а Лизина совесть будет чиста. Надо лишь дождаться Артема и обсудить с ним этот гениальный план. Артем согласится. Он добрый и к тетушке относится хорошо…

Из приятных раздумий Лизу вырвал крик тетушки – отчаянный, пронзительный.

– Тетя, что…

Взвизгнули тормоза, Лизу швырнуло на лобовое стекло. На дорогу перед искореженной «девяткой» она упала уже без сознания.

Ее счастье… Счастье, что ее выбросило из машины. Счастье, что водитель «КамАЗа», в который врезалась их потерявшая управление «девятка», успел оттащить ее, бесчувственную, на обочину. Счастье, что она не видела, как заживо сгорела тетушка, так и не сумевшая выбраться из машины…

Ей все говорили, что она родилась в рубашке. Это просто чудо, что после восьмидневной комы Лиза очнулась целой и невредимой. Почти…

Ушибы, перелом ребер, сотрясение мозга – ничего страшного, до свадьбы заживет.

Ее утешали, а ей хотелось кричать. А как же тетушка?! Как же жить-то без нее?! Как жить, зная, какой страшной смертью она погибла?

Лизе хотелось спросить об этом у тех, кто считал ее везучей, но она не могла.

В умных медицинских книжках это называлось красивым словом «афазия». Да, Лиза вышла из комы, но не смогла говорить. Сначала врачи считали это следствием черепно-мозговой травмы. Лизу обследовали, крутили и так и этак – ничего не нашли. Тогда с ней стала работать психолог, молодая, улыбчивая женщина. Психолог убеждала ее, что немота – временное явление. Что это реакция на пережитый стресс. По мнению психолога, Лиза должна была «отстроиться» в самое ближайшее время. Достаточно только выйти из больничных стен, очутиться в привычной среде.

Привычной средой для Лизы была тетушка. А тетушки больше нет, и привычной среды, стало быть, тоже нет. И домой возвращаться страшно, и смотреть на стены, увешанные тетушкиными картинами, больно…

Господи, у нее даже не было возможности попрощаться. Тетушку похоронили коллеги. Расходы взяла на себя фабрика художественных промыслов, на которой та трудилась больше двадцати лет. А Лиза, единственный близкий ей человек, лежала в коме…

Из больницы Лизу забрал Артем. Она плохо помнила то время. Иногда ей казалось, что она превратилась в рыбу и живет в огромном аквариуме одна. А за стеклом люди: Артем, подруга Ленка, соседи, знакомые. Она пытается им что-то сказать, а они не понимают, постукивают по аквариумному стеклу, подзывают бедную рыбку Лизу, силятся понять, чего она хочет.

Вначале, когда душевные и физические раны были еще свежи, Лиза вообще ничего не хотела. А потом для нее вдруг стало очень важным снова обрести дар речи. Неспроста же люди назвали его даром! Нужно его потерять, чтобы понять, как это ценно. Лиза потеряла – и поняла.

Это тяжело, когда приходится объясняться на пальцах, когда близкие люди вдруг перестают тебя понимать, когда знакомые смотрят на твои попытки заговорить с жалостью, а незнакомые – с удивлением и брезгливостью. Начинаешь чувствовать себя изгоем, человеком второго сорта. И мысль, что все эти мучения временные и скоро закончатся, уже не кажется такой уж спасительной.

Время идет, а ничего не заканчивается. И с каждым днем становится все хуже и хуже.

С работы Лизу уволили. Вернее, вежливо попросили уволиться. Кому нужен логопед, который не может сказать ни слова? И не важно, что немота эта – временная. Да кто вообще сказал, что она временная? Заведующая детским садом так прямо Лизу и спросила:

– Лизавета Витальевна, прошу понять меня правильно: а что, если вы останетесь инвалидом на всю жизнь? Мне-то что тогда делать? Зачем мне немой сотрудник?

У Лизы еще хватило сил, чтобы не расплакаться прямо в кабинете заведующей, выйти на детскую площадку, спрятаться в самой укромной беседке и только там дать волю слезам.

С Артемом тоже не получилось. Тут Лиза винила только себя. Она спряталась от жестокого внешнего мира в свой собственный маленький мирок и сознательно никого в него не пускала. Даже Артема, любимого мужчину, без пяти минут мужа. Они ведь и пообщаться-то толком не могли. Можно было попробовать изъясняться письменно, да много ли так объяснишь? Однажды Лиза все-таки попробовала, написала всякую ерунду о том, что она не хочет быть ему обузой, о том, что им лучше расстаться.

Господи, конечно, она не хотела, чтобы Артем уходил, не хотела оставаться со своей бедой одна. Но она просто обязана была развязать ему руки, освободить от однажды взятых на себя обязательств. Вот такой она была дурой.

Лиза предложила любимому мужчине, без пяти минут мужу, расстаться. Он сказал: «Дорогая, что ты такое говоришь?!», но по глазам было видно – он примет ее «вольную». Не сразу, может быть, месяц-другой побудет рядом, постарается «быть полезным», а потом уйдет. И в этом некого будет винить. Только ее, Лизу. Сама так захотела, не удержала, прогнала…

Артем ушел на вторую неделю после дарования «вольной». Ушел по-английски, не прощаясь. А как с ней попрощаться? У нее же афазия. И вообще, после аварии она стала нелюдимой. Тяжело с такой, очень тяжело. А он молодой, у него еще вся жизнь впереди. И жена ему нужна здоровая, ласковая, чтобы с ней поговорить можно было. В общем, жена ему нужна такая, какой Лиза была пару месяцев назад, но больше никогда не станет.

Она его понимала и даже оправдывала, только каждую ночь плакала в подушку. По ночам плакала, а днем выслушивала рассуждения подруги Ленки на тему мужской неверности:

– Отпустила ты его! Ну и что?! Мало ли что женщина может в запале наговорить?! Но он-то мужик! Он же должен понимать, что это все не взаправду, что сейчас он тебе нужен больше, чем когда-либо. А еще жениться собирался! Знаешь, Лизка, это даже хорошо, что он сейчас ушел. Он проверки боем не выдержал, слабаком оказался и тряпкой. Ну скажи, зачем тебе слабак?

Лиза согласно кивала, старательно отводила глаза. Не станешь же объяснять подруге, что Артем ей нужен, что никакой он не слабак и не тряпка, что она сама во всем виновата…

– Отвлечься тебе надо, развеяться, – однажды сказала подруга Ленка. – Может, в санаторий какой-нибудь съездить?

Лиза лишь горько усмехнулась в ответ. Да у нее впереди теперь масса развлечений! Она уже и план составила. Первым пунктом в нем шла постановка на учет на бирже труда. Теперь ей нужно искать работу, желательно надомную и не требующую специальных навыков, потому что нет у нее никаких таких специальных навыков.

Вторым пунктом шла продажа тетушкиной квартиры и покупка другого, более компактного жилища – одной ей оплату коммунальных услуг не потянуть. Особенно теперь, когда она в одночасье стала безработным инвалидом. Да, группу ей уже предлагали, но она решительно отказалась. Официально признать свою ущербность означало для нее капитулировать, расписаться в собственном бессилии. А Лиза капитулировать не собиралась. Отплакав и отпереживав, она начала действовать. Встала на учет на биржу труда, где ей честно сказали, что подходящих для нее вакансий нет и не предвидится. Используя безотказную Ленку как переводчика, обменяла квартиру на однокомнатную с доплатой. Половину вырученных от сделки денег по совету все той же Ленки положила в банк под проценты, вторую надежно спрятала дома и зажила с чистого листа.

Жить с чистого листа было тяжело. Не спасала ни сила воли, ни полная мобилизация всех внутренних резервов. Лиза осталась одна со своими проблемами. Прежние знакомые, так же, как любимый мужчина, без пяти минут муж, остались в прошлой жизни. Эмоциональный вакуум, как умела, разбавляла лишь верная подруга Ленка. Она регулярно наведывалась к Лизе в гости, тормошила ее, не давала раскисать, выводила прогуляться. Ленка ее понимала с полувзгляда. Им даже удавалось поговорить!

Вот интересно, Ленка ее понимала, а бывший любимый мужчина – нет. Может, ей действительно повезло, что Артем ушел?

Думать об Артеме было уже не так больно. Даже известие, что он встречается с другой, Лиза восприняла спокойно. И продолжала бороться с афазией. Даже работу себе нашла самостоятельно, без всякой там биржи.

Идея поискать работу с помощью газеты частных объявлений посетила ее внезапно, во время одного из визитов Ленки.

Они сидели на маленькой Лизиной кухне и уже полчаса изучали объявления. Из-за проклятой афазии Лизе почти ничего не подходило. Няня, сиделка, домработница, реализатор на рынке – все они должны разговаривать. Кому нужен работник, которого трудно понять? Было, правда, несколько подходящих вариантов, но они не нравились ни Ленке, ни уж тем более Лизе.

Жилищным кооперативам требовались уборщицы. В только что открывшийся ресторан зазывали посудомойку. Художественной школе был нужен сторож.

Лиза, возлагавшая на газету большие надежды, в отчаянии махнула рукой, начала варить кофе. В голове вертелись разные мысли, одна пессимистичнее другой.

Приличной работы ей со своей афазией не найти. Деньги, оставшиеся после продажи тетушкиной квартиры, стремительно тают. Даже при соблюдении режима строжайшей экономии ежемесячно на жизнь уходит приличная сумма. Если она не найдет работу, то ее стратегические запасы закончатся меньше чем через полтора года. И это при самом благоприятном раскладе. И что потом?

Что будет с ней, когда закончатся деньги, обдумывать не хотелось. Лучше она будет думать над имеющимися вариантами. Конечно, с высшим образованием работать уборщицей стыдно. Вдруг кто-нибудь из старых знакомых узнает ее?

На этой трусливой мысли Лиза себя одернула – узнают так узнают. Плевать! В крайнем случае, можно выходить на работу очень рано, когда жильцы еще спят. Или очень поздно, когда они уже спят. Нет, пожалуй, раньше – лучше. Сделал дело – и свободен.

Лиза невесело усмехнулась, сняла с огня кофе. А если устроиться на работу сразу в несколько кооперативов? В одном можно убирать рано утром, во втором – поздно вечером. Интересно, а какой график у посудомойки?…

– Нашла! – заорала Ленка.

Лиза вздрогнула и пролила кофе.

– Вот то, что тебе нужно! – Подруга подняла вверх указательный палец, процитировала: – «Срочно нуждаюсь в услугах по набору текста». Лиза, мы ж с тобой окончили курсы машинописи!

Лиза обреченно покачала головой. Может, они и окончили курсы машинописи, но было это давно, еще в школе. Она уже успела благополучно все забыть – это раз. Для того чтобы набирать текст, нужна как минимум пишущая машинка – это два.

Свои доводы она изложила на обрывке тетрадного листка, подсунула его подруге. Ленка бросила быстрый взгляд на записку, нетерпеливо фыркнула:

– Ничего не забылось! Есть такая вещь, как моторная память. Начнешь работать – все сразу вспомнишь. А машинка – это уже каменный век. Нынче тексты набирают на компе.

«И где ты видишь у меня компьютер?» – спросила Лиза.

– Это вообще не проблема. Купишь бэушный, самый простенький. Я брату скажу, он подберет тебе то, что нужно.

«Сколько будет стоить?»

– Ну, думаю, если без наворотов, то баксов в триста уложимся.

Лиза отрицательно покачала головой. С тремя сотнями баксов расставаться не хотелось.

– А может, и дешевле, – не унималась Ленка. – Тихомирова, не жадничай! Это ж твое орудие производства. А давай вот прямо сейчас по объявлению позвоним и спросим, сколько они будут платить? – Не дожидаясь ответа, она потянулась за телефоном.

Разговор с невидимым собеседником длился минут пять. Лиза пила кофе, старалась не вслушиваться.

Триста долларов. Когда она сможет их отработать? И сможет ли вообще? Что это за работа такая – по набору текста? Может, лучше уборщицей?…

– Даже не думай! – грозно сказала Ленка, словно прочитав ее мысли. – Я уже обо всем договорилась. Слушай…

Из Ленкиного рассказа выходило, что платить Лизе будут не так чтобы очень много, но на первое время должно хватить. А там она руку набьет, научится печатать быстро, будет брать большие объемы и зарабатывать соответственно тоже больше.

– Это ж не работа, а золотое дно! Клондайк! – стрекотала подруга. – Иван Семенович, ну, тот, с кем я разговаривала, писатель-фантаст. Представляешь? Писатель!

Лиза сделала большие глаза. Вот уж интересно, откуда в их провинциальном городишке взялся писатель-фантаст?

– Он, правда, пока непризнанный, но очень перспективный. Да-да, у него рукопись в каком-то московском издательстве берут.

«Сколько лет?» – спросила Лиза.

– Кому? Писателю? Ну, не знаю, по голосу – лет сорок-пятьдесят. И не нужно так скептически улыбаться! Он, если хочешь знать, всю свою сознательную жизнь пишет. Но даже не это главное, – Ленка многозначительно помолчала. – Главное, что пишет он исключительно от руки. Ну не признает творческий человек всякое там «железо». А вот теперь, в свете назревающего договора, Ивану Семенычу спешно понадобилось перевести свои творения в электронный вид.

«Сколько всего творений?»

– Я ж тебе говорю – человек пишет всю сознательную жизнь. Сказал – пятнадцать романов. Каждый по двенадцать-шестнадцать авторских листов.

«Это как?»

– Один авторский лист – это двадцать машинописных страниц. Ну, как думаешь, за сколько дней ты двадцать страниц сможешь осилить?

Лиза растерянно пожала плечами. Наверное, за два дня осилит. А может, и раньше, кто знает?

– Один авторский лист – десять баксов, – почему-то шепотом сказала Ленка. – Вот и считай, десять листов – это уже сотня. Две книжки напечатаешь – и отобьешь деньги за комп, а дальше уже пойдет чистая прибыль. Лиза, соглашайся! Ивана Семеныча сроки поджимают, издательство его торопит. Просил сегодня же сообщить о решении.

«А компьютер?»

– Да будет тебе компьютер! Завтра. Я вечером братцу позвоню, он же у меня компьютерный бог. Подберет тебе все, что нужно, еще и проинструктирует что к чему. Ты же в компьютерах не шаришь.

Лиза покачала головой – не шарит.

– Вот, а Васька мой шарит! И тебя обучит, – Ленка снова потянулась к телефону. – Ну так я звоню писателю, договариваюсь?

Лиза кивнула – договаривайся.

Ленка закончила переговоры за пару минут, горящими от возбуждения глазами посмотрела на подругу:

– Все, в понедельник идем знакомиться. До понедельника у тебя еще три дня на все про все…

Определенно Ленка не там работает. Ей бы пойти каким-нибудь снабженцем, хозяйственником, а она свой организаторский талант в землю зарывает, трудится в школе, учительницей химии. И это при том, что в школе она химию терпеть не могла.

Ленка все взяла на себя: переговоры с братцем Васькой, вредным и строптивым, как все гении; контроль над покупкой, доставкой и установкой старенького компа – Лизиного нового орудия производства. Проследила, чтобы Васька инструктировал Лизу максимально подробно и доходчиво. Проследила за тем, чтобы Лиза всю компьютерную премудрость записала в блокнотик. Раз десять заставила ее показать, как включается и выключается компьютер. Пять раз уточнила, на какую кнопочку нужно нажимать, чтобы перезагрузить орудие производства, если оно, не дай бог, зависнет. Ленка ушла домой, только окончательно убедившись, что Лиза сумеет со всем справиться самостоятельно и ее можно со спокойной совестью оставить наедине с этим чудом техники.

Когда за неугомонной подругой наконец захлопнулась дверь, Лиза вздохнула с облегчением, сварила себе еще кофе, присела за кухонный стол, на который, за неимением в ее новой квартире других свободных горизонтальных поверхностей, пристроили монитор, пробежалась пальцами по клавиатуре.

Так, если ей не изменяет память, клавиши расположены в той же последовательности, что и у пишущей машинки. Это хорошо, не придется тратить время на переучивание. Лиза включила компьютер, нажала на иконку «Word», с легким страхом посмотрела на девственно белый лист в центре светящегося ровным серо-голубым цветом экрана, положила руки на клавиатуру так, как ее учили на курсах машинописи, напечатала:

«А роза упала на лапу азора».

«Азор» получился с маленькой буквы, она его стерла, написала теперь уже с большой. Потренировалась со шрифтами, остановилась на стандартном, максимально приближенном к машинописному, отхлебнула остывший кофе и улыбнулась. Ну вот, теперь у нее есть и орудие производства, и новая работа! И о первом, и о втором она знает очень мало, но лиха беда – начало. Были бы голова и руки! Нужно будет купить какую-нибудь книжку для пользователей ПК, как рекомендовал Ленкин братец.

Знакомство с будущей звездой отечественной фантастики и будущим Лизиным работодателем было назначено на шесть вечера. Уже к обеду Лиза вся извелась. Не помогали ни кофе, ни валерьянка. Душу терзали сомнения. А что, если неизвестный Иван Семенович уже нанял кого-нибудь другого? Что, если он больше не нуждается в услугах машинистки? Или, того хуже, надеется, что будет обсуждать с ней свои творческие планы? А она, Лиза, не может ничего обсуждать. И она уже купила компьютер, и вообще, сама надеется…

Ленка пришла в пять, осмотрела со всех сторон включенный компьютер, удовлетворенно хмыкнула:

– Осваиваешься? Ладно, давай, собирайся.

Будущий знаменитый писатель-фантаст оказался интеллигентным мужчиной чуть старше пятидесяти. Лизу и Ленку он встретил с распростертыми объятиями, проводил в свою явно холостяцкую кухню, напоил крепким чаем с магазинными, но очень вкусными пирожными – в общем, проявил чудеса радушия и гостеприимства. Его совершенно не смутило, что Лиза не может говорить, кажется, он этого даже не заметил.

Они провели у Ивана Семеновича два часа, выслушали, как проходило становление будущей знаменитости. Как, будучи в течение долгих лет непризнанным и неформатным, он в конце концов показал «им всем» на что способен, – взял первую премию на очень серьезном конкурсе научно-фантастической прозы. Теперь у него на руках договор на издание книги, пять тысяч долларов призовых и ошеломительные перспективы. Теперь, если «милая Лиза» согласится ему помочь, его ничто не остановит! Сам он, к сожалению, печатать не умеет. Конкурсный роман набирал на пишущей машинке четыре месяца одним пальцем и страшно измучился. Побеседовав еще немного, они расстались, довольные друг другом, готовые к тесному сотрудничеству.

Лиза втянулась в новую работу с ходу, без всякой раскачки. Ленка оказалась права, когда говорила про моторную память, – она ничего не забыла. Работать на компьютере оказалось легко, намного легче, чем на пишущей машинке: можно и ошибки исправлять, и текст редактировать.

Была только одна проблема – почерк у Ивана Семеновича оказался совершенно нечитабельным. Добрую неделю Лиза разбиралась в его каракулях, классифицировала и сверяла закорючки, загогулинки и завитушки. Если бы Иван Семенович не сказал, что работает преподавателем физики в сельскохозяйственном техникуме, она бы решила, что он врач, уж больно неразборчивым был его почерк. А если еще принять во внимание, что будущие литературные шедевры писались простым карандашом, да на тетрадных листках, да больше десяти лет тому назад, то становилось понятно, почему Иван Семенович был так приветлив и обходителен и даже накинул по доллару на каждую десятку. Положа руку на сердце, не велика плата за такой кропотливый труд! Первый авторский лист дался Лизе потом и кровью, а дальше стало легче, она даже в его безумных сокращениях научилась разбираться. Лиха беда – начало, как любила повторять покойная тетушка.

Стоимость компьютера Лиза отработала за полтора месяца, а потом уже пошла чистая прибыль, не бог весть какая, но на скромную жизнь затворницы хватало. Новые реалии хоть и не давали умереть с голоду, но существование не красили. У обычных людей есть проверенный, избитый маршрут: работа-дом, дом-работа. Есть еще вариации типа: дом-работа-магазин-дом, дом-работа-детский сад (школа)-магазин-дом. У самых продвинутых и, наверное, счастливых есть еще остановки «театр», «кино», «кафе».

У Лизы Тихомировой был только дом. Даже посещение магазина она старалась свести к минимуму, стеснялась своей немоты.

Сначала было очень тяжело, приходилось еще дома писать подробный список необходимых продуктов, а потом, покрываясь испариной от волнения, подсовывать список вечно уставшим, неприветливым продавщицам. Хорошо, если все на том и заканчивалось, но бывало, что продавщицы начинали возмущаться, что им работать надо и разглядывать всякие там писульки недосуг. В таких случаях Лиза уходила без покупок. Но скоро она сориентировалась, стала отовариваться исключительно в магазинах самообслуживания. Там никого ни о чем просить не нужно – бери, что хочешь, плати деньги в кассе.

Сложнее было на рынке, но Лиза ходила туда только в компании с подругой Ленкой, а Ленка, она такая – ей палец в рот не клади. И поторговаться может, и поругаться, если нужно, и подругу свою бессловесную в обиду не даст.

Что уж там, можно было приспособиться и к афазии. Живут же как-то глухонемые люди? Но у Лизы не получалось. Может, если бы она смирилась, призналась самой себе, что ее афазия останется с ней на веки вечные, ей стало бы легче. Но она не могла смириться, даже не пыталась. Сказали же врачи, что с головой у нее все в порядке. Ее даже в областной центр на компьютерную томографию направляли, искали какие-то «очаги» в головном мозге. Не нашли: с головой порядок, «очагов» нет, а говорить она все равно не может. Иногда кажется, что вот-вот получится, еще одно маленькое усилие и мир услышит голос Лизы Тихомировой. Не получается. Дебильное мычание получается, а человеческая речь – нет…

Что же это такое? Может, она все-таки головой повредилась, а врачи ей из жалости ничего не говорят? Не называли же раньше онкологическим больным их диагноз. Может, и с ней так? Может, неспроста старые знакомые при встрече с ней начинают грустно улыбаться и разговаривать с присюсюкиванием, так, как обычно разговаривают с домашними животными, маленькими детьми и слабоумными. Они что, действительно считают, что она после аварии не только онемела, но и отупела?

Вот из-за таких приторно-сочувственных улыбок и дурацких разговоров типа: «Что, Лизонька, ты меня не понимаешь? Ах, господи! Я ж совсем забыл(а), что ты немая», она и старалась свести контакты с внешним миром к минимуму. Ее окружение составляли только верная подружка Ленка и писатель-фантаст. А все остальные остались где-то там, за толстым стеклом аквариума.

Лиза пыталась убедить себя, что это нормально, что так, в аквариуме, тоже можно жить. Иногда ей это даже удавалось, но нечасто. Совсем нечасто…

Полгода в маленьком трио Лиза-Ленка-писатель царила относительная стабильность, а потом Ленка влюбилась. Да не просто влюбилась, а вдребезги, отчаянно и, как поначалу казалось, безответно.

Илья Владимирович Свешников – мужчина, удачно сочетающий в себе внешность голливудского актера и интеллект нобелевского лауреата, – занял пост директора школы, в которой недавно начала трудиться Ленка, но сразу же покорил сердца всей женской половины коллектива. Разведка донесла, что Свешников – о чудо! – до сих пор еще холостяк, и свободные от семейных уз дамы активизировались. Несколько месяцев Ленка наблюдала за этим хороводом со стороны и в процесс не включалась.

– Лиза, они все с ума посходили! – сообщала она с напряженно-равнодушным выражением лица. – Они же натуральные крысиные бега устроили. Приз той, кто первой доберется до Свешникова. Обхаживают его со всех сторон. Те, кому фигура позволяет, в мини-юбки повлезали, думают, ему своих ног мало. Те, кто пострашнее, домашние обеды ему прямо в кабинет носят, думают домовитостью понравиться.

«А он?» – спрашивала Лиза.

– А он самодеятельность и конкурс «А ну-ка, девушки!» запретил, ходит в столовку питаться, на ноги не смотрит.

«А ты?»

– А что я?! Я, как ты знаешь, готовить не умею и юбки не ношу принципиально. Нет у меня ни единого шанса…

Вот так Лиза и узнала, что лучшая подруга влюбилась – по ее тоскливому вздоху и безысходности во взгляде. Теперь уже не Ленка утешала ее, а она Ленку. Выслушивала ее стенания, гладила по голове, выводила гулять – в общем, поддерживала как могла.

Ленка от внезапной любви сильно страдала и маялась. Даже похудела на пять килограммов. Но на мини-юбки не переходила, с предметом своей страсти держалась подчеркнуто официально.

– А что мне ему улыбаться-то, Лиза? Он же до сих пор не может запомнить мое отчество, все время путается. Да он на меня вообще не смотрит! Ему, видишь ли, есть на кого смотреть. Вон, Наташка Петухова пластику груди сделала. Сейчас свой четвертый размер всем желающим демонстрирует. Верхние пуговицы на блузке все время забывает застегнуть. Такая вдруг забывчивая стала, просто ужас! На Наташку он смотрит и отчество ее помнит. Лиз, а может, и мне грудь увеличить? Возьму кредит…

Лиза считала, что идти на крайние меры не стоит, что если мужчина любит женщину по частям, то это не любовь вовсе, а какой-то фетишизм. После долгих мучительных раздумий Ленка с ней согласилась, но погрустнела еще больше, однажды сказала мрачно:

– А, плевать! Что мне какой-то там Свешников? Жила без него двадцать пять лет и еще столько же проживу. И вообще, грудь у меня без всякой операции красивая, просто я ей не размахиваю направо и налево…

Ленкины мучения продолжились, а потом случилось Чудо. Она именно так об этом и говорила – Чудо.

Антонина Петровна, Ленкина мама, дама весьма энергичная и коммуникабельная, уже года два как считала, что дочь засиделась в девках. С периодичностью один раз в три месяца она устраивала Ленке смотрины. Потенциальных зятьев поставляли многочисленные матушкины подружки и знакомые. Все претенденты на Ленкино сердце были исключительно положительными мальчиками, с хорошим образованием, достойной работой, приличной родословной. «Мальчики», большинству из которых уже давно перевалило за тридцать, Ленку категорически не интересовали. После каждых таких смотрин она пыталась вразумить мать, объяснить ей, что двадцать пять лет по нынешним просвещенным временам – это не возраст, что никакой она не перестарок и знакомиться с мужчинами предпочитает самостоятельно. Антонина Петровна слушала непутевую дочь, скорбно качала головой, а ровно через три месяца в их доме появлялся очередной «исключительно положительный мальчик».

Это было неизлечимо. Ленка была вынуждена либо сдаться и выйти замуж за одного из «мальчиков», либо терпеть ежеквартальные экзекуции. Она выбрала второе – и не прогадала. Очередным мальчиком из хорошей семьи оказался единственный сын давней матушкиной приятельницы, Илья Владимирович Свешников…

Вот какие вензеля выписывает иногда судьба! Кто бы мог подумать, что такой мужчина нуждается в услугах свахи?

Ленка и не думала. По уже заведенной традиции перед судьбоносной встречей она не стала ни краситься, ни наряжаться, под неодобрительное ворчание мамы влезла в старые джинсы, прошлась пятерней по взъерошенным волосам. Когда в дверь позвонили, она возмущенно фыркнула, нацепила на лицо кислую улыбку и пошла открывать «дорогим гостям».

Она едва не грохнулась в обморок, когда за спиной хрупкой, моложавой женщины, видимо, той самой старинной маминой приятельницы, разглядела Свешникова. Он улыбнулся Ленке широкой, отнюдь не смущенной улыбкой, сунул ей в руки торт, протянул сияющей от удовольствия Антонине Петровне букет роз, рассыпался в галантных комплиментах и даже к ручке приложился. Только к маминой, Ленкины руки были заняты тортом, и ей вдруг стало интересно, как бы поступил великолепный Свешников, будь они свободны?

– Леночка, ну что же мы гостей дорогих на пороге держим?! – Мама незаметно ткнула ее локтем в бок. – Приглашай Илюшеньку в гостиную, а мы с Анной Станиславовной пока бутербродиков нарежем.

Анна Станиславовна улыбнулась Ленке доброжелательной улыбкой и вдруг озорно подмигнула. От удивления Ленка чуть не выронила торт. Она даже не слишком сопротивлялась, когда Илюшенька увлек ее в гостиную.

У него были крепкие и горячие пальцы, Лена чувствовала их тепло сквозь тонкий трикотаж свитера. От этого тепла, а еще от таких интимно-панибратских прикосновений она окончательно отупела. Стояла посреди гостиной с тортом в руках и глупо хлопала ресницами.

– Здравствуйте, Елена Ивановна, – сказал Илюшенька насмешливо.

Ого, а он, оказывается, выучил ее отчество!

– Здрасьте, – выдавила она из себя. – Милая у вас мама.

– И у вас тоже.

– Ну, это только с виду, – Свешников улыбнулся. – Вообще-то, она страшно доставучая. Если что-нибудь вобьет себе в голову, то все, не отвертишься.

– Моя такая же, – проворчала Ленка.

– Вот, говорит, познакомлю тебя, Илюша, с дочкой своей давней подруги, Леночкой Селецкой. Славная такая девочка, умненькая, учительницей работает…

Под внимательным взглядом его ярко-синих голливудских глаз Ленка покраснела.

Так он, оказывается, знал, с кем его будут знакомить! Знал – и все равно пришел. Наверное, решил поиздеваться над ней, глупой гусыней. Потом, небось, смеяться будет над тем, как она к нему сваталась!

От этих мыслей ей стало горше некуда. Ленка даже разозлилась. Она всегда злилась после того, как пугалась или расстраивалась. Такая вот у нее была защитная реакция.

– Могли и не приходить! – с вызовом сказала она и швырнула торт на стол.

Бросок получился красивый, но неточный, торт заскользил по столешнице и с противным чавканьем плюхнулся на пол, прямо на любимый мамин ковер. Ленка закрыла глаза, досчитала до пяти, чтобы успокоиться, а когда открыла, Свешников был уже совсем близко – только руку протяни. Он смотрел на нее сверху вниз со смесью удивления и интереса, словно видел впервые в жизни.

– Вам не понравился торт? – спросил вежливо.

– Понравился, – Лена отошла на безопасное расстояние, присела над раскрывшейся от удара коробкой. Мама будет ругаться. Этот ковер ручной работы она привезла еще в девичестве из Самарканда и очень его любила. А тут – жирный торт!

Мысли об испорченном ковре помогли ей отвлечься от Свешникова. Она вздрогнула, когда над ухом послышался вкрадчивый голос:

– Не расстраивайтесь, Елена Ивановна, ковер мы сейчас почистим.

Мы?! Он собирается чистить с ней ковер?! Ленка так удивилась, что даже злиться перестала. А Свешников уже закатывал рукава свитера.

– Несите веник и совок, – командовал он тем же тоном, каким раздавал распоряжения на педсоветах – начальник, понимаешь ли…

В комнату вошли мамы, увидели детей, копошащихся под столом, и чему-то обрадовались.

– Что у вас случилось? – весело спросила Анна Станиславовна.

– Да вот, – Свешников поднялся на ноги, виновато посмотрел на Ленкину маму и произнес покаянно: – Антонина Петровна, мне нет прощения, я испортил ваш замечательный ковер. Я очень неловкий. Леночка так расстроилась…

«Леночка расстроилась». Надо же! Чудеса…

Мама вдруг повела себя удивительным образом – ласково посмотрела на Свешникова и легкомысленно махнула рукой:

– Дети, не переживайте! Бог с ним, с этим ковром! Новый купим. Сами-то не перепачкались?

Свешников осмотрел Ленку с ног до головы, словно перепачкаться могла только она одна, сказал скромно:

– Нет, Антонина Петровна, все в порядке. Я сейчас все уберу.

Вот какой он, оказывается, джентльмен! И вину на себя взял, и убирать собирается. Ленка скептически фыркнула.

А ведь не прост Илюшенька. Ох как не прост!

Коверная возня продолжалась минут пятнадцать. Оскорбленная Ленка в процесс не вмешивалась, предоставила Илюшеньке возможность отдуваться самому.

А он и отдувался, причем, как ни странно, с видимым удовольствием. И за накрытым столом продолжал ухаживать за дамами и одаривать комплиментами всех троих. Как говорится, всем сестрам по серьгам.

Матушки тоже чему-то радовались, переводили полные умиления взгляды с Илюшеньки на Леночку, переглядывались, перемигивались. А Ленке все больше казалось, что она очутилась в самом центре какого-то коварного семейного заговора. Она еле дождалась конца обеда. Невыносимо хотелось курить. Вот уйдут «гости дорогие», и она сразу же покурит. И не важно, что мама будет ругаться. Надо же ей как-то стресс снять!

И потом, ей уже двадцать пять. Раз до замужества доросла, то уж до курения и подавно…

Гости уходить не спешили, день плавно перетек в вечер, а они все сидели – общались. Нет, Ленка была вовсе не против Анны Станиславовны, очень милая оказалась женщина, но вот ее сыночек был просто невыносим. Ленка то и дело ловила на себе его насмешливые взгляды и из последних сил старалась не краснеть.

Что ей какой-то там Илюшенька? Всего лишь очередной претендент.

Претендент? Мамочки! Да на что же он претендует? На нее, Ленку Селецкую?

Обхохочешься…

Ее мучения закончились только в седьмом часу вечера. Гости дорогие заверили хозяев в своем искреннем расположении, поблагодарили за замечательно проведенное время, потоптались немного на пороге да и отбыли. Слава тебе господи!

– Ну, как он тебе? – спросила мама, убирая со стола.

– Никак! – Ленка выудила из сумочки сигареты и потопала на балкон, снимать стресс.

Как ни странно, мама не ворчала. Только посматривал на дочку задумчиво, улыбалась каким-то своим мыслям.

На следующий после эпохального события день на работу идти страшно не хотелось. Придешь, а там – Илюшенька, холеный, насмешливый, прознавший про ее темное прошлое. Она уже собиралась симулировать какое-нибудь ОРВИ и взять больничный, но в последний момент передумала. Что же, она теперь будет все время бояться неведомо чего?

В тот раз ей повезло – свидеться со Свешниковым не довелось.

И на второй день повезло. А вот на третий везение закончилось. В самом конце рабочего дня Ленку вызвали на ковер. Когда она, робко постучавшись, вошла в директорский кабинет, Свешников сидел за рабочим столом, изучал какие-то бумаги. Деловой костюм, сосредоточенная морщинка на лбу – ничего общего с давешним неформальным Илюшенькой. Когда он, не поднимая головы, небрежно махнул в сторону стоявших у стены стульев, Ленке стало обидно.

Вот он какой двуличный, Илья Владимирович Свешников! В гостях – один, при исполнении – другой. Она плюхнулась на стул, закинула ногу за ногу, смотреть старалась дерзко и независимо.

– Как ковер? – неожиданно спросил Свешников, оторвавшись от бумаг.

– Что? – Такого начала беседы она никак не ожидала.

– Я спрашиваю, как себя чувствует ковер? – терпеливо повторил он.

– С ковром все в порядке, будет жить, – ответила она в тон.

– Очень хорошо, – Свешников улыбнулся и как-то сразу опять стал неформальным.

– Вы меня за этим вызывали? – спросила осмелевшая Ленка.

– Не только. Вообще-то, у меня есть еще один вопрос.

Ленка удивленно выгнула бровь – что еще за вопрос?

– Что вы делаете сегодня вечером?

– Я?!

– А вы видите тут другую барышню?

Ленка повертела головой, как будто в самом деле надеялась обнаружить в кабинете кого-то третьего. Не обнаружила. Испуганно посмотрела на Свешникова, сказала с достоинством:

– У меня на сегодня запланирована генеральная уборка.

Свешников хмыкнул.

– Считайте, что от генеральной уборки я вас отмазал.

– Ради чего?

– Давайте поужинаем сегодня вместе или просто погуляем.

Поужинаем или просто погуляем! Вот это да! Эх, была не была! За спрос ведь не бьют.

– Вы приглашаете меня на свидание?

Свешников расплылся в довольной улыбке, энергично закивал головой.

– А зачем? – на всякий случай уточнила Ленка.

– Там видно будет, – задумчиво произнес непостижимый Свешников.

Они поняли это сразу. Поняли оба, что это любовь. Ленка еще боялась поверить в свое счастье, от поцелуев краснела, от ласк шарахалась, а Свешников, похоже, для себя давно уже все решил.

– Женимся, – сказал он не терпящим возражения тоном ровно через месяц после начала их романа.

– Как женимся? – Сердце ее забилось быстро-быстро, в глазах вдруг защипало.

– Как женятся все нормальные люди, – Свешников поцеловал ее в висок. – Свадьба, гости, тамада, кольца, подвенечное платье. Ты же не против подвенечного платья?

– Я против тамады, – прошептала Ленка.

– Хорошо, тамаду вычеркиваем. Ну пошли?

– Куда?

– Обрадуем матушек, испросим благословения…

Ленка решилась спросить его об этом только после свадьбы. До того все как-то стеснялась. Муж собирался на работу.

– Илюша, – она потянула его за рукав пиджака.

– Что? – Свешников поправил галстук, смахнул с рукава невидимую пылинку.

– Можно задать тебе один нескромный вопрос? – Ленка замялась.

– Давай свой нескромный вопрос, – он поцеловал ее в щеку. – Да побыстрее, а то я уже опаздываю.

Ленка, сделав глубокий вдох, решилась:

– Зачем тебе нужно было устраивать цирк со смотринами?

Свешников глянул на нее задумчиво, поцеловал еще раз, теперь уже в губы, ответил весело:

– А как же мне еще было до тебя добраться? На педсоветах ты сидела хмурая, в мою сторону даже не смотрела, фыркала на каждое замечание.

– Я фыркала?!

– Ты фыркала!

– А ты мое отчество до сих пор путаешь!

– Я путаю? Отчество родной жены?!

– Так, Свешников, стоп! Я не поняла, ты ко мне тогда на смотрины с серьезными намерениями приходил?

– С самыми наисерьезнейшими. Вообще-то, я не большой любитель таких увлекательных мероприятий, но как только я узнал, кто претендентка…

– Что? – поторопила его Ленка.

– Я сразу решил – вот он, шанс добраться до тебя.

– Зачем?

– Как это зачем? Чтобы жениться, разумеется…

Лизе было очень стыдно. Она лишь недавно призналась себе в том, что счастье лучшей подруги стало для нее поводом для печали. Нет, она радовалась за Ленку и желала ей только самого лучшего. Ей искренне нравился Свешников, и она надеялась, что у них с Ленкой все будет хорошо.

Но теперь у подружки появилась семья. А семья – это очень серьезно. Это важнее всего на свете. И не нужно обижаться, что теперь Ленка навещает ее не так часто, как хотелось бы. У Ленки – новая жизнь. А у нее, Лизы, жизнь старая, и она не имеет права отвлекать подругу от семейного счастья своими проблемами.

А проблемы были. На Лизу все чаще и чаще накатывали мутные волны депрессии. Тетушки, единственного родного человека, больше нет. Любимый мужчина, без пяти минут муж, теперь с другой.

С момента аварии прошел почти год, а проклятая афазия не проходила. Врачи стали намекать, что ей следует проконсультироваться у хорошего психиатра, что, возможно, у ее проблемы какие-то иные, глубинные корни.

О, о корнях своей проблемы Лиза знала все! Эти корни были длинными и крепкими, они питались ее жизненными соками, лишали надежды на будущее. Иногда ей казалось, что скоро она разучится не только говорить, но и думать. Что медленно, но неуклонно начнет деградировать. Раньше Ленка укрепляла ее душевное спокойствие, заполняла эмоциональный вакуум, но теперь у подруги появились другие заботы. Пора самоустраняться, нельзя мешать чужому счастью.

Самоустраняться тяжело, приходится отрывать все с мясом. Ничего, она справится, приспособится к новым реалиям. Ей теперь не внове приспосабливаться. И вообще, она не так уж и одинока. У нее есть работа и писатель-фантаст Иван Семенович. Он с ней даже иногда разговаривает…

Наверное, рано или поздно одиночество довело бы Лизу до тихого помешательства. Или буйного… Помощь пришла неожиданно – от Ивана Семеновича. Писателю понадобилось срочно найти что-то в Интернете.

– Лиза, я же старый профан. Я ничего не смыслю в технике. Мне дали один электронный адресок. Гляньте, будьте так любезны…

Лиза тоже была профаном и, что такое Интернет, представляла весьма приблизительно, но Иван Семенович смотрел так жалобно, а у нее был модем и толстенная книга по компьютерным премудростям. Почему бы не попробовать помочь хорошему человеку?

Полдня ушло на изучение «компьютерной библии». Лиза постигала самые азы. Что такое сервис-провайдер, веб-страница, обозреватель, поисковая система, навигация в сети. К вечеру от обилия незнакомых терминов у нее разболелась голова, но вместо того, чтобы лечь спать, Лиза села за компьютер. Подключиться к Интернету удалось не сразу, только с четвертой попытки. В прямоугольном ящике, который компьютерный бог Василий называл системником, что-то застрекотало и защелкало, а в углу монитора появилась надпись: «Интернет сейчас подключен». Лиза победно улыбнулась. Ощущение было такое, словно она только что в одиночку запустила космический спутник. Оказывается, не все так сложно! Если сначала очень внимательно прочитать «компьютерную библию», а потом действовать строго по инструкции, почти все можно сделать самостоятельно, без посторонней помощи.

Она просидела в Интернете полночи. Сначала действовала строго по инструкции, а потом, немного освоившись, отодвинула толстенную книгу в сторону.

Как же это было здорово! Она ухватилась лишь за самый краешек неведомого, но уже понимала, какие перед ней открываются горизонты. Если верить авторам книги, а она им безоговорочно верила, то выходило, что Интернет – это информационное «золотое дно». Она сможет быть в курсе новостей, скачивать книги из электронных библиотек, узнавать прогноз погоды и программу телепередач. Но самое главное – она сможет общаться! У нее появился реальный шанс побороть свое одиночество. И она его ни за что не упустит.

Лиза смогла уснуть только под утро. Мозг, получивший невиданный объем информации, никак не желал отключаться. Она лежала на спине, закинув руки за голову, и рассматривала лунные блики на потолке. Они-то ее и убаюкали.

Утро принесло с собой почти забытое чувство нетерпения. Лиза еще не проснулась до конца, но уже знала – ее жизнь изменилась. Как именно, покажет время, а пока нужно вставать и приниматься за дело.

Она освоила Интернет в максимально короткие сроки, без посторонней помощи, консультируясь исключительно с авторами «компьютерной библии». В сети била ключом виртуальная жизнь, бесшабашенная, круглосуточная, анонимная. В сети были форумы и чаты. В них можно было войти и общаться сколько угодно. Там можно было получить профессиональную консультацию по любому вопросу и просто дружеский совет. Там никого не волновало, можешь ты говорить или нет. Главное – чтобы тебе было что сказать.

О, у молчавшей почти год Лизы было что сказать! Нашелся бы только собеседник. В сети собеседники были всегда, даже глубокой ночью. Теперь некогда пустой Лизин аквариум постепенно заселялся виртуальными жильцами. Теперь у нее были друзья и знакомые со всех уголков мира. Депрессия, а вместе с ней и реальная жизнь отошли на второй план, затаились. Теперь в реале остались лишь наскоками навещавшая ее Ленка да Иван Семенович. Остальные люди утратили свою значимость. Что ей какие-то люди, когда у нее есть Тимон, Сигизмунд, Аникей, Кэт, Калипсо… У нее есть свой мир и свое окружение. Они гораздо добрее и милосерднее.

Этот форум с многоговорящим названием «Одиночка.ru» Лиза нашла случайно – загулялась в сети, забрела на незнакомую территорию. Сначала она решила, что это очередной сайт знакомств, и хотела уже уходить, но взгляд зацепился за название темы: «Когда ты остался совсем один». Не слишком это было похоже на брачное объявление…

«Одиночка.ru» оказался форумом для людей, очутившихся в вынужденной изоляции. Он стал ее новым виртуальным домом. Здесь можно было честно рассказать о себе, не опасаясь, что тебя не поймут и над тобой посмеются. Здесь были люди с куда более серьезными проблемами, чем у нее, Лизы Тихомировой. Здесь ей было уютно. И самое главное, здесь была Эвелин.

Эвелин называла себя консультантом по медицинским вопросам, она была одновременно и «скорой помощью», и душой форума. Она то появлялась, то исчезала. И когда она исчезала, Лиза начинала тосковать. Как-то очень быстро виртуальная Эвелин стала для нее едва ли не ближе Ленки. А может, и ближе – что греха таить? Ведь с Ленкой они общались лишь пару раз в месяц, а с Эвелин – практически ежедневно. И именно виртуальная Эвелин предложила ей реальную помощь. Теперь они большей частью общались не в форуме, а с помощью личных сообщений. Так было удобнее и как-то интимнее. Эвелин раскрылась первой. Ей было сорок два года, звали ее Оксаной, работала она нейрофизиологом и понимала Лизину проблему как никто другой.

– Кто сказал, что ты безнадежна? – спрашивала Эвелин. – Ты не безнадежна. Тебе просто нужна хорошая консультация.

– Я уже консультировалась.

– И что?

– Мне сказали, что небольшой шанс у меня еще есть.

– Как долго ты собираешься ждать этот свой небольшой шанс?

– Не знаю. А что мне делать?

– Действовать!

– Как?

– Для начала вышли мне данные всех своих медицинских обследований, я их кое-кому покажу.

Лиза старательно перепечатала все свои выписки и консультативные заключения, отправила их Эвелин.

Ответ пришел через день.

– Показала. Сказали, что ты не безнадежна. Велели приезжать.

– Как – приезжать? – От волнения пальцы Лизы не попадали по клавишам.

– Очень просто! Садись на поезд и приезжай. Тебя что-то держит? Семья, любимый, работа?

– Ты же знаешь, что нет.

– Тогда тебе нечего терять. Приезжай, я тебя встречу.

– Как я тебя узнаю?

– Лови мое фото!

Приятное лицо, короткая стильная стрижка, сдержанный макияж, смешливые морщинки вокруг глаз – Эвелин оказалась именно такой, какой ее себе и представляла Лиза – красивой, интеллигентной, доброй.

Лиза решилась. Почти решилась. Остались только технические вопросы, один из которых был принципиальным. Стоимость консультации и лечения. На черный день у нее было отложено четыре тысячи долларов, оставшихся после продажи тетушкиной квартиры. Для московских реалий это много или мало?

Лиза спросила об этом Эвелин. Та ответила:

– Этого хватит, и еще останется. Успокойся.

Лиза вздохнула с облегчением. Думать о том, что денег не хватит, было страшно, а думать о том, что Эвелин от денег откажется, – стыдно. В конце концов, Лиза – не бедная родственница и подруга не обязана взваливать на свои плечи ее финансовые проблемы.

Все же успокоиться до конца ей так и не удалось – какое уж тут спокойствие, когда решается твоя судьба? – но на душе стало немного легче. Появилась хрупкая надежда, что все будет хорошо.

Сборы заняли меньше недели. Этого времени Лизе хватило, чтобы купить билет до Москвы, закончить набор рукописи Ивана Семеновича, приобрести кое-что самое необходимое в дорогу и попрощаться с Ленкой.

Ивана Семеновича ее решение уехать огорчило. Его можно было понять. Работа встанет на неопределенный срок, а новую помощницу еще поди поищи. Странной показалась Лизе реакция Ленки. Подруга к ее затее отнеслась, мягко говоря, настороженно.

– Куда ты поедешь?! Ты была раньше в Москве?! Не была! Мегаполис, другая страна, какая-то тетка мутная!

Лиза не считала Эвелин мутной теткой. Она считала ее порядочным, добрым и очень искренним человеком, о чем и сообщила Ленке.

– Ты что, до сих пор веришь в добрых тетенек? Московских фей с волшебными палочками? – продолжала гнуть свое подруга. – Ну подумай сама, кому ты нужна, девчонка из глухой провинции? Кто станет тебе помогать? Что ей с этого, твоей драгоценной Эвелин? Подруга выискалась! Лизка, я твоя подруга, и я говорю тебе – это афера чистейшей воды! Ки-да-ло-во!

«Ты просто ревнуешь».

– Я ревную?! – Ленка смяла листок, на котором Лиза излагала свои аргументы. – Да зачем мне ревновать? Ты знаешь меня полжизни, а как долго ты знаешь эту Эвелин? Пару месяцев? О да! Это очень большой срок!

Лиза упрямо покачала головой. Не получался у них с лучшей подругой Ленкой диалог. Видно, и правда, сытый голодному не товарищ.

– Тебе же сказали, что все это должно пройти!

«Когда?»

– Ну, когда-нибудь, – Ленка немного растерялась.

«А я не хочу когда-нибудь! Я хочу как можно быстрее!»

Подруга беспомощно развела руками, сказала чуть спокойнее:

– Лиз, ну не пори ты горячку, подумай немного. Я бы сама с тобой съездила в эту Москву, но Илюшка теперь меня никуда не отпустит. Можно подумать, что беременность – это болезнь.

Лизе стало стыдно. Ленка ведь не отказывается ей помочь, просто просит немного подождать. И не Ленкина вина, что она больше не хочет ждать. У каждого свои приоритеты. У Ленки – будущий ребенок. У нее – афазия.

Лиза обняла подругу, чмокнула в щеку. Ленка махнула рукой, тихо всхлипнула. Так расстроилась?

– Все равно ведь поедешь, – сказала сердито.

Лиза кивнула.

– Ох, и отчаянная ты девка, Тихомирова! Я бы так не смогла – в неизвестность…

Лиза пожала плечами.

– Ты мне позвони, как приедешь.

Лиза удивленно округлила глаза – как она, немая, позвонит?

– Ну, постучи три раза по трубке, – сказала Ленка. – Я буду знать, что с тобой все в порядке. А если вдруг понадобится помощь или, не дай бог, что-нибудь случится, постучи четыре раза.

Лиза кивнула – ну постучит она, постучит. Да ничего с ней плохого не случится. Все самое плохое с ней уже случилось год назад…

Как они и договаривались, Эвелин вышла на связь за день до Лизиного отъезда в Москву.

– Заболела я, грипп свалил. Сама встретить тебя не смогу – температура под сорок. Но не волнуйся, за тобой приедет мой брат. Его зовут Леша. Номер твоего вагона он знает. Просто стой на перроне, он сам тебя найдет. Все, Лиза, я тебя жду!

Сообщение Лизу огорчило. Эвелин заболела, лежит с температурой. Ничего удивительного, здесь, в провинции, тоже грипп свирепствует. Ох, как не хочется больного человека загружать своими проблемами! Но билет уже куплен и день консультации назначен. Ее примет профессор Полянский, нейрохирург с мировым именем. У него в Москве свой реабилитационный центр. Лиза проверяла в Интернете – все правильно. Есть в Москве реабилитационный центр, которым руководит профессор Полянский. И один раз в месяц он проводит консультации для иногородних. Все правильно, все сходится. Ленка ошибается насчет Эвелин.

Лиза сошла на перрон Белорусского вокзала, зябко поежилась под пронизывающим январским ветром, огляделась по сторонам. Вокруг бурлила жизнь: пританцовывали на морозе встречающие, прибывшие спешили укрыться от непогоды в здании вокзала. Где же он, Алексей?

Холод вдруг забрался не только под шубу, но и в душу, сжал ледяными пальцами желудок. А что, если ее никто не встретит? Что, если Алексей не придет? Или придет, но не найдет ее в такой толпе? Может, он перепутал вагоны и ждет ее в другом месте? Может, застрял в пробке? Говорят же, что пробки в Москве – обычное дело. Господи, как же ей быть?! Как она здесь сориентируется одна, в чужом городе, немая?

В панике Лиза заметалась по перрону, потом вспомнила, что Эвелин велела ждать Алексея у вагона, вернулась обратно. Толпа уже давно схлынула, Лиза стояла у пустого вагона, клацала от страха и холода зубами, озиралась по сторонам. Она уже потеряла надежду, когда ее окликнули. Похожий на студента молодой человек в короткой дубленке, с непокрытой головой улыбался ей вежливо-вопросительной улыбкой.

– Лиза? Здравствуйте, вы же Лиза, верно?

Она кивнула, протянула незнакомцу озябшую руку. От невероятного облегчения захотелось плакать. Улыбка молодого человека сделалась еще шире:

– А я Алексей, младший брат Оксаны.

Оксаны? Какой еще Оксаны? Ах да, Эвелин же на самом деле зовут Оксаной.

– Извините, ради бога, что задержался. Попал в пробку. Ой, да вы совсем замерзли, – парень чуть сильнее сжал ее пальцы. – Пойдемте скорее в машину.

Алексей подхватил ее сумку, бодро пошагал по перрону.

– Впервые в Москве? – спросил, не оборачиваясь, но потом, вероятно, вспомнив, что Лиза немая, замедлил шаг, посмотрел на нее участливо и немного смущенно.

Она кивнула в ответ, ободряюще улыбнулась. Мол, ничего страшного, мне не привыкать.

– Я завтра покажу вам город, – пообещал. Алексей. – А сегодня – домой, отогреваться, отдыхать с дороги. Я сварю вам кофе. Вы любите кофе, Лиза?

Она снова кивнула. Парень нравился ей все больше и больше. Холод, все это время сжимавший желудок, отпустил. Все, теперь с ней ничего плохого не случится. Теперь все будет хорошо!

Они ехали по празднично расцвеченному вечернему городу. Лизе хотелось посмотреть, какая же она, Москва, но Алексей все говорил и говорил, а вертеть по сторонам головой во время беседы ей казалось невежливым?

В салоне автомобиля было тепло и уютно. Лиза расслабилась. На Москву она посмотрит завтра, при свете дня.

– Я отвезу вас к Оксанке домой, – сказал Алексей. – Она подъедет через часик. Не волнуйтесь, с ней все в порядке, просто отправилась на прием к врачу. Я ей говорил – вызови участкового на дом, но она у меня идейная, не хочет попусту людей беспокоить. А у самой температура тридцать девять, – Алексей улыбнулся. Чувствовалось, что свою сестру он очень любит. Лиза ему даже позавидовала. Здорово, когда у тебя есть брат или сестра. У нее тоже мог бы быть младший брат, если бы ее родители, альпинисты-любители, не погибли под лавиной на Кавказе. У нее все могло бы быть по-другому…

Когда они подъехали к компактному двухэтажному особняку, уже совсем стемнело. Лиза вопросительно посмотрела на своего спутника – особнячок был похож скорее на памятник архитектуры, чем на жилой дом. Эвелин живет в нем одна?!

– Это дом на две семьи, – словно прочитав ее мысли, объяснил Алексей. – Там, с обратной стороны, есть еще одно крыльцо. Оксанкины соседи улетели всей семьей в Египет неделю назад. Теперь ей, бедной, приходится ночевать в этом домине совсем одной. А она, знаете, какая трусиха? От малейшего шороха готова бухнуться в обморок. Предлагал ей завести собаку, чтобы не так страшно было, но она отказывается, говорит, что с собакой гулять нужно, а она целыми днями на работе. Теперь, когда вы приехали, Оксанке веселее будет. Вдвоем же не так страшно. Правда, Лиза?

Она смущенно улыбнулась, кивнула в ответ. Вдвоем всегда не так страшно. Кто же будет с этим спорить?

– Ну, вот мы и дома, прошу! – Алексей гостеприимно распахнул тяжелую металлическую дверь.

Лиза переступила порог, оказалась в неожиданно маленькой для такого большого дома прихожей, немного удивилась, а потом вспомнила, что дом рассчитан на две семьи. Наверное, соседям Эвелин принадлежит бо́льшая его часть.

Алексей помог ей раздеться, пристроил шубку на вешалку у двери, сказал с улыбкой:

– Проходите в гостиную, чувствуйте себя как дома, а я пока сварю кофе. Извините, полноценный ужин не предлагаю. Оксанка страшно не любит, когда я хозяйничаю на ее кухне, – он виновато улыбнулся. – Но она через полчаса приедет и все организует наилучшим образом. Потерпите?

Лиза кивнула. Ей было неловко, что из-за нее у людей возникло столько хлопот: встреть ее, привези на место, кофе напои, ужином накорми! А у Эвелин, между прочим, температура. А у Алексея наверняка были другие, куда более приятные планы на этот вечер…

Гостиная тоже оказалась небольшой, но уютной. Мягкий велюровый диван, удобные кресла, россыпь журналов на низком стеклянном столике. Плоский телевизор на стене. Лиза села в одно из кресел, пошевелила замерзшими пальцами ног, полюбовалась смешными полосатыми носками, подаренными Ленкой перед самым отъездом. В носках был вывязан каждый пальчик, и от этого они походили на используемые не по назначению перчатки.

Где-то в кухне загремела посуда, по квартире поплыл аромат свежесваренного кофе. Кофе, вот чего ей не хватало в дороге. В гостиную с подносом в руках вошел Алексей:

– Извините, не знал, какой именно вы предпочитаете, поэтому сварил черный с сахаром.

Черный кофе с сахаром ее вполне устраивал. А на подносе еще стояла вазочка с шоколадными конфетами. Не нужен ей теперь никакой ужин! Кофе с конфетами будет вполне достаточно. Не стоит загружать болеющую Эвелин лишними заботами.

Алексей тем временем смахнул со стеклянного столика журналы, поставил на их место поднос, сел в кресло напротив Лизы, сказал радушно:

– Ну, угощайтесь!

Кофе был очень горячим и очень сладким. Даже чересчур сладким. Лиза потянулась было за конфетой, но передумала. Конфета – это уже перебор.

– Что, слишком сладко? – озабоченно спросил Алексей.

Лиза покачала головой, сделала глоток. Не хотелось огорчать такого хорошего молодого человека. Выпьет она этот сверхсладкий кофе. Ничего с ней не случится.

Алексей удовлетворенно кивнул, отхлебнул из своей чашки, отправил в рот конфету и с блаженным видом откинулся на спинку кресла.

– Я очень люблю сласти, а Оксана меня все время ругает, говорит, что это прямой путь к сахарному диабету.

Кофе они допивали в молчании. Алексей ел уже четвертую конфету и о чем-то сосредоточенно размышлял. Лизе не хотелось ему мешать. То ли от тепла, то ли от слишком сладкого кофе ее вдруг разморило. Спать захотелось так сильно, что она испугалась, что заснет прямо здесь, в этом удобном кресле, не дождавшись возвращения Эвелин. А ведь еще совсем не поздно. Что же это с ней?

Комната неожиданно качнулась, Лиза вцепилась в подлокотники кресла. Кресло тоже куда-то поплыло. Оно качалось, как маленькая лодка на волнах, и от этого уютного качания спать хотелось еще сильнее. Наверное, она давно бы уснула, если бы не мысль, что это не вежливо. Мысль занозой сидела в мозгу, не позволяла поддаться искушению.

Над Лизой склонился Алексей. Она уже не могла видеть его лица, она видела только серое расплывающееся пятно. Алексей коснулся ее запястья, успокаивающе погладил по волосам. Лиза закрыла глаза, бороться с дремотой не было сил…

Ей ничего не снилось. Да она и не спала вовсе. Она плавала в мутном тумане, где-то между реальностью и сном. Она слышала голоса. Надо бы открыть глаза, посмотреть, кто пришел. Может, это Эвелин?

Голоса стали громче. Лиза приподняла тяжелые веки, в обрывках мутного тумана увидела двоих: Алексея и представительного седого мужчину. Мужчина был похож на какого-то артиста, если бы не туман, она бы вспомнила, на кого именно.

– Она в сознании? – спросил мужчина приятным баритоном.

– Это исключено, – голос Алексея утратил недавнюю приветливость, стал деловитым и немного подобострастным.

– Но она на нас смотрит.

– Не может она на нас смотреть. Это всего лишь спонтанные движения глазных яблок. Я дал ей дозу, способную свалить с ног здорового мужика.

Веки налились свинцом. Она уже не могла ничего видеть, она только слышала.

– Все в порядке? – спросил приятный баритон.

– Все как обычно. Мне же не впервой.

– А что проводник, не заинтересовался?

– Я подошел к ней, когда проводник уже вернулся в вагон. И потом, она же немая, никому ничего рассказать не могла…

– Это хорошо, – кто-то погладил Лизу по бедру. – Славная девочка.

– Да, девочка что надо, молоденькая, хорошенькая. Заберете ее прямо сейчас?

Лиза понимала, что происходит что-то неправильное. То странное дремотное состояние уже отняло ее силы, но еще не до конца лишило способности соображать. Эвелин нет. Есть незнакомый мужчина с приятным баритоном. Есть Алексей. Есть чужие руки, ощупывающие ее тело. Есть кофе, слишком сладкий для обычного кофе. Есть доверчивая дура Лиза Тихомирова, которая, кажется, попала в беду.

Эта последняя мысль напугала ее так сильно, что вернула способность двигаться. Лиза усилием воли приоткрыла глаза: комната кружилась и плавала, мужчин не было видно. Их голоса доносились откуда-то сверху, наверное, со второго этажа.

Бежать! Бежать немедленно – вот ее цель. Она чувствует себя сквернее некуда: ее тошнит, у нее кружится голова и хочется спать, но если она не начнет действовать прямо сейчас, то потом может быть уже поздно.

Управлять непослушным, словно бы чужим телом было тяжело. Если бы не животный ужас, заставлявший сердце бешено гнать по венам бурлившую от адреналина кровь, у нее ничего бы не вышло, но страх – это очень сильная мотивация.

Лиза сползла с кресла, пошатываясь, держась за стены, вышла в прихожую, нашарила сапоги, сдернула с вешалки свою шубу. Только бы дверь не была заперта! Господи, сделай так, чтобы она была открыта!

Дверь оказалась заперта, но в замочной скважине торчал ключ.

Пальцы не слушались, дрожали и соскальзывали. Голоса за спиной зазвучали громче. Все… Ей конец…

Дверь поддалась неожиданно. Лиза вывалилась на заметенное снегом крыльцо, обламывая ногти, вцепилась в край двери, не позволяя ей с шумом захлопнуться.

Теперь бежать! Бежать куда глаза глядят, только бы подальше от этого места.

Бежать не получалось, земля продолжала предательски раскачиваться под ногами. Лиза упала на четвереньки, ледяной поземкой ей обдало лицо. Холод придал сил, взял на себя управление бестолковым Лизиным организмом. Она ползла, по самые плечи зарываясь в пушистый снег, пытаясь побыстрее отползти от освещенного пятачка перед особняком. Руки замерзли так, что перестали чувствовать холод, джинсы намокли, снег забивался за шиворот и в незастегнутые сапоги. Но холод бодрил, заставлял действовать. Лиза поднялась на ноги, выписывая затейливые вензеля, побежала прочь от особняка, к стоящим невдалеке многоэтажкам. Только бы добраться до людей…

Она забежала в ближайший двор, прижалась спиной к стене, огляделась. В окнах домов еще горел свет, но не во многих. Который же сейчас час? Неужели так поздно?

Тихо поскрипывали на ветру детские качели. Это мерное поскрипывание убаюкивало.

«Не смей спать, – приказала она себе, – не сейчас! Сейчас надо бежать».

Лиза была уже в подворотне, ведущей на улицу, когда увидела Алексея. Чтобы не заорать от ужаса, она до крови прикусила ладонь. Боль привела ее в чувство. У нее еще есть шанс…

Безлюдная улица была ярко освещена – не спрячешься. Задыхаясь от страха и бьющего в лицо ветра, Лиза метнулась к стоящему на остановке троллейбусу. Ей повезло – в самый последний момент удалось вскочить в пустой, стылый салон. За спиной со змеиным шипением закрылись двери, за обледеневшим стеклом мелькнуло и исчезло растерянное лицо Алексея.

Она добралась до пассажирского сиденья, запахнула поплотнее шубу, села, прижалась виском к холодному окну. В троллейбусе было не намного теплее, чем на улице. Не было лишь ветра. И то счастье… Ей повезло – опасность позади. Как же хочется спать…

– …Нажрутся и катаются, уроды! – кто-то грубо тряс ее за плечи.

Лиза открыла глаза, испуганно посмотрела на толстую тетку в телогрейке.

– Что зыришь?! – рявкнула тетка и сдернула ее с сиденья. – За проезд плати, убогая!

Лиза затрясла головой, попыталась встать на ноги. Где она? Что с ней?

– Что?! Денег нет?! – орала тетка у нее над ухом. – На водку деньги есть, а на проезд нет! А ну, вали отсюдова, шалава! – Лизу дернули за воротник, потащили по грязному полу к дверям. Она пробовала сопротивляться, но для этого требовались силы, а их у нее больше не осталось…

Земля встретила ее ласково – пушистым снегом. Она почти не почувствовала боли от падения.

– Скажи спасибо, что я ментов не вызвала! – послышалось откуда-то сверху. – У-у, ненавижу вас, пропойц!

Лежать на снегу было хорошо, ничуть не хуже, чем сидеть в холодном троллейбусе. Земля тоже качала и баюкала.

Спать, так хочется спать… Нужно только отойти куда-нибудь подальше от света, куда-нибудь, где темно и можно поспать…

Она не помнила, как оказалась посреди дороги, помнила только невыносимо яркие, стремительно приближающиеся огни. Чтобы не видеть их, она зажмурилась…

…А когда снова открыла глаза, оказалось, что она уже не на улице, а в чужой квартире, на чужом диване, укрытая чужим пледом. Первая же осознанная мысль повергла ее в панику – Алексей нашел ее, привез обратно в тот страшный особняк. Лиза рывком села, схватилась за раскалывающуюся от боли голову. Когда боль и головокружение немного улеглись, девушка осмотрелась.

Нет, это не та квартира. Тут все по-другому: другая мебель, другие шторы на окнах, даже пахнет здесь как-то иначе. Только телевизор на стене похож на тот, что она видела раньше.

А может, это просто другая комната? Не гостиная, а спальня? Нет, это определенно гостиная. И потом, если бы Алексей ее нашел, то не стал бы больше оставлять без присмотра.

Тогда где она? Кто ее сюда привез? И где ее одежда?

Под пушистым банным халатом на ней не было совсем ничего. Кто-то снял с нее даже носки…

Ой, мамочки! Нужно было слушаться Ленку! Если бы послушалась, не очутилась бы сейчас в такой жуткой ситуации!

Лиза встала на ноги, пол качнулся, но уже не так сильно, как раньше, – и на том спасибо.

Не надо паниковать. Ее не убили, кажется, даже не изнасиловали. Ее просто привезли в незнакомое место, раздели, уложили спать на мягкий диван, укрыли теплым пледом…

Зачем? С чего вдруг такая забота?

А может, события минувшей ночи ей просто приснились? Может, не было никакого седовласого мужчины, похожего на известного актера? Может, она вообще никуда не убегала, а просто уснула в гостиной Эвелин? Может, ей все-все приснилось?

Лиза посмотрела на свои обломанные ногти и застонала. Не приснилось! Господи, не приснилось…

Паника снова накрыла ее с головой. Где одежда? Нужно найти одежду и… Что «и»? Снова бежать? Она уже бегала, ее поймали…

Осторожно, на цыпочках Лиза подошла к окну, отодвинула штору. Высоко, этаж четвертый-пятый. Через окошко не убежишь. Вышла в прихожую, увидела свою шубу, небрежно валявшуюся в углу, стоявшие в сторонке сапоги. Вот если прямо сейчас одеться и выскользнуть за дверь…

Дверь оказалась заперта. И никаких ключей в пределах видимости! На сей раз ее похитители перестраховались: пятый этаж, запертая дверь. Теперь не убежишь… Можно попробовать разбить окно и позвать на помощь.

Наверное, Лиза так бы и поступила, но тут неожиданно включилась спавшая все это время логика. В случае похищения ее не оставили бы без присмотра. Связали бы, на худой конец. Нет, тут что-то другое…

Лиза вспомнила яркие огни, визг тормозов. Вчера ночью она лишь чудом не стала жертвой ДТП. Или все-таки стала? Все тело ломит…

Она ничего не узнает, пока будет сидеть сложа руки. Нужно действовать! Лиза еще не знала, как именно будет действовать, но в душе ее вдруг воцарилось почти олимпийское спокойствие.

«Нужно просто спросить, – решила она, – за спрос не бьют».

В свете минувших событий это утверждение казалось спорным, но Лиза старалась об этом не думать. Она еще раз обошла комнату в надежде найти свою одежду. Не нашла. Решила идти на переговоры с «похитителями» в халате.

Комнату, одновременно похожую на рабочий кабинет, домашний кинотеатр и звукозаписывающую студию, заливал яркий солнечный свет. За компьютерным столом, в пол-оборота к двери, сидел молодой мужчина. Лиза могла видеть лишь аккуратно стриженный затылок и расслабленную спину, но это точно был не Алексей. У того волосы русые с рыжинкой, а этот – брюнет.

– Привет, – вдруг заговорил незнакомец, не отрываясь от компьютера.

Лиза сделала глубокий вдох, похолодевшими от волнения пальцами вцепилась в дверной косяк. Несколько минут в комнате было тихо, а потом мужчина развернулся вместе со стулом, посмотрел на нее чуть удивленно, спросил:

– Ты как?

Вид у него был совсем не злодейский, а очень даже наоборот. Таких стильных парней Лиза видела только по телевизору и на обложках модных журналов. Даже домашняя одежда: линялые джинсы и помятая льняная рубашка – не портила, а лишь усиливала это впечатление. Уверенная улыбка, трехдневная небритость, прическа волосок к волоску. Нет, не похож он на злодея, совсем не похож.

– А зовут-то тебя как?

Он не знает, как ее зовут! А те люди знали. Значит ли это, что он не из их банды? Ведь значит же! От облегчения голова у нее закружилась еще сильнее, ноги стали ватными.

О чем он спрашивал? Как ее зовут?

Лиза обвела торопливым взглядом кабинет-студию: книги, папки, компакт-диски и ни одной ручки. Как же ей с ним общаться?…

Парень с обложки оказался человеком нетерпеливым: он вдруг сорвался с места, выбежал в прихожую, зачем-то стал перетряхивать ее шубу. Что он ищет? Не важно. Она нашла средство коммуникации – его ноутбук!

Лиза деликатно тронула парня за рукав, поманила за собой обратно в кабинет, к ноутбуку.

Ведь ничего страшного не случится, если она на время свернет программу, с которой он работал? Судя по возмущенному возгласу, парень ее уверенности не разделял. Лиза торопливо набрала:

«Здравствуйте. Меня зовут Лиза. Я не могу говорить».

– Ты немая?! – удивленно спросил он, четко выговаривая каждый звук, словно в придачу ко всему она была еще и умственно отсталой. Стало горько и обидно. Даже страх перед неизвестностью отошел на второй план. Впрочем, ей не привыкать.

«Что со мной случилось?» – написала она.

– Что с тобой случилось?! Это ты у меня спрашиваешь, что с тобой случилось?! – В его голосе прозвучали раздражение и искреннее недоумение. Он, кажется, действительно ни при чем, но как же в таком случае она оказалась в его квартире? Это-то он точно должен знать!

Лиза закусила губу, борясь с головокружением. Вслед за головокружением обязательно придут слезы. Она это точно знает, чувствует…

Парень, кажется, тоже почувствовал:

– Так, стоп! Никто не волнуется. Никто не плачет. Ясно? Давай разбираться. Идет?

Лиза кивнула. Ей как никому другому хотелось во всем разобраться.

– Значит, так. Я подобрал тебя вчера вечером на дороге, недалеко от своего дома. Ты была, мягко говоря, не в себе. Пила что-то или, может, дурь принимала?

Дурь принимала? Да не принимала она ничего такого! Во всяком случае, по доброй воле. Он что, считает ее наркоманкой?!

– Ничего не принимала? – Похоже, парень ей не поверил. – Ну, не знаю. Трезвой ты точно не выглядела, – он загнул указательный палец, – это раз. И еще ты была насквозь промерзшей – это два. Я тебя пожалел, привез к себе, разморозил как умел…

Разморозил как умел! А как именно? Почему она голая под халатом? Он что, ее…

– И не надо падать в обморок. Ничего нового я вчера не увидел, – парень самодовольно ухмыльнулся. – Уж можешь мне…

Значит, раздевал! А зачем ее раздевать?! Неужели нельзя было «размораживать» ее в одежде?!

– Ну ты чего? Хватит мне тут истерики закатывать! Я, между прочим, человек нервный. Я тоже расстроиться могу. И вообще, на твою девичью честь я не покушался. Больно ты мне нужна…

Да что же это?… Ехала в Москву к подруге, собиралась проконсультироваться у профессора с мировым именем. А попала сначала к каким-то мошенникам, потом в лапы к сексуальному маньяку, который подбирает беспомощных девушек на улице и «размораживает» их, как умеет…

В дверь ванной деликатно постучались. Лиза вздрогнула, торопливо вытерла полотенцем заплаканное лицо.

– Эй, кофе готов! Ты скоро? – послышалось из-за двери.

Стук повторился, а потом ее новый знакомый чертыхнулся, сказал раздраженно:

– Чего ты стучишь, Легостаев? Эта ж деваха не только ненормальная, но еще и глухонемая! Подкинул господь подарочек!

Вот она, оказывается, какая: ненормальная глухонемая деваха! Лиза решительно распахнула дверь, не обращая внимания на парня, прошла в кабинет. Ноутбука не обнаружила, зато увидела на том месте, где он стоял, слой пыли, на котором, недолго думая, вывела:

«У меня стопроцентный слух!!!»

Парень с минуту разглядывал ее послание, потом рукавом смахнул пыль, посмотрел на Лизу сверху вниз, спросил удивленно:

– Так ты слышишь?!

Она сердито кивнула.

– А разве так бывает?

Вот урод! Бывает – не бывает! Лиза болезненно поморщилась.

– Ладно, пойдем кофе пить, – кажется, извиняться он не собирался. Да и с какой стати ему извиняться?! Это она должна извиняться, в ножки кланяться за спасенную жизнь. А она фыркает, характер показывает…

Обида и раздражение прошли, уступили место раскаянию. Лиза смущенно улыбнулась своему спасителю, стерла ладошкой остатки пыли, демонстрируя покорность и послушание.

Легостаев понимающе улыбнулся, поскреб щетину и неожиданно сказал:

– Ты меня прости за ненормальную. Я не хотел тебя обижать.

Кухня была просторная. Даже слишком просторная для одного человека. Хотя с чего она решила, что он живет один?

Пока хозяин разливал кофе, Лиза украдкой осмотрелась. Нет, не чувствуется тут присутствия женщины. Во всяком случае постоянного присутствия. Впрочем, ей-то какое дело? Она здесь транзитом. Сейчас попьет кофе, поблагодарит его за радушие и пойдет куда глаза глядят…

– Сахар не клал, – сказал Легостаев, ставя перед ней чашку с дымящимся кофе.

Лиза благодарно кивнула, после вчерашнего происшествия она еще очень не скоро сможет пить сладкий кофе.

– Есть хочешь? Сделать бутерброд? – спросил он, усаживаясь напротив, локтем отодвигая включенный ноутбук подальше от края стола.

Есть не хотелось. От одной только мысли о еде подкатывала тошнота. Наверное, она позеленела очень красноречиво, потому что Легостаев посмотрел на нее со смесью жалости и раздражения. Наверное, испугался за свой надраенный до зеркального блеска пол. Лиза успокаивающе махнула рукой – мол, все в порядке, отхлебнула кофе.

Кофе был очень вкусный, маслянисто-черный. Чудо, а не кофе! Ободренная Лиза отважилась на конфету. Конфета тоже оказалась вкусной, шоколадной, с благородной горчинкой.

– Может, теперь расскажешь, что с тобой приключилось? – спросил Легостаев, когда она отодвинула опустевшую чашку. – Любопытство, понимаешь ли, гложет мою журналистскую натуру.

Так он журналист?! Лиза впервые видела журналиста, да еще московского.

– Кстати, меня зовут Максим. Можно просто Макс.

Просто Макс – красивое имя для парня с обложки. Он – с обложки, стильный, самоуверенный, а она – в халате с чужого плеча… И под халатом – ничего…

«Где моя одежда?»

– На батарее сохнет. Я вчера как-то об этом не подумал, развесил только сегодня утром. Она еще сырая, так что придется тебе пока так…

«А белье?»

– А белье где-то в комнате. Не помню точно, куда его засунул, – он снова улыбнулся улыбкой Казановы. Или это ей просто так показалось? – Но, если хочешь, могу поискать.

Лиза протестующе махнула рукой. Не хватало еще, чтобы он искал ее белье! Сама найдет.

– Ну так что с тобой приключилось?

«Долгая история».

– Ничего, до понедельника я совершенно свободен. Ты пока пиши сочинение на тему «Как я провела вчерашний день», а мне нужно сделать один звонок.

Лора к телефону не подходила, видно, разгневалась не на шутку. Ох, не миновать ему расплаты…

Макс вернулся в кухню. Его ночная гостья с сосредоточенным лицом барабанила по клавиатуре ноутбука. К слову, очень быстро барабанила, профессионально. На Макса она внимания не обращала – ушла в себя. Он посмотрел в окно на орудовавшего здоровенной деревянной лопатой дворника Васильича, вернулся к столу, уселся, подпер подбородок кулаком, посмотрел на девчонку.

Лиза – красивое имя, царское. Ему всегда нравились такие имена: Елизавета, Екатерина, Анна, Мария…

Эта Лиза на царицу походила мало. И даже на царевну не тянула, но, в принципе, была симпатичной. Вот только характер у нее, похоже, не сахар.

«У меня стопроцентный слух». Макс чуть слышно хмыкнул. Девчонка оторвалась от ноутбука, посмотрела вопросительно своими крапчато-каштановыми глазами.

– Не отвлекайся, – посоветовал он.

Она кивнула и снова уткнулась в комп.

…А еще она скромница. Вон как разнервничалась, когда узнала, как именно он ее «размораживал»: покраснела, побледнела, оскорбилась. А он, честно говоря, и не помнит, какая она была там, в ванне. Некогда ему было ее рассматривать. А жаль, все равно ведь его теперь подозревают во всех смертных грехах.

Пока Макс думал об упущенных возможностях, его гостья отодвинула ноутбук, деликатно похлопала ладошкой по столу, привлекая его внимание.

– Что, написала?

Она кивнула, пододвинула к нему компьютер. Макс уселся поудобнее, углубился в чтение.

Авария, кома, немота, Интернет – переписка с несуществующей Эвелин, поездка в Москву «на консультацию», странные мужики, наркотики в чашке с кофе, побег, эпохальная встреча с ним, Максом Легостаевым…

Да, история стара как мир. Наивная провинциалка, Всемирная паутина, огни большого города, банда сутенеров, ловящих в сети вот таких доверчивых дур.

Кстати, девчонка, похоже, так и не врубилась, что с ней на самом деле приключилось. Макс потер подбородок, посмотрел на Лизу. Она, оказывается, тоже на него смотрела, можно сказать, глаз не отрывала. Ох, и не понравился ему ее взгляд! В ее взгляде была надежда. И на что, интересно, она надеется? А еще точнее – на кого?

На него?! Вот это зря. Он уже и так сделал для нее больше, чем собирался.

– Кинули тебя, Лиза, – сказал Макс. – Кинули, как последнюю дуру. Ты что, криминальные новости не смотришь? Это же стандартная комбинация – пригласить в Москву провинциалку, желательно молодую, по возможности симпатичную, не слишком сообразительную, а главное – одинокую. Наобещать ей золотые горы, а потом продать в какой-нибудь бордель.

При словах «не слишком сообразительную» девчонка обиженно фыркнула, а при слове «бордель» побелела как полотно, потянулась к ноутбуку:

«А Эвелин?! А профессор Полянский?! Я же проверяла в Интернете – есть такой врач, и клиника у него своя есть, и консультирует он по двадцатым числам!»

Макс скептически усмехнулся, закатил глаза:

– Хорошо, предположим, что профессор Полянский на самом деле существует. Только, даю голову на отсечение, он слыхом не слыхивал о какой-то там Лизе.

«А Эвелин?»

– А Эвелин – это пустое место.

«Но я видела ее фото!»

– Ты что, на самом деле такая дура?! – разозлился он. – Фото можно прислать любое, и легенду можно придумать, какую пожелаешь. Они же специально шарят по форумам, на которых пасутся вот такие, как ты… – Он хотел сказать «идиотки», но промолчал. – Считай, что ты вообще родилась в рубашке! Это просто чудо, что дурь на тебя подействовала не сразу, что у тебя не снесло крышу и сохранилась возможность двигаться. Убежала, осталась жива – радуйся! Лиза, послушай дружеского совета – собирай вещички и отчаливай на родину. Нечего тебе здесь делать, такой… доверчивой.

Лиза сжала под столом кулаки.

Собирай вещички и отчаливай. А как?! У нее нет ни вещичек, ни денег, ни, что самое главное, документов. Все: и четыре тысячи долларов, отложенных на черный день, и паспорт – осталось в том проклятом особняке! Из-за своей доверчивости она оказалась в безвыходной ситуации. Даже если бы каким-то чудом удалось достать денег, то без документов ни за что не купить билета. И никто ей не поможет, потому что рядом никого нет, кроме этого самодовольного, сытого, насмешливого москвича Макса Легостаева. А он ей никто. Нет, не так: это она ему никто. И он не обязан принимать участие в судьбе излишне доверчивой дуры Лизы Тихомировой. Тем более что она сама во всем виновата…

Она бы, наверное, разревелась от отчаяния, если бы не звонок в дверь. Звонили настойчиво и, как показалось Лизе, сердито.

А Макс растерялся – по лицу было видно. Сначала застыл как вкопанный, потом метнулся к двери. Лиза, затаившаяся в кухне, не могла видеть, что происходит в прихожей, зато она могла слышать.

Щелкнул замок.

– Лора, ты?! – В голосе Макса слышалось неподдельное изумление.

– Легостаев! Ты мерзавец! Я прождала тебя вчера целый вечер, – чувствовалось, что невидимая Лора разгневана не на шутку. – Мне полночи пришлось провести в компании уродов и придурков!

– Я тебе звонил, ты не отвечала, – оправдывался Макс.

– Не отвечала! Да я потеряла этот гребаный телефон! И тачка у меня заглохла! Я к твоей берлоге от самого проспекта пешком добиралась. Потому что у тебя тут дорога не расчищена, и таксист, козел, дальше ехать отказался! – Женщина на мгновение замолчала.

– Лора, если бы я знал…

Она не дала ему договорить, сорвалась на крик:

– Если бы ты знал! Да ты и представить себе не можешь, как мне тяжело! Этот сраный город по самые крыши завален снегом! Я без машины! Через четыре часа съемки, а у меня еще куча дел! В общем, так, Легостаев, ты мне нужен. Я даже готова тебя простить, если ты поработаешь моим водителем.

– Я поработаю, Лора. Только успокойся.

– Успокоишься тут, – фыркнула невидимая Лора. – В этом дурдоме хрен успокоишься. Пить хочу…

Послышался раздраженный цокот каблуков, а через мгновение в кухню влетела ослепительная блондинка в норковой шубке до пят. У нее было красивое, до боли знакомое лицо. От удивления Лиза даже на время забыла о собственных горестях, потому что посреди Максовой кухни, покачиваясь на высоченных каблуках, стояла сама Лора Лайт, экс-модель, теледива, самая популярная ведущая самого популярного музыкального канала.

Теледива, похоже, тоже удивилась, окинула Лизу изумленно-вопросительным взглядом. Особо пристального внимания удостоился банный халат.

– Легостаев, что это?! – спросила она голосом, не предвещающим ничего хорошего. – Я спрашиваю, что это такое и что оно делает у тебя дома?

– Это Лиза, – в кухню торопливо вошел, почти вбежал Макс. – Лора, ты не о том думаешь, я сейчас все тебе объясню.

Лиза виновато улыбнулась Лоре Лайт и поплотнее запахнула халат. Кажется, она стала свидетельницей и виновницей семейной сцены.

– Я не о том думаю?! – взвизгнула теледива. – А о чем я должна думать, когда на твоей кухне расселась эта… шалава?! Вот, значит, с кем ты ночку коротал! – Презрительно поморщившись, она ткнула в Лизу наманикюренным пальчиком. – Я его, как последняя дура, дожидаюсь, а он тут резвится…

– Лора, – Макс попытался обнять ее за плечи.

– Отвали, урод! – Теледива махнула рукой, уселась напротив вконец растерявшейся Лизы, сказала: – Ну, рассказывай, голуба, сколько он тебе заплатил, понравилось тебе, не понравилось? Поделись впечатлениями…

– Она тебе ничего не скажет, – прервал монолог теледивы Легостаев.

– Это еще почему?

– Да потому, что она немая!

Теледива перевела недоверчивый взгляд с Макса на Лизу. Подумала секунду-другую, а потом простонала:

– Так ты, Легостаев, еще и извращенец! Нормальных баб тебе мало, тебе теперь убогих подавай!

– Лора, ну что ты говоришь?! Сама подумай, зачем она мне такая?

От этих обидных слов Лиза дернулась, попыталась встать из-за стола.

– Куда?! – Макс толкнул ее обратно на стул, сказал чуть спокойнее: – Так, Лора, пойдем в кабинет, я тебе кое-что расскажу, – он ласково, но настойчиво потянул теледиву из кухни.

Лиза осталась одна, неприязненно покосилась на захлопнувшуюся дверь, поежилась, как от холода. Эта Лора Лайт, эта разряженная кукла назвала ее убогой! Ладно, черт с ней! Ей, дуре, такое простительно, но Легостаев… Он тоже считает ее убогой? Лиза потерла пылающие уши, встала из-за стола, подошла к окну. На улице все было белым от снега. Вдоль расчищенной дороги громоздились сугробы по пояс. Стайка ребятишек лепила снежную крепость. Обычный выходной день, тихий, размеренный. Для всех, кроме нее, Лизы Тихомировой. Ей теперь спокойствие только снится. Она теперь бомж, по собственной глупости очутившийся в чужом городе. И единственный человек, с которым свела ее судьба, считает ее убогой…

Из-за прикрытой двери доносились приглушенные голоса: нервно-обличительный Лоры Лайт и успокаивающий Макса Легостаева. Потом наступила подозрительно долгая тишина.

Когда дверь наконец распахнулась, Лиза поняла – что-то изменилось. Лора Лайт больше не бросалась на нее коршуном, смотрела со смесью жалости и легкой брезгливости. Легостаев виновато улыбался, а его стильная льняная рубашка была застегнута не на те пуговицы…

– Ты правда немая? – спросила теледива.

Лиза отвернулась к окну.

– Макс, может, она еще и глухая? – послышалось за ее спиной.

– Лора, я же тебе уже все объяснил, – в голосе Легостаева слышались смущенные нотки.

– Ох, и удивляюсь я твоей доброте, Максим Валерьевич! С такой добротой впору приют для сирых и убогих открывать.

Лиза крепко зажмурилась, чтобы не заплакать. Все-таки странно устроен человек. Она лишилась всего: денег, документов, надежды, а расстраивается из-за нападок какой-то невоспитанной теледивы…

– Лиза, – голос Легостаева раздался над самым ее ухом, – мне нужно будет уехать. Вернусь только к вечеру. Ты же все равно никуда не уйдешь, пока твоя одежда не высохнет, так?

Она, не оборачиваясь, кивнула.

– Вот и хорошо. В таком случае чувствуй себя как дома. Захочешь есть, пошарь в холодильнике. Станет скучно, посмотри телевизор. Ты меня понимаешь?

Она снова кивнула.

– Легостаев, ну хватит уже! Пойдем, – капризно протянула Лора. – Я к стилисту опаздываю.

Ах, она к стилисту опаздывает! Лиза закусила губу. Бедная Лора Лайт! Как же она теперь будет жить? Стоп, не о том сейчас надо думать. Сейчас надо думать о том, как она сама собирается жить…

– Все! Мы ушли, веди себя хорошо… – Голос Легостаева отсек звук закрывшейся двери.

Лиза еще немного постояла у окна, понаблюдала, как из подъезда выплыла Лора Лайт, бережно поддерживаемая под локоток Максом, а потом вернулась за стол, сжала виски руками. Самое время подумать, как жить дальше…

В душе Макса боролись два чувства: радость и неловкость. С радостью все было понятно: Лора его простила и даже допустила к телу, прямо на Максовом рабочем столе. Мало того – Лора его, оказывается, ревнует! Вот новость так новость! Если бы не Лиза, то он, возможно, так никогда бы и не узнал, что великолепная Лора Лайт питает к нему столь сильные чувства.

Лиза… Вот тут все сложнее. Вот из-за нее он и чувствует себя неловко. Не то чтобы он сознательно врал, просто не стал выводить Лору из приятного заблуждения. А Лора почему-то решила, что Лиза не просто немая, а еще и слегка слабоумная. Ему было удобно это заблуждение. В этом ключе все его объяснения не казались такими уж нереальными. Выходило все очень даже складно.

Прошлой ночью он так спешил на встречу с Лорой, что сбил женщину. К счастью для него, женщина оказалась немой и немножко «того», так что никаких претензий она предъявлять не станет. А он с ней потом как-нибудь разберется. Может, денег ей даст – и все дела. И не нужно его к ней ревновать. Это же даже смешно! Да Лора и сама все прекрасно понимает. Она же видела шубейку из неведомого зверя. И о Максовых пристрастиях она тоже все прекрасно знает. Знает, что он гурман, эстет и сибарит. Так зачем же ему в качестве любовницы глухонемая дурочка, рискующая выходить в люди в таком убогом наряде? Вот как хорошо все устроилось, а на душе почему-то муторно.

У Лизы было такое лицо… Нет, не лицо, – лица-то он как раз и не видел, – а вот спина, спина была напряжена. Обиделась?

А чего она, собственно говоря, ожидала? У него из-за нее и так чуть личная жизнь не разладилась.

И вообще, она для него совершенно посторонний человек. Пусть спасибо скажет, что он ее на улицу не вышвырнул, а оставил у себя дома, в тепле и комфорте! Правда, дверь запер снаружи – так, на всякий случай. Конечно, Лиза не похожа на воровку, но сейчас такое время – человека с первого взгляда не раскусишь. Эх, нужно было проинструктировать ее насчет коллекции, чтобы не вздумала фигурки трогать, но в тот момент он был так увлечен Лорой, что совершенно об этом забыл. Остается надеяться, что Лиза проявит деликатность и не станет шарить в его вещах.

На том Макс и успокоился. Даже угрызения совести ослабли, почти исчезли. Какая уж тут совесть, когда рядом Лора Лайт?

…Думать о будущем никак не получалось: мысли то и дело срывались в прошлое. Как же она так попалась? И ведь не дурочка же!

Бордель! Ну конечно, это все объясняет. И про Эвелин, которой, оказывается, не существует в природе, и про уединенный особняк «на две семьи», и про Алексея, который, скорее всего, и не Алексей вовсе…

В целом ей повезло. Хотя ситуацию, в которую она попала, трудно назвать радужной.

Что у нее в активе? Чудесное спасение из лап коварных сутенеров, чудесное избавление от холодной смерти на улице.

Все, на этом чудеса закончились. Вечером вернется Легостаев, благодетель и спаситель, и выставит ее за дверь. А у нее ни денег, ни документов, и она немая. Это у нее в пассиве. Нужно было слушаться Ленку…

Ленка! Она же так ей и не позвонила! Она же не одна, у нее есть лучшая подруга, которая обязательно придет на помощь, стоит только попросить.

А как попросить? По телефону? Не получится.

Может, отбить телеграмму? Одолжить у Легостаева немного денег и написать…

Что написать? «Попала беду. Забери меня»?

Откуда забери? С Белорусского вокзала?

Не важно! Хоть бы даже и с вокзала! Пару дней она как-нибудь продержится.

Все-таки для начала стоит попробовать позвонить. Постучать по трубке четыре раза, дать понять, что с ней не все в порядке, а очень даже наоборот. Ленка же умная, начнет наводящие вопросы задавать, а она будет по трубке стучать: один раз – да, два – нет…

Борясь с угрызениями совести, Лиза набрала номер подруги. Ничего страшного, она потом с Легостаевым рассчитается, перешлет ему деньги за международный звонок.

Трубку снял Свешников. Услышав его голос, Лиза от отчаяния закусила губу. Приплыли, как она будет с ним объясняться?

– Алло, я вас слушаю, – повторил Свешников.

Лиза молчала, кусала губы и не знала, как поступить.

– Лиза?! Лиза, это ты? – заорал Свешников.

Она облегченно вздохнула, постучала пальцем по трубке.

– Ну слава богу! А мы так волновались. Почему ты не позвонила? – В голосе Свешникова послышался упрек. – Ленка издергалась вся. Лиза, ну нельзя же так! У нее теперь угроза выкидыша, в больницу положили, капельницы по два раза на дню ставят…

У ее лучшей подруги угроза выкидыша из-за ее безответственности. И Свешников волнуется и дает понять, что это она во всем виновата, безответственная дура Лиза Тихомирова…

– Ты хоть как? – спросил Свешников уже спокойнее. – Ленка говорила, что ты должна постучать. Стучи.

Да, она должна постучать.

Раз, два, три… Все!

У ее подруги проблемы со здоровьем, она просто не имеет права впутывать беременную женщину в свои дела. Пусть думают, что у нее все хорошо.

– Все в порядке? Ну слава богу! – выдохнул Свешников. – Удачи тебе, Лизавета, не пропадай, – в трубке послышались короткие гудки.

«Удачи тебе, Лизавета». Да, удача ей теперь ой как нужна! Теперь, когда она лишилась последней надежды…

Иногда слезы помогали, даже в сложных ситуациях. Но ситуация, в которой Лиза оказалась сейчас, была не просто сложной – она была критической. Слезы не помогли, она проплакала несколько часов кряду. Плакала по-бабьи, навзрыд, отчаянно и безутешно.

Без толку…

У нее нет выхода. Вечером вернется Легостаев, может быть, накормит ее на прощание ужином и скажет «до свидания». И все, дальше – сплошная неопределенность. Нет, нужно быть честной с самой собой, дальше ее не ждет ничего хорошего. Ей даже подумать страшно, что ее ждет…

Нужно подготовиться, сделать «стратегические запасы».

«Стратегические запасы» – это она так говорила, а на самом деле это было банальным воровством. Что ей понадобится на первое время?

Еда! Желательно что-нибудь калорийное и компактное одновременно.

На холостяцкой кухне Макса Легостаева продуктов водилось немного, наверное, дома он питался редко. В хлебнице Лиза нашла пачку печенья. В полупустом холодильнике – кусок сыра и огрызок копченой колбасы. Сгодится. Она завернула свои трофеи в полиэтиленовый пакет, сунула его в карман шубы. Как хорошо, что в ее шубе такие вместительные карманы…

Что дальше? Дальше нужно что-то для гигиены, мыло например. Мыло, которое ей удалось найти в ванной, было очень дорогое. Ей бы сгодилось и хозяйственное, но хозяйственного не было, пришлось взять (украсть) это.

Что еще? Может, салфетки? Да, ей обязательно нужны салфетки. Зачем именно, она еще не знала, но точно знала, что нужны.

А еще нож, чтобы резать продукты, и вообще… Она же собирается жить на улице, ей понадобится оружие.

Нож нашелся в кухне, маленький, складной, тоже, наверное, очень дорогой. Лиза с минуту повертела его в руках, потом решительно сунула в карман джинсов. Что уж теперь? Теперь она и так воровка. Одной кражей больше, одной меньше…

А еще нужно наесться и вымыться про запас – в ее будущей бездомной жизни вряд ли будет возможность принять душ.

Лиза наполнила ванну, разделась, ступила в приятно горячую воду. Глотая непрошеные слезы, вымыла волосы, выкупалась сама. Выдавила на палец зубную пасту, почистила зубы. Вытерлась, оделась.

Наесться «про запас» не получилось. Есть не хотелось совсем. Лиза выпила две чашки кофе. Посмотрела на открытую коробку шоколадных конфет, вздохнула, сунула в карман шубы целых пять штук. Это не стратегический запас, это для души…

Время шло, отчаяние и безысходность как-то незаметно сменились апатией. Часы показывали одиннадцать вечера, а Макса все еще не было. Кажется, она получила маленькую отсрочку.

…Она увидела это чудо, уже готовясь ко сну, – диковинные хрустальные фигурки на полках стеклянного стеллажа. Как же красиво! Тут же целое сказочное царство: феи, гномы, русалки, эльфы и драконы.

Этот дракон стоял на отшибе, словно остальная сказочная братия не желала иметь с ним дела. И не дракон даже, а дракончик, с нелепыми, похожими на стрекозиные, крыльями, непропорционально длинным хвостом, упитанным чешуйчатым пузом. В перепончатых лапах он держал хрустальное сердце. Сердце играло сотнями граней и отливало розовым. Из-за странной игры света казалось, что оно пульсирует, гипнотизирует маленького дракона своим хрустальным блеском.

Лиза не удержалась, взяла фигурку в руки. Дракон был таким же изгоем, как и она. Она цеплялась за свое безвозвратно ушедшее прошлое, он – за свое хрустальное сердце.

Они так и уснули вместе: Дракон и Лиза. Вдвоем им было не так одиноко и страшно…

Макс вернулся домой лишь ранним утром. Ну не было у него ни сил, ни желания сопротивляться чарам Лоры! А чары эти о-го-го какие! Ни один нормальный мужик не устоял бы.

В квартире было темно и тихо. Стараясь не шуметь, он разделся, прошел в гостиную. Лиза спала на диване, плед валялся на полу. Макс усмехнулся, поднял плед, положил на кресло.

Он уже собирался выходить из комнаты, когда заметил это безобразие: на подушке рядом с Лизой спал Дракон. Эта фигурка называлась «Дракон и сердце». Макс привез ее из последней поездки в Лондон. Продавец антикварной лавки убеждал его, что это настоящий раритет, культовая вещица, использовавшаяся долгое время в каких-то там магических обрядах. Вот на эту самую культовость Макс и купился. Фигурка и в самом деле казалась странной: сердце, которое Дракон прижимал к своему чешуйчатому пузу, играло и пульсировало. Вот такой был удивительный оптический эффект. А сам Дракон Макса не впечатлил, не затронул ни единой струны в его душе. И это тоже было странно. Такого с ним никогда раньше не случалось. Раньше он одинаково любил всех своих питомцев, а тут такое.

Хрустальная братия новичка тоже не приняла: даже другие драконы косились на его нелепые стрекозиные крылья с пренебрежением.

Лизе, значит, Дракон понравился. Не просто же так она с ним спать улеглась? Интересно, что она в нем нашла, в этом сказочном недомерке? А самое невероятное: Дракон-то выглядел счастливым и сердце его розовое теперь пульсировало по-другому, словно… влюбленное. Вот дела!

Макс присел на корточки рядом с диваном, взял Дракона в руки. Влюбленный не влюбленный – не важно. Важно, что это нарушение правил. Его коллекция неприкосновенна – все это знают.

«А она не знает, ты не успел ей об этом сообщить, – ехидно напомнил внутренний голос, – и вообще, ты сказал ей – чувствуй себя как дома».

Лишенная хрустального дружка, Лиза заворочалась, пошарила рукой по подушке, ничего не нашла, рывком села, уставилась на Макса своими крапчато-каштановыми глазами.

– Забыл тебя предупредить, – не здороваясь, сказал он. – Мою коллекцию трогать нельзя, – он помахал перед ее носом Драконом. – Это очень редкая вещь. И очень дорогая! Если бы она упала и разбилась, я бы тебя придушил.

Макс говорил спокойно и даже доброжелательно – он просто хотел, чтобы Лиза его правильно поняла. А она не поняла, подобралась вся, сжалась пружиной. И глазищами своими смотрела испуганно, точно он не добрый самаритянин, а чудовище в человеческом обличье.

– Ладно, хватит на меня таращиться, – сказал он раздраженно, с кряхтением встал, вернул Дракона обратно на полку. Хрустальная братия тут же заволновалась, встретила чужака неприветливо. Ничего, пусть привыкают.

Лиза спустила босые ноги с дивана, зажала ладони между коленок, смотреть продолжала настороженно-вопросительно.

– Как спалось? – вежливо поинтересовался Макс.

Она кивнула в ответ. Не поймешь: то ли ей хорошо спалось, то ли плохо. Впрочем, и не важно. Все равно через пару часов они распрощаются на веки вечные и он думать забудет о какой-то там Лизе.

– Выспалась?

Опять кивок, теперь уже точно утвердительный.

– Отогрелась?

Еще один кивок.

– Ну, тогда может быть…

Она не дала ему договорить, сбегала в кухню, вернулась с ноутбуком.

– Слушай, а давай, я тебе подарю ручку и бумагу, – предложил Макс. – Ну зачем технику по пустякам дергать? Лады?

Она аккуратно поставила ноут на журнальный столик, посмотрела выжидающе. Макс выудил из нагрудного кармана ручку, принес новый блокнот, положил его на столик рядом с ноутбуком.

– Дарю, пользуйся.

Лиза потянулась за ручкой, написала:

«Спасибо вам большое, я, пожалуй, пойду».

Ай, какая хорошая девочка! Умненькая и сообразительная. Теперь ему не придется чувствовать себя скотиной, выставляя бедную сироту за дверь. Сама изъявила желание. А желание дамы для него закон.

– Чуть позже, – сказал он. – Сейчас давай позавтракаем, и я отвезу тебя, куда скажешь.

Теперь, когда она сняла с него всякую ответственность, легко быть великодушным. Настроение, испорченное было своеволием Лизы и Дракона, улучшилось.

– Ладно, иди свари нам кофе, а я пока совершу заплыв, – Макс потянулся до хруста в суставах, улыбнулся благодушно.

Он едва не уснул в ванне. Ничего удивительного, принимая во внимания сумасшедшую ночь с Лорой. В тонус его привел аппетитный аромат, доносящийся из кухни. Любопытно, что это она там готовит? Нет, неправильная формулировка. Любопытно, из чего это она там готовит?

В холостяцкой жизни Макса был один, но весьма существенный минус: полуголодное существование. Сам он готовить не умел и не любил, все время забывал купить нужные продукты. Перебивался полуфабрикатами, фаст-фудом и общепитом. И лишь изредка, после того как на его кухне похозяйничает мама или Анюта, он наслаждался домашней едой. Но родственницы баловали его нечасто, говорили, что он уже давно большой мальчик, намекали, что было бы нелишним обзавестись законной супругой, которая его, балбеса, и обстирала бы, и вкусно накормила.

Ну, обстирать Макс себя и сам мог, не просто так ведь стиральную машину купил. Он даже гладить научился не хуже некоторых женщин. А готовить? Заводить жену только затем, чтобы вкусно поесть? Нет уж, ему пока и так неплохо. Тем более что Лора – а только ее он видел в роли своей законной супруги – готовила еще хуже, чем он сам.

А сейчас в его квартире пахло жареным мясом и яичницей! В животе громко заурчало. Макс выбрался из ванной, торопливо оделся, вышел на кухню.

Лиза стояла у плиты спиной к двери. На сковородке что-то шкварчало и потрескивало.

– Ого! – воскликнул он восхищенно. – А где мясо взяла?

Не оборачиваясь, она махнула рукой в сторону холодильника. Надо же, у него там, оказывается, и мясо есть? Наверное, осталось с прошлого маминого визита.

Макс уселся за стол, вытянул ноги, скрестил руки на пузе. Наблюдать, как хлопочет Лиза, было приятно. Неожиданно возникло ощущение, что он не в своей кухне, а в родительской. Только пахнет не пирогами, а жареным мясом. Только мама – молодая и молчаливая.

А готовила она вкусно. Макс слопал все, разве что тарелку не вылизал. Похвалил свою гостью за домовитость, посетовал, что сам так не умеет. В ответ она улыбнулась ему вежливо, но без души. И ела без аппетита, просто ела, и все. Слушала его похвалы вполуха, думала о чем-то своем.

Кофе Макс вызвался сварить сам. Что-что, а кофе он варил превосходный. Лиза тем временем вымыла посуду, уселась за стол, зажала ладони коленками. Ни дать ни взять сирота казанская…

Кофе они пили в молчании. То есть Лиза и так все время молчала, а вот Максу как-то враз расхотелось болтать. Серьезное решение требовало серьезного подхода. Долгие проводы – лишние слезы. Погостили, пора и честь знать…

Лиза словно прочла его подленькие мыслишки, улыбнулась, почему-то виновато, написала:

«Я готова».

– Готова так готова, – он старался, чтобы голос звучал небрежно. – Куда тебя отвезти?

Она на секунду задумалась, потом написала:

«На Белорусский вокзал, пожалуйста».

Лиза собралась быстро, по-солдатски. Да и что ей было собирать?

Ехали тоже в молчании. Макс сосредоточился на дороге. Благо, за минувший день старый снег уже расчистили, а новый нападать не успел. Лиза смотрела прямо перед собой и выглядела не слишком счастливой. Впрочем, не его это дело. Его дело – доставить ее на Белорусский вокзал, а дальше пусть уж сама выкручивается. Он заставлял себя думать только о приятном, но мысли все равно скатывались на неприятное – на Лизу…

Что она собирается делать на этом своем Белорусском вокзале? У нее же нет ни денег, ни документов. Стоп! Нельзя об этом думать. Жалко, конечно, девчонку, но что поделаешь? Жизнь такая сложная штука: каждый выплывает как умеет.

…Можно было высадить ее у вокзала и ехать себе, но в самый последний момент Макс передумал, вышел следом:

– Провожу тебя, – сказал, не глядя в ее сторону. – Куда идти-то?

Похоже, она сама не знала, куда идти, повертела головой, махнула в сторону пустующей скамейки – туда.

Как он там говорил? Долгие проводы – лишние слезы? Ведь верно говорил. Пора заканчивать это затянувшееся прощание.

Решение пришло неожиданно, в тот момент оно показалось ему разумным и даже благородным. Макс тронул Лизу за рукав, сказал чуть смущенно:

– Знаешь, ты только не обижайся. Я тут подумал, что тебе понадобятся деньги, – он достал из бумажника три тысячи рублей, протянул Лизе. – Вот, возьми.

Она изменилась в лице, протестующе замахала руками. Глупая девчонка, он же от чистого сердца.

– Бери, бери! – Макс попытался засунуть деньги в карман ее куцей шубейки. Девчонка дернулась, деньги спланировали на землю. Рядом упало что-то маленькое и блестящее. Макс чертыхнулся, подобрал деньги. Маленькое и блестящее оказалось шоколадной конфетой. Он посмотрел сначала на конфету, потом на Лизу. В этот момент он думал, что должен был сам предложить ей взять с собой что-нибудь перекусить, не эту микроскопическую конфету, а что-нибудь более существенное. А она, похоже, думала о другом. Она закусила губу, уставилась куда-то в сторону, а на Макса не смотрела. Боялась? Стеснялась? Господи! Да что же тут такого? Ну взяла конфету, ну и ладно! Не обеднеет же он, в самом деле!

– Эй, – Макс потянул Лизу за рукав, – ты что?

Она посмотрела на него испуганно и виновато одновременно, потерла виски.

И перчаток у нее нет, а на дворе мороз.

– Перестань, – он отряхнул от снега деньги, поднял злополучную конфету, снова протянул все это богатство Лизе: – Возьми. Возьми, кому говорю!

Она больше не сопротивлялась, послушно забрала деньги и конфету, сказала «спасибо» одними губами.

– Не за что, – отмахнулся он.

Все, долгие проводы – лишние слезы. Пора!

– Ну, я пошел? – Он старался, чтобы голос звучал как можно более нейтрально.

Лиза кивнула, нерешительно улыбнулась.

– Справишься дальше сама?

Еще один кивок в ответ.

Он посмотрел на ее посиневшие от холода руки, сдернул свои перчатки.

– Вот, возьми на первое время.

То ли он слишком торопился, то ли Лиза была не слишком проворной – перчатки упали на снег. Ну упали и упали, сама подымет. Чай не маленькая…

Он возвращался к машине быстрым шагом и даже пытался насвистывать себе под нос. В общем, он делал все, чтобы не оборачиваться. Не удержался, обернулся уже у самой машины. Лиза сидела на скамейке, на коленях у нее лежали его перчатки. На Макса она не смотрела. Ну и ладно, ну и пусть…

Ей было стыдно. Так стыдно, что даже страх перед неизвестностью отошел на второй план. Шоколадная конфета огнем жгла руку. Лиза сунула ее обратно в карман, погладила замшевые, вкусно пахнущие перчатки. Легостаев – очень хороший человек. Хороший и великодушный. А она – воровка, неблагодарная дрянь. Нужно было вернуть все, что она у него украла, а она не вернула, испугалась. Она еще и трусиха…

Пошел снег. Крупные снежинки падали Лизе на щеки, смешивались со слезами, таяли. Встречать неизвестность было очень трудно…

После бодрящего морозца в квартире было тепло, если не сказать – жарко. Макс разделся, прошел в кухню, включил телевизор, сварил себе кофе. По телику показывали прогноз погоды: стройная красавица в строгом костюме пугала москвичей резким похолоданием, заверяла, что настоящий мороз ударит уже к вечеру.

Макс выглянул в окно – тишина, легкий снежок. Ничто не предвещает природных катаклизмов. Может, врет Гидрометцентр? Пусть бы врал. А то до чертиков надоели эти холода. Он, Макс Легостаев, яростный приверженец жары. Даже удушающее московское пекло для него не в тягость. А вот холодной зимой ему все время хочется завалиться в спячку. Работоспособность нулевая, настроение никакое. Даже обязательную светскую активность зимой Макс старался свести к минимуму. Исключение делал только для Нового года и Рождества. Может, и сейчас завалиться подремать?

Дремать он любил в гостиной, на своем удобном диване, под подаренным родителями пледом из овечьей шерсти. Сон не шел. Зато стоило только прилечь и расслабиться, как в голову тут же полезли всякие непрошеные мысли.

Обещают морозы, а Лиза в своей куцей шубейке. Зато у нее теперь есть теплые перчатки. Между прочим, очень дорогие, купленные в Милане! А еще у нее есть Белорусский вокзал, где она, если что, сможет укрыться от непогоды. И целых три тысячи, чтобы продержаться первое время.

Первое время… Ну продержится она первое время, а дальше что? Куда она денется без документов? В лучшем случае ее менты загребут «до выяснения обстоятельств», а в худшем? Сколько на вокзалах ошивается всякой швали, а она – доверчивая дура, да к тому же еще и немая. Лакомый кусочек. Для кого? Да мало ли для кого?! Подонков везде хватает.

А мы в ответе за тех, кого приручили… Так всегда мама говорила. Давно, еще в детстве, Макс приволок домой уличного котенка. До этого у них животных не водилось, а ему очень хотелось. Мама тогда очень злилась, ругала его на чем свет стоит, но котенка на улицу не выбросила. Вымыла его в тазике для белья, высушила, накормила, место под туалет приспособила. Котенка назвали Кузьмой. Рос он, честно говоря, проблемным ребенком: царапал мебель, драл обои, на шторах страсть как любил покататься – в общем, шкодливый был парень. И доставалось от его проказ в основном маме, а уж потом от мамы и Максу. Однажды Макс не выдержал, предложил вернуть шкодливого Кузьму в естественную среду обитания. Вот тогда он впервые и услышал эту фразу: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

Кот Кузьма прожил долгую по кошачьим меркам жизнь, целых шестнадцать лет, а Макс навсегда усвоил истину про ответственность и про прирученных. Может, поэтому с тех самых пор и старался тесных отношений не заводить: ни с животными, ни с людьми. Не любил он ответственности. Есть родители, сестрица Анюта с мужем и близнецами. Вот для них он все что угодно сделает, а остальные – извините. Он, Макс Легостаев, человек легкомысленный и безответственный…

Однако Лизу он к себе домой приволок, как когда-то в детстве кота Кузю. Отогрел, накормил, выкупал. Это что же теперь получается? Получается, он теперь за нее в ответе?

Да с чего бы вдруг?! Он просто оказал человеку посильную помощь… и остановился на полпути. Отогрел, накормил, выкупал, дал надежду – и вышвырнул обратно на улицу.

Макс рывком сел, плед спланировал на пол. Все равно теперь не уснешь, пока не примешь правильное решение. А правильное решение – помочь Лизе до конца. В его ли это силах? Надо подумать.

А еще надо поторопиться. Сколько времени он уже потерял? Час? Два? Макс посмотрел на часы, получалось, что Лиза на улице уже без малого два часа. А по телику обещали сильные морозы. А по вокзалам шастают всякие ублюдки…

Благородное решение далось ему нелегко, но, как только Макс его выстрадал, с души точно камень свалился. И потом, есть надежда, что Лиза уже куда-нибудь ушла…

Лизы на месте не оказалось. На той самой скамейке, галдя и переругиваясь, сидело цыганское семейство: пять чумазых, плохо одетых ребятишек, дородная мамка в цветастом платке и мужичок в кожаной куртке.

Все, долг выполнен. Он хотел забрать Лизу, но Лиза ушла. Совесть чиста, можно ехать домой и отсыпаться.

Домой Макс не поехал. Вместо этого он заглушил мотор, выбрался из машины, поежился: не врал Гидрометцентр, уже заметно похолодало. Снег под ногами больше не лежал мягкой ватой, а бодро похрустывал.

Так, что бы он сделал, будь он на месте Лизы? На месте Лизы он бы поискал теплое местечко на вокзале.

Вокзал был похож на гигантский муравейник. Жизнь там била ключом. У билетных касс клубились очереди, ожидающие прибытия поезда вяло жевали сомнительного качества беляши и хот-доги. В углу у батареи прикорнул бомж.

Лиза нашлась в зале ожидания, она стояла у окна, спиной к нему. Могла бы и посидеть, в ногах правды нет. Что там такого интересного за окном?

Не то чтобы Макс специально подкрадывался, просто походка у него была такая, кошачья, но Лиза все равно его приближение почувствовала, резко обернулась. Теперь он понял, почему она стоит лицом к окну – это чтобы остальные не видели, что она плачет. А она плакала, все лицо было мокрым от слез, и на Макса она посмотрела, как на привидение: испуганно, а вовсе не радостно.

– Пойдем, – он потянул ее за рукав шубейки.

В заплаканных крапчато-каштановых глазах зажегся немой вопрос – куда?

– Пойдем, – повторил он и потянул за рукав уже более настойчиво.

Свободной рукой она вытерла лицо, послушно побрела следом.

– Значит, так, – сказал Макс, включая зажигание, – я тут подумал и нашел тебе применение.

Лиза посмотрела на него растерянно, но теперь, помимо всего прочего, в ее взгляде появилась еще и надежда. Макс мысленно похвалил себя за гипертрофированное человеколюбие, а вслух сказал:

– Признайся, у тебя же не было никаких конкретных планов на сегодняшний день?

Она согласно кивнула, аккуратно положила на приборную панель его перчатки.

– Я так и думал, – Макс покосился на перчатки. – Тогда с твоей стороны было бы глупо отказываться от моего предложения. Готовишь ты вкусно, Лизавета! А по хозяйству как, управляться умеешь?

Она снова кивнула, теперь уже недоуменно.

– В общем, так, я человек одинокий, в быту неприхотливый, но и мне иногда хочется поесть по-людски – чтобы там первое, второе и компот. Понимаешь? Ну вот, значит, мне нужна эта, как ее, домработница. И не смотри на меня так, ничего ужасного я тебе не предлагаю. Поживешь пока у меня, будешь мне еду готовить, за домом присматривать. И заметь: не безвозмездно! – Макс поднял вверх указательный палец. – Я за твои труды организую тебе встречу с профессором. По каким, говоришь, числам он консультирует? По двадцатым? Ну вот, организую тебе консультацию двадцатого числа.

Смотреть на сияющую Лизаветину мордашку было приятно – надо же!

– Благодарить меня не нужно. Позже отблагодаришь. Щи мне сваришь, настоящие, домашние. Умеешь?

Она энергично закивала.

– А еще этих нажаришь, как их там… а, драников! Вкусная, помнится, вещь, эти ваши драники. Квартиру будешь мне убирать, гладить, пыль вытирать и все такое. А после консультации так уж и быть, отвезу я тебя, сироту казанскую, на родину. Чай ближнее зарубежье, как-нибудь без документов проскочим, проселками.

Ой, разошелся! С ума сошел! Домой ее везти надумал. А когда? При его-то плотном графике… Да его главред со свету сживет! Но слово не воробей, придется постараться.

Пока Макс размышлял, Лиза что-то нацарапала в блокнотике, оторвала листок, сунула ему под нос:

«Спасибо! Только обмен неравноценный. Мне все, а вам – только щи и драники».

Он смерил девчонку оценивающим взглядом, спросил насмешливо:

– А ты собираешься предложить мне что-то большее?

Лизавета тут же залилась краской, опустила глаза долу. Такая смешная! Наверное, думает, что его заинтересовали ее женские прелести. Не понимает, что у него есть Лора. Черт, о Лоре-то он и не подумал! Как она отнесется к тому, что под одной крышей с ее любимым мужчиной будет жить посторонняя девица? По всему видно, не одобрит. Чего доброго, снова разгневается, оскорбится, отлучит от тела. А он скажет ей, что дурочка Лизавета хорошо готовит, что она неприхотлива и проста без меры, что готова работать на него бесплатно, только за кусок хлеба и перспективу вернуться в свою глухую деревню. Поверит ли Лора? Скорее всего, поверит. Она же небожительница, в реалиях простых смертных плохо разбирается. Да и не хочет разбираться, если честно. А Лизавету как соперницу она больше не воспринимает. Смешно подумать, провинциалка Лиза и сама Лора Лайт – конкурентки! Лиза, конечно, девочка славная, но до Лоры ей как до Луны. Нет, тут, пожалуй, проблем не возникнет.

На приборную панель перед ним лег еще один листок.

«Я пеку вкусные торты».

– Торты я люблю, – Макс улыбнулся. – А «Наполеон» умеешь?

Она радостно закивала.

– Будешь печь мне два раза в неделю по «Наполеону». Только чтобы сверху обязательно был шоколад! Без шоколада я торты не признаю.

Она боялась поверить в свое счастье. Макс любит шоколадные торты! Нет, конечно, счастье не в этом. Счастье в том, что он взялся ей помочь, просто так, за смехотворную плату – шоколадный торт и полноценный обед. Да она согласна печь ему торты каждый день, кормить его завтраками, обедами и ужинами только за одно то, что он забрал ее с этого гулкого, стылого вокзала! А он ведь еще обещает ей совершенно нереальные вещи. Он организует ей встречу с профессором Полянским, а потом отвезет домой. О таком она даже не смела мечтать.

Господи, спасибо! Спасибо огромное! Она уже потеряла последнюю надежду, когда Макс оставил ее на скамейке у Белорусского вокзала и уехал. Она уже готовилась выживать, до ужаса, до зубовного скрежета боялась того, что ей предстояло.

А Макс вернулся! В первое мгновение, когда он сказал «пойдем», Лиза подумала, что он обнаружил пропажу мыла и перочинного ножика и сейчас ее ждет неминуемая расплата за воровство. А он оказался намного добрее и человечнее, он решил помочь ей до конца…

Когда радость немного улеглась, на сцену выползли угрызения совести. Он с ней по-человечески, а она его обокрала.

Писать признание было тяжело. Можно было бы и не писать, можно было бы тихонько вернуть украденные вещи на место, и Макс бы ничего не заметил, но она решила быть честной до самого конца, дрожащей от волнения рукой вывела:

«Простите, это я у вас взяла».

Подумала немного, зачеркнула слово «взяла», написала «украла», достала из кармана ножик и мыло, положила на приборную панель рядом с запиской.

– Что это? – Макс бросил недоуменный взгляд сначала на ее «трофеи», потом на записку, присвистнул, спросил:

– Ну, с мылом все ясно, а нож-то тебе зачем понадобился?

Она пожала плечами, написала:

«Чтобы защищаться».

– От кого?

«Мало ли от кого?»

Он долго молчал, на Лизу не смотрел. Наверное, решал, как с ней лучше поступить.

– В общем, так, – сказал наконец, – то, что взяла без спросу, – плохо, а то, что призналась, – молодец. Считай, что этот инцидент мы позабыли. Просто больше так не делай. Хорошо?

Она кивнула, отвернулась к окну. Не потому, что не хотела смотреть на Макса, а потому, что непрошеные слезы грозили вот-вот хлынуть из глаз. Еще подумает, что она размазня и истеричка.

– Сваришь кофе? – спросил Макс, как только они переступили порог его квартиры.

Лиза покладисто кивнула. Он внимательно всмотрелся в ее лицо: кажется, со слезами ей удалось справиться без посторонней помощи. Теперь она выглядит спокойной и сосредоточенной. Это хорошо. Сосредоточенность – ценное качество для домработницы.

– Тогда приступай, а я пока машину отгоню, – он позвенел ключами. – Через пять минут вернусь.

Она снова кивнула.

«А ведь немота для женщины – это несомненный плюс», – подумал он, прикрывая за собой дверь.

Воспользовавшись отсутствием Легостаева, Лиза принялась изучать продуктовые запасы. Проверка показала, что таковых нет. С нормальным питанием у Макса Легостаева действительно были проблемы: ни муки, ни круп, ни картошки. В морозильнике – кусок мяса на одну порцию.

Она поставила турку на огонь и принялась составлять список самого необходимого. Список получился внушительный, на целую страницу.

Макс вернулся быстро, как и обещал.

– Ну, как ты тут? – спросил с порога.

Она жестом указала на чашку со свежесваренным кофе.

– Готов уже? – Макс разулся, сбросил дубленку, прошел в кухню, заглянул через Лизино плечо, спросил: – А это что такое? Это все нужно купить?!

Лиза кивнула.

– А когда?

Она пожала плечами, мол, тебе виднее – когда.

– Только не сегодня, – твердо сказал Макс. – Сегодня я устал и хочу спать. Вот, попью кофе и улягусь.

«А кушать что?» – спросила она.

– Ну, придумай что-нибудь. Кто из нас домработница?

Придумай что-нибудь. Легко сказать! А из чего это что-нибудь придумать?

– Можешь не спешить, – милостиво разрешил Легостаев. – До вечера я есть точно не захочу, а там разберемся. Меня сейчас другой вопрос волнует.

Лиза вопросительно выгнула бровь, приготовилась слушать.

– Я вот думаю, где ты будешь спать? – Легостаев обвел взглядом кухню, словно собирался пристроить свою домработницу прямо здесь.

«А хоть бы и здесь! – одернула себя Лиза. – Да хоть бы и на коврике в прихожей! Все лучше, чем на Белорусском вокзале».

Макс допил кофе, встал из-за стола, вышел из кухни. Лиза побрела следом. Он заглянул в свою спальню, отрицательно покачал головой, обошел гостиную, с минуту посидел на диване, опять покачал головой, направился в кабинет.

– Вот, – сказал после недолгих размышлений, – поживешь пока тут. Ноутбук я заберу, поработаю, если что, в кухне.

Лиза обвела кабинет настороженным взглядом: ничего похожего на кровать или хотя бы на диван тут не наблюдалось. Значит, придется на коврике…

– А что? По-моему, очень уютно, – улыбнулся Макс. – А спать ты будешь вон там, – он кивнул в сторону кресла. Лиза посмотрела на кресло с сомнением: оно, конечно, просторное и с виду уютное, но спать в кресле… Нет, уж лучше на коврике.

– Что, не нравится?

Она виновато пожала плечами: не хотелось обижать добросердечного хозяина.

– Лизавета, – он понимающе усмехнулся, – это же трансформер! Вот, смотри. Легкое движение руки – и кресло превращается в элегантную кровать.

Лиза следила за чудесной метаморфозой, происходящей с креслом, и улыбалась. А она-то, дура, – на коврике да на коврике…

– Постельное белье выдам вечером, – инструктировал ее Макс. – Вещички свои будешь складывать на стул, шкаф у меня тут не предусмотрен. И замо́к, кстати, тоже. Так что ходить в неглиже не советую, а то мало ли что. Я мужчина молодой, горячий.

Скорее всего, это он так шутил, но Лиза все равно покраснела.

– Да ладно, Лизавета, – Легостаев подмигнул, – помимо того, что я молодой и горячий, я еще и воспитанный, без стука в комнату к даме не захожу.

Лиза облегченно вздохнула, улыбнулась, как ей казалось, дерзко и независимо. Она, конечно, дура и провинциалка, но на шутки умеет реагировать адекватно. Да и сколько им осталось прожить-то под одной крышей? До двадцатого всего четыре дня, а потом Легостаев отвезет ее домой, если не передумает… Хоть бы не передумал…

– Все, Лизавета, устал я. Бессонная ночь и все такое. Пойду-ка подремлю. А ты тут пока располагайся. Хочешь, книгу почитай, хочешь, музыку послушай.

Она проводила Легостаева долгим взглядом, рухнула в кресло-трансформер, закрыла лицо руками. Никаких специальных молитв Лиза Тихомирова не знала, но чувствовала: за свое чудесное спасение того, кто наверху, обязательно нужно поблагодарить.

А ведь правду говорят, что те, у кого совесть чиста, спят спокойно. Вот и Макс, успокоив свою совесть, вырубился аж на четыре часа. И проснулся не разбитым, как это бывает с теми, кто спит на закате, а бодрым и полным сил. В квартире опять пахло чем-то вкусным. Повезло ему, однако, с домработницей!

Лиза хлопотала в кухне. При появлении Макса она радостно улыбнулась.

– Будем есть? – уточнил он, сладко потягиваясь.

Она энергично закивала.

– А что мы будем есть?

Лиза потянулась за блокнотом, написала торопливо:

«Макароны».

– Макароны не могут так вкусно пахнуть, – сказал Макс убежденно.

«Макароны с соусом и мясом».

– О, макароны с соусом и мясом – это совсем другое дело!

Он даже не подозревал, что обычные спагетти можно приготовить так, чтобы от них невозможно было оторваться. И мясо нежное, сочное, пальчики оближешь. Где она только нашла такое мясо?

– Ох, красота! – Макс отодвинул пустую тарелку, похлопал себя по животу. – Молодец, Лизавета! Пятерка с плюсом за домовитость.

Она улыбнулась счастливо и застенчиво. Славная девочка, старательная.

– Посуду помоешь? – спросил он.

Лизавета кивнула, взяла в руки блокнот, написала:

«Все продукты закончились. Надо купить».

Макс прочел записку, недовольно поморщился.

– Лизавета, я так наелся, что вряд ли смогу встать со стула без посторонней помощи, а ты мне про какие-то покупки.

«Может, я тогда сама?»

– Сама? Замечательная идея! Давай сама, а то мне еще поработать нужно.

Вообще-то, работать он не собирался. Он собирался часик-другой «порезаться» в какую-нибудь компьютерную игрушку, но ведь виртуальные войны – это тоже своего рода труд…

Макс уже с головой ушел в игру, когда входная дверь тихо хлопнула.

Идти одной в магазин было страшно. Да что там в магазин! Ей было страшно просто выходить на улицу, но ведь Легостаева нужно было чем-то кормить. А продукты закончились.

Лиза торопливо оделась, сжала список самого необходимого в кулаке, выскользнула из квартиры.

На улице было холодно, намного холоднее, чем днем. Она поежилась, сунула руки в карманы шубки, осмотрелась. Нужно разработать план. Первое, запомнить номер дома и название улицы. Второе, поискать супермаркет.

Магазин Лиза нашла минут через пять, огромный, сияющий витринами и рекламной подсветкой.

«Не бойся! – уговаривала она себя, переступая порог супермаркета. – Не бойся и не стесняйся. Это обычный магазин, только очень большой. А это даже хорошо, что он большой. Значит, в нем есть все необходимое и не придется носиться по всему району в поисках недостающих продуктов».

Лиза провела в супермаркете почти час. Ходила между длинными рядами, присматривалась, приценивалась. Глаза просто разбегались. Попробуй тут не растеряться!

Она выбрала почти все продукты из списка, несколько раз прикинула, хватит ли ей денег, и только потом покатила доверху наполненную тележку к кассам. Рассчитавшись за покупки, вытерла покрывшийся испариной лоб. Вот и все! И нет в этом шопинге ничего страшного. Разве что неподъемные сумки.

Битва была в разгаре, когда в дверь позвонили. Макс чертыхнулся, нажал на «паузу».

На пороге топталась Лиза, раскрасневшаяся с мороза, счастливо улыбающаяся. Рядом с ней на полу стояли два внушительных пакета.

– Уже вернулась? – спросил он, косясь на пакеты.

Она выразительно кивнула на настенные часы. Макс проследил за ее взглядом. Да, пожалуй, «уже» в этой ситуации не слишком уместно. Лизаветы не было больше часа. Спрашивается – что можно делать в магазине целый час? Макс поднял пакеты, растерянно крякнул.

– Там кирпичи?

Она отрицательно покачала головой. Макс заглянул сначала в один пакет, потом в другой, удивленно присвистнул.

– Да тут продуктов на десяток здоровых мужиков! Это ты все для меня одного накупила?

Лиза кивнула, сняла шубейку.

– А ты уверена, что это не перебор?

Еще один кивок в ответ.

– Ну, не знаю, – Макс водрузил пакеты на кухонный стол.

Лиза вошла следом, положила рядом с пакетами чек и какую-то мелочь.

– А это что такое?! – Он только сейчас сообразил, что не дал ей денег. Спрашивается, на какие шиши она все это купила?

«Ваши три тысячи я почти потратила, – вывела она в блокноте, – но вы не волнуйтесь, многие продукты теперь долго не придется покупать».

– Да я и не волнуюсь, – растерянно сказал Макс. – Просто надо было мне напомнить про деньги, я бы дал. Незачем было тратить собственные сбережения.

«У меня нет собственных сбережений».

– И это неправильно. У женщины всегда должны быть деньги на булавки и прочую дребедень, – Макс достал бумажник, отсчитал три тысячи, положил их на стол рядом с чеком. – Это тебе.

Лиза посмотрела на деньги, протестующе покачала головой.

– Да что такое?! – неожиданно разозлился он. – У тебя же совсем ничего нет. Даже зубной щетки, даже, пардон, смены белья! Или ты считаешь, что все это буду покупать я? Забирай деньги, и больше не будем возвращаться к этому вопросу. Тебе ясно?

Она кивнула, принялась разгружать пакеты. Макс раздраженно хмыкнул, вышел из кухни. Нашлась гордячка! Другая бы спасибо сказала, в ножки поклонилась, а эта нос воротит.

Макс не считал себя жмотом, с потом и кровью заработанными деньгами расставался легко, с дамами не скупился. А как же иначе? Женщины – это же такие особенные существа. Чтобы они оставались в хорошем расположении духа и дарили мужикам радость, без определенных финансовых вливаний не обойтись. А тут – принцесса на горошине! Деньги ей не нужны, понимаешь ли!

Макс вернулся к игре, принялся рубить врагов в капусту. Все-таки компьютерные игры – классная вещь, помогают снять стресс…

За спиной послышалось деликатное покашливание, он застонал, развернулся всем корпусом, рявкнул:

– Ну что еще?!

Лизавета положила перед ним листочек.

«Извините меня, пожалуйста. Я не хотела вас обидеть. Вы очень много для меня сделали. Мне никогда с вами не рассчитаться».

– Не волнуйся, Лизавета, придет время – сочтемся, – проворчал он. – Ты, главное, старайся меня не раздражать, делай, что прошу, и все будет в порядке.

На стол перед ним лег еще один листок.

«Хорошо. К которому часу готовить завтрак?»

Макс усмехнулся: в сложившейся ситуации были и свои плюсы. Можно почувствовать себя этаким феодалом, хозяином рабыни Изауры.

– Мне к девяти на работу, а завтракаю я обычно в половине восьмого.

Он не стал уточнять, что его завтрак – это кофе с бутербродом. Интересно же, на что способна его домработница.

Утро началось как обычно – с дребезжания будильника. Борясь с остатками сна, Макс сполз с кровати, вышел в прихожую. Из кухни доносилось позвякивание посуды. Он только сейчас вспомнил, что теперь живет не один, что теперь у него есть домработница. А еще он вспомнил, что из одежды на нем только трусы. Пришлось спешно ретироваться в спальню, одеваться. Да, блин, больше в неглиже ему не походить. Нельзя же смущать юную деву.

На завтрак ему были поданы котлеты и картофельное пюре. Знатный получился завтрак. Его домработница оказалась настоящей мастерицей. Пожалуй, впервые за несколько лет он позавтракал по-человечески. Даже на работу идти не хочется после такой сытной трапезы.

– Спасибо, Лизавета, – сказал он, вставая из-за стола. – Сегодня приду поздно. Обед можешь не готовить, я перекушу в кафе.

Она покладисто кивнула.

– А, да! Про «Наполеон» не забудь, – напомнил он. – И чтоб шоколада побольше!

Понедельник выдался заполошный. Впрочем, как и любой другой день трудовой недели. В редакции был нескончаемый аврал. Коллеги самозабвенно изображали бурную деятельность, не забывая при этом о ежечасных перекурах и чаепитиях. Главред гневался и грозился всех уволить к чертовой бабушке. В общем, все как всегда, нормальный творческий процесс.

Макс любил свою работу. Он относился к тем немногим счастливчикам, для которых первый день трудовой недели не казался каторгой. Если это требовалось для дела, он и в выходные мог поработать. Легко!

За это его и ценило начальство: за трудоголизм, а еще за светлый ум и креативное мышление. Не зря же он уже пятый год занимал ответственную должность креативного директора большого журнала.

Лора позвонила ближе к вечеру, сообщила, что хочет поужинать с ним в каком-нибудь тихом местечке. Желание Лоры для него всегда было законом, Макс согласился с ходу.

Тихим местечком оказался недавно открывшийся, но уже суперпопулярный ресторан. Почему Лора называла это под завязку набитое посетителями заведение тихим местечком, для Макса осталось загадкой. Главное, что Лора в замечательном настроении и смотрит на него благосклонно. Чудеса!

– Славно тут, правда? – Лора призывно улыбнулась.

– Очень креативно, – ушел он от прямого ответа.

– Вот и мне так показалось. Надоели что-то шумные тусовки, захотелось тишины. Заметь, мы тут уже полчаса сидим, а у меня до сих пор еще никто не попросил автографа, – в ее голосе послышалась легкая досада.

Макс едва заметно усмехнулся. Лора привыкла к эстрадно-телевизионным тусовкам, на которых она, вне всякого сомнения, была звездой первой величины, а тут публика солидная, по большей части бизнесмены. Многим из этих людей и телевизор-то смотреть некогда. Немудрено, что появление Лоры Лайт не вызвало ожидаемого ею фурора.

– А у меня большие проблемы, – вдруг пожаловалась Лора.

– Какие проблемы? – Макс тут же оставил иронию, подался вперед, демонстрируя полное внимание.

– Мне предложили работу, – шепотом сказала она. – Очень хорошую работу.

– Ну так поздравляю тебя, – Макс расслабился, потянулся за своим бокалом. Слава богу, Лорина «большая проблема» – это всего лишь проблема выбора между хорошей работой и очень хорошей.

– Не с чем меня поздравлять, – горько усмехнулась она. – Я уже почти решилась. Шутка ли, собственное ток-шоу на центральном канале! Только дура отказалась бы. Пошла за благословением к Солодовникову, а он, – Лора неожиданно всхлипнула, – представляешь, он мне говорит: «Сиди, коза, и не рыпайся! Я тебя никуда не отпускаю!» Скотина! Я на его сраном канале семь лет отпахала! Из говна конфетку сделала вот этими самыми руками, – Лора критически осмотрела свой маникюр, добавила обиженно: – Ты же знаешь, какие у меня рейтинги!

Макс понимающе кивнул:

– Вот из-за этих рейтингов Солодовников тебя и не хочет отпускать. Ты же бренд, мегазвезда. Кстати, а когда у тебя заканчивается контракт?

– Примерно через неделю.

– Не суетись. Подожди, пока закончится контракт, и уходи себе спокойно.

– В том-то и дело, что уйти спокойно не получится! Солодовников, скотина, сказал: «Уйдешь – и ты труп». Понимаешь? Он мне угрожает! Он собирается меня убить!

Макс, до этого момента слушавший Лору очень внимательно, не смог удержаться от снисходительной улыбки. Он был знаком с владельцем «Главного музыкального», не слишком близко, но достаточно хорошо, чтобы понимать, что Солодовников не станет никого убивать. Этому добродушному лысому толстяку с детски-наивным взглядом ярко-синих глаз намного проще отпустить Лору с богом и запустить на орбиту какую-нибудь новую звездочку, чем трепать себе нервы и угрожать кому бы то ни было неминуемой расплатой. Нет, угрожать-то он как раз мог. Мало ли что, вдруг Лора и в самом деле испугается и передумает уходить? Тогда проблема решится сама собой. Расчет оказался верен – Лора испугалась.

– Девочка моя, – Макс погладил ее по руке, – Солодовников – комедиант и аферист. Он просто тобой манипулирует. Он никогда не станет мараться и связываться с криминалом.

– Даже ради меня? – недоверчиво уточнила Лора.

– Даже ради тебя. Он тебя пугает, золотце. Боится тебя потерять, вот и распустил перья. Ты же Лора Лайт! Ты звезда! Где он найдет тебе замену?

Лора заметно расслабилась, спросила с кокетливой улыбкой:

– Так что мне делать, Легостаев?

– Дождись окончания контракта и уходи. Можно, конечно, уйти прямо сейчас, но тогда Солодовников натравит на тебя своих юристов, и дело может закончиться большими финансовыми потерями. Ты к этому готова?

– Конечно, нет! – отмахнулась она. – С какой это стати я должна терять деньги? Лучше немного подождать.

– А время терпит?

– Терпит, мне месяц на раздумья дали.

– Тогда я вообще не вижу никаких проблем, – Макс с нежностью посмотрел на Лору. – Поздравляю тебя, золотце.

– Не сглазь, – она поморщилась. – А насчет Солодовникова – это точно?

– Абсолютно! Укрывание доходов – вот самое страшное преступление, на которое он готов пойти. Убийство исключено.

В тот вечер он так и не рассказал Лоре о своей домработнице, не захотел нарушать романтическую атмосферу, отложил на потом.

Несмотря на второй час ночи, в окнах его квартиры горел свет – Лиза не спала. Макс почувствовал легкие угрызения совести. Вот дуреха! Ждет его, словно верная жена, а не домработница. Эх, надо было позвонить, предупредить ее, что вернется поздно, а то она, наверное, еще и ужин приготовила.

Лиза не только приготовила ужин, но еще и торт испекла, точно такой, как он заказывал, – «Наполеон» в шоколаде.

– Что не ложишься? – спросил Макс, косясь на торт. Если бы не плотный ужин в ресторане…

Лиза пожала плечами, кивнула на плиту, на которой томилось и шкварчало несомненно что-то очень вкусное.

– Я уже поел, – сообщил он.

Она выключила плиту, посмотрела вопросительно.

– Лизавета, шла б ты спать, – он посмотрел на нетронутый ужин, – я съем это на завтрак. А торт могу забрать с собой на работу. Лады?

Она снова кивнула, как ему показалось, разочарованно, вышла из кухни. Через пару секунд хлопнула дверь его кабинета, не так чтобы очень громко, но раздраженно.

– Приехали, – проворчал Макс. – Еще и дня у меня не проработала, а уже пытается собственные порядки устанавливать.

Он сунул блюдо с «Наполеоном» в холодильник, мельком заметив, что там мало места. Да, с появлением в его доме Лизаветы продовольственной проблемы не будет…

Лора мучилась уже неделю. Из ситуации, когда и хочется и колется, казалось, нет выхода. Вряд ли еще когда-нибудь она получит такое заманчивое предложение. Собственное ток-шоу, пусть и не в прайм-тайме, но зато четыре раза в неделю. И публика серьезная, не какие-то там прыщавые подростки. Если она согласится, то в гости к ней на передачу будут захаживать настоящие звезды, не чета ее нынешним знакомым.

И годы, черт бы их побрал, идут. А она не молодеет. Сколько еще удастся продержаться в имидже «девочка-женщина»? Год, пять? Ей двадцать девять, и, чтобы оставаться в форме, уже недостаточно одного только восьмичасового сна. И первые морщинки уже наметились, и первая седина. С сединой еще можно бороться в домашних условиях, а с морщинами? Она и так не вылезает из косметических салонов: кислородные маски, шлифовка кожи, чудодейственные кремы за бешеные деньги, обертывания водорослями, массаж тонизирующий, массаж успокаивающий, массаж антицеллюлитный, SРА-терапия…

Она не жалеет ни сил, ни денег и пока еще побеждает в битве со временем. Лоре Лайт никто не дает больше двадцати, но она-то знает правду! И каждый день перед ее внутренним взором маячит скальпель пластического хирурга. Рано или поздно кремы и маски перестанут помогать, – и тогда придется либо пускать в ход тяжелую артиллерию, либо искать новую работу. Кому нужна старуха с морщинами и двойным подбородком?…

А может, и правда послушаться Макса? Может быть, Солодовников и в самом деле блефует?

Она уже практически решилась, осталось сообщить боссу о своем решении. В конце концов, такой шанс выпадает только раз в жизни, и нужно быть полной идиоткой, чтобы им не воспользоваться.

Об обещании, данном Лизавете, Макс вспомнил только двадцатого числа. А мог ведь и вообще не вспомнить, при его-то насыщенном графике. И Лизавета тоже хороша: не предупредила, не напомнила. Можно подумать, что эта консультация нужна ему, а не ей. Она, видишь ли, стеснялась! И что ему теперь делать? Примет Полянский эту провинциальную дуру без предварительной записи или пошлет их куда подальше?

Макс в задумчивости потер подбородок. Вряд ли профессор сам составляет эти предварительные списки. Наверняка у него есть секретарь. И почти сто процентов, что секретарем окажется дама. А с дамами Макс разговаривать умеет. Он же очень обаятельный и чертовски харизматичный! Как-нибудь пристроит свою не в меру стеснительную домработницу в хвост очереди.

Если верить информации на сайте Полянского, консультации должны начаться в четыре, значит, придется слинять с работы в половине третьего, чтобы приехать в центр чуть пораньше и успеть переговорить с секретарем профессора. Главред в рассказ о внезапно проснувшемся в Максовой душе альтруизме не поверит ни за что на свете. Значит, как всегда, придется положиться на авось. Вдруг босс не заметит его отсутствия?

Лиза обрадовалась несказанно, когда узнала, что консультация не отменяется. Просто засветилась вся от счастья. От ее невысказанной признательности Максу стало совсем уж неловко. Эх, не дорос он еще до благотворительности, не окреп духом, коль радость этой маленькой дурехи так его смущает.

– Заеду за тобой ровно в три, – сказал он сурово, – чтобы была готова.

Лизавета радостно закивала, одними губами сказала «спасибо».

Это был ужасный день! Просто чудовищный! Солодовников орал как резаный. Он даже слышать ничего не хотел о Лорином решении.

– Ты никуда не уйдешь, – шипел он, ослабляя узел галстука. – Я тебя, засранку, не для того из дерьма доставал, чтобы ты мне тут сейчас козу рогатую делала! Запомни, Лора Лайт – это не человек, это бренд! И этот бренд принадлежит мне! Точно так же, как и ты!

– Мой контракт заканчивается завтра, – она старалась быть решительной. – И с завтрашнего дня я не принадлежу никому!

– Ты, сучка, еще доживи до завтрашнего дня! – Солодовников достал из кармана пиджака пузырек с каким-то лекарством, высыпал на потную ладонь сразу три таблетки, не запивая, проглотил, скривился, как от зубной боли.

– Вы мне угрожаете? – Решительность испарилась, на ее место пришел страх. А что, если Макс ошибается насчет Солодовникова? Что, если на самом деле он способен на большее, чем махинации с налогами?…

– Я тебе, голуба моя, не угрожаю. Я тебя пока просто предупреждаю, по-отечески, так сказать, – Солодовников схватил со стола папку, принялся ею обмахиваться.

По-отечески он ее предупреждает! Мерзкий, жирный боров! Да что он может?! Он же вон, в двух шагах от инфаркта. Нет, прав Макс, ничего Солодовников ей не сделает, кишка тонка! Лора вздернула подбородок, сказала с независимой улыбкой:

– Да пошел ты, козел! Я и так на тебя семь лет отпахала…

Она уже была у двери, когда за спиной послышалось не то шипение, не то хрип.

«Чтоб ты сдох!» – подумала она злорадно.

Вот и все! И нет в этом ничего ужасного. Даже смешно, что раньше она так боялась. Хорошо, что она послушалась Легостаева. Легостаев умный и… очень красивый. Мысли ее тут же свернули в более приятное русло.

Завтра она всем сообщит о своем окончательном решении, а сегодня не грех и расслабиться, оттянуться на полную катушку. Макс заслужил поощрение. Если бы не он, она бы еще долго колебалась и мучилась.

Легостаева на работе не оказалось. Его секретарша, соплюшка в дешевых шмотках, сообщила с противной ухмылкой, что Максим Валерьевич отбыл в неизвестном направлении, что обратно на работу он сегодня не придет и вообще, о своих намерениях ей не докладывает.

Ясное дело – не докладывает! Что такой дуре докладывать-то? Лора презрительно фыркнула, выходя из легостаевской приемной, хлопнула дверью. Просто так, из вредности.

Нужно признать, она сглупила. Сначала стоило Максу позвонить, а она сразу поперлась в редакцию. Совсем на радостях голову потеряла.

Легостаев не брал трубку долго, а когда все-таки взял, голос его звучал как-то подозрительно, словно он куда-то спешит и ей, Лоре, совсем не рад.

– Я хотела с тобой встретиться, – она постаралась подавить нарастающее раздражение, в конце концов, сегодня такой день.

– Давай встретимся. А когда?

– Вот прямо сейчас. Где ты, Макс?

– Пока еще дома, но скоро меня тут не будет, – произнес он торопливо.

– А куда ты собираешься? – К раздражению добавилось подозрение.

– Нужно кое-куда съездить, договориться об интервью.

– С каких это пор креативный директор договаривается о каких-то там интервью? – Лора уселась в свою машину, включила зажигание. Ох, что-то тут нечисто, что-то темнит Легостаев…

– Лора, это не какое-то там интервью, это очень важное интервью.

– Настолько важное, что ты не можешь отложить его ради встречи с любимой девушкой? – До дома Легостаева каких-то десять минут езды, если она поторопится, то, возможно, успеет поймать его с поличным…

– Лора, девочка моя, я встречусь с тобой обязательно, только не сейчас, а через пару часов. Я тебе позвоню. Все, золотце, целую.

– Не называй меня… – начала она и осеклась – в трубке послышались гудки отбоя.

Немыслимо! Просто невероятно! Легостаев, послушный и покладистый Легостаев первым закончил разговор! Никогда раньше такого не было. Нет, определенно тут что-то нечисто. Лора прибавила газу. Только бы успеть…

Она успела как раз вовремя, чтобы увидеть, как ее ненаглядный Легостаев садится в машину вместе с давешней идиоткой, которую он, кстати, должен был выставить за дверь еще неделю назад.

Интересное кино! Выходит, немая до сих пор живет у него! И ради этой проходимки он отказался от встречи с ней, Лорой! Ну Легостаев, ну скотина! Интервью у него, видишь ли!

Первым ее желанием было выйти из машины, надавать любовнику по шее, расцарапать морду этой немой сучке, но Лора взяла себя в руки. Всему свое время. Лучше посмотреть, куда эти голуби сизокрылые собираются. Только бы не упустить их и не засветиться.

Ехать пришлось долго, минут сорок. Лора уже пожалела, что не устроила сцену прямо там, у дома Легостаева, а потратила уйму времени на бессмысленную погоню. Ну ничего, пусть они только остановятся…

Легостаевская «мазда» затормозила у трехэтажного здания, по периметру окруженного ажурным чугунным забором, с ухоженным сквериком и расчищенными от снега дорожками. На парковке перед зданием стояло с два десятка разномастных машин: от убогих «жигулей» до роскошных иномарок. Любопытно-любопытно, что это за заведение такое…

Легостаев вышел из машины, помог выбраться своей уродине. Лора въехала на парковку – теперь уже не до конспирации, – заглушила мотор.

Парочка поднималась по широкой лестнице, когда Лора их окликнула:

– Эй, голуби!

Легостаев замер, очень медленно обернулся. Выражение его лица было испуганным и растерянным одновременно, как у нашкодившего подростка. Его немая подружка тоже впечатлилась, даже попятилась от страха. Чувствует свою вину, убогая!

– Лора? – Легостаев пришел в себя первым, лучезарно улыбнулся, словно только и ждал ее появления, негодяй! Смотреть на этих двоих снизу вверх было унизительно. В конце концов, она Лора Лайт – телезвезда и знаменитость, а они – никто! Какой-то креативный директоришка какого-то занюханного журнала и нищая побирушка. Лора поднималась по лестнице неторопливо, знала, что смотрится она невероятно стильно в своем норковом манто на этой припорошенной снегом лестнице. Она – королева! И эти двое должны как следует прочувствовать всю силу ее красоты и величия.

Легостаев, кажется, уже прочувствовал – его улыбка сделалась не просто лучезарной, а восхищенно-лучезарной. Хорошо, но этого мало, ей нужна полная сатисфакция.

Пощечины Легостаев никак не ожидал. Наверное, думал, что одной лишь улыбкой можно решить все проблемы. Ошибался! Она, Лора Лайт, никогда не прощает оскорблений.

Немая уродина сама шагнула ей навстречу, хотела что-то объяснить.

Сейчас, ага! Станет она ломать голову над тем, что значат эти кривляния!

– Ну что, сука? – сказала Лора ласково и врезала немой по лицу. Хорошо так врезала, от души.

Макс редко терял контроль над ситуацией, но сегодня, похоже, был именно такой день. Лора выскочила невесть откуда, как чертик из табакерки. И намерения у нее были явно не дружелюбные, и рука оказалась на редкость тяжелой. И останавливаться на достигнутом она не собиралась…

Лизе досталось больше, чем ему. Под напором разгневанной Лоры она покачнулась…

А дальше время словно бы остановилось. Макс читал об этом в книжках, видел такое в кино, но не верил, что такое возможно. Только что события развивались стремительно, и раз – картинка замерла.

Лора замахивается… Лиза вскрикивает, нелепо размахивая руками, валится назад…

В голове лениво ворочается мысль: «Сейчас она ударится затылком о край ступеньки»… Слышится хлопок – ступенька взрывается фонтаном гранитной крошки… В уши врывается истошный крик… Именно этот крик возвращает ему способность соображать: и хлопок, и фонтан – это не просто так. Это похоже… Додумать он не успел: треснула и со звоном разлетелась стеклянная дверь за их спинами.

Макс схватил за руку визжащую Лору, дернул за воротник пытавшуюся встать Лизу, потащил обеих к зданию, затолкал внутрь, заорал что есть силы:

– Ложись!!!

Лиза послушалась сразу, Лору пришлось укладывать силой.

В них стреляли! Этого не может быть…

В просторном холле никого не было, но через мгновение к разбитой двери уже бежал рослый мужчина в сером костюме, судя по выправке, бывший военный.

– Что?! – спросил он, притормаживая в каких-то нескольких сантиметрах от лежащей в позе эмбриона Лоры.

– Кажется, стреляли, – Макс встал на ноги, отряхнул брюки.

– В тебя?

В ответ он лишь пожал плечами – стреляли, и все! А в кого стреляли – хрен поймешь!

– Надо бы посмотреть, – охранник шагнул к двери.

Макс шагнул следом. Выходить на крыльцо и подставляться под пули очень не хотелось, но он себя пересилил.

Чушь какая – подставляться под пули! Можно подумать, что это какой-нибудь вечно воюющий Ближний Восток, а не мирная Москва. Да и не станет киллер дожидаться, когда они с охранником выйдут на него посмотреть! Наверняка он уже слинял давно…

– Никого, – мужчина разочарованно пожал плечами, будто не было в его жизни большего развлечения, чем участие в криминальных разборках. – Ушел, гад!

– Охренеть! – Макс сосредоточенно потер щетину.

– Бывает, – охранник присел на корточки, пару секунд поизучал раскуроченную ступеньку, сказал с тихим вздохом: – Ну, я пошел ментов вызывать.

Пока они с охранником изучали место преступления, в холле собралась толпа народу. И откуда только понабежали?! Лора уже не лежала на полу, она сидела на банкетке, вытирала мокрое лицо кружевным платочком, тихо поскуливала. Макс погладил ее по волосам:

– Золотце, не плачь. Все хорошо.

Она посмотрела на него полубезумным взглядом, часто-часто заморгала, сказала шепотом:

– Это он!

– Кто – он? – Макс огляделся в поисках Лизаветы, не увидел, опять сосредоточился на Лоре. – О чем ты, золотце?

– Не называй меня золотцем! – Она сорвалась на крик. Макс поморщился. – Ты сказал, что Солодовников трус и не пойдет на мокрое дело! А он пошел!

Собравшиеся вокруг зеваки тут же навострили уши. Макс тяжело вздохнул, поискал глазами охранника, призывно махнул рукой, попросил:

– Друг, может, до прибытия милиции отведешь нас в какой-нибудь тихий кабинет?

– Ко мне пойдем, – охранник внимательно посмотрел на Лору, спросил: – А барышня случаем не…

– Случаем не, – перебил его Макс, подхватил Лору под локоть. – Пойдем, дорогая, там поговорим.

Вдвоем с охранником они усадили плачущую Лору в единственное в комнате кресло.

– Я выйду на минутку, присмотришь за ней? – спросил Макс у своего добровольного помощника.

Охранник молча кивнул – приятно иметь дело с немногословным человеком. Макс вновь погладил Лору по головке, вышел из комнаты. Теперь задачей номер один было найти Лизавету до приезда милиции.

В отсутствие главных действующих лиц народ в холле уже начал расходиться. Это значительно облегчало поиски.

Лизавета нашлась в закутке, ведущем к техническим помещениям. Она сидела в своей любимой позе – зажав ладони между коленками.

– Шифруешься? – спросил Макс, присаживаясь рядом.

Лизавета потерла наливающуюся краснотой щеку, след Лориных бесчинств, достала из кармана шубейки блокнот, написала:

«Не хотела путаться под ногами».

Макс удовлетворенно хмыкнул – сообразительная девочка, вовремя ушла в тень. Кроме охранника, ее никто не видел, а охранник полностью сосредоточился на Лоре, видно, узнал в ней теледиву, даст бог, не вспомнит, что их было трое, а не двое. Ни к чему Лизавете попадаться на зуб к стражам порядка.

– Значит, слушай меня! – Он похлопал ее по плечу. – Консультация на сегодня отменяется. Сама понимаешь, не до того сейчас. Охранник позвонил в милицию. Они тут будут с минуты на минуту, а тебе без документов светиться незачем. Я уже вызвал такси, поезжай домой, – он порылся в кармане дубленки, достал деньги.

Она хотела что-то возразить, но Макс нетерпеливо взмахнул рукой, сунул ей деньги и ключи от квартиры.

– Все, нет времени. Беги, Лизавета, дома поговорим, – он буквально силой сдернул ее со скамейки.

Макс еще несколько минут постоял в холле, понаблюдал, как от медицинского центра отъезжает такси с Лизаветой, направился в комнату охранника.

Лора уже не плакала – сидела, сжав голову руками. Охранника не было видно.

– А где наш добрый друг? – спросил Макс.

– Пошел отчитываться перед начальством. Сейчас понабегут всякие уроды, жизни не дадут, – Лора застонала.

– Как ты себя чувствуешь? – Макс сел на подлокотник кресла, обнял Лору за плечи.

– А как я могу себя чувствовать? – взвилась она. – В меня стреляли! Меня чуть не убили!

– Ты действительно думаешь, что это Солодовников?

– Я не думаю, я просто уверена. Он мне сегодня угрожал, сказал, что до завтрашнего дня я не доживу!

Макс с сомнением покачал головой. Чего-чего, а гангстерских замашек он у Солодовникова не замечал. Неужели Лора права?

С улицы послышался рев сирен. Вот и милиция, а он еще не сказал о главном.

– Лора, не говори ментам про Лизу.

Она мгновенно подобралась, посмотрела настороженно:

– Почему?

Макс пожал плечами:

– Ну, во-первых, потому что у нее нет документов и она гражданка другой страны, ее начнут таскать по инстанциям.

Лора презрительно фыркнула, обиженно повела плечом, стряхивая руку Макса.

– А во-вторых, – невозмутимо продолжил он, – менты могут отвлечься на выяснение ее личности и уйти в сторону от основной версии. Ведь доподлинно неизвестно, в кого конкретно стреляли. Мы же стояли рядом. Вполне логично предположить, что целились в одного из нас троих.

– Что ты несешь, Легостаев? – возмутилась она. – Стреляли в меня! При чем тут эта убогая?

– Ни при чем, – Макс согласно кивнул. – Вот пусть она так и остается ни при чем, а я скажу следователю, что у меня нет никаких врагов, и подтвержу, что Солодовников тебе угрожал.

– Макс, а что теперь будет? – Лора перешла на шепот. – Его посадят, да?

– Конечно, посадят! – сказал он убежденно и снова положил руку на точеное Лорино плечо.

– Я боюсь, – она жалобно всхлипнула.

– Не бойся, я же с тобой.

Лиза добралась до квартиры Легостаева без приключений, расплатилась с таксистом, шмыгнула в подъезд. Паника отступила только тогда, когда она оказалась дома и заперлась на все замки.

В интересную историю она попала! Думала, что в обществе Легостаева ей нечего бояться, а вот как оно обернулось.

В Макса стреляли! Кто? Зачем? Он же всего лишь креативный директор модного журнала, а не банкир или политик. Он даже статей на злобу дня не пишет. Кому могла понадобиться его смерть?

Лиза прошла в кухню, плюхнулась на стул, сжала виски руками.

Креативный директор! А кто сказал, что он креативный директор? Сам же Легостаев и сказал! А она, дура, поверила. Может, он вовсе не директор? Откуда у него такая роскошная машина? И квартира почти в центре, и вообще? Нельзя быть такой доверчивой, ничему ее жизнь не учит. А все из-за того, что она не послушалась Ленку. Вот послушалась бы – и не оказалась бы сейчас в такой жуткой ситуации: одна, в чужом городе, с этой чертовой афазией, и в благодетелях – какой-то сомнительный тип. Кстати, на прием к Полянскому она так и не попала…

Денек выдался дикий. Одни только объяснения с милицией чего стоили! Хорошо хоть, Лора не подвела. В присутствии стражей порядка она собралась, сосредоточилась, даже пыталась улыбаться. И про Лизавету ничего не рассказала: может, прислушалась к его доводам, а может, не пожелала делиться славой. Для Лоры в случившемся открылись и свои неожиданные плюсы: на место происшествия приехали не только менты, но и телевизионщики.

На звезду телеэкрана Лору Лайт совершено покушение! Это же настоящая сенсация! Покруче, чем какие-то там выборы в Государственную думу.

Сначала Лора отказывалась давать интервью, но потом все-таки сжалилась над коллегами по цеху: спешно привела себя в порядок, подправила макияж и… рассказала про Солодовникова.

Макс схватился за голову. Вот сенсация так сенсация! Хозяин крупнейшего в стране музыкального канала «заказал» собственную приму. Это же золотое дно! Это ж материалов на целую неделю, а если повезет, то и на месяц. А тайна следствия и презумпция невиновности? Да кто ж будет обращать внимание на всякие мелочи, когда тут такая сенсация?!

Сам Макс старался держаться в тени, лично ему сомнительная слава ни к чему. А Лора? Что уж теперь… Можно считать это ее интервью компенсацией за перенесенные моральные страдания. В конце концов, девочку едва не убили. Вот над чем следует подумать.

Кому могла помешать Лора Лайт? Кому, скажем, могла помешать экзотическая бабочка или прекрасный цветок? Лора не играет в политику, не сотрудничает со спецслужбами. Неужели действительно Солодовников?! Да зачем ему? Да нашел бы он себе еще десять новых ведущих!

А может, это какой-то сумасшедший фанат? Обдолбанный подросток, купивший ствол на барахолке? Сейчас ведь полно ненормальных, и звездам из-за них живется несладко.

Макс с нежностью посмотрел на Лору, беседующую с репортером программы «Совершенно секретно». Бедная девочка натерпелась такого страху, что не приведи господь. Он бы и сам испугался, будь у него на это время…

Домой он в тот день так и не поехал, решил, что Лору нельзя оставлять на ночь одну. Лора, к счастью, не возражала, только спросила скептически:

– А как же твоя подружка?

– Какая подружка? – удивился он.

– Ну, эта немая деревенщина.

– Лора, немую деревенщину я отправил домой, убираться по хозяйству и готовить ужин. Не понимаю, почему ты вообще завелась? Ты посмотри на себя и посмотри на нее. Неужели ты могла подумать…

Она не дала ему договорить:

– А что я должна была подумать? Сначала ты темнишь, несешь какую-то чушь, а потом я вижу, как ты садишься в машину с этой уродиной!

– Лора, – он поймал ее руку, поцеловал тонкое запястье, – ты поняла, куда мы приехали? Это же реабилитационный центр. Я хотел показать Лизавету неврологу. Мы ехали на врачебную консультацию. Согласись, больница – не самое подходящее место для романтического свидания.

Лора скептически фыркнула, но руку не убрала:

– А отчего ты, Легостаев, так печешься об этой убогой?

– Видишь ли, у меня в этом деле есть свой шкурный интерес. Лизавета – барышня хозяйственная и домовитая. Ради одной несчастной консультации у профессора она согласна совершенно бесплатно быть моей домработницей.

– Так уж и бесплатно?

– Ну, не совсем бесплатно. Я ее кормлю, даю кое-какую мелочь на булавки.

– И возишь по реабилитационным центрам.

– Вожу, – покладисто согласился он. – Я же не зверь какой-то, чтобы обманывать и без того богом обиженное существо.

Богом обиженное существо! Вот завернул, даже самому противно…

– И долго ты собираешься ее опекать?

– Недолго. Еще один месяц, до следующей консультации. Ведь на эту мы так и не попали. Да и сам профессор не приехал. Застрял в Париже из-за плохой погоды, я узнавал.

– Лучше отправь эту дуру обратно в ее Зажопинск, – посоветовала Лора.

– Не могу, у нее нет документов – это раз, и она очень вкусно готовит – это два.

– А три?

– Что – три?

– По закону жанра должна быть еще третья причина, по которой ты не можешь с ней расстаться.

Макс немного подумал, сказал:

– Есть третья причина.

– Ну?

– Третья причина – это ты, моя дорогая. Когда я пригрел Лизавету, ты стала относиться ко мне по-другому. Мне нравится, когда ты ревнуешь.

– Я ревную?! – Лора всплеснула руками. – Тебя – к этой колхознице?!

– Ревнуешь!

– Чушь! Ты слишком многое о себе возомнил, Легостаев!

– Ревнуешь, ревнуешь, – улыбнулся он.

– Она же никто, пустое место. Как можно ревновать к пустоте?

– А по мордасам меня почто била, барыня? – прогнусавил Макс.

– А по мордасам била за вранье!

– А девку-чернавку кулаком почто?

– А чтоб не расслаблялась! Ладно, ерунда это все, – Лора махнула рукой. – Ты мне лучше скажи, Солодовникова теперь точно посадят?

– Не уверен, – честно признался Макс.

– Как это не уверен? Это же его рук дело! Это же он меня «заказал»!

– Лора, – сказал Макс терпеливо, – такие вещи очень трудно доказать.

– Но он же мне угрожал!

Макс пожал плечами:

– Это, к сожалению, не доказательство. Твое слово против его. И вообще, не стоило рассказывать об этом журналистам.

– Вот еще! – Лора воинственно тряхнула головой. – Теперь, когда вся страна в курсе, что Солодовников мне угрожал, он больше не посмеет со мной связываться. Он теперь под колпаком!

– Он может обидеться и натравить на тебя своих адвокатов.

– А пусть натравливает! Да я про него такое знаю, я его в бараний рог скручу, пусть только рыпнется!

– Ты у меня такая отважная, – сказал Макс с гордостью.

– Да, я такая, тебе со мной повезло.

Всю ночь Лиза не сомкнула глаз: вздрагивала от малейшего шороха, от телефонных звонков едва не теряла сознание.

В утренних новостях показали коротенький сюжет о нападении на телеведущую Лору Лайт. Назвали даже имя предполагаемого заказчика преступления. Обещали в ближайшее время представить интервью с подозреваемым. О Максе Легостаеве не было сказано ни слова. От сердца отлегло. Макс ни при чем. Он добропорядочный гражданин, а не криминальный авторитет. А в том, что на Лору покушались, нет ничего удивительного. Наверное, у такой выдры полно недоброжелателей. Лиза потерла наливающийся фиолетовым синяк. И что только Макс в ней нашел?

Легостаев вернулся домой только к вечеру следующего дня, Лиза как раз закончила приготовление ужина.

– Ну, как дела? – спросил с порога.

Она пожала плечами, неуверенно улыбнулась – какие у нее могут быть дела? Стирка, уборка, готовка. Вот консультация пропала – это жалко.

Он словно прочел ее мысли, сказал:

– Обломались мы с тобой, Лизавета. Вот такой тихий у нас городок. Кстати, Полянский все равно отменил вчерашние консультации, не смог прилететь.

Лиза посмотрела на него вопросительно.

– Хочешь знать, когда он объявится?

Она кивнула.

– Сие пока тайна, покрытая мраком. Я утром звонил в центр, там ничего не знают. В Париже намечается какой-то съезд нейрохирургов, наш неуловимый гений обязательно должен на нем присутствовать.

Приплыли! Что ж ей так не везет? Вот только, кажется, начало все налаживаться, как тут же появились новые проблемы.

– Не кисни, Лизавета! – сказал Легостаев беззаботно. – Дождемся мы твоего профессора. Ты куда-нибудь спешишь? Не спешишь! Значит, поживешь у меня недельку-другую, поможешь по хозяйству. А мое обещание остается в силе.

Лизавета задумалась. Жить недельку-другую у Легостаева ей не хотелось, особенно в свете минувших событий, но есть ли у нее выбор? Конечно, выбор есть всегда. Можно, к примеру, пойти бомжевать на Белорусский вокзал…

Пока она думала, Легостаев не сводил взгляда с ее лица. Небось, с этим фингалом она чудо как хороша!

– Не обижайся на Лору. Хорошо? – наконец заговорил он. – Вообще-то, она хорошая, только немного эксцентричная.

Класс! У них в Москве хамство принято называть эксцентричностью. Как же, интересно, здесь выглядят плохие люди, если хорошие похожи на Лору Лайт?

Лиза кивнула. Хорошая так хорошая, ей-то что?

– И не переживай. Как говорится, жизнь продолжается. Кстати, что у нас на ужин?

Макс оказался прав: жизнь, несмотря ни на что, продолжалась. К роли домработницы привыкать было сложно, но Лиза старалась. К тому же Легостаев относился к ней по-человечески, без барских замашек, свои пожелания формулировал предельно вежливо и корректно. Это радовало. Радовало и то, что он не отказался от своего намерения организовать ей консультацию у профессора Полянского. Так что оставалось потерпеть каких-то пару недель, а потом Макс отвезет ее домой и жизнь вернется в наезженную колею. Если профессор сможет ей помочь, она устроится работать по специальности, а если не сможет, ну что же, Иван Семенович наверняка не откажется от ее услуг…

В тот день Лиза пекла очередной «Наполеон» для Легостаева, когда совершенно внезапно выяснилось, что закончилось какао. Хочешь не хочешь, а нужно одеваться и топать в магазин: Макс признает только шоколадные торты.

А на улице опять ненастье – на сей раз слякоть и мокрый снег, – и так не хочется выходить из теплой квартиры. И что самое обидное, утром она уже была в магазине. Была и забыла купить это чертово какао.

На всякий случай, чтобы не забыть еще что-нибудь жизненно важное, Лиза распахнула холодильник, придирчиво изучила его содержимое. Заканчивалось растительное масло, и питьевого йогурта осталось всего две бутылки. Еще кофе на исходе, нет яблок и свежего хлеба. А часы показывают половину шестого вечера, до возвращения Макса с работы еще уйма времени, тем более что в последние дни он вовремя никогда не приходит, провожает свою драгоценную Лору. Она запросто успеет сбегать за покупками и допечь торт.

Лиза оделась, с тоской изучила переливающийся всеми цветами радуги синяк. Красота неописуемая! Не зря прохожие на нее таращатся. Эх, купить бы пудру или тональный крем, но в окрестностях легостаевского жилища нет ни одного магазина с дешевой косметикой, а тратить хозяйские деньги на дорогущее импортное средство не позволяет совесть. Хорошо, что уже стемнело, значит, на улице синяка никто не увидит, а в супермаркете придется потерпеть. Десять минут позора – и завтра можно вообще не выходить из дому…

Шопинг прошел относительно удачно: на Лизин синяк почти никто не обращал внимания, девочка-кассирша не в счет. Она уже возвращалась домой, груженная заполненными под завязку сумками, когда это случилось.

Лиза точно помнила, что начала переходить дорогу на зеленый свет – она никогда не нарушала правил дорожного движения, – когда из темноты вылетела темная, неприметная иномарка. Ослепительно яркий свет фар полоснул по глазам, в лицо полетели комья грязного снега. А потом кто-то с силой рванул ее за воротник шубы. Земля и небо как-то внезапно поменялись местами, и между землей и небом промелькнул и растворился в темноте черный бок машины. Близко-близко… Оказалось, что она лежит посреди дороги и разорванные пакеты валяются рядом, а краснобокие голландские яблоки медленно катятся по «зебре».

– Жива? – раздался мужской голос.

Лиза села, прислушалась к себе – кажется, жива.

– И кто им только права выдавал, козлам этим безрогим?! – Над ней склонилась пожилая женщина. – Как ты, милая?

Лиза затрясла головой, кто-то подхватил ее под мышки, поставил на ноги.

– Кто-нибудь номер машины запомнил? – суетилась женщина.

– Дамочки, а может, все-таки уйдем с дороги? – предложил высокий парень в пуховике. – Или вам одного ДТП мало?

Лиза безропотно дала увести себя на тротуар, яблоки так и остались лежать на переходе.

– Это вот он тебя спас, буквально из-под колес того фашиста вытащил, – сообщила тетенька, ткнув пальцем в парня в пуховике.

– Не преувеличивай, мать, – отмахнулся тот. – И вообще, я на тренировку опаздываю, бывайте!

Лиза добиралась до дома на автопилоте: ноги не гнулись, руки мелко дрожали, в голове вертелась одна-единственная мысль: «Я переходила дорогу на зеленый». Только оказавшись в квартире, она поняла, что на том злополучном переходе остались не только яблоки, но и все остальные продукты, а воротник ее шубы оторван почти полностью. Именно загубленные продукты и порванная шубка открыли в душе какой-то предохранительный клапан – Лиза уселась на полу в легостаевской прихожей и расплакалась…

Макс злился. Сегодня Лора ни за что ни про что лишила его своего общества, оставила ради звероподобного детины двухметрового роста, своего телохранителя.

«Легостаев, только без обид. Мне с моим новым телохранителем нужно кое-что обсудить, наедине».

Новый телохранитель! Можно подумать, что до этого дебила-переростка у нее был целый батальон старых телохранителей! И что, скажите на милость, можно обсуждать с этим звероящером? Какие такие стратегические вопросы? И почему это ему, Максу, нельзя присутствовать при этом обсуждении?

Нет, он, конечно, не против того, чтобы у Лоры был телохранитель. После недавнего покушения он даже двумя руками «за». Но не этот же громила без проблеска интеллекта в маленьких поросячьих глазках! Где только Лора его откопала? Посоветовалась бы с ним, своим любимым мужчиной. Он бы подыскал ей нормального охранника, а не это недоразумение.

Как бы то ни было, а вечер, на который Макс возлагал такие большие надежды, был бесповоротно испорчен. А сегодня, между прочим, пятница и можно было бы расслабиться, не переживая, что завтра ни свет ни заря вставать на работу.

Уже заходя в свой подъезд, Макс подумал, что было бы неплохо купить пару бутылок пива и какой-нибудь боевичок или, на худой конец, ужастик. Надо же как-то вечерок коротать? Возвращаться обратно в слякоть и ненастье не хотелось, да и незачем – он пошлет за пивом Лизавету. В конце концов, она его домработница.

Макс отпер дверь, прислушался к тишине, царящей в квартире. Лизавета не вышла его встречать, как делала это раньше. Совсем девка распоясалась, забыла, кто в доме хозяин. Макс в сердцах швырнул дубленку на вешалку, сбросил ботинки.

Домработница обнаружилась в кухне, взъерошенная и какая-то помятая. Она смотрела на Макса исподлобья и, кажется, не собиралась кормить его ужином.

«Вот бабы! – в сердцах подумал он. – Сговорились они сегодня, что ли?»

Не здороваясь, он уселся за стол, выразительно побарабанил пальцами по столешнице, давая понять Лизавете, что хозяин голоден и зол. Лизавета поняла: проворно накрыла на стол, сама застыла у окна. И чего, спрашивается, стоит над душой? У него, может быть, из-за этого кусок в горло не лезет. Вообще-то, раньше лез, но то раньше, а сегодня все изменилось. Сегодня Лора променяла его на звероподобного телохранителя.

– Свари мне кофе и можешь быть свободна, – сказал он ворчливо.

Она кивнула, засуетилась у плиты.

– Торт испекла? – Макс окончательно вжился в роль жестокого феодала.

Торт оказался без шоколадной глазури. Да, распустил он свою домработницу. И ведь она, паршивка, прекрасно знает, что он любит «Наполеон» исключительно в шоколаде.

– Что это? – спросил Макс, брезгливо косясь на тарелку с тортом.

Лизавета схватилась за блокнот и ручку.

«Это торт».

– Сам вижу, что торт. А где шоколад?

«Закончилось какао».

– Закончилось какао! – возмутился он. – А что, позволь поинтересоваться, помешало тебе купить еще?

«Деньги тоже закончились».

Она бросила на него быстрый взгляд и тут же отвела глаза.

Деньги, выдаваемые Лизавете на хозяйственные нужды, Макс никогда не считал и ежедневно представляемый отчет с подколотыми к нему чеками выбрасывал не глядя, но… Он совершенно точно помнил, что сегодня утром, уходя на работу, оставил на кухонном столе приличную сумму.

– Что значит «деньги закончились»? – спросил он вкрадчиво.

Лизавета закусила губу, принялась что-то торопливо строчить в своем блокноте. Макс молча пил кофе, искоса наблюдая за игрой света и тени на ее бледной мордашке. Неужели он в ней ошибся? А она, маленькая негодяйка, решила его кинуть. Пусть не по-крупному, пусть только по мелочи, но все равно неприятно. Интересно, как она собирается выкручиваться?

Торт Макс есть не стал, демонстративно отодвинул подальше. На стол перед ним лег листок, исписанный мелким торопливым почерком. Макс прочел раз, потом другой, потом длинно присвистнул, посмотрел на свою домработницу с брезгливым любопытством, сказал задумчиво:

– Ну ты, Лизавета, даешь! Да ты просто какая-то ходячая катастрофа. Что ж тебя так тянет в неприятные истории?

Она пожала плечами, улыбнулась заискивающе, наверное, решила, что он поверил этому бреду. А он не поверил и не простил. С какой стати он должен прощать чужую безалаберность?

– Значит, денежки тю-тю, – подытожил он, прихлебывая остывший кофе.

Она кивнула.

– И как ты думаешь, кто в этом виноват?

Она опустила голову, кажется, собиралась разреветься. А ему плевать! Привыкла, что Макс Легостаев – такой добренький и снисходительный. А он никакой не добренький. В душе он, может быть, настоящий деспот!

– Значит, так, – сказал он и хлопнул ладонями по столу.

Лизавета вздрогнула, посмотрела на него испуганно.

– Сама виновата, сама и исправляй. Деньги возьмешь из той суммы, что я выдал тебе на булавки. Обойдешься без булавок, дорогуша. Ну, что еще? Что ты на меня так смотришь? А, те деньги ты уже успела потратить на всякую ерунду?

Лизавета покаянно кивнула.

– Ну знаешь, – Макс возмущенно покачал головой, полез в карман за бумажником, отсчитал несколько купюр, положил их на стол. – Вот тебе деньги. Сейчас пойдешь в магазин и купишь все, что нужно, а еще две, нет, три бутылки пива, и к пиву чего-нибудь.

Ее облегчение было таким очевидным, что Макс не смог удержаться от раздраженного хмыканья.

– К пиву купи фисташек и сушеной рыбки. Запомнишь или записать?

Она отрицательно покачала головой.

– А деньги эти я вычту из твоей зарплаты, – проворчал он. – Я их, знаешь ли, потом и кровью зарабатываю в отличие от некоторых. Ладно, иди уж.

Она как-то неловко, бочком, прошла мимо кухонного стола, ударилась плечом о дверной косяк, тихо ойкнула. Неловкая дуреха…

Собираясь с духом, Лиза немного постояла в подъезде, у пышущей жаром батареи. Это была непосильная задача – заставить себя выйти на улицу в таком ужасном виде: мокрая порванная шуба, синяк под глазом. Теперь только на Белорусский вокзал, пополнять стройные ряды бомжей. И с Максом все так некрасиво вышло. Честно говоря, она надеялась на его сочувствие, а он… Кажется, он ей даже не поверил. Сегодня он вообще вел себя как рабовладелец, вспомнил про деньги на булавки. Если бы она могла говорить, то объяснила бы, что из той суммы потратила на себя лишь пятую часть – купила только самое необходимое, смену белья и гигиенические принадлежности, а все остальное ушло на продукты. Он же словно на луне живет, он понятия не имеет, какие цены в магазинах! Вообще непонятно, как он питался раньше…

Лиза распахнула шубу, потерла ноющую поясницу. Наверное, ушиблась о бордюр, когда падала. Тогда, с перепугу, она ничего не почувствовала, а сейчас спина болит все сильнее и сильнее.

Все, хватит стоять столбом! Лиза сделала глубокий вдох, словно собиралась нырнуть в ледяную воду, вышла на улицу. В лицо сыпануло ледяной крошкой, оторванный воротник затрепетал под порывами ветра. Пришлось всю дорогу до магазина придерживать его рукой.

Она думала, что лимит унижений на сегодня уже исчерпан. Она ошибалась. Неприятности в лице охранника поджидали ее в супермаркете. Охранник принял ее за побирушку, посмел усомниться в ее добропорядочных намерениях. Пришлось демонстрировать ему деньги, а потом, заливаясь краской стыда, спотыкаясь и роняя продукты, бродить по торговому залу, собирая разбежавшиеся по углам от пережитого унижения мысли. Выходя с покупками из супермаркета, Лиза ненавидела весь белый свет, но больше всего она ненавидела Макса Легостаева, отправившего ее на эту голгофу.

Лизавета задерживалась. Неожиданно для самого себя Макс начал волноваться. Вдруг с этой дурехой на самом деле что-нибудь стряслось? А он в ответе за того, кого приручил. И вообще, что он взъелся на девчонку? Ну потратила она три тысячи! А что такое три тысячи? Да он на ужин с Лорой тратит больше…

– Вычту из будущей зарплаты, – проворчал он, отрезая от «Наполеона» здоровенный кусок. А черт с ней, с этой шоколадной глазурью!

Торт оказался вкусным, ничуть не хуже своих шоколадных предшественников. Макс доедал уже второй кусок, когда в дверь поскреблись. Ну наконец-то!

Лизавета стояла на пороге с внушительным пакетом в руках, вид у нее был несчастный и какой-то пришибленный. Макс покосился на оторванный воротник, втащил Лизавету в квартиру, отобрал пакет:

– Не прошло и полгода, – сказал не со зла, а скорее для порядка. – Лизавета, что с твоей шубой?

Она неопределенно пожала плечами, торопливо разделась, прошмыгнула в кухню. Макс направился следом. Ведь интересно же, что на сей раз с ней приключилось. Лизавета покосилась на торт, выложила на стол сдачу и чек. В этот момент Макс почувствовал если не угрызения совести, то определенный дискомфорт. И куда подевался злобный феодал?…

– Торт вкусный, – сказал он.

Она кивнула, сложила ладошки лодочкой, поклонилась, как кланяются в кино вышколенные японские служанки своему господину. Издевается? Ну и хрен с ней! Макс смерил свою домработницу раздраженным взглядом, достал из пакета пиво, вышел из кухни. Верхний свет в гостиной включать не стал, включил только подсветку стеллажа. Хрустальная братия тут же оживилась. Макс улыбнулся, пальцем пододвинул дракона со стрекозиными крыльями поближе к более респектабельным сородичам. От его прикосновения хрустальное сердечко запульсировало. Или это только игра света?

По телику показывали «Криминальное чтиво». Макс смотрел «Чтиво» раз десять, но это ничего не меняло. Хороший фильм не грех посмотреть и в одиннадцатый раз.

Пиво было в меру холодным и именного того сорта, который Макс любил больше всего – хоть здесь его домработница не сплоховала. Из кухни доносилось позвякивание посуды, журчание воды. Эти домашние, привычные звуки успокоили его окончательно, даже размолвка с Лорой перестала казаться такой уж невыносимо тяжелой. Макс устроился поудобнее и углубился в просмотр. В половине десятого его домработница переместилась из кухни в ванную, наверное, решила принять душ перед сном. Она вообще ложилась спать очень рано. Впрочем, и вставала она тоже рано…

Обычно Лиза принимала душ торопливо, боясь, что в любой момент ванная может понадобиться Легостаеву. Но сегодня Легостаев устроил себе кинопросмотр, и она решилась на горячую ванну: не ради удовольствия, а исключительно в лечебных целях. Ушибленная спина болела и требовала тепла. Лиза разделась, через плечо посмотрела на свое отражение – поперек поясницы пробегала уродливая багровая полоса, след от бордюра.

«А ведь могла и позвоночник сломать», – отстраненно подумала она, забираясь в наполненную ванну и закрывая глаза.

Не везло ей в жизни просто катастрофически, сегодняшняя авария – лишнее тому доказательство. И Легостаев изменился. Чувствуется, что ее общество стало его тяготить. Наверное, Лора пилит его днями напролет, требует, чтобы он избавился от приживалки, а Макс – человек чести, мается сейчас из-за данного сгоряча обещания. Ей бы быть сильной – уйти куда глаза глядят, оставить наконец своего благодетеля в покое, но она не сильная, она отчаянная трусиха. Именно из-за этого она клещами вцепилась в Легостаева и готова терпеливо сносить все его выходки. Только бы не оказаться на улице…

После «Криминального чтива» начался «Мертвец» с Джонни Деппом, тоже неплохой фильм. Макс встал, на цыпочках вышел в прихожую. Из-под двери комнаты, не так давно служившей ему кабинетом, пробивалась полоска света. Надо же, его маленькая домработница до сих пор не спит. Мучается бессонницей?

Он вернулся обратно на свой любимый диван, открыл последнюю бутылку пива, отсалютовал Джонни Деппу, подумал лениво, что жизнь не такая уж и плохая штука, сделал большой глоток.

Макс не заметил, как задремал, – под бормотание телевизора легко попасть в объятия Морфея. Из этих самых объятий его грубо выдернул оглушительный грохот. Слабо соображая, что происходит, он вскочил на ноги, замотал головой, прогоняя остатки сна.

Что это, черт побери? Землетрясение? Теракт?

Теракт, похоже, случился в его собственном кабинете. Во всяком случае подозрительные звуки доносились именно оттуда.

– Лизавета! Ты решила мне отомстить и разгромить мое жилище? – заорал Макс, без стука распахивая дверь кабинета. А чего стучаться? Это его квартира, его кабинет и его домработница, если на то пошло…

Сначала он увидел разбросанные по всей комнате книги и компакт-диски, потом валяющуюся на полу полку, потом косо торчащие из стены шурупы и только потом – свою домработницу.

Из одежды на ней были только трусишки да короткая маечка, а открытые части тела она с попеременным успехом пыталась прикрыть картонной папкой с грозной надписью «Дело». Похоже, «полкопадение» ее тоже застало врасплох.

Макс отшвырнул босой ногой коробку из-под компакт-диска, плотоядно посмотрел на испуганную Лизавету.

А она хорошенькая, даже сексуальная в этом своем «пионерском» бельишке. Жаль только, что из-за папочки плохо видно все самое интересное…

А он феодал и благодетель…

А она несчастная сирота, спасенная им из лап насильников и злодеев…

А он здоровый мужик со здоровыми инстинктами…

А она такая хорошенькая…

Рассыпанные по полу диски тихо поскрипывали под его ногами. Лизавета молча пятилась…

Он не стал ничего говорить, решил, что это нечестно, когда он может говорить, а она нет…

Она, конечно, сопротивлялась, до последнего не выпускала из рук папку с надписью «Дело». Она даже попыталась его ударить, все-таки он не ошибся насчет ее темперамента…

Ее кожа была гладкой и горячей на ощупь. Ее крапчато-каштановые глазищи смотрели на Макса с недоумением и злостью. И целоваться она не хотела, и обниматься, и все остальное…

Но он-то знал – все это игра, обычный женский флирт. И когда она наконец перестала вырываться, он победно улыбнулся. Хотел еще раз заглянуть в крапчато-каштановые глаза, чтобы окончательно увериться в своей победе, но она, негодница, зажмурилась…

На раскладном кресле было неудобно. Пришлось нести Лизавету в спальню…

Какая-то неправильная ему досталась домработница. Он все время натыкался то на острые коленки, то на острые локти. А еще это шелковое постельное белье… Какой кретин придумал белье, которое все время куда-то уползает и приходится отвлекаться из-за него от самого важного?…

Это была нелегкая битва, но Макс все-таки вышел из нее победителем. Поверженный противник затаился на самом краешке поля боя, трусливо укрывшись с головой одеялом.

Макс расслабленно улыбнулся, ласково похлопал шелковый холмик ладонью, спрыгнул с кровати, потопал на кухню. После таких вот «сражений» ему всегда страшно хотелось есть. Наверное, это оттого, что выкладывался он на все сто процентов, никогда не халтурил.

В холодильнике стоял «Наполеон», залитый шоколадной глазурью, – и когда только успела?

Макс съел большой кусок торта, выпил чаю, выключил телевизор в гостиной, вернулся обратно в спальню. Оказалось, что, пока он чаевничал, его домработница сбежала к себе. Может, это и к лучшему, а то, понимаешь, неприятно утром просыпаться в компании малознакомой женщины…

Спина болела так сильно, что эта боль заглушала все остальные страдания, в том числе и душевные. Когда мерзавец Легостаев измывался над ее бедным телом, удержаться от стонов было очень тяжело. Но она удержалась, чтобы он, не дай бог, не подумал, что она стонет от удовольствия. Хватит с нее унижений!

Господи, стыд-то какой! В кого она превратилась? В наложницу? В запасную любовницу?

Она со злостью пнула валявшийся под ногами диск – поясницу тут же пронзила резкая боль. Лизавета тихонько взвыла, бочком, по-стариковски улеглась на свое кресло-кровать, закрыла глаза. А когда открыла, было уже утро. Судя по солнечному свету, заливающему разгромленную комнату, утро позднее.

Проспала! Не приготовила Легостаеву завтрак!

Лиза резко села и тут же схватилась за поясницу. Боль напомнила о событиях минувшей ночи и о пережитом унижении.

«Сам готовь свой завтрак!» – подумала зло, осторожно сползла с кровати, оделась, причесалась. Долго рассматривала свое отражение в зеркале в поисках следов начавшегося морального разложения, но нашла лишь «цветущий» синяк на скуле.

Несмотря на бурные события минувшей ночи и короткий сон, Макс проснулся рано, бодрый и отдохнувший. Вспомнил разруху в своем кабинете, вспомнил папку с надписью «Дело», вспомнил острые локти и довольно улыбнулся.

А ведь, если вдуматься, вчерашний вечер он провел не так уж и плохо, даже наоборот. И той горечи, которая бывает после случайного секса, нет и в помине. Есть какая-то бесшабашная мальчишеская радость и легкие угрызения совести. Все-таки не стоило с ней так напористо. Нужно было спросить, хочет ли она, готова ли…

«Ты бы с нее еще расписку взял, – встрял внутренний голос, – мол, на все согласна, претензий не имею».

Макс улыбнулся, представив, как Лизавета пишет своим каллиграфическим почерком эту самую расписку, настроение стало еще радужнее.

А потом выяснилось, что проснулся он не просто рано, а очень рано. Даже раньше Лизаветы. Проспала девчонка. Видно, умаялась за ночь. Он заварил свежего чаю, отрезал кусок торта, выглянул в окно. Утро выдалось славным: от вчерашней непогоды не осталось и следа. Яркое солнце, хрусткий январский снежок…

В кухню вошла Лизавета, пряча глаза, положила на стол листок.

«Извините, я проспала».

– Да ради бога! Сегодня же выходной! – После такой прекрасной ночи, да еще в такое чудесное утро, хотелось быть великодушным. – Как спалось?

Она метнула в него раздраженный взгляд, залилась краской. Приятно видеть, что некоторые женщины еще не разучились краснеть и стесняться. Даже как-то пикантно.

– Выпьешь со мной чаю? – спросил он.

Лиза покачала головой, собралась уходить из кухни.

– Подожди! – Он взмахнул чайной ложкой. – Подай мне мед.

Она выразительно посмотрела на торт, потянулась за банкой меда, стоявшей на верхней полке шкафчика. Ее майка поползла вверх, и Макс затаил дыхание, ожидая увидеть пикантные изгибы спины и ямочки на пояснице, а увидел отвратительный багровый кровоподтек.

– Что это? – спросил он растерянно.

Лизавета резко развернулась, ойкнула, едва не выронила банку с медом.

– Что с твоей спиной? – повторил он.

В ответ она пожала плечами, небрежно махнула рукой, мол, это вас не касается, господин Легостаев. Но его это касалось. В конце концов, она его домработница и он за нее отвечает.

– Иди-ка сюда, Лизавета.

Она подошла с явной неохотой, остановилась напротив, нервно переступила с ноги на ногу. Макс заглянул в крапчато-каштановые глаза, спросил чуть смущаясь:

– Это сделал я?

А то мало ли что, может, он вчера переусердствовал? Может, она такое хрупкое существо?…

Она отрицательно покачала головой, от сердца у него отлегло.

– А кто? – задал он закономерный вопрос.

Лизавета достала блокнот.

«Бордюр».

– Бордюр?!

«Я упала на бордюр, когда меня дернули за воротник».

– А кто дергал тебя за воротник?

«Один парень».

– Зачем?

«Чтобы меня не сбила машина. Я же вам вчера все объяснила».

Значит, она вчера не врала. Значит, она в самом деле едва не попала под машину. А он хорош, настоящий джентльмен…

– Болит?

Лизавета покачала головой, но Макс по глазам видел – врет. Болит, да еще как! А он на нее орал как резаный, за пивом отправлял и вообще, не церемонился…

– Могла бы предупредить… ночью, – проворчал он.

В ответ она иронично усмехнулась, намекая на то, что он не дал ей такой возможности. От этой ее усмешки он сам едва не покраснел. Надо же, чудеса какие!…

– Может, тебе это… Таблетку какую-нибудь выпить?

Она отрицательно покачала головой.

– Не признаешь химии? Понимаю, сам такой, – глупая болтовня помогла ему взять себя в руки. Ну что тут такого ужасного? Подумаешь, ушиб. Ничего страшного, как говорится, до свадьбы заживет. – Точно не болит? Тогда, может, завтрак сварганишь? Очень драников хочется.

Так и не дождавшись от Лизаветы ответа, но убедившись, что она заняла исходную позицию у плиты, Макс подумал, что в том, что его домработница немая, есть не только плюсы, но и минусы. Иногда хочется просто с кем-нибудь поболтать. Он потер небритый подбородок и улыбнулся. А ведь есть одно замечательное место, где можно болтать без умолку. Решено – он поедет к родителям! Вот мама-то обрадуется, когда объявится ее блудный сын…

От пуза наевшись приготовленных расторопной Лизаветой драников, Макс завалился с книжкой на диван. Часок-другой он почитает, и можно будет выдвигаться.

Лизавета затеяла уборку, квартира наполнилась ревом пылесоса. Макс поморщился. Надо было бы ей сказать, чтобы подождала до его ухода, но вставать с дивана было лень и орать во весь голос, пытаясь перекричать рев пылесоса, тоже не хотелось. Да бог с ней! Пусть убирается, она ж домработница.

Лизавета закончила пылесосить, вошла в гостиную. В руке у нее была смешная разноцветная метелка из перьев. Макс точно знал, что раньше в его квартире таких вещиц не водилось.

– Это что за зверь такой? – спросил он.

Лизавета улыбнулась, прошлась метелкой по экрану телевизора, демонстрируя, каково это чудо в действии.

– Это от пыли, – догадался Макс.

Она кивнула, сунула метелку под мышку, направилась к стеклянному стеллажу. Что это, черт побери, она собралась делать? Стирать пыль с его питомцев?!

– Лизавета, – вкрадчиво позвал он. – Стоять, Лизавета!

Она послушно замерла.

– Так, медленно подняла руки вверх и отошла от стеллажа.

Она попятилась, метелка упала на пол.

Макс дал волю чувствам, только когда Лизавета отошла от коллекции на безопасное расстояние.

– Ты собиралась стирать с них пыль? – заорал он.

Лизавета кивнула.

– И раньше ты этим уже занималась? Занималась! С ума сойти! – Макс вскочил с дивана. – Я же тебя предупреждал, чтобы ты и близко не подходила к коллекции! Ты, ненормальная, ты же понятия не имеешь, что она для меня значит! Ты хоть понимаешь, сколько все это стоит?!

Она отрицательно покачала головой, подобрала метелку, испуганно прижала к груди.

– Запомни, за фигурками я присматриваю сам, – сказал Макс, немного остывая. – Поняла, Лизавета? И чтобы больше не трогала Дракона! Что ты хлопаешь ресницами? Я же прекрасно вижу, что он стоит не на своем месте. Лизавета, я не шучу, я могу быть снисходительным во многих вопросах, но в вопросах, касающихся коллекции, не будет никаких поблажек. Имей это в виду.

Макс закончил отповедь и с чувством выполненного долга вернулся обратно на диван. Лизавета тут же ретировалась из гостиной. Обиделась? Ну и пусть! Если с первого раза не доходит…

Он отложил книгу, включил телик, полчаса бездумно пялился на экран, а потом решил – все, хватит, пора ехать к родителям.

Лизавета нашлась в кабинете, сидела в кресле в обнимку с какой-то книгой. При его появлении вздрогнула, словно он и в самом деле зловредный феодал. Макс обвел глазами комнату: идеальный порядок, диски аккуратными стопками разложены на столе, злополучная полка пристроена у стены. «Надо бы повесить», – подумал он.

– Я уезжаю, – сказал он нейтрально. Так, чтобы дать ей понять, что инцидент исчерпан, но еще не забыт. – Когда вернусь, не знаю. Тебе нужно что-нибудь купить?

Она посмотрела удивленно, отрицательно покачала головой.

– Спина болит?

Лизавета принялась что-то торопливо строчить в своем блокнотике. Макс уже испугался, что она решила ответить на его ничего не значащий вопрос максимально полно и перечислить все имеющиеся у нее симптомы, в деталях описать свои страдания.

К счастью, его предположения не подтвердились, Лизавета написала:

«Спасибо, все хорошо. Мне ничего не нужно. Пожалуйста, разрешите мне иногда выходить с вашего компьютера в Интернет. Я быстро, это не займет много времени».

– Выходи! Какие проблемы? – великодушно разрешил Макс. – Слушай ценные указания, Лизавета. Обед можешь не готовить, я пообедаю у родителей. Так что отдыхай пока и не трогай больше Дракона.

Макс не стал звонить родителям, предупреждать о своем визите. Решил сделать им сюрприз. По дороге заехал в магазин, накупил всяких вкусностей и подарков близнецам.

Сюрприз удался: мама даже за сердце схватилась, когда его увидела.

– Привет, мам, – сказал Макс, целуя ее в щеку и принюхиваясь. Как всегда в выходной день, в квартире родителей пахло пирогами. Из кухни с газетой в руке вышел отец, из гостиной с гиканьем выскочили близнецы, повисли у Макса на шее, перебивая друг друга, стали рассказывать о своей новой компьютерной игрушке. Следом появилась сестрица Анюта – вот уж кого он не чаял увидеть, – сказала с чувством:

– Дети, где наш фотоаппарат? Нужно срочно задокументировать возвращение блудного сына!

Она отцепила от Макса одного из близнецов, чмокнула в холодную с мороза щеку:

– Ну привет, деловой! Кто в лесу сдох?

Макс усмехнулся, состроил сестрице рожу, отклеил от себя второго племянника, пожал руку отцу, спросил:

– А Вовка где?

– А Вовка тоже деловой, – отмахнулась Анюта. – Дежурство у него сегодня. Вот, мы с близнецами решили деда с бабой навестить.

– И я вот решил навестить…

– А что ж это мы на пороге-то стоим? – засуетилась мама. – Анна, накрывай на стол! Максим, иди руки мой. Голодный, небось!

– Вообще-то, я недавно поел, – Макс снял дубленку.

– Знаю я, как ты поел! Питаешься одними полуфабрикатами, – сказала мама с укором.

– Сегодня на завтрак я ел драники, – не без гордости сообщил Макс.

– Драники?! – переспросили хором мама и Анюта.

– Научился готовить? Уважаю, – одобрил отец.

– Готовить я, увы, пока не научился, но зато нашел человека, который очень хорошо с этим справляется.

– Человека? – тут же насторожилась мама.

– Женщину? – уточнила сестра. – Это твоя телевизионная выдра хорошо готовит?!

Нелюбовь Анюты к Лоре была совершенно иррациональной. Они даже ни разу не встречались, но факт оставался фактом – сестрица терпеть не могла его любимую женщину.

– Анюта, – мягко сказала мама.

– Что – Анюта? – фыркнула сестрица. – Мам, ты видела, какой у нее маникюр? Такими когтями можно человека насквозь проткнуть, а вот готовить с ними никак нельзя. Или… – Сестрица с надеждой посмотрела Макса. – Или ты наконец одумался и сменил подружку?

– Подружку я не сменил, – сказал Макс, увлекая сестру и маму в кухню. – Я завел домработницу.

– Домработницу?! – воскликнули они в унисон.

– Она достойная женщина? – спросила мама.

– Она молодая? – спросила сестрица.

Макс, изображая притворные страдания, закатил глаза:

– Два раза да. Она достойная и молодая.

– Что может молодая? – Мама скептически покачала головой.

– Насколько молодая? – уточнила сестрица.

– Это что, перекрестный допрос? – возмутился Макс. – Лучше бы я вам вообще ничего не говорил.

– Но ты уже сказал, – заключила Анюта, – так что давай, колись. Кто такая? Как зовут? Сколько ей лет? Где живет? Какие у тебя на нее виды?

– Виды?! – искренне удивился он. – Какие могут быть виды на домработницу?

– Все, давайте пить чай! – пришел ему на помощь отец. – О домработницах потом поговорите. И вообще, что за мода нынче такая дурацкая – прислугу заводить?

– Пап, это не мода, это жизненная необходимость, но говорить об этом действительно не стоит, – сказал Макс, выуживая из плетеной корзинки сдобную булочку.

Они уже пили по второй чашке чаю, когда Анюта неожиданно спросила:

– Максим, ты на машине?

Он кивнул, разговаривать с полным ртом было неудобно.

– Тогда, может, выручишь старшую сестру, свозишь на рынок? Пообносилась я совсем. Собиралась завтра Вовку просить, но он после дежурства, поспать захочет. Родители, отпустите со мной этого непутевого на пару часиков?

– Езжайте уж, – вздохнула мама, неодобрительно косясь на Максову креативную трехдневную щетину. – Сын, ты бы хоть побрился.

Макс виновато развел руками:

– Не могу, мамочка, имидж.

– Имидж, – проворчал отец, – в наше время за такой имидж и выговор можно было схлопотать.

– Так, Анюта, собирайся! – заторопился Макс. – А то, пока мы выберемся, стемнеет.

– Слушаюсь, мой генерал! – Сестрица выпорхнула из-за стола, помчалась в свою комнату переодеваться.

Как же он не любил вещевые рынки! Да он уже и забыл, что это такое, а вот благодаря сестрице Анюте вспомнил. У сестры было не так много денег, чтобы одеваться в бутиках. Зато у нее было гипертрофированное чувство собственного достоинства, и денег у младшего брата она не брала принципиально, даже в долг.

Макс с унылым видом брел вслед за Анютой вдоль торговых рядов. Иногда она надолго зависала у какой-нибудь вещички, разглядывала ее, ощупывала, разве что не обнюхивала, иногда призывала Макса «заценить товар». Товар ему по большей части не нравился. Он же креативный директор модного журнала, у него же обострено чувство прекрасного! А что прекрасного можно найти на вещевом рынке? Ну разве что вот эти смешные тапки с грустными глазами. Тапки с глазами – это, пожалуй, креативно. А у Лизаветы тапок нет, она до сих пор топает по его эксклюзивному паркету в своих нелепых полосатых носках, похожих на неправильные перчатки. И шуба у нее порвалась. Как она собирается в таком рванье на люди выходить?

– Что задумался? – послышался над ухом голос сестрицы.

– Да вот, любуюсь, – Макс с легким сожалением поставил тапки обратно на прилавок.

– Это ж не твой размерчик.

– Сам вижу, что не мой. Только это не для меня.

– А для кого? – тут же активизировалась сестрица.

– Думаю, может, их своей домработнице купить?

– Домработнице? А зачем домработнице тапки?

– Ну, у меня буковый паркет…

– А она, значит, по твоему буковому паркету на лыжах ездит, и ты решил перевести ее на тапки? – усмехнулась Анюта.

– Вообще-то, она босиком ходит, – уточнил Макс, отсчитывая деньги и протягивая их продавцу. – Положите в пакет, пожалуйста.

– Что-то я притомилась, – доверительным шепотом сообщила сестра. – Давай-ка сделаем перерыв, посидим в какой-нибудь кафешке, покурим. А заодно расскажешь, что это за домработница у тебя такая загадочная завелась.

У них с Анютой всегда были хорошие отношения, поэтому за чашкой растворимого кофе Макс рассказал про Лизу все. Ну почти все – о своем неджентльменском поведении минувшей ночью он благоразумно промолчал.

– Во дела! – выдохнула Анюта, когда он закончил свой рассказ. – Макс, я тебя уважаю, не всякий мужик решится на такой ответственный шаг. А эта твоя Лизавета точно никакая не аферистка?

– Она у меня уже вторую неделю живет, – он пожал плечами. – До сих пор ничего криминального я за ней не замечал.

– А лахудра твоя телевизионная к этому как относится?

При слове «лахудра» Макс выразительно поморщился, но сестрица и глазом не моргнула.

– Лоре Лизавета очень не нравится, – с неохотой сказал он. – А ты, вообще, в курсе, что у нее проблемы? В нее же стреляли, так что…

Анюта не дала ему договорить:

– Макс, мне можешь эти сказочки про белого бычка не рассказывать. Знаю я, какие у них, у звезд, покушения. Пиара мало твоей Лорочке, вот она сама себя и «заказала».

Он не стал разубеждать сестру, рассказывать, что покушение было самым что ни на есть настоящим, решил перевести разговор в нейтральное русло:

– У Лизаветы шуба порвалась, – сказал, прихлебывая остывший кофе. – Как думаешь, может, ей какую-нибудь куртку купить?

– Конечно, купи! Только не какую-нибудь, купи приличную вещь.

– Приличная вещь дорого стоит.

– А тебе денег жалко? – Анюта с неодобрением покачала головой.

– Денег не жалко, просто от дорогой вещи она может отказаться.

– Даже так? – удивилась сестра, потом немного подумала и сказала: – Не откажется. Если ты ее шубку драную в мусоропровод выбросишь, никуда она не денется.

– Думаешь?

– Уверена. А какие у нее габариты?

– Компактные: размер сорок второй – сорок четвертый.

– А рост?

– Примерно как у тебя.

– Так что мы сидим? Пошли куртку искать! – Анюта как-то вдруг забыла, что приехали они на рынок за обновками для нее, а не для Максовой домработницы.

Этот пуховичок понравился им обоим: снежно-белый, стильный, с капюшоном, отороченным мехом неведомого зверя.

– Что это? – спросил Макс, поглаживая пушистый мех.

– Щипаный песец, – с готовностью сообщила продавщица.

– А зачем его щипать? – искренне удивился он.

– Чтобы было модно.

– Эх ты, а еще креативный директор! – пожурила Анюта. – Совсем в народной моде не разбираешься.

– Как думаешь, ей понравится? – спросил Макс, забирая у продавщицы объемный сверток.

– Братец мой! – Анюта возвела глаза к небу. – Покажи мне хоть одну женщину, которой были бы неприятны знаки внимания.

– Она домработница, – мягко поправил Макс.

– Да ну? – Сестра отвлеклась от изучения неба, принялась исследовать его лицо. – А домработница автоматически перестает быть женщиной? – спросила она язвительно.

Он пожал плечами, и больше они к этому вопросу не возвращались.

Первым делом нужно было привести в порядок шубу, хоть как-нибудь. Ну не может она больше выходить на улицу такой уродиной! Вчерашнего дня хватило с лихвой.

На поиски ниток и иголки ушел целый час. Катушка черных ниток с воткнутой в нее тупой иглой нашлась в шкафчике легостаевского рабочего стола. Лиза исколола себе все пальцы, но с грехом пополам пришила воротник на место. Потом расчесала шубу расческой, скептически осмотрела со всех сторон. Не фонтан, конечно, но за неимением лучшего сгодится.

На письмо Ленке ушло минут тридцать. Лиза не стала в красках расписывать все свои злоключения – не захотела тревожить беременную подругу, – написала только, что стала жертвой мошенников, что потеряла деньги и документы, что вернуться обратно домой пока не может, но ей повезло: она живет у очень хорошего человека, который обещал ей помочь с возвращением на родину. В самом конце указала свой мейл, попросила Ленку связываться с ней через Интернет – так быстрее и менее хлопотно.

Подружка разбирается в компьютерах, как свинья в апельсинах, но ведь у нее есть брат Василий, самопровозглашенный компьютерный бог, он ей поможет, если что.

Лиза запечатала конверт, оделась, сунула письмо в карман шубы, отправилась на почтамт.

Она управилась за час с четвертью. До ужина оставалось совсем мало времени, пора становиться к плите. Лиза вздохнула: положа руку на сердце готовить она хоть и умела, но не любила, когда жила одна, могла неделями перебиваться кофе и бутербродами. Но сейчас совсем другая ситуация, сейчас она должна думать в первую очередь не о себе, а о Легостаеве, своем работодателе.

Макс вернулся в восьмом часу, пахнущий морозом и дорогим парфюмом, груженный хрустящими пакетами.

– Это на кухню, – он протянул Лизе пакет поменьше. – Там мамины пироги. Так что пару дней можешь тортики не печь.

Она поставила пакет на кухонный стол, вернулась обратно в прихожую.

– А это тебе, – Легостаев сунул ей в руки внушительный сверток.

В свертке оказалась куртка, с виду красивая и дорогая.

– Примерь, – велел Макс.

Она покачала головой, кивнула на висевшую на вешалке шубку. У нее есть в чем ходить, ей ничего от него не нужно.

– Ерунда! – отмахнулся он. – Твоя шуба годится лишь для вояжа к помойке, ты уж не обижайся, Лизавета.

А она обиделась. Вояж на помойку! Да как он смеет такое говорить! У нее еще вполне приличная шуба, и пришитый воротник, если не присматриваться, выглядит почти как новый. Она еще раз покачала головой, аккуратно повесила куртку на вешалку.

– С ума сойти! – возмутился Легостаев. – Лизавета, это же подарок. Нехорошо отказываться от подарка.

Подарок? Да никакой это не подарок! Это попытка расплатиться с ней за прошедшую ночь. Он же добрый, он же не станет заниматься сексом с сиротой просто так, безвозмездно. Он обязательно должен ее отблагодарить за понятливость и уступчивость… Лиза вышла из прихожей, закрылась в «своей» комнате. Она, может, и сирота, и не слишком хорошо одета, зато у нее есть гордость и чувство собственного достоинства…

– Значит, вот так? – донесся из-за запертой двери звенящий от злости голос Легостаева. – Значит, ты у нас такая цаца? – послышались тяжелые шаги, хлопнула входная дверь. Тишина длилась недолго, меньше чем через минуту Легостаев вернулся.

– Будешь ходить в чем скажу! – заорал он. – Выискалась мне тут принцесса из захолустья! Ты на меня работаешь, и я не позволю, чтобы ты позорила меня перед соседями, шастая в своих лохмотьях!

Лиза зажмурилась, зажала уши руками. Как обидно! Она не станет больше слушать этого самодура…

Дверь в ее комнату с грохотом распахнулась, на пороге возник Легостаев.

– Что ты тут расселась?! – рявкнул он. – А ну марш на кухню! Я есть хочу!

Лиза выскользнула в прихожую, краем глаза успела заметить, что шубки на вешалке больше нет. Выбросил? Вот урод!…

Она хлопотала на кухне, разогревала ужин, а Легостаев метался по квартире. Он больше не орал, но Лизе казалось, что было бы лучше, если бы орал.

Она все приготовила, накрыла на стол, а он ничего не стал есть: поковырял салат, с брезгливым видом отодвинул тарелку с отбивной, покопался в холодильнике, соорудил себе бутерброд и, не говоря ни слова, ушел в гостиную. Через пару секунд оттуда донесся звук работающего телевизора.

Что же это? Неужели все так невкусно? Не может быть, она же старалась. Лиза плюхнулась на стул, подперла кулаком подбородок, уставилась в окно.

Время шло, и Лиза наконец поняла, что Легостаев ведет себя так грубо потому, что он обиделся. Может, даже сильнее, чем она. Он же не сделал ничего плохого. Просто увидел ее порванную шубу и решил помочь. Он потратил на нее не только деньги, но и собственное время. Он купил ей красивую, добротную вещь. Наверняка он рассчитывал на благодарность, а она повела себя как законченная эгоистка. Отказалась от подарка, встала в позу. Вот такая она гордая и независимая, не нужны ей никакие подарки…

А если Макс от чистого сердца? Ну почему она сразу заподозрила его в дурных намерениях? Она живет у Легостаева уже вторую неделю, и он ни разу ее не обидел. Вчерашняя ночь не в счет, вчера на них просто нашло какое-то затмение. Бывают же такие моменты, когда ну просто тянет на безрассудные поступки…

Что теперь делать? Срочно извиняться!

Легостаев сидел на диване, делал вид, что смотрит телевизор. Лиза остановилась в дверях, деликатно постучала, пытаясь привлечь его внимание.

– Ну что еще? – Он и не думал отрываться от экрана, наверное, обиделся не на шутку.

Она подошла к дивану, присела на самый краешек, положила между собой и Максом блокнотный листочек, свои письменные извинения. Он не стал ничего читать, он даже не посмотрел в ее сторону. Лиза посидела минуту-другую, помучилась, потом тихо встала и вышла из комнаты.

Проклятая афазия! Она бы уже давно все объяснила, попросила прощения, рассказала бы, что не хотела его обидеть, что ей просто очень неловко принимать от него такие дорогие подарки, – вот что было бы, если бы она могла говорить. А так остается невнятное «простите, я была не права», скупые строчки, не передающие ни ее волнения, ни ее раскаяния.

Он был зол, чертовски зол на свою бестолковую домработницу. Ну что, спрашивается, он сделал плохого? Купил ей новую куртку? Так он же ее не в бутике купил, а на рынке. И куртка эта не эксклюзив какой-нибудь, а самый обыкновенный ширпотреб. Лора такую не надела бы даже под угрозой смертной казни.

И Лизавета вот не надела. Только мотивы ею движут какие-то странные, недоступные его пониманию. Отчего она взбеленилась? Может, обиделась, что не из бутика?…

Ну и черт с ней! Слишком много чести! Он тоже, между прочим, обиделся. Он даже не подозревал, что его это так заденет, оттого и записку при Лизавете принципиально не стал читать.

А вот ему не интересно, что она там понаписала! Он телевизором увлечен!

Лизавета посидела, повздыхала и ушла, а он еще целых десять минут не прикасался к записке – испытывал силу воли.

«Простите, я была не права».

Во дела! Она, оказывается, мириться приходила, просить прощения! Макс сложил листок вчетверо, зачем-то сунул его в карман джинсов. На душе как-то сразу стало веселей. Он хоть и лютый во гневе, но отходчивый, а Лизавета – всего лишь глупая провинциальная девчонка, правила хорошего тона ей неведомы, сироте с Белорусского вокзала. Интересно, как там ее спина? Он же не только куртку купил, но еще и мазь от ушибов…

Сначала Макс хотел войти без стука – дать, так сказать, понять, кто в хате хозяин, – но, вспомнив прошлую ночь, передумал, постучался.

«Войдите» ему, естественно, никто не сказал, но дверь почти тотчас распахнулась. Лизавета смотрела на него настороженно и, кажется, с надеждой. Макс невольно снова почувствовал себя феодалом, самодуром, до смерти запугавшим прислугу.

– Будешь носить куртку? – Он сразу перешел к делу.

Лизавета кивнула, улыбнулась смущенно и радостно. Он тоже помимо воли улыбнулся, спросил:

– Спина болит?

Она сложила вместе большой и указательный пальцы – болит, но чуть-чуть.

– Тогда это тебе, – Макс переступил порог, положил тюбик с мазью на краешек рабочего стола.

Это было неожиданно приятно: видеть, как Лизавета радуется такой мелочи, как мазь от ушибов. Он так расчувствовался, что чуть было не предложил свою помощь по нанесению мази. В конце концов, это же поясница, труднодоступная область, самой Лизавете будет неудобно. Да и что тут такого? Обычное человеческое участие. Он же ее уже купал, и вообще…

Выражение ее крапчато-каштановых глаз вдруг изменилось, сделалось настороженным. Макс поймал себя на том, что мечтательно улыбается, усилием воли взял себя в руки, сказал строго:

– Ну, ты тут сама, а я пошел. Спокойной ночи, Лизавета.

Ему показалось или она на самом деле облегченно вздохнула? Нет, скорее показалась. Девушки, которых Макс Легостаев оставляет без своего общества, должны вздыхать исключительно огорченно…

Про тапки «с глазами» Макс вспомнил только в первом часу ночи. Лиза, наверное, уже давно спит. Ну и пусть спит, а он тихонечко, на цыпочках…

Она не проснулась: лежала себе, свернувшись калачиком на неудобном кресле-кровати, чуть слышно посапывала. Макс едва удержался от желания поправить сползшее на пол одеяло, отдернул руку в самый последний момент. Она же прислуга, а он – феодал и самодур. И вообще, не царское это дело, ухаживать за собственными домработницами. Он поставил тапки на коврике у кровати, тихо вышел.

…Макс проснулся от крика, ничего не соображая спросонья, скатился с кровати, больно ударился коленом о дверной косяк, тихо матерясь, помчался по темному коридору к кабинету.

Лизавета встретила его появление с необычным энтузиазмом: повисла у него на шее, прижалась горячим девичьим телом, замахала рукой куда-то в темноту.

– Ну, мне, конечно, приятно твое внимание, – начал Макс и осекся – из-под кровати на него смотрели две пары фосфоресцирующих глаз. – Что за черт?!

Лизавета нервно пританцовывала рядом, хваталась за него влажными от страха ладошками.

– Спокойствие, только спокойствие, – пробормотал Макс, пятясь к выключателю.

Яркий электрический свет ударил по глазам, он зажмурился, а когда обрел наконец способность видеть, разразился гомерическим хохотом, в котором – что уж там – проскальзывали и истерические нотки. Зеленоглазыми чудищами оказались тапки, те самые, которые он собственноручно поставил на коврик у Лизаветиной кровати. Хотел, понимаешь ли, сделать сюрприз.

Сюрприз удался! Вон как Лизавета впечатлилась. Совсем на радостях забыла о приличии. И что она только себе думает? Жмется к нему внаглую, бередит душу, и не только… А он мужик… А на ней опять по минимуму одежды…

– Спокойствие, только спокойствие, – он не знал, кого успокаивает: себя или Лизавету. Главное – дотащить ее до своей спальни, а там он все объяснит…

– Это тапки, – шепотом сказал Макс, гладя лежащую рядом Лизавету по влажной спине. Она заворочалась, до подбородка натянула простыню, села – приготовилась к побегу… Макс усмехнулся: – Я купил тебе вчера в подарок тапки с глазами. Хотел сделать сюрприз. Кто ж знал, что они светятся в темноте?

Она чуть слышно фыркнула, кутаясь в простыню, сползла с кровати.

– Я, между прочим, тоже испугался. Не меньше твоего. Я, если хочешь знать, теперь боюсь спать один. Ты куда, Лизавета?

Она выскользнула из спальни, а он остался лежать, вслушиваясь в затихающее шлепанье босых ног. С одной стороны, хорошо, что она ушла к себе: субординация и все такое… А с другой – могла бы немножко полежать рядом, дождаться, пока он уснет. Уходить по-английски после такого тесного общения – это как-то невежливо. Макс тяжело вздохнул, перекатился со спины на живот, поворочался немного, устраиваясь поудобнее, и не заметил, как уснул.

Тапки «с глазами» были очень смешными и очень удобными. Лиза сунула в них босые ноги, притопнула от избытка чувств. Не оттого, что они такие милые и удобные, а оттого, что их подарил Макс.

Что-то с ней происходит в этой Москве. Как сказала бы любимая тетушка, она теряет ориентиры. Да что там теряет! Она их уже потеряла. Спит с малознакомым мужчиной, по всей вероятности, законченным плейбоем, принимает от него подарки и, что самое ужасное, получает от всего этого безобразия удовольствие.

Стоп, стоп, стоп! Нельзя предаваться иллюзиям, это не роман, это маленькая, ни к чему не обязывающая интрижка. Наверняка секс с ней стоит в списке легостаевских побед не под первым и даже не под сто первым номером. Она – аутсайдер, сирота с Белорусского вокзала.

А ведь есть еще Лора. Вот кто уж точно идет под номером первым! Она красивая, стильная, знаменитая. Она особенная, настолько особенная, что кому-то понадобилось устраивать на нее покушение. Именно такая женщина нужна Максу Легостаеву, а не какая-то провинциальная мышь с афазией и большим багажом неприятностей. Она всего лишь маленькая и забавная нелепица в его сияющей, стильной жизни. Она срочно должна взять себя в руки, пока не случилось ничего непоправимого.

Лиза подошла к стеллажу с хрустальными фигурками, ногтем постучала по стеклу, привлекая внимание Дракона. Раньше, еще до запрета, она любила брать Дракона в руки, ей нравилось сажать его к себе на ладонь и разглядывать. Дракону тоже нравилось – Лиза это чувствовала. Но теперь он сидит в своей стеклянной темнице, а она ничем не может ему помочь. А может, ну их к черту, эти запреты?

– Лизавета, даже не думай, – послышалось за ее спиной. Легостаев смотрел на нее не то чтобы сердито, но неодобрительно.

Лиза попятилась прочь от стеллажа, спрятала руки за спину.

– Это последнее предупреждение, – сказал он неожиданно серьезным тоном. – Мне не хочется казаться деспотом, но эта коллекция мне очень дорога. Гораздо дороже, чем некоторые люди. Я тебя выставлю за дверь, если еще хоть раз увижу у стеллажа. Ты поняла меня, Лизавета?

Она поняла. Легостаев только что очень точно расставил акценты. Главное – правильно расставить акценты, чтобы все сразу стало ясно и понятно, чтобы не осталось никаких недомолвок. Он – хозяин, она – прислуга. У хозяина есть любимое хобби, которое значит для него намного больше, чем вся прислуга мира, вместе взятая. Она все поняла. Может, у нее и афазия, но она не дурочка.

Лиза кивнула – тоже очень серьезно, без тени улыбки. Улыбки не нужны, когда акценты расставлены правильно.

– Тебе понравились тапки? – Легостаев смягчился.

Она еще раз кивнула, пошла в кухню, готовить завтрак.

Нельзя было придумать лучшего катализатора для Лориной карьеры, чем эпизод с покушением. Если раньше ее знал только узкий музыкальный круг да армия безмозглых подростков, то теперь, благодаря выступлениям в бесчисленных ток-шоу и продуманным до последнего слова, до последнего вздоха интервью, Лору Лайт узнала вся страна. Факт нападения на «молодую, но очень перспективную телеведущую» стремительно обрастал слухами и даже приобрел некоторую политическую окраску. В кулуарах поговаривали, что «эта девочка» знает что-то очень важное, что она «пострадала за идею», что за переход на центральный канал Лора заплатила большой ценой, чуть не погибла, «бедняжка». А Солодовников во всей этой истории ни при чем. Мол, он был влюблен в Лору, мол, терзался и переживал из-за ее ухода с его канала. Но «заказать»?! Боже упаси! Он мухи не обидит, не то, что «свою милую Лорочку». И вообще, у него железное алиби. Об этом неоднократно публично заявляли его адвокаты. Сам же Солодовников, скрестив пухлые ручки на необъятном животе, со слезой в голосе желал «своей Лоре» счастья и карьерного роста.

Лора погневалась, погневалась, да и простила своего бывшего патрона. В одном из телешоу они даже обменялись дружескими рукопожатиями, под бурные аплодисменты растроганных зрителей.

И на новом канале у Лоры все складывалось удачно. Рейтинг ее программы рос с каждым днем, и в редакции уже подумывали о более престижном эфирном времени.

Лора сменила не только канал, но и имидж. Больше никаких вызывающих маечек и топиков на босу грудь, никаких кожаных штанов и высоченных ботфорт. Теперь только деловые костюмы, элегантные платья, консервативные туфли и сдержанный макияж. Теперь она птица уже совсем другого полета…

А вот с телохранителем она прокололась. Нужно было послушаться Макса, выбрать в бодигарды кого-нибудь менее приметного и более презентабельного. Какого-нибудь обладателя черного пояса по каратэ, с раскосыми глазами и непроницаемым лицом. Или бывшего спецназовского командира, идущего под пули с равнодушной ухмылкой, бывалого, хорошо бы, еще и убеленного благородной сединой. А она выбрала какое-то тупое животное, примитивное, вечно жующее жвачку… Нет, телохранителя нужно срочно менять, этот никак не согласуется с ее новым имиджем. Все, решено, этого орангутанга она отправит в отставку, подыщет себе более презентабельный вариант. Надо было сразу послушаться Легостаева.

Кстати, о Легостаеве. С ним тоже нужно что-то делать. Он, конечно, мужчина интересный, и в приличном обществе с ним появиться не стыдно, но теперь вокруг нее столько красивых, перспективных, а главное, богатых самцов, что глупо зацикливаться только на Максе. Нужно ловить шанс…

С Лорой в последнее время как-то не заладилось. Она с головой ушла в свою новую работу, пожертвовав ради этого их с Максом нежными отношениями. Бизнес-леди, черт бы ее побрал!

«Легостаев, у меня съемки… Легостаев, поужинай один… Легостаев, я слишком устала, чтобы заниматься всякими глупостями…»

«Всякими глупостями» она теперь называла их редкие встречи и не менее редкий, торопливый секс. Сначала Макс недоумевал, потом обижался, а потом разозлился. Да что же он бегает за ней, как сопливый мальчишка?! А он, между прочим, не мальчишка, он бойцовый дворовый кот! И он никому больше не позволит собой помыкать.

Решение послать Лору на все четыре стороны далось Максу неожиданно легко. Он даже надеяться не смел на такую легкость. Не то чтобы он ничуточки не страдал. Страдал, конечно, даже не спал пару ночей, а потом все его страдания как-то враз закончились. В ознаменование освобождения от чар Лоры Лайт Макс решил организовать небольшую попойку. Пить одному было скучно и как-то неправильно, поэтому пришлось спешно сколотить группу поддержки из старых приятелей и коллег.

Полночи они куролесили по ночным клубам, накачивались алкоголем, веселились, приставали к девушкам, а под утро самые стойкие завалились к Максу домой «догоняться».

Школьный приятель Василий Кривицкий, в прошлом троечник и раздолбай, а ныне успешный топ-менеджер успешной фирмы, весь недолгий путь от дверей подъезда до Максовой квартиры все порывался «петь романсы». Голос, несмотря на внушительную комплекцию, у него был тонкий и пронзительный.

– Тише ты! – шикнул на него Макс, возясь с замком.

– А чего? – Василий замолчал, обиженно икнул. – Переживаешь за добрососедские отношения?

– Тихо, говорю! – Он справился наконец с замком, приложил указательный палец к губам. – У меня там, это… Женщина у меня там.

– Женщина?! – оживился второй приятель, Серега Вележев, в просторечье Серый.

До этого интригующего сообщения он мирно дремал, прислонясь к стене, но, как стопроцентный бабник, на слово «женщина» отреагировал мгновенно – встрепенулся, завертел башкой.

– Где женщина? Много женщин?

– Только одна, – проворчал Макс. – Одна маленькая вредная женщина.

Ну как тут объяснить, что у него, бедного, не заладилось не только с Лорой, но и с Лизаветой? Домработница не желала входить в его положение и утешать не спешила. Смотрела на него настороженно, близких контактов избегала как черт ладана. Он сунулся было к ней сразу после расставания с Лорой, а она, негодница, зашипела на него, как рассерженная кошка, даже по мордасам попыталась надавать, едва увернулся. Он тогда очень сильно обиделся. Может, даже сильнее, чем на Лору. Ну что это за дела такие? Он ее кормит, одевает, обувает – в общем, содержит, а она его за это по мордасам ни за что ни про что, да еще и взглядом одаривает таким презрительным, точно это он сам сирота с Белорусского вокзала, а она как минимум владычица морская. Эх, никогда ему не понять этих женщин…

– А почему она вредная? – деликатно поинтересовался Серый. – И вообще, зачем тебе вредная, когда вокруг полно невредных?

– Я сам себя спрашиваю – на кой хрен мне такая язва? – Макс толкнул дверь.

В квартире горел свет. Его маленькая домработница топталась на пороге своей комнаты и испуганно хлопала ресницами.

– А вот и она, – усмехнулся Макс. – Лизавета, мы тут с друзьями… – он неопределенно махнул рукой, – расслабились немножко, а теперь хотим есть. Что у нас на ужин?

В ответ Лизавета иронично выгнула бровь, выразительно посмотрела на часы.

– Что? – раздраженно спросил он, проследив за ее взглядом. – Половина пятого утра? Ну и пусть, значит, мы будем ужинать в половине пятого утра. Марш на кухню!

– Это кто вообще? – шепотом спросил Василий.

– Прислуга, – проворчал Макс, разуваясь.

– Ух ты! Настоящая прислуга? – оживился Серый. – И как она тебе, это… – он икнул, – прислуживает?

– Как надо, так и прислуживает.

– Вот даже прямо так?

– Да, прямо так!

– А Лора в курсе?

– А кто такая Лора?

– Ну, Лора – это такая роскошная блондинка с телевидения. Может, видел, ее теперь часто по ящику показывают.

– Не знаю про такую.

Серый понимающе хмыкнул.

– Что-то она у тебя не больно разговорчивая, – подал голос Василий.

– Кто? – не понял Макс.

– Да прислуга твоя. Хоть бы «здравствуйте» сказала уважаемым людям, одежду у них приняла.

– Насчет неразговорчивости ты прав – что есть, то есть. Немая она, Василий, – Макс перешел на шепот.

– Немая?! – изумленно переспросил приятель.

– Ну да, слышать слышит, а говорить не может.

– Класс! – почему-то воодушевился Серый. – Немая домработница – это ж мечта любого мужика! Эй, Лизавета! – вдруг заорал он. – Выйди-ка сюда, душечка! Дай дядя на тебя, такую распрекрасную, полюбуется!

Из кухни донесся грохот падающей посуды. Макс поморщился, сказал с досадой:

– Она у меня не только немая, но еще и безрукая.

– О, как интересно! – заржал Серый. – Выходи, Лизавета!…

Ох, как она их всех ненавидела в этот момент! Особенно Легостаева. Пьяные уроды! Приперлись посреди ночи и глумятся. А этот… козел креативный за нее даже не заступился. Он вообще сильно изменился за последнее время. Сначала все облапить норовил, словно она какая-нибудь… Точно он имеет право… А потом, когда она ему отпор дала, совсем разговаривать перестал, будто и нет ее вовсе. А сейчас вот дружков своих ненормальных приволок. А она, между прочем, ночь не спала, волновалась – что с ним, где он… Зря, выходит, волновалась, такие, как Легостаев, не пропадут.

– Выходи, Лизавета! – Из прихожей донеслось радостное ржание.

Лиза вздрогнула, подняла с пола упавшую кастрюлю, вышла из кухни.

Они смотрели на нее, как на диковинное животное. Все трое…

– Лизавета, тут тебя в непочтительном отношении обвиняют, – язвительно сказал Легостаев. – Что ж ты моих гостей не встретила, как полагается по этикету, вещи у них не приняла? Ай, нехорошо, Лизавета…

Он разговаривал с ней, как с полоумной, ласково и насмешливо одновременно. А его дружки ухмылялись, подмигивали, корчили рожи.

– А она у тебя хорошенькая, – сказал долговязый парень в помятом костюме, подошел вплотную, потрепал ее по щеке.

Лиза дернулась, умоляюще посмотрела на Легостаева.

– Хорошенькая, – задумчиво повторил он. – Может, и хорошенькая, только строптивая.

– Строптивая! – Долговязый закатил глаза. – Так наказывать надо строптивых. Рублем там или еще как, – он мерзко усмехнулся.

Лиза попятилась.

– А где ты ее взял? – спросил второй, коренастый, шкафоподобный.

– На улице подобрал, – Макс пьяно улыбнулся, подмигнул Лизе.

– Так она у тебя что, из этих?…

– Ничего не из этих. Лизавета у меня барышня добропорядочная, с принципами, – он больше не улыбался, смотрел на нее в упор, странно так смотрел.

– Добропорядочная девочка с улицы? Да еще и с принципами – это какой-то анахронизм, – улыбнулся долговязый, поглаживая Лизу по плечу. – Повезло тебе, Макс.

– Так уж и повезло? – Легостаев посмотрел на маневры своего приятеля с неодобрением, сказал холодно: – Лизавета, ты нас сегодня кормить думаешь? Или мне самому к плите становиться?

Она кивнула, вывернулась из цепких лап долговязого, шмыгнула в кухню.

– А она у тебя хозяйка, – сказал Серый, заглатывая котлету «по-киевски» и запивая ее водочкой. – Может, одолжишь мне ее на пару деньков? – Он ощупал взглядом ладную фигурку Лизаветы.

Та вздрогнула, едва заметно поморщилась.

Макс тоже поморщился: ему эти разговоры с подтекстом уже порядком надоели. Хуже того, они его бесили.

– Иди спать, Лизавета, – сказал он, не отрываясь от тарелки.

– А как же десерт? – всполошился Серый.

– Десерт я тебе сам подам! – рявкнул Макс.

Но Серый сегодняшней ночью слишком много принял на грудь и на угрозы не реагировал, продолжал таращиться на Лизу.

– Ли-за-ве-та! – по слогам повторил Макс. – Бросай эту чертову посуду, утром все домоешь. Иди спать, у нас тут мужские разговоры, не для дамских ушей.

Она посмотрела на него со странной смесью благодарности и обиды, выключила воду, выскользнула из кухни.

– Кстати, о мужских разговорах, – неожиданно трезвым голосом сказал Василий. – У меня к тебе как раз такой разговор.

– Что, прямо сейчас? – удивился Макс.

– Aгa, а что тянуть? Выйдем на площадку, покурим? – Он покосился на увлеченного котлетой Серого.

– Ой, идите уж, – отмахнулся тот. – Тоже мне – тайны мадридского двора!

Серьезный мужской разговор сводился к одному: Василию Кривицкому, успешному топ-менеджеру успешной фирмы, понадобился пиар.

– Ну тисни про меня статейку в своем журнале. Что тебе стоит, Легостаев? А внакладе не останешься, ты ж меня знаешь. Сделаю все чин по чину, на лапу дам, кому скажешь. Ну и про тебя, разумеется, не забуду.

Ох, как ему не нравились такие вот разговоры! «Тиснуть» нужную статейку он, конечно, мог бы, но никогда не стал бы этого делать. Вот такие у него глупые принципы. Самые близкие друзья об этом знают и с подобными просьбами не пристают, но Василий – не самый его близкий друг, он просто приятель, собутыльник. Как бы ему потактичнее объяснить?

…Василий оказался нормальным мужиком: если и обиделся из-за отказа, то виду не подал.

– Ну, не можешь, так не можешь. Будем искать другие каналы…

Лизе не спалось. Да и какой сон после такого? Она легла не раздеваясь, забросила руки за голову, уставилась в потолок.

Их с Легостаевым сосуществование становилось все тяжелее с каждым днем. От давешней легкости в отношениях не осталось и следа. Да и отношений больше никаких не было. Она сама положила им конец. Один раз – случайность, два – несчастный случай, а три – закономерность. Ей не нужна такая закономерность! И Легостаеву она тоже не нужна. Просто она, Лиза, поняла это чуть раньше. Она женщина, она должна быть мудрее.

А у него стресс – расстался со своей телезвездой, вот и мается, пристает к прислуге.

Прислуга – слово-то какое мерзкое! И Легостаев вел себя сегодня мерзко. Не важно, что он пьян. От этого даже хуже. И друзья у него такие… Такие неприятные…

Она уже почти уснула, когда с тихим скрипом приоткрылась дверь.

Это был не Макс. Это был тот другой, долговязый.

…У него были влажные губы, от него гадко пахло перегаром и котлетой «по-киевски». Лиза вырывалась, сталкивала с себя тяжелое, пьяно-неподъемное тело и старалась не дышать.

Она не испугалась. Она справится с этим уродом. Он слишком много выпил, чтобы представлять для нее угрозу. Но Макс, как допустил такое? Или Макс в курсе? По спине пробежал холодок, на глаза навернулись слезы.

Лиза дернулась, высвобождая правую руку, попыталась нашарить в темноте хоть что-нибудь, чем можно было бы заехать долговязому по уху. Она еще не успела ничего сделать, но дышать вдруг стало легче. Долговязый скатился с нее не то со стоном, не то со всхлипом…

Он понял, что что-то не так, как только переступил порог квартиры. Дверь в кабинет была приоткрыта…

Если бы не Василий, он, наверное, убил бы Серого. А если бы и не убил, то уж точно бы покалечил. Он бил не разбирая, чувствуя лишь отголоски боли в костяшках пальцев и жгучую ярость. В этот момент он был стопроцентным бойцовым дворовым котом. Василию пришлось попотеть, чтобы оторвать его от поверженного противника. Серый корчился на полу и тихо скулил. Лиза забилась в угол и не вмешивалась. Правильно делала, что не вмешивалась. Когда мужики дерутся, баба должна оставаться в стороне.

Через пять минут они остались вдвоем: Василий ушел, прихватив с собой Серого, окончательно потерявшего ориентировку после экзекуции.

Лиза так и не вышла из своего угла. Прижимала к груди кулачки и смотрела на него диким, испуганным взглядом.

– С тобой все в порядке? – В висках стучало, перед глазами плавали клочья кровавого тумана. – Ложись спать, Лизавета, – пошатываясь, он вышел из комнаты.

…Наступивший день принес с собой чувство вины и жесточайшее похмелье. Ситуацию не спас даже контрастный душ: похмелье никуда не делось, а вина стала еще острее. Лизавета все утро старалась не попадаться ему на глаза, пряталась в кабинете.

Ему бы извиниться, но он не знал – как. А может, обойтись без извинений? Ведь ничего плохого не случилось. Он отстоял ее девичью честь, она ему спасибо сказать должна, а не дуться…

Такой долгожданный субботний день прошел совершенно бездарно – в душевных терзаниях. Если бы не помятая рожа, можно было бы съездить к родителям. Но родители сразу все поймут, и придется оправдываться, придумывать объяснения своему непотребному поведению. Нет, к родителям никак нельзя.

Что же делать? Спать больше не хочется. О том, чтобы поесть, страшно даже думать. Душ он уже принял, аж два раза, а по телику ничего интересного не показывают.

Нужно поработать, заняться грубым физическим трудом, чтобы погонять кровь по жилам, побыстрее избавиться от гадостного похмельного синдрома.

Макс осмотрелся в поисках того, к чему можно было бы приложить свою молодецкую силушку. Выходило, что в его нашпигованной всевозможной бытовой техникой квартире приложить эту самую силушку некуда. Посуду вымыла Лиза, а полку в кабинете он прибил еще неделю назад. Взгляд его остановился на ковре. Вот она, точка приложения.

По твердой убежденности Максовой мамы, ковры недостаточно только пылесосить, их нужно обязательно выбивать. Хотя бы один раз в месяц. До недавнего времени он эти убеждения не разделял и активно им противился, считая, что моющего пылесоса вполне достаточно для поддержания в доме чистоты и порядка, а вот сегодня задумался…

Ковер, зараза, оказался неожиданно тяжелым. Макс с кряхтением взвалил толстенный рулон на плечо, крикнул уже из прихожей:

– Лизавета, я пошел выбивать ковер!

А она даже не вышла посмотреть на это диво дивное.

Лифт не работал – ну конечно, для чего ж еще существует закон подлости? – пришлось топать пешком. На этом злоключения не закончились. Только оказавшись на улице и сгрузив ковер на скамейку, Макс понял, что у него нет выбивалки.

Купить выбивалку – невелика проблема, но для этого нужно опять топать домой, чтобы переодеться и взять деньги. А лифт не работает, а ковер, зараза, тяжелый…

Макс осмотрелся: вокруг никого, кого можно было бы попросить присмотреть за ковром. Ну не тащить же его, в самом деле, обратно? И на улице оставлять страшно, в наше-то криминальное время.

То, что он сделал, было не слишком красиво, зато очень креативно. Макс сложил ладони рупором и заорал на весь двор:

– Ли-и-за-а!

На этот страстный призыв его домработница откликнулась не так быстро, как хотелось бы, но все же достаточно оперативно – из окна кухни высунулась ее растрепанная головка.

– Лиза, у меня нет выбивалки! – сообщил он. – Одевайся, бери деньги и спускайся. Сбегаешь в магазин, а я пока постерегу ковер.

Она вышла минут через пять, сунула Максу листок.

«Кончаются продукты. Я куплю и их заодно?»

Вообще-то, было бы лучше, если бы Лизавета целиком и полностью посвятила себя поискам выбивалки, но провиант – это святое.

– Иди уж, – вздохнул он. – Только побыстрее. Холодно тут, понимаешь ли, – он покосился на свои ноги, обутые в щегольские кроссовки. Кроссовки были очень стильными, но от мороза ни хрена не защищали.

Лизавета махнула рукой, мол, все понимаю, не волнуйся.

Макс проводил взглядом исчезающий в быстро сгущающихся сумерках девичий силуэт, приготовился ждать.

Время шло. Макс уже начал пританцовывать от холода вокруг скамейки, на чем свет кляня свою ни к месту проснувшуюся хозяйственность и Лизаветину нерасторопность. Да за такое время можно было бы скупить полсупермаркета!

Стемнело, а Лизы все не было. Он уже хотел было плюнуть на свою дурацкую затею с ковром и вернуться домой, окончательно и бесповоротно, когда его вдруг окликнули:

– Максим!

Сестрица Анюта стояла в двух шагах от него и с любопытством разглядывала злополучный ковер.

– Прибраться решил? – спросила она вместо приветствия.

– Уже передумал, – усмехнулся он, целуя сестру в холодную щеку. – Сейчас пойдем домой.

– А что так? Боевой запал угас? – Анюта похлопала ладошкой по ковру.

– Выбивалки нет, – обиженно сообщил он.

– Так купи.

– Уже.

– Что уже?

– Уже отправил Лизавету, – Макс глянул на часы, – полчаса назад. И еще просил ее поторопиться. Вот ты мне объясни, непутевому, что можно делать в магазине полчаса?

– Мало ли что? – Сестрица легкомысленно пожала плечами. – Может, в магазине нет выбивалок?

В огромном супермаркете, под завязку набитом всевозможными товарами, банальной выбивалки не нашлось. Пришлось топать в хозяйственный магазин. И не топать даже, а бегом бежать, потому что ближайший хозяйственный был не так уж и близко, а Легостаев – в кроссовках на босу ногу.

На сей раз ей повезло: удалось купить и выбивалку, и необходимые продукты.

– А ты в гости ко мне? – спросил Макс, вглядываясь в темноту.

– Ну да. Вовка на дежурстве, близнецы у свекрови, а я – свободная женщина. Вот, решила навестить братца, а заодно посмотреть на его чудесную домработницу.

– Посмотреть на домработницу, – проворчал Макс. – А где она, домработница? – Он глянул на сестру, сказал просительно: – Ань, будь другом, постереги ковер, а я к супермаркету сбегаю. Вдруг эта чумовая решила полмагазина скупить и сейчас сумки не может до дома дотащить?

– Ну сбегай, – разрешила Анюта. – Только, может, сначала оденешься потеплее?

Он посмотрел на свои кроссовки, обреченно махнул рукой:

– Так добегу.

Лиза была уже на месте. Осталось пройти лишь подворотню, когда за спиной послышались торопливые шаги. Она оглянулась – в темноте лица идущего за ней человека не было видно, только высокая тень, почти незаметная на фоне стены.

Неожиданно желудок заполнился холодом, выбивалка заскользила в ставшей вдруг влажной ладони. Лиза не видела лица незнакомца, но каким-то шестым чувством ощутила исходящую от него угрозу.

Наверное, если бы не тяжелая сумка, она бы успела убежать. Не успела… Тень отклеилась от стены, в три прыжка оказалась у нее за спиной.

– Приветик от Эвелин, – послышался знакомый голос, а потом на Лизиной шее затянулась петля. Дышать стало трудно и больно. Лиза выронила сумку, попыталась засунуть пальцы под все туже затягивающуюся удавку… У нее ничего не получилось: воздуха в легких почти не осталось, кровь прилила к лицу, запульсировала в висках.

Лиза не хотела умирать, но ее никто не спрашивал, чего она хочет. Ее убивали, мучительно и методично, и она смирилась…

Макс увидел их сразу, как только вошел в подворотню. Две тени: одну высокую, вторую пониже. Сначала он решил, что это влюбленная парочка: молодая кровь, горячие поцелуи на морозе… А потом высокая тень метнулась прочь, а маленькая стала медленно оседать на землю…

Он решил, что она мертва. В темноте он нашарил молнию на ее куртке, рванул вниз, замерзшими пальцами попытался нащупать пульс на шее. Она дернулась, зашлась тяжелым, старушечьим кашлем. Жива! Господи, что же с ней опять приключилось?!

Макс подхватил Лизавету на руки, почти бегом направился к выходу из подворотни, споткнулся о валявшийся на земле пакет с продуктами, чуть не упал.

У нее было плохое дыхание, тяжелое и свистящее, словно она только что вынырнула из воды и никак не надышится.

– Что случилось? Макс, что с ней? – От подъезда ему навстречу бежала Анюта.

– Сходила за выбивалкой! – Макс чертыхнулся. – Анюта, придержи дверь.

Что случилось с Лизаветой, они поняли только дома, когда включили свет и уложили ее на диван. Сначала Макс увидел ее лицо, синюшное, одутловатое, как у утопленницы, потом – багровый след на шее…

– Максим, ее душили, – прошептала Анюта, поднимая с пола не весть как там очутившийся капроновый шнурок. – Ее душили вот этим…

– Эй, – он погладил Лизу по влажному лбу, – ты как?

Она улыбнулась одними губами, попыталась сесть, снова зашлась кашлем.

– Может, «скорую»? – спросила Анюта, с гадливостью отшвыривая шнурок. – И, наверное, милицию? Это же покушение на убийство!

Лиза перестала кашлять, сложила ладони в умоляющем жесте.

– Что? – спросила Анюта и растерянно посмотрела на Макса.

– Не нужно «скорой», – предположил он.

Лиза кивнула, пробежалась пальцами по шее, вздрогнула.

– Ты его видела? – спросил Макс.

Еще один кивок в ответ.

– Сможешь опознать?

Ее крапчато-каштановые глаза расширились от страха, Максу показалось, что она сейчас закричит.

– Тихо, тихо, – он привлек Лизавету к себе, обнял за плечи.

– Ей бы валерьяночки, – подсказала Анюта, – а еще лучше водки, чтобы стресс снять…

После водки пополам с валерьянкой Лиза быстро пришла в себя, и лицо ее приобрело почти нормальный оттенок. О произошедшем напоминал лишь затравленный взгляд да след от удавки. Саму удавку Макс предусмотрительно сунул в пакет и спрятал в шкаф, подальше от глаз.

Пока Анюта хлопотала над Лизаветой, ахала да охала, он варил себе кофе и думал. Подумать было над чем. Слишком уж много вокруг Лизаветы творится непонятного и даже криминального. Банда сутенеров – это раз. Покушение на Лору – это два. Хотя, в свете нынешних событий, не факт, что покушение было именно на Лору: Лизавета там тоже присутствовала, и если бы в тот момент, когда неизвестный киллер нажал на курок, Лора ее не толкнула, то именно она оказалась бы на линии огня. Странно, что он сразу об этом не подумал, отвлекся на версию о мстительном Солодовникове.

Так, а теперь ДТП. Почему-то именно Лиза стала жертвой водителя-лихача. Если бы не хорошая реакция одного из пешеходов, ее бы уже не было в живых. Очень, кстати, удобно! У девочки никаких документов – несчастный случай с неопознанным трупом. И сегодня вечером ей просто сказочно повезло. Опоздай он хотя бы на минуту – и не было бы больше девочки Лизы. Нет человека – нет проблемы, как говаривал товарищ Сталин.

А теперь самый главный вопрос – кому могла перейти дорогу простая провинциальная девчушка? Что она сделала такого, что на нее организовали охоту?

Макс посмотрел на Лизавету. Девчонка как девчонка, если не считать этой, как ее, афазии.

О ковре он вспомнил только поздним вечером, когда провожал Анюту к такси. Ковер по-прежнему лежал на скамейке, целый и невредимый. А еще говорят, что Москва – криминальный город. Да ничего подобного, в Москве только глупых провинциалок отстреливают, а ковры не воруют…

– Что делать будешь? – спросила Анюта на прощание.

– Еще не знаю, – он устало потер лицо. – Ты только маме не рассказывай.

– Я что, по-твоему, дура? – возмутилась сестра. – Это история скорее для криминальной хроники, чем для маминых ушей. А когда ты свою Лизу собираешься профессору показывать?

– Завтра.

– Это хорошо, что завтра. Макс, послушайся доброго совета – покажешь девочку врачу и отвези ее на родину, от греха подальше. Она, конечно, славная, и против нее я ничего не имею, но ты – мой единственный брат. Максим, я волнуюсь, – Анюта замолчала, испытующе посмотрела ему в глаза.

– А что тут волноваться? – отмахнулся он. – На девочку напал какой-то придурок. Больше я не отпущу ее одну на улицу. Вот и вся недолга.

– Придурок? Ой ли? – Анюта с сомнением покачала головой. – Слишком много в этой истории необычного. Не находишь?

Макс поморщился. Его сестра не дура, ее просто так не проведешь.

– Подпольный бордель, несчастный случай на проезжей части, теперь вот какой-то маньяк-душитель, – перечисляла тем временем сестра. – Не слишком ли много приключений на одну маленькую задницу? Максим, не впутывайся, прошу тебя!

– Не буду, – пообещал он, думая, что Анюта запросто может припомнить нападение на Лору и сопоставить факты.

Подъехало такси. Макс торопливо поцеловал сестру в щеку.

– Не впутывайся, – еще раз попросила она на прощанье.

Такси уехало, он еще немного постоял во дворе, потом с тихим вздохом взвалил на плечо так и не выбитый ковер, направился к двери.

Лиза хлопотала на кухне, готовила ему ужин. С ума сойти! Ее чуть не придушили, а она думает о всякой ерунде!

– Что ты делаешь? – спросил он раздраженно. – Перестань, я не хочу есть. Давай поговорим, ладно?

Она кивнула, как ему показалось, с неохотой потянулась за своим блокнотом;.

– Ты узнала того человека? – Макс не стал ходить вокруг да около. – Кто это был?

Она заметно побледнела, потерла шею, написала:

«Он встречал меня у поезда. Представился Алексеем, братом Эвелин».

– Ты абсолютно уверена?

Она кивнула.

Макс задумался. Если этот Алексей – из банды сутенеров, то получается полная ерунда. Зачем ему так напрягаться, выискивать сбежавшую провинциальную дуру? Ну сбежала и сбежала – не велика потеря. На просторах СНГ таких вот доверчивых дур – вагон и малая тележка. Ладно, допустим, она им чем-то так приглянулась, что они решили ее найти и вернуть, но убивать-то зачем?! Какую опасность она для них представляет? Может сдать их контору милиции? Это просто смешно! Она же толком ничего не видела. Или все-таки что-то видела? Что-то такое, что ее решили не отпускать с миром, а физически устранить. Эх, как плохо, что она немая и общение у них получается одноканальное…

Он думал, а Лиза тихонько сидела рядом, не отвлекала. Вид у нее был отрешенный. Наверное, тоже о чем-то думала. И думы ее были наверняка безрадостными. Попала девочка в оборот. Приехала в Москву подлечиться и влипла по самую макушку ни за что ни про что.

Стоп! А откуда он знает, что ни за что ни про что? С ее же слов и знает. А может, все намного сложнее, может, она ему чего-то недоговаривает?…

– Лизавета, а ты мне всю правду рассказала? – спросил он.

Она вздрогнула, кивнула не слишком уверенно.

Нет, не похожа она на бандитку-рецидивистку. Для матерой преступницы уж слишком неосторожна. На ее месте профессионалка уже давно бы залегла на дно, а не шастала по городу по хозяйственным нуждам. Скорее всего, она просто стала случайной свидетельницей чего-то очень важного и теперь для кого-то представляет реальную угрозу.

«И для тебя, дружочек, она тоже представляет реальную угрозу, – паскудно шепнул внутренний голос, – одно дело – выручать сироту с Белорусского вокзала, и совсем другое – помогать женщине, за которой вовсю идет охота. Ты подставился, теперь ты тоже нежелательный свидетель. Теперь ты тоже на линии огня».

Макс напрягся, по позвоночнику пробежал холодок, руки взмокли так, что от прикосновения пальцев на столешнице остались влажные следы. Он был самым обычным среднестатистическим мужиком. Он никогда не жаждал стать героем, не рвался на передовую. И спасать прекрасную даму из лап разбойников в его ближайшие планы не входило. Какой из него супермен?

Но он уже ввязался, увяз в этой странной истории вместе с Лизой, крутись не крутись. Теперь они в одной связке. Те люди, которые охотятся за Лизаветой, наверняка тоже не дураки. Они видели их вместе, они знают, где он живет. Несколько раз они просчитались – Лизавета просто сказочно везучая, – но теперь, похоже, шутки кончились. По-хорошему ему бы следовало спешно собрать манатки, затолкать ее в машину и уехать подальше от Москвы. Целых пять минут он сосредоточенно обдумывал этот вариант, а потом отмел – как бесперспективный. Ну соберет он вещички, ну отвезет Лизавету домой. И что? Во-первых, это не край света, их и там найдут, если захотят – в том, что захотят, он не сомневался, – а во-вторых, получается, что ему самому путь домой заказан. Нет уж, тут нужно искать другой вариант. «Искать» – ключевое слово. Сначала следует попытаться найти тот особнячок, откуда сбежала Лизавета. Потом, может быть, связаться с теми людьми – вдруг удастся закончить дело полюбовно?

В такой исход верилось с трудом, но утопающий хватается и за соломинку. Кстати, о связи.

– Ты давно проверяла свою электронную почту? – спросил он Лизавету.

Она встрепенулась, в крапчато-каштановых глазах зажегся огонек понимания.

…В ее ящике было только одно непрочтенное письмо от какой-то Лены Свешниковой. И больше ничего, никаких «черных меток» и приглашений на переговоры. Они даже заглянули на некогда любимый форум Лизаветы с незатейливым названием «Одиночка.ru». Снова ничего, никаких следов активности виртуальной Эвелин.

Макс отодвинул ноутбук. Посмотрел на притихшую Лизу, сказал ворчливо:

– Да, голуба, заварила ты кашу.

Она изменилась в лице, от недавней пришибленной отстраненности не осталось и следа. Теперь она выглядела как человек, принявший решение. Макс как-то сразу понял, что именно она решила, и его темная мелочно-трусливая половина возликовала. Пусть уходит, не нужно ее удерживать. Он и так сделал для нее достаточно. Нет человека – нет проблемы. Она уйдет, и все сразу вернется в привычную колею…

– Лизавета, сядь! – рявкнул он, мысленно отмахиваясь от уговоров своей темной половины.

Она замерла, посмотрела на него чуть удивленно, но на место возвращаться не стала, наоборот, попятилась к двери.

– Я сказал – сядь!

Она упрямо затрясла головой. Глупая курица! Да что она о себе возомнила?!

– Лизавета! – повторил он с угрозой в голосе. В тот момент он был зол на весь белый свет, но на нее – в особенности. За то, что втравила его в эту грязную историю, за то, что мешает ему себя спасать. – Нам нужно с тобой очень серьезно поговорить.

Она поморщилась, давая понять, что они уже все обговорили. Макс не стал церемониться – не до этого было, – поймал Лизавету за руку, силой усадил на стул. Она нервно повела плечом, но сопротивляться не рискнула, уставилась в монитор ноутбука. Сначала ее взгляд был невидящим, отстраненным, как у душевнобольного человека, а потом она вздрогнула, вцепилась в «мышку». Курсор лихорадочно заметался по экрану. Макс присмотрелся – ничего особенного, обычные Интернет-новости. Прогноз погоды на завтра, котировки валют, последние новости политической, культурной и спортивной жизни страны. Что же ее так заинтересовало?

Лизавету заинтересовали политические новости – нашла время! Она кликнула по одной из ссылок, углубилась в чтение. Макс придвинулся ближе, по диагонали просмотрел статейку. И снова ничего особенного. Статейка явно носила заказной характер и была целиком и полностью посвящена Егору Вениаминовичу Мележу, видному политическому деятелю, депутату Госдумы. Материал был приправлен ура-патриотическими фотографиями. Вот Егор Вениаминович с торжественным видом перерезает красную ленточку во время открытия нового спорткомплекса. Вот он в детском доме, в окружении облагодетельствованной ребятни. Вот он сурово хмурится и грозит кому-то пальцем. Просто телезвезда какая-то, а не депутат! Впрочем, у них это сейчас модно. И что только Лиза…

Додумать он не успел, Лизавета наконец оставила в покое «мышку», но лишь затем, чтобы вцепиться ему в руку.

– Что? – ошалело спросил Макс. – Не знал, что ты фанатка Мележа. Лизавета, ослабь хватку.

Не отрывая взгляда от монитора, она нашарила на столе свой блокнот, торопливо написала:

«Это он был в особняке!»

– Ты уверена? – спросил Макс, переваривая информацию.

«Абсолютно! Я тогда еще подумала, что он похож на какого-то голливудского актера, но не смогла вспомнить, на кого именно».

– На Майкла Дугласа.

«Да! Вот именно! – Она в нетерпении заерзала на стуле. – Кто он такой?»

Макс удивленно хмыкнул:

– Вообще-то, Мележ – восходящая звезда на политическом небосводе России, но я сильно сомневаюсь, что ты видела именно его. Такой человек не станет якшаться с преступниками. То есть с преступниками – запросто, но с крупными воротилами, а не с какими-то сутенерами. Если только, – Макс осекся, – если только он сам не был клиентом подпольного борделя. Лиза, ты хоть понимаешь, что будет, если информация о его аморальном поведении просочится в прессу? Это же крест на карьере, политическое самоубийство! Теперь понятно, почему на тебя охотятся, и если это так, то твои шансы стремятся к нулю…

Он так и сказал – твои шансы стремятся к нулю. Не «наши», а именно «твои». Он ясно дал ей понять, что игры в героев окончены. Есть она, Лиза Тихомирова, дура, вляпавшаяся в грязную историю. А есть он, Макс Легостаев, креативный директор популярного журнала, никаким боком этой грязной истории не касающийся. Все правильно, именно так все и было с самого начала. А теперь за ней охотятся люди какого-то политика, и ее шансы стремятся к нулю…

Умирать не хотелось. Оставаться в доме Легостаева не хотелось еще больше.

– Значит, так, – сказал Макс, словно прочитав ее мысли, – план действий у нас будет такой. Сегодня сидим дома, не высовываемся, завтра с утреца навещаем твоего профессора, а потом делаем ноги. Разумнее было бы, конечно, визит к доктору отложить до лучших времен, – он посмотрел на нее долгим взглядом, кивнул каким-то своим мыслям, – но, думаю, снаряд в одну воронку дважды не падает. Авось, проскочим.

«Нет, вам не нужно из-за меня рисковать», – написала она.

– Ты отказываешься от консультации?

Она отрицательно покачала головой.

«Я поеду в центр одна, на такси».

Он нахмурился, сказал резко:

– Лизавета, душа моя, если меня решили убрать за компанию с тобой, то меня все равно достанут. Не так, так эдак. Посему в центр мы поедем вместе.

«А может, сообщим в милицию?»

– О, теперь она в милицию собралась! – Легостаев хлопнул по столу. – А что мы в милиции скажем? Что тебя «заказал» Егор Вениаминович Мележ? Да нас же сразу в дурку упекут, голуба моя!

«Но ведь на меня в самом деле покушались!» – Она провела рукой по саднящей шее.

– Покушались, – легко согласился он, – покушался какой-то маньяк. Мало ли в Москве маньяков? Лизавета, наивная ты душа, охранять тебя никто не станет, а вот документики попросят обязательно. Все, вопрос решен – завтра едем в центр на консультацию и сматываем удочки, – он выключил Интернет, захлопнул ноутбук, сказал, не глядя в ее сторону: – Иди спать, Лизавета.

Говорят, что безвыходных ситуаций не бывает. До недавнего времени Макс тоже так думал, пока лоб в лоб не столкнулся с этой самой безвыходной ситуацией. В голове не было ни единой здравой мысли, только суетливые панические мыслишки.

Он боялся. Боялся до дрожи в коленках. Умирать «за компанию» не хотелось. Оставался единственный вариант – побег. На выход из кризисной ситуации вариант этот походил мало, скорее на шаг отчаяния…

От безрадостных мыслей его отвлек телефонный звонок. Макс глянул на определитель – номер звонящего не высветился. Сердце вдруг екнуло, затрепыхалось где-то в горле.

– Господин Легостаев? – Голос был ему незнакомым.

– Да, – прохрипел он, откашлялся, сказал уже более уверенно: – Вы кто?

– Я ваша добрая фея. Хочу помочь вам выпутаться из одной очень неприятной ситуации.

– Каким образом?

В трубке послышался довольный смех.

– С вами приятно общаться, господин Легостаев. Вы не задаете лишних вопросов. А помочь я вам могу следующим образом. Предлагаю обмен: вы нам – девчонку, мы вам – вашу жизнь.

– Зачем вам Лиза?

– Э, вот это уже лишний вопрос. Как гласит народная мудрость, меньше знаешь – крепче спишь. Тем более что у вас, как у всякого творческого человека, очень богатое воображение. Еще нафантазируете себе всякие ужасы… Давайте лучше поговорим о том, что вы должны предпринять в ближайшие сутки.

– А почему я должен вас слушать?

– А потому, господин Легостаев, что я умею быть очень убедительным и знаю, чем можно вас заинтересовать, я целых три года проучился на факультете психологии.

«Лизе как раз нужен психолог», – некстати подумал Макс.

– Ну, давайте же наконец обсудим наш план совместных действий, – сказал незнакомец нетерпеливо. – Значит, так, девчонка нам нужна завтра же.

– Лиза не представляет для вас абсолютно никакой угрозы. Она не понимает, что происходит, – он все-таки попытался договориться.

– А вот адвокат из вас некудышный, – в трубке печально вздохнули. – Сегодня ваша маленькая протеже ничего не понимает, а завтра возьмет и все поймет. И тогда у нас могут возникнуть определенные проблемы. А проблемы, как вы понимаете, нам ни к чему. Так что давайте оставим эти благородные потуги и поговорим наконец о деле.

– Чего вы хотите?

– Вот это уже конструктивный диалог. Мы хотим, чтобы завтра вы вернули нам девчонку.

– Каким образом?

– Очень просто, привезите ее в указанное место, скажем, в обед.

– В обед ничего не выйдет, – Макс переложил трубку в другую руку, вытер вспотевшую ладонь о джинсы.

– Почему?

– На час дня у Лизаветы назначена консультация у профессора. Если я отменю эту встречу, она может заподозрить неладное.

Какое-то время его невидимый визави молчал, а потом спросил:

– У вас есть конкретные предложения?

– Есть, давайте встретимся после консультации. Скажите, куда нам приехать.

– А вы, оказывается, хитрец, господин Легостаев. «Скажите, куда нам приехать»! Позвоните мне после консультации, и тогда я назову место. И еще, надеюсь, нет необходимости напоминать вам, что не стоит впутывать в наше дело ментов? Вам понятно?

– Понятно, – сказал Макс мрачно. – Единственное, что мне до сих пор непонятно, – почему я не могу послать вас на хрен. В предложенном вами раскладе лично для меня нет никаких гарантий.

– Гарантий нет, – в трубке послышался смех, – но я почему-то на сто процентов уверен, что вы нам не откажете…

Утро наступило серое и безрадостное, не предвещающее ничего хорошего. Лиза, за ночь не сомкнувшая глаз, чувствовала себя больной и разбитой. Болели шея и горло. Не помогла даже чашка горячего чая.

Легостаев ходил мрачнее тучи, на нее не смотрел, думал о чем-то своем. Лиза старалась ему не мешать. У него есть полное право злиться. У него теперь очень серьезные проблемы, ему придется уехать из города, бросить работу, друзей, свою теледиву, скитаться на чужбине, не имея возможности вернуться обратно без риска расстаться с жизнью, – и все из-за нее. Вчера вечером Лиза твердо решила, что уйдет. Она исчезнет, и те люди оставят Макса в покое. Но он предугадал ее действия, он запер дверь и спрятал ключи. Дурак… Как же она ему теперь поможет?…

День тянулся невыносимо долго. Они не общались, сидели по своим углам: она в кабинете, он в гостиной перед телевизором. Ровно в двенадцать Легостаев постучал в дверь ее комнаты, сказал устало:

– Лизавета, собирайся, через десять минут выезжаем.

Ей не нужно было собираться, она уже давно собралась. Вот только шея… Как же она сразу не подумала про след от удавки? А он никуда не делся, он стал еще ярче. Нельзя ей с такой шеей на прием к врачу.

Легостаеву ее шея тоже не понравилась, он покачал головой, сказал с досадой:

– Куда это ты с такой красотой собралась?

Ей вдруг стало очень стыдно под его задумчивым взглядом. Так стыдно, словно она собралась на прием к профессору голышом.

– Жди, – бросил Легостаев и скрылся в своей спальне.

Через минуту он вернулся с шелковым шейным платком. Платок был ужасного горчичного цвета и не шел ей категорически, но спорить Лиза не стала, покорно обмотала им шею, даже в зеркало не посмотрелась. А что смотреть? Уродина, она и есть уродина. Легостаев, похоже, думал так же, потому что старательно отводил взгляд от ее лица.

Выходить на улицу было страшно – повсюду мерещились наемные убийцы.

– Расслабься, – буркнул Макс и взял ее под руку. – Никто среди бела дня в тебя стрелять не станет.

Лиза подумала, что однажды уже стреляли, инстинктивно втянула голову в плечи, словно это могло спасти ее от снайпера. Макс бросил на нее быстрый взгляд, неодобрительно хмыкнул.

Он как раз доставал из кармана куртки брелок с пультом дистанционного управления, когда Лиза повисла у него на руке. Ей только сейчас пришла в голову мысль, что машина может быть заминирована.

– Что? – резко спросил он и брезгливо стряхнул ее руку.

Лиза указала на «мазду», как умела, изобразила взрыв.

– С ума сойти! Лизавета, если бы нас хотели взорвать, то давно бы уже это сделали. Поверь мне, им не нужна лишняя шумиха. Одно дело – укокошить девицу без роду без племени, и совсем другое – убить уважаемого гражданина. Вон сколько история с Лорой наделала переполоху. Так что зря беспокоишься, – Легостаев нажал кнопку выключения сигнализации.

Лиза зажмурилась…

Ничего страшного не произошло – «мазда» приветственно мигнула фарами. Макс криво усмехнулся, распахнул перед Лизой дверку:

– Прошу.

Она плюхнулась на пассажирское сиденье, покосилась на возившегося с «противоугонкой» Легостаева, подумала с грустью, что страх способен изменить человека до неузнаваемости.

Макса действительно словно подменили. Может быть, унижая ее, он борется с собственными демонами? Если так, то она его прощает. Но все равно, как же обидно… Девица без роду без племени… Ну и отпустил бы ее с богом. Что ж он с ней до сих пор возится?…

До реабилитационного центра ехали молча. Лиза бездумно смотрела на проплывающий за окном город, боролась с подступающими слезами.

Выйти из машины и подняться по ступенькам, одна из которых до сих пор хранила щербину от пули, оказалось испытанием не из легких. На помощь, как всегда, пришел Легостаев: подхватил под руку, едва ли не волоком потащил ее к дверям.

Она перевела дыхание, только оказавшись в вестибюле. По сравнению с их прошлым визитом сегодня людей тут было намного больше. За стойкой охранника сидел незнакомый парень. Он мазнул по их лицам равнодушным взглядом и отвернулся.

– Нам туда, – Макс указал на широкую лестницу. – Кабинет твоего ненаглядного профессора на третьем этаже.

У кабинета была очередь. Люди сидели в креслах, переговаривались вполголоса, словно боялись потревожить светило. А может, и боялись. Наверное, для большинства из них он, так же как и для Лизы, был воплощением последней надежды. Недавние ее страхи ушли на задний план, пропуская на передовую новые.

Что скажет ей доктор? Есть ли у нее надежда на выздоровление? Можно ли что-нибудь сделать с ее проклятой афазией или уже всё и ей так и оставаться немой до конца своих дней? Лиза подумала, что «конец дней» для нее может наступить очень скоро, и сникла окончательно.

Легостаев молчал, нервно крутил в пальцах ключи от машины. Он оживился только однажды, когда зазвонил его мобильный. Не оживился даже, а, кажется, испугался, потом глянул на определитель номера и успокоился, сказал:

– Я отойду на минутку.

Он вернулся минут через пять, еще более мрачный, чем прежде. Еще через двадцать минут Лизу вызвали на прием.

Она представляла себе профессора Полянского совсем иначе. Для профессора этот молодой, привлекательный мужчина выглядел как-то не слишком… солидно. Хотя, возможно, это всего лишь предубеждение, расхожее мнение, что профессор должен быть дряхлым седовласым старцем в очках и с бородой. А если профессор молод, хорош собой и ходит в джинсах, то это уже аномалия.

Судя по выражению лица Макса, он думал точно так же. Во всяком случае, ему понадобилось какое-то время, чтобы собраться с мыслями и начать говорить. Он выложил на стол перед Полянским копии Лизиных медицинских обследований. Ей очень повезло, что дома сохранились копии, потому что привезенные с собой оригиналы остались в том страшном особнячке. Документы переслала по факсу Ленка пару дней назад.

– Вот, гм… господин профессор, у нас такая проблема, – Легостаев бросил быстрый взгляд на Лизу, словно она могла ему помочь в разъяснении сути проблемы. Она в ответ лишь виновато улыбнулась – из нее еще тот помощник.

Несколько минут профессор молча изучал документы, изредка поглядывал на Лизу. А она от волнения была уже в предобморочном состоянии, вцепилась в подлокотники кресла, борясь с подступающей тошнотой. Она даже не сразу поняла, что к ней обращаются, пришла в себя только тогда, когда Макс больно сжал ее локоть.

– Давайте-ка, Елизавета, я вас осмотрю, – доктор взял в руки неврологический молоточек.

Осмотр ничем не отличался от десятка предыдущих осмотров. Странно, она полагала, что у профессоров какие-то особенные методы.

Наконец Полянский спрятал молоточек в карман халата, удовлетворенно кивнул, проводил Лизу до кресла, сам уселся за стол.

– Думаю, у меня для вас хорошие новости, – сказал он и улыбнулся. – Если верить данным инструментальных обследований, а у меня нет оснований им не верить, в неврологическом плане вы совершенно здоровы. Ну, почти здоровы, легкий астенический синдром не в счет. Понимаете, Лиза, афазия – это не тот диагноз, который ставится на пустом месте, с бухты-барахты. Для возникновения афазии должны иметься очень веские предпосылки, должны наличествовать органические изменения в головном мозге, а я не вижу никакой патологии, – профессор развел руками. – Это, конечно, предварительное заключение, для окончательного диагноза можно пройти более детальное обследование, но, думаю, результаты будут те же.

Лиза беспомощно посмотрела на Макса.

– Доктор, а почему в таком случае она не может говорить? – спросил он.

Профессор по-мальчишески взъерошил русые волосы, сказал задумчиво:

– Подозреваю, что причина вашей немоты – чисто психологическая. Вы пережили сильнейший стресс. Это могло отразиться на вашей психике. Немота может быть своего рода защитным механизмом.

– И что же ей теперь делать? – нетерпеливо спросил Макс.

– Ну, во-первых, время – лучший лекарь. Во-вторых, не помешает консультация грамотного психотерапевта. Признаюсь, в этом вопросе я полный профан, но могу посоветовать несколько очень хороших специалистов, если…

– А в-третьих? – перебил его Макс.

– А в-третьих, речь может вернуться к вашей знакомой внезапно, в том случае, если она окажется в какой-нибудь экстремальной ситуации.

При этих словах Лиза горько усмехнулась. За последний месяц экстремальных ситуаций в ее жизни было хоть отбавляй! Покушение на убийство – чем тебе не экстремальная ситуация? Да, похоже, профессор ей ничем не помог…

– А что может сделать психотерапевт? – спросил Макс.

– Психотерапевт может сотворить чудо, – Полянский ободряюще улыбнулся Лизе. – Не волнуйтесь, у вас все будет хорошо. Было бы намного хуже, если бы я нашел у вас неврологическую патологию…

– Шарлатан! – проворчал Макс, выходя из профессорского кабинета. – Экстремальные ситуации ему подавай! Да у нас вся жизнь – сплошной экстрим, – он сердито покосился на Лизу. – Не раскисай. Сейчас мы еще в одно место съездим.

Она больше никуда не хотела. Она хотела поскорее домой, обратно в свою маленькую квартирку, к своему допотопному компьютеру, к рукописям Ивана Семеновича, к подружке Ленке. В их городе нет «грамотного психотерапевта», а на московского корифея у нее нет денег. Значит, прощай, надежда, здравствуй, афазия…

Она шла за Максом, ничего не видя вокруг, ни о чем не думая, больше ничего не страшась.

– Садись в машину, я сейчас, – бросил Макс, доставая из кармана мобильный.

Он разговаривал недолго, но лицо его при этом было таким напряженным, что Лиза заметила это, даже находясь в своем нынешнем полуоглушенном состоянии. У Макса Легостаева были какие-то серьезные проблемы, и она сомневалась, что эти проблемы связаны с их визитом к Полянскому.

– Поехали, – сказал он, усаживаясь за руль и неискренне улыбаясь в ответ на ее вопросительный взгляд. – Мне нужно срочно кое с кем увидеться. Ты же не возражаешь?

Она не возражала. Она училась примиряться с обстоятельствами. Смирение – вот ее новая добродетель.

Знакомый Макса жил за городом. Они потратили полтора часа на дорогу, и все это время с лица Легостаева не сходило напряженно-выжидательное выражение. Лиза видела, как нервно перекатываются желваки под его модной трехдневной щетиной. У него был вид человека, готовящегося к бою или… к предательству.

«Почему к предательству? – одернула она себя. – Он просто волнуется. Ему есть из-за чего волноваться. У него на шее висит тяжкий груз по имени Лиза Тихомирова…»

Коттеджный поселок располагался в сказочно красивом месте. Лиза даже представить не могла, что в ближнем Подмосковье до сих пор можно встретить такое. Закованная в лед речушка. Вековые сосны с янтарно-желтыми стволами и заснеженными кронами. Дома под яркими черепичными крышами, наверное, немаленькие, но в свете окружающей их красоты казавшиеся игрушечными. На какое-то время она даже забыла о своих терзаниях, увлеклась открывшимся ее взгляду пейзажем.

Дом, к которому они подъехали, стоял на отшибе и своей стилизованной под средневековье архитектурой выбивался из общей стройно-упорядоченной картины. Угловые башенки с узкими, похожими на бойницы окнами, отделочный камень грязно-серого цвета, высокий забор грубой кладки – наверное, этот дом хорошо смотрелся бы где-нибудь на холме или на скалистом берегу северного моря, но не здесь, посреди соснового бора.

– Приехали, – Макс тяжело вздохнул, словно бы с неохотой нажал на клаксон.

Железные ворота Почти тут же отъехали в сторону. Во дворе было пусто, во всяком случае Лиза не увидела ни единой живой души. Наверное, ворота приводились в движение автоматически, пультом дистанционного управления.

Макс заглушил мотор, но руки с руля так и не снял. Лизе показалось, что выходить из машины ему не хочется.

– Ты подожди меня здесь, я сейчас, – сказал он наконец и решительно толкнул дверцу.

Легостаев шел по гулкой каменной брусчатке, и каждый его шаг набатом отдавался в Лизиной голове. В сердце прокрался страх, немотивированный, иррациональный. Это же Макс! Макс не сделает ей ничего плохого.

Краем глаза Лиза увидела какое-то движение – это медленно закрывались железные ворота. Ей вдруг стало страшно, будто это были и не ворота вовсе, а двери в гигантскую, стилизованную под старинный замок мышеловку. Руки потянулись к шее, затеребили шелковый платок – можно подумать, это из-за него ей так трудно дышать…

Время шло, но ничего не происходило. Машина начала остывать, страх подкрепился холодом. Лиза сидела, зажав озябшие ладони между коленями, не сводя глаз с двери, за которой скрылся Макс. Наконец дверь распахнулась, из нее вышли четверо: Легостаев впереди, трое сзади.

Лиза думала, что вот она увидит его и ей сразу станет легче. Не стало – одним из тройки был Алексей, человек, с которым она предпочла бы больше никогда в жизни не встречаться…

Алексей улыбнулся и приветственно помахал ей рукой. Он как никогда был похож на студента: худощавый, улыбчивый, с растрепанными волосами. Двое других не улыбались, разглядывали ее с мрачной заинтересованностью. Легостаев тоже не улыбался, смотрел мимо нее.

Страх медленно, как-то вяло перерастал в панику, верить в происходящее не хотелось. Макс ее предал, привез к этим страшным людям…

– Ну, выходите уж, Лизавета, – Алексей распахнул дверцу машины, галантно поклонился.

Макс стоял поодаль, по-прежнему смотрел «сквозь нее». А ей так хотелось заглянуть ему в глаза, понять – почему он так поступил?

– Вставай, вставай, – Алексей, теперь уже совсем негалантно, ухватил ее за рукав куртки, выдернул из машины.

Она оступилась, упала, больно ударилась коленями о брусчатку. От боли, а еще от отчаяния на глаза навернулись слезы. Кто-то поднял ее, поставил на ноги.

Макс? Какая трогательная забота! Особенно в свете последних событий…

Ей не нужно было ничего говорить – он и без слов все понял, поморщился, как от пощечины.

– Да тут, как я посмотрю, просто шекспировские страсти! – осклабился Алексей, больно сжал ее локоть, оттащил от Макса. – Не ожидала, милая, что твой дружок так тебя кинет? Да что ж ты такая доверчивая, честное слово? Нельзя быть такой наивной. Тебе ж не десять лет! Шейка-то как, болит? – Он пробежался холодными пальцами по ее шее, сдвинул платок, задумчиво поцокал языком. – Ай-яй-яй, как нехорошо получилось, как некрасиво!

Лиза дернулась, попыталась оттолкнуть Алексея. Тут же активизировался один из «спортсменов», вывернул ей руку за спину. От резкой боли закружилась голова, потемнело в глазах, подогнулись колени.

– Не надо, – как издалека, послышался голос Легостаева. – Отпустите ее.

Хватка немного ослабла, Лиза перевела дыхание, посмотрела на Макса с жалостью. Бедный он, бедный, как же он после всего этого сможет жить?

– Что, запоздалые угрызения совести? – усмехнулся Алексей. – А кто говорил, что будет легко? Теперь вот будешь жить и мучиться. Не хочешь, чтобы твоей маленькой подружке было больно? А ведь будет! Ты ж не дурак, ты же наверняка догадывался, что ее ждет. Догадывался, догадывался! – Он ткнул Легостаева в грудь. – Догадывался и все равно привез ее сюда. Потому что своя рубашка ближе к телу и шкура своя намного дороже, чем шкура какой-то немой замарашки. А что? Разумное решение: поиграл в благородство и хватит. Девочка моя, – он отвернулся от Макса, по-отечески потрепал Лизу по щеке, – ты связалась с подонком, каких еще поискать. На сей раз тебе не повезло, он продал тебя нам с потрохами.

Да, ей не повезло, и надеяться больше не на что. Она исчерпала весь свой лимит везения. Она попала в западню сама и втянула в нее Макса. Максу тоже не повезло. Он не был подлецом по призванию, он стал подлецом по принуждению. И это она виновата, что он стал таким. Это из-за нее у него не осталось выбора.

Думать о том, что выбор есть в любой ситуации и что в любой ситуации можно оставаться человеком, Лиза себе запрещала.

– Ну что, Лизавета? – Алексей широко улыбнулся. – Хочешь узнать, что тебя ждет?

Она отрицательно покачала головой.

– Не хочешь? – Алексей, казалось, огорчился. – А я все равно расскажу. И твой морально неустойчивый дружок пусть послушает, на какие муки он обрек бедную сироту. Ты, наверное, думаешь, что тебя заманили в бордель?

Лиза отвернулась: смотреть в его веселое, доброжелательное лицо не было никаких сил.

– Ну, в общем, ты не ошиблась. Только попала ты, девонька, не в обычный бордель, а в суперэлитный, для самых-самых. Можешь начинать гордиться. Клиенты у нас о-го-го какие! Очень уважаемые в обществе люди, но со своими тараканами. А кто ж нынче без тараканов? Тяжелые нынче, понимаешь ли, времена. У клиентов на работе постоянные стрессы, сплошная нервотрепка. Естественно, людям хочется расслабиться. Вот мы им в этом и помогаем. Вот ты, например, понимаешь, какой это кайф – после тяжкого трудового дня убить человека? И не просто убить, а замучить его до смерти? Никакая релаксация и аутотренинг с этим не сравнятся, уж можешь мне поверить, я ведь без пяти минут дипломированный психолог…

Лиза зажмурилась, голова закружилась так сильно, что, если бы не «спортсмен», крепко удерживающий ее за руку, она бы точно упала.

– Заткнись! Не рассказывай ей этого! – заорал Легостаев.

– А почему, собственно говоря? – удивился Алексей. – Мама всегда учила меня быть честным и говорить правду, – он подошел к Лизе, взял ее за подбородок. – Наверное, тебе будет приятно узнать, что тебя выбрал очень уважаемый человек. Ему всегда хотелось, чтобы жертва была немой. Вот такой у него был маленький пунктик. Уж мы старались и так и эдак… Сколько он товару перевел – не сосчитать! А все недоволен, не может до конца расслабиться, понимаешь. Когда мы тебя в Интернете выловили, он радовался страшно. Даже правилами безопасности пренебрег, только бы тебя побыстрее увидеть. Я с ним прямо намучился. И что ты сделала, засранка неблагодарная?! Ты же нас кинула! Ты кинула такого человека! Я до сих пор не могу понять, как тебе это удалось, ты же была в полном отрубе, – он сжал ее подбородок с такой силой, что еще чуть-чуть – и челюсть не выдержит, сломается.

– Отпусти ее, – Макс сделал шаг в их сторону, но путь ему преградил один из «спортсменов».

– А ты заткнись, – бросил Алексей, оставляя Лизу в покое. – Защитник выискался! Что же ты, такой хороший, ее сюда привез?

Легостаев сжал кулаки, но так ничего и не ответил, посмотрел на Лизу долгим взглядом, опустил голову.

– Как же я вас всех ненавижу, – ласково сказал Алексей. – Я же из-за вас чуть работы не лишился! Когда клиент узнал, что босс велел эту дрянь устранить, – он с яростью дернул Лизу за волосы, – то чуть с ума не сошел от бешенства, устроил всем такую головомойку, никому мало не показалось. Велел доставить ее к нему целой и невредимой. Но ты не обольщайся, дорогуша, – Алексей гадко захихикал. – Теперь тебя ждет очень долгая и очень мучительная смерть. Клиент уже распорядился насчет жаровни и набора щипцов. Он рассчитывает наконец-то расслабиться по полной. Ты, может быть, даже заговоришь, а уж как накричишься…

Насмерть перепуганное тело молило о пощаде, но мозг не желал отключаться, дарить телу спасительное забытье. Мозг живо представил раскаленную жаровню и пыточные щипцы, такие, как в гестаповских застенках. А еще садиста, похожего на Майкла Дугласа, с закатанными до локтей рукавами дорогой сорочки, в кожаном фартуке, чтобы не выпачкаться в ее крови…

– …Жалко, что тебя, сука, нельзя убить дважды, – донеслось откуда-то издалека. – Из-за тебя бизнес встал на месяц, босс велел временно прикрыть лавочку. Ты даже представить себе не можешь, какие это убытки! Я из-за тебя не смог машину новую купить, потому что мне не только не заплатили, но еще и штраф вкатили огромный за то, что я тебя упустил, – Алексей сделал глубокий вдох, со свистом выпустил воздух и продолжил неожиданно нормальным голосом: – Ну все, поболтали, и хватит. Спасибо вам, господин Легостаев, за оказанные услуги, о комиссионных поговорим чуть позже, можете идти.

– Но вы же обещали… – начал Макс.

– Я сказал – позже! – Алексей снова сорвался на крик.

– Дайте нам попрощаться!

– Вот дела! – Алексей подмигнул одному из «спортсменов». – Привез девку на верную смерть и еще прощаться с ней собирается! Эй, Лизавета, хочешь попрощаться со своим благодетелем?

Она покачала головой, перед ее внутренним взором все еще стояла пылающая жаровня.

– Видите, господин Легостаев, девушка не хочет. Идите уже с богом.

Макс посмотрел на нее просительно, хотел было что-то сказать, но передумал, развернулся, медленно побрел к «мазде».

Макс Легостаев, хороший парень, волею судеб ставший подонком. Образ пылающей жаровни мигнул и погас. Теперь Лиза видела только поникшие плечи Легостаева. А потом она увидела в руке Алексея пистолет с необычно длинным, расширяющимся на конце дулом. Легостаев шел, а дуло поднималось все выше и выше. Приглядывалось, прицеливалось к его модно стриженному затылку…

Она видела пистолет, видела по-детски счастливую улыбку Алексея, видела сосредоточенно-заинтересованные лица «спортсменов», а Макс ничего не видел и продолжал идти, медленно, словно с неохотой.

– Макси-им!!! – Пронзительный крик эхом заметался по двору, запутался в заснеженных сосновых лапах.

Лиза не сразу поняла, что это ее крик. В этот момент она вообще ни о чем не думала, она просто пыталась спасти от смерти мужчину, которого должна была ненавидеть.

Ее крик каким-то образом сломал реальность, заставил шестеренки судьбы закрутиться в обратном направлении.

Вот Макс оборачивается, удивленно смотрит на нее и совсем не смотрит на пистолет. Вот Алексей, продолжая улыбаться, нажимает на курок.

Вот ствол со странным утолщением на конце дергается вверх.

Вот с нависающей над каменным забором сосновой лапы падает на землю снежная шапка, а Алексей, продолжая улыбаться – теперь уже удивленно, – медленно заваливается на бок.

Вот пистолет падает на брусчатку, крутится волчком, замирает.

Вот один из «спортсменов», грязно матерясь, толкает ее в спину.

Брусчатка холодная и твердая, лежать на ней неудобно и почему-то больно. Ей хочется поднять голову, чтобы посмотреть, как там Макс, но кто-то падает сверху, прижимает ее к земле, шепчет голосом Легостаева:

– Тихо, Лизавета, не бойся. Все будет хорошо!

А в воздухе что-то трещит и громыхает. И плечо болит, а рукав куртки становится красным. А Макс не дает ей поднять голову, тяжело дышит в затылок, прижимает к холодной брусчатке.

Ничего, это не страшно. Главное – он жив…

Забытье навалилось внезапно, легкое, как лебяжий пух, теплое и успокаивающее. Наконец-то…

Чувствовать себя подонком тяжело, но ему не оставили выбора. У тех выродков имелся один, но очень убедительный аргумент – Анюта…

Они подстраховались – похитили его сестру. Сестра в заложницах – чем не аргумент? Теперь он сделает все, что ему велят, потому что теперь он в самом деле на крючке.

Макс положил телефонную трубку, сжал виски. Теперь, когда Анюта у них, им можно манипулировать. У Анюты близнецы, муж Вовка, с ней ничего не должно случиться! Родители такого не переживут и не простят.

А у Лизаветы никого нет, ее даже искать никто не будет. Единственная беременная подружка не в счет. Беременной подружке сейчас не до того…

Вот такая получается рокировка: всеми любимую Анюту он должен обменять на никому не нужную Лизавету. Очень аргументированная и даже оправданная подлость. Наверное, его даже не осудят за нее. Все же понимают, что другого выхода нет. А то, что мы в ответе за того, кого приручили, так в сложившейся патовой ситуации это ерунда. Об этом нужно побыстрее забыть и даже не пытаться вспоминать…

Макс рухнул на диван, крепко зажмурился, попытался забыть. Ничего не получилось. Оказалось, что забыть Лизу не так-то просто.

Захотелось напиться, сильно, до зубовного скрежета. Влить в себя бутылку водки и отрубиться и провести весь завтрашний день в пьяном забытьи, а потом развести руками и сказать: «Извините, я ничего не смог сделать, я был пьян». А сестрицу Анюту тем временем убьют… А потом убьют и Лизавету…

Его убивать не станут, он умрет сам – из-за чувства вины…

Макс затряс головой, прогоняя подленькие упаднические мыслишки. Надо взять себя в руки и обдумать сложившуюся ситуацию трезво, если получится, даже отстраненно. А перед этим нужно сделать еще кое-что.

Он потянулся за телефоном, набрал номер родителей.

– Алло, – трубку взял отец. Это хорошо, у отца нет такой звериной интуиции, как у мамы, его легче обмануть.

– Пап, привет! – Он изо всех сил старался ничем не выдать своего волнения. – Как вы там?

– Привет, Максим. А что мы? У нас все хорошо. Вот, скучаем с матерью без вас и без близнецов, Анюта их сегодня свекрови подкинула.

– Знаю, она ко мне недавно заезжала, хвасталась. Пап, я, собственно говоря, из-за Анюты и звоню. Эта ворона забыла у меня свой мобильник, так что вы с мамой ей не звоните. Тем более что он разрядился уже. Я его ей завтра после работы отвезу. А Вовка вам случайно не звонил?

– Так он с дежурства никогда не звонит, ему некогда.

– Ясно, тогда я и ему позвоню, нажалуюсь, какая его любимая женушка растяпа. Ладно, пап, передавай маме привет. Спокойной ночи.

Макс положил трубку, вытер покрывшийся испариной лоб. Хорошо, что у Анюты и Вовки нет домашнего телефона, не приходится выдумывать, почему сестра не отвечает на звонки.

Как она там? Тот урод сказал, что ее не обижают. Все, стоп! Нельзя сейчас об этом думать, нужно еще Вовке позвонить.

Вовки, как всегда, в ординаторской не оказалось. Трубку подняла какая-то дама, недовольным тоном спросила, что ему нужно, и таким же недовольным тоном сообщила, что Владимир Геннадьевич к телефону подойти не может, потому что у него экстренная операция. Макс попросил передать Владимиру Геннадьевичу, что звонил брат его жены, чтобы предупредить, что она забыла свой мобильник и теперь недоступна. Сердитая дама буркнула что-то неразборчивое и повесила трубку. Оставалось надеяться, что она все-таки передаст Вовке этот разговор.

Звонить Анютиной свекрови Макс не стал. Во-первых, потому, что не знал номера ее телефона, а во-вторых, потому, что отношения у сестрицы с Вовкиной мамой были, мягко говоря, напряженными и свекровь не ждала от невестки ежечасных звонков, особенно в одиннадцатом часу вечера.

Макс сосредоточенно потер щетину. Так, первый шаг он сделал, отсрочил панику, которая неминуемо возникла бы, узнай родные об исчезновении Анюты. Теперь нужно подумать, очень хорошо подумать… Что его ждет, если он согласится принять условия похитителей и привезти Лизавету в условленное место? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, по какому именно сценарию будут развиваться события дальше. Место встречи наверняка окажется очень уединенным. Где-нибудь в промышленном районе или, что еще вероятнее, за городом. Оружие с собой взять не удастся, потому что его обязательно обыщут. Он отдаст этим выродкам Лизу, а они вернут ему Анюту и отпустят с богом. Даже если бы такой прогноз мог осуществиться на самом деле, он бы не устроил его по одной простой, но очень веской причине – он не собирается отдавать им Лизавету. И даже не потому, что он за нее в ответе. Просто после такой подлости жить ему не захочется. Да и вообще, никто их с Анютой живыми не выпустит. Кому нужны свидетели? Но сестра пока жива, слава богу. Он потребовал, чтобы ему позволили с ней поговорить. Голос у Анюты был слабый, но твердый. Его старшая сестра – крепкий орешек, до завтрашнего дня она продержится.

Что делать завтра, Макс не знал, но в голове его уже начала зарождаться кое-какая идея.

Федор Михайлович Швец был двоюродным братом Максовой мамы. По нынешним временам не бог весть какое близкое родство, но мама и дядя Федя поддерживали очень теплые отношения: с совместным празднованием семейных торжеств, с обменом поздравлениями и пожеланиями всех благ по значимым и не слишком значимым праздникам. Дядя Федя был генералом ФСБ. Макс никогда особо не интересовался, какую именно должность он занимал, но, судя по чину, далеко не последнюю. Когда-то, еще когда Макс только закончил школу, дядя Федя предлагал ему подсобить при поступлении в Академию МВД, но Макса перспектива службы в силовых органах никогда не привлекала, и он отказался. А вот сейчас вдруг подумал, что дядя Федя может ему помочь. Или хотя бы подскажет, к кому можно обратиться. Наверняка у него есть связи.

Макс посмотрел на часы – половина одиннадцатого, не самое подходящее время для телефонного звонка, но ведь и звонит он не просто так, а по очень веской причине…

Трубку сняли практически сразу.

– Швец слушает! – Голос у дяди был бодрый, совсем не сонный, и Макс облегченно вздохнул.

Дядя Федя слушал молча, не перебивал, наводящих вопросов не задавал, проявил заинтересованность только однажды, когда речь зашла о Мележе.

Макс рассказывал, и ему становилось легче, появилась надежда, что ему помогут. Он закончил, а дядя Федя еще долго молчал, задумчиво сопел в трубку, наверное, решал, как поступить. Макс ему не мешал, нервно потирал щетину, ждал.

– Задал ты мне задачку, Максим, – наконец сказал дядя Федя. – Ты, это, от телефона далеко не уходи, я тебе перезвоню, – в трубке послышались гудки отбоя.

Макс растерянно покрутил трубку в руках, но ставить на базу не стал, сунул в задний карман джинсов. Захотелось кофе, даже несмотря на то, что сердце трепыхалось где-то в горле и вот-вот грозилось выпрыгнуть наружу. Макс вышел в прихожую, с минуту постоял перед закрытой дверью кабинета, хотел было войти, посмотреть, как там Лиза, но передумал. Пусть спит, незачем посвящать ее в свои планы, во всяком случае пока. Да и нет никаких планов. Единственный разумный поступок, который можно было совершить в сложившейся ситуации, он уже совершил – позвонил дяде Феде.

Макс бездумно наблюдал за тем, как поднимается в турке оранжево-желтая кофейная пенка, когда ожил телефон. Он вздрогнул, рука дернулась, кофе выплеснулся на плиту. Одной рукой Макс достал трубку, второй выключил газ.

– Как думаешь, за твоим домом следят? – с ходу спросил дядя Федя.

– Не знаю, – Макс выглянул в окно, всмотрелся в темноту, ничего подозрительного не заметил, но это ровным счетом ничего не значило. Скорее всего, за его квартирой наблюдали. Не исключено, что и сейчас кто-нибудь ошивается поблизости, на случай если он соберется «сделать ноги», не дожидаясь утра.

– Понятно, – сказал дядя Федя и зашелся нездоровым кашлем злостного курильщика.

Макс подождал, пока он откашляется, спросил с запоздалой тревогой:

– А вдруг они и телефон прослушивают?

– Не прослушивают, – убежденно сказал дядя Федя. – Это же обычные бандюки, а не цээрушники. За квартирой твоей они, скорее всего, присматривают, а вот телефон вряд ли прослушивают. Ты мне вот что скажи, Максим – девочка твоя ничего не путает? Она видела именно Мележа?

– Лизавета уверена на все двести процентов. Она увидела фото Мележа в Интернете и сразу же его узнала.

– Ну Мележ, ну гнида! – с непонятной нежностью в голосе сказал дядя Федя, но тут же перешел на серьезный тон: – Я тебе помогу, Максим, вызволю твоих девчонок. Только уж и ты мне помоги, – в трубке опять послышался кашель, – мне нужен Мележ и весь компромат, которой только можно на него собрать. Это взрослые игры, парень, тебе незачем знать подробности.

Макс нахмурился – он никак не мог взять в толк, каким образом может помочь генералу ФСБ Федору Михайловичу Швецу?

– Я пока не совсем… – начал он.

– А я тебе объясню, – перебил его дядя. Федя. – Твоя Лизавета – свидетель, очень ценный свидетель! Ее показания нам понадобятся.

– Я не знаю, захочет ли она…

– Захочет, – в голосе дяди Феди послышались стальные нотки. – Если ты ее убедишь.

Макс как-то сразу понял, что это не просьба, а приказ. По позвоночнику пробежал неприятный холодок. Вот он, оказывается, какой, добряк и весельчак дядя Федя! Добряки и весельчаки не дослуживаются до генералов ФСБ, как же он сразу об этом не подумал…

– Хорошо, – сказал он. – Вы нам поможете?

– Помогу, но, племянник, буду с тобой честен. Операция нам предстоит рискованная, мало времени на подготовку, никаких гарантий. Понимаешь?

– Нет, – честно признался Макс.

– Вы с Лизаветой будете наживкой, – тихо, но твердо сказал дядя Федя.

Холодок трансформировался в ледяной панцирь, сковал тело ужасом.

– Насколько это опасно? – спросил Макс севшим голосом.

– У меня работают настоящие спецы, – дядя Федя ушел от прямого ответа. – Если ты согласишься, то завтра в реабилитационном центре с тобой свяжется наш человек, закрепит на тебе передатчик. За твоей машиной, скорее всего, будут следить, поэтому моим ребятам нельзя будет светиться. Тебя будут вести на расстоянии, чтобы не привлекать внимания.

– На каком расстоянии? – Во рту пересохло, язык стал жестким, как наждачная бумага, невыносимо захотелось пить.

– Достаточном, чтобы никто на заподозрил слежки. В пересчете на время это получится минимум десять, максимум пятнадцать минут. Именно столько вы будете без прикрытия. Тебе придется потянуть время до того момента, когда подтянется спецназ.

– А как я узнаю, что спецназ уже подтянулся?

– Узнаешь, – пообещал дядя Федя, – начало штурма невозможно не заметить.

– А если нас убьют за эти десять-пятнадцать минут? – Макс не мог больше терпеть, открыл холодную воду, сделал жадный глоток прямо из-под крана.

– Постарайся, чтобы не убили. Тяни время, торгуйся. К сожалению, мы не сможем передать вам оружие, вас все равно обыщут.

«Конечно, нас обыщут, – подумал Макс отстраненно, – сначала обыщут, а потом прикончат. А под занавес нагрянет спецназ и расстреляет всех "плохишей". Только нам от этого уже будет ни тепло ни холодно».

– Максим, поверь моему опыту, заложников никогда не убивают сразу. Тем более что, судя по твоему рассказу, человек, который тебе звонил, любит кураж. Вот и пусть покуражится, а ты постарайся ему подыграть. И вот еще что: Лизавете ничего не говори! Не знаю, какой из нее конспиратор. Если плохой, то она может все испортить. Пусть лучше думает, что ты подонок. Чем сильнее будет ее испуг и разочарование, тем больше у вас появится шансов.

Макс молча кивнул, словно его собеседник мог его видеть.

– Когда утром с тобой свяжутся, потребуй, чтобы они дали тебе поговорить с Анютой, убедись, что с ней все хорошо. Родителям ничего не рассказывал?

– Сказал, что Анюта у меня свой мобильник забыла и теперь недоступна, что я его верну только завтра, ближе к вечеру.

– Вот и молодец, – одобрил дядя Федя. – У матери сердце слабое, нечего ее расстраивать раньше времени. А к вечеру, даст бог, все уже образуется. Ну все, Максим, ложись спать. Завтра нам предстоит тяжелый день… – В трубке послышались гудки отбоя.

Несколько минут Макс в растерянности стоял посреди кухни, потом взял с мойки ярко-розовую губку, принялся мыть плиту. В голове было пусто, ни одной здравой мысли, вертелся лишь припев из глупой попсовой песенки: «Я по тонкому льду до тебя дойду…» Наверное, мозг таким образом защищался от перегрузки.

Он и уснул под это дурацкое завывание. Думал, что не уснет ни за что, но вот уснул.

Наверное, ему что-то снилось, что-то не слишком приятное, потому что проснулся он от собственного крика. Простыня и наволочка были мокрыми от пота, одеяло валялось на полу. Вот он и начался, очень тяжелый день. С мокрых простыней, страха и дурацкой песенки в голове.

Макс подумал, что в данной ситуации страх не самый лучший помощник, и решил разозлиться. Не сразу, но у него получилось. Проще всего было злиться на Лизавету: за ее невезучесть, за тихую покорность судьбе, за затравленно-виноватый взгляд и уродливый рубец на шее. Почему-то именно рубец раздражал его особенно сильно…

Лизавета чувствовала его злость, старалась не попадаться на глаза, пряталась в своей комнате. А он сидел на диване перед работающим телевизором, прислушивался к песенке в своей голове, ждал звонка от похитителей. Ему так никто и не позвонил, и к злости прибавилась паника. Анюта провела целую ночь в компании этих ублюдков и недочеловеков! Как она? И… есть ли вообще она?! Последнюю мысль он гнал поганой метлой, но она все равно возвращалась…

К моменту, когда нужно было собираться в реабилитационный центр, эта жуткая мысль вымотала Макса окончательно, лишила последних остатков самообладания.

Лизавета нерешительно топталась в прихожей, рубец на ее шее выглядел как уродливое, небрежно сработанное ожерелье. Смотреть на это безобразие не было никаких сил.

Его шейный платок не придал Лизавете элегантности, зато скрыл рубец от посторонних глаз.

Она нервничала. Это было заметно по ее чуть подрагивающим губам, по отрешенному взгляду и влажным ладошкам. В какой-то момент Максу показалось, что она все знает, но, немного поразмыслив, он решил, что это все последствия вчерашнего стресса и страх перед неизвестностью.

Как сильно Лизавета боится, он понял на улице, по тому как она настороженно оглядывалась по сторонам, втягивала голову в плечи и не хотела подходить к машине. Бедная Лиза, она все еще думала, что на нее продолжается охота! Ей было невдомек, что правила игры изменились и теперь ее гонят прямиком в расставленные сети. А загонщик – он, Макс Легостаев…

Наверное, за ними следили. Даже наверняка следили. Несколько неприметных иномарок ехали за «маздой» до самого реабилитационного центра. Может, это и совпадение, но он сильно сомневался…

Человек дяди Феди позвонил в половине первого, предложил встретиться через минуту в мужском туалете. Спецагентом оказалась уборщица, щуплая, неприметная женщина в синем халате и косынке. Она торопливо подошла к Максу, пробежалась руками по его костюму, сказала устало:

– Все в порядке.

Он не успел опомниться, как «уборщица» подхватила ведро и швабру и вышла. Несколько мгновений Макс провел в растерянности, а потом открыл кран с холодной водой.

Он как раз сушил руки, когда в туалет вошел высокий парень в кожаной куртке. Парень не выглядел подозрительно, обычный молодой человек, но сердце неприятно екнуло. Похоже, день сегодня такой: Лизавете повсюду мерещатся наемные убийцы, а ему – слежка…

Профессор Полянский Макса откровенно разочаровал. Начать хотя бы с того, что у этого так называемого светила внешность была совсем не профессорская. Он скорее походил на героя светских хроник или спортсмена, чем на всеми уважаемого доктора. И вообще, разве бывают такие молодые профессора? Полянскому на вид лет тридцать-тридцать пять, младенческий возраст для мужчины. Может, это какая-то ловко организованная афера?

В некомпетентности профессора Макс окончательно убедился, когда тот не нашел у Лизы никаких отклонений. Ничего себе – никакой органической патологии! А что же она тогда молчит как рыба, если у нее нет патологии?! Еще и психотерапию какую-то приплел, про стрессы говорил… Лизавету вчера чуть не задушили – чем тебе не стресс?! А она почему-то так и не заговорила. Шарлатанство! Выброшенные на ветер деньги, потерянное время, а главное – убитые надежды. Ничего, он поищет Лизавете другого профессора, более компетентного!

«Если после сегодняшнего вы останетесь в живых», – шепнул внутренний голос…

Мобильный зазвонил сразу, как только они вышли из центра.

«Значит, действительно следят», – подумал Макс отстраненно, махнул рукой Лизавете, чтобы садилась в машину, сам отошел в сторонку.

– Управились? – послышался в трубке знакомый голос.

– Где моя сестра? Я хочу с ней поговорить, – он хорошо усвоил инструкции дяди Феди.

– Страхуетесь, господин Легостаев? Уважаю.

В трубке наступила тишина, а потом Макс услышал голос Анюты:

– Максим, привет, – ему показалось, что сестра плачет.

– Анюта, ты только не волнуйся! – заорал он в трубку. – Все будет хорошо, я скоро к тебе приеду!

– Так мы вас уже давно ждем, господин Легостаев. И не нужно так кричать, у меня очень дорогой телефон, и я все прекрасно слышу. Убедились, что с вашей сестрой все в порядке? Тогда запоминайте адрес…

Он не ошибся в своих предположениях: встречу им назначили за городом, подальше от посторонних глаз. Оптимизма этот факт, увы, не прибавлял.

Лизавета была так расстроена, что на его решение прокатиться не отреагировала вовсе. Это хорошо, так даже проще. Ему не хочется сейчас вдаваться в объяснения, ему есть над чем подумать.

Этот дом, похожий на маленькую средневековую крепость, не понравился Максу сразу. И его обособленность тоже не понравилась.

Их приезда ждали: стоило ему только нажать на клаксон, как массивные ворота стали медленно открываться. Они въехали во двор, мощенный брусчаткой, словно это был не обычный двор обычного загородного дома, а центральная площадь небольшого средневекового городка. Макс любил историю. Но этот средневековый антураж его настораживал, навевал мысли о подземных застенках и пыточных камерах. Однажды, еще в студенческие годы, ему с друзьями довелось ночевать в одном из баварских старинных замков. Несмотря на браваду и юношеское пренебрежение к «страшилкам», рассказанным смотрителем замка, уснуть им удалось только на рассвете. Замок жил, дышал, изменялся… Они слышали поскрипывание дубовых половиц, легкий шелест, едва уловимое движение воздуха. Всему этому наверняка нашлось бы разумное объяснение, но они чувствовали – это прошлое замка, до конца еще не материализовавшееся, но уже максимально приблизившееся к границе их мира, присматривающееся, прислушивающееся к кучке глупых людишек, решивших, что они знают об этом мире все. Тогда Макс дал себе зарок больше никогда не останавливаться на ночь в таких вот иррациональных местах. Дом, к которому они приехали, тоже был иррациональным местом. И опасным…

Лизавета, кажется, тоже что-то почувствовала: напряглась, посмотрела на него испуганно-вопросительно. Он не стал отвечать на ее взгляд, досчитал в уме до шестидесяти – получилась целая минута отсрочки – и сказал:

– Подожди меня здесь, я скоро.

Идти по брусчатке было непривычно, каждый шаг гулко отзывался в голове.

Дверь оказалась не заперта. В просторном холле его ждали трое: двое братков, коротко стриженных, одетых в одинаковые спортивные куртки, и молодой парень интеллигентного вида.

– Рады вас видеть, господин Легостаев, – сказал парень уже знакомым Максу голосом и приветливо улыбнулся.

У него было приятное лицо, открытое, располагающее к доверительной беседе, ну просто мистер Обаяние!

– Не могу разделить вашу радость, – сухо сказал Макс. – Где моя сестра?

– А где наша Лизавета? – в тон ему сказал мистер Обаяние.

– В машине.

– Надеюсь, вы не посвящали ее в детали нашей сделки?

– Я ее вообще ни во что не посвящал.

– Разумно.

– А теперь я хочу видеть свою сестру.

– Да не волнуйтесь вы так, – мистер Обаяние широко улыбнулся. – Сейчас мы вас обыщем, и – вперед, на встречу с родственницей.

Один из братков обыскал его быстро, со знанием дела, но, слава богу, передатчик не нашел. И куда только его прицепила тетенька-суперагент?

– Чисто, шеф.

Мистер Обаяние одобрительно покивал головой, сделал знак второму братку:

– Борис, проводи.

Борис, ни слова не говоря, направился к лестнице, украшенной бронзовыми горгульями. Макс бросил быстрый взгляд на мистера Обаяние, двинулся следом за братком. Сколько там прошло времени, минуты три-четыре? Посмотреть на часы он не рискнул.

Комнатка была очень маленькой. Узкая кровать и прикроватная тумбочка – вот и вся обстановка. В комнатке не было даже окна, она освещалась тусклой лампой, бросающей на стены косые тени. Анюта лежала на кровати: носочки вместе, руки по швам. В первое мгновение Макс подумал, что она мертва, горло свело судорогой. А потом сестра тихо застонала, перевернулась на бок, подтянула к животу ноги в порванных на коленках колготках.

– Что с ней? – спросил Макс и сам не узнал свой голос.

– Ничего особенного, – браток с сосредоточенным видом жевал зубочистку. – Больно она у тебя шустрая, пришлось усмирять. Да ты не парься, ничего плохого мы ей не сделали. Просто Лешик дал ей какой-то дури, чтобы угомонилась. Теперь всем хорошо: и нам спокойно, и ей.

– Что он ей дал? – Макс подошел к кровати, погладил сестру по голове.

– Дык, блин, я почем знаю?! – удивился браток. – Я, в отличие от некоторых, институтов не кончал. Ну, убедился, что с сеструхой твоей все в порядке?

Макс молча кивнул.

– Тогда пошли. Еще со второй девкой разбираться надо.

– А она? – Макс посмотрел на сестру.

– А что с ней станется? Пусть отдыхает пока. Ты ее потом заберешь, когда вы с Лешиком все свои дела порешите.

Макс задумался: с одной стороны, оставлять Анюту было страшно, а с другой – неизвестно, какая заварушка начнется во дворе через пятнадцать минут. Нет, теперь уже через десять. Здесь, в этой каморке, она, возможно, будет в большей безопасности, чем там.

– Ну, пошли уже! – нетерпеливо сказал браток и повернулся к Максу спиной. Искушение врезать сзади по бритому затылку было велико, но Макс удержался. Все равно он этим ничего не добьется, лишь усугубит ситуацию. Главное, что Анюта жива. Теперь можно расслабиться – чуть-чуть, самую малость. В душе вдруг зародилась робкая надежда, что все закончится хорошо. Он понимал, что в ближайшие десять минут в его жизни ничего хорошего не случится, но продолжал надеяться на чудо.

– Что-то вы долго, – проворчал мистер Обаяние. – Ну что, господин Легостаев, убедились в чистоте наших помыслов?

Макс кивнул, спросил хмуро:

– Что вы ей дали?

– Ничего особенного, легкий барбитуратик в терапевтической дозе. Ваша сестра проспит до вечера, а потом благополучно придет в себя. Мне кажется, это очень гуманное решение. Не находите?

Он не видел ничего гуманного в происходящем, но все же согласно кивнул.

– А теперь пойдемте к нашей неуловимой Лизавете, – мистер Обаяние радостно хлопнул в ладоши. – Нельзя заставлять даму ждать! Да и я, признаться, уже соскучился.

К тому, что должно было произойти, Макс себя готовил, но оказалось, что он совершенно не готов. Не готов посмотреть Лизавете в глаза. Не готов сохранять спартанскую невозмутимость и изображать из себя негодяя. Не готов к острому желанию раскроить мистеру Обаяние голову, когда тот грубо выдернул Лизу из машины. Не готов к тому, что ее боль он воспримет как свою собственную. А еще он оказался не готов к тому, что услышал…

Конечно, после рассказанного Лизаветой он не считал Мележа белым и пушистым. Человек, не брезгующий похищением людей ради удовлетворения собственной похоти, не заслуживает доброго слова. Но тут речь шла уже не о похищении и даже не о сексуальном рабстве. Речь шла о расчетливо-жестоком убийстве, о сценарии к фильму ужасов, который волей этого выродка должен был воплотиться в реальной жизни. И, похоже, уже не единожды воплощался…

И все это слышала Лиза! Слышала и, наверное, уже представляла себя в главной роли.

Жаровня и щипцы… Господи ты боже мой, во что же они вляпались?! А самое страшное – он так проникся этими жуткими рассказами, что потерял счет времени. Сколько там еще осталось? Пять, семь минут? Макс скосил глаза в сторону запертых ворот – ничего, никакого намека. По телу растеклась паника, сжала горло липкими лапами. А что, если их упустили? Что, если передатчик не работает? Да и где он, этот передатчик? Куда его прицепила та шустрая тетя в синем халате? Его же обыскивали и ничего не нашли. А может, и нет никакого передатчика? Есть только наживка, два испуганных червячка на крючке – Макс и Лиза…

Нет, этого не может быть! Дядя Федя никогда бы так не поступил. Или поступил бы? Что нужно сделать, чтобы дослужиться до генерала ФСБ? Почему до сих пор не начинается штурм?

– …Жалко, что тебя, сука, нельзя убить дважды, – вывел его из ступора голос мистера Обаяние.

Стоп, он не должен отвлекаться, не должен ни на секунду терять нить разговора. Сейчас от его собранности зависит очень многое, возможно, даже их жизни.

А Лизавета уже была в предобморочном состоянии: кожа бледная до синевы, крапчато-каштановые глаза потемнели от ужаса, губы подрагивают. Он ее понимал, он сам был смертельно испуган, но у него в отличие от нее было одно весомое преимущество. Если его и убьют, то быстро: пуля в лоб или нож под ребро, а Лизе предстоит очень долгое умирание… Рот наполнился кислой слюной, Макса затошнило. И во всех своих муках она будет винить его. Это его она будет вспоминать на пороге смерти, бедная девочка…

– Ну все, поболтали, и хватит. Спасибо вам, господин Легостаев, за оказанные услуги. О комиссионных поговорим позже. Можете идти.

Скотина! Даже напоследок ему хочется поглумиться. Особенно напоследок…

– Дайте нам попрощаться, – он не знал, зачем ему это нужно. Уж точно не для того, чтобы потянуть время. Наверное, он просто хотел, чтобы Лиза не запомнила его таким слабаком и подонком. А может, он хотел подбодрить ее, шепнуть, что у них еще есть надежда и она должна держаться. Даже если его сейчас пристрелят, как дворового пса, у нее еще есть шанс дождаться ребяток дяди Феди и, возможно, уцелеть во время штурма. Он не знал…

А она не захотела с ним разговаривать, посмотрела так, словно он был прокаженным. Макс не обиделся, он все прекрасно понимал. Жаль только, что не удалось рассказать ей правду. И умирать не хочется. Господи, как же не хочется умирать!…

– Видите, господин Легостаев, девушка не хочет. Идите уже с богом.

Он пошел: медленно, считая шаги, прислушиваясь к затухающему биению собственного сердца…

Штурм начался с крика. Кто-то звал его по имени, какая-то женщина. Крик спугнул тишину, обрушил снег с сосновой лапы. Макс обернулся так быстро, как мог, краем глаза успел засечь спрыгивающие с забора тени. Тени были серыми, они сливались с каменной кладкой. У теней были автоматы. «Начало штурма невозможно не заметить», – вспомнились слова дяди Феди.

Это было последним, о чем он успел подумать. Дальше все завертелось, как в калейдоскопе. Его действительно не собирались отпускать живым – Макс увидел корчащегося на брусчатке мистера Обаяние, его правая рука была прострелена в запястье, пистолет с глушителем валялся в нескольких метрах.

Над ухом просвистела пуля, так близко, что он почувствовал движение воздуха. Макс пригнулся, спрятался за своей машиной.

А Лиза продолжала стоять, дуреха! Она бы так и стояла, если бы удерживавшего ее братка не подстрелили. Он взвыл и начал медленно оседать, увлекая ее за собой.

Лизавета лежала ничком на брусчатке. Макс видел, как рукав ее куртки пропитывается кровью. А пули продолжали с жутким свистом бороздить воздух. Если в их хаотичных траекториях и была какая-то система, то Макс ее не замечал. Теперь стреляли не только спецназовцы, теперь палили и из дома. Сколько их там всего, этих выродков? Он не видел никого, кроме мистера Обаяние и двух братков, но это не означало, что дом пустой.

А кровавое пятно на рукаве Лизиной куртки становилось все больше. Мало того, эта дурочка пыталась встать на ноги…

Макс не думал о пулях, когда бежал от машины к Лизавете. Он думал о том, что, если он не успеет, если она сумеет встать на ноги, за ее жизнь нельзя будет дать и ломаного гроша. Он успел: навалился на нее сверху, прижал к брусчатке – тут уж не до церемоний. Кажется, он ей что-то говорил, но она его не слышала – потеряла сознание.

Макс не знал, сколько длился штурм, ему показалось, что очень долго. Выстрелы оборвались так же внезапно, как и начались. После недавней какофонии тишина казалась оглушительной. Макс еще немного полежал, перестраховываясь, вдыхая аромат Лизаветиных волос, а потом над его головой послышался добродушный голос:

– Все, парень, слезай с нее. Ишь какой шустрый – воспользовался ситуацией, – прямо перед глазами возникла пара тяжелых ботинок на рифленой подошве. Носок ботинка был ободран.

Макс сделал глубокий вдох, скатился с Лизаветы, встал на колени. Мозг отказывался верить, что все закончилось.

– Черт, зацепили девчонку, – в добродушном голосе послышались озабоченные нотки.

Рядом с Максом присел мужчина в черной маске, глаза в ее прорезях были совсем молодыми.

– Эй, док! – заорал спецназовец. – Док, иди сюда, тут заложницу ранили! А ты как? – Он тронул Макса за плечо.

– Я в порядке, – Макс осторожно перевернул Лизавету на спину, попытался расстегнуть пуховик. Молнию заело, но он продолжал ее дергать, размазывая по лицу слезы, матерясь как сапожник.

– …Счастье, что тебя сейчас не слышит твоя мама, – за его спиной послышался надсадный кашель. – Максим, успокойся, ранение руки не бывает смертельным. Отойди, пусть ее осмотрит врач.

Дядя Федя глубоко затянулся сигаретой, опять закашлялся. Он был одет в штатское: черное пальто и норковую шапку, и выглядел как партийный работник средней руки, а не как генерал ФСБ. Макс поднялся на ноги, уступая место мужику в мятом белом халате, спросил:

– Что с Анютой?

– Все с ней хорошо, – усмехнулся дядя Федя. – Спит наша спящая красавица. Док говорит – до вечера проспит. Правда, док?

Врач, не оборачиваясь, буркнул что-то не слишком почтительное, потянул вверх Лизаветин свитер. Макс и дядя Федя деликатно отвернулись.

– А с теми… что? – спросил Макс, оглядывая двор, по которому деловито сновали какие-то люди. Трупов и раненых нигде не было видно.

– Парочку пристрелили, но главарь жив. Правда, правой рукой он пользоваться уже не сможет, – дядя Федя выбил из пачки очередную сигарету.

– Можно и мне? – Макс облизал пересохшие губы, с вожделением посмотрел на сигареты.

Мгновение дядя Федя молчал, словно прикидывал, стоит ли угощать племянника этой отравой, а потом кивнул, протянул ему пачку. Сигарета была мерзкой, но Макс выкурил ее до самого фильтра. Руки мелко дрожали, губы тоже – бойцовый дворовый кот на поверку оказался слабаком.

– А ты молодец, – словно прочитал его упаднические мысли дядя Федя. – Правильно себя вел, грамотно. Только что ж под пули-то полез? Мои-то ребятки обученные, а те отморозки палили в белый свет.

Макс посмотрел на Лизавету, ее как раз перекладывали на носилки. Дядя Федя проследил за его взглядом, откашлялся, спросил:

– Из-за нее?

Макс пожал плечами. Кто ж знает, отчего он вел себя как последний идиот? Ну, было и было.

– Ты ж, помнится, говорил, что девочка немая. А она так закричала, что наш снайпер от неожиданности чуть с сосны не упал.

Лиза кричала?! Да, Макс помнил женский крик, но не связал его с Лизаветой. А она позвала его по имени, попыталась предупредить об опасности! И это после того, как он фактически ее предал, оставил на верную смерть. Во всяком случае, именно так она должна была думать… Нет, никогда ему не понять женщин!

Макс подошел к доктору, осторожно тронул его за плечо:

– Как она?

Врач ему попался неразговорчивый и ворчливый.

– Жить будет, кость не задета, – вот и все, что он сказал.

Лиза будет жить, Анюта проснется к вечеру. Только сейчас до него наконец дошло, что все уже позади. Накатила волна такой невероятной слабости, что захотелось немедленно сесть – прямо на холодную брусчатку. Подошел дядя Федя, взял его под локоть, покряхтел совсем по-стариковски и сказал:

– Пойдем-ка в мою машину, нечего тебе тут больше делать.

– Я за рулем, – Макс посмотрел на свою «мазду», отстраненно подумал, что лобовое стекло придется менять, потому что в него попала пуля, и даже не одна.

– Куда тебе сейчас за руль, – отмахнулся дядя Федя. – Мой человек отгонит ее на стоянку. Или лучше прямо к твоему дому?

– Лучше сразу в автосервис, – криво усмехнулся Макс.

– Ну, в автосервис – это ты уж сам как-нибудь. Красивая у тебя машина. Мне всегда «японки» нравились.

За разговорами Макс не заметил, как они подошли к приземистой черной «ауди».

– Садись, – дядя Федя распахнул дверку, – поедем.

– Куда? – спросил Макс, тяжело плюхаясь на заднее сиденье.

– А куда хочешь?

– Мне бы к девчонкам…

– Значит, в больницу, – дядя Федя уселся рядом, привычно потянулся за сигаретами.

– А что теперь будет с Мележем? – шепотом спросил Макс, косясь на бритый затылок водителя.

– Что-нибудь да будет, – дядя Федя неопределенно махнул рукой.

– Понятно, – Макс отвернулся к окну, проводил взглядом отъезжавшую «скорую».

Какое-то время они ехали молча. Дядя Федя курил, кашлял, снова курил. Макс думал о том, как он будет рассказывать о произошедшем родителям и Вовке, как будет оправдываться перед Анютой, что дальше делать с Лизаветой.

– Родителям сам расскажешь или мне с тобой съездить? – заговорил дядя Федя.

Макс взъерошил волосы. Конечно, когда твои тылы прикрывает генерал ФСБ, оно как-то спокойнее – авторитет и все такое, – но, с другой стороны, он давно уже не маленький, сам может за себя ответить.

– Спасибо, как-нибудь сам разберусь.

Дядя Федя кивнул, выпустил едкое облако, сказал:

– Семь.

– Что «семь»? – не понял Макс.

– За семь минут управились.

– А говорили – десять-пятнадцать.

– Ну, это так, с учетом форс-мажорных обстоятельств…

В больнице его уже поджидал белый как полотно и злой как сто чертей Вовка. И когда только узнал?

– Я тебя убью, скотина! – Вовка не дал ему возможности объясниться, схватил за ворот куртки, поволок подальше от посторонних глаз. Макс не сопротивлялся, понимал, что родственнику нужно выпустить пар.

– Во что ты ее втравил?! – зашипел Вовка и без всякого предупреждения саданул его по уху. В голове зашумело, ухо, кажется, мгновенно опухло.

– Вов, прости. Я знаю, что виноват, – Макс стоял по стойке «смирно», прижимал ухо ладонью, покорно ждал продолжения экзекуции.

– Да что же это такое? – неожиданно усталым голосом сказал Вовка. – Я сижу себе, кофе пью, свято верю, что Анютка на работе, а мне звонят из приемного и говорят, что привезли мою жену в коматозном состоянии! Представляешь – в коматозном?! – Вовка потер покрасневшие глаза. – Да я за те минуты, пока до приемника добежал, поседел весь! – Он провел рукой по огненно-рыжим волосам без единого намека на седину.

– Она не в коме, она просто спит…

– Это я сейчас знаю, что она просто спит, а еще десять минут назад я думал, что она в коме! – Вовка посмотрел на него долгим взглядом, наверное, примерялся к другому уху. Макс едва удержался, чтобы не прикрыть ухо свободной рукой.

– Пойдем, – Вовка сунул руки в карманы хирургической робы, от греха подальше.

– Куда?

– В ординаторскую, потолкуем.

Они сидели в насквозь прокуренной ординаторской, перед Максом стояла полная кружка медицинского спирта. С каждой минутой она казалась ему все более и более желанной.

– Так это все из-за той девчонки, твоей домработницы? – Вовка, который на протяжении Максового рассказа раз пять звонил в реанимацию и справлялся о здоровье Анюты и «той дурынды с огнестрелом», наконец выпустил пар и малость успокоился.

Макс молча кивнул.

– А Анютку мою, значит, в заложницы? А ты, значит, с шашкой наголо – в стан врага?

– Без шашки, – мрачно уточнил Макс и сделал большой глоток из кружки. От пережитого он даже вкуса спирта не почувствовал, только ощутил тепло в желудке, да и то не сразу.

– А что ж мне не позвонил? – Вовка посмотрел на часы, плеснул и себе спирта.

– А что бы ты сделал? – вопросом на вопрос ответил Макс. – Я дяде Феде позвонил, генералу ФСБ, между прочим… И Анюта со мной по телефону разговаривала. Я сказал, что, пока ее голоса не услышу, пальцем не пошевельну. Вовка, они с ней ничего не сделали, ну, ты понимаешь… – Макс тяжело вздохнул, опрокинул в себя остатки спирта.

– Если бы они с ней что-нибудь сделали, – с угрозой в голосе сказал Вовка, – ты бы отбитым ухом не отделался!

Макс потрогал опухшее, оттопыренное ухо, поморщился.

– Надо было сразу лед приложить, а теперь уже ничего не поможет. Так и будешь неделю ходить уродом лопоухим, – мстительно сказал Вовка.

– Неделю?! – делано ужаснулся Макс. Кажется, спирт начинал действовать, тело стало теплым и приятно расслабленным.

– Могу по второму уху съездить, для симметрии, – предложил Вовка.

Он бы, наверное, и съездил, если бы в ординаторской не зазвонил телефон.

– Пошли, – сказал он, – Анютка в себя пришла.

Анюта была еще немного заторможенной, но уже вполне вменяемой. Она даже улыбнуться смогла, когда они вошли в ее палату.

Макс с опаской, по большой дуге, обошел штатив с капельницей, присел на краешек Анютиной кровати, с виноватой улыбкой погладил сестру по руке.

– Ань, прости меня.

– Да ладно, – она махнула свободной от капельницы рукой. – Все же позади. И вообще, мне тут сказали, что я пропустила самое интересное. Вовка, как дети? – Она перевела взгляд на мужа.

– Все нормально, они ничего не знают,

– А родители?

– А родителям мы еще не… – договорить он не успел, зазвонил Максов мобильный.

– Это мама, – испуганно сказал он и посмотрел на сестру.

– Дай мне, – потребовала она.

Макс послушно протянул мобильник.

– Алло, – неожиданно бодрым голосом сказала Анюта. – Мам, это не Максим, это я. Да ничего не случилось, с чего ты взяла? Ну забыла я телефон, с кем не бывает? Почему мой мобильник не отвечает?… – Она бросила требовательный взгляд на Макса.

– Разрядился, – прошептал тот одними губами.

– Мам, он разрядился, а подзарядка дома осталась. Что? Почему я с Максимом? – Анюта поморщилась, глянула на его отбитое ухо, сказала торопливо: – Мам, ты только не волнуйся, на Максима хулиганы напали и немножко его отлупили.

Макс застонал.

– Да ты не волнуйся, мамочка, – Анюта погрозила ему кулаком, – ничего страшного не случилось. По уху ему съездили, вот и все. А голова цела, и все остальное тоже. Только ухо распухло. Вовка его уже осмотрел, сказал, что до свадьбы заживет… Ну, не знаю, когда у него свадьба… Мама, да все с ним в порядке, ничего мы от вас не скрываем. Ну хочешь, я ему трубку дам? – Анюта состроила страшную рожу, протянула мобильник Максу.

Макс, на которого спирт наконец подействовал в полной мере и даже сверх того, страдальчески поморщился.

С грехом пополам ему удалось успокоить маму, отговорить ее ехать к нему, лечить отбитое ухо. Он даже удивился своему красноречию и дару убеждения.

– Горазд ты брехать, – беззлобно сказал Вовка, когда он отключил телефон. – Анюта, он всегда был таким вруном?

– Сколько его помню, – сестра слабо улыбнулась.

Максу вдруг стало так хорошо, что он великодушно решил пропустить мимо ушей этот очевидный поклеп.

– А что с Лизой? – спросила Анюта.

Макс вопросительно посмотрел на Вовку.

– Все нормально, – сказал тот. – Рана ерундовая, кость и крупные сосуды не задеты. Повезло девчонке.

Да уж, повезло! Обалдеть можно от такого везения…

– Она ранена? – Анюта попыталась сесть.

Вовка обхватил жену за плечи, нежно, но решительно уложил ее обратно.

– Да что ты со мной как с маленькой?! – возмутилась она. – Максим, Лизу ранили?

Он молча кивнул. Дарованная алкоголем отрешенность начала медленно таять.

– Насколько серьезно?

– Ань, я же говорю – кость не задета, сосуды и нервы целы, – вмешался Вовка. – Кстати, она уже в себя пришла.

– И что? – хором спросили Макс и Анюта.

– Хоть бы что! Лежит себе, в потолок смотрит.

Анюта бросила на Макса быстрый взгляд.

– А мне к ней можно? – спросил он.

Вовка тяжело вздохнул, сказал ворчливо:

– Послал же господь родственничков! Пойдем уж, провожу.

Для человека, который только что пережил одно покушение, одно предательство и одно огнестрельное ранение, Лизавета выглядела неплохо. Ну, может быть, лицо у нее было чуть бледнее, чем обычно, и тени под глазами чуть гуще…

Она посмотрела на Макса таким взглядом, что он вдруг испугался, что она сейчас отвернется к стене, не станет с ним общаться. Не отвернулась, хотя по лицу было видно, что такая мысль ее посещала.

– Я пошел, – буркнул Вовка и вышел из палаты.

Макс в нерешительности потоптался на пороге, потом подхватил единственный на всю палату стул, поставил перед Лизаветиной кроватью, уселся на манер ковбоя из американских вестернов, подумал, что выглядит полным идиотом, но позу не сменил. Что уж теперь…

– Давай поговорим, – нарушил он затянувшееся молчание.

Она немного подумала, потом кивнула.

– Лизавета, ты же уже можешь разговаривать, – мягко напомнил он. – Ты звала меня по имени.

Мгновение она смотрела на него застывшим взглядом, а потом крапчато-каштановые глаза стали большими, как блюдца, зрачки расширились, губы скривились в недоверчивой улыбке.

– Не веришь?

Она покачала головой.

– Лиза, я тебя не обманываю. Ну, скажи что-нибудь.

Было видно, что она старается. От напряжения у нее даже лоб покрылся испариной. Какой-то момент Максу казалось, что у нее получится. Он приготовился, весь превратился в слух, а она, вместо того чтобы заговорить, расплакалась.

Лизавета плакала, здоровой рукой вытирала мокрое лицо, а он не знал, что делать. Тер щетину, бубнил какую-то ерунду, пытался гладить ее по волосам. Нет большего испытания для хрупкой мужской психики, чем женские слезы! Чтобы женщина перестала плакать, мужчина может сделать что угодно и пообещать что угодно. Даже если эта женщина – всего лишь твоя домработница. Даже если из-за нее ты рисковал жизнью. Особенно, если рисковал…

В палату заглянула медсестра, вопросительно посмотрела на Макса. Тот раздраженно махнул рукой, медсестра скрылась за дверью.

– Не хочешь со мной разговаривать? – спросил он, когда ее рыдания наконец перешли в приглушенные всхлипывания. – Я понимаю, ты думала, что я отдам тебя им?

Она перестала всхлипывать, едва заметно кивнула.

– Они взяли в заложницы Анюту, мою сестру, понимаешь?

Она снова кивнула.

– Они позвонили мне, сказали, что убьют ее, если я не привезу тебя.

Он не знал, почему ему так важно оправдаться. В конце концов, в случившемся гораздо больше Лизаветиной вины, чем его. Он до последнего старался вести себя как мужчина.

Лизавета его простила, по лицу было видно. Неожиданно Максу показалось, что она простила бы ему что угодно. Но ему не нужно было одного лишь прощения, ему было важно, чтобы она поняла, что им двигало.

– Я бы тебя никогда там не оставил. Нас прикрывал спецназ. Мне просто нужно было протянуть время до начала штурма, – он посмотрел на ее забинтованное плечо, добавил: – Прости.

…Мы в ответе за того, кого приручили. Он подобрал Лизавету на улице, как умел, опекал ее и вот – не уберег.

Здоровой рукой она сжала его запястье. Ее ладошка была горячей и сухой. Раньше она избегала каких бы то ни было прикосновений. Наверное, это что-то значило. Макс всмотрелся в крапчато-каштановые глаза и испугался. Того, что он в них увидел, просто не могло быть. Это все стресс…

Лиза почувствовала его испуг, отдернула руку, спрятала под простыню, улыбнулась виновато.

– Это значит, что ты меня прощаешь? – спросил он.

Она кивнула.

– Скажи – Легостаев, я тебя прощаю.

В ответ – ничего. Только эта виноватая улыбка. Профессор Полянский оказался прав: ее немота – это, скорее, нервное. Он же не глухой, он слышал, как она звала его по имени! Ей нужна была стрессовая ситуация. Ее пытались убить – она молчала, а заговорила, когда попытались убить его. Это что-то значит? Наверное, но он не будет об этом думать. Не сейчас. Может быть, чуть позднее…

– Ну, я пошел? – Макс встал, от неудобного сидения в ковбойской позе затекли ноги. Дурак, нужно было не выпендриваться, а сесть как нормальный человек.

Его отступление из палаты было похоже на бегство с поля боя. Почему-то именно дезертиром он и ощущал себя в этот момент. Отбитое ухо опять заболело и задергалось. Интересно, а она заметила, каким красавчиком он стал? Надо было сказать, что это тоже боевое ранение. Нет, по сравнению с ее огнестрелом его отбитое ухо – это слишком несерьезно…

Когда пришел Легостаев, Лиза чуть снова не бухнулась в обморок. На сей раз – от радости. Последнее, что она помнила, – это целящийся ему в спину ствол со странным утолщением на конце. А потом начался ад, и она потерялась…

Приходить в себя было больно и страшно. Лиза почувствовала этот страх, еще бродя по границе между реальностью и забытьем. Если тот пистолет выстрелил, то возвращаться нет смысла. Находясь по ту сторону реальности, она очень хорошо это понимала. Понимала и отчаянно боялась.

Она очнулась не в пыточном застенке с пылающей жаровней и набором гестаповских инструментов, а в самой обычной больничной палате. Наверное, нет, даже наверняка, это добрый знак. Наверное, тот ад уже закончился. Если так, то ей снова повезло, потому что ад, который она успела увидеть, был очень страшным.

Теперь самое главное – узнать, что с Максом…

В том полузабытьи, в котором Лиза пребывала до этого, ей казалось, что она может разговаривать. Она попыталась заговорить с хлопотавшей над ней медсестрой, но не смогла.

– Лежи, милая, лежи, – женщина погладила ее по голове. – Теперь уже все будет хорошо. Рана у тебя пустяковая, до свадьбы заживет.

Лиза хотела спросить о Максе, но как тут спросишь, когда у тебя афазия?…

Она не знала, сколько времени пролежала, тупо глядя в потолок. Приходили какие-то люди, осматривали ее, проверяли, как наложена повязка, делали какие-то уколы. Некоторые, как давешняя медсестра, ее жалели, некоторые просто выполняли свою работу, но ни один из них не рассказал ей про Макса.

Легостаев появился, когда она была уже на грани истерики, подошел к ее кровати, по-ковбойски уселся на стул. Он выглядел целым и невредимым. Вот только одно ухо у него пылало и топорщилось.

Словно камень с души упал! Лиза всегда считала это выражение образным, но, как только она увидела Макса, живого, с идиотски оттопыренным ухом, сразу почувствовала, как исчезла невидимая плита, давившая на грудь, мешавшая дышать.

Ну и пусть он подонок… зато живой. Спасибо тебе, Господи, что он живой!

– Давай поговорим, – сказал Макс.

Теперь, когда она убедилась, что с ним все хорошо, можно было обижаться, можно было начинать его презирать…

Лизавета кивнула: теперь она может себе позволить быть великодушной.

Легостаев сказал, что она разговаривала, звала его по имени. Он уговаривал ее повторить этот подвиг, а она не смогла. Точнее, боялась до чертиков, что вместо нормальной человеческой речи выдаст какую-нибудь абракадабру. За год немоты она просто забыла, как это делается. Наверное, Легостаев не врет и она тогда на самом деле заговорила. Наверное, это хороший знак и профессор Полянский был прав. Наверное, ей стоит попробовать, но не сейчас, не при нем.

Кажется, Легостаев расстроился даже больше, чем она сама. Нет, не расстроился, а разочаровался. Как маленький мальчик, который ждал в подарок на день рождения железную дорогу, а получил пару носков. Это разочарование было таким очевидным, что Лиза расплакалась.

Она плакала и убеждала себя, что это от стресса, а обида тут совсем ни при чем. А впереди ее ждало новое потрясение – этот день был богат на потрясения, – Легостаев и не собирался ее предавать! И никакой он не подонок, спасибо тебе, Господи. Он порядочный, честный и… очень смелый.

Она ошалела от радости и допустила страшную бестактность, повела себя так, словно они друзья. А он испугался – по глазам было видно. И, наверное, в который уже раз пожалел, что связался с ней. Мало того что общение с ней опасно для жизни, так она еще и о субординации забывает…

Легостаев уходил так поспешно, что чуть не опрокинул стул, на котором сидел.

Он больше не придет – Лиза поняла это сразу. Он выполнил свой гражданский долг, в который уже раз. Наверное, он не бросит ее на произвол судьбы, скорее всего, оплатит ее пребывание в больнице, а потом предоставит властям разбираться с ходячей катастрофой Лизой Тихомировой. Наверное, ее будут допрашивать и ей придется давать показания. Наверное, после допросов и показаний ее депортируют из страны как нелегалку. Может быть, возьмут на себя расходы по ее депортации. В общем, в ее жизни скоро все образуется…

Раненое плечо болело все сильнее. Наверное, можно было бы попросить обезболивающее, хотя бы анальгин, но Лиза стеснялась. Она и так здесь на птичьих правах. Незачем усугублять…

Анна, сестра Легостаева, заглянула в палату поздним вечером. За ее спиной маячил рыжий мужчина в хирургическом костюме. На лице мужчины читалось раздражение и чуть-чуть любопытство. С чего бы это?

В глаза Анне Лиза смотреть боялась. Сестре Макса досталось больше всего, она побывала в заложницах у тех страшных людей. Теперь у нее есть полное моральное право осуждать и ненавидеть виновницу своих бед.

– Как дела? – Анна не улыбалась, но и слишком злой не выглядела. Наверное, у нее железная выдержка, умеет держать себя в руках в любой ситуации. – Могу я войти?

Она еще спрашивает…

Лиза кивнула, здоровой рукой сделала приглашающий жест. Анна обернулась к рыжему мужчине, сказала ласково:

– Вовка, погуляй в коридоре, я ненадолго.

Мужчина бросил на Лизу сердитый взгляд, скрылся за дверью.

Анна уселась на стул, на котором не так давно сидел ее брат, закинула ногу за ногу. Полы линялого казенного халата разошлись, и Лиза увидела, что колготки на коленях порваны, а сами колени разбиты. Анна проследила за ее взглядом, усмехнулась:

– Ерунда, боевое ранение наподобие твоего, только полегче. Колготок, правда, жалко, но Максим поклялся купить мне десять новых пар, так что я, похоже, внакладе не останусь, – Анна посмотрела на нее задумчивым взглядом и сказала, теперь уже без тени улыбки: – Но я не затем пришла, чтобы о колготках поболтать, сама понимаешь. Наверное, стоило дождаться завтрашнего дня, но боюсь, что до завтра я могу перегореть и передумать. Я не буду тебя ни в чем обвинять, тебе тоже досталось, но ты должна меня понять. Мы все побывали в очень опасной переделке, и это чудо, что все закончилось благополучно. Лиза, у меня маленькие дети, двойняшки… Если бы со мной сегодня что-нибудь случилось, они остались бы сиротами. А если бы что-нибудь случилось с Максимом, наши родители этого бы не пережили. Понимаешь?

Лиза кивнула, она очень хорошо все понимала. Анна немного помолчала, а потом продолжила:

– Поверь, я не считаю тебя плохим человеком. Наоборот, я думаю, что ты очень славная девочка. Доведись нам встретиться при других обстоятельствах, я была бы только рада нашему знакомству, но… – она сделала глубокий вдох, – общение с тобой опасно! Того, что произошло, уже не изменишь, но я хочу оградить своего младшего брата от неприятностей в будущем. Ты же умная, ты все сама понимаешь – Максим очень порядочный человек, он так воспитан, сам он никогда тебя не оставит. Лиза, я очень тебя прошу – прими правильное решение, – теперь в ее голосе слышалась мольба.

Лиза улыбнулась, всем сердцем надеясь, что эта улыбка не выдаст ее отчаяния. Анне не о чем беспокоиться, она и сама не желает Максу зла. Ей просто нужно немного времени, чтобы подумать и решить, как действовать дальше…

– Я знаю, тебе понадобятся деньги, – продолжила Анна, – у меня с собой нет, но завтра я принесу.

Лиза отчаянно замотала головой. Если бы она могла говорить, если бы у нее хотя бы были бумага и ручка, она бы объяснила сестре Макса, что все поняла правильно и ей не нужны деньги.

– Не отказывайся, – строго сказала Анна.

Лиза согласно кивнула: она не станет спорить…

Анна – хороший человек, добрый и честный. Просто очень боится за своего брата. Ее можно понять.

Анна вздохнула с облегчением, сказала:

– Спасибо.

Кажется, она хотела еще что-то добавить, но тут дверь в палату приоткрылась.

– Ну, ты скоро? – нетерпеливо спросил рыжий мужчина.

– Все, я уже иду, – Анна встала и, не оборачиваясь, прошла к двери.

Лиза осторожно потрогала забинтованное плечо. Врач, который ее осматривал, сказал, что рана несерьезная. Это хорошо, с серьезной раной ей было бы сложнее осуществить задуманное. Она закрыла глаза – прежде чем начать действовать, нужно все очень серьезно обдумать.

Она уже окончательно решила, что завтра уйдет из больницы. Осталось решить, как это сделать. В больничной одежде далеко не убежишь, значит, первым делом нужно вернуть свои вещи. Во внутреннем кармане куртки должны быть деньги «на булавки», приличная сумма, около двух тысяч. Она уйдет из больницы, найдет какое-нибудь Интернет-кафе, отправит письмо Ленке, попросит о помощи. Ленка писала, что ее токсикоз прошел, что чувствует она себя теперь просто замечательно. Может быть, подруга со своим ненаглядным Свешниковым сможет приехать в Москву и забрать ее домой. Макс говорил о каких-то тайных тропах, на которых нет таможенных постов. Может, Свешников знает хоть одну такую тропу? А Ленка ни за что не бросит ее в беде. Нужно будет только как-то продержаться до ее приезда. Если не хватит денег, чтобы снять жилье на пару дней, можно будет перекантоваться на вокзале. Теперь, когда у нее есть надежда на скорое возвращение домой, это уже не так страшно.

А рука? Ну и что – рука? Она купит в аптеке бинтов, зеленки и анальгина – как-нибудь продержится. Сейчас главное – раздобыть свою одежду.

Она успела к самому закрытию гардероба, еще десять минут – и было бы поздно. Эти десять минут ушли на объяснения с гардеробщицей, неряшливой, расплывшейся теткой. Тетка ворчала, что некогда ей тут со всякими немыми идиотками лясы точить, что ее рабочий день давно закончился, а за пустопорожние разговоры ей зарплату не платят.

– Я заплачу, – сказала Лиза – и тихо ахнула. Собственный голос показался ей каким-то чужим и незнакомым. Вот, оказывается, какой ей был нужен психотренинг – общение с хамоватой, малограмотной бабой. Ей просто нужно было разозлиться!

– Я заплачу, – повторила она, смакуя каждое слово и улыбаясь, – я дам вам триста рублей, если вы вернете мне мои вещи.

Тетка посмотрела на нее с опаской, попятилась:

– Так ты никакая не немая?! А что ж мне полчаса мозги компостировала?!

– Деньги в кармане моей куртки, – Лиза продолжала улыбаться. – Белая куртка с испачканным в крови рукавом.

Продолжая ворчать, тетка прикрыла дверь гардероба, исчезла между рядами вешалок, через минуту вернулась с Лизиными вещами.

– Твои? – спросила для проформы.

– Мои.

– А зачем они тебе?

– Хочу по свежему воздуху прогуляться, – Лиза забрала вещи, достала деньги, отсчитала три сотенные купюры, протянула тетке.

– Погоди, сейчас какой-нибудь мешок тебе дам. Не попрешь же ты свое барахло в руках через всю больницу, – гардеробщица заграбастала деньги, порылась в недрах обшарпанного стола, положила перед Лизой вытертый пакет: – Вот сюда пока убери. Да смотри, чтобы тебя никто не засек. Мне лишние неприятности ни к чему!

Лиза молча кивнула, потом улыбнулась и сказала:

– Спасибо вам большое, – от переполнявших ее чувств она готова была тетку расцеловать.

– Чудная какая, – проворчала та, выпроваживая Лизу из гардероба.

Добраться до палаты удалось без происшествий. Лиза спрятала одежду под матрац, критическим взглядом осмотрела куртку. Если не принимать во внимание простреленный и окровавленный рукав, куртка выглядела неплохо.

Отстирать кровь до конца не получилось, на рукаве остались грязноватые разводы, но это такие мелочи, если не знать, ни за что не догадаться, что это кровь. Просто человек где-то испачкался и чуть-чуть порвал рукав.

Лиза разложила куртку на батарее, задернула на окне шторы. Все, теперь можно отдохнуть. Она прилегла на больничную койку, прислушалась к себе. Голова кружилась, не то от кровопотери, не то от эйфории. Все-таки она получила то, за чем приехала в Москву, вернула себе дар речи. Господи, какое же это счастье!

Лиза села, сказала с выражением:

– На дворе трава, на траве дрова, – прислушалась к звуку своего голоса, тихо засмеялась.

Что имеем, не храним, потерявши – плачем. Это про нее. Она уже наплакалась вдоволь, теперь она будет радоваться. И совсем не будет думать о завтрашнем дне и о Максе Легостаеве. Она отправит ему электронное письмо, когда вернется домой, или позвонит. Теперь она может разговаривать по телефону! И Ленке она завтра позвонит. Подруга скажет в трубку «алло», а она скажет: «Ленка, это я, Лиза!» Насколько же ей станет проще жить! Она уже и забыла, что жизнь может быть просто жизнью, а не чередой испытаний. Теперь все у нее будет хорошо. Она вернется домой, устроится на работу, но от подработки у Ивана Семеновича не откажется, заработает денег и однажды съездит в Москву, просто так, на экскурсию. Она возьмет такси и проедет мимо дома, в котором живет Макс. Возможно, ей повезет и она его увидит…

Сон сморил ее внезапно, погладил по голове, шепнул что-то на ухо, и Лиза уснула с улыбкой на губах.

Операцию «Побег» она назначила на половину десятого утра: сразу после завтрака, до обхода и процедур. Если ей повезет, ее не хватятся еще пару часов. Этого достаточно, чтобы созвониться с Ленкой и добраться до Белорусского вокзала.

Куртка за ночь высохла, и пятна на рукаве стали почти незаметны. Лиза посчитала это добрым знаком.

Все утро до завтрака она улыбалась и разговаривала сама с собой: декламировала стихи, напевала песни. За ночь дар речи не исчез, и Лиза чувствовала себя пьяной от счастья. О Максе она старалась не думать.

На завтрак была овсянка, булка с маслом и несладкий чай. Лиза съела все до последней крошки. Неизвестно ведь, как долго ей придется дожидаться помощи.

Когда она вернулась в свою палату, там уже распаковывала вещи пожилая грузная женщина с сожженными перманентом волосами.

– Это ты, что ли, моя соседка? – спросила она неодобрительно.

– Меня уже выписывают, – соврала Лиза, – вот прямо сейчас.

– Это хорошо, – сказала женщина и уселась на незастеленную кровать. – Тяжело мне с молодежью. Ты, небось, до ночи не спишь, свет не выключаешь, по телефону часами болтаешь…

Вообще-то, ничем из перечисленного Лиза не занималась, но согласно кивнула, чтобы не разочаровывать собеседницу.

– Ну вот, – обрадовалась та. – А я тишину люблю! У меня камни в желчном пузыре.

Какое отношение к тишине имели камни в желчном пузыре, Лиза уточнять не стала, выглянула в коридор, чтобы удостовериться, что там никого нет, и стала торопливо переодеваться. С простреленным плечом сделать это оказалось не так-то просто. Потревоженная рана разболелась немилосердно, и она пожалела, что решила не дожидаться процедур, укол чего-нибудь обезболивающего ей бы сейчас не помешал.

…В квартире было темно, не пахло готовящимся ужином и свежей выпечкой, не играл приемник. За месяц Макс уже успел привыкнуть к этим маленьким мещанским радостям. Да и к присутствию в своем холостяцком логове женщины он тоже привык. Наверное, именно из-за этого он целый вечер не мог найти себе места: слонялся из угла в угол, пил литрами кофе, пока не заболел желудок. Съел остатки «Наполеона», посмотрел по телевизору новости. В общем, сделал все, чтобы расслабиться. Но организм, взвинченный недавними приключениями, расслабляться не желал, сопротивлялся и брыкался. Чтобы отключить мозги и занять руки, Макс прибег к крайней мере – принялся стирать пыль со своей коллекции. Собственно говоря, и пыли никакой не было, он следил за этим строго, но общение с феями, эльфами и троллями всегда его успокаивало. Все-таки хобби он себе выбрал правильное.

До Дракона Макс добрался в самом конце, взял это чудо природы, приготовился смахнуть пылинки с хрустального гребня и замер – сердце Дракона не билось. Ну, почти не билось, пульсировало едва заметно. Да и сам Дракон выглядел несчастным. Макс как-то сразу понял, что это из-за Лизы. Наверное, хрустальный уродец скучает.

Для Макса такие рассуждения не были смешными и детскими. Он твердо верил, что у каждого из его питомцев есть свои предпочтения, свой характер. Вот, например, Русалка с первых дней влюблена в него, а Дракон, стало быть, в Лизавету.

Решение пришло неожиданно – он подарит Дракона Лизе! Никогда раньше он не раздаривал своих подопечных. Он был очень требовательным и очень ревнивым коллекционером. Мысль о том, что его сокровищами может владеть кто-то другой, выбивала его из колеи. Но тут был особенный случай – Дракон сам хотел к Лизе. Это был Дракон для Лизы…

Решено, завтра он возьмет этого хрустального монстра с собой в больницу. На душе вдруг сразу полегчало, напряжение, весь день сжимавшее его стальными тисками, отпустило, захотелось спать.

Макс проснулся в седьмом часу утра – невиданное дело для такого засони, как он. И настроение было замечательным, и спать больше не хотелось. Хотелось кофе и Лизаветиного «Наполеона». Он вышел в кухню, достал турку. Включил телевизор.

«…Депутат Государственной думы, видный деятель Егор Вениаминович Мележ был найден застреленным в своем загородном доме», – захлебывалась притворной скорбью дикторша.

Турка выпала из рук.

«По сведениям из неуточненного источника, депутат покончил жизнь самоубийством».

Во дела! Макс поднял турку, аккуратно поставил на стол. Мележ покончил с собой! Или с ним покончили?

Пронзительно зазвонил телефон, Макс поднес трубку к уху, услышал стариковский кашель.

– Проснулся? – спросил дядя Федя, откашлявшись.

– Угу, там Мележ…

– Да в курсе я, в курсе, – дядя Федя не дал ему договорить.

– А он правда – того?

– Правда, ушел, гаденыш, от правосудия. Я, вообще-то, не затем звоню. Показания нужны: твои и твоей Лизаветы.

– Так ведь Мележ застрелился.

– Мележ застрелился, а остальные живехоньки, – проворчал дядя Федя.

– Лиза еще в больнице.

– Ничего страшного, следователь подъедет в больницу.

– А у меня работа, – после того, как все закончилось, давать свидетельские показания ему расхотелось.

– Отпросись, или мы пришлем на твою работу повестку.

Макс представил, как весь его дружный коллектив изучает повестку из прокуратуры, и торопливо сказал:

– Не нужно повестку, я отпрошусь.

– Хорошо, – дядя Федя немного помолчал, а потом сказал: – В особняке, о котором твоя Лизавета рассказывала, вчера провели обыск. Нашли документы. Ее паспорт в том числе. Подойдешь ко мне, я отдам. Как родители?

– Хорошо, – Макс потрогал оттопыренное ухо. – Мы с Анютой решили им вообще ничего не рассказывать.

– А вот это верно, – одобрил дядя Федя. – Незачем их беспокоить. Анюта-то как?

– Нормально, Вовка вчера ее домой забрал.

– Люблю, когда все хорошо, – сказал дядя Федя, – но про показания все ж таки не забывай.

Они поговорили еще минуту-другую, обсудили время и место встречи и распрощались.

Макс немного подумал, набрал домашний номер своего шефа. Из-за того, что на часах было всего лишь половина седьмого, он не беспокоился – главный редактор «Хозяина жизни» был пташкой ранней, половина седьмого для него глубокий полдень.

Разговор с начальством получился коротким, но содержательным. Макс, не вдаваясь в подробности, описал сложившуюся ситуацию, получил от шефа виртуальные оплеухи и отеческое благословение с разрешением не появляться на работе целых два дня. Макс высочайшее дозволение воспринял с радостью – кому захочется расхаживать по редакции с оттопыренным ухом? Народ засмеет.

Встреча со следователем была назначена на половину одиннадцатого утра. Макс решил, что до этого времени он успеет навестить Лизавету. Только перед больницей надо будет заскочить в магазин, прикупить болезной гостинцев. Что там положено есть раненым? В голову ничего путного не шло, кроме банальных фруктов. Макс решил, что сориентируется на месте.

Оказалось, что за последний месяц он не только ко многому привык, но и от многого отвык. В частности от магазинов. С фруктами он разобрался быстро: взял по чуть-чуть всего, что было на прилавке. Учитывая далеко не бедный ассортимент, получилось внушительно.

Когда дело дошло до соков, Макс растерялся – гастрономических пристрастий Лизаветы он не знал. Да и недосуг ему было интересоваться, что любит его домработница. Кофе любит – это сто процентов, но вряд ли в нынешнем состоянии ей можно кофе. Макс немного подумал и решил исходить из соображений целесообразности. Лизавета ранена, значит, потеряла какое-то количество крови, значит, у нее теперь низкий гемоглобин и его нужно поднимать. Из компетентного источника в лице мамы Макс знал, что гемоглобин хорошо поднимать гранатовым соком, вот его-то он и прикупил.

Уже на подступах к кассе взгляд зацепился за стеллаж с конфетами, Макс бросил в корзинку коробку шоколадных конфет. Шоколад, как и кофе, Лизавета тоже любила.

Загружая покупки на заднее сиденье своей пережившей боевое крещение машины, Макс с удивлением подумал, что наборчик сильно смахивает на стандартный набор для любовного свидания, не хватало только бутылки шампанского. Эта мысль его развеселила. По контрасту со вчерашней безысходностью сегодняшнее его настроение было просто замечательным. Макс уселся за руль, сунул руку в карман, проверил, на месте ли Дракон. Дракон вел себя смирно, удрать не пытался, словно чувствовал, к кому его везут.

…Он чуть ее не упустил: мазнул взглядом по знакомой белой куртке, проехал еще метров десять, а потом ударил по тормозам.

Лизавета стояла на автобусной остановке, зябко ежась под порывами ветра. Что она, черт возьми, делает на остановке?! Она сейчас должна быть под присмотром врачей, принимать процедуры, восстанавливать силы, а не шляться по городу с простреленной рукой. Похоже, эта негодница решила удрать! Интересно, только из больницы или от него тоже? Что-то ему подсказывало, что побег намечался широкомасштабный…

Она бы и сбежала, если бы не ее приметная белая куртка. Ишь, даже рукав от крови отстирала. Значит, готовилась, паршивка! А ему, своему спасителю и благодетелю, решила ничего не сообщать, даже попрощаться не соизволила. Макс заглушил мотор, вышел из машины.

Вообще-то, гневался он крайне редко. Злиться злился, а вот гневаться… То чувство, которое гнало его к автобусной остановке, не было на сто процентов гневом. Это была гремучая смесь из злости, зубовного скрежета и обиды. Как она посмела поступить с ним так… по-скотски?!

Его появление вызвало должный эффект: Лизавета испуганно попятилась, наверное, собиралась спасаться бегством. Она бы и побежала – Макс ни секунды в этом не сомневался, – дала бы стрекача, если бы он не поймал ее за рукав.

– Далеко собралась?! – заорал он.

Стоявшие на остановке люди все как один посмотрели в их сторону, но никто не попытался вмешаться.

– Пойдем, – Макс подтащил вяло сопротивлявшуюся Лизавету к машине, втолкнул в салон.

Она тихо вскрикнула, схватилась за плечо. Черт, он совсем забыл о ее ранении. А ей было больно: кожа посерела, на лбу выступили бисеринки пота. Это как-то сразу его отрезвило и успокоило. Конечно, Лизавета поступила неблагодарно, когда решила сбежать по-английски, но и он повел себя не как джентльмен.

– Больно? – Он погладил ее по сжатой в кулак ладошке.

– Уже проходит.

– Прости, я забыл, что ты ра… – Он осекся, недоверчиво улыбнулся. – Лизавета, ты разговариваешь?!

Она тоже улыбнулась, только смущенно, кивнула.

– Лиза, скажи: «Да, я разговариваю».

– Да, я разговариваю, – ее улыбка стала шире, лицо порозовело, крапчато-каштановые глаза засияли.

У нее был красивый, глубокий голос. Он почему-то именно так себе и представлял ее голос. Это хорошо, что она наконец заговорила, но это никак не оправдывает ее выходку.

– Поехали, – Макс включил зажигание.

– Куда? – Улыбка поблекла, в голосе прибавилось хрипотцы.

– В больницу, тут недалеко. Поговорим спокойно в твоей палате, без свидетелей.

– Без свидетелей не получится, – сказала она, глядя прямо перед собой. – Утром ко мне подселили соседку.

– Она очень страшная?

– Что?

– Я спрашиваю – твоя соседка очень страшная?

– Нет, с чего вы взяли?

– Ну, я подумал, что ты решила удрать не просто так, а от кого-то конкретного. Подумал, что тебе могла не понравиться твоя новая соседка. Я не прав?

– Не прав, – она зажала ладони между коленей.

– Тогда объясни мне, сделай милость, что тобою двигало, – Макс припарковал «мазду» на больничной стоянке, заглушил мотор, в упор посмотрел на Лизавету.

В наступившей тишине, казалось, было слышно, как стучат их сердца.

Секунды бежали, складывались в минуты, а Лиза продолжала молчать.

– Я чем-то тебя обидел? – спросил Макс.

Она отрицательно покачала головой.

– Тебя обидел кто-то из персонала?

– Нет.

– Тогда я ничего не понимаю. Почему ты так поступила?

– У вас из-за меня одни неприятности, – наконец заговорила она.

– Ты таким образом хотела избавить меня от неприятностей? – Максу вдруг стало легко-легко, словно в его жизни случилось что-то неожиданно приятное.

– Да, – прошептала Лизавета.

– Тогда у меня для тебя хорошие новости, – сказал он. – Неприятности закончились. Все плохие дяди арестованы, а главный злодей покончил с собой. Все, Лиза, тебе больше нечего бояться!

– Покончил с собой? – Она часто задышала, на щеках зажглись пунцовые пятна, Макс даже испугался, что ей станет плохо. – То есть его больше совсем нет?

Он ободряюще улыбнулся:

– Да, его больше совсем нет, а те, кто на него работал, сейчас дают показания. Кстати, нам с тобой это тоже предстоит.

– Я не хочу, – испуганно сказала Лизавета и отодвинулась от него подальше, точно это ему ей придется давать показания.

– В этом нет ничего страшного, тебе больше ничего не угрожает.

– Но мне надо домой…

– Зачем? Что тебя там ждет?

Лизе вдруг захотелось спросить: «А что меня ждет здесь?» У нее даже язык зачесался, но она благоразумно промолчала – и без объяснений ясно, что ничего, кроме сомнительного удовольствия дачи свидетельских показаний.

– А это надолго? – спросила она, обдумав ситуацию.

Легостаев пожал плечами, сунул руки в карманы куртки, словно замерзнув. А на Лизин взгляд, в машине было очень жарко, у нее даже свитер прилип к спине. Или это нервы? Конечно, нервы! Ее такой прекрасный, так хорошо обдуманный план сорвался. Теперь Анна решит, что она обманщица и авантюристка. Не станешь же рассказывать Максовой сестре, что она очень старалась, но у нее ничего не вышло. Да и кто ей поверит?

Помимо угрызений совести Лизу терзало еще одно, пока что до конца не опознанное чувство. Она подозревала, что это радость, но признаться в этом в открытую не решалась.

– Жарко, можно, я приоткрою дверцу? – спросила она.

– Да ради бога, – Макс так и не вынул рук из карманов, сказал после секундного раздумья: – Поживешь у меня, пока все не закончится. Я сегодня понял, что без домработницы просто беда, – он не улыбался, но в голосе слышались веселые нотки.

– А может, я сначала съезжу домой?

– Ну, Лизавета, это вопрос не ко мне, а к следователю.

– А он не отпустит? – испугалась она.

– Лизавета, ты же главный свидетель. Кто тебя отпустит?

– А если я быстренько дам показания и уеду?

– А если от тебя потребуется не одно, а несколько показаний? Что, так и будешь мотаться туда-сюда? В общем, так, Лизавета, не мудри и оставайся. Поживешь пока у меня. Подружке своей позвонишь, чтобы не волновалась. – Легостаев вынул руки из карманов, в его ладони что-то блеснуло.

Лиза как-то сразу поняла, что это Дракон. Поняла и затаила дыхание.

– Вот, это тебе, – сказал Макс смущенно. – Это чудо загрустило. Я решил, что с тобой ему будет лучше.

– Вы дарите его мне? – шепотом спросила она.

– Дарю, хотя после сегодняшнего финта тебя не одаривать нужно, а выпороть. Возможно, я так и сделаю, когда ты окончательно поправишься, – добавил он зловеще.

Она не испугалась, она улыбнулась до ушей и потянулась за Драконом.

Дракон удобно устроился на ее ладони, он еще хранил тепло Максовой руки или сам нагрелся от радости – Лиза этого тоже не исключала.

– Спасибо, – сказала она, из последних сил борясь со своим глупым организмом. Организм собирался залить салон легостаевской «мазды» слезами.

– Это еще что, – отмахнулся ее благодетель. – Посмотри, что делается на заднем сиденье!

Она обернулась, увидела необъятных размеров пакет с торчащим из него хвостом ананаса.

– Видишь, как я пекусь о твоем здоровье? А ты, дуреха, хотела бросить такого доброго человека, – Макс тоже улыбался до ушей. Ему страшно шла эта мальчишеская улыбка. И оттопыренное ухо тоже шло… – Любишь гранатовый сок? Я купил сразу два литра.

Она терпеть не могла гранатовый сок, она считала его слишком кислым, но соврала не моргнув глазом:

– Просто обожаю.

Макс обрадовался еще больше, словно для него это было принципиально важно, сказал, продолжая улыбаться:

– Все, беглянка-рецидивистка, пошли. Тебя, наверное, уже ищут.

Макс не ошибся, ее действительно искали, и не только рассерженная медсестра… В коридоре перед ее палатой стояла Анна.

– Тихомирова! – заорала медсестра. – Где вас носит? Обход через десять минут, а я вам еще уколы не сделала. Почему вы в верхней одежде?! Это же нарушение режима!

– Извините, – пробормотала Лиза и юркнула в палату.

– Так, а вы, молодой человек, куда собрались?! – Медсестра встала в дверях, уперлась руками в крутые бока, строго посмотрела на Легостаева.

– А я вот ей передачку принес, – сказал тот растерянно.

– Передачки нужно в приемном покое оставлять, – проворчала она, забирая у Макса увесистый пакет. – Че вы ей тут наложили? Она у вас что, слон, чтобы столько зелени съесть?

– Да там только самое необходимое…

– Все, покинули помещение! Идите в холл, там ждите, пока обход не закончится, нечего у врачей под ногами путаться!

Дверь в палату с грохотом захлопнулась, отсекая возмущенные голоса Анны и Макса.

– Готовьтесь к обходу, – сказала медсестра неожиданно спокойно. – Укольчик я попозже сделаю.

Лиза уселась на свою койку, поставила Дракона на тумбочку, рядом с легостаевской «передачкой».

– А говорила, что тебя выписали, – с упреком сказала ее новая соседка. – Такая молодая, а уже врунья. Что за молодежь пошла?! Совсем старших не уважают.

Лиза не стала с ней препираться, голова ее была забита другим – предстоящим объяснением с сестрой Макса.

Дверь распахнулась, пропуская в палату группу людей в белых халатах. Лиза насчитала девять человек. Группу возглавлял невысокий лысый мужчина в синей хирургической робе.

– Не волнуйтесь, дамы. Это студенты мединститута, будущие врачи, – пояснил он, придвигая стул к Лизиной койке.

Будущие врачи сгрудились за его спиной, смотрели на нее с жадным любопытством.

– Вот, коллеги, сейчас я покажу вам, как выглядит огнестрельная рана, – сказал врач, задумчиво разглядывая Дракона.

После этих слов его подопечные оживились, зашушукались, а Лиза почувствовала себя героиней криминальной хроники.

– Что мы знаем про огнестрельные раны? – допытывался врач.

– Что они заведомо инфицированные? – робко предположил один из его подопечных.

– Все верно! Заведомо инфицированные, – врач перевел взгляд с Дракона на Лизу. – И что мы обязаны в связи с этим предпринять?

– Назначить антибиотики, – уже смелее сказал все тот же будущий врач…

Лизе казалось, что осмотр не закончится никогда. Ей было очень неловко под внимательными взглядами девяти пар глаз. Она даже покраснела от смущения. Наконец экзекуция была закончена, ее состояние признали удовлетворительным, и вся компания переместилась к кровати ее соседки.

Соседка приготовилась: откинулась на подушку, скрестила на груди пухлые руки, страдальчески закатила глаза. В отличие от Лизы ей было о чем рассказать. Вот хотя бы о желчном пузыре, «под завязку забитом камнями». Она так увлеклась, что врачу и студентам удалось вырваться из их палаты только минут через двадцать. А Лиза так и не спросила, когда ее собираются выписывать.

Как только дверь закрылась, тетка сердито посмотрела на Лизу:

– Ну и какие врачи вырастут из этих? – Она презрительно сощурилась. – Видала, как они быстро ушли! А я им еще не рассказала про свой остеохондроз. Вот, все вы одинаковые!

Лиза неопределенно кивнула головой, взяла в руки Дракона, отвернулась к окну. За ее спиной послышалось возмущенное фырканье, зашуршала фольга, наверное, соседка решила перекусить.

В дверь деликатно постучали.

– Ну, кто там еще? – рявкнула тетка. – Ходют тут, ходют! Поболеть не дадут!

В палату заглянул Макс, спросил заговорщическим шепотом:

– Экскурсия уже ушла?

Лиза прыснула, но тут же посерьезнела – в палату вслед за Максом вошла Анна. Сегодня, с аккуратным макияжем и свежей укладкой, она выглядела значительно лучше, чем вчера. И в глазах ее больше не было настороженности. Или это Лизе только показалось?…

– Как дела? – спросила Анна и приветливо улыбнулась. А Лиза некстати подумала, что у них с Максом одинаковые улыбки, открытые и располагающие.

– Здороваться нужно, – проворчала соседка, откусывая большой кусок от бутерброда.

– Так ведь уже здоровались, – отмахнулась Анна, подошла к Лизиной кровати, уселась на стул. Макс пристроился сзади, уперся руками в спинку стула, весело посмотрел на Лизу поверх сестриной головы.

– Ну, ты как? – Анна бросила быстрый взгляд на Дракона в Лизиных руках, наверное, узнала, – Максим сказал, что к тебе вернулся дар речи?

– Вернулся, – Лиза сжала Дракона покрепче.

– Вот и замечательно! – Анна хлопнула в ладоши, – теперь…

«…можешь собирать вещички и сматываться», – про себя закончила Лиза и напряглась так, что у нее заболел позвоночник.

– …теперь Максиму будет с кем пообщаться долгими зимними вечерами, – закончила Анна.

Смысл сказанного доходил до нее очень долго. Получается, что Анна допускает, что ей, Лизе, придется какое-то время пожить в доме ее брата? Наверное, Макс уже рассказал ей о своих планах. Осталось только понять, как Анна на них отреагировала. Если судить по ее улыбке…

– Ты уже что-нибудь ела? – неожиданно спросила Анна.

– Что?

– Я спрашиваю, как тут кормят?

– Нормально, – Лиза пожала плечами.

– Так уж и нормально? – Анна с сомнением покачала головой. – А Вовка говорит, что кормежка дрянь.

– А я, вообще-то, позаботился, – подал голос Легостаев.

– О чем? – Анна развернулась, посмотрела на брата снизу вверх.

– Как о чем? О хлебе насущном! Вот, обратите внимание, – он с гордостью кивнул на передачку.

Анна изучила содержимое пакета, скептически хмыкнула:

– Позаботился он о хлебе! Ты что ей притащил, дуралей? Это ж не еда. Это ж закуска!

– Это витамины и микроэлементы, – Макс, кажется, нисколько не обиделся на «дуралея», подмигнул Лизе.

– Да уж, конфеты – это сплошные витамины! – Анна достала из сумочки мобильный, набрала номер, сказала в трубку: – Вова, заноси!

Почти в то же мгновение дверь распахнулась, пропуская вчерашнего рыжего мужика в хирургической робе. В каждой руке мужик держал по пластиковому пакету.

– Нашла официанта, – проворчал он беззлобно и поставил пакеты рядом с Максовой передачкой.

– Это еще что? – спросил Легостаев ревниво.

– Это как раз то, что ты называешь витаминами и микроэлементами, братец, – Анна извлекла на свет божий термос и несколько пластмассовых контейнеров. – Тут куриный бульон, блинчики с домашним творогом, еще кое-что по мелочам. Ешь, пока не остыло.

Лиза посмотрела на выставленные на тумбочке вкусности, крепче сжала Дракона. Наверное, после ранения она стала плохо соображать. Иначе чем объяснить поведение Максовой сестры? Еще вчера Анна требовала, чтобы она оставила ее брата в покое, а сегодня приносит ей витамины и микроэлементы. Чуден мир…

– Так, ребятки! – Анна хлопнула в ладоши. – А ну-ка, вышли в коридор, погулять. Быстренько! Девочкам посекретничать надо.

Ну вот, сейчас «ребятки» выйдут из палаты и в отсутствие свидетелей Анна выскажет ей все, что думает. Бульон и домашние блинчики – это так, для отвода глаз. Лиза бросила быстрый взгляд на Легостаева. Он хотел было что-то возразить, но рыжий бесцеремонно дернул его за рукав, потащил к выходу.

Анна покосилась на Лизину соседку. Придвинулась поближе.

Они молчали долго. Анна рассматривала Лизу задумчиво и чуть удивленно, а потом сказала трагическим шепотом:

– А я ночь не спала!

Лиза переложила Дракона из одной руки в другую, влажную от волнения ладонь украдкой вытерла о покрывало, решилась:

– Я сегодня ушла из больницы, – она старалась, чтобы голос не дрожал, – наверное, шла не слишком быстро, потому что ваш брат меня догнал.

Анна удивленно моргнула, потом улыбнулась:

– Хорошо, что шла не слишком быстро. Если бы Максим тебя не догнал, мне была бы обеспечена еще не одна бессонная ночь. Угрызения совести, понимаешь ли… Как-то не по-людски все получилось. И Вовка мое вчерашнее выступление не одобрил. А Вовка знаешь какой справедливый! – Она плеснула в чашку бульона, протянула Лизе. – Вот, выпей, пока не остыл.

Есть совсем не хотелось, но и расстраивать Анну нельзя. Лиза сделала маленький глоток.

– Ты забудь все, что я тебе вчера наговорила, – Анна на нее не смотрела, выкладывала на тарелку блинчики. – Это все стресс. Я же не железная… В общем, так, Лиза, извиняться не стану, скажу только одно – не нужно тебе никуда уезжать. Оставайся. Не моя это забота – вмешиваться в ваши с Максимом дела. Живите, как хотите. Вот!

Все это было так неожиданно, что Лиза поперхнулась бульоном. Живите, как хотите! Нет, все-таки чуден мир. Можно подумать, что Анна всерьез считает, что их с Максом что-то связывает! Нет, что-то определенно связывает. Ну, там, привязанность, привычка… Не слишком сильные, а такие, которые связывают хозяина и его домашнего питомца. Мы в ответе за того, кого приручили… Макс за нее в ответе – вот и все дела. Он очень ответственный человек. Лиза посмотрела на Дракона – хрустальное сердце забилось часто-часто. Дракон ее понимал. Понимал и разделял ее разочарование. Признаваться самой себе, что ты всего лишь домашний питомец, было нелегко и больно. Но, с другой стороны, рассчитывать на что-то большее было бы верхом глупости.

Все-таки странно устроен человек: еще два дня назад она просила Бога, чтобы тот вернул ей голос, сутки назад молила сохранить ей жизнь, а вот сейчас, когда у нее есть и дар речи, и жизнь, она мучается пустыми терзаниями. Ведь на самом деле не важно, как относится к ней Макс Легостаев, важно, что под его опекой ей хорошо. Это очень конструктивная мысль, надо за нее держаться. Лиза улыбнулась.

– Можно считать, что мы разрулили ситуацию? – осторожно поинтересовалась Анна.

Лиза отставила чашку с недопитым бульоном, сказала:

– Спасибо вам за все.

– Так уж и за все? – Анна легкомысленно махнула рукой, но в ее голосе слышалось облегчение. – Ешь блины, Лиза, Вовка их специально для тебя пек…

– Лиза?! Лизка, это и в самом деле ты?! Лизка, я не сплю? Ты разговариваешь! – Лена яростно замахала рукой, привлекая внимание мужа.

В ответ на ее пантомиму Свешников хмыкнул, красноречиво намекая, что ее вопли привлекают не только его внимание, но и внимание половины подъезда.

А плевать! Ее блудная подруга наконец-то объявилась. Живая, невредимая, говорящая! Конечно, они переписывались. Конечно, она была в курсе основных перипетий в Лизиной судьбе. Но электронная переписка не шла ни в какое сравнение с настоящим человеческим разговором. И вообще, черт знает, кто писал эти электронные письма! А тут – вот она, Лиза! Счастье-то какое!

А она ведь уже начинала волноваться. Слишком уж долго отсутствовала лучшая подруга, слишком уж нереальной казалась ее история. Какие-то мошенники, потеря документов и денег, счастливое спасение и сам спаситель. О спасителе можно было бы написать и поподробнее: кто такой, чем занимается, чем дышит, как выглядит, наконец. Но в этом главном, на Ленкин взгляд, вопросе подруга была подозрительно немногословна. Это настораживало. А вдруг ее московский благодетель вовсе никакой не спаситель, а как раз наоборот? Вдруг он держит Лизу в заложницах, а сам от ее имени строчит электронные письма, чтобы близкие не волновались?

Лена попыталась рассказать о своих страхах мужу, но Свешников лишь рассмеялся, сказал, что она фантазерка и паникерша, а ее лучшая подружка – авантюристка. Это Тихомирова-то авантюристка?! Да поездка в Москву была ее первой и единственной авантюрой!

Не важно, главное, что Лиза окончательно нашлась. Главное, что она поправилась и скоро приедет домой. Вот только урегулирует кое-какие дела в милиции…

Стоп! Что это у нее за дела такие с правоохранительными органами дружественного государства? А может, Свешников прав и ее лучшая подруга и в самом деле авантюристка?

– Лизка, какая прокуратура? Езжай домой немедленно! – заорала она в трубку и погрозила кулаком ухмыляющемуся Свешникову. – У тебя здесь, между прочим, лучшая подруга на сносях!

Тут она, конечно, погорячилась. Беременности всего-то восемнадцать недель, до «сносей» еще ой как далеко. Ерунда, главное – достучаться до упрямой Лизы. Взяла, понимаешь, моду на чужбине в криминальные истории влипать! И опять же о спасителе и благодетеле – ни слова. Ох, неспроста все это…

В общем, разговор с подругой получился сумбурным и малоинформативным. Одно хорошо – Лиза жива и здорова и звонить обещается регулярно.

– Свешников, – Лена положила трубку, просительно посмотрела на мужа, – а давай к Лизе съездим? Что-то на душе неспокойно. Недоговаривает она чего-то.

Свешников поднялся с дивана, обнял ее за расплывшуюся талию:

– Лен, ну куда мы поедем? На деревню к бабушке?

– Почему сразу на деревню к бабушке? – обиделась она. – Во-первых, Москва – это тебе не деревня, а во-вторых, Легостаев – не бабушка.

– И что с того? Заявимся мы к этому Легостаеву – здрасьте, а мы к Лизавете Тихомировой в гости приехали. То-то он обрадуется таким гостям!

– Совсем не обязательно к нему в гости заваливаться, можно встретиться с Лизой на нейтральной территории. На Красной площади, например. Свешников, – она поцеловала мужа в кончик носа, – твоя жена никогда не была на Красной площади! Ну, не хочешь вести меня к Лизе, отвези на экскурсию.

Свешников задумался, и Лена поняла, что лед тронулся.

– Я смогу только через две недели, – сказал он наконец. – У меня ж городская олимпиада на носу, сама должна понимать.

Лена понимала, для Свешникова олимпиада – это святое. Значит, придется ждать две недели. Ну ничего, пока можно с Лизой переписываться и перезваниваться. Плохо только, что подруга не оставила ей номер телефона своего Легостаева. Тогда не пришлось бы ждать милости от природы…

Рана заживала быстро, как на собаке – так, не слишком-то поэтично, но зато очень точно выразился ее лечащий врач. К завтрашнему дню Лизу готовили к выписке. Она ждала и одновременно боялась этого дня. Ждала, потому что устала болеть и больничная палата надоела ей хуже горькой редьки. Да и перед Анной, взвалившей на свои плечи обязательства по обеспечению болезной человеческим питанием, ей было неловко. И перед ее мужем неудобно. Вовка – по-другому его не называли ни жена, ни Легостаев – взял над Лизой негласное шефство. Ежедневно осматривал ее «боевые раны», рассказывал свежие анекдоты.

О ней заботились, ее поддерживали. Даже следователь прокуратуры оказался довольно приятным мужчиной. Каверзных вопросов не задавал, относился к ней по-человечески, вернул паспорт, обещал скорое разрешение всех ее проблем. Она могла бы считать себя счастливым человеком, если бы не Легостаев.

С Легостаевым что-то происходило. Что-то тревожное и непонятное. А может, она просто все выдумала? Ну и что, что раньше он навещал ее каждый день, приносил «витамины и микроэлементы», а теперь перестал? Зато Анна стала приходить в два раза чаще. Ну и что, что в прошлый свой визит он выглядел озабоченным и смотрел по большей части не на нее, а в окно? Мало ли какие у него могут быть проблемы! Можно, конечно, спросить у Анны, но она не станет – человеческим участием нельзя злоупотреблять.

У проблемы Макса Легостаева было конкретное имя – Лора Лайт. Нет, теперь уже Лора Светлова, со сменой амплуа произошла и смена фамилии.

Он, наивный московский хлопец, полагал, что вылечился от этой напасти, избавился раз и навсегда. Может, он так и жил бы с этим спасительным заблуждением, если бы в одни прекрасный момент не столкнулся с Лорой.

Лора материализовалась на пороге его холостяцкой квартиры: стильная, самоуверенная, ослепительно красивая. Макс уже успел позабыть, какая она красивая. Он принципиально не смотрел ее новое шоу, чтобы не бередить раны. А сейчас вот увидел Лору Лайт-Светлову, теледиву и небожительницу, во всей красе – и остолбенел, даже поздороваться забыл.

Лора понимающе улыбнулась, повела плечом, сбрасывая на руки ошалевшему Максу норковую шубку. Сапожки снимать не стала, прошла в гостиную, оставляя на паркете мокрые следы. А он, не выпуская из рук пахнущее новомодными духами манто, словно зомби, побрел следом за ней.

– Соскучился, Легостаев? – сказала Лора, усаживаясь в кресло и небрежно забрасывая ногу за ногу.

Ее ноги были апофеозом красоты, изящества и длины, Макс мог бы любоваться ими целую вечность. Странно, что он так быстро забыл, как они хороши.

– А я тоже соскучилась, – Лора, казалось, не ждала от него ответа. Да и не нуждалась она ни в каких заверениях. По его счастливо ухмыляющейся морде и так все ясно.

Что она сказала? Что соскучилась?! Вот дела! Ведь сама совсем недавно дала ему от ворот поворот.

Чтобы не стоять дурак дураком, Макс небрежно швырнул манто на диван, сам уселся в кресло напротив Лоры, откорректировал улыбку – сделал ее чуть менее радостной, чуть более равнодушной. В конце концов, его тоже не на помойке нашли. Он тоже не абы кто, а креативный директор самого популярного в стране мужского журнала! И вообще, у него есть гордость и чувство собственного достоинства. И неземной красотой его, конечно, можно поколебать, но уж точно – не свалить наповал.

– Говорят, ты попал в какую-то жуткую криминальную историю? – спросила Лора. – Макс, расскажи!

Первым его порывом было схватиться за ухо, отбитое скорым на расправу Вовкой, но он вовремя вспомнил, что с ухом уже давно полный порядок. О недавних боевых действиях напоминало только простреленное в двух местах лобовое стекло «мазды». Сплоховал он, не заменил стекло сразу. Теперь в редакции уже вовсю шушукались, поговаривали, что Макс попал в крутой криминальный переплет, что он готовил какую-то убийственную статью про мафию, за что чуть не поплатился. Его заверения, что в лобовое стекло попал камешек – ну ладно, два камешка, – что в обязанности креативного директора гламурного журнала не входит написание статей «на злобу дня», натыкались на понимающие заговорщические улыбки. А после того, как два дня назад его навестил следователь прокуратуры, стало совсем плохо. Коллеги тут же разделились на два лагеря. Первые считали его едва ли не Джеймсом Бондом, а вторые – адвокатом дьявола. К радости Макса, первых было на порядок больше, чем вторых.

– Да не о чем мне рассказывать. Врут люди, – он широко улыбнулся.

– Так уж и врут? – Лора выгнула бровь.

– Врут, врут, не сомневайся. Я чист перед законом и обществом. А ты что, пришла у меня интервью брать? Кстати, – Макс повертел головой, – где твой телохранитель?

Лора с досадой махнула рукой:

– Ну его, этого урода. Не вписывается он в композицию. Мне нужен кто-то поимпозантнее.

Макс, как истинный джентльмен, не стал напоминать даме, что насчет звероподобного телохранителя ее уже предупреждали. Как говорится, кто старое помянет…

– Пригласишь меня на ужин? – неожиданно спросила Лора.

На этот вечер у Макса был запланирован визит в больницу, но ведь ничего страшного не случится, если он перенесет визит на завтра. В конце концов, у него есть право на личную жизнь, а Лизавета там не одна: ее подкармливает Анюта, осматривает Вовка – в общем, скучать его домработнице не дают. Он даже не заметил, что снова стал думать о Лизе как о домработнице.

– Ну как? – поторопила его Лора.

– До пятницы я совершенно свободен, – сказал Макс, прижимая руку к сердцу.

– А где твоя убогая? – Лора брезгливо поморщилась.

– Да так, – он неопределенно пожал плечами.

– Убралась наконец в свой Зажопинск? – Лора не ждала ответа.

Макс и не стал отвечать, решил не будить лихо, пока оно тихо. С Лизаветой он как-нибудь потом разберется.

Грандиозный и феерический вечер перешел в еще более феерическую ночь. Оголодавший без женской ласки Макс отличился, доказал теледиве и небожительнице Лоре Лайт-Светловой, что старый конь борозды не портит. Лора осталась довольна, лежала в расслабленной позе, мечтательно смотрела в потолок. А вот Максу расслабиться до конца так и не удалось. Что-то ему мешало, какое-то бессознательное чувство. Были подозрения, что это чувство вины, но углубляться в самоанализ он не стал. Тем более что Лора активизировалась, перекатилась со спины на живот, игриво куснула его за плечо…

Вот и наступил долгожданный день выписки, но ожидаемой радости он Лизе не принес. Легостаев не приехал, командировал вместо себя курьера на стареньком «жигуленке». Курьер, вертлявый, невысокий парень в затертой косухе, бросил на сиротливо стоящую на больничном крыльце Лизу удивленный взгляд, спросил, растягивая слова:

– Ты, что ли, Тихомирова? – наверное, решил не церемониться, а может, получил соответствующие указания. А что с ней церемониться? Она же прислуга.

Лиза молча кивнула – после более чем годичного безмолвия она не раз ловила себя на том, что стала очень немногословной.

– Ну, тогда пошли, – парень с нежностью посмотрел на свою колымагу. – Шеф велел тебя забрать.

– А сам? – отважилась спросить Лиза.

– Что сам? – удивился курьер.

– Где твой шеф?

– Дела у него неотложные, – курьер уселся за руль, открыть дверцу Лизе не потрудился.

Она с непонятной злостью дернула на себя ручку, плюхнулась на пассажирское сиденье.

– Шеф у нас счастливчик, – парень не обратил внимания на ее душевный порыв, сказал мечтательно: – Какая женщина! Богиня, а не женщина! Ну почему одним все, а другим ничего?

– Ты о ком? – спросила Лиза, внутренне холодея.

– О Лоре, Лоре Лайт, – он окинул брезгливым взглядом ее скромные одежки, спросил снисходительно: – Ты хоть знаешь, кто она такая?

– Понятия не имею, – Лиза отвернулась к окну.

– Неудивительно, – подытожил курьер и завел мотор.

До самого легостаевского дома ехали молча, наверное, парень решил, что с деревенщиной, не знающей, кто такая Лора Лайт, не о чем больше разговаривать. Да и Лиза к общению не стремилась, обдумывала полученную информацию.

Значит, Легостаев и Лора помирились. Иначе с чего бы мальчишке-курьеру так завидовать Максу? Теперь понятно, почему он ее больше не навещал, почему не забрал из больницы. Теперь у Легостаева опять есть его расчудесная Лора, теперь ему недосуг думать о какой-то домработнице. Он о ней уже и без того порядком надумался, даже жизнью из-за нее рисковал.

Вот, это конструктивная мысль – ради нее Макс рисковал собственной жизнью, а это дорогого стоит. Нужно держаться за эту мысль, и тогда у нее все будет хорошо.

В квартире никого не было. Лиза и не ожидала увидеть дома Легостаева, но все равно расстроилась. Бросила свои немногочисленные пожитки в углу прихожей, прошла в кухню, села за стол. Захотелось выпить кофе и поплакать. Плакать она себе запретила – хватит, наплакалась уже, – обвела кухню взглядом. На подоконнике и телевизоре – пыль, в мойке – немытая посуда. Видно, что Легостаев долго оставался без женщины. Нет, не так – видно, что Легостаев долго оставался без домработницы. С женщинами у него как раз все в порядке. Вот только невозможно представить себе ослепительную Лору Лайт, убирающую его квартиру…

А она и не убирала. Зачем ей? Да и вряд ли нашелся бы мужчина, рискнувший предложить Лоре вымыть посуду. Вот и Легостаев не рискует.

Лиза повертела в руках бокал со следами лиловой губной помады, поставила его на бортик мойки, достала из шкафчика турку. Она тоже не станет мыть посуду, во всяком случае не сейчас. Она выпьет кофе, примет душ, позвонит Ленке, а уж потом, может быть…

Лора все-таки добилась его согласия на интервью. Она умела быть очень убедительной, если хотела. Макс не устоял, согласился, но с единственной оговоркой – ни слова ни о каких криминальных разборках! Он с удовольствием расскажет о любимой работе, о своих творческих планах, об интересных людях, с которыми он ежедневно общается по долгу службы, и все.

Лора обещала – и слово свое сдержала. Максу сложно было оставаться беспристрастным, но он оценил ее заметно выросший профессионализм. Лора Светлова далеко пойдет, если не будет размениваться на мелочи.

Он вспомнил про Лизавету уже перед самым эфиром, кликнул курьера, передал ключи от квартиры, велел забрать из больницы «одну девицу». По-хорошему – следовало бы попросить Вовку, а еще лучше – съездить за Лизаветой самому, но у Вовки дежурство, а у него – интервью. И то и другое очень важно. И вообще, не велика птица, какая-то домработница…

После съемок домой он так и не поехал, остался ночевать у Лоры. В последнюю неделю он вообще почти не бывал дома – любовь и Лора требовали полного самоотречения.

Он попал к родным пенатам только ранним утром следующего дня, и то лишь затем, чтобы переодеться перед работой. Дома пахло свежесваренным кофе и выпечкой, из-за прикрытой кухонной двери пробивался свет.

Лизавета с дымящейся чашкой в руках стояла у окна. Выглядела она не так чтобы очень хорошо: бледная, с заострившимися скулами, с синими тенями под глазами. Может, рановато ее выписали из больницы? Может, не долечили?

– Привет, – сказал он беззаботно, сорвал с шеи галстук, повесил на ручку кухонной двери.

– Доброе утро, – ответила Лизавета вежливо, но как-то отстраненно. Может, обиделась, что он не сам забрал ее из больницы? Так она уже взрослая девочка, должна понимать, что у него есть обязательства, работа, личная жизнь, в конце концов. Он же не подписывался опекать ее до конца дней…

Макс подавил нарастающее раздражение, улыбнулся широко и беззаботно:

– Пахнет вкусно, а мне сваришь?

Она тоже улыбнулась, но не слишком радостно, не от души.

Кофе пили в молчании. Раньше, когда Лизавета не могла говорить, общаться с ней было легко и приятно, а вот сейчас, когда вроде бы имеются все предпосылки для полноценного диалога, поговорить по-человечески не получается. С обретением дара речи в ней что-то изменилось, появилась какая-то самоотстраненность, даже самодостаточность. От прошлой легкости не осталось и следа. Одно слово – домработница, наемная рабсила.

Настроение, еще с утра такое чудесное, непоправимо испортилось. Кофе оставлял во рту противное горькое послевкусие. Макс поморщился, отодвинул чашку, сказал, теперь уже без всякой улыбки:

– Все, я на работу.

– Вы придете ночевать? – Лизавета забрала со стола чашку.

– Что?! – Это уже было явным перебором. Какое дело, скажите на милость, домработнице – придет ночевать ее хозяин или нет?

Она почувствовала его раздражение, добавила торопливо:

– Я просто хотела узнать, готовить ли ужин.

– Не нужно ничего готовить, – Макс встал из-за стола. – Если что, перекушу бутербродами. И не жди меня, ложись спать, – добавил он чуть резче, чем стоило. Была у Лизаветы такая нехорошая привычка – не ложиться, пока он не вернется. Словно она ему не домработница, а мать родная. – Ты поняла меня?

Она молча кивнула, невоспитанная девчонка из Урюпинска…

Лиза закончила уборку, присела на край дивана, отбросила со лба прядь волос, уставилась в экран неработающего телевизора. С момента ее возвращения из больницы прошло девять дней. За все это время Легостаев ночевал дома только три раза, – и Лиза ловила себя на мысли, что ей проще, когда его нет рядом. Это было плохо, но гораздо хуже было то, что и Макс явно тяготился ее присутствием. И не важно, что он сказал ей однажды – «оставайся». И даже то, что он подарил ей Дракона, ничего не значит. Ну, было и было.

Тогда, в прошлой жизни, все было другим: и Легостаев, и она сама. А теперь все изменилось, просыпалось прахом к носкам ультрамодных сапожек Лоры Лайт. Лиза Тихомирова не выдержала конкуренции.

Да о чем она? Изначально было губительным заблуждением противопоставлять себя, никчемную приживалку, лучезарной Лоре. И не заблуждением даже, а глупостью, детской блажью. У креативного директора гламурного издания Макса Легостаева есть свой собственный креативно-гламурный мир. Лора Лайт – неотъемлемая часть этого мира, а Лиза Тихомирова в нем транзитом, так, заскочила ковры пропылесосить, пыль смахнуть, тортик испечь…

Все, так больше жить нельзя! Она уже приняла решение и даже Ленке сегодня позвонила. Ей пора. Давно нужно было уйти, не путаться под ногами у Легостаева, не терзать собственную душу. Она и не догадывалась, что решиться будет так тяжело. Унижалась, терпела его отчуждение – и все не могла решиться. И за эту нерешительность ненавидела себя с каждым днем все сильнее.

Ей и оставалось-то совсем немного, следователь сказал – «последний разговор», а потом она может быть свободна. Вот она и цеплялась за этот последний разговор, пыталась оправдать свое малодушие гражданским долгом. Это – раньше, до принятия самого важного в ее бестолковой жизни решения.

Макс нервничает, потому что он человек чести, потому что однажды он сказал белорусской девчонке «оставайся», а девчонка позабыла о приличиях и осталась надолго…

Сегодня был переломный день в ее жизни. Сегодня Лиза готовилась уйти. Подготовку она начала с «Наполеона»: испекла торт, залила шоколадной глазурью. Приготовила обед, принялась за уборку. Навела порядок во всех уголках легостаевской квартиры, все вычистила, отполировала, везде проветрила.

Уйти хотелось красиво, а для домработницы уйти красиво – значит оставить после себя сияющую чистоту…

Завтра утром приедут Свешниковы, Ленка уже отзвонилась, подтвердила, что муж дал добро и уже готовит их древний «ниссан» к дальней дороге. Так что с отбытием на родину проблем не будет. Ей осталось только попрощаться с Легостаевым.

Сегодня вечер пятницы, завтра суббота, есть вероятность, что домой он не вернется, будет ночевать у Лоры. Ну и пусть, так даже лучше. Нет, она не станет уходить по-английски. Она напишет записку, попрощается, поблагодарит за все, что он для нее сделал.

Записку можно начинать писать прямо сейчас. Знать бы только, с чего начать…

Лиза уже почти закончила, осталось только написать «до свидания», когда в замке повернулся ключ. Она торопливо свернула прощальное письмо в трубочку, спрятала между диванными подушками, сделала глубокий вдох. Значит, уйти вежливо и незаметно не получится. Легостаев изменил правилам, решил вернуться домой на выходные. Лиза не знала, хорошо это или плохо, понимала лишь, что это значительно все усложняет, что она не сможет проститься красиво, и поблагодарить, и сказать все, что хочется сказать. Потому что рядом с нынешним Максом Легостаевым она теряет дар речи и все правильные, красивые слова вылетают из ее головы, оставляя вместо себя пустоту. И в пустоте этой нет места ни одной разумной мысли, там лишь беспомощно мечутся обрывочные мыслишки. А он будет смотреть на ее потуги и снисходительно улыбаться. Или вовсе не станет смотреть, а скажет устало: «Лизавета, отстань, мне некогда». И тогда, после этих слов, хоть в петлю. Потому что любить человека, который спешит поскорее от тебя избавиться и смотрит сквозь тебя, невыносимая мука.

А она любит. Дура, идиотка…

Она сама не заметила, когда это случилось, когда благодарность и привязанность успели трансформироваться в это никому не нужное, мучительное чувство. Ее любовь выросла на неблагодатной почве. Ее никто не холил и не поливал, а она все равно взяла и заколосилась…

– Чем это у тебя пахнет? – Голос был женский, чуть капризный, до боли знакомый. – Легостаев, с каких пор ты увлекся кулинарией?

– Лора, это не я увлекся, а моя домработница, – в голосе Легостаева звенел смех.

Лиза вскочила с дивана, испуганно прижала к груди тряпку, которой совсем недавно вытирала пыль, перестала дышать. Он привел в дом Лору! Никогда раньше не приводил, а вот сегодня взял и привел. В самый неподходящий момент, в то самое время, когда ей тяжелее всего…

– Ты до сих пор не вышвырнул эту убогую?!

– Лора, я прошу тебя. Я же тебе все объяснил!

– Объясни еще раз! А то что-то я плохо понимаю – что это вот уже второй месяц делает в твоем доме какая-то провинциальная дура? Легостаев, ты что, запал на нее? Тебя заводят глухонемые уродины?

– Лора!

Они препирались, а Лиза все это слушала. Слушала и заливалась краской стыда и унижения. Не получилось красиво уйти. Теперь, когда она все про себя услышала, впору бежать без оглядки. И самое страшное, что Лора права. Что она делает второй месяц в доме малознакомого мужчины?…

– Ну-ка, дай я посмотрю на эту сироту казанскую! – послышался сердитый перестук каблучков, и через мгновение в гостиную ворвалась Лора Лайт.

Она выглядела хорошо. Да что там хорошо – она выглядела ошеломительно. Как девушка с обложки модного журнала, как девушка с телевизионного экрана. Эффектная, недосягаемая в своей красоте и… бездушная. Легостаеву не повезло, у его избранницы нет сердца. А может, они тут, в Москве, привычные? Может, тут больше ценится упаковка, чем содержимое? Лиза не знала.

– Макс, а что это твоя прислуга на меня так пялится? – Лора раздраженно откинула со лба платиновую прядь волос. – Что ж ты не научил ее, как нужно вести себя в приличном обществе? – Она передернула плечами, сказала язвительно: – Где книксен, деревенщина?

Ох, как же она ей не нравилась, эта глухонемая! С первого момента, с первого взгляда. Убогая, в копеечных одежках, без маникюра, без макияжа, с лицом, непроницаемым, как у египетского сфинкса, и с наглыми глазищами. Она не должна была вызывать у нее никаких чувств. Ну разве что легкую брезгливость, но почему-то вызывала целую бурю эмоций. Соперница? Господи, да это же смешно! Кто она и кто эта гастарбайтерша?! Ревновать Легостаева к ней – все равно что ревновать его к мебели – глупо и смешно. А она ревновала и чувствовала, что эта залетная деваха ох как непроста! Присосалась, втерлась в доверие. Завтраки, обеды, ужины, десерт – а что еще глупому мужику нужно?

Да еще ангелом безвинным прикидывается, думает, что она умнее всех, знает, чем Легостаева пронять, на жалость давит.

– Ну что ты смотришь на меня, юродивая? Пальто прими! – Да, вот так! И нечего с ней церемониться, пусть знает свое место. Прислуга!

В ответ нахалка высокомерно улыбнулась, посмотрела поверх Лориного плеча на топчущегося в дверях Легостаева и вдруг заговорила:

– Добрый вечер, Максим.

– Привет, Лизавета, – а что это с его голосом? Такое чувство, что ему стыдно.

– Будете ужинать?

– Нет, мы только на минутку, заскочили перед рестораном.

Вот, значит, как! Значит, она, Лора, этой аферистке не указ! Значит, ее приказы можно игнорировать! А Легостаев хорош, еще и отчитывается перед ней. Перед прислугой! Сейчас того и гляди извиняться станет…

– Лора, солнышко, ну что ты, в самом деле? Дай мне свое пальто.

Началось! Если и дальше так пойдет, он скоро сам начнет в квартире прибираться.

– Нет, пусть она, – Лора обиженно дернула плечом, стряхивая Максову руку. – На кой хрен ты завел прислугу, если она ничего делать не умеет? Или кое-что все-таки умеет? Стоп! – Она удивленно взмахнула ресницами. – А кто это мне говорил, что она глухонемая идиотка?! Ты же, Макс, и говорил! А сейчас оказывается, что она очень даже говорливая! Что происходит, Легостаев?

– Дай-ка мне свое пальто, – Макс проигнорировал ее обличительную речь, успокаивающе погладил по плечу.

А девчонку проняло! Вон как побледнела! Видно, не знала, убогая, как любимый хозяин о ней отзывается. Лора победно улыбнулась, решила добить противницу окончательно, сказала сладким голосом:

– Милый, может, я что-то неправильно поняла, но ты же сам говорил, что эта девица слабоумная и ты держишь ее у себя из жалости, а еще из-за того, что платить ей можно копейки…

А вот теперь побледнел Макс, под трехдневной щетиной заходили желваки. Неужели злится?! Из-за кого?! Из-за какой-то деревенской замарашки?!

Если бы Лору Лайт спросили, любит ли она Легостаева, она бы, наверное, удивилась самой постановке вопроса. С Легостаевым ей было интересно. Он был хорошим любовником, страстным и щедрым. Он был красив, и с ним было не стыдно появиться на людях. Но это не главное. Главное – Легостаев был ее собственностью. Возможно, нет, даже наверняка, наигравшись, она вышвырнула бы его из своей жизни, заменила бы кем-нибудь покрасивее, побогаче. И это было бы исключительно только ее решением, ее прихотью. А до тех пор Легостаев должен сидеть на коротком поводке: любить ее, восхищаться ею, ублажать ее. И не смотреть на других женщин! И не сметь за них заступаться! А любовь – при чем тут любовь?…

– Лора, тебе не жарко? – спросил Макс жестко. Ей очень не понравился его тон.

– Жарко, – сказала она капризно, еще и каблуком притопнула. А что? Пусть не расслабляется. – Прикажи своей прислуге, чтобы воды принесла. Или сам принеси, если ее потревожить боишься.

Он повел себя некрасиво, Лора никогда не думала, что он способен на такую грубость. Вместо того чтобы помочь ей раздеться, он буквально вытряхнул ее из пальто, рявкнул:

– Сам принесу!

Легостаев скрылся в кухне, Лора сощурилась. У нее оставалось мало времени, но она уже знала, что нужно делать. Она – Лора Лайт, и никто не смеет вести себя с ней так! Они заплатят, оба…

Значит, она убогая и слабоумная и платить ей можно копейки? Как обидно и как больно…

Лиза перевела взгляд с победно улыбающейся Лоры на Легостаева. Легостаев молчал, но по его глазам было видно – все, что сказала его звездная пассия, чистая правда: и про убогую, и про слабоумную, и про копеечную зарплату. А она, дура, мучилась, не знала, как его отблагодарить, ночами не спала.

Все зря, никому ее благодарность не нужна. Что взять со слабоумной?

Это хорошо, что Легостаев вышел из комнаты, смотреть на него не было никаких сил. Даже на Лору смотреть было легче. А Лора улыбалась, широко и радостно, словно Лиза была ее лучшей подругой. Улыбалась и пятилась к стеллажу с хрустальными фигурками. А потом случилось необъяснимое – Лора взмахнула сумочкой, и эльфы, феи и русалки сияющей радугой посыпались на пол. Стеклянная полка не выдержала второго удара – теперь уже не дамской сумочкой, а локтем, – со звоном рухнула вниз, погребая под своими осколками остатки хрустального народца. А Лора, не переставая улыбаться, отошла в сторону, замерла посреди гостиной.

…Что же это?! Как же так можно?! Она же знала, что значит для Макса эта коллекция! Лиза бросилась к стеллажу, обрезая в кровь руки, попыталась спасти то, что еще можно было спасти. Поздно: у Русалочки теперь недоставало руки, а голова пузатого эльфа лежала у Лизиных ног. Хрустальные глаза смотрели в потолок грустно и обреченно. Драконьему стаду тоже досталось: Лиза видела обломанные крылья, отколотые хвосты. А в ушах ее до сих пор стоял звон – предсмертный стон хрустального народца…

– Что это? – Стон оборвался на самой высокой ноте, оставляя в голове гулкую пустоту.

Лизе вдруг захотелось зажать уши руками, чтобы не слышать этот голос, ставший вдруг хриплым-хриплым, упавший до шепота.

Рядом с ней рухнул на колени Легостаев, взял в руки голову эльфа, тихо зарычал.

– Я тебя спрашиваю – что это? – Он больно сжимал ее плечи, всматривался в ее лицо невидящим взглядом.

Лучше бы он кричал. Господи, почему он не кричит?! У него не должно быть такого лица. Такое лицо может быть только у человека, потерявшего кого-то очень близкого, может быть, самого близкого на земле.

– Наверное, твоя прислуга обиделась на то, что ты называл ее слабоумной, – в голосе Лоры слышался триумф, – я не успела ее остановить, она словно сошла с ума, стала все крушить. Макс, посмотри на ее руки.

Лиза опустила глаза – руки были в крови. Это выглядело ужасно, точно этими самыми руками она только что совершила убийство.

– Макс, она же сумасшедшая!

– Это ты?! – Легостаев встряхнул ее за плечи, рывком поставил на ноги. – Зачем? Зачем ты это сделала? Дрянь! Ты же их убила!

Наверное, нужно было оправдаться, попытаться все ему объяснить…

Ей не дали – от тяжелой, наотмашь, пощечины Лиза отлетела в сторону, больно стукнулась головой о стену, закусила губу, чтобы не закричать. Он не станет слушать. Если она откроет рот, он забьет ее до смерти. Он будет мстить за свой загубленный хрустальный народец…

– Встать! – Макс рванул ее за ворот свитера, притянул к себе. Теперь она касалась пола только кончиками пальцев, теперь ее лицо было на уровне его лица, близко-близко.

– Как ты посмела?! После всего, что я для тебя сделал, – у него был взгляд человека, готового крушить все на своем пути. Он улыбался полубезумной улыбкой. В его расширившихся зрачках Лиза видела свое отражение.

Ноги больше не касались пола, ворот свитера затрещал, дышать становилось все тяжелее…

– Макс! Ты же ее придушишь! – В голосе Лоры больше не было триумфа, теперь в нем слышалась паника.

Сознание ускользало, действительность уменьшилась до размеров Максовых зрачков. Еще чуть-чуть – и она провалится в эти черные дыры, встретится со своим отражением…

Если бы Лора не закричала, он убил бы эту дрянь. Честное слово, убил бы. Свернул бы ее тонкую цыплячью шею! Но Лора закричала, и ее крик привел Макса в чувство. Он посмотрел в расширившиеся от страха глаза Лизаветы, увидел на их дне отражение своей ярости, сделал глубокий вдох, разжал пальцы.

Она упала на пол, тяжело, как мешок с зерном. Ее свитер был порван, и из прорехи выглядывала белая кожа и бретелька лифчика. Она захлебывалась кашлем, хваталась за шею окровавленными руками, размазывала кровь по лицу.

Макс сглотнул горько-колючий ком, тыльной стороной кисти провел по небритой щеке, опустился на диван, сказал, глядя на погребальный курган из хрусталя и стекла:

– У тебя пять минут на сборы. Собирай манатки и убирайся к черту! Через пять минут я вызываю милицию.

Кажется, она хотела что-то сказать. Не сказала, лишь молча кивнула и вытерла руки о разорванный свитер. Это хорошо, что она промолчала. Если бы она попробовала с ним заговорить, он бы ее снова ударил и никакая сила на земле не смогла бы его остановить.

Макс был не в себе, она его не осуждала. Она бы тоже оплакала его потерю, если бы ей позволили. Но ей не позволили, ей дали пять минут на сборы. А у нее уже все собрано, она же готовилась уйти. Осторожно, чтобы не вымазать кровью пушистый легостаевский ковер, Лиза встала на ноги, придерживая порванный на плече свитер, прошла в ванную, вымыла руки. Умыла лицо, невесело улыбнулась своему отражению.

Уйти красиво не получилось. И оставить о себе добрую память тоже не получилось. Теперь до конца дней Легостаев будет считать ее убийцей своего хрустального народца. А у нее не будет возможности оправдаться, потому что он сказал: «У тебя пять минут на сборы».

Ей понадобилось всего три минуты, чтобы собраться, аккуратно сложить купленный Максом халат, поставить «глазастые» тапки на коврик у двери.

Наверное, это было предательством – то, что она потом сделала. Ее Дракон все понял, умоляюще взмахнул стрекозиными крыльями. И сердце его запульсировало отчаянно часто. Дракон не хотел с ней расставаться, умолял ее передумать, но она уже все решила. И дело тут даже не в том, что ей чужого не нужно, и не в обиде вовсе. Дело в том, что у Макса теперь больше никого нет, в живых остался только Дракон…

Лиза поцеловала Дракона в грустную морду, осторожно поставила на зеркальную полку. Сердце Дракона трепыхнулось в последний раз и перестало биться.

Да, это предательство, теперь Лиза это точно знала…

Ей удалось – она заплакала только на улице. Упала на заметенную снегом скамейку, закрыла лицо руками. Было холодно, слезы замерзали, превращались в хрусталь. Хрустальными слезами Лиза оплакивала своего Дракона и Макса Легостаева.

Теперь у нее никого нет, и отпущенные ей пять минут давно истекли. Она встала, вытерла щеки, набросила капюшон, подышала на замерзшие ладони. Она знала, куда нужно идти. Ей не впервой. Белорусский вокзал сегодня ночью приютит еще одну неприкаянную душу. Ему тоже не впервой…

Лоре понадобилось время, чтобы прийти в себя. Она знала, что Макс рассвирепеет, можно сказать, именно на это и рассчитывала. Увидит мальчик свои поломанные игрушки, разозлится и вышвырнет наглую приживалку за дверь. Вышвырнуть-то он вышвырнул, но перед этим чуть не убил. Из-за каких-то стекляшек! С ума сойти!…

Да что в них такого особенного, в этих хрустальных уродцах? Может быть, они очень дорогие? Об их материальной ценности Макс ничего не рассказывал. Не важно. Она избавилась от гастарбайтерши – вот это главное. А Макс успокоится, она знает, как его утешить.

– Легостаев, – Лора присела рядом, погладила его по вмиг напрягшейся руке. – Не расстраивайся ты так из-за этих елочных игрушек. Накупишь себе новых зверюшек. Пойдем, мы опаздываем.

Что-то она сказал не то или не тем тоном. Только Легостаев вдруг зарычал, развернулся к ней всем корпусом, впился в лицо мутным взглядом. Светский лоск куда-то исчез, уступив место первобытной звериной сути. Лора испуганно сжалась, втянула голову в плечи – подумала: ударит! А он не ударил, только покачал головой и сказал устало:

– Я никуда не пойду. Иди одна.

– Одна?! Макс, ты что?! Что я там буду делать одна?! – Лора расправила плечи, обиженно нахмурилась.

– Что хочешь, то и делай, – Легостаев больше на нее не смотрел, встал с дивана, подошел к разбитому стеллажу, принялся перебирать осколки хрусталя. В этот момент до Лоры дошла страшная правда – эти битые стекляшки для Макса Легостаева значат намного больше, чем она. Пока они были целы и стояли на своих местах, Легостаев казался нормальным человеком, но стоило только замахнуться на «святое», и его тщательно скрываемое сумасшествие выползло наружу. Вот так…

Лора попятилась. Осознание страшной правды поразило ее так сильно, что она не стала устраивать сцен, испугалась, что стоит ей заговорить, и он поступит с ней так же, как с той глухонемой идиоткой. Надо бежать! Какое счастье, что она вовремя узнала о легостаевском безумии, а то мало ли что…

Он не помнил, как они ушли: сначала эта убийца, потом Лора. Ему было не до них: он оплакивал лучших друзей. В живых не осталось ни одного, все искалечены, изуродованы…

Как она могла? Как у нее рука поднялась? Они же были живыми, и она это прекрасно понимала! Она понимала это намного лучше остальных – и все равно решилась на убийство, бессмысленное, жестокое.

Макс собрал свой хрустальный народец (все, что осталось от фей, русалок, гномов, ангелов и драконов), сложил в обувную коробку, большую братскую могилу. Никто не уцелел, никто! Красота, она всегда хрупкая и беспомощная, а зло неистребимо. Иногда, чтобы добиться своего, оно примеряет ангельскую личину, смотрит на тебя крапчато-каштановыми глазами, хлопает длинными ресницами и вынашивает чудовищные планы…

Он напился. Никогда в жизни он так не напивался: до слез, до хрустальных галлюцинаций, до разговоров со своим мертвым народцем. Он растворился в алкоголе, а боль все равно никуда не ушла.

Лиза нырнула в стылую суету Белорусского вокзала, осмотрелась, в поисках укромного местечка. Она вернулась к тому, с чего начинала: осталась одна в чужом городе. Нет, не совсем так. Теперь у нее кое-что есть в активе. Она может разговаривать, у нее есть документы и деньги, а завтра утром за ней приедут Ленка и Свешников. По телефону они с Ленкой договорились встретиться на Красной площади «где-нибудь возле Мавзолея», но, слава богу, вмешался Свешников.

«Какая Красная площадь?! Какой Мавзолей?! Девчонки, да вы с ума посходили! Во-первых, Красная площадь очень большая, а во-вторых, на улице не май месяц, холодина под двадцать градусов. Мы не знаем, когда конкретно приедем, ориентировочно утром, но этого мало. Что, все это время Лизавета будет мерзнуть на улице? Нет, дамы, место встречи нужно перенести под крышу. Чтобы Лиза не околела в ожидании. И еще желательно, чтобы это место было всем нам знакомо».

В Москве Лиза знала только одно такое место – Белорусский вокзал…

Свешников сказал: «Сиди в зале ожидания и жди. Мы приедем».

Захотелось чего-нибудь горячего. Лиза купила кофе и булочку, обхватила озябшими руками теплый стаканчик, посмотрела на свои порезы. Кровь уже остановилась, но руки, исполосованные осколками стекла, выглядели плохо. Лучше постоянно прятать их в карманы, чтобы не привлекать лишнего внимания. И самой лучше держаться в тени, так, на всякий случай. Лиза всмотрелась в свое отражение в черном оконном стекле. Выглядела она не так чтобы уж очень подозрительно: пуховик, джинсы, сапожки – обычная девушка. Подозрительным может показаться только отсутствие багажа. Хотя почему это подозрительно? Может, ее вещи в камере хранения?

Кофе остывал, а руки так и не согрелись. Лиза сделала большой глоток, откусила от черствой булочки. Надо бы найти место возле батареи, где-нибудь, где потеплее.

Места у батареи оказались самыми востребованными, и от мыслей о тепле пришлось отказаться. Лиза пристроилась рядом с пожилой парой, посчитала, что так будет спокойнее.

Сколько ей еще нужно продержаться? Свешников сказал, что они приедут часов в восемь-девять утра, а сейчас одиннадцать вечера. Значит, при самом хорошем раскладе ждать придется девять-десять часов. Не так уж и плохо, особенно если удастся немного поспать. Лиза поежилась, сунула озябшие руки в карманы, закрыла глаза.

Заснуть не получится – она это твердо знала. После того что с ней сегодня случилось, она еще очень долго не сможет спать спокойно. И Легостаев, наверное, не уснет. Наверное, он сейчас пытается спасти тех, кого еще можно спасти. Пустое занятие, она видела это месиво из стекла и хрусталя, голова эльфа с грустными глазами теперь будет преследовать ее в кошмарах.

Как же так можно – так бесчеловечно? Неужели Лора не понимала, что значит для Макса его коллекция? Или, наоборот, очень хорошо понимала?

А он? Поверил любовнице с первого слова, обвинил во всем ее, Лизу. Конечно, так проще и логичнее. Лора Лайт – девушка его круга, а она – прислуга, да еще и слабоумная. С нее станется…

На глаза навернулись слезы. Лиза торопливо смахнула их рукавом куртки. Она не станет плакать. Только не из-за Легостаева! Легостаев по-своему тоже несчастен. Он лишился своего хрустального королевства, а она потеряла всего лишь веру в людей. Не беда, впредь она будет умнее и… осторожнее.

…Ему снились кошмары. Пузатый эльф упрекал его в нерадивости. Русалочка обиженно качала головой и нервно била отколотым хвостом. Единорог возмущенно ржал и взвивался на дыбы. Стадо драконов плевалось огнем, а феи и ангелы вообще не смотрели в его сторону. Он не удивлялся, даже во сне он знал, что виноват.

А еще ему снилась Лизавета. Лизавета его ни в чем не упрекала, она плакала хрустальными слезами, как в сказке. Во сне ему хотелось Лизавету обнять, прижать к себе, попросить прощения. Бред, это она должна просить у него прощения, должна на коленях перед ним ползать! Неправильный какой-то сон…

…Ночь тянулась и тянулась. Лиза скатывалась в неглубокий, тревожный сон, просыпалась, всматривалась в темноту за окном. Утро все не наступало…

Лена нервничала, все никак не могла устроиться на заднем сиденье свешниковского «ниссана». На душе у нее было неспокойно. С одной стороны – радость от скорой встречи с подругой, с другой – ощущение какой-то неправильности происходящего. Вот, взять хотя бы эту их «встречу на Эльбе». Ведь намного проще и человечнее было бы забрать Лизу не с Белорусского вокзала, а прямо из квартиры Легостаева. Ну что, скажите на милость, плохого в том, что за твоей подопечной заедут друзья? Если ты весь такой хороший и благородный, сам все должен прекрасно понимать.

И Лизе было бы намного удобнее не тащиться ни свет ни заря на вокзал, а дождаться их в тепле легостаевской квартиры. Или, может быть, этот московский благодетель боится, что понаедет всякая деревенщина, начнет с ним брататься да еще, чего доброго, задержится до самой весны?

Черт. Как обидно! Они же со Свешниковым интеллигентные люди, все прекрасно понимают. Ну расцеловали бы счастливо спасенную Лизу, ну поблагодарили бы сердечно ее спасителя – и все. Конечно, если бы Легостаев предложил им немного передохнуть с дороги, они не отказались бы. Ну кофе там попить или покрепче что-нибудь… Но это лишь в том случае, если бы он искренне предложил, а не из вежливости.

Впрочем, о чем это она? Никто их к столу не позовет, их даже в дом не пригласили. Лена беспокойно заворочалась, устраиваясь поудобнее. Любопытно, он хоть придет Лизку проводить? Интересно же посмотреть, что он за птица такая. Ей бы очень хотелось, чтобы на Легостаева посмотрел муж. У Свешникова было какое-то особенное, звериное чутье на людей, он бы сразу сказал, стоящий тот мужик или пустышка.

– Ну что ты не спишь? – Муж посмотрел на нее с тревогой.

– Да вот, не спится что-то.

– Болит что-нибудь? – Свешников сбросил скорость.

– Ничего не болит, просто думаю.

– О чем?

– О Лизе, о благодетеле ее. Странно это все, тебе не кажется?

Свешников пожал плечами, сказал успокаивающе:

– Не волнуйся, Ленок, через пару часов приедем. На месте во всем разберемся. Поспи пока.

У Белорусского вокзала они оказались в половине седьмого утра. Не рассчитал Свешников, Лиза, наверное, еще только собирается из дому выходить.

– А может, сначала на Красную площадь? – предложила Лена и широко зевнула.

Свешников перегнулся через водительское сиденье, погладил ее по голове:

– Успеется, давай сначала внутрь зайдем, осмотримся.

– Так ведь рано же еще.

– А для экскурсии по Красной площади не рано? – Свешников усмехнулся. – Одевайся, Ленок.

Лена узнала подругу не сразу. Выискивала в толпе черную кроличью шубку, а на белую куртку внимание обратила только со второго захода. Лиза спала, пристроившись в неудобном кресле, съежившись, спрятав руки в карманы куртки. Капюшон сполз, и в холодном свете люминесцентных ламп ее лицо выглядело неестественно худым и бледным. Или свет тут ни при чем и она так выглядит на самом деле?

Лена растерянно посмотрела на мужа. Свешников пожал плечами, не стал давать оценку увиденному.

– Что она делает на вокзале в такую рань? – шепотом спросила она.

– Ждет нас.

– Еще только семь утра.

– Может, решила подстраховаться, пришла пораньше.

– И улеглась спать? Свешников, вот ты мне скажи, она на самом деле похудела или мне это только кажется?

– Ну, не знаю, – муж задумчиво потер подбородок. – А мы так и будем тут стоять и выяснять, похудела или нет твоя подруга, или подойдем и спросим у нее самой?

Лена поморщилась: муж был слишком логичен, слишком последователен, иногда ее это раздражало.

Лиза проснулась сама, Лена еще не успела коснуться ее плеча, а она уже открыла глаза.

– А мы уже приехали, – сказала Лена и жизнеутверждающе улыбнулась. – Чуть раньше, чем планировали.

Лиза мгновение всматривалась в ее лицо, а потом со сдавленным всхлипом повисла у нее на шее.

– Ленка! Леночка, вы приехали…

Они обнимались, и целовались, и обменивались бессмысленными репликами, а Свешников деликатно стоял в сторонке и терпеливо ждал, когда этот поток возгласов, слез и всхлипов иссякнет.

Ждать пришлось долго.

Она сидела на заднем сиденье машины, рядом с тихо всхлипывающей Ленкой, жевала бутерброд с ветчиной и запивала его чаем из термоса. Обогреватель в салоне работал на полную мощность, и впервые за последние несколько часов Лиза почувствовала, что согрелась.

– Лиз, тебе не жарко? – поинтересовалась Ленка, стаскивая с себя дубленку. – Может, снимешь куртку?

Она бы сняла, но под курткой был порванный свитер, и ей не хотелось, чтобы друзья это видели.

– Чуть позже, – отмахнулась она, но тут же поняла, что так просто от дотошной Ленки не отделаешься – подруга уже заметила порезы на ее руках.

– Лиза, это что такое?!

– Ерунда, чуть-чуть порезалась.

– Ничего себе – «чуть-чуть порезалась»! – Лена скептически покачала головой, сказала твердо: – Рассказывай.

Лиза бросила быстрый взгляд на коротко стриженный затылок Свешникова, сказала шепотом:

– Лен, я тебе потом все расскажу.

– Когда потом?

– Дома.

– А твой спаситель что ж не пришел тебя проводить? – Лена смотрела на нее внимательно, чуть осуждающе.

– Он занят, – говорить о Легостаеве не хотелось.

– Занят! – Ленка всплеснула руками, в полумраке салона блеснуло обручальное колечко. – И чем же таким важным можно заниматься в семь утра?

– Ленок, оставь Лизу в покое, – не оборачиваясь, сказал Свешников.

Лиза благодарно улыбнулась: повезло подружке с мужем! Он такой тактичный, такой надежный и очень ее любит.

Ей бы очень хотелось сразу же поехать домой, но Свешникову нужно было отдохнуть после ночи, проведенной за рулем. Они остановились в гостинице на окраине, обшарпанной и неуютной, зато не слишком дорогой.

– Лен, у тебя есть что-нибудь, во что можно переодеться? – шепотом спросила Лиза, едва они переступили порог номера.

Лена удивленно округлила глаза, и, предвосхищая ее вопрос, Лиза распахнула куртку. Подруга глянула на порванный свитер, тихо ахнула, не говоря ни слова, принялась рыться в дорожной сумке.

– На, это подойдет. Только учти, я хочу знать, что произошло, – сказала она, протягивая Лизе вязаную кофту.

Та молча кивнула. Кому ж еще можно рассказать обо всем, что с ней случилось, как не лучшей подруге? Лучшие подруги для того и существуют…

Утро наступило мрачное и промозглое – лучше бы оно и не начиналось. Макс потянулся, попытался сесть, больно ударился обо что-то головой, застонал, разлепил глаза. Он лежал на ковре у дивана: то ли свалился во сне, то ли уснул на полу.

Голова гудела, перед глазами плавали фиолетовые пятна. Надо бы попросить Лизавету, чтобы сварила ему крепкий кофе и дала таблетку аспирина. Нет, лучше сразу две таблетки. Он уже открыл рот, чтобы позвать Лизавету, когда взгляд его сфокусировался на коробке из-под обуви. По позвоночнику побежал холодок, в животе заныло.

Нет больше никакой Лизаветы, он сам ее вчера выгнал – между прочим, за дело! После того что она сотворила, убить ее было мало, а он не убил, он всего лишь вышвырнул ее на улицу. В ночь, в двадцатиградусный мороз…

Холодок со спины переполз на затылок. Морщась от боли, Макс встал. Ерунда! Эта маленькая дрянь не заслуживает жалости. Она его не пожалела, не задумываясь, уничтожила его хрустальный народец. Так что плевать, что ей некуда податься. И на то, что у нее нет перчаток, тоже плевать. Переночует где-нибудь в подворотне или на вокзале. Ей не впервой…

А ему нужно в душ, и как можно скорее. Сначала горячая ванна, потом ледяной душ. Да, только так, иначе он свихнется от головной боли.

Макс лежал в ванне и старался ни о чем не думать. Ни о чем не думать не получалось.

…Она просто притягивает к себе неприятности, у нее такой особенный талант – создавать проблемы! А на дворе двадцать два градуса мороза, он случайно посмотрел на градусник. Да, чисто случайно отогревал дыханием заиндевевшее стекло, чтобы чисто случайно увидеть, что красный столбик подкрадывается к цифре «двадцать три».

Макс чертыхнулся, сделал воду погорячее, словно это ему самому довелось провести ночь на двадцатиградусном морозе.

Зачем она так поступила?! Разве он плохо с ней обращался? Сколько раз он спасал ее никчемную жизнь, рискуя собственной, между прочим. Она забыла! Правду говорят о короткой девичьей памяти. А еще говорят, что нет страшнее зверя, чем обиженная женщина.

Э куда его понесло! Макс с головой ушел под воду. Того и гляди он додумается до того, что она обиделась. А на что ей обижаться? На то, что за глаза он называл ее убогой и слабоумной? А стоит ли на такое обижаться? Макс вынырнул, раздраженно фыркнул. Если бы кто-то, пусть даже не слишком близкий, назвал его убогим идиотом, он бы обиделся?

Да ну, ерунда какая! Ничего бы он не обиделся! Он бы просто взял и набил этому «кому-то» морду…

Вставать под ледяной душ не хотелось, но он себя заставил, стиснул зубы, до упора крутанул кран с холодной водой.

Встряска получилась что надо. Его бедные мозги кувыркнулись в черепной коробке, сердце подпрыгнуло до самого горла, из легких со свистом вырвался воздух. А потом стало хорошо. Ради этого благословенного «хорошо» стоило помучиться. Может быть, теперь даже не придется пить аспирин.

Интересно, как бы он отреагировал, если бы Лизавета попыталась набить ему морду? Наверное, тоже обиделся бы. Впрочем, теперь это уже не важно. Лизавета не стала бить ему морду, она поступила намного изощреннее, чисто по-женски. Она разбила его коллекцию. Вот так – отомстила за свою поруганную девичью честь.

Он набросил на мокрое тело банный халат, прошлепал в кухню, поставил на плиту турку. После чашки кофе в его проспиртованных мозгах обязательно наступит просветление и чувство, очень похожее на чувство вины, перестанет терзать его бедную душу. Он поступил так, как поступил. Он действовал на автопилоте, в состоянии аффекта. Ни один судья в мире не осудил бы его за это. Ну разве что собственная совесть.

Макс посоветовал совести заткнуться, перелил кофе в чашку, включил телевизор и тут же наткнулся на обзор криминальных новостей. Ну конечно, что же еще показывать обывателю в половине седьмого субботним утром? Криминальные новости – самое то!

«В связи с небывало морозной зимой в столице растет число пострадавших от холода, – радостно сообщил ведущий. – В основном жертвами погодных катаклизмов становятся лица без определенного места жительства и граждане, злоупотребляющие алкоголем, но иногда в беду попадают и добропорядочные граждане. Так, сегодняшней ночью в районе улицы Подгорной был обнаружен труп молодой девушки…»

Перед его глазами поплыл розовый туман, остатки кофе пролились на пол. На экране всего на мгновение мелькнула картинка: белая куртка, синие джинсы, тонкие запястья…

Макс метнулся к телевизору, но ведущий уже рассказывал о счастливом спасении семидесятилетней старушки, которая выпала с балкона пятого этажа, благополучно приземлилась в сугроб и отделалась лишь легким испугом. Ох, мама дорогая! Столетней старушке повезло, а двадцатилетней девочке – нет. Белая куртка, синие джинсы, тонкие запястья, а самое главное – его район…

Макс запрещал себе думать, что той девчушкой в белой куртке может оказаться Лизавета, пока одевался, пока метался по квартире в поисках ключей от машины, пока дрожащими руками рассовывал по карманам куртки деньги и документы. Он не знал, что будет делать, но точно знал, что, если он останется дома – сойдет с ума.

Способность связно мыслить вернулась к нему только в машине. Сначала нужно в дежурную часть, разузнать все про ту… про девочку, которую нашли ночью.

…В дежурной части ему ничего толком не сказали. Люди, выезжавшие на место, уже сменились. И вообще, шел бы он, такой любопытный, куда подальше…

Оставалась редакция криминальных новостей. Может, там с ним как с коллегой по журналистскому цеху будут поразговорчивее? Может, там кто-нибудь знает, куда увезли девочку в белом пуховике? Ему нужно посмотреть на… тело. Ему просто необходимо увидеть эту девочку, своими глазами убедиться, что это не Лиза. А потом он всю Москву перевернет, но найдет ее!

Зачем? Не важно. Главное – найти…

В редакции ему повезло чуть больше, если, конечно, это можно назвать везением. Сначала его долго не пускала охрана, и пришлось, несмотря на дикую рань, звонить своему всесильному боссу, чтобы тот замолвил за него словечко и Макса пропустили в телецентр. Босс, спасибо ему большое, слово замолвил, Макса пропустили.

Он не знал, кем был этот долговязый парень в вытянутом, не слишком чистом свитере, куривший сигарету за сигаретой. Он не разбирался в телевизионной иерархии. Главное – парень был в курсе, что случилось прошлой ночью.

«Да, была девчонка. Белый пуховик, синие джинсы, каштановые волосы. Документов при ней никаких. Цвет глаз не запомнил, да и нет таких дураков – в глаза покойникам заглядывать. Хорошенькая была… когда-то – это точно. Был ли на ней порванный свитер? Так я ее не раздевал, может, и был порванный свитерок, это надо у следователей спросить. Как умерла? Это сложнее – сначала ее кто-то по голове ударил, а потом она просто замерзла… Вот так, жила себе, молодая и красивая, пока какому-то гаду дорогу не перешла».

Он так ничего и не узнал. Ну молодая, ну волосы каштановые, ну белый пуховик и синие джинсы – сколько по Москве ходит таких молодых девочек в джинсах и белых пуховиках! Это ничего не значит!

Думать о том, что у Мележа могли остаться последователи, жаждущие отомстить за хозяина, он себе запрещал. Не сейчас. Сейчас нужно обзвонить морги…

К вечеру Макс окончательно выбился из сил. Посещение моргов – это испытание не для слабонервных. Особенно когда под каждой серой простыней боишься увидеть знакомое лицо, боишься напороться на неживой взгляд крапчато-каштановых глаз.

Он нашел ту несчастную девочку в белом пуховике. Долго-долго стоял перед облезлой каталкой, не находя в себе сил посмотреть. Санитар устал ждать, с тихим ворчанием сдернул простыню с обнаженного девичьего тела. Макс крепко зажмурился, целую вечность не решался открыть глаза, а когда открыл, чуть не расплакался от невероятного, прибивающего к земле облегчения.

На каталке лежала не Лиза. У этой девочки не было ничего общего с Лизой. Спасибо тебе, Господи!

От осознания того, что Лиза жива, что она не лежит сейчас на каком-нибудь стылом прозекторском столе, к его голове прилила волна жара, а тело забил озноб. Вот, оказывается, как выглядит настоящее облегчение! Вот что чувствует обреченный на казнь и помилованный в самую последнюю минуту! Он чувствует жар и озноб. А еще ему очень хочется пить. И то, что он полдня метался по выстуженному городу с мокрой головой, ничего не значит…

Он сейчас поедет домой, сделает себе горячего чаю, а потом продолжит поиски Лизаветы. Расслабляться рано, нужно объехать вокзалы.

– Лиза, я не понимаю, почему после того, как поступил с тобой этот негодяй, ты продолжаешь его оправдывать! – Ленка задумчиво посмотрела на третий по счету кусок торта, покачала головой и решительно отодвинула блюдце.

Они сидели в Лизиной кухне и в сто первый раз обсуждали одно и то же. Прошло уже две недели со дня ее возвращения. За эти две недели много чего успело произойти в Лизаветиной жизни. Иван Семенович встретил ее как родную, с распростертыми объятиями и радостными вздохами, и тут же вручил ей свою очередную рукопись, деликатно намекая, что время не стоит на месте. Кажется, он даже не заметил, что Лиза теперь общается с ним посредством речи, а не с помощью записок. Зато все остальные моментально это заметили. Не то чтобы от души за нее порадовались, но удивились – это точно. Она, как по мановению волшебной палочки, перестала быть отверженной. Мало того, позавчера ей наконец удалось найти работу.

Этот детский сад был не из самых передовых, зато он находился близко от Лизиного дома, и там требовался логопед.

В общем, жизнь налаживалась. Раньше о таком Лиза могла только мечтать. Раньше, но не теперь. Теперь ей не было покоя, теперь все ее мысли были только об одном.

Легостаев. Сначала она его жалела, потом обижалась на него, потом – не без участия подруги Ленки – тихо ненавидела. Но в итоге пришла к неутешительному для себя выводу – она любит Макса Легостаева ничуть не меньше, чем любила до того момента, как он сказал: «У тебя есть пять минут на сборы». И с этим чувством ей теперь предстоит научиться мириться и как-то жить. И сеансы психотерапии, которые почти ежедневно устраивала ей Ленка, ничего не изменят, только еще больше разбередят душевную рану. Этому нужно положить конец. Вот прямо сейчас.

– Лен, я его не оправдываю, я его люблю, – сказала она и разревелась.

– Любишь?! – Ленка испуганно обхватила руками свой округлившийся живот. – Любишь этого тирана? Этого негодника, смеющего поднимать руку на женщину?! Этого плейбоя?

Лиза молча кивнула.

– И давно с тобой это приключилось? – немного успокоившись, спросила подруга.

– Давно, почти сразу, – да, теперь, когда она созналась в главном, можно со спокойной совестью признаваться в том, что она влюбилась в Легостаева практически сразу, как только увидела его модно стриженный затылок.

– А что он?

Лиза улыбнулась сквозь слезы. Смешная у нее подруга – только что костерила Легостаева на чем свет стоит, а теперь вот пытается вызнать, какие он испытывал чувства к своей прислуге.

Лена заметила ее улыбку, сказала, смущаясь:

– Я вот тут подумала – Легостаев этот тебя столько раз спасал, от вражеских пуль собственным телом прикрывал. А зачем ему все это? Нет, ну сама посуди, зачем мужику рисковать жизнью из-за девахи, к которой он совсем ничего не испытывает?

– Ну почему же совсем ничего не испытывает? – Лиза вытерла слезы. – Он испытывает жалость, а еще – ответственность. Ясно?

Ленка покачала головой, спросила после долгих раздумий:

– Лиз, а он знает твой адрес, ну, так, на всякий случай? Вдруг извиниться надумает?

– Извиниться?! – Пришла Лизина очередь удивляться. – Лен, он считает, что это я уничтожила его коллекцию. Он меня чуть не убил тогда. С чего ему извиняться?

– А если бы он узнал правду? Ну, там, анонимный доброжелатель?

– Лен, не вздумай!

– Даже если бы и вздумала, – с досадой сказала подруга, – у меня же нет его адреса. А может, ты мне его…

– Нет, – твердо сказала Лиза, – ты не будешь ничего писать Легостаеву, потому что… – она запнулась, – потому что это все равно ничего не изменит.

То, что Макс принимал за облегчение, на поверку оказалось двусторонним воспалением легких. Все-таки права была мама, когда говорила, что нельзя бегать по морозу с непокрытой головой, особенно мокрой. Хотя, если разобраться, где голова, а где легкие?

Диагноз ему выставил Вовка. Оказалось, что этот закоренелый хирург еще кое-что понимает и в терапии, а Макс думал, что хирургов хлебом не корми, дай только что-нибудь у кого-нибудь отрезать.

Тревогу забила сестрица Анюта – явилась вечером к горящему, трясущемуся от озноба и кашля Максу.

Он как раз собирался продолжить поиски Лизаветы. Теперь, когда он точно знал, что в моргах ее нет, поиски казались делом пустяковым. Он найдет ее, привезет домой, напоит кофе, а потом они будут разговаривать. О чем – Макс не думал. Сейчас главное – отыскать ее.

Анюта спутала все его планы: окинула брата подозрительным взглядом, чмокнула в лоб и нахмурилась:

– У тебя же температура! Куда только смотрит Лизавета? Кстати, где она? В аптеку побежала? А я тебя предупреждала, все самое необходимое для первой помощи должно быть под рукой, чтобы потом не метаться. А что это ты в куртке? Быстро в постель, температуру мерить!

Макс хотел сказать, что ему не до постели, что нужно искать Лизавету, но Анюта уже толкала его к спальне. Он сдался почти без боя. Решил: вот выпьет аспирина, полежит минут двадцать, пока не спадет температура, и поедет.

Пока он кутался в плед и кашлял, Анюта развила бурную деятельность: сунула ему под мышку градусник, а в рот – таблетку аспирина, заварила свежий чай, извлекла из запасников малиновое варенье.

– Ну где же Лизавета? Когда она наконец явится? – спросила она, усаживаясь на край кровати.

– Она не явится, – прохрипел он, заходясь в кашле.

– То есть как – не явится? Она уехала? – Анюта забрала градусник, бросила быстрый взгляд на серебристый столбик, покачала головой: – Сорок и один…

– Лиза не уехала, – Макс сглотнул колючий ком. – Я ее выгнал.

– Что?! – Анюта чуть не выронила градусник, посмотрела на него с жалостью, наверное, решила, что братец бредит.

– Мы поссорились, и я ее выгнал, – повторил он, – вчера вечером. А сегодня весь день искал ее по моргам. Не нашел. Сейчас отлежусь и снова поеду.

Анна долго молчала, потом спросила:

– Как ты мог ее выгнать? У нее же никого, кроме тебя, нет.

Это «никого, кроме тебя, нет» задело Макса за живое, бритвой полоснуло по растревоженной совести.

– Максим, если это просто глупая шутка, то предупреждаю сразу – со мной лучше так не шутить! Или это все из-за температуры? – Она встряхнула градусник.

– Это не шутка, и температура тут ни при чем, – Макс сел, перед глазами снова заплясали сиреневые круги, к горлу подкатил кашель. – Анюта, мне нужно идти.

– А что у вас произошло? Из-за чего вы? – Кажется, сестра ему поверила. – Ты же не мог просто так… Это из-за твоей теледивы? Максим, что наговорила тебе эта белобрысая стерва?

– Это не из-за Лоры, – он встал, пошатываясь, вышел в гостиную, через пару секунд вернулся обратно с коробкой из-под обуви, бережно поставил ее на кровать: – Это из-за них…

Анюта заглянула в коробку, зажала рот рукой, посмотрела на него испуганно и печально одновременно, прошептала:

– Максим, этого не может быть!

Он тоже не мог в это поверить. А еще ему нужно было выговориться…

Он пил горячий чай, заедал его малиновым вареньем, время от времени заходился в кашле и говорил, говорил…

Анюта слушала молча, когда было нужно, она становилась очень терпеливой.

– …Ей некуда больше деться, мне нужно объехать вокзалы, поискать ее там. Она уже сутки где-то одна, – закончил он свой рассказ.

Анюта-забрала у него пустую чашку, сказала решительно:

– Ты никуда не поедешь.

Он хотел возразить, но сестра нетерпеливо взмахнула рукой, повторила:

– Ты никуда не поедешь, вместо тебя поедем мы с Вовкой.

Поиски ничего не дали. Анюта с мужем объехали все вокзалы, и железнодорожные, и автомобильные, но Лизавету так и не нашли. Потом они обзвонили все больницы – тоже безрезультатно.

Анюта паниковала, боялась, что вот-вот сорвется в истерику. Вовка поглядывал на нее исподлобья, тихо ворчал, ругал непутевую молодежь. А ведь еще нужно рассказать об их неудаче Максиму. Он им не поверит, будет сам рваться на поиски.

А Лизавета? Ну как она могла вот так просто взять и исчезнуть?! Пришла бы к ним с Вовкой, на худой конец…

Разговора с Максимом не получилось. Он выслушал их молча и также, не говоря ни слова, принялся одеваться. Анюта хотела его остановить, но Вовка не дал…

Максим вернулся ночью, измученный, потерянный, совершенно больной. Не разуваясь, рухнул на кровать, закрыл глаза. Не нашел…

Вовка посмотрел на градусник, послушал тяжелый, с надрывом кашель и вызвал «скорую».

Брат ехать в больницу не желал, он вообще сделался каким-то буйным. Анюта испугалась. Вовка успокаивающе обнял ее за плечи, сказал трагическим шепотом: «Это из-за интоксикации». В общем, вечерок выдался еще тот: Лизавета как сквозь землю провалилась, Максима положили в больницу с двусторонним воспалением легких, «загрузили» лекарствами, поставили капельницу, и он, кажется, задремал. А Анюте еще предстояло сообщить родителям, что их младший ребенок захворал.

Макс не лежал в больнице с младенчества, поэтому к случившемуся отнесся как к настоящей катастрофе. В первую очередь из-за того, что его лишили возможности продолжить поиски Лизаветы. Во-вторых, из-за тотальной слабости, из-за которой даже сама мысль о побеге казалась смешной и неосуществимой. Он привык чувствовать себя сильным мужчиной, а сейчас был беспомощнее младенца.

Облегчение наступило на третий день болезни. Нет, не физическое, до физического облегчения ему было как до Луны. Исчезли муки душевные, словно камень с души упал.

А все сестрица Анюта! Додумалась связаться с дядей Федей, попросить его выяснить по своим каналам местопребывание Лизаветы. Дядя Федя и выяснил, всего за каких-то пару часов: позвонил кое-куда, поговорил кое с кем и сообщил племянникам радостную новость – Лизавета жива-здорова и ни в какой она не в Москве, ни на каком таком железнодорожном вокзале, а на своей исторической родине.

После облегчения пришло удивление – как она попала на эту самую историческую родину? А потом пришла обида – он тут, понимаешь, с ума сходит, морги и вокзалы обыскивает, а она сидит себе дома и даже не думает сообщить ему, что с ней все хорошо! Негодница…

Ладно, главное, что она жива и можно расслабиться и спокойно поболеть.

Расслабиться не позволила родня. Макса навещали по нескольку раз в день, закармливали домашними вкусностями, задаривали подарками.

Первой на его подоконнике обосновалась хрустальная летучая мышь, подарок сестрицы Анюты. Мышь была нескладная, лопоухая и смешная, наверное, и стоила она копейки, но Макс едва не прослезился.

Потом расстарались родители: принесли ангелочка, маленького, щекастенького, толстозадого. Племянники тоже не отставали – презентовали любимому дяде Максу свинку. Свинка была пролетарских кровей, вовсе не хрустальная, а самая обычная, стеклянная, но летучей мыши и ангелочку она понравилась. А уж как она понравилась Максу, можно и не говорить.

В общем, подарки были незатейливыми, простенькими, но душу лечили получше некоторых капельниц. Наверное, впервые в жизни Макс так остро осознал, что значит семья и настоящая забота. А еще он осознал, что в его жизни чего-то не хватает. Пока еще он именно так и думал – «чего-то», а не «кого-то», не решался сознаться в этом даже самому себе. Наверное, это происходило с ним уже давно, наверное, именно от этого он бежал все эти месяцы, прятался за точеной спинкой Лоры, хамил и огрызался перед неизбежностью, делал больно себе и окружающим…

Макс удрал из больницы спустя девять дней, сразу, как только ему перестали колоть антибиотики. И так уже от этих уколов вся задница похожа на решето, да и, стыдно признаться, больновато. Родителей и сестрицу в известность он решил не ставить, чтоб не суетились, не устраивали ему торжественную встречу.

Дома было стыло и неуютно. Вот интересно, всего каких-то полторы недели хозяин отсутствовал, а квартира успела приобрести нежилой вид. И слой пыли тут совершенно ни при чем, дело в ощущениях: и пахло как-то не так, и освещение было каким-то не таким, и мебель была как будто неродная. Да что там мебель, вот его отражение – оно ведь тоже словно неродное. Щетина, совсем некреативная, а сизая и неопрятная. И волосы – отросшие и растрепанные. И глаза – ввалившиеся и виноватые. И…

Дракон, нахохлившись, сидел на зеркальной полочке, прижимал к пузу розовое хрустальное сердце и смотрел обиженно и даже немного осуждающе. Макс смутился, Дракон никогда раньше не позволял себе таких взглядов. Может, оттого, что раньше он считал Макса своим хозяином, соблюдал субординацию…

Стоп! А что он вообще тут делает? Это же Лизин Дракон, он должен быть сейчас с ней, на ее исторической родине, а не стоять тут, на зеркальной полочке.

Лизавета с Драконом не расставалась никогда, Макс подозревал, что она даже спит с ним в обнимку. А тут что получается? Получается, что она его забыла. Или оставила сознательно, в виде компенсации?… Макс взял Дракона в руки, поднес к глазам. Хрустальное сердце не билось – почти. Обиделся? Заболел? Скучает? А может, и первое, и второе, и третье?

– Ну, ты что? – спросил он упавшим голосом.

Дракон на контакт не шел, наверное, действительно обиделся.

– А у меня для тебя компания, – Макс поставил Дракона обратно на полочку, достал из кармана летучую мышь, ангелочка и свинку. – Вот, прошу любить и жаловать.

Если Лизин Дракон и обрадовался, то виду не подал. Макс тяжело вздохнул, принялся раздеваться. Болезнь не прошла бесследно. Препирательства с лечащим врачом, сборы и побег из больницы отняли остатки сил. Надо же! Какая-то пневмония нанесла такой заметный урон его молодому, растущему организму. Макс побрел в гостиную, включил телевизор, рухнул на диван. Он полежит немного, может быть, даже поспит, а потом примется за уборку. Теперь, когда Лиза отбыла на свою историческую родину, придется самостоятельно поддерживать уют в собственной квартире и собственной душе…

В бок ему что-то уперлось, Макс пошарил рукой среди диванных подушек, извлек на свет божий свернутый в трубочку листок бумаги, хотел было выбросить, но передумал и развернул.

Это было письмо из прошлого – письмо от Лизы. Прощальное письмо, если он что-то понимал в этой жизни…

Она его благодарила – почти в каждой строчке. Она не забыла ничего из того, что он для нее сделал. Она писала, что собирается уезжать, что и так злоупотребила его гостеприимством, за что тысячекратно извиняется. Что не может найти в себе смелости попрощаться очно. Что он самый лучший и самый благородный, и она…

На этом письмо обрывалось, и Максу так и не удалось узнать, что же такое хотела написать Лизавета. А узнать хотелось, аж между лопатками зачесалось. Он – самый лучший, с ума сойти! Лизавета считает его самым лучшим в мире! Нет, маленькая поправочка – Лизавета считала его самым лучшим до тех пор, пока он не вышвырнул ее на улицу. Он вышвырнул, а она убила его хрустальный народец. А потом оставила в качестве утешительного приза своего ненаглядного Дракона. А Дракон не хочет с ним жить, дуется и грустит. И в квартире теперь пусто и неуютно, так, словно Лизавета жила в ней не каких-то пару месяцев, а целую вечность, и квартира успела к ней привыкнуть и теперь тоскует так же, как и Дракон, так же, как и он сам… Ох, грехи наши тяжкие! Лучше бы он остался в больнице…

Вечером примчалась сестрица Анюта, начала орать уже с порога:

– Максим, ты с ума сошел?! Почему ты не в больнице, а дома? Кто тебя, идиота, отпустил?

– Никто меня, идиота, не отпускал, я сам ушел, под расписку, – вяло оправдывался он. – Ань, ну надоело мне! Я здоров как бык.

– Здоров?! – Сестрица ткнула в него указательным пальцем. – А что ж тогда лежишь? Почему не устраиваешь вечеринку по поводу своего выздоровления, гостей не зовешь? Максим, ну разве так можно? – Она вздохнула, присела рядом с ним на диван.

– Она мне письмо оставила, – сказал он, глядя в потолок.

– Кто?

– Лизавета. Вот, прощальное письмо. Сегодня нашел, прочел, слезами окропил…

Анюта отобрала у него свернутое в трубочку письмо, торопливо пробежала глазами, рассеянно потерла лоб.

– Свари кофе, – попросил Макс. – Страсть как кофе хочется.

Сестрица молча встала, не выпуская письма из рук, вышла из комнаты. Макс повалялся на диване еще минут пять, потом со страдальческим кряхтением встал, сунул ноги в тапки, поплелся следом за сестрой в кухню.

Анюта уже снимала турку с огня, прощальное письмо от Лизы лежало на краю стола. Он взял письмо, сунул в карман, уселся на табуретку, с вожделением посмотрел на дымящийся кофе.

– Она не могла этого сделать, – сказала Анюта, усаживаясь напротив.

– Чего? – вяло уточнил он.

– Не могла Лизавета разбить твою коллекцию.

– Почему не могла?

– Ну, не знаю, просто чувствую.

– Просто чувствовать недостаточно, – он сделал большой глоток, обжегся, поморщился, сказал тихо: – Я тут долго думал и пришел к выводу, что готов ее простить.

– А если не за что ее прощать? – гнула свое Анюта. – Если это не она?

– А кто? – Макс удивленно посмотрел на сестру поверх дымящейся чашки.

– Да теледива твоя! Вот кто!

– Лора на такое не способна, – сказал он не слишком уверенно. – Да и зачем ей?

– Зачем? Да чтобы тебя с Лизаветой поссорить! Мало кому понравится, что в доме ее любовника живет другая женщина.

– Лизавета не женщина, она… – Макс запнулся.

– Договаривай, – фыркнула Анюта. – Лизавета не женщина, а слабоумная прислуга?

– Я не считал ее слабоумной, – он нахмурился.

– А прислугой?

Крыть было нечем, но он попробовал:

– Она сама предложила.

– А ты, такой благородный, такой добрый, согласился, да еще позволил другим над ней издеваться! Знаешь что, братец, даже если бы это сделала Лизавета, я все равно была бы на ее стороне.

Они немного помолчали, Анюта допила свой кофе, резко встала, сказала холодно:

– Пойду я, Максим, некогда мне. Нужно еще близнецов из садика забрать, а Вовка, как всегда, на дежурстве.

Она считала это дьявольским везением. Такой мужчина! Олигарх, политик, медиамагнат, а влюбился в нее, как мальчишка, еще похлеще дурачка Легостаева.

Лора посмотрела на сидевшего напротив нее немолодого, но очень представительного мужчину, улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой. Тот по-отечески улыбнулся в ответ, украдкой посмотрел на часы. Это ничего, что по-отечески, у него статус, он не может лыбиться, как безмозглый мальчишка. Тем более что вокруг полно папарацци, следят за каждым его шагом. А теперь и за каждым ее шагом.

Ну так! Она же тоже не абы кто! Она Лора Светлова, телезвезда!

– Классно тут, правда? – Лора ослепительно улыбнулась в объектив фотокамеры. Завтра на первых полосах ведущих газет будет ее фото!

Олигарх молча кивнул, сделал знак охранникам, и наглых папарацци как ветром сдуло. Лора вздохнула с легким сожалением – дополнительная реклама еще никому не вредила.

– Пора нам, рыбка, – улыбка олигарха стала чуть более человечной.

Вот, оказывается, зачем он приказал убрать фотографов: чтобы наконец иметь возможность смотреть и улыбаться ей так, как он делал это вот уже вторую неделю. Лора возликовала, спросила, скромно потупив очи, – олигарху нравилось, когда она изображала скромницу:

– Мы едем к тебе?

– В гостиницу, рыбка.

Ей стало немного обидно. Всегда гостиница, а она мечтает о загородном доме, о вилле на берегу Средиземного моря… Ничего, всего-то вторая неделя. Он уже появляется с ней на публике, а это о многом говорит. Чуть-чуть терпения – и дело дойдет до виллы.

Олигарху позвонили. Он поморщился, с явной неохотой достал из кармана пиджака дорогущий мобильник, сказал Лоре:

– Рыбка, иди-ка потанцуй.

Танцевать не хотелось. Что она, дешевая малолетка, чтобы отплясывать на танцполе? Но и показывать обиду нельзя ни в коем случае. Еще не время. Лора понимающе улыбнулась, встала, грациозно повела точеными бедрами, направилась к барной стойке, в душе радуясь, что ее новый друг выставил за дверь папарацци и свидетелями ее унижения стали только завсегдатаи этого супермодного, суперэлитного клуба.

Для такого шикарного места, как это, коктейль был на удивление невкусным. Лора постукивала по запотевшему бокалу ноготком, нетерпеливо покачивала ногой с полуснятой туфелькой. Она знала, что со стороны смотрится очень эффектно и очень сексуально. Эта полуснятая туфелька свела с ума не один десяток мужчин.

– Вышла на охоту? – послышался над ухом знакомый голос.

Лора вздрогнула, туфелька шлепнулась на пол.

– Легостаев? – Она презрительно поморщилась, бросила быстрый взгляд на своего олигарха. Олигарх что-то сердито говорил в трубку, его телохранители толклись неподалеку. Стоит ей только позвать… – Я не охочусь, я расслабляюсь, – сказала она с придыханием. – А вот что ты тут делаешь? Ты же предпочитаешь коротать вечера дома, в компании прислуги.

Он не обиделся, широко улыбнулся в ответ:

– Кстати, о прислуге. Лора, это же ты разбила мою коллекцию. Зачем?

Еще две недели назад она бы ни за что в этом не призналась, а сегодня у нее есть олигарх. Он защитит ее от смешного легостаевского гнева. Даже интересно будет посмотреть, как его охрана вышвырнет этого идиота из клуба. Лора улыбнулась улыбкой победительницы:

– Что, твоя гастарбайтерша нажаловалась? Да, это сделала я! Зачем? Да просто так! Интересно стало посмотреть на твою реакцию. А еще любопытно было, как ты поступишь со своей глухонемой идиоткой, – она бросила быстрый взгляд на охранников, мало ли что учудит этот неудачник.

Лора ожидала от Легостаева всякого. Она даже приготовилась к тому, что он попробует ее ударить. Но этот придурок повел себя странно: отхлебнул коктейль из ее бокала, брезгливо поморщился, а потом широко улыбнулся, словно она только что сообщила ему очень приятную новость. Чокнутый! Нет, определенно чокнутый. Как хорошо, что она вовремя от него избавилась!

Лора долго смотрела в спину удалявшемуся Легостаеву, силилась понять – что же его так обрадовало?

– Рыбка, ты готова? – Олигарх глянул на валявшуюся на полу туфельку, но поднимать не стал. Ясное дело, ему же не по статусу…

– Конечно, милый, – Лора тут же выбросила из головы Легостаева со всеми его странностями.

Зима, такая непривычно холодная, такая вьюжная, в конце февраля неожиданно отступила. Снег истаял буквально за сутки. Еще несколько дней понадобилось, чтобы подсохли лужи и перестало лить с крыш. Солнце светило ярко-ярко, и можно было начинать надеяться на скорый приход весны.

Лиза шла по подсохшему тротуару, подставляла лицо еще не теплым, но таким долгожданным солнечным лучам и улыбалась, впервые за истекший месяц. Ну невозможно было не улыбаться, когда вокруг такая красотища…

На улице было полно детворы. Ошалевшие от внепланового тепла, ребятишки с визгом носились по двору, играли в какие-то свои, только им ведомые игры – в общем, наслаждались жизнью.

Мальчишка был еще совсем маленький – и кто только отпустил такого одного на улицу? – развязавшиеся завязки пушистой шапки порхали на ветру, сама шапка съехала набок, по-пиратски закрыла правый глаз. Ярко-синий левый смотрел на Лизу с хитрым любопытством. Руки мальчуган прятал за спиной. Она почему-то ни на секунду не усомнилась в том, что варежек у него нет.

– Привет, – сказал ребенок и застенчиво улыбнулся.

– Привет, – Лиза остановилась, присела перед мальчишкой, потянулась к завязкам шапки.

Тот нетерпеливо отстранился, всем своим видом давая понять, что он уже достаточно взрослый и не нуждается в глупой женской заботе, сунул ей в руки квадратную коробочку, завернутую в блестящую подарочную бумагу, сказал со сдержанным достоинством:

– На.

– Это мне? – Лизавета недоверчиво улыбнулась, встряхнула коробочку.

– Тебе.

– От тебя? – В детском саду у Лизы было много трех- и четырехлетних поклонников, так что к знакам внимания от маленьких мужчин ей было не привыкать.

Мальчишка фыркнул, сбил шапку на затылок, сказал, насупившись:

– Больно нужно! Мне за это, – он кивнул на коробочку, – шоколадку обещали.

– Кто обещал? – растерянно спросила Лиза.

– Обещал, – многозначительно хмуря лоб, повторил юный посланец.

Лиза развернула яркую обертку. Старалась не спешить, не смотреть по сторонам. Следила, чтобы не дрожали предательски руки, уговаривала сердце беспричинно не трепыхаться в груди. Она так старалась, что едва не уронила коробочку.

…Дракон выглядел счастливым – счастливым, его стрекозиные крылья трепетали от радости и возбуждения, хрустальное сердечко билось в унисон с ее собственным сердцем. На кончике шипастого хвоста что-то поблескивало, что-то, похожее на колечко. Нет, это и было самое настоящее колечко.

Решение казалось Максу простым и единственно правильным. Это раньше, еще до того, как судьба подбросила под колеса его машины Лизавету, его могли напугать мысли о женитьбе, а теперь – прочь сомнения! Только бы вымолить прощение, только бы испросить дозволения быть выслушанным…

Его поддержали родные. Да что там поддержали – насели со всех сторон. Подавай им Лизавету в качестве родственницы – и все тут! Мнением самого Макса при этом никто не интересовался. Наверное, его влюбленность была слишком очевидной.

Он принял решение, но никто из близких даже не догадывался, чего ему стоило приступить к реализации задуманного.

Женщины бывают разные. Большинство из них смертельно обижаются по пустякам, а тут не пустяк, тут такое… Наверное, ему удастся выпросить прощение, но дело в том, что одного лишь прощения ему недостаточно, он рассчитывает на нечто гораздо большее – на руку и сердце.

Макса собирали всей семьей, как в былинные времена добра молодца на ратные подвиги. Забили багажник «мазды» провиантом, словно ему предстояло ехать не каких-то двенадцать часов, а недели две. Заморочили голову инструкциями и ценными указаниями. Вовка, добрая душа, хитро улыбаясь, сунул в карман его куртки книжку по женской психологии. Педант отец несколько раз заставил сына перепроверить, на месте ли документы. Но больше всех отличилась сестрица Анюта – собралась ехать с ним в качестве «группы поддержки». Вообще-то, дай Макс добро, в качестве «группы поддержки» с ним выехала бы вся семья, включая дядю Федю и близнецов. Но он от сопровождения отказался, сослался на деликатность предстоящего мероприятия. Анюта повздыхала немного и смирилась, мама всплакнула, отец и Вовка по-мужски сдержанно пожали ему руку, дядя Федя обнял, подмигнул заговорщически, пожелал ни пуха ни пера…

Лизаветин дом он – спасибо наводке дяди Феди! – нашел сразу. Покрутился немного во дворе, высматривая ребятенка посмышленее.

Решение выслать впереди себя тяжелую артиллерию в виде этакого щекастенького обаятельного херувимчика родилось экспромтом. Макс сгонял в магазин за шоколадкой, нашел и подходящего херувимчика. Парнишка был мал ростом, в шапке набекрень, смотрел на мир хитрющими ярко-синими глазами, при этом явно обладал природным обаянием и определенной деловой хваткой. Сотрудничать с таким – одно удовольствие.

Лизаветы дома не оказалось. Ну и хорошо. Они подождут ее на улице. Сегодня выходной, есть надежда, что домой она вернется засветло. Только бы херувимчику не наскучило ждать…

Судьба сегодня Максу благоволила, ждать пришлось всего ничего, каких-то минут двадцать.

На Лизавете была ярко-красная курточка. Может, по случаю внезапно наступившего потепления она не надела пуховик, а может, выбросила его к чертовой бабушке, как неприятное напоминание о своих московских приключениях. Скорее всего, выбросила, зачем ей рваный пуховик?

А выглядела она хорошо. Господи, как же хорошо она выглядела! Теперь, когда он смотрел на нее глазами влюбленного мужчины, а не тирана-рабовладельца, эта ее потрясающая симпатичность ну просто бросалась в глаза. А еще она подстриглась, коротко, под мальчика. И эта короткая стрижка ей тоже очень шла. Даже при том, что Макс всю свою сознательную жизнь предпочитал девушек с длинными волосами. А еще она улыбалась, подставляла лицо солнцу и улыбалась. С ума сойти, какая красивая у нее улыбка…

– Действуй, друг, – сказал Макс и сунул херувимчику коробку с Драконом…

Лизе не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто стоит у нее за спиной. У нее осталось несколько секунд для того, чтобы скрыть панику за невозмутимой улыбкой. Она целый месяц тренировалась вот так вежливо-отстраненно улыбаться. Просто так, на всякий случай. На тот фантастический случай, если бы Макс Легостаев решил вдруг к ней заехать.

– Лизавета, – позвал он шепотом.

– Что? – также шепотом спросила она, не оборачиваясь и прижимая к груди своего Дракона.

– Ты только выслушай меня, хорошо? – Над ее ухом, близко-близко, послышалось взволнованное сопение, запахло легостаевским парфюмом.

Лиза молча кивнула. Конечно, она его выслушает – почему бы не выслушать?…

– Дракон без тебя погибает.

Лиза посмотрела на Дракона. Выглядел тот отлично, никаких признаков скорой кончины.

– Дракон погибает, – повторил Макс, – и я вместе с ним. Лизавета, мы оба без тебя погибаем!

– С голоду? – не удержалась она, но оборачиваться не стала. Еще не время.

– Не с голоду, а без тепла и ласки. Лизавета, мы тебя любим… оба. Особенно я… Дракон, может, и выживет, а мне точно без тебя конец, – на ее плечи легли тяжелые ладони, затылку стало щекотно от его горячего дыхания. – Лиза, выходи за меня замуж…

Она ждала чего угодно, только не предложения руки и сердца. Она так испугалась, что чуть не выронила Дракона…

Лизаветины плечи под его пальцами напряглись.

– А что? Я знаешь какой завидный кавалер? У меня, между прочим, квартира в Москве и зарплата стабильная, и отцом нашим с тобой детям я буду хорошим. У меня наследственность о-го-го какая, мой дед в девяносто лет еще подковы гнул! – Макс сжимал ее плечи и нес всю эту чушь про зарплату, квартиру и подковы. Просто потому, что боялся, что, как только он замолчит, Лизавета тут же обернется, посмотрит на него презрительно своими крапчато-каштановыми глазищами и пошлет куда подальше. Ну хотя бы к той же Лоре… А он не хочет к Лоре, он хочет к Лизе! Он жизни своей не мыслит без этой девчонки!

Отстраненно-вежливая улыбка не получилась. Какая уж тут отстраненность, когда тебе только что признался в любви человек, без которого ты жизни своей не мыслишь? Мало того что признался, еще и замуж позвал, и детишками совместными грозится…

Все равно нужно было как-то себя посдержаннее вести, не заливаться глупыми бабьими слезами, не виснуть у Легостаева на шее, не хихикать сквозь слезы…

Лизавета всхлипывала у него на груди, а Макс счастливо улыбался, гладил ее по растрепанным волосам, шептал на ухо всякие глупости и непристойности.

Вот оно, счастье…

Идиллию прервал ощутимый толчок в бок. Херувимчик смотрел на свихнувшихся взрослых с досадой и легким недоумением, требовательно протягивал к Легостаеву пухлую ладошку.

– Что? – спросил ошалевший от свалившегося ему в руки счастья Макс.

– Шоколадку обещал? Так давай! – Херувимчик на всякий случай грозно нахмурился.

– Какую шоколадку? – Лизавета наконец перестала орошать слезами его куртку, проявила здоровое женское любопытство.

– Да так, не бери в голову, – Макс положил на маленькую ладошку шоколадный батончик. – У нас тут мужские дела…