"Десант в прошлое" - читать интересную книгу автора (Абердин Александр)

Глава 7 Ночной дебош и первые радости

Пару раз глубок вдохнув и выдохнув воздух, я негромко рассмеялся, отбросил томик в сторону и решительно встал. На мне был надет стеганый домашний халат тёмно-фиолетового шелка, а под ним белая батистовая рубаха-апаш и лёгкие, светло-коричневые панталоны, купленные в Париже. Рассмеявшись уже несколько громче, я сбросил с себя халат, всунул ноги в сафьяновые арабские чувяки и решительно направился к выходу из спальной. Как и спальная Элен, она находилась на втором этаже и выходила окнами в сад. Именно через окно и влез к ней однажды в спальную ротмистр Тихон Кудеяров и я сразу же понял, чего так не хватало в француженке в русском князе — грубой агрессивности, а тот был наоборот, переполнен нежностью.

Хотя мамзель и пыталась возражать, когда я вломился в её спальную, пара грубых окриков, а также мои решительные действия быстро её усмирили и я устроил ей такое, что она буквально визжала от страсти. Ну, а когда я восстановил статус-кво, то есть спилил рога ножовкой, то перед тем, как покинуть спальную, обрадовал её:

— Завтра получишь от меня двести пятьдесят тысяч рублей, дарственную на виллу в Бадене и проваливай к своему плешивому ротмистру, но сначала подпишешь все бумаги, необходимые для развода. Хотя мы с тобой не венчаны и потому в России ты мне пока что ещё не жена, по французским законам это не так. Я всё знаю о вашей связи, а также о том, что ты подговорила его убить меня. Мне не составит особого труда отправить вас обоих на каторгу, но я не хочу портить своё реноме. Поэтому тебе лучше согласиться с моими требованиями. На будущее запомни, тебе лучше даже не пытаться хоть как-то навредить мне. Вот тогда я точно не пощажу тебя.

Мамзель быстро всё поняла и даже не стала мне возражать, так что мне не пришлось ей ничего объяснять дважды. Выйдя из её спальной, я на всякий случай закрыл дверь на ключ и пошел спать, хотя мы и отправились в прошлое утром. Просто в ту ночь никто так и не смог заснуть, а потому думаю, что в эту все мои друзья, кроме тех, кто очутился в Северной и Южной Америке, спали крепким сном. Во всяком случае я точно уснул практически сразу и проспал бы до полудня, но рано утром, едва только рассвело, меня разбудили громкие крики друзей, ворвавшихся в мой дом. Хотя нет, часы, высотой чуть ли не до потолка, уже показывали половину восьмого. Едва я успел встать с кровати и надеть халат, как двустворчатые дубовые двери распахнулись и четверо молодых обормотов влетели в спальную. Первым меня обнял Мишка, ставший теперь Николенькой, мы же были так прекрасно молоды, и истошно завопил:

— Колобок, мы прорвались! Теперь валерикам ***дец!

Ну, что же, я был с ним полностью согласен и предложил немедленно всё отметить покупкой новых автомобилей. Как раз незадолго до этого дня в Москву, в Генеральное представительство компании "Даймлер-Моторен-Гезельшафт", было завезено два автомобиля "Мерседес-Симплекс 60 PS". Этот автомобиль на тот момент был, несомненно, самым лучшим в мире. Друзья, приехавшие ко мне на извозчиках, согласились, но мне сначала нужно было окончательно разобраться с неверной женой и потому я первым делом послал прислугу за адвокатом и велел кухарке накрыть стол к завтраку. После этого я зашел к Элен, чтобы удостовериться, не сбежала ли та. Моя жена сидела у окна мрачная и молчаливая. На моё приветствие она не ответила, а я не очень-то и хотел разговаривать с ней. Сказав, что скоро прибудет адвокат, я вышел и отправился вместе с друзьями вниз, в столовую, окна которой также выходили в сад.

Пока мы завтракали, приехал адвокат и я, оставив друзей, поднялся в кабинет на третьем этаже, попросив прислугу известить княгиню, что жду её там. Около часа мы беседовали на тему, как нам лучше разбежаться. Мря бывшая супруга с каменным лицом согласилась отчалить тотчас, как только получит на руки деньги и дарственную на виллу в Бадене, чего я и добивался. Адвокат пообещал мне всё устроить, как можно быстрее и даже заверил в том, что у моей бывшей супруге в будущем не появится даже малейшей возможности предъявить мне какой-либо иск, ну, а я сказал Элен, что уже в два часа пополудни она получит всё, что ей причитается. После этого мы отправились на Неглинную и уже через час с небольшим разглядывали два чуда немецкой техники.

Один автомобиль был покрашен в чёрный, а второй сочный, тёмно синий цвет. Стоили машины недешево, по две с половиной тысячи рублей каждая, но я по пути заехал в банк и потому купил оба автомобиля. У приказчиков и механиков глаза на лоб вылезли, когда те услышали, что мы намерены сразу же забрать машины, причём собирались ехать на них сами. Володя, ставший Юрой, то есть князем Львовым, жил от меня дальше всех и потому забрал себе чёрный "Мерседес", а мне достался синий. Обе машины были заправлены бензином, мы сказали, куда доставить ещё по пять бочек топлива, сели в авто и укатили весело смеясь. Хотя машины больше всего походили на тракторы, мы на тот момент были самыми опытными водителями на планете. Естественно, я имею в виду всех нас.

Промчаться по городу с ветерком не получилось. Слишком уж много по улицам, мощёным булыжником, ездило извозчиков, но главную опасность представляли трамваи и особенно конки, из которых на ходу сходили пассажиры. Однако, мы всё равно доехали быстрее, чем на извозчике. Автомобильных пробок в Москве того времени ведь ещё не было. Возвратившись домой, я расплатился с бывшей женой, пожелал ей удачи, а также высказал пожелание больше не видеть её в своём доме, после чего мы тут же укатили в Вязьму, чтобы сделать ещё одно приобретение. До нашего коллеги, подполковника Сенцова, Игоря Олеговича, ставшего Ваней Стародубовым, мы домчались за каких-то четыре часа. Большой, каменный дом купца Стародубова стоял на Дворцовой улице неподалёку от храма. Зная, что мы приедем ближе к вечеру, наш друг, одетый в чёрные штаны, заправленные в хромовые сапоги, белую рубаху с чёрным жилетом, на котором ярко сверкала золотая цепочка, да ещё и в картузе с лаковым козырьком, поджидая нас сидел на лавке рядом с воротами.

Едва увидев такое чудо, я сразу же посигналил клаксоном, несколько раз толкнув ладонью резиновую грушу. Хохот моих друзей и то оказался громче. Ваня, возле которого сидело и стояло несколько рослых молодых парней, невозмутимо продолжал сидеть даже тогда, когда обе машины шумно затормозили. Его товарищи, их было одиннадцать душ, глядели на наши автомобили во все глаза. Зато Ваня оставался по прежнему невозмутим и спокоен, как сфинкс. Он поднялся со скамейки, подошел к моему "Мерседесу", постукал носком сапога по колесу и затем, внимательно осмотрев автомобили, заявил:

— Мужики, меняю лес на драндулет, — и, тут же рассмеявшись, весёлым голосом снял требование, — шучу, а то вы ещё невесть что подумаете. Пойдёмте в дом, мамаша уже на стол накрывает. Парни, вы тоже заходите, небось Варвара Никитична вас не съест.

Парни распахнули ворота и мы въехали в большое, купеческое подворье со складом и конюшней. Машины было где поставить и единственную реальную опасность для них представляли куры, бегающие по двору. Мы въехали во двор и принялись выбираться из автомобилей. Хорошо, что мы отправились в Вязьму налегке. Зато плохо было то, что мы не надели кожаные шоферские куртки, картузы и очки, которые хотя и купили, велели доставить вместе с бензином домой. По пути в Вязьму мы изрядно запылились, но Ваня зычно крикнул, чтобы нем принесли воды и полотенца, чтобы мы могли умыться. Пока мы приводили себя в порядок, юный купец сел за руль Володиного автомобиля, завёл его и сделал по двору несколько кругов, чем привёл в полное изумление своих волонтёров.

Умываясь и утирая лица полотняными полотенцами, мы сразу же принялись шумно вздыхать и охать. Игорьку хорошо, он уже малость привык к совершенно чужой для него тётке, а нам только предстояла эта морока. Впоследствии это действительно стало чуть ли не для каждого из нас проблемой. Очень многие из нас были ведь старше своих родителей и знали о жизни несравненно больше них, но им-то этого не объяснишь. Как только я приеду в Питер, меня тоже ждёт точно такая же головная боль. Иван ведь сразу же шепотом признался мне, что мамаша его уже просто достала с женитьбами и мечтал как можно скорее свалить из России. Что же, его было нетрудно понять. Его мать была женщиной довольно-таки суровой и властной, но на неё подействовало то, что на их лес нашелся покупатель, который был готов заплатить за него большие деньги. Так что скорее всего она не станет вопить на всю Вязьму, что ирод князь сманил Ванечку, кормильца и отраду, в заморские страны.

Мамашей старого "сапога", подполковник Сенцов был на пятнадцать лет старше нас, оказалась симпатичная худощавая женщина лет тридцати пяти на вид и вовсе не показалась мне строгой. Мы представились ей, но комплиментов делать не стали. Как тут же выяснилось, она велела накрыть стол на всю нашу компанию в большой зале и мы, ввалившись в неё, быстро расселись. Хозяйка села во главе стола и почему-то пристально на меня посмотрела. Вспомнив, где оказался, я быстро перекрестился, но не нашелся что сказать. Впрочем, и этого хватило, все остальные тоже перекрестились и мы приступили к позднему обеду. Жаль только, что спиртного на стол не было поставлено. На первое нам подали изумительные щи со свининой. Как только с ними было покончено, Ваня властным голосом, от чего его маменька невольно вздрогнула, заявил:

— Вот что, маменька, уже довольно скоро, а точнее через год, я уеду с князем за границу и всех этих парней тоже заберу с собой, а вместе с ними ещё несколько десятков вязьмичей. Но из дома я съеду быстрее. Где-нибудь неподалёку мы организуем учебный лагерь и там будим готовиться к поездке, а ты, маменька, батюшкино дело возглавишь. Сергей за лес мне столько денег заплатит, что ты ими и батюшкины долги покроешь, и новое дело начнёшь.

— Ой, Ванюша, — запричитала Варвара Никитична, — да, где уж мне, старой, новым делом заниматься.

— Цыть, маменька! — Сурово прикрикнул на купчиху сыночек, родная кровинушка — Ты ещё совсем не старая. Тебе ведь всего тридцать семь лет, так что пора подумать и о замужестве. Батюшка уже два года, как Богу душу отдал, а на тебя немало мужчин засматриваются, вот и ты приглядись, кто из них тебе по душе. А на новое дело тебе князь Горчаков денег выделит столько, сколько понадобится. Так ведь, Серёга? Или ты поскупишься вдове помочь?

Варвара Никитична, услышав такие слова, воскликнула:

— Ванюша, как можно! Не гоже тебе светлейшего князя, словно соседского мальчонку называть. Немедленно повинись перед Сергеем Михайловичем.

Ваня приосанился и насмешливо ответил:

— Это он для царя Сергей Михайлович, маменька, а для меня просто Серёга, ну, и при посторонних людях — Серж или на худой конец ваше сиятельство. Или ты против, Серёга? Если что, ты только глазом моргни, сразу же выйдем во двор. Он большой у нас, будет где погонять тебя. Ну, что может быть и правда выйдем?

Окинув взглядом молодого купца, а он хотя и был немного ниже меня ростом, всё же был пошире в плечах, я отказался:

— Нет, уж, Ванюша, поищи себе другую забаву. Можешь на Николеньке потренироваться, а я в тенёчке полежу.

Наш великан тут же взвыл:

— Серёга, ты что, с дуба рухнул? Ваня, не кипятись. Я, конечно, понимаю, сила молодецкая выхода ищет, но ты лучше пойди какие-нибудь камни поворочай что ли, если так уж так неймётся, а меня оставь в покое Христа ради. Знаем мы, чего от тебя ждать можно.

Тут Мишка был прав. Подполковник Игорь Олегович Сенцов был волкодавом покруче, чем он. Махнув рукой, он смилостивился над нами и со вздохом сказал:

— Ладно, парни, расслабьтесь, но запомните, как только капитан Волков определится с лагерем, я вас непременно вызову, чтобы погонять немного по полосе и посмотреть, на что вы способны.

Мы с Айболитом тотчас подняли руки вверх:

— Только без нас, — смеясь сказал Витя, — мы на подхвате.

— Ничего подобного, — немедленно заявил Мишка, — уж если у кого и учится, то только у Басмача. Хорошо, Ванюша, об этом мы ещё успеем поговорить. Ты бы лучше рассказал, на что хочешь нацелить свою матушку и чем предлагаешь ей заняться.

Как будто мы этого не знали! Но, поскольку вместе с нами за одним столом сидели ещё и молодые вязьмичи, Ваня сказал:

— Маменька, есть у меня одна мысль, создать в Вязьме народное предприятие, чтобы им некоторые вязьмичи сообща владели, а на господских землях, которые сейчас пустуют, вместе с их владельцами организовать большую животноводческую ферму, какие в Голландии и Америке есть. Коров мы из Голландии завезём, они не чета нашим, а трактора из Америки, чтобы не на волах землю пахать.

Варвара Никитична всплеснула руками:

— Ой, Ванюша, это же дорого будет стоить, да, я и не знаю что такое трактора эти. Нет, таким делом мне боязно заниматься. Тут иностранец какой-нибудь нужен.

— Маменька, не волнуйся, в этом нет ничего страшного, — широко улыбаясь стал успокаивать купчиху сын, — трактор это та же машина, что и автомобиль. Я вон впервые увидел авто, на которых к нам москвичи приехали, так сразу же сел, во всём разобрался и поехал. Хочу вот теперь, чтобы они одну мне оставили.

Ни меня, ни Володю такой вариант не устраивал и я тут же встал в оборонительную стойку и проворчал:

— Ну, и что ты с ней будешь делать, Ванюша? Это же "Мерседес-Симплекс 60 PS" и у него движок объёмом девять с лишним литров. Он же бензин жрёт, как скаженный. Летом на нём ещё можно ездить, а вот зимой ты в нём мигом околеешь.

Ваня улыбнулся и спросил:

— Ну, и на чём, Серёга, по-твоему, я буду учить этих парней ездить? На педальном авто? Нет, братец, пусть не сейчас, а немного попозже, но вы мне одну машинёнку оставите. На счёт зимы не бойся, мы мигом на этого вашего "Мерина" кабину установим и даже печку сварганим. — Подмигнув своим волонтёрам, он спросил — Правильно я говорю, парни? Вы же хотите научиться водить авто? — Те радостно заулыбались и дружно закивали головами, а Ваня, кивая, сказал — Вот так-то, Серёга, конфискуем мы у Юры его машинёнку. Ох, и нравятся мне чёрные "Мерседесы", просто спасу нет.

Князь Львов пожал плечами и согласился:

— Ну и забирай себе эту таратайку, Ванюша. Мы с ребятами всё равно после Питера в Берлин отправимся. — После чего с вежливым поклоном обратился к купчихе — Варвара Никитична, а относительно того, о чём говорит ваш сын, не волнуйтесь. Уже в этом году мы всё и начнём. Пока мы будем в Голландии скот закупать, а в Америке трактора, ваши вяземские компаньоны заготовят корма. Этим летом засуха будет, так что все хлеба погорят, зато траве ничего не сделается. Её главное вовремя скосить. Ну, не будем сейчас об этом говорить. — Улыбнувшись волонтёрам, он спросил — Ну, а вы, парни, хотите на дальние страны поглядеть и таким делам обучиться, о которых сейчас в России и мечтать-то нельзя? — Парни дружно закивали и Володя строгим голосом сказал — Тогда запомните, наш единственный командир это Серёга, светлейший князь Горчаков и ему все, начиная с Ванюши, будут подчиняться беспрекословно. Он за каждого из нас в ответе, а потому никого под монастырь не подведёт. Правильно я говорю, Ванюша, богатырь ты наш вяземский?

— Правильно, Николенька, — с улыбкой согласился Басмач и ничуть не менее строгим голосом добавил, — запомните, парни, Сергей Михайлович наш Бог, царь и главный воинский начальник. Он скоро начнёт не просто великие дела, а самые настоящие чудеса творить и вы все этому станете свидетелями. С ним мы точно не пропадём.

Чтобы не терять времени зря, я подробно пересказал Варваре Никитичне всё то, что мне растолковали куда более опытные консультанты, чем те, которые сидели сейчас со мной за одним столом в большом и богатом купеческом доме. Ну, точно такие же разговоры в этот вечер велись по всей России от Баку до Мурманска и от Польши до Уральского хребта. Мы собирались с самого начала заложить в России несколько сотен крупных сельскохозяйственных предприятий в полным циклом переработки продукции и ввезти в страну не менее двух тысяч тракторов из Америки. Для этого нам нужно было не только договориться с компанией "Харт-Парр" о их производстве, но и подбросить им кое-что из идей, а так же предложить использовать двигатели, произведённые немецкой компанией "Даймлер-Моторен-Гезельшафт". В том числе и поэтому мне нужно было ехать в Германию чуть ли не первой же каретой, но для этого сначала я должен был произвести оглушительный выстрел из орудия главного калибра.

На следующий день, хорошо выспавшись на перине в купеческом доме, мы отправились посмотреть на моё новое приобретение, называющееся Ведьмин лес. Слишком близко к лесу мы не подъезжали и всего лишь удовлетворили своё любопытство, после чего, заехав к несколькими старым друзьям, чтобы познакомиться заново, отправились в Москву. Моя бывшая супруга ещё не съехала и я, подумав немного, решил использовать её в качестве свидетельницы неожиданного взлёта русского князя на финансовый Олимп. Заранее предупредив, что она более не интересует меня даже в качестве любовницы, я сказал ей что всё же хочу показать, кого и на что она меня сменяла. Надо сказать, что эта мамзель была любопытна, как целая стая мартышек, и потому не долго думая согласилась задержаться в Москве и пожить в гостинице "Метрополь", благо я согласился оплатить один из самых лучших номеров. Ну, тут, конечно, я мог только посочувствовать француженке, поскольку предвидел, какое впечатление произведут на неё все то сокровища, которые солдаты Наполеона спёрли из Москвы, да так и не довезли до Парижа.

Пока мы готовились к рубке леса и земляным работам, большая часть нашего отряда вела агитацию за "новую жизнь", а меньшая спешно вооружалась револьверами и мастерила глушители. Все мои заместители покинули свои дома и заселились в мой. Нам ведь было не привыкать жить в общаге. На следующий день мой дом превратился в нечто, более всего похожее на Смольный дворец в октябре семнадцатого года. Дом был достаточно большой, чтобы в нём можно было проводить совещания, так как помимо столовой залы в нём имелась ещё и танцевальная, но самое главное, в доме имелся телефон и барышни на телефонной станции, наверное, замучились соединять моих друзей с Санкт-Петербургом куда звонили мы, и откуда звонили нам. Ну, а сидел в кабинете и красивым почерком (получше, чем у князя Горчакова) строчил большую статью, которую намеревался опубликовать в крупнейших московских и питерских газетах, таких, как "Московский листок", "Московский телеграф", "Современные известия", "Санкт-Петербургские Ведомости" и другие.

Статья моя была посвящена двум проблемам — бедственному положению крестьян (я предрекал в ней засуху и недород), а также столь же бедственному положению русского офицерского корпуса с его нищенским жалованьем. Помимо этого я жестко критиковал промышленников и чуть ли не крыл их матом за те жалкие подачки, которые они называли заработной платой и требовал её увеличения вдвое, а снижения рабочего дня с десяти часов до восьми. При этом я, называя их дураками, не умеющими счесть своей выгоды, доказывал им, что называется с цифрами в руках, какой та будет, если повысится платёжеспособный спрос населения. В моей статье был также пассаж, посвящённый бунту голодных и обездоленных людей против зажравшихся скотов, а также строки, посвящённые радению дворян о благе народа. Завершалась же эта статья тем, что я, светлейший князь Сергей Горчаков, по Божьему соизволению намеревался в ближайшее время оказать существенную финансовую помощь как государственной казне, так и самым бедным слоям населения и заявлял, что двадцать шестого мая все журналисты России, которые загодя приедут в Москву, убедятся в том, что сам господь Бог на моей стороне.

Уже к полудню статья была готова и мы принялись переписывать её набело в нескольких экземплярах, после чего ещё и стали диктовать своим друзьям. Сутки спустя моя статья была опубликована более, чем трёх десятках российских газет и даже в Польше и Финляндии. Не скажу, что это произвело очень уж большой эффект. Довольно многие люди подумали, что князю Горчакову некуда девать деньги, раз он печатает такие статьи за свой счёт, и что князь просто чудит. Ещё через неделю почти триста молодых дворян, вооруженных охотничьими ружьями и револьверами, практически все были верхом, полностью оцепили Ведьмин лес так, что в него даже мышь не смогла бы проскочить. Одновременно с этим почти тысяча волонтёров, вооружившись топорами, пилами и лопатами, принялась прорубать просеку к нашим сокровищам и, заодно ладить дорогу.

Пользуясь своими связями и связями своих друзей, я "зафрахтовал" для охраны ценного груза целый казачий полк. Предосторожность была нелишней, так как от такого количества золота, которое я намеревался всем предъявить, голова у кого хочешь кругом пойдёт, а донские казаки народ серьёзный и смогут сдержать жуликов. Между тем ко мне потянулись журналисты, хотя помимо всего я и сам писал и просто подписывал множество писем, которые по нескольку сотен в день относились на почту. В некоторые конверты мы вкладывали по десять пятидесятирублёвых банкнот с портретом красавчика с аккуратными усиками — царя Николая Первого. Далеко не везде у нас имелись свои собственные банки, а перекладывать на родню наших друзей их финансовые проблемы, мы считали постыдным делом. Почте в то время можно было доверять и кроме того заказные письма мы отсылали с объявленной ценностью. В те времена почтовые работники денег из конвертов не воровали, поскольку имели честь и совесть.

Поэтому минимум раз в день нам привозили из банка чуть ли не по чемодану денег. Все вопросы, связанные с созданием собственного круга банков мы уже решили. Теперь осталось решить самый главный, протолкнуть Беркута на пост министра финансов, а для этого нужно было доказать царю, что светлейший князь Горчаков фигура зело серьёзная и слов на ветер не бросает. Не смотря на занятость я дал несколько интервью газетчикам, но при этом строго предупредил каждого, что за малейшее искажение своих слов, равно как за их вольную интерпретацию и что самое главное, выдёргивание фраз из контекста и попытку сфабриковать таким образом какую-нибудь чушь, каждый будет бит и очень сильно, вплоть до того, что на всю жизнь останется калекой. В доказательство серьёзности своих слов, я сломал десятка полтора подков, а Мишка так и вовсе был готов завязать узлом парочку ломов, да их ведь так не напасёшься.

Интервью, опубликованные в газетах, а на вопросы журналистов я отвечал иногда с солдатской прямотой, а иногда с иезуитской хитростью, наконец возымели своё дело и в газетах начали вовсю обсуждать мою статью. Не поленились обсудить и меня, особенно то, как я неслыханно разбогател в Париже, выиграв в карты свыше полумиллиона рублей, но я об этом сам рассказал и присовокупил к этому, что такова была воля Божья. В одном из своих интервью я предрёк восстание на броненосце "Потёмкин" и даже назвал имя его зачинщика — артиллерийского унтер-офицера Вакуленчука и предложил разогнать команду этого военного корабля к чёртовой матери, так как это не военные моряки — защитники отечества, а шваль, рвань и дрянь людишки, пороть которых для их же блага, только зря время переводить. Между прочим, командование Черноморского флота вскоре прислушалось к моим словам и действительно расформировало экипаж, причём сделано это было буквально за две недели до начала восстания.

Ну, тут сыграло роль то, что я всячески ратовал за достойную оплату ратного труда офицеров и чуть ли не втаптывал в грязь ногами всех тех, кто не оценил усилий военного министра Куропаткина и особенно министра финансов Коковцева. Отдавая всё же должное его заслугам перед Россией, я говорил, что министр финансов должен гораздо шире смотреть на всё и обладать ещё и ловкостью карточного шулера, когда речь заходит о том, чтобы наполнить казну деньгами не грабя при людей. Однако, куда больше досталось от меня Витте, которого я без малого чуть ли не объявил в предательстве и намекнул о его участии в заговоре. А ещё, пристально глядя в глаза журналистам, я чётко и внятно заявил, что сам господь Бог открыл мне многие тайны и наделил даром пророчества, так что мне дано теперь спасти множество жизней, чем я и намерен заняться. Вместе с тем я предрёк Первую мировую войну, а также невиданный взлёт научной мысли, который свершится благодаря гению русского народа. Доказательства же я пообещал представить уже очень скоро.

В общем действовал я в те дни очень напористо, но вместе с тем вызывал огонь на себя. Как я и предполагал, моё предостережение о бунте на броненосце "Потёмкин" не вызвало поначалу никакой реакции ни у кого, ни у властей, ни у революционеров. Поэтому никто даже и не подумал принять меры предосторожности. За всеми, кого нужно было срочно ликвидировать, чтобы полностью погасить всю революционную деятельность, велась слежка, причём этим занимались такие специалисты, которых в то время ещё не было ни в одной стране мира. Профессионализм, выработанный за многие годы службы, штука очень серьёзная. В нашей команде были прекрасные аналитики, которые очень хорошо разбирались в таком сложном для понимания вопросе, как человеческая натура. Лично я им доверял полностью и потому, когда впервые взял в руки "расстрельный" список с множеством фамилий, в котором подробно рассказывалось о том, почему нужно ликвидировать того или иного человека, как ни старался, так и не смог возразить ни по одному пункту.

Когда речь идёт о том, чтобы спасти жизнь сотням тысяч ни в чём неповинных людей, как-то иначе смотришь на то, чтобы подтвердить смертный приговор нескольким тысячам пусть и по своему ярким личностям, но всё же отпетым, циничным и на всё готовым убийцам. Русский революционный террор отличался в первую очередь своей циничностью и полной беспринципностью. Вожди революции беззастенчиво планировали террористические акты и посылали на экспроприацию молодых радикалов с замашками отпетых уголовников, по сути дела грабя свой народ, да ещё и убивая случайных прохожих, после этого разглагольствовали о благе народа. Что вышло из этого, мы хорошо знали, а потому приняли решение ликвидировать их практически единогласно. Вместе с этим мы также решили уничтожить самых опасных уголовников и грабителей.

Хотя раны, нанесённые поражением в Русско-Японской войне ещё не затянулись, мы всё же решили покарать лишь небольшую часть всех тех предателей, которые обеспечили победу Японии своими действиями. Пока что смертный приговор был вынесен немногим, таким, как французский барон, банкир Жак Гинзбург, который в нарушение всех союзнических обязательств пробил для Японии крупный кредит. Таких ликвидаций было запланировано пока что всего несколько. Мы хотели, чтобы враги России сначала хорошенько поработали на нас, готовя европейскую бойню. Предотвратить войну за колонии мы не могли, а вооружить русскую армию и объявить войну всему миру и тем более. Мы уготовили России иную роль — могущественного миротворца и вскоре преуспели в этом. Да, но вместе с тем русские принесли в Южную Америку просто невиданное ранее процветание и такую научно-техническую революцию, о какой там даже и не мечтали, но это была всего лишь дымовая завеса.

Попрощавшись с очередным журналистом, я хитро подмигнул графу Воронцову. Тот ухмыльнулся и проворчал:

— Ох, и здоров же ты языком чесать, Серёга. Прямо Цицерон какой-то, а не князь. Вот ей Богу, я бы так врать не сумел. А ты ещё отбрыкивался, не хотел становиться нашим командиром. Слушая тебя, я даже поверил, что ты прямо-таки Нострадамус московского разлива.

Я развёл руками и со вздохом сказал:

— Ничего не поделаешь, Петруха, без пиара нынче пророкам никак не обойтись. А лето ведь действительно жаркое выдалось. Как ты думаешь, немцы и французы не подведут с поставками продовольствия? Если мы не купим у них вовремя харчей, то народ голодать будет, а нам сейчас голодные бунты ни к чему.

Мы уже стали постепенно вживаться в свою роль и потому даже оставаясь наедине, обращались друг к другу по-новому. Граф вздохнул и честно признался мне:

— Всякое может быть. Пока что наши ребята всего лишь ведут переговоры с оптовиками и говорят им, что все наши закупки будут оплачены не позднее пятнадцатого июня, но ты же знаешь, как в Европе относятся к России и русским проблемам. Для них, уродов, чем нам хуже, тем они крепче спят, но их ведь уже предупредили, что по оплате будет и спрос за нарушение графика поставок и при этом ещё и намекнули, что спрос будет очень жестокий. Меня куда больше беспокоит другое, Серёга. По Балтике пароходы с харчами до Питера без помех доплывут, а вот как нам быть с турками? Те ведь, узнав, что в России засуха, могут их и затормозить в проливах. Может отправить туда группу спецназа? У нас ведь есть немало парней по-турецки шпрехающих. Всего неделя и они в Стамбуле, а там если вовремя подсуетиться и показать кому надо, что его уже ничто не спасёт от смерти, то глядишь в чьей-то голове дурных идей и не появится.

Вообще-то такой вариант нами прорабатывался и в Батуме даже ждала сигнала группа спецназовцев из семнадцати бойцов, но приказа мы им пока что не отдавали. Посмотрев на Петра, я спросил:

— Ты считаешь, что нужно предпринять превентивные меры?

Граф усмехнулся:

— Вот именно, что превентивные.

Телефонной связи с Батумом у нас не было, зато мы могли воспользоваться телеграфом и я решительно сказал:

— Хорошо, чеши на телеграф и срочно отправляй Смелому шифровку. Пусть срочно вводит в действие план "Ночной орёл".

По этому плану бойцы спецназа должны были посетить глубокой ночью несколько важных персон, аккуратно разбудить их, сказать пару ласковых слов и тихо удалиться. Естественно турки тут же поднимут на ноги всех своих янычаров и тогда им придётся навестить этих господ снова, чтобы доказать, что в случае любой попытке противодействия России они понесут заслуженное наказание. Жаль только, что Химический Айболит, который в это время с ещё несколькими своими подручными дневал и ночевал в химической лаборатории Императорского Московского университета, не приготовил своей отравы и нужного антидота к ней. Вот тогда бы турки точно побоялись задерживать французские пароходы с продовольствием. Зато он пообещал, что уже через неделю у нас на вооружение снова появится сыворотка правды самой последней модификации.

Признаться честно, ради достижения поставленной цели мы были готовы применять любые средства, лишь бы при этом не страдали ни в чём неповинные люди, как мирные граждане, так и военные. Всех тех людей, кто даже просто чисто теоретически мог выступить против нас с оружием в руках либо имел возможность противодействовать нам любым другим образом, мы считали своими потенциальными врагами и были готовы уничтожить их немедленно. Слишком уж многое было поставлено на карту и потому мы были постоянно настороже. Я даже в своём собственном доме спал держа под подушкой целых два нагана. Да, оружие надолго стало моим постоянным спутником и я каждый день совершенствовался в стрельбе и даже велел своему домоправителю Макару устроить в просторном подвале под домом самый настоящий тир, в который хаживал вечерами. Очень уж прежний хозяин тело был плохим стрелком, а потому мне нужно было отточить все рефлексы до автоматизма.

Если в первое воскресенье мы ещё работали, то уже во второе граф Игнатьев, наш весёлый громила-ротмистр Николенька, устроил нам выходной. Сначала он привёз в дом наших химиков, провонявшихся химикалиями, потом укатил на рынок и привёз шесть больших корзин с продуктами и шампанским, чем безмерно удивил Макара Тимофеевича — как это, графья шастают по базарам. Велев нам заняться шашлыками, Николенька укатил снова и через два часа вернулся, но не один, а с полной машиной смазливых девиц и чуть ли не целой корзиной превосходных немецких презервативов "Fromm's Act". Шашлыки к тому времени уже были готовы, а мы тихонько матерились, поскольку шампанское так могло и закипеть. Веселью в тот день не было предела чуть ли не до самого утра, хотя девицы и удивлялись, почему это господа не позвали в сад цыган. Не объяснять же им, что они нам всем ещё в прежней жизни надоели. За всех московских цыган у нас отдувался князь Львов, большой любитель русских романсов, который к тому же умел играть на гитаре.

Между тем что Макар, что остальная прислуга в моём доме уже и не знала, что думать по причине таких резких перемен с барином. Больше других удивлялась кухарка Зинаида, жена моего домоправителя, дородного мужчины тридцати пяти лет от роду, степенного и важного, как купец первой гильдии. Ещё бы, его сиятельство светлейший князь то и дело отодвигал её от плиты и сам готовил на всю честную компанию, но то же самое делали и его друзья. Поражались они и тому, что очень часто к нам в дом вваливался какой-нибудь студент и ещё с порога начинал громко и радостно вопить, а мы, прибежав на крики, бросались обнимать его, словно родного брата. Ничего удивительного, ведь это был наш друг, которого мы были счастливы видеть молодым и полностью здоровым, как когда-то и обещали ему в уже таком далёком и безвозвратно ушедшем прошлом будущем.