"Армагедец" - читать интересную книгу автора (Бу Харик)

Уста их полны злословия и горечи[27]

Джо Флетчер был обижен на весь мир. Говоря честно, и в лучшие времена его едва ли можно было назвать человеком выдержанным, спокойным, лишенным амбиций, но за последние дни с ним приключились изменения невероятные. Все началось с памятного вызова к шефу.

— Присаживайтесь поближе, — сказал тот своим самым елейно-ядовитым голосом, — вы знаете, как мы все вас ценим. Руководство всегда с удовольствием идет вам навстречу, и потому я думаю, что будущее ваше в фирме гарантировано.

Флетчер сразу почувствовал себя не в своей тарелке. В коридорах уже давно ходили слухи о том, что Галахер переводится в Европу и его место освобождается. По всем неписаным законам вожделенная должность должна была достаться ему, но после такого вступления в душу закрались сомнения.

— Благодарю вас, думаю, что могу, не кривя душой, сказать, что в последние годы я отдаю для процветания фирмы все силы… — У него даже голос сорвался от искренности.

— Да-да, поверьте, мы это знаем и ценим, но от вас потребуется немного терпения. — Флетчер заерзал и неожиданно почувствовал себя очень неловко. — По ряду причин ваше вполне заслуженное назначение руководителем группы пока что откладывается. Из деловых соображений, вы же знаете планы фирмы в отношении некоторых стран Африки? Так вот, высокие инстанции рекомендовали на это место Капрезона. Я думаю, что вы уже неплохо знакомы. Поверьте, я делал все, что мог, — быстро добавил шеф, наблюдая за изменениями лица собеседника, — но с руководством не поспоришь.

— Да, конечно, — через силу выдавил Флетчер.

Он механически ответил на несколько вопросов относительно последнего поручения, заверил, что все будет выполнено в срок и, как всегда, на высоком уровне. Собственные ноги неожиданно показались ватными, когда он выходил из кабинета.

Секретарша не то участливо, не то насмешливо взглянула на него. Профессионально-безразлично предложила кофе и спокойно встретила привычный вежливый отказ. Закрывая стеклянную дверь, он слышал, как она вызывала к шефу этого чертова новичка. А вот и он собственной персоной в безукоризненной белой сорочке — эбонитовый, лоснящийся Джошуа Мыгамба Кап-резон, с широченной улыбкой, словно у него 48 зубов.

Работа не шла. Вовсе ничего не получалось у Флет-чера в этот день. Зная за собой такую странность, он даже не пытался что-то придумать, благо рутинной, черновой, неблагодарной работы было более чем достаточно. Вот и сидел, отгородившись от всего мира монитором, не слушал сплетни коллег, не пытался перехватить их многозначительные взгляды… Он умел вкалывать, и сейчас доказывал это сам себе и всему неблагодарному миру. Кропотливо развязывая узелок за узелком, погрузился в суть решаемых проблем, даже не заметив, как опустел зал. Уже погасли лампы над большинством столов и раздавались голоса уборщиц, когда он поднял голову и неожиданно встретился взглядом с шефом. Тот многозначительно кивнул, показал на часы, мол уже рабочий день завершился.

Только поздно вечером, после выпуска новостей, он, устроившись на крошечном балкончике в старом плетеном кресле, дал волю чувствам. Едва слышно доносилась классическая музыка из окна той бледненькой молодой соседки, которая при случайных встречах бросала на него торопливые, трусливые взгляды и спешила куда-то со своей вечной скрипочкой и нотной папкой — бедолага!

События прожитого дня, загнанные усилием воли куда-то вглубь, в подсознание, теперь настигли его. Вновь слышал он лисий голос шефа и видел насмешливую улыбку Капрезона. Выскочка, нувориш, парвеню, homo novus… Будто напоказ выставленная, а потому еще более вызывающая несправедливость произошедшего сегодня и невысказанная обида глодали его, и рот наполнился горечью, будто он съел что-то до противности жирное, и теперь печень, жалуясь на свою несчастную долю, выказывает ему свое негодование.

Пришлось подниматься и идти за щелочной водой. Не включая свет, достал свой любимый, с толстым дном, высокий бокал, наполнил его спасительной влагой, убрал баллон обратно в холодильник и, неловко повернувшись, смахнул все на пол… Флетчер аж всхлипнул от огорчения и жалости к самому себе. Присел на корточки, собирая крупные осколки, да так и застыл на несколько минут, потом достал щетку и навел порядок.

Это был последний из тех трех бокалов, которые ему когда-то подарили. Первый треснул, когда он протирал его полотенцем, второй разбила… ну, в общем, сами понимаете, специально разбила эта… бывшая, и вот теперь — последний.

Пить пришлось из обычной чашки. Горечь во рту прошла, но осталась в душе. И едва слышимый Моцарт не приносил желанного умиротворения. Флетчер сидел под невидимыми в гигантском городе звездами. Один на крошечном балкончике, который только и можно позволить за свои скромные деньги. Ритмичными сполохами — отсветами рекламы — нервно пульсировала стена противоположного дома, словно жила своей жизнью. Замирал уличный шум. Из-за крыши соседнего дома выкатилась на немое городское небо тусклая Луна, и блеклой тенью по световой дорожке скользнул к маленькой жалкой фигуре на балконе едва различимый силуэт.

Некто простер над головой сидящего руку, сквозь которую ясно видны были отблески рекламы на глухой кирпичной стене и произнес нараспев: «Ты праведен в словах Твоих и победишь в суде Твоем»[28].

Джо Флетчер вздрогнув, проснулся. Легкий озноб заставил волоски на руках встать дыбом. Он зябко поежился, автоматически глянул на руку: ничего себе, почти полтора часа пролетели. Моцарт уже давно отзвучал, и окно соседки было темным, сиротливым и беззвучным. Аккуратно прикрыв дверь балкона, он быстро принял душ и юркнул в постель, пытаясь не возвращаться к печальным событиям, но прожитый день вновь прошел перед глазами. Флетчер явственно услышал вкрадчивый голос шефа и, проваливаясь в спасительное небытие сна, успел прошептать: «Чтоб ты онемел, старый лис…»

Сон принес облегчение. Происшедшее вчера словно отдалилось, но новый день спокойствия не сулил. Ближайшие перспективы и впрямь были безрадостными. Опять эти взгляды и этот шепоток. Все тот же элегантно-эбонитовый Капрезон, убирался бы к себе домой в… Он порылся в памяти, пытаясь припомнить, из какой страны свалился на его голову ненавистный и удачливый конкурент, и не смог. В общем, домой, в родную жаркую Африку.

После привычно безвкусного завтрака он отправился в офис. Утренняя поездка — не то событие, которое приносит умиротворение в душу. Скорее наоборот, это процесс, готовящий горожан к очередной жизненной схватке. Флетчер едва продирался к цели своего путешествия по предпоследнему ряду, когда, как раз перед супермаркетом, подрезая его, к тротуару свернула блестящая, новая BMW, да еще и вызывающе красного цвета.

«Да чтоб ты обосрался!» — со скрежетом затормозив, подумал он. Не успел нажать на педаль газа, как хозяин красного авто, с перекошенным лицом проделав на верещащих скатах дикий разворот, помчался в обратном направлении, оставив стоящую на тротуаре женщину в полном недоумении.

Приключения, однако, на этом не закончились. Припарковать машину на своем месте ему не удалось: какой-то шизофреник влепил туда свой «Lexus». Парень на стоянке что-то прокричал ему и показал рукой на место левее. «Да чтоб ему целый день возиться с этой проклятой машиной, железо полированное… — обиделся обычно не столь вспыльчивый Флетчер. — Что же это такое, с самого утра все не задается?»

Благо лифт работал великолепно. Дверцы бесшумно разошлись, и Флетчер оказался в до боли знакомом коридоре.

— Х-м, ты почти опоздал… — кивнул ему приятель, отхлебывая из пластикового стаканчика.

— «Почти» — это для журналистов, а у меня все в полном порядке… — беззлобно ответил он, стараясь выглядеть непринужденно. — Сандовал, ты опять не можешь прийти в себя без кофе? Женщины тебя погубят.

— Ты в курсе, что хозяин приехал…

— Я даже подозреваю, по какому именно поводу, — ответил он на ходу и скрылся за стеклянной дверью.

Похоже, что новое назначение хотят обставить с помпой. Флетчер снова почувствовал привкус горечи во рту и с беспокойством подумал, что надо бы обратиться к доктору. Едва успел устроиться на рабочем месте, как раздался звонок и знакомый голос секретарши прошелестел в уши, что его ждут в кабинете. Недоумевая, что бы вся эта суета могла означать, он не откладывая отправился наверх. Лифт снова гостеприимно принял его и безропотно выпустил двумя этажами выше.

— Что уже случилось? — стараясь выглядеть эдаким бодрячком, сказал он, но ответа секретарши на сей раз не получил, только любезную гримаску. Нерешительно открыл дверь, автоматически поздоровался в никуда. Шефа в кабинете не было. Хозяин, владелец фирмы м-р Мак-Мюррей, собственной персоной приподнялся ему навстречу, на удивление тепло и энергично пожал руку…

— Присаживайтесь, Флетчер. У нас тут возникли неожиданные проблемы, и справляться с ними придется вам. Галахера я перевел в наш европейский офис, это решение не отменено, а ваш шеф лежит с инсультом в неврологической клинике. Да, это произошло сегодня под утро, — упреждая вопрос, продолжил собеседник, словно разговаривая сам с собой, — а этот чертов Капрезон час назад звонил и сказал, что вынужден взять двухнедельный отпуск и лететь домой по ужасающе важным делам. Так и сказал, — м-р Мак-Мюррей был явно возмущен столь откровенным пренебрежением делами фирмы.

— Если я могу чем-то помочь… — начал осторожно Флетчер.

— Иначе бы вы здесь не сидели, — хозяин излучал уверенность, — представлять вас людям не нужно, приказ я уже подписал, надеюсь, что у вас нет тяжко больных родственников в Африке, Гонолулу или на озере Титикака.

Получив краткие, но убедительные заверения об отсутствии фатальных заболеваний у близких родственников новоиспеченного руководителя, м-р Мак-Мюррей быстро ввел его в курс некоторых дел, пообещав подробнее обговорить все за ленчем в субботу или воскресенье, вручил ключи от сейфа и засобирался по срочным делам в банк.

— Да, — от самой двери проговорил он, — можете не особенно стесняться в средствах. Если проблемы наши разрешатся и все пойдет успешно, а я в этом не сомневаюсь, у вас не будет повода обижаться на фирму.

«Вот тебе раз», — думал Флетчер, медленно вращаясь в кресле шефа и разглядывая стул, который двадцать четыре часа назад украшала его скромная персона. По укоренившейся за годы работы привычке выглянул за дверь в поисках секретарши.

— Вы можете вызывать меня по телефону, — пролепетала та, преданно глядя в глаза, и улыбнулась, — вы всегда были мне симпатичны. Какой кофе предпочитаете?

— Боюсь, что вы меня не поймете, кофе люблю слабый, но не декофеинизированный, а вот чай — крупнолистовой и желательно китайский. Так что же наш Капрезон? — он вернулся к делам, отвлекаясь от гастрономических предпочтений.

— Представьте себе, позвонил сегодня рано утром и сказал, что срочно улетает, ничего более, никаких объяснений и подробностей, — она сделала большие недоуменные глаза. — Я перезвонила шефу.

Собеседница конфузливо запнулась.

— Все правильно, мы все очень преданы нашему шефу, продолжайте, не беспокойтесь понапрасну…

— А там домашние в слезах, его, парализованного, увезли в неврологическую клинику в четыре часа утра…

Неожиданно оба дернулись из-за резкого зуммера, который прервал взволнованное повествование.

— Ненавижу этот звук, это хозяин, — она подняла трубку, передала ему, грациозно перегнувшись через стол.

— Наведите порядок на стоянке! — не сдерживая эмоций и громоздя ругательства одно на другое, орал м-р Мак-Мюррей. — Какой-то ублюдок исцарапал мою тачку, увольняйте всех идиотов к чертовой матери…

Гудки отбоя прервали начальственную брань.

— Странный какой-то день, все с самого утра пошло кувырком. Ладно, вызовите ко мне Сандовала, кому-то нужно прикрывать зад, простите… дела нашего эбонитового друга.

Хосе-Луис-Диего-что-то еще Сандовал (Флетчер никак не мог запомнить полное имя приятеля и тайно подозревал, что тот специально меняет средние составляющие, чтобы ввести в замешательство честных людей) успевал за троих только в одном деле, а именно в ухаживаниях за представительницами слабой половины рода человеческого. Работник он был неплохой, хотя звезд с неба не хватал, зато как человек был абсолютно прозрачен и верен. Неистовому мачо, ему были чужды подковерные приемы, склоки и интриги. В качестве временного назначенца это был вариант практически идеальный. Как минимум две трети сотрудников — женщины, и такие, пусть и временные изменения по службе они встретят однозначно доброжелательно.

Сандовал появился на пороге кабинета с неизменным стаканчиком кофе, улыбнулся сердечно, увидев приятеля в начальственном кресле, сел элегантно и небрежно на предложенный стул.

— У меня к тебе просьба, — с места в карьер, откровенно подражая хозяину, начал Флетчер, — отложи на время свои дела хотя бы с частью синьорин и посвяти освободившиеся часы и силы работе. Это мне сейчас очень нужно. Честно говорю, вот так нужно.

Он выразительно провел ребром ладони по шее, делая акцент на слове «мне».

— А что Капрезон? — И приятель снова улыбнулся, удачно пародируя знаменитую 48-зубую улыбку.

— Наш друг отправился домой в Африку по срочным семейным делам, что не привело, как ты понимаешь, хозяина в восторг. Подумай над этим в свободную минуту…

— Уже подумал. Увы, увы. Прощай, моя маленькая Алисия-и-Буэнос Севилья Кордовес, наш неистовый, но нежный роман должен зачахнуть, как едва распустившийся розовый бутон, лишенный живительной влаги по злому умыслу мерзавца садовника…

— О Господи! Неужели ее так зовут? — сбиваясь на привычный приятельский тон, спросил Флетчер.

— Ах, мой несчастный друг и непосредственный начальник. В другой жизни она, безусловно, носила это славное имя. Но сейчас ее зовут Анке Штомпф, и она крупная, светлая, невозмутимо спокойная, как профессиональный киллер, немка.

Сандовал в ритме слышного только ему аргентинского танго покинул кабинет, чтобы уже через несколько минут сухим деловым тоном осведомиться по телефону, следует ли готовить встречу с Крэнстоном, очень важным потенциальным заказчиком и влиятельным человеком в штате, вхожим, кроме всего прочего, в дом губернатора на правах личного друга.

— Разумеется, — ответил так же деловито Флетчер, — более того, мы отправимся на эту встречу вместе. Мне будет нужна поддержка. Насколько я знаю, референт нашего визави — твоя соотечественница, и надеюсь, вы быстро найдете общий язык.

Эту информацию выдал в полном объеме хозяин, и Флетчер охотно демонстрировал перед приятелем собственную осведомленность.

Чтобы справиться с волнением, Флетчер полностью ушел в работу. Разбирал бумаги, которые лежали в папках дел неотложных. Выходило, что у шефа водились грешки, и, судя по всему, достаточно крупные. Многие решения сейчас показались ему как минимум спорными, да и интересы фирмы не всегда учитывались в той мере, в какой это следовало бы делать лояльному сотруднику. Правда, анализ его никак нельзя было назвать беспристрастным.

К счастью, его не беспокоили. Требовалось время, чтобы сослуживцы медленно переварили новости. Только через три четверти часа Айрин напомнила о встрече, а еще спустя минут двадцать раздался все тот же, уже ненавистный, резкий зуммер.

— Сегодня явно не мой день, — неистово честя всех и все, что попадалось на глаза, орал хозяин, — я добил эту долбаную тачку. Меня на встрече не будет. Так! Я только что говорил со своим портным, подъезжайте к нему, он подберет что-нибудь подходящее. Не обижайтесь, этот жирный боров Крэнстон — сноб, а на него нужно произвести очень хорошее впечатление, ну, вы меня понимаете?

— Да, большое спасибо, я и сам хотел просить вас помочь мне в этом деле…

— Вот и прекрасно, ах ты ж… — перебил его хозяин и вновь понесся по кочкам той части любого живого языка, которая, несмотря на свою обширность, употребляемость и несомненную значимость, как правило, не представлена в академических словарях.

Понимая, что последние филологические экзерсисы относятся не к нему, а, вероятнее всего, к многострадальной машине, сегодняшнему дню, сложившейся ситуации, настырным полицейским, ремонтникам, жирному борову Крэнстону, а может быть, и ко всем им одновременно, Флетчер повесил трубку и задумался.

По всему выходило, что от того, насколько успешно пройдет предстоящая встреча, зависит его будущее. Просто поразительно… Можно несколько лет практически незаметно, хотя и качественно, честно выполнять свою работу, а потом — улыбка богов, стечение обстоятельств! И ты оказываешься на залитом электрическим светом ринге, и зрители, заходясь в крике, ждут зрелища. «Теперь все зависит от меня», — прошептал он вслух. Постарался расслабиться, несколько раз глубоко вздохнул, закрыл глаза…

Сандовал появился секунда в секунду, как всегда, подтянутый, элегантный, самоуверенный — живая реклама «комплекса победителя».

— Мы должны еще куда-то заехать? — начал он с места в карьер.

— Да, нужно подобрать что-то подходящее у портного.

— Ясно, тогда поторопимся.

В этот район Флетчер почти никогда не заглядывал: дорого. В небольшой мастерской его встретили по-деловому, но с максимальным вниманием. Мастер деловито оглядел его, бросил несколько слов помощнику, который исчез моментально, словно провалился в тартарары, и уже через несколько минут Флетчер любовался своим отражением в гигантском зеркале. Костюм ему откровенно не нравился, был однозначно из дорогих и подчеркнуто немодных.

— Я вас понимаю, — с резким незнакомым акцентом сказал портной, — это не ваш стиль, но Дик говорил именно о чем-то подобном.

Называть м-ра Мак-Мюррея по имени мог позволить себе не всякий, и Флетчер должным образом оценил эту нарочито продемонстрированную фамильярность.

— Если бы я мог выбирать, то никогда бы не остановился на подобной вещи, — откровенно заметил он, — но я доверяю вашему опыту…

Он горько вздохнул, стараясь подчеркнуть размеры жертвы, на которые идет.

— Поверьте мне, этот костюм выбрал бы Крэнстон, если это имя вам о чем-то говорит, — мастер хитро улыбнулся, — вы мне его вернете потом, и в благодарность за мой совет закажете у меня какую-нибудь мелочь. Шить здесь — это марка, вы уж мне поверьте…

Сандовал уже в который раз показывал на часы, и Флетчер с беспокойством глянул на подкрадывающуюся к восьмерке часовую стрелку.

— Если костюм принесет удачу, я вернусь и обязательно…

— Торопитесь, — похлопал его по спине мастер, — деловой мир не любит опозданий, это не на базар идти.

«Господи, — думал он, садясь в машину, — нам только не хватало попасть в пробку». К счастью, все сошло благополучно, они появились, как нарочно, за минуту до назначенного часа. Крэнстон, однако, уже уселся в кресло и успел налить себе воды. Едва приподнявшись, подал руку, подозрительно и кисло глянул в незнакомое лицо, скользнул оценивающим взглядом по безукоризненному в своей консервативности костюму, заметно оттаял.

— Не ожидал, что на столь важную, как мне кажется, встречу, не появятся первые лица. Я что-то не припомню вас…

Флетчер представился, подспудно подражая природной раскованности Сандовала, неторопливо уселся в кресло напротив, налил воды, отчетливо понимая, что именно сейчас предательская горечь вновь появится во рту.

Вы, наверное, работали в Европе? — Крэнстон все еще пытался разобраться, чем вызвано появление незнакомого человека в момент подписания важных документов, когда нужно решить самую главную проблему. Ведь дело идет о размерах и условиях финансирования, а это живые деньги, тут не до шуток.

— Я бывал в Европе и работал там на Дика некоторое время, однако большей частью нахожусь здесь. Я слышал о вас немало добрых слов и надеюсь, что мы уладим все противоречия. — Флетчер решил немного поблефовать.

Нарочитая фамильярность, живо перенятая им у хозяина ателье, не ускользнула от собеседника. Референт тоже подняла на него быстрые, абсолютно черные глаза, оторвавшись от бумаг, которые ей передал Сандовал. Тот в свою очередь знакомился с вариантом документов, которые подготовила противоположная сторона.

— Они готовы выложить существенно меньше той суммы, на которую мы можем согласиться, — шепнул он, наклоняясь к его уху, — боюсь, что ты их не сдвинешь.

— М-р Крэнстон, — излишне сухо начал Флетчер, не в силах избавиться от ощущения, что подсознательно подражает чему-то фальшивому, виденному на экране, — мы знаем, что наши отношения принесут выгоду обеим фирмам. Вы платите сейчас и получаете дивиденды в скором будущем. Мы начинаем работать с вами и гарантируем эти самые дивиденды. Мы нужны друг другу как воздух.

— Я плачу сейчас — это истинная правда, — Крэнстон противно причмокнул, словно ему что-то мешало говорить, — гарантии хороши, когда лежат в банковском сейфе.

Он улыбнулся, коротко всхрапнул носом. Протянул руку за бумагами, мельком глянул на запись, сделанную референтом, бросил оба экземпляра на стол перед собой, словно раздумывая. Флетчер был готов побиться об заклад, что он пришел на встречу с уже готовым решением, и это решение было отрицательным. Лишь отсутствие Мак-Мюррея насторожило его и отклонило от первоначально намеченного курса.

Флетчер почувствовал, как медленно поднялась откуда-то снизу и мгновенно заполнила рот знакомая противная горечь, привычно потянулся за стаканом, с видимым удовольствием выпил, понимая, что сейчас наступит облегчение. Как-то запросто, совсем без злости подумал: «Да подписывай уже, жирный боров, сколько можно тянуть. Тебе бы мои неполадки с печенью…»

Почти тотчас Крэнстон как-то неестественно сглотнул слюну и потянулся за водой. Обычно невыразительное, с тяжелыми складками лицо его казалось брезгливо удивленным.

— Единственное, что спасает от этой чертовой горечи, причем без всяких последствий, в отличие от врачей, — Флетчер постарался искренне улыбнуться, приподнял стакан и сделал небольшой глоток, словно приглашая собеседника последовать своему примеру.

— Странно, действительно отпускает, вы с этим как-то справляетесь? — неожиданно доверительно, как с товарищем по несчастью, продолжил Крэнстон.

— Я наблюдался у… — И он выложил первую пришедшую на ум известную фамилию, — но от лекарств мне худо, а вот совет всегда иметь при себе щелочную воду оказался действенным, правда, обошелся мне, наверное, как фургон этой самой воды.

Крэнстон понимающе усмехнулся, шутка пришлась по вкусу, рука его потянулась к внутреннему карману.

— Странно все же, что мы ранее не сталкивались. Если наши дела пойдут на лад, я хотел бы иметь дело именно с вами. Иду на эти условия, хотя соглашаться сразу не в моих правилах.

Сандовал в этот момент старательно заговаривал зубы симпатичному референту. Та не вмешивалась, хотя исподтишка, не веря собственным глазам, наблюдала, как ее шеф ставит подпись под условиями, о которых еще тридцать минут назад говорил как об абсолютно нереальных.

Лишь вечером, в привычном, уютном старом кресле на крошечном балкончике под невидимыми звездами Флетчер расслабился и вздохнул свободно. В ушах все еще гудел голос хозяина.

— Я до сих пор не могу прийти в себя от удивления. Это великолепно! Вы знаете, что у нас на фирме для топ-менеджеров принята бонусная система премирования? Ну, так вот, известный процент от заключенной сделки украсит ваш счет в банке. Да, кстати! Я не очень люблю одиноких гостей, если это мужчины, разумеется, так что появляйтесь с супругой, хотя… мне что-то такое говорила Айрин, впрочем…

— Не беспокойтесь, я появлюсь в обществе милой дамы, — заверил его Флетчер, честя про себя длинный язык секретарши и легкомысленно рассчитывая, что Сандовал, как это иногда бывало и раньше, представит его какой-либо из своих многочисленных очаровательных подружек.

Спустя пять минут эта идея ему уже активно не нравилась. Заявиться на ленч к хозяину со знакомой Сандовала, учитывая его славную репутацию, пожалуй, не лучший вариант. Решить проблему кардинально за два оставшихся дня едва ли реально, и тем не менее, что-то экстраординарное нужно, просто необходимо предпринять.

Он продолжал неподвижно сидеть на своем балкончике, перебирая варианты решения этой проблемы, которых, увы, было очень немного. Сверху едва слышно доносилась музыка, на сей раз что-то совершенно незнакомое: рояль и альт, нет, скорее все же виолончель. Неожиданная идея осенила его. Еще вчера он ни за что не решился бы на подобный шаг, но прошедший день в корне изменил все вокруг и, главное, его самого.

Выйти из дому и в ближайшем магазине купить бутылку легкого белого калифорнийского вина было делом нескольких минут. Он на секунду замер перед дверью с протянутой к кнопке звонка рукой, вспомнил себя вчерашнего и решительно нажал ее.

Дверной глазок заслонила тень, и он, опережая вопрос, достаточно громко и внятно произнес:

— Это нижний сосед, не беспокойтесь…

— Простите, я, наверное, вам мешаю. — Она стоит на пороге в простеньком аккуратном домашнем халатике.

— Нет-нет, это вы простите меня, я по-домашнему, без предупреждения… У вас есть сыр?

— Есть, по-моему. — Соседка недоуменно смотрит на него округлившимися от удивления глазами.

— Понимаете, у меня был очень тяжелый день, а тут музыка, а включаете вы, к сожалению, так тихо… если вы не против…

Он замечает нерешительность в ее глазах, и желание побыть с нею хотя бы час кажется ему самым важным в жизни. «Да соглашайся же!» — почти кричит он про себя.

— Вы любите классическую музыку? Это сейчас такая редкость… — Она отходит в сторону, приглашая Флет-чера пройти в комнату.

Вино придает краски ее лицу. Она с увлечением рассказывает о композиторе и исполнителях. Пластинки виниловые, звук настоящий, и легкое потрескивание живо напоминает ему детство. Они не заметили, как пролетело время, спохватились, когда бутылка опустела.

— Боже, мы выпили целую бутылку! — Она забавно всплеснула руками.

— Да, страшные алкоголики. Целая бутылка сухого вина за вечер. Просто невероятно, как классическая музыка располагает к легким винам.

— Представляю, что вы пьете под джаз или под тяжелый рок.

— Наверное, надо пить водку с томатным соком. — Он улыбается.

— А наш валторнист пьет коньяк и говорит, что именно от него звук становится мягче, это так забавно. Серьезный человек и, словно школьник, прячется от дирижера.

Спустя полчаса Флетчер уже сидел перед телевизором в своей квартире и слушал новости. Очередная полицейская сводка о перестрелке у доков, два десятка дорожных происшествий, забастовка на фабрике… В сердцах заметил: «Да перестреляли бы друг друга, всем спокойнее бы жилось».

Утром гладко выбритый стоял перед зеркалом, выбирая костюм. Остановился на темно-синем с едва заметной вертикальной полоской, который раньше недолюбливал за консерватизм. После вчерашнего разговора в ателье его взгляды и в этом вопросе претерпели некоторые изменения. На новостном канале диктор, захлебываясь слюной от эмоций, комментировал ночные события: бойня, гангстерская война, возвращение в двадцатые годы прошлого века. Только из полицейской сводки, уже сидя за рулем, узнал, что в результате целого ряда перестрелок погибло по меньшей мере несколько десятков самых известных в криминальных кругах лиц: мафиози итальянцы и колумбийцы, отпетые бандиты и крупные наркокурьеры из негритянских районов, пострадали даже малоизвестные рэкетиры, держащие в страхе китайские кварталы.

Флетчер попросил Айрин никого не пускать в кабинет и отключил телефоны. Странное чувство охватило его. В пришпоренной памяти удивительной чередой прошли события последних дней: инсульт шефа и молниеносный отъезд Капрезона, перипетии с хозяйской машиной, успешное подписание столь важного договора, а теперь это жуткое кровопролитие…

В оцепенении просидел он минут двадцать, потом вышел в приемную и, стараясь ни о чем особом не думать, обратился к секретарше, которую все еще про себя называл «секретаршей шефа».

— Айрин, вы не узнавали, как дела у шефа?

— Я звонила, — голос ее звучал несколько приглушенно, как-то виновато, — он все еще в глубокой коме, и врачи пока воздерживаются от комментариев.

— Да, все это печально. Спасибо, что держите в курсе дел. Нужно поддержать семью, ведь вы с ними в приличных отношениях. Когда будете говорить с его супругой, передайте и мои пожелания скорейшего выздоровления, или… Вы знаете, я, наверное, поеду туда, ну, в этот госпиталь, сам.

Решение было спонтанным, а потому и совершенно искренним. Переговорить с Сандовалом было делом одной минуты. Работа по новому проекту кипела, особой нужды в его присутствии не было, и он впервые в жизни воспользовался машиной фирмы.

Госпиталь поразил его. Сначала он потерялся в огромном холле, где суетились люди в белом и зеленом. Кого-то везли на носилках, кто-то настойчиво искал доктора, который вчера принимал пациента с политравмой… Темнокожий полицейский, огромный, добродушный, с полными губами и глазами навыкате, взирал на эту суету с привычным спокойствием ветерана и на его вопрос молча указал направление. Получить интересующую информацию оказалось делом достаточно легким. И вот он уже разговаривает с лечащим врачом — миловидной женщиной средних лет, которая терпеливо пытается втолковать ему, почему проводимое лечение пока не приводит к желаемому эффекту.

— А можно хотя бы, ну, не поговорить, разумеется, но пусть побыть рядом…

— Да, конечно, только недолго, пойдемте, у меня есть несколько свободных минут. Коридоры госпиталя показались бесконечными.

— Вот мы и пришли, — наконец сказала доктор.

За полупрозрачной стеклянной дверью и пластиковой занавеской, на очень чистой функциональной кровати, с десятками разных проводков… Флетчер с неожиданной болью всматривается в ставшее пугающе незнакомым лицо человека, который так долго руководил его работой и по каким-то причинам не дал ему должность всего каких-то несколько десятков часов тому назад… Понимание того, что шеф ни при каких обстоятельствах не вернется к работе, а, вероятнее всего, умрет в ближайшие дни, отозвалось в душе, задев какие-то неожиданно очень чувствительные струны. Он и сам не мог представить, что огорчение будет столь искренним и глубоким…

«Если бы это хоть в малой степени зависело от меня… пусть он хотя бы придет в себя, не выглядит таким одиноким, беспомощным и покинутым», — подумал он и почувствовал, как пальцы врача неожиданно крепко вцепились в его халат.

— Ничего не понимаю, посмотрите! — Она показывала на монитор, но Флетчера не интересовали какие-то отвлеченные кривые.

Безжизненно бледные, отекшие веки больного дрогнули, и ожившие глаза на все еще маскоподобном лице посмотрели на него с робкой надеждой узнавания, едва шевельнулись, просто дрогнули пальцы левой руки.

— Доктор! По-моему, он приходит в себя, — воскликнул он, зажимая себе рот, чтобы не говорить так громко.

— Я не знаю… Я… я не понимаю, как это произошло, но готова спорить, что именно… — доктор замолчала и странным, продолжительным взглядом, словно оценивая, посмотрела на него. — Видите ли, этот пациент по всем медицинским канонам не мог прийти в себя так быстро. Это была глубокая кома, да и прошло слишком мало времени.

— Вы знаете, доктор, — медленно и с расстановкой ответил он, — я всегда был уверен в том, что медицина почти всесильна, да и «она не умерла, но спит»[29],— неожиданно добавил он.

— Что вы хотите этим сказать? При чем тут его память или его кора…

— Это не я сказал. — Флетчер, говоря честно, и сам не мог вспомнить, из каких глубин памяти и детства всплыли эти слова.

— Пойдемте, я проведу вас обратно коротким путем. Теперь ему нужен покой, и, быть может, произойдет чудо, одно из тех, в которые мы в медицине перестали верить.

Они спокойно шли по коридору, когда доктор достаточно резко подтолкнула его к двери в палату.

— Зайдем на минутку, — прокомментировала она это странное, почти насильственное приглашение.

Флетчер, не в силах противиться, робко переступил порог. На кроватях, стоящих вдоль идущих к окну стен, полулежали на высоко подбитых подушках две женщины. Одна из них, оторвавшись от еды, казалось, совершенно безумными глазами посмотрела на него и, протянув руку вперед, на удивление отчетливо и абсолютно ясно сказала: «Я же говорила вам, он придет, и у него будет голубая аура, ну, посмотрите же сами. Убедитесь в том, что я права. А теперь отпустите меня, я уже устала, я так устала. Отпустите меня теперь, совсем отпустите…»

Она на несколько секунд замолчала, а потом совершенно иным, глухим голосом продолжила нараспев: «Созвав же двенадцать, дал им силу и власть над всеми бесами, и врачевать от болезней. И послал их проповедовать Царствие Божие и исцелять больных».[30]

— Вот-вот. Чего-то подобного я и ожидала, — сказала доктор, словно общаясь с кем-то другим, невидимым, когда они вышли в коридор.

— Что это за женщина? — переспросил Флетчер еще раз, смущенный только что происшедшим. — Кто она?

— После инсульта, перенесенного семь лет назад, у нее частичная амнезия, но Библию и Евангелие она помнит наизусть, если вы запомнили последние слова, можете проверить.

— Мне кажется, я тоже все это помню, — немного испуганно ответил он.

— Хотите, я вас обследую, это не обойдется вам в значительную сумму… — ухватилась за его последние слова доктор.

— Нет-нет, что вы. Я абсолютно здоров. У меня сейчас столько дел, вы даже не можете себе представить.

— Простите за нескромный вопрос, — они остановились в уже знакомом холле перед тем как проститься, — вы часто бываете в церкви, когда вы последний раз брали в руки Библию?

— Я не помню, — почему-то очень робко ответил Флетчер и, коротко кивнув на прощанье, заторопился к машине.

— Плохи дела у шефа, — то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал шофер.

— Почему же, похоже, что он пошел на поправку. Если верить докторам, трудно надеяться, что он вернется к нам. Но, несомненно, жить будет. Мне, во всяком случае, так показалось…

После этого за всю дорогу Флетчер не проронил ни слова, да и весь день был отстраненным и задумчивым.

Телефонный разговор с Крэнстоном показался ему мучительным. Он несколько раз прикладывался к щелочной воде, и даже чай, заваренный так, словно он делал это сам, не принес облегчения телу и умиротворения душе.

Сандовал, живой и непосредственный, отогнал было тяжелые мысли, и привычный блеск в глазах вернулся, но эти изменения оказались временными. Реакция фройлен Штомпф на экстравагантное предложение временно расстаться даже в описании умелого рассказчика отвлекла Флетчера лишь на несколько минут.

Выходя из кабинета, Сандовал обменялся многозначительным взглядом с Айрин, и та с профессиональной бесцеремонностью сразу же выдала интересующую его информацию.

— Он был у шефа в госпитале и после этого вернулся сам не свой.

— Ну что же, будем надеяться, что это ненадолго, бывали события и похлеще… — легкомысленно бросил приятель перед тем, как удалиться к себе.

Пятница так и закончилась без происшествий. Вечером Флетчер вновь остановился перед знакомой уже дверью этажом выше, снова нажал кнопку звонка, представляя себе реакцию на предложение вместе отправиться на ленч к Мак-Мюррею, да еще и в качестве… Интересно, в каком же это будет качестве?

Разговор, однако, сложился чрезвычайно спокойно. Соседка легко согласилась принять участие в невинном розыгрыше.

Флетчер еще ни разу не был на вилле хозяина. В принципе он подспудно ожидал увидеть нечто подобное. Мак-Мюррей сразу предложил перейти на обращение по имени и несколько раз напоминал об этом, когда Флетчер привычно сбивался на официальный лад.

— Джо, а ты парень не промах. Старый лис, похоже, не зря затирал вас. Очаровательная подружка. Моя супруга, а у нее нюх на приличных людей, уже оценила ее.

Флетчер и сам едва не ахнул в голос, когда увидел соседку на пороге своей квартиры. В кажущемся очень простым, но чрезвычайно элегантном платье, которое ей потрясающе шло, с ненавязчивым макияжем, она была не просто хороша, она выглядела обезоруживающе эффектно.

— Очень привлекательна, — поддерживая непринужденную беседу, ответил он, — и даже вечный синяк, постоянно забываю, как его называют профессионалы, мне кажется, идет ей. Она играет на скрипке в нашем симфоническом…

— Мой Бог, супруга просто помешана на классической музыке, она говорит, что это единственная область, которую еще не засрали наши политики. Теперь я окончательно пропал. Должен признаться, что любая музыка продолжительностью более двадцати минут способна уморить меня.

— Мне с этим легче, в родительском доме очень часто звучала классика, и я как-то привык, даже пытаюсь делать вид, что немного в ней разбираюсь.

— Ну, в столь милой компании ты скоро будешь экспертом в классике, — жизнерадостно предположил хозяин, и они отправились к столу.

Женщины нашли общий язык. Джоанна уже успела пригласить хозяйку на генеральную репетицию, и теперь они живо обсуждали, где будет удобнее встретиться. Как-то незаметно у него исчезла даже тень сомнения в том, что соседка в новой для себя роли может оставить невыгодное впечатление. Флетчер охотно и с облегчением взял на себя роль второй скрипки и лишь подыгрывал своей милой спутнице. Вечер прошел на удивление приятно.

После застолья они на некоторое время вновь уединились в кабинете хозяина и обсудили важные, не терпящие отлагательства дела фирмы. Его умеренность в просьбах и активное нежелание кардинальных перемен произвели на Мак-Мюррея хорошее впечатление. Расстались почти по-приятельски.

Возвращение, однако, было несколько омрачено странным предложением Джоанны, пригласить чету Мак-Мюррей к себе.

— Как ты это себе представляешь? — невольно насторожившись, спросил Джо.

— Если честно, я уже пригласила Кэтлин на следующую субботу…

— Но куда? — от изумления воскликнул он так громко, что водитель невольно вздрогнул и обернулся.

— Я умудрилась придумать, что мы с тобой на время ремонта квартиры сняли старые скромные комнаты, где жили, когда познакомились. Кэтлин сказала, что это очень романтично. — Джоанна на несколько секунд замолчала, наблюдая его реакцию, а потом с деланным безразличием продолжила: — В конце концов, ты всегда можешь сказать, что я все это придумала или еще что-нибудь.

— Да-а, — протянул Флетчер, пытаясь за короткие мгновения прийти в себя от неожиданного предложения, — но мы ничего не знаем друг о друге. Это ведь достаточно серьезно, не так ли?

— Может быть, — теперь пришел черед Джоанны сомневаться и нервничать, — наверное, я много вина выпила…

В этот вечер они не расставались. Следующие дни были заполнены работой, да так интенсивно, что Флетчер не мог ни о чем другом даже подумать. Он и не предполагал, насколько сложно принимать ответственные решения, как трудно находить общий язык с людьми, от которых зависит не только твоя судьба. В среду после сложных, как обычно, переговоров с Крэнстоном и деловой поездки с Мак-Мюрреем он оказался дома необычайно рано, еще солнце стояло над горизонтом. Быстро приготовил ужин, привычно уселся на балкончике с газетами и отчетами, не зная, чему отдать предпочтение. К счастью, выбрал газеты и со второй попытки успешно выронил сосиску, которую попытался поймать на лету, и едва не сбросил с подноса остальное. Сверху раздался смех.

— Привет, — улыбнулась Джоанна, из окна была видна только ее голова, — я уже и не чаяла увидеть тебя.

— Ты и представить себе не можешь, сколько дел на меня навалилось. А почему ты не слушаешь музыку, я уж решил, что тебя нет дома…

— Вертушка испортилась, я теперь почти осиротела, зато сделала кое-что по хозяйству. Кстати, Кэтлин была у меня на репетиции.

— Да, — вспомнил о приглашении он и кисло добавил: — Она все так же хочет навестить нас?

— Не нас, а меня, и не «хочет», а будет здесь завтра вечером. Во-первых, совсем неофициально, а во-вторых, одна, без своего громогласного супруга.

— А-а, — протянул он, судорожно пытаясь как-то продолжить разговор, — это упрощает дело. Если я смогу, то… Я могу заглянуть к тебе?

— У нас что-то серьезное или так, интрижка? — говорящая голова этажом выше на несколько секунд скрылась, а потом вновь возникла в оконном проеме.

— Я не думал над этим, — Джо не имел ни времени, ни желания размышлять над текущими событиями своей жизни, какими бы важными они ни были. У него не оставалось ни сил душевных, ни лишней минутки на это. Теперь же все эти оправдания или отговорки казались искусственными и фальшивыми. Разговор разваливался.

— Дай мне несколько дней, ладно?

Он поднял глаза, успел увидеть резкую складочку в углу губ и энергичный кивок головы.

— Думай, только не очень долго.

Джоанна исчезла, оставив его в тягостном недоумении. Прячась за работой от личных проблем, он углубился в дела фирмы, разбирался с отчетами, пытался понять то, о чем еще несколько дней назад не имел ни малейшего представления.

Прошло несколько часов. На землю стремительно опускалась ночь. Растаял гул машин — дневной фон городской, суетной жизни. Стало прохладно. Только тогда Флетчер вспомнил разговор с Джоанной и понял, что теперь дела не отговорка. Стащил с дивана плед, уселся в кресле и попытался представить, что будет, если…

Он сидел под невидимыми в гигантском городе звездами, один на крошечном балкончике, который сейчас не променял бы ни на какие апартаменты. Ритмичными сполохами рекламы нервно пульсировала, словно жила своей жизнью, стена противоположного дома, замирал уличный шум, из-за крыши выкатилась на немое городское небо все та же тусклая вечная Луна, и по световой дорожке вновь скользнули вниз блеклыми тенями едва различимые силуэты.

— Странно все же, что при их нынешнем, вполне приличном уровне развития, эта старая сказка все еще действует, — произнес молодой голос, по-видимому продолжая давно начатый разговор.

— Вполне нормальное прикрытие. Когда проект только открывался, это было просто гениально.

— Не знаю, не знаю, но как-то уж очень примитивно.

— Ты когда-нибудь видел человеческие жертвоприношения? — неожиданно с нажимом и пристрастно спросил глуховатый голос.

— Нет. Но думаю, что это на самом деле ужасно, — молодой голос даже дрожал от эмоций.

— Мы дали им другую идею. Можешь назвать это сказкой или верой, вы-то сами теперь не верите ни во что.

— А что, Старик часто проводит подобные эксперименты? — Молодой кивнул на фигурку в кресле.

— Раз в сто лет, — привычно начал собеседник терпеливо тягучим голосом, — он выбирает двенадцать человек, которым дает часть своих возможностей. Когда он убедится в том, что это не принесет большой беды, наша миссия здесь завершится, а пока… Что говорить, теперь на ближайшие тысячу местных лет ты — Гавриил. Да, кстати, как у тебя с языками?

— Двадцать семь базовых в совершенстве и несколько десятков диалектов, мне кажется, вполне прилично для начала, разве нет?

— …Лучше пять слов сказать умом моим, чтоб и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке.[31]

— Господи! Ну, неужели нельзя говорить нормально, а не готовыми фразами, которые наши подопечные трактуют уже две тысячи лет…

— Привычка, — флегматично ответил глуховатый голос, — я многое бы дал, чтобы посмотреть на тебя через тысячу лет. Трудно слышать все их мольбы и просьбы, трудно видеть страдания и не иметь возможности помочь.

— Получается, что этот эксперимент по частичному делегированию полномочий — неплохое развлечение для Старика и для нас.

— Не думаю, что наверху понравится подобное определение, хотя наблюдать за тем, как они распоряжаются полученным даром, иногда доставляет немалое удовольствие. Один несколько столетий тому занялся пророчествами и сколотил на этом немалое состояние, другой…

— Да уж, и этот натворил дел, — молодой вновь кивнул на сидящую фигуру, — несколько десятков трупов, инсульт начальника и инфаркт чьего-то родственника, продвижение по службе, устройство личной жизни, деловые успехи…

— Фи, это такие мелочи. Поверь мне, они очень изобретательны, ты скоро в этом убедишься. Ладно, заболтались мы, прощай. Я подписал контракт на тысячу лет, я честно выполнил свой долг. Теперь твой черед.

Флетчер, вздрогнув, проснулся. Успел подумать, что уж очень странные сны посещают его в последнее время, и разглядел парящую над краем перил едва заметную, словно полупрозрачную фигуру.

— Ничего себе, — сказал вслух, чтобы удостовериться, что проснулся, — всяко бывало, но так… Кто ты?

— Архангел Гавриил, — знакомым молодым голосом ответил странный гость.

— Это я уже слышал. А что со мной было и что теперь будет… Как это все понимать? Я умер?

— Если же другому из сидящих будет откровение, то первый молчи[32], — начал было его собеседник.

— Разве от вас вышло слово Божие? Или до вас одних достигло?[33] — парировал Флетчер, совершенно отчетливо понимая, что все приключившееся не сон, но действительно происходит сейчас с ним.

— Ничего не будет, — устало сказал Гавриил, — все останется, как было. Попытка сообщить всему миру, что разговаривал с архангелом, не нова. Чем это может закончиться, общеизвестно. Выбирать тебе…

— Но кто вы в действительности?

— Открыв нам тайну Своей воли по Своему благословению… — Странный собеседник сбился, затем продолжил совсем другим голосом: — Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началом мира.[34]

— Но я хочу остаться обычным человеком, таким, как все. «Если я не имею любви, то я ничто…»

— «Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто».[35]

Гавриил молча вглядывался в него, раздумывая над последствиями подобного шага. И наконец он простер над головой сидящего руку, сквозь которую ясно видны были отблески рекламы на глухой кирпичной стене, и произнес…

— Джо Флетчер! Теперь ты решил притвориться лунатиком. И все из-за того, чтобы убежать от принятия решения? — насмешливый голос раздавался из верхнего окна. — Посмотри, на кого ты похож? — И Джоанна, не удержавшись, рассмеялась.

Флетчер стоял на маленьком балкончике в сердце огромного, засыпающего и никогда не спящего города, завернувшись в плед, словно в римскую тогу, с рукою, красноречиво протянутой к Луне.

— Да я… как-то… сон такой, такой странный…

— Господи, так ты еще и заикаешься? Если только перспектива провести остаток жизни рядом со мной приводит тебя в такое состояние, то я освобождаю тебя от любых моральных обязательств.

— Я, я так не говорил, — неуверенно промямлил он.

— Ну, так поднимайся ко мне. Можешь не вылезать из своего пледа, ты такой смешной…