"Америка о’кей" - читать интересную книгу автора (Д’Агата Джузеппе)

2

Я беру — у! — свою любимую книгу.

Приключения Ричарда III.

Книга истрепана. Покоробившиеся, задубелые (не только от времени, но и от моих слез, пролитых над ними) страницы.

Они напечатаны на древнем языке, сам не знаю — когда.

Слушайте дальше, люди (друзья?).

Читать первый (начальный) монолог я иду в тронный зал.

Эхехе.

Лютня.

У меня никогда не хватит воображения представить себе, что такое лютня. Наверняка тогда и в помине не было музыкальных компьютеров.

Я делаю передышку. Чтение «Ричарда III» вслух — ух! — возбуждает меня, временами я срываюсь на крик и потому быстро устаю.

Дойдя до этих слов, я, как всегда — о да! — испытываю потребность двигаться.

Горб, из-за которого у меня опущена голова, так что приходится вытягивать шею, если не хочешь все время смотреть в пол, кажется мне сейчас не столько неотъемлемой (и неисправимой) частью моего тела, сколько внезапным бременем, навалившимся мне на плечи.

Ох.

Я выставляю вперед правую ногу, ту, что короче, стараясь опустить ее для устойчивости носком наружу, потом описываю дугу (уф!) левой, сухой и негнущейся, и в результате (в итоге) продвигаюсь на шаг.

И все равно, друзья, если б сегодня — сейчас — мне сказали: «Так, мол, и так, ты можешь стать стройным и ловким, как все нормальные люди», я бы отказался.

Уверен, что (на сегодняшний день) отказался бы.

Пусть приходят, если им нечего делать, пусть предлагают.

Эхехехе.

Еще несколько шагов, и я ору-у-у во все горло заключительные слова монолога, прекрасные и жуткие:

Вот это да!

Да, надо признать, что с такой ясностью и глубиной мне бы вовек не выразить моих намерений, моих желаний. (Моих чувств.)

Чем дальше, тем глубже должна быть моя признательность неизвестному, благодаря которому в один прекрасный день я обнаружил возле своего ложа (постели) стопку книг. Ах, книги! Как раз когда я учился читать.

Но этот неизвестный (неведомый) человек, знал ли он, что у нас с Ричардом III гораздо — о, гораздо — больше общего, нежели одно имя?

Я подхожу к компьютеру, торчащему из груды мусора. Нажимаю нужные кнопки.

Машина — ах ты! — не подает признаков жизни.

Проснись, оракул, скажи, что меня ждет, предреки мое будущее, не то я тебя разобью, разнесу вдребезги, заставлю променять твой ленивый сон на слепую машинную ночь!

Неужели не обойтись без пинка?

— Отвечай, оракул! Ну!

Компьютер уже погружен в машинную ночь. Его поедает ржавчина. Он покрыт той же патиной небрежения (забвения), что и все остальные вещи во дворце.

Зал — бескрайнее помещение (ууу!) — украшают колонны.

Должно быть (надо полагать), некогда, только-только отстроенный, это был не зал, а чудо. Ооо.

Со временем — увы и ах! — фрески на стенах (изображавшие картины сельской жизни) забелили, затерли цементом, закрасили, и теперь стены без единого окна являют собой серые облупившиеся поверхности с черными вертикальными полосами, обязанными своим происхождением выходным отверстиям кондиционера, сломанного с незапамятных пор.

На мраморном полу, как и всюду, проложены среди мусора узкие проходы (дорожки), обнаруживающие изначальной красоты многоцветные — о! — орнаменты.

Мебель? Почти полностью исчезла — погребена под кучами (иии!), под целыми горами мусора.

Потрясающее впечатление, люди.

Если смотреть на мусор с близкого расстояния, он раскрывает свой удивительный состав.

Сейчас я вам его опишу. Угу.

Так вот, лишь в самой незначительной своей части мусор состоит из обыкновенных отбросов, пыли и грязи — сухой и влажной, — скапливающейся в жилищах.

Преобладающая же доля мусора приходится на новые вещи.

Бутылки, книги, коробки, флаконы, пакеты и пакетики в фабричной полиэтиленовой упаковке; многие предметы завернуты в яркую подарочную бумагу. Все — первосортное, в нетронутом виде, в каком пребывало на полках магазинов.

Глаз — по крайней мере мой, воспитанный на прекрасном и изысканном, — радуется этому пестрому (разноцветному) празднику счастья, веселой пышности, составляющей контраст с неопрятным, запущенным интерьером.

Так и должно быть, друзья, сами понимаете: жилища суть не что иное, как контейнеры.

Наше богатство, наше благосостояние, самое высокое в мире, — вот оно, здесь, в своем истинном выражении, у наших ног, вокруг (окрест) нас.

Впечатление такое, будто мусор лежит на полу однородной массой, но открою вам, что в середине зала, как раз там, где поднимаются самые высокие горы разноцветных вещей, находится не огражденная перилами горловина колодца, имеющего много футов в диаметре; колодец, прорезая по вертикали весь дворец, уходит в глубину, где соединяется с подземным канализационным приемником.

Это специально построенный мусоросборник, рассчитанный на тонны мусора и теперь переполненный. О! Огромное богатство, люди. Невообразимое.

Зато легко себе вообразить, что, если кто-нибудь случайно или с посторонней помощью — у! — угодит в этот невидимый колодец, кажущийся забитым до отказа, а на самом деле заполненный мягкой клейкой магмой — результатом сырости и процессов трансформации, химических и физических, — его ждет верная смерть. Неизвестно, от чего раньше: от разрыва сердца — ах! — при падении с такой высоты или от удушья.

Своим судорожным паучьим шагом я обхожу горловину колодца и сажусь на отцовский трон.

Э-хе-хе, хорошо на троне.

Еще как хорошо.

Хорошо?

Ох и хорошо, люди! Чем хорошо? Сам не знаю. Чувствую, что хорошо, а вот чем именно — не пойму.

Не пойму, если буду сидеть сложа руки.

Я должен действовать.

Да, но как? У меня есть одна маленькая идейка.

Будут и большие идеи, друзья. Обязательно будут.

Ричард владеет словом.

Ричард — властелин восклицаний.

А-ха-ха-о-хо-хо!

Я жду, пока мой смех замрет под сводами огромного пустынного зала. Кто сказал, будто ослиный рев не долетает до неба?