"Ленинград" - читать интересную книгу автора (Козырев Михаил Яковлевич)Двадцать четвертая глава Я работаю на заводеИ вот я живу на Большом Сампсониевском проспекте, занимаю комнату в шестнадцать аршин — моя норма, работаю восемь часов в сутки. Ни Витмана, ни даму из девятого номера я не имею счастья считать в числе своих знакомых. Обедаю в недорогой столовой, завожу знакомства с лицами среднего и низшего классов общества. Одна неделя — и я был уже в курсе всей заводской работы, и как свои пять пальцев знал быт и нужды рабочих — буду называть их своим именем, вопреки официальной терминологии. Положение их не улучшилось, а в некоторых отношениях даже ухудшилось по сравнению с тринадцатым годом. Правда, официально провозглашенный в первые дни революции восьмичасовой день не был отменен; правда, заработок был несколько выше прежнего, но хлеб и мясо вздорожали в значительно большей пропорции, а предметы промышленности по своей цене были недоступны не только рабочему, но и высшим служащим, получавшим вдвоевтрое больше рабочего. Через две недели, придя в контору за получкой, я имел возможность убедиться, что такое заработок рабочего. Мне причиталось получить сто тридцать рублей. Я подхожу к кассе, получаю деньги и уже собираюсь уходить. — Позвольте, — останавливает меня молодой человек, сидящий у кассы, — членский взнос в союз… Я не возражал, с меня взяли в пользу союза пять процентов. Но этим дело не кончилось. Рядом с молодым человеком сидела барышня, потом еще барышня, еще молодой человек, и так далее, и так далее. Все они предъявили претензии на мой кошелек: я должен был внести в шефское общество, на беспризорных детей, подоходный налог, сбор на дома отдыха для рабочих, гербовый сбор и членство в целом ряде добровольных обществ. Только тут я узнал, что я член добролета, авиахима, доброармии, общества ликвидации неграмотности и общества русскотурецкой дружбы. — Позвольте, я вовсе не хочу состоять в этих обществах. — Вас никто не приневоливает, — возражали мне, — общества добровольные… Но тем самым, что вы поступили на наш завод, вы записались и во все эти общества. Вы заполняли анкеты. Мне пришлось сознаться, что анкеты заполнял, не читая заголовков. — Ну, а теперь вы не можете отказаться. Спорить было бесполезно: остающихся денег мне при моих скромных потребностях будет достаточно. Но как живут рабочие, получающие тридцать рублей? Десять рублей? — ведь есть и такие! Наконец, классовая ставка за жилплощадь поглощает последние гроши — поневоле добровольно превратишь восьмичасовой день в шестнадцатичасовой и еще будешь радоваться возможности подработать. При заводе была школа для детей "рабочих". В этой школе бесплатно обучались дети высшей администрации завода, а буржуазия, то есть рабочие, должны были платить за обучение своих детей. Из каких средств? Понятно, дети рабочих (настоящих рабочих) росли неграмотными, и только время от времени неграмотность их ликвидировалась особыми отрядами учителей, на содержание которых и делались вычеты из скудного жалованья рабочих. При заводе был клуб, где читались лекции по политграмоте, но заманить туда рабочих было невозможно: они предпочитали пивные, где и оставляли до половины заработка. Около пивных в рабочих районах частенько происходили драки, в дело вмешивалась полиция и отводила виновных в участок. Как мало я знал, сидя в дорогом ресторане и разговаривая с Витманом о торжестве социализма! Весь опыт старого подпольщика я мог применить здесь. Прежде всего, мне нужны были сообщники. В первый же воскресный вечер я затащил к себе Алексея. Он оказался чрезвычайно понятливым мальчиком, он был молод, сердце его еще не очерствело, и он был способен на самопожертвование — чего еще можно было желать? Я сравнивал свое положение относительно Алексея с положением Коршунова в отношении меня: так же, как когда-то Коршунову, мне приходилось охлаждать безрассудные порывы Алексея. Но одного помощника было маловато. Надо было привлечь новых сторонников, предпочтительно занимающих одно положение со мной: прямо идти в низы было опасно. Случай скоро представился, так как дом, в котором я поселился, был населен именно таким элементом. Однажды вечером ко мне зашел сосед по квартире и попросил спичку: магазины заперты, а он не успел запастись этим предметом первейшей для курильщика необходимости. Возможно, что это был только предлог, тем более, что он остался у меня на целый вечер. Он оказался помощником бухгалтера нашего же завода. Конечно, мы разговорились на общую для нас обоих тему — о заводской работе. Он жаловался на хамское отношение администрации, на вычеты, на обилие ничего не понимающего в делах начальства. Потом он перешел на заводские сплетни, рассказал о целом ряде злоупотреблений, происходящих на заводе: — Мелкие попадают в печать, — сказал он, — а крупные никому не видны. Попробуй написать, тебя так взгреют, что до смерти не забудешь… — А что же делают рабкоры? — спросил я. — Когда они узнают о крупных "делишках"? Явятся к тому, кто в этом деле замешан, и получат с него порядочный куш… Ведь рабкоры сами принадлежат к высшей администрации. Жаловался он и на заводские порядки: — Шесть директоров приезжают каждый на два часа, и все никуда не годятся. — А инженеры? — Разве им дают работать?! Из этого разговора я заключил одно: помощник бухгалтера недоволен. Наверное, недовольны и конторщики. Вероятно, недовольны инженеры. А недовольство — лучшая почва для моей агитации. Я заикнулся было о положении рабочих, но помбухгалтера поморщился и так же, как когда-то директор, сказал: — Ну что говорить об этих буржуях! И принялся их ругать за грубость, невежество, пьянство. — Мы же сами виноваты, — возразил я. Вместо ответа он принялся ругать администрацию. Дня через два я отдал ему визит и на этот раз застал у него целое общество: в гостях у него сидели двое инженеров, конторская барышня и двое молодых людей — повидимому, родственники. При входе в квартиру я был поражен одним обстоятельством: на стене у него висела картина, изображающая ленский расстрел, а в углу был маленький "Ленинский уголок". Это была квартира номер девять в миниатюре. |
||||
|