"Обида маленькой Э" - читать интересную книгу автора (Гурьян Ольга Марковна)

Надпись на фронтоне китайского театра.

Глава третья КАК ЛЭЙ ЧЖЕНЬ-ЧЖЕНЬ НАНЯЛ ДВУХ АКТЕРОВ

Цзинь Фу упал наземь перед человеком в темном халате и обхватил руками его ноги, обутые в бархатные сапоги.

— Господин, не смейтесь надо мной, — взмолился он. — Спасите меня, потому что мне грозит тюрьма и казнь. Только что убит злодей А-ха-ма.

— Убит? — закричал человек, и его лицо мгновенно изменилось, выразив такой гнев, что Цзинь Фу в ужасе закрыл глаза. — Как же это так? Как смели убить его, не предупредив меня? Для того ли ходили ко мне за советами и обсуждали со мной все нити заговора, так что знал я про то лучше, чем если бы сам все придумал и записал? И вдруг, когда наступает последнее действие трагедии, меня нет приэтом! На десять тысяч лет ждет их слава героев-мстителей, а мне ни один голос не крикнет: хао-хао, хорошо! А впрочем, сам я виноват, что на целую неделю заперся в кабинете с кистью, тушью и бумагой и никого к себе не допускал. И теперь я прозевал это превосходное представление!

Тут прервал он свою речь, услышав удары тяжелых кулаков, от которых затряслись ворота. Громовый голос загрохотал:

— Открывай мне двери, полуночный мечтатель! Эй, Гуань Хань-цин, не слышишь меня, что ли?

— Стража! — забормотал Цзинь Фу.

— Не бойся, это друг. А впрочем, беги в павильон и спрячься. Сейчас я вернусь.

Одним прыжком Цзинь Фу перескочил через каменные ступени и высокий порог, закрыл за собой дверь и оглянулся. В низкой комнате на столе были разбросаны листы бумаги, слабо освещенные лампой в фарфоровом ажурном колпаке, и влажная кисть сохла на деревянной подставке в виде горы с тремя вершинами. В дальнем углу, на жестком бамбуковом ложе, лежал человек в неряшливой старой одежде и смотрел в потолок. Вокруг его худого лица во все стороны торчали космы густых черных волос. Цзинь Фу ящерицей скользнул под ложе и притаился.

Почти тотчас в комнату вошли двое. Снизу Цзинь Фу видны были только ноги. Одни небольшие и узкие в черных бархатных сапогах, вторые в огромных растоптанных матерчатых туфлях.

— Я уезжаю, Гуань Хань-цин, и пришел проститься, — загремел обладатель туфель.

— Умерь свой голос, Лэй Чжень-чжень, — прервал его Гуань Хань-цин. — Ты разбудишь всех соседей.

— Я уезжаю, — пророкотал Лэй Чжень-чжень шепотом, подобным шуму горного потока. — Только что убили А-ха-ма.

— Это мне известно, — угрюмо ответил Гуань Хань-цин. — Но какое это имеет отношение к тебе?

— Такое же, как к тебе и ко всем китайцам. Все мы приняли в том участие — кто делом, кто замыслом, кто тайным сочувствием. Боюсь, как бы в ближайшие дни не начались преследования. Тогда и здесь не заработаешь, и отсюда не выберешься. И еще неизвестно, удастся ли сохранить жизнь. Поэтому, хотя я и не успел собрать всю труппу, а решил ехать, пока возможно. И мой тебе совет: поезжай с нами. Во всех твоих пьесах, что ни монгол, то пьяница, обжора или убийца, что ни знатный чиновник, то негодяй. А знатный чиновник, значит, тот же монгол. Смотри, как бы не воспользовались они суматохой, не схватили бы тебя и потихоньку не прикончили.

— Как же я поеду ни с того ни с сего? — сердито спросил Гуань Хань-цин. — Этот дом, который я снял в тихом переулке, удобен для моей работы. Я только что начал писать великолепную пьесу. Так хороша, что ты на колени станешь, друг Чжень-чжень, выпрашивая ее у меня. Трижды три раза поклонишься мне в ноги! Что же мне, так ибросить ее на полслове? И деньги мои я все роздал приятелям в долг, когдa еще отдадут? С чем я поеду?

— Пьесу кончишь в пути, время дорогой долгое. И о деньгах не беспокойся, этой же пьесой оправдаешь дорожные издержки. Одно только плохо. Присмотрел я превосходного шута, да он спьяну свернул себе щиколотку. Где я второпях найду другого? А без шута не сыграешь ни одной пьесы.

— Будь я помоложе. — сказал Гуань Хань-цин и ненадолго задумался. — А то я давно не мазал переносицу белой краской. Помнишь, в молодости, как я смешил зрителей выдумками и выходками? Жаль, отец хотел, чтобы я унаследовал его занятие и стал врачом, а пациенты, как один, при виде меня умирали со смеху.

И он сам засмеялся, закатился так звонко и заразительно, что Лэй Чжень-чжень, ухмыляясь, прервал его:

— Умерь свой смех! А то, услышав тебя, соседи захохочут и тем привлекут ночную стражу, а ей и без того много дела сегодняшней ночью. Мне и так показалось, что кто-то смеется под кроватью.

— Некому там смеяться. Разве что икает от страха. Лэй Чжень-чжень, нанимай меня в шуты!

— Гуань Хань-цин, ты издеваешься надо мной! Как бы посмел я о том подумать? Разве это место для такого человека, как ты?

— Говорю, нанимай, а не то я раздумаю. Чем это место постыдно? В древности император династии Тан сам играл шутов на сцене.

— Ты убиваешь меня своей ученостью, — перебил Лэй Чжень-чжень притворно униженным тоном. — Про этого императора даже мое полуграмотное ничтожество наслыхано. Это тот самый император, который в своем грушевом саду основал первую актерскую школу. С тех пор и зовут актеров «братьями Грушевого сада».

— Не пой, умоляю тебя! От твоего голоса стены содрогаются трое суток. Я еду, еду! О, друг Чжень-чжень, то-то будет весело! Только как быть с Погу? Он уже вторую неделю живет у меня, подбирая музыку к моим песням.

— Погу здесь? Вот удача! Эй, Погу, дырявый барабан, проснись! Хочешь ехать с нами?

Лохматый человек приподнялся на ложе и сказал сердито:

— Грохочешь ты без толку, и нет в этих звуках ни гармонии, ни ритма. Оставь меня в покое. Если Гуань поедет, я тоже поеду. А оркестр у тебя есть?

— Всего два музыканта: скрипка — хуцинь — и маленький гонг. Остальных не успел я набрать, да и накладно. С твоим барабаном нам хватит шума.

— С твоим голосом и без барабана чересчур шумно.

— Постойте! — прервал Гуань Хань-цин. — Это еще не все. Вылезай из-под кровати, ночной воришка!

Цзинь Фу послушно вылез и стоял испуганный и смущенный.

— Откуда вы узнали мое занятие? — спросил он.

— Всадник верхом на заборе, храбрец под стрехой крыши, как тебя не узнать, — ответил Гуань Хань-цин.

А Лэй Чжень-чжень, всплеснув своими огромными ручищами, Воскликнул:

— Да это же наследник престола, который сегодня ночью прибыл во дворец в великолепных носилках. Я сам его видел там и подумал: «Вот смазливая рожица, подгримировать его, будет не плох!» Как ты попал в заговор, воришка и сын воровки?

— Что же, я не китаец и сердце у меня не болит за мою страну? — крикнул Цзинь Фу. — Вот что вы наделали, господин Гуань! Теперь эта бочка сала узнала меня и все узнают! Толстый боров открыл свой грубый рот и бесчестит меня, да еще не постыдится и выдать. Негде мне укрыться!

— Вот его только и не хватало! — закричал ничуть не обиженный Лэй Чжень-чжень. — Посмотри-ка, Гуань, как хорошо он сложен — тонкий и гибкий. Прыгать горазд, увертливей ящерицы, в драках и побоищах воспитан с детства. Молод, почти мальчишка, — обучить его можно без труда. А у меня не хватает актера на эти роли, чтоб умел кружиться и подскакивать легче кошки. Голос ему не нужен, и петь он не должен уметь, а только хорошо бороться мечом н кулаками, чтобы играть бандитов, разбойничьих атаманов, трактирщиков и пьяниц и всяких мелких негодяев, и это ему не в новость.

Цаинь Фу одним прыжком вцепился ему в горло и повис, но Лэй Чжень-чжень отбросил его движением широких плеч, а Гуань Хань-цин, смеясь, воскликнул:

— Твое счастье, что ты встретил такого! Но как же все-таки скрыть его лицо, чтобы снова его не узнали?

Лей Чжень-чжень молча оглянулся, отковырнул толстым пальцем кусок известки со стены, плюнув на ладонь, растер его и быстрым движением намалевал вокруг глаз Цзинь Фу два белых круга.

— Есть в театре такой обычай, — наставительно заговорил он, — что, пока шут не посадит на свое лицо белое пятно, никто из актеров не смеет начать гримироваться. Белое пятно посажено. Начинается спектакль. Как называется пьеса, друг Гуань?

Гуань Хань-цин смеялся, закатывался смехом и едва-едва смог выговорить:

— А ведь верно — загримируем его, и он сам себя не узнает. А названий для пьесы сколько угодно! «Бегство героев, отомстивших за обиду», «Путешествие с севера на юг», «Песчинки несутся по ветру». Но пьеса еще не написана, и напишу ее не я, а большая дорога.