"Хроноспецназ - Коррекция истории" - читать интересную книгу автора (Абердин Александр)

Глава шестая Космодесант не сдаётся, а проникает в логово врага

Поев колбасы с хлебом и вином, я вздохнул, затуманил свой взгляд и сделал вид, что снова потерял сознание. Один из эсэсовцев насмешливо поинтересовался у Дитриха:

— Пытаешься втереться в доверие к этому русскому монстру?

— Мне нужно будет показать моего пленника фюреру, господа, и поэтому сейчас я думаю не об таких пустяках, а о его безопасности и потому в Берлин я полечу без вас. — строгим голосом сказал "коллегам" романтически настроенный немец — По-моему вы ему не понравились. Пётр хотя и говорит, что не получил серьёзных ранений, на самом деле очень слаб. Вы просто не видели, как он за каких-то десять секунд убил двумя кинжалами одиннадцать отлично подготовленных, хорошо натренированных парней из гестапо и ваффен СС. Никто из них так и не смог ударить его прикладом. Мне же не просто повезло, господа. В отличие от них, я умею фехтовать и поэтому после того, как все они пали в бою с Фафниром, мне удалось уклониться от его кинжала и нанести прикладом страшной силы удар по голове, от которого приклад действительно разлетелся на куски. А теперь помолчите, господа, не тревожьте понапрасну этого русского дракона.

Мысли немцев были не для печати, но они больше не издали ни единого звука. Едва я отключился, как Деноал спросил меня:

— Пит, то, что ты собираешься сделать, не входило в первоначальный план Энорада, но я не вижу в этом ничего плохого. Похоже, что он не счёл романтическую восторженность этого молодого человека, но уже не юноши, достаточно серьёзным основанием для работы с ним. Тем не менее ты должен разработать план параллельной хронооперации, после чего я отправлюсь с донесением на нашу базу. Только в том случае, если Энорад утвердит план этой операции, тебе будет разрешено реализовать его.

— Ден, у тебя есть хоть крупица совести? — насмешливо спросил я искина — Я тут, понимаешь, лежу без сознание, у меня дыхание сделалось затруднённым и даже раны пусть и совсем немного, но всё же открылись, а ты пристаёшь ко мне со всякими глупостями. Извини, но я сейчас подкину Дитриху мысль, как понадёжнее меня вырубить с помощью пятикратной дозы морфия, а ты сам разработай план "Зигфрид и Брунгильда". Тщательно просканируй сознание и память нашей прекрасной Гретхен-Брунгильды вплоть до её раннего детства. Задача такая, выяснить, сможет ли наш отважный Зигфрид пробудить свою сестрицу Брунгильду к новой жизни и свершению великих подвигов во славу Хроноса. Да, вот ещё что, даже не пытайся откосить от этой работы, Ден. Суперкомпьютер-искин здесь ты, а не я, а раз так, то значит именно ты должен шевелить мозгами. — мысленно хихикнув, я добавил: — А я буду задавать тебе направление.

Чтобы усилить впечатление, я заставил кровь отхлынуть от лица, из-за чего малость побледнел, слегка покрыл лоб испариной и несколько раз негромко, но мучительно и протяжно застонал. Дитрих сразу же подумал про себя: — "Действие морфия закончилось. Надо сделать ему ещё один укол, но ввести не одну, а две ампулы." и тут же приказал водителю медленно затормозить и остановиться. После того, как он весьма умело ввёл в меня две ампулы морфия, я полностью расслабил мышцы и сделал вид, что погрузился в глубокий наркотический сон. Бронетранспортёр взревел двигателем и снова загрохотал гусеницами по степной дороге. Ещё до того, как мы приехали на полевой аэродром фашистов, Деноал весело сказал мне:

— Пит, твой план действительно неплох. Дитрих и Гретхен сироты. Когда ему было пять, а ей два года, их родители погибли в железнодорожной катастрофе. Их взял на воспитание дядя, который уже тогда был не только преданным сторонником Гитлера, но и вложил свой вклад в развитие некоторых бредовых идей нацизма. Из Дитриха он хотел вырастить настоящую белокурую бестию, но этот молодой человек довольно умён и изобретателен вдобавок к тому, что просто помешан на древнегерманском и скандинавском эпосе. Его сестра мыслит намного рациональнее, но при этом обожает своего брата, который был в детстве её рыцарем. Я просканировал также сознание того англичанина, который может её заменить и пришел к выводу, что если они займутся генетическим модификатором вдвоём, то уже очень скоро между ними может возникнуть любовная связь. Правда, это будет очень странная любовная пара и постоянным спутником их любви станут бурные скандалы с ещё более бурными примирениями и скандалить они будут в основном из-за своей научной деятельности, но от этого наука только выиграет. Эта девушка, между прочим, мечтает найти себе такого спутника жизни, который будет не глупее неё. Своего брата она дураком не считает, но называет его глупышом и если ты станешь для Дитриха кумиром и потом спасёшь его, то она с высокой долей вероятности добровольно перейдёт на нашу сторону.

Мысленно усмехнувшись, я ответил:

— Ничего, милые бранятся, только тешатся. Ладно, отправляйся с донесением на базу. Без меня ты доберёшься раз в десять быстрее. За меня не беспокойся, пока я в отключке, мне ничто не угрожает.

— Хорошо, Пит, как только ты будешь в воздухе, я немедленно отправлюсь на базу и полагаю, что Энорад утвердит план хронооперации "Зигфрид и Брунгильда", — сказал Деноал, — это расширяет наши возможности, хотя и усложняет твою задачу. Тебе придётся спасать Дитриха из рук его собственного дяди, когда он захочет устроить твой побег и его изобличат. Для Гретхен это станет настоящим шоком, ведь дядя потребует, чтобы она испытала свой препарат на нём.

Деноал тут же вложил в моё сознание план предстоящей хронооперации и я только поразился его изобретательности. Через сорок минут мы были уже на полевом аэродроме. Это был даже не аэродром, а просто большой участок, ровной, как стол, степи а между ней и городом был посажен большой яблоневый сад, на краю которого, окнами в степь, находилось дюжины полторы построек колхозной бригады и небольшой хутор. Неподалёку проходила железная дорога и видимо поэтому здесь было решено организовать временный полевой аэродром и эвакогоспиталь при нём. Связисты находились в помещении небольшого склада. Дитрих тотчас бросился к ним и потребовал, чтобы те дали ему возможность позвонить Гиммлеру. Те, подумав, что страшнее Восточного фронта наказания всё равно нету, так и сделали. Рейсхфюрер был очень недоволен внезапным ночным звонком, но, выслушав короткий доклад штурмбанфюрера Фрайтага, который известил его, как обезопасить во время смотрин фюрера и его, изменил точку зрения и в конце разговора сказал:

— Хорошо, штурмбанфюрер, присвоим этой операции кодовое наименование "Фафнир". Возможно, что кровь этого русского дракона сделает солдат рейха настоящими исполинами вроде Зигфрида. Завтра ровно в полдень вы должны быть в аэропорту Темпельгоф. Там вас встретят, как героя. Хайль Гитлер.

— Зиг хайль, — воскликнул в ответ Дитрих и усталым голосом попросил — дайте мне таблетку фенамина и позовите сюда командира экипажа самолёта. Срочно, дело не терпит отлагательства.

Связисты Первой танковой армии и сами часто принимали фенамин, а потому он у них имелся. Вскоре пришел майор Фогель, которому было приказано срочно доставить в Берлин какого-то раненого русского офицера. Он удивился, узнав, что в аэропорту Темпельгоф они должны приземлиться только завтра утром и спросил:

— Что же это за срочность такая, господин оберштурмфюрер? С двумя дозаправками я могу долететь до Берлина всего за восемнадцать часов. Из-за этого русского я не вылетел в Ростов и не доставил в госпиталь тяжелораненых солдат, которые остались в нашем эвакогоспитале, а тут выясняется, что торопиться как раз вовсе и не нужно.

— Штурмбанфюрер, майор, — поправил лётчика быстро повеселевший Дитрих, — а дело между тем действительно срочное. Возможно вы удивитесь, но за участие в операции "Фафнир" вас непременно наградят рыцарским крестом с дубовыми листьями, а остальных членов экипажа рыцарским крестом Железного креста. Поверьте, я об этом позабочусь, а вы позаботьтесь о том, чтобы на борту вашей "Тётушки Ю" во время полёта находилась симпатичная, молодая женщина-врач, которая излучала бы доброжелательность по отношению к тому русскому офицеру, которого нам приказано доставить в Берлин. Кроме него, меня, её и вас на борту больше не должно быть никого, майор Фогель. — майор хотел было встать и выйти из комнаты, которая почти вся была заставлена оборудованием, но Дитрих задержал его — Не торопитесь, сейчас с вами свяжутся оперативные сотрудники Главного штаба Люфтваффе и вы согласуете с ними маршрут перелёта таким образом, чтобы мы приземлились в Темпельгофе завтра ровно в полдень. Как только решите все свои вопросы, придёте ко мне. Я буду находиться в своей "Пехотной Штуке".

Звонок из Берлина последовал незамедлительно и майор Фогель даже удивился, что в воздухе их будет сопровождать, сменяя друг друга, два звена истребителей. Так сопровождали только самолёт фюрера или Германа Гиммлера. Быстро согласовав маршрут полёта, последнюю посадку они должны были совершить в Кракове, чтобы переночевать там и преодолеть последние пятьсот сорок километров пути. Пожав плечами, майор встал, вышел из домика связистов и быстрыми шагами направился к самой большой палатке полевого эвакогоспиталя. К этому времени уже почти рассвело. Из-за отмены вылета экипаж санитарного "Юнкерса Ю-52" бортовой номер двести шесть отлично отдохнул и выспался. Теперь оставалось только побриться, позавтракать и отправляться в фатерлянд за рыцарским крестом, если молодой красавчик-штурмбанфюрер не пошутил, а это, что ни говори, вдобавок ко всему ещё и отпуск. Попутно Отто Фогель решил оказать услугу главному врачу госпиталя, молодому, но очень талантливому хирургу, оберартцу Хельге Шмидт, с которой познакомился четыре месяца назад и это знакомство переросло в любовный роман.

Войдя в хирургическое отделение и увидев, что Хельги в нём нет, в этот момент там вообще не проводилось ни одной операции, майор бегом бросился к тому домику, в котором для неё поставили привезённую из города кровать с панцирной сеткой. Возле дверей стоял часовой, но увидев старшего по званию, не стал ничего говорить и предупредительно отошел в сторону. Хельга Шмидт, которую известили, что в ближайшие часы наплыва раненых не ожидается, по такому случаю, прежде чем лечь спать, разделась. Поспала она совсем недолго, всего четыре часа и очень рассердилась, когда проснулась и увидела склонившегося над ней любовника. Как и Дитриху Фрайтагу ей было двадцать восемь лет, но в отличие от него она уже зарекомендовала себя блестящим хирургом. Девушка сердито зашипела:

— Какого дьявола, Отто, мне сейчас не до тебя…

— Быстро вставай и одевайся, девочка, ты летишь в Берлин, — зашептал майор, — срочный санитарный рейс с каким-то раненым русским офицером на борту, которого хочет лично видеть фюрер. Если я не конченый кретин, то для тебя это реальный шанс вырваться из этого ада. Ты должна сделать всё, чтобы этот русский не умер.

— Ты серьёзно, Отто? — удивилась красивая брюнетка с карими глазами и смугловатой кожей, доставшейся ей в наследство от бабушки-испанки — Да, по глазам вижу, что тебе не до шуток.

Подскочив с кровати, немка бросилась сначала к чудовищному русскому умывальнику и лишь умывшись начала одеваться. Отто Фогель, коренастый, широкоплечий блондин тридцати семи лет, помогая ей одеться не отказывал себе в удовольствии погладить груди, ноги и ягодицы девушки. Та не возражала. Его ласки быстро прогнали сон и вскоре они вышли из домика и первым делом направились к бронетранспортёру, из которого штурмбанфюрер Фрайтаг мало того, что выгнал всех, так ещё и приказал солдатам и офицерам выстроить вокруг него на расстоянии в пятьдесят метров плотной каре. Командира экипажа и госпожу оберартц Шмидт пропустили к нему беспрепятственно. Поднявшись в бронетранспортёр, Хельга чуть было не закричала от возмущения, но сдержалась и зло прошипела:

— Господин штурмбанфюрер, вы что, сошли с ума? Как вам только взбрело в голову заковать в кандалы, да ещё связать цепями смертельно раненого человека?

Дитрих сердито насупился и проворчал в ответ:

— Госпожа оберартц, возьмите себя в руки. Лучше подумайте, какие медикаменты вам имеет смысл взять с собой в дорогу и прикажите, чтобы их немедленно принесли на лётное поле. Обязательно возьмите с собой дюжину ампул с морфием.

— Морфий не лекарство, — сердито возразила Хельга, — этого человека нужно срочно положить на операционный стол. Он просто нашпигован пулями. Поймите, он не переживёт этого полёта.

Мне так и захотелось заорать:

— Да, переживу я, переживу! — но вместо этого я спросил своего хроностратега — Ден, а ты не предусмотрел такого варианта, что и эту очаровательную красотку, и её парня со всем его экипажем возьмут и заточат после прилёта в Берлин в Замок Смерти?

— Я уже принял это во внимание и занят корректировкой плана хронооперации, — ответил Деноал, — судя по всему Хельгу и этих трёх пилотов из "Люфтганзы". Проблемы будут только с одним, с штурманом Хайнцем Шустером, у него жена и трое детей. Ему будет труднее всех, хотя они ведь погибнут при бомбёжке Дрездена, так что их можно будет ему вернуть целыми и невредимыми сразу после того, как ты вернёшься на базу. Между прочим, это ли не плата за сотрудничество?

— Боже, — рассмеялся я, — года не прошло, а ты уже начал разбираться в таких тонкостях, Ден. Ладно, дай я поработаю с Дитрихом.

Поначалу мой Зигфрид хотел промолчать, но под моим телепатическим влиянием, он вздохнул и всё же сказал:

— Господа, этот русский офицер необычный человек. Доктор, вы не поверите, но из его ран уже вышли сами собой семь пуль. Нам нужно доставить его в Берлин именно в таком виде и показать там фюреру и рейхсфюреру СС. После этого им займутся наши лучшие учёные, чтобы выяснить, что это за титан такой. Про то, о чём я вам сейчас скажу, лучше помалкивать. Этот капитан внутренних войск НКВД, если судить по его форме, в одиночку разгромил наш отряд, состоящий из роты горных стрелков, неполного штурма СС и прикомандированной к нему группы сотрудников гестапо в количестве пятнадцати человек. Из их числа выжил я один. На моих глазах он с молниеносной быстротой убил своими кинжалами одиннадцать человек, но я сумел изловчиться и свалить ударом приклада по голове. В тот момент Пётр уже был похож на дуршлаг, стремительно терял силы и только поэтому я смог достать его. Меня он из-за этого теперь считает Зигфридом, а себя называет Фафнир. Теперь, когда я рассказал вам об этом, вы уже не можете отказаться от участия в операции "Фафнир". Майор, решайте сами, станете вы посвящать свой экипаж в эту тайну рейха или нет, но если вы не хотите подвергать их жизни смертельной опасности, то тогда поведёте самолёт в одиночку. Поймите, я вовсе не шучу, мы действительно смертельно рискуем и эти цепи для Фафнира всё равно, что гнилой шпагат. Поэтому нам все лучше всего проявить по отношению к нему дружелюбие. Судя по всему, он истинный рыцарь. Сейчас он ещё очень слаб, но в последствии обязательно наберётся сил и что тогда произойдёт, известно одному Богу. Лучше бы мне никогда не встречаться с ним и не захватывать его в плен, но раз уж так случилось, наши учёные должны понять, что даёт этому русскому офицеру такую силу и живучесть.

Хельга побледнела, судорожно сглотнула слюну и вздохнула:

— Отто, лучше бы ты разбудил не меня, но делать нечего. Господин штурмбанфюрер, пошлите кого-нибудь за сотрудниками госпиталя, я скажу, что мне может понадобиться в полёте.

Через двадцать минут девушке принесли большой саквояж с медицинскими препаратами и даже набором хирургических инструментов. Она и Отто остались рядом со мной, а Дитрих сел за руль "Пехотной Штуки" и поехал к "Тётушке Ю" борт номер двести шесть. Трёхмоторный самолёт уже был полностью готов к полёту. Хельга аккуратно укрыла меня чистой простынёй, четверо мужчин взяли каталку за ручки и занесли вместе со мной в санитарный самолёт. Там её принайтовали к полю, бортмеханик захлопнул люк, взревели моторы и "Тётушка Ю", управляемая опытным пилотом, поднялась в воздух. Деноал попрощался со мной и тоже полетел, но ему предстояло преодолеть куда больше расстояние во времени и пространстве, чем мне. Самолёт летел на высоте в два километра и потому развивал почти максимальную скорость в двести пятьдесят километров в час. Семь роботов-разведчиков, сопровождали меня. От них я и узнавал обо всём происходящем, но ещё и читал мысли экипажа, Дитриха и Хельги. Отто попросил моего Зигфрида хотя бы коротко ввести своих старых друзей в курс дела и тот, с моей подачи, сделал это.

Ему, Курту Швабе и Хайнцу Шустеру было немного не по себе, что они везут на борту своего самолёта такого монстра, как я, зато Хельга отнеслась ко мне с большим сочувствием и первым делом, вооружившись тампонами и перекисью водорода, смыла с меня, где могла, запекшуюся кровь. Особое беспокойство у неё вызывали некоторые мои раны, которые девушка-хирург считала очень опасными, хотя лично меня они волновали куда меньше. Нельзя сказать, что я чувствовал себя так уж великолепно, но и помирать всё же не собирался. В свою очередь Хельга не выдержала и крикнула:

— Дитрих, я всё-таки должна извлечь из этого парня хотя бы те пули, которые вонзились в его тело спереди!

В самолёте было довольно шумно и ей пришлось повторить своё требование. Мой Зигфрид перед вылетом сам попросил всех обращаться к нему по имени и потому, когда Хельга вывела его из состояния полудрёмы, махнув рукой и ответил зевая:

— Делай, как считаешь нужным, только не снимай с него кандалы и цепи. Между прочим, на спине у него нет ни одной раны. Он не подставлял её под наши выстрелы, а по ногам ему никто не стрелял.

— Но этого не может быть! — удивилась девушка — Некоторые пули должны были пройти навылет. Ты ничего не напутал.

Дитрих нервно рассмеялся:

— Можешь мне не верить, но так оно и было.

Меня так и подмывало сказать, что немецкие пули меня не берут, но пока не вернётся Деноал, я решил быть без сознания и потому просто внимательно изучал всех пятерых. Да, они все поголовно были заражены вирусом национал-социализма, но никто из них не был злостным фашистом и кровавым ублюдком. Они просто хотели, чтобы Германия была на несколько голов выше всех остальных стран и чтобы её враги трепетали. О том, что в итоге творили немцы, эти люди как-то не особенно-то и задумывались, но что самое главное, никто из всех пятерых не испытывал ко мне ненависти, но все пятеро завидовали моей исключительной живучести, а Хельга так ещё и пыталась понять, в чём заключается её причина. Вооружившись узким стальным зондом и длинным зажимом, "пользуясь" тем, что я находился в наркотическом сне, она вскрыла первый пулевой канал и извлекла из него пулю калибра семь девяносто два, выпущенную из автомата "Хаенель МКБ-42", предшественника куда более знаменитого автомата "Штурмгевер-44". Такие были лишь у немногих эсэсовцев и именно с ним бросился на меня Дитрих.

Он всадил в меня в итоге пять пуль и одна из них, войдя в левую грудную мышцу, пробила её и теперь слегка сплющенный кончик всё-таки мешал мне дышать. Повозившись минут десять, Хельга вытащила из меня пулю, поражаясь тому, почему этот восьмиграммовый снаряд так и не смог пробить мой мышечный корсет. Честно говоря, я и сам толком не знал почему, но мне на помощь пришел вернувшийся из будущего Деноал, который немедленно просветил меня:

— Всё очень просто, Пит. В первую очередь твои кости, хрящи, связки, а также мышечный корсет пронизывает мощное силовое поле. Оно пронизывает и твои внутренние органы, но прочнее всего в итоге у тебя мозги и нервные волокна. Это, друг мой, подарок Хроноса каждому, кто живёт вне времени и работает на него. Сейчас ты ещё далёк от совершенства, но после того, как твой организм исцелит себя, твоё тело станет почти вдвое прочнее. Однако, тут не всё так просто. Здесь не обошлось и без тех генных мин, которые ты уже заложил в землян этой эпохи и заложишь ещё. Вот потому-то так ценны для обитателей вашей планеты те мармеладки, которыми ты кормил всех тех людей, которые ещё способны стать родителями и обязательно станут ими, как тот профессор с чемоданом. Именно их создаст в будущем наша Брунгильда со своим мужем, но это произойдёт ещё не скоро. Энорад одобрил твой план и сказал мне, что это была ещё одна проверка для тебя. Последняя, Пит, теперь ты Хронокорректор с большой буквы, но если тебе больше нравится быть Хронодиверсантом, то лично я не возражаю, ведь так оно и есть на самом деле.

После этой новости я решил очнуться и немедленно открыл глаза. Увидев перед собой Хельгу теперь уже своими глазами, я сказал:

— Доброе утро, фройляйн. Я так понимаю, что мы летим в Берлин, а вы решили не терять времени даром и извлечь из меня пули?

Немка вздрогнула, смущённо кивнула и бросила пулю в лоток, стоявший рядом с моей головой. Поморщившись, я сказал?

— Эту в меня всадил Дитрих как раз тогда, когда у меня кончились патроны. С весьма близкого расстояния, со ста пятидесяти метров и потому она вошла так глубоко.

Увидев, что я очнулся, ко мне подошел меткий стрелок и, взяв пулю пальцами, посмотрев на неё, признался:

— Да, это был мой выстрел, Пётр, но как только я увидел, что ты отбросил пистолеты и нырнул за камень, сразу же приказал прекратить огонь и взять тебя живьём. Извиняться я не стану, Фафнир. Ты понимаешь, зачем мне приказали привезти тебя в Берлин?

Усмехнувшись, я ответил:

— Для этого, мой юный Зигфрид, не нужно иметь большого ума. Рейхсфюрер хочет показать меня Гитлеру, после чего отправить в какую-нибудь лабораторию и мне почему-то кажется, что это будет замок твоего дяди. Вы, немцы, любите устраивать секретные лаборатории в старинных замках и делать так, чтобы никто не знал, какие опыты и на ком вы там ставите. Рано или поздно всё раскроется, Зигфрид, и тогда преступники предстанут перед судом.

Дитрих пожал плечами и возразил:

— Пётр, мой дядя, профессор фон-Клозе, биолог, врач и фармаколог и не ставит ни на ком никаких опытов. Всё, что его интересует, это создание таких медицинских препаратов, с помощью которых врачи могли бы излечивать самые опасные болезни, а также делать людей хотя бы на время сильнее и выносливее. То, что продемонстрировал нам всем ты, как раз и является результатом как раз именно фармакологии. Ты должен был отдавать себе отчёт в том, что с тобой произойдёт, если ты попадёшь в плен.

Мысленно я сказал ему: — "Парень, космодесант не сдаётся, а проникает в логово врага.", но вместо этого усмехнулся:

— Ну-ну, посмотрим, что у твоего дяди из этого выйдет. — улыбнувшись, я поинтересовался у Хельги — Фройляйн, вы намерены продолжить выдёргивать из меня пули или обойдётесь всего одной?

— Я не учёный, а всего лишь военный хирург, а потому сделаю свою работу до конца, — ответила немка и представилась, — меня зовут Хельга Шмидт, я главный врач полевого эвакогоспиталя. Поэтому в мои обязанности как раз и входит оказание первой хирургической помощи, так что я продолжу свою работу, но мне нудно сделать вам укол морфия. Позвольте мне задать вам всего несколько вопросов. Почему пули не смогли пробить ваши мышцы, из чего сделаны ваши кости, почему вы не истекаете кровью, как из вашего тела сами собой вышли пули и последний вопрос — вы вообще человек или существо иного рода, скажем нефилим?

— Для нефилима я слишком мал ростом, фройляйн Хельга, — широко улыбнулся я девушке, — а всё остальное это весьма полезные для меня свойства моего организма и не более того. Меня трудно убить, поэтому можете смело выдёргивать из меня пули даже без укола морфия. Поверьте, когда это необходимо, я совершенно не чувствую боли. Лучше дайте мне напиться воды и чего-нибудь поесть. Дитрих напоил меня водой из фляжки, поддерживая мою голову рукой, после чего подложил под неё валик, скатанный из одеяла и принялся кормить свиными отбивными с хлебом. От тушеной капусты я отказался наотрез, хотя кого-кого, а немцев такими звуками не испугаешь. Хельга в это время сосредоточенно выковыривала из меня пули. После того, как я плотно поел, мне захотелось спать. Поблагодарив Дитриха и попросив не убирать импровизированную подушку у меня из-под головы, я уснул не смотря на то, что немка продолжала свою работу.

Вскоре она вытащила из меня не только пули выпущенные по мне из карабинов, пистолетов-пулемётов и нескольких автоматов, но и осколки. Вот теперь мой сон был глубоким и покойным, я даже не заметил, как мы совершили посадку в Кишинёве, где самолёт простоял два часа под охраной полутора сотен эсэсовцев. Лётчики, Дитрих и Хельга поели горячего и даже приняли душ, а я спал и во сне залечивал свои раны в ожидании следующей жестокой экзекуции. Потом был перелёт из Кишинёва в Краков, где мои спутники заночевали прямо в самолёте. Его снова окружала целая толпа чёрных эсэсовцев, но никого из них не подпускали к самолёту ближе, чем на сто метров. Следующим утром самолёт вылетел в Берлин. Гиммлер докладывал Гитлеру о том, где находится санитарный борт двести шесть каждые два часа. Таков был приказ этого полоумного типа. Он успел позвонить профессору фон-Клозе раньше, чем тот выехал в Берлин и потому сначала состоялся разговор между ними, а уже потом президент Ананербе с довольной улыбкой выслушал его пересказ.

К полудню в Рейхсканцелярии, которая находилась в Берлине на Вильгельмштрассе семьдесят семь, всё было готово к тому, чтобы показать Гитлеру русского монстра. Во Дворе славы был сложен из мешков с песком, уложенных в два ряда, подковообразный пулеуловитель. Ни Гитлер, ни Гиммлер не могли поверить, что на свете существуют такие люди, мышцы которых не могут пробить пули. Хотел на это чудо посмотреть и профессор фон-Клозе. Поэтому было решено, что начальник охраны Гитлера — Ганс Раттенхубер и трое охранников прямо во Дворе славы выпустят по мне сто двадцать восемь пуль калибра девять миллиметров из пистолетов-пулемётов "МП-40". Хотя я был категорически не согласен с таким решением главаря Третьего Рейха, его цепного пса и врача-садиста, моим мнением никто из них даже и не думал поинтересоваться. Хорошо, что они станут стрелять из них, а не из крупнокалиберного пулемёта "МГ-131". Впрочем, это был авиационный пулемёт, а затащить самолёт в Двор славы было делом крайне сложным и потому решили остановиться на "МП-40".

В Кракове я проснулся только для того, чтобы снова поесть, выпить фляжку воды и тут же уснуть. Хельга была поражена скоростью, с которой заживали мои раны, а тем, что самым лучшим лекарством для меня был сон. В одиннадцать утра по совету Дитриха, очень переживавшего за жизнь и здоровье фюрера, она вколола мне пять ампул морфия и я тут же превратился в "кисель". В таком виде, не реагируя ни на что, я и прилетел в Берлин. В аэропорте Темпельгоф меня осмотрели Гиммлер и профессор. Первого очень заинтересовал мой старый голубой берет дырочкой и следом от эмблемы, и моя майка, а профессор кислых щей вытаращил глаза, увидев, что от ран остались одни только розовые шрамы. Это для него было чем-то невероятным. Гиммлер же, вертя в руках берет, сказал:

— Странный головной убор. По своему внешнему виду он похож на французский берет, но это что-то совсем другое. Скорее всего, этот берет является головным убором какого-то неизвестного нам русского обмундирования. Майка этого русского офицера тоже вызывает у меня удивления. Она напоминает тельняшки русских моряков, но они с длинными рукавами. Всё это выглядит очень странно. Дитрих, так ты говоришь, что вы нашли на той горе мундир офицера войск НКВД?

— Так точно, господин рейхсфюрер, вот он.

Гиммлер брезгливо поморщился:

— Нужно будет отдать его на исследования. Ступай к своим товарищам, Дитрих. В тех двух фургонах вы можете переодеться. Специально для вас на аэродром привезли парадные мундиры. Как и те три таблетки, которые ты доставил. Что ты о них думаешь, Вернер?

— Камрад, на первый взгляд это самый обычный фенамин, но как мне кажется, необычайно высокой очистки. Позднее я доложу тебе, что они из себя представляют. Теперь же давай определимся с этими господами. Мне не помешало бы иметь в своём научном отделе самолёт с тремя пилотами, а также ещё одного хирурга.

— Я уже подумал об этом, Вернер, — ответил, — пилотов и фройляйн хирурга мы зачислим в СС без проверки. Как только самолёт приземлился в Кишинёве, я связался с твоим племянником и поговорил с ним. Мне показалось, что он преувеличивает опасность их миссии, когда чуть ли не со смехом сказал, что они везут в Берлин горящую бочку с порохом, но теперь вижу, что всё именно так и есть. Между прочим, Дитрих очень настойчивый и решительный юноша. Он потребовал наградить пилотов и фройляйн Хельгу высшими наградами рейха и не стал просить никаких наград ля себя, сказав, что служить фюреру, это высшая награда. Правда, меня куда больше взволновало другое. Хельга заподозрила в этом русском нефилима и задала ему вопрос, так ли это, на который он ответил, на мой взгляд, весьма уклончиво, сказав, что для нефлима слишком мал ростом. Подумай об этом на досуге, Вернер, а я поговорю с нашими друзьями из Ананербе, мог ли Берия каким-то образом вызвать нефилима.

Для всех участников операции "Фафнир" в аэропорт привезли парадные офицерские эсэсовские мундиры с точно такими же воинскими званиями этого чёрного ордена, которые у них уже были и это не очень-то им понравилось, но выражать вслух своё неудовольствие было слишком опасно. Поэтому они стали подбирать себе рубашки, галифе, Хельга примеряла юбки, сапоги и фуражки. Её бой-френд мысленно ругался: — "Дьявол, как раз об этом я мечтал в последнюю очередь". К сожалению такова была реальность. Генрих Гиммлер хотел забрать меня для вивисекции в свою контору и как раз он был почему-то уверен, что я нефилим. Ладно, нефилим, так нефилим. В отличие от моих, теперь уже точно, подопечных, меня ждала куда более незавидная участь. На их глазах, а также на глазах нашей Брунгильды, меня должны были безжалостно расстрелять четверо эсэсовцев. По мнению Энорада все они испытают от этого сильный шок, после чего мне нужно будет с ними хорошенько поработать и вытряхнуть из них всё нацистское дерьмо, которое только имелось в их головах.

Вообще-то немцев трудно осуждать за то, что с ними сделали Гитлер и его подручные. Ещё задолго до прихода этого психопата к власти в Германии были созданы штурмовые отряды Штрассера и Рема, численность которых к тридцать третьему году составляла шестьсот тысяч вооруженных мордоворотов. Вот и спрашивается, что могли противопоставить им в растоптанной и униженной после Первой мировой войны Германии добропорядочные бюргеры? Да, ничего! Они могли только рукоплескать им от страха. Потом была операция "Колибри" с ночью длинных ножей и наступило время СС. Немцы, которые и так были большими любителями "стучать" друг на друга, оказались в западне НСДАП. СС накрыла своей плотной сетью всю Германию и немцам уже ничего не оставалось делать, как встать на колени, хотя им как раз говорили о том, что Гитлер пришел для того, чтобы поднять нацию на ноги. Жить ничего не боясь в этой стране было невозможно и до тридцать третьего года, а после тридцать третьего для того, чтобы ежеминутно не трястись от страха, нужно было дружно вытягивать руку в нацистском приветствии и кричать хайль Гитлер.

Обстановка в Советском Союзе мало чем отличалась от обстановки в Германии в целом, там тоже жить было страшно, но кое-какие отличия в лучшую сторону всё же имелись. У моей малой исторической Родины, я ведь всё-таки родился на территории бывших США, после Первой мировой войны и захвата власти большевиками не было иного выбора, как стать мощной индустриальной державой в самом широком смысле этого слова. Иначе Россия просто прекратила бы своё существование, как государство. Царь не смог удержать власть в своих руках, Временное правительство тоже и потому через жестокую и кровавую Гражданскую войну Россия могла прийти только к сталинскому Советскому Союзу, а он всё-таки резко отличался от гитлеровской Германии хотя бы уже тем, что он, как государство, не мечтал о реванше и Сталин уже не грезил мировой революцией.

Да, Сталин это всё-таки не Гитлер. Властный и жестокий диктатор, он вызывал у меня уважение, а вот Адольфа Гитлера я люто ненавидел, но и он так или иначе по большому счёту сыграл свою роль в истории Земли. Хотя прошло уже четыреста семьдесят лет, противостоянию Советского Союза и фашистской Германии во всех школах Земли и её колоний уделяется очень большое внимание и вот почему. Только так можно объяснить людям, не являющимся гражданами Федерации, что такое настоящая фашистская диктатура, а также что такое "ежовые рукавицы". Изучают историю Земли двадцатого века, как отдельный предмет, называющийся "Противостояние диаметрально противоположных идеологических систем" и на Фертурии, которая фактически возродила фашизм в имперской форме. Армия Освобождения, в которую помимо русских входили люди самых разных национальностей, наводя сначала на Земле, а потом и в мирах Фертурийской Звёздной империи, разгромленной горсткой землян, Русский Порядок, учла опыт двадцатого века и потому не стала строить социализма ни по немецкому, ни по советскому образцу.

Пока я вспоминал школьные уроки истории двадцатого века, а она преподавалась нам в подлинном виде, такой, какая была на самом деле и теперь я знаю почему, четырнадцатого августа тысяча девятьсот сорок второго года вот-вот должны были произойти для рода Ларионовых очень важные события. Николаю Ларионову предстояло встретиться со старшим майором государственной безопасности, а это звание было равно комбригу в армии. Мне было легче, так как я не собирался беседовать ни с Гитлером, ни с Гиммлером, а вот моему много раз пра деду Коле предстоял тяжелый разговор. Старший майор госбезопасности ведь станет его "вербовать" в ряды особого отряда НКВД, чтобы вести борьбу с вражескими агентами. В сорок втором СМЕРШа ещё не было. Он появится во всех трёх своих ипостасях, как контрразведка Наркоматов обороны, Военно-Морского флота и внутренних дел только в апреле сорок третьего. Дед Коля быстро поддался на "уговоры" и пошел по линии абакумовской конторы — Главного управления контрразведки "СМЕРШ" в Наркомате обороны.

Но это произойдёт позднее, после того, как меня изрешетят во Дворе героев. Думаю, что фашистский свинец в моём теле не помешает мне посмотреть телепатическую трансляцию этой беседы на берегу Чёрного моря. Между тем ко мне, хотя я и выглядел кисель киселём, было проявлено повышенное внимание. Мне вкололи ещё четыре ампулы морфия, чтобы я не дёргался и, наконец, расковали, но только для того, чтобы положить на новое "ложе". Теперь это была уже не внутригоспитальная складная каталка для тяжелораненых, на которую было удобно стащить человека с хирургического стола и потом переместить его на больничную койку. Немецкие чудо-механики соорудили для меня прочное стальное ложе толщиной в десять миллиметров, приваренное к раме из стального квадрата сечение сорок на сорок миллиметров. Хорошо, что они не усеяли его шипами.

Это ложе, установленное на усиленную каталку, имело ещё одну стальную плиту, чтобы меня можно было поставить вертикально, а также стальные бандажи шириной в ладонь и толщиной в десять миллиметров. Ими меня собирались прижать к нему на уровне сердца, таза, бёдер и голеней. Выглядело это сооружение весьма монументально и я мысленно заулыбался. Боятся — значит уважают, а я, как и все прочие люди, вовсе не против, чтобы меня уважали. К тому же вокруг меня сгрудилось два десятка эсэсовцев, вооруженных толстыми стальными прутьями на тот случай, если я очнусь и начну их гонять. Наивные, да разве меня остановят ваши железки? Если бы передо мной стояла разорвать на куски Гиммлера, то я вас вашими же железками всех и поубивал. Как раз такой задачи передо мной и не стояло, а потому я даже не пошевелился, когда с меня сняли цепи, кандалы и наручники, после чего стянули с моего торса дырявую, всю в бурых пятнах засохшей крови тельняшку. Вот тут-то эсэсовцы и увидели, что все раны на мне уже затянулись и поторопились заковать снова.

Наверное им всё-таки не понравилась моя мощная, рельефная и хорошо прочерченная мускулатура. Да, я был уже не тот Питбуль, что раньше, а малость поизящнее и пониже ростом, но тем не менее весил сто тридцать два килограмма. Раньше мой вес был сто шестьдесят семь килограмм и это без малейших намёков на жировые отложения. Они просто не успевали образоваться. Тёмно синее галифе и офицерские хромачи с меня снимать не стали, что меня весьма обрадовало, так как у меня под трусами находился прозрачный пуленепробиваемый гульфик. Его только что "засунул" мне в штаны Ден. Через четверть часа я мало того, что был плотно прижат к стальной плите бандажами, так ещё и загружен в большой фургон. Из других фургонов выбрались мои спутники, одетые в новенькие эсэсовские парадные мундиры. Особой радостью четверо не испытывали и даже Дитриху малость взгрустнулось, но их лица можно было назвать просто серьёзными. Гиммлер лично поздравил их и пожал руку каждому.

В половине третьего мы были в Рейхсканцелярии. Двумя часами раньше обоз с детьми доехал до Квемо-Мерхеули и там многие из них увидели море впервые. Как только обоз спустился с гор, абхазцы, узнав, что русские солдаты буквально вырвали детей из когтей фашистов, завалили телеги виноградом. Персики давно уже отошли, а мандарины созреют только в октябре. Было очень жарко и поэтому с линеек сняли брезентовый верх. Когда же дети увидели неподалёку от дороги изумрудно-синее море, то мальчики постарше стали проситься разрешить им добежать до него и хотя бы намочить руки морской водой и тогда Николай приказал съехать с дороги к морю. Мой предок был образованным человеком и хорошо знал, что морская вода обладает целебными свойствами. Дюжина разведчиков встала в боевое охранение, а все остальные разделись и полезли в море вместе с детворой и воспитателями. Наконец-то дети стали смеяться и радоваться и над морем раздались их звонкие, весёлые голоса.

В Рейхсканцелярии всё было по другому. Из неё по случаю моего визита турнули всех, кроме личной охраны Гитлера. Зато количество охранников увеличилось вчетверо. На этот раз, выгружая из фургона, меня накрыли брезентом и сняли его только во Дворе героев. Там перед каталкой построились моёй "пленитель" и "авиаконвоиры", с меня сдёрнули брезент и вскоре пришли Гитлер, Гиммлер и профессор-садист. Нас представили и Дитрих весьма подробно рассказал о том, как я в одиночку разгромил без малого две роты фашистов, после чего рассказал о том, из каких здоровенных камней сложил основное и дополнительное пулемётное гнёзда. Все они были подняты на гору со дна ущелья и весили полтора десятка тонн. Фюреру были предъявлены "ДШК", пулемёт Дегтярёва, трёхлинейка, два пистолета "ТТ", оба ножа разведчика до сих пор ещё в засохшей крови, а также мой китель, фуражка, маскировочный халат и вещмешок.

Общее количество убитых и особенно то, что я, действуя ножами, как мясник, зарезал одиннадцать эсэсовцев, причём разрубая им рёбра со страшной силой и вспарывая брюхо, отчего никто из них не имел шанса выжить, произвело на Гитлера большое впечатление. То, что я сам при этом был буквально изрешечён пулями, его взволновало куда меньше. Фюрер тут же, не сходя с места наградил Дитриха Рыцарским крестом с дубовыми листьями и мечами, а всех остальных просто Рыцарским крест с дубовыми листьями с одинаковой формулировкой — за выполнение особо трудных заданий и проявленную отвагу в бою. В общем за то, что меня, всего израненного, сначала огрели прикладом по голове, а потом скованного привезли в Берлин.