"Второго шанса не будет" - читать интересную книгу автора (Цормудян Сурен)

16. Сон разума рождает чудовищ

— Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция… — монотонный, ничего не выражающий женский голос послышался из динамиков и, хлопнув дверьми, состав тронулся с места, быстро набирая скорость. — Уважаемые пассажиры. Помните о случаях терроризма на транспорте… — Продолжал неживой голос.

Он, наконец, открыл глаза и осмотрелся. В вагоне горел яркий свет. За стеклами чернота тоннеля. На пассажирских местах сидят по-летнему одетые люди. Кто-то читает газету. Кто-то разгадывает сканворд. У кого-то в руках книга. Впереди на сидении в обнимку сидит молодая пара. Позади слышно как плачет младенец и его убаюкивает нежный голос молодой мамы. Рядом сидел человек лет двадцати пяти и дремал. В руках у него была книга с темной обложкой. На обложке название — «Второго шанса…». Окончание надписи было прикрыто рукой.

— Черт, да мне все это приснилось? — озадаченно пробормотал Николай. Он отчетливо понимал, что находится в вагоне электропоезда, мчащегося по Московскому метро. И вокруг сидели беззаботные люди в легкой одежде. Значит, нет никакой ядерной зимы? Значит, не было никакой войны? Нет Надеждинска, Славика, Варяга, космонавтов и их миссии? Не было никакой Раны, которую он убил? А родители? Что с ними. И что было год назад, месяц назад, вчера или… Как он очутился в метро? Он совершенно ничего не помнил, кроме того жуткого сна о постядерном мире, который ему приснился только что. И как это понимать? Что происходит с ним? Странное чувство охватило его. Или радоваться, тому, что не было никакой катастрофы и мир жив, или печалиться тому, что нет ни Славика ни Варяга ни их спасительной миссии и его, Николая, особого предназначения, связанного с этой миссией. Но почему он ничего не помнит о своей мирной жизни, если все иное ему, лишь приснилось за несколько минут что он дремал в вагоне метро?

— Простите. Простите уважаемый. — Васнецов легонько толкнул дремлющего соседа. Однако тот не отреагировал и продолжал спать.

Васнецов поднялся с места и пошел по вагону.

— Простите, извините… — Он обращался то к одному пассажиру, то к другому, но те оставались безучастны и не обращали на него никакого внимания. Каждый был погружен в себя. Николай махнул рукой и, отперев дверь, направился в следующий вагон. Там тоже сидели пассажиры. Живые. По-летнему одетые. С противоположной стороны двигалась группа смуглых мужчин в спортивных костюмах. Они громко разговаривали на непонятном языке. Смеялись, широко раскрывая рты и демонстративно показывая золотые зубы. Подойдя к скамейке, на которой сидели парень и миловидная девушка в короткой юбке, они остановились.

— Уйди баран, — один из смуглых, схватил парня за воротник его рубашки и буквально вышвырнул его со своего места. Они расселись вокруг напуганной девушки.

— Эй, красавица. Зачем тебе этот ищак, а? Ми настаящие мужчины, слушай. — Один из них запустил усеянную перстнями ладонь ей по юбку. Девушка закричала, сжимая колени и отталкивая смуглого.

— Чито ты орешь, сучка? Тэбе с нами карашо будет!

Молодой парень стоял в стороне и не решался вступиться за свою девушку.

— Отвалите от нее, уроды! — крикнул Николай, но те не обратили никакого внимания. Тогда он осмотрел пассажиров. Те сидели, уткнувшись в свои книги, газеты или просто повернули головы и смотрели в окна, за которыми была тьма. — Люди! Какого хрена вы сидите?! Вы что не видите?! Вас же больше чем их! Почему вы сидите молча?! Да кто-нибудь, отзовитесь! — Васнецов подбежал к этой группе, напавшей на девушку. — Отстаньте от нее!

Однако те продолжали к ней приставать и не обращали на него никакого внимания. Тогда Васнецов бросился в следующий вагон в надежде найти поддержку там, так как понимал, что с пятью крепкими бандитами не справиться в одиночку. В следующем вагоне снова сидели погруженные каждый в себя люди. По проходу шли пять молодых и крепких парней в черных штанах, заправленных в высокие ботинки. На них были белые или камуфлированные майки и черные подтяжки. Головы бритые наголо. Они остановились возле одно человека. Тот дремал на скамейке. Усталый, в рабочей одежде. Тоже смуглый и черноволосый, но с натруженными руками и без всяких дорогих перстней.

— Опа, чурбан! — хмыкнул один из бритоголовых крепышей и с размаху ударил спящего ногой по голове. Тот свалился со скамейки и закричал. Молодые люди принялись методично его избивать.

— Вы что делаете?! — закричал Николай. Однако на него снова не обратили никакого внимания. — Оставьте его! В том вагоне бандиты на девушку напали! Идите их бейте!

Никакой реакции. Пассажиры и здесь отвернулись от происходящего и делали вид, что ничего не происходит.

— Люди! Да что ж вы сидите?! Они его убьют сейчас!

Никакой реакции…

Николай метался по вагону и стал кричать на каждого пассажира персонально. Но они прятали глаза, отворачивались и молчали.

В следующем вагоне шел совершенно пьяный человек в военной форме и что-то бормотал нелицеприятное в адрес сидящих людей. Те лишь отворачивались и бросали на него презрительные взгляды, когда он отдалялся от них. В другом вагоне катил в инвалидной коляске молодой мужчина. Обе ноги у него отсутствовали. Часть лица со следами ожогов. На старой камуфлированной куртке орден мужества. В правой руке без указательного пальца он сжимал обрезанную пластиковую бутылку, на дне которой было немного монет.

— Я воевал, я был в плену, от меня отвернулось государство, меня бросила невеста, — бормотал он.

Люди морщились, глядя на него. Кто-то, однако, кидал ему в бутылку пригоршню монет, но только для того, чтобы он быстрее удалился от них. И вдруг его обступили с двух сторон. С одной стороны смуглые со странной речью, с другой стороны светлые с бритыми головами.

— Ти ваевал наша земльиа! Ты жег наши села, свинья! — рычали на него смуглые.

— Ты хреново воевал, каличный. Ты так хреново воевал, что эти черти еще больше расплодились! За что тебе милостыню подавать, чмо? — наседали на него с другой стороны бритоголовые.

И те и другие даже не смотрели друг на друга. Но с дикой злобой шипели на беззащитного инвалида, который смотрел в пустоту перед собой, стиснув зубы, и молчал. Только монеты слегка звенели в его бутылке, от дрожания руки и вздрагивания мчащегося состава.

— Идите между собой отношения выясняйте! — крикнул на них Васнецов. — Чего вы к нему пристали?!

Этот крик тоже ушел в никуда, не вызвав никакой реакции. Из соседнего вагона показался милиционер. Он взглянул на эти де группы воинственных людей и быстро ретировался, пока на него не обратили внимания.

Николая охватило отчаянье, и он бросился проч. Васнецов, наконец, достиг головного вагона. Он стоял в проходе совершенно растерянный, не зная, что делать и не понимая, что вокруг происходит. Состав стал быстро замедлять темп и вынырнул в яркий свет. Это была станция. Васнецов смотрел в окно на перрон и ощущал это жутковатое чувство дэ-жавю. Человек с книгой в мягкой темно-синей обложке. Женщина с коляской. Странно одетый парень в наушниках, дергающий головой. Два милиционера, медленно прохаживающих по перрону. Старушка с корзиной, в которой была кипа свежих газет. Он это уже видел. Он хорошо вспомнил. И что было сном? То видение, или сейчас он спит? Поезд тронулся с места, в очередной раз, хлопнув дверьми, о чем предупредил неживой женский голос в динамиках. Васнецов почувствовал тошноту и страх. Он почувствовал страшное прозрение. Сейчас это случится!

— Стойте! Кто-нибудь! Как остановить поезд?! — закричал Николай во все горло. — Да послушаете же меня! Надо остановить поезд! Надо срочно на поверхность!

И снова его будто не существовало. Никто на него даже не посмотрел. Только кто-то ухмыльнулся и мотнул головой.

— Сейчас в метро будет ядерный взрыв! Люди! Мать вашу! Почему вы меня не слышите?! Сволочи! Сволочи вы все! Мрази!!!

Он остервенело кричал на пассажиров, в надежде вызвать хоть какую-то реакцию, но и эта его попытка оказалась тщетной, усилив только отчаянье в нем самом.

— Лю-юди-и-и!!!

— Ну, что Коля, когда мир был хуже, до или после? — услышал он монотонный женский голос, который еще недавно вещал из динамиков о дверях, станциях и случаях терроризма, а теперь этот голос было слышно совсем рядом. За спиной. Васнецов резко обернулся. Оказывается, за его спиной стояла Рана. Молодая, но морщинистая, без двух пальцев на перемотанной грязной тряпкой руке. С какими-то бесцветными волосами, заплетенными в косу. В оспинах вместо веснушек и с большими черными глазами, полными боли и какой-то упрямой силы.

— Рана?! Это ты?! — с изумлением и испугом спросил Николай.

— Да. Это я. — Девушка кивнула. Она снова не шевелила губами, а голос ее звучал, словно в его голове.

— Что со мной? Что происходит?

— А ты как думаешь?

И после этих слов, превратившихся в зловещее эхо, свет погас, и воцарилась кромешная тьма.

— Рана! Что происходит?! Рана, где ты?!

— Я тут, Коля. Не бойся.

Электровоз проезжал очередную станцию. Оттуда бил свет в черный вагон. Теперь стало видно, что на обуглившихся скамейках вагона сидят скелеты.

— А они почти не изменились. — С каким-то едва уловимым сарказмом сказала Рана. — Такие же равнодушные и безучастные. Только немного мертвее, чем раньше. Но были ли они живее?

На перроне царило что-то ужасное, но уже виденное Николаем. Огромная толпа лилась потоками с эскалаторов и уже наводнила всю станцию. Люди не удерживались на краю перрона и падали прямо на мчащийся поезд с мертвецами. Кого-то утягивало под колеса, и вагон чуть вздрагивал, перепиливая тело человека. Кто-то ударялся о корпус состава и, его отбрасывало назад в толпу, с переломанными костями.

Поезд проехал станцию на полном ходу. Не останавливаясь.

— Рана, ну скажи мне, что происходит? — умоляющим тоном произнес Николай. — Я сплю?

— А может наоборот, Коля? Может, ты раньше спал, но сейчас проснулся и прозрел?

— Я не понимаю ничего. Я запутался. — Вздохнул он.

— И ты не знаешь, для чего вам спасать землю? Верно?

— Так это все, правда? И ХАРП, и Надеждинск, и ядерная война, и угроза остаткам цивилизации? Все правда? Я подумал, что мне все это приснилось.

— А я? Я, правда? — девушка улыбнулась, и это было видно в отсветах, пляшущих в тоннеле метро языков пламени.

— Я вижу тебя. Я слышу тебя. Я говорю с тобой. Но не знаю. Я не понимаю, Рана.

Она, улыбаясь, протянула к нему ладонь. Он отпрянул, увидев окровавленную повязку.

— Прости, — шепнула она и в этот раз, наконец, шевелила тонкими обесцвеченными губами. Рана убрала изувеченную руку и легонько провела по его щеке пальцами здоровой ладони.

Он не ощутил ее касания, но почувствовал какую-то легкость и покорность.

— А ты совсем не знаешь женской ласки. Да? Девичьей не знаешь. И материнскую едва ли помнишь. — Тихо говорила она. — Но я страшная. Я некрасивая. И я… мертвая…

— Прости. Ты такая хорошая. Добрая. А я убил тебя.

— Ты знаешь, сколько таких, хороших и добрых убили? А детишек безвинных? Скольких превратили в прах. Не дав, насладится жизнью. Не дав вкусить радости и одарить радостями других. Жаль их…

— Жаль. Но эти люди, что сидели и равнодушно отворачивались от чужой беды… Их мне не жаль. Тех, что затаптывали людей и сталкивали их с перрона в безумной панике, не жаль. Тех кто слушать меня не хотел. Тех кто… А кто тогда хороший?

— И все и никто. Самое страшное, лишить человека разума. Даже на миг. Даже если на мгновение разум уснет, из глубин человеческой души вырывается чудовище. Оно живет в каждом из людей. Каждый носит персонального монстра. Но он никогда не спит. Он сидит в клетке и ждет, когда часовые разума задремлют. И тогда… Тогда все! Необратимость! Зло! Чудище рвет на части и душу и сердце. А иногда и весь мир. Страх может затмить твой разум и выпустить кровожадного дракона. Ненависть может затмить твой разум и обратить твоего монстра против истины и добра. И против тебя самого!

— А любовь? — спросил вдруг он. Он и сам не знал почему. Но почувствовал, что этот вопрос важен для него.

— Любовь? Она как любая страсть. Любовь может посеять в твоей душе и страх и ненависть. А что из этого следует, я уже сказала. Берегись страстей, Коля. Береги свой разум.

— И любви беречься? — разочарованно произнес Васнецов.

Она снова провела кончиками худых пальцев по его щеке.

— Бедненький. Бедненький мой мальчик.

— Тогда ради чего спасать мир? Ради чего, если и любви надо беречься? Зачем тогда жить? Если бы люди больше любили, то и не произошло ничего такого со всем миром. Разве нет?

— А во имя любви, что может натворить человек? Но уже не разум. Ты ведь не знаешь, что сделал Людоед. Ты не ведаешь, что он натворил!

— Кто?

— Людоед. Твой новый друг. Который всегда одет в черное. Ты забыл его? Тебе не ведомо деяние, что он посвятил свое любви? Или то, во что его любовь превратила? Знаешь, был когда-то один художник. Гойя. Ему принадлежат слова — El sueсo de la razуn produce monstruos. Это означает — «Сон разума рождает чудовищ». Не люби, не бойся, не отдавайся в лапы гневу своему, Коля.

— И не жить, — покачал головой Николай. — Я ведь умер? Это ведь не сон, так? Это моя смерть? Ты моя смерть. В тот раз ты позвала меня за собой, но я отказался. То лишь был сон. Но в этот раз меня застрелили. Я помню. И ты утащила меня. Отомстила?

— Ты же сам не хотел жить. Вспомни. Зачем жить? Это ты постоянно вопрошал. Ну, вспомни.

— Откуда ты все это знаешь? Откуда? Ты всю жизнь провела на том кордоне в старом вагоне. Откуда ты знаешь про все? И про меня и про Людоеда и про художника этого и языком его владеешь?

— Если ты пойдешь со мной, я покажу тебе грудь, — она снова улыбнулась.

— Чего?

— Помнишь, как ты был маленьким и напился? Помнишь, как ты хотел выбраться на улицу, где мог погибнуть в считанные минуты на холоде? Но тебя заманила обещанием показать свою грудь девушка, чьего лица ты совсем не помнишь. Ты спасся.

Николай попятился.

— Кто ты?!

— Я, Рана. Больная несчастная девушка, которую ты убил. Но здесь устами моими говорит с тобою ваша матушка. Земля. Живая планета, которая дала вам всем жизнь. Она знает все о своих чадах.

Николай смотрел на нее с нескрываемым страхом. Но когда заглянул в бездну ее черных глаз, то понял одну очевидную и неоспоримую вещ:

— Я знаю ради кого надо выполнить нашу миссию. Я знаю ради кого надо жить.

— И? — она выжидающе на него посмотрела.

— Ради тебя! — воскликнул он.

— Да. — Шепнула она и вздрогнула. Затем зажмурила глаза и вздрогнула еще раз. — Да! — лицо ее вдруг перекосилось страшной гримасой. — Да-а-а!!! — Она схватила его своими руками и сильно их сжала, стараясь удержаться на ногах, найдя опору лишь в Николае. Но всю ее сводила судорога. Она дрожала и кричала от жуткой боли терзающей все ее тело и разум. — Да-а-а-а!!!

— Рана! Что с тобой! — он подхватил ее руками и испуганно смотрел на ее перекошенное лицо, ощущая ладонями дрожь и судороги ее тела. — Что случилось?

— Этот ХАРП! Это… Это огромный раскаленный член насильника, разрывающий тело невинной девы! Мое тело! Землю! Избавь меня от этой муки! От этой боли! Вынь из меня это ядовитое жало! Помоги мне! Спаси меня!!!

Мчащийся поезд, вдруг наполнился гулом и нарастающей вибрацией. Стал слышен скрип колес и в окнах были видны отсветы летящих искр. Затем страшный удар. Все сорвалось со своих мест и полетело вперед. В том числе и Николай. Вокруг трещали летящие и рассыпающиеся в прах человеческие скелеты, сидения, поручни, осколки стекол и пластика. Все вокруг загрохотало и казалось, наступил конец. Но поезд, наконец, остановился. Воцарилась гробовая тишина. Николай не чувствовал боли. Это странно. При таком ударе невозможно было избежать как минимум переломов.

— Рана, — тихо позвал он, но ответа не последовало. — Рана!

Тишина.

— Рана! — он вскочил на ноги и стал оглядываться. Странно. В подземелье метро, не знавшем солнечного света должно быть непроницаемо темно, но он различал детали этого потустороннего мира. Словно глаза его были способны видеть там, где это практически невозможно. Он видел покореженный вагон, в котором находился. Видел останки людей, вернее, их перемолотые кости. Видел жутковатые ребра тоннеля снаружи и рельсы впереди. Он видел все, но только не ее. — Рана!!!

Она бесследно исчезла.

Николай еще раз осмотрел вагон, затем выскочил из него и бросился вперед. Его шаги отдавались в пустоте тоннеля гулким и пугающим эхом. Но чем дальше он бежал, тем отчетливее ощущал, что к этому эхо добавляется еще какой-то звук.

Было сложно судить, как много проехал поезд. Но это место было мало похоже на обычное метро для обычных людей. Николай по-прежнему не мог понять, спит он или находится наяву. И ему было странно, что если он родом из Надеждинска, то и знать ничего о метрополитене не может. Однако он почему-то твердо был уверен, что сейчас он не просто в метро. Это какая-то никому не известная ветка вдали от основных пассажирских линий. Огромная, но аскетично оформленная темная станция, на которую он вышел, была тому подтверждением. Здесь не было мозаик и мрамора, балюстрад и художественной лепнины. Перрон был огорожен стальной сеткой, на которой висели таблички, предупреждающие о том, что она под высоким напряжением. На потолке горели в маленьких круглых плафонах лампы, чьего света явно не хватало для станции. Под сводом висела табличка с надписью «Д-6. ОБЪЕКТ МО РФ. ПОСТ-3». В электризованных сетках были видны двери с надписью — «Предъяви пропуск в развернутом виде». Никаких признаков жизни тут не было. Никаких, кроме разбросанных по путям предметов, которые обронили совсем недавно. Дамские сумочки. Туфелька. Телефон. Какие-то клочки бумаг и газет. Детская соска. Где-то впереди были слышны отголоски какого-то шума, источником коего могли быть люди. Васнецов направился вперед. Через сотню шагов тоннель раздваивался, как и сами пути. Над разветвлением висела еще одна табличка. «Д-6. ОБЪЕКТ МО РФ. ПОСТ-2». С двух сторон виднелись утопленные в стены тоннеля массивные двери с бойницами. Николай направился в левое жерло метро. Он почти сразу заметил там серый силуэт бронированного вагона. Пройдя еще вперед, Васнецов обнаружил, что там стоит целый бронепоезд, уходящий вереницей вагонов в недра подземелья. Выглядел он внушительно, несмотря на то, что он уже очень давно покоится тут в бездействии и пугающей тишине. Того гула больше слышно не было, что могло означать лишь одно, он слышался из правой ветки. Николай вернулся к разветвлению и пошел в правый тоннель. Так и есть. Гул снова стал нарастать. Да и свежий мусор в виде каких-то оброненных предметов снова стал встречаться на пути.

Черный тоннель оканчивался бьющим обратно во тьму светом. Место, над которым висела табличка «Д-6. ОБЪЕКТ МО РФ. ПОСТ-1», ощетинилось в черный метротоннель не только яркими лучами прожекторов, но и стволами оружия в руках военных, которые припали к баррикадам, собранным из наполненных песком мешков.

— Сюда нельзя! Это закрытая территория! — Кричал офицер в громкоговоритель, чью рукоятку так сильно сжал, что рука его побелела. — Назад! Осади назад!

Он кричал на обезумевшую толпу из десятков, а то и сотен гражданских. Они вопили и толкались. Продолжая медленно, но верно наседать на баррикады.

— Пустите нас! Пустите! — кричали люди.

— Назад!!! Я сказал назад!!!

Какой-то хорошо одетый мужчина растолкал женщину с двумя детьми и вырвался вперед.

— Вы знаете кто я такой?! А ну пустите, мать вашу! Или в двадцать четыре часа будете уволены!

— Плевать мне кто такой! Назад!

Кто-то схватил этого, хорошо одетого человека за воротник дорогого пиджака и повалил на шпалы. Женщина, с которой он так бесцеремонно обошелся, принялась бить его ногой по голове.

— Так ему! Так его! — кричали из толпы.

— Эй! — еще один крик. — Я криминальный авторитет! Я вор в законе! Меня вся Москва знает! Живо дорогу дайте!

— И на твой авторитет мне тоже плевать! Еще шаг и стреляю!

— Я заплачу, командир! — спортивного вида высокий мужчина размахивал толстой золотой цепью. — Пропусти меня! — Он выглядел достаточно сильным и весьма привлекательным для женщин. Но сейчас он был жалок. Испуг в глазах. Дрожащий рот, выкрикивающий предложения о взятке и готовность на все ради спасения в голосе. — Пусти, командир! Я заплачу!

— Мальчики! Вам же бабы нужны будут! Вы же долго сами не сможете! — завизжала вызывающе одетая девица в короткой юбке. — Пустите, я все что хотите для вас сделаю!

Какой-то мужчина в годах схватил ее за холку мелированных волос и ударил кулаком в затылок.

— Отвали, шлюха! Тут и подостойней тебя люди есть! Эй! Хоть детей с матерями заберите!

— Назад я сказал! Мы имеем право открыть огонь! Вы мешаете закрыть ворота! Мы должны закрыть ворота! Назад отойдите! Вас раздавит! Назад!

— Будьте вы людьми! Пустите! Там весь город в огне! Не бросайте нас!

— Назад! Нельзя сюда! Режимный объект! Запрещено сюда! Идите обратно! Там бомбоубежища есть!

— Какие еще к черту убежища! К себе пустите!

— Я сотрудник службы безопасности! Пропусти, полковник! — среди людей замаячила рука с красной корочкой удостоверения.

— А тебе тем более тут делать нечего! — крикнул военный. — Ты не хуже меня знаешь, что в особый период ты не шкуру спасать свою должен, а выполнять специальные предписания! Вали отсюда!

— Я ветеран! Пустите! — послышался еще крик.

— Да пошел ты! Вы свое уже прожили! Дайте нам! — завопила на него какая-то женщина.

Николай достиг наконец источника того шума, который слышал. Он с отрешенностью смотрел на эту шумящую толпу. Люди толкали друг друга. Били. Сбивали с ног и давили. Охваченные паникой и животным страхом, они старались устранить как можно больше конкурентов в вероятном спасении на секретном военном объекте. Военные за баррикадами водили стволами автоматов, готовые в любой момент открыть огонь. Однако обезумевшая толпа продвигалась к ним очень медленно и гораздо быстрее выбивала из своих рядов тех, кто был один, или кто был слаб. Среди толпы были и семьи и какие-то группы, которые держались вместе и атаковали тех, кто рядом. Крики, женские проклятья и мольба, матершинная брань, детский плачь, угрозы в адрес военных, все перемешалось в жуткий, сюрреалистический хор и, отдавалось в голове Николая пульсирующей болью и вызвало презрение. Он взглядом искал среди людей Рану, но не мог найти. Больше никто и ничто его не интересовало. Это равнодушие к людям продолжалось до тех пор. Пока взгляд не уцепился за семилетнюю девочку, стоящую среди беснующейся толпы. Она плакала и смотрела на обезумевших взрослых широко раскрытыми глазами. К себе она прижимала маленького и такого же напуганного щенка.

Девочка была похожа на ту, что прыгала на скакалке в его сне. Он хорошо вспомнил тот сон и убивающего ее червя.

— Мама, — шептала она. — Мамочка, мамочка. Тоби, не бойся, — она поцеловала дрожащую собачонку и снова стала тихо звать свою пропавшую мать.

Николай шагнул в ее сторону. Он захотел взять ее за руку и вывести из этой безумной массы, но в этот момент ему перегородили дорогу дерущиеся мужчины. Васнецов закричал, пытаясь прорваться сквозь них:

— Люди! Что вы творите! Прекратите сейчас же! Вы же с ума сошли все! Что вы делаете! Прекратите! Вы же разум потеряли! Сон разума рождает чудовищ, как вы не понимаете! Не надо! Не надо так! Ну что же вы делаете!

Никто и в этот раз его не слушал. Дерущиеся мужчины повалились на рельсы, и Николай увидел ту девочку. Она, раздавленная взрослыми, лежала на шпалах, придавив собой щенка, которого продолжала обнимать. И ребенок и ее собачонка были уже мертвы.

Николай схватился за голову и заплакал от отчаяния.

— Скоты! Скоты вы все! Чудовища! Мрази! Ненавижу!

Он не сразу услышал приближающийся из темноты тоннеля топот тяжелых ботинок.

— Террористы! — закричал кто-то из толпы.

Целый отряд экипированных на военный манер и вооруженных людей в черных масках выскочил из темноты и приготовился к стрельбе.

— Террористы! — подхватили остальные люди.

Толпа ринулась на баррикады военных. Кто схватился за ствол автомата, пытаясь его захватить. И вдруг все стало каким-то нереально медленным для взора Николая. Все движения окружающих его людей стали невероятно заторможенными. Словно кто-то схватил могучую цепь времени не менее могучими руками и задерживал ее естественную скорость движения. Офицер с рупором медленно отводил от своего рта громкоговоритель и поворачивал голову к своим бойцам. Закрыл глаза, из которых, казалось, потекли слезы.

— Огонь!

И тут, могучие руки, удерживающие цепь времени, разжались и, все рванулось с естественной скоростью. Загрохотали автоматы военных. С противоположной стороны от толпы загрохотали автоматы террористов. А между этих плюющихся смертью стволов оказались люди. И Васнецов. Пули рассекали воздух и кромсали людей. Пронизывали их, словно теплая игла прошивала кусок масла. Вопль ужаса слился воедино с автоматной стрельбой и предсмертными криками. Воздух вокруг наполнился кровавыми брызгами и хрипом людей. Николай как-то равнодушно отнесся к тому невероятному факту, что многие летящие с двух сторон пули проходили сквозь него, не причиняя ему никакого физического вреда. Словно здесь он вообще не находился. Только его нематериальное сознание, которое нельзя ничем убить. Однако что-то он все-таки чувствовал. Каждая пролетающая сквозь него пуля, словно тянула за собой вырванную из чьего-то тела душу, которая пыталась ворваться в его, Николая, неуязвимую для автоматного огня плоть, так, как люди пытались ворваться в этот секретный объект минуту назад. Души рвались в его тело, стараясь закрепиться там и выжить. Но презрение Васнецова к людям и их действиям, являлось непреодолимой монолитной стеной, разбивающей чужие души на атомы и брызги крови.

Террористы стали кидать в сторону военных гранаты. Загрохотали взрывы. Несколько бойцов упали замертво.

— Назад! — закричал офицер. — Отходим! Закрыть ставню!

Военные начали отступать.

Сверху раздался скрежет, и стала видна огромная створка метровой толщины, опускающаяся с потолка тоннеля и, разрезающая его как нож разрезает палку колбасы. Террористы бросились к ставне, двигаясь по трупам убитых людей. Многие из уцелевших штатских кинулись под этот многотонный опускающийся рубеж. Кто-то успел на ту сторону, и оттуда послышались выстрелы. Но это не остановило других. Десятки тел, и уже мертвых и живых, не успевших перебраться навстречу выстрелам военных, захрустели под тяжестью опустившейся ставни.

Террористы злобно забарабанили кулаками и прикладами по бронированной монолитной двери, перегородившей им путь к заветной цели секретного бункера, и кричали что-то непонятное. В этот момент произошел взрыв. Десятки заранее установленных на потолке тоннеля зарядов сдетонировали, выполнив команду военных, и обрушили на тех, кто остался снаружи, тонны бетона и грунта. Еще какое-то время сверху сыпались мелкие камни и наконец, воцарилась гробовая тишина в могиле множества людей.

Заполонившая тоннель пыль не стала препятствием для дыхания Николая. Он смотрел на останки людей и груды породы и бетона и жалел, что пули не смогли его убить. Что взрыв не причинил ему вреда, а пыль не заставила его задохнуться. Он сделал несколько шагов в направлении, откуда пришел и сел на рельсу. Осознание собственной неуязвимости и бессмертности напугало его так, как не пугало, наверное, еще ни что в его жизни. Он понял, что обречен жить среди смерти вечно, взирая на деяния людей и плоды этих действий. И каждый раз умирать от ощущения собственной беспомощности в попытке предотвратить что-либо. Умирать, оставаясь живым. Он чувствовал абсолютное бессилие и полную чашу безысходности, не оставляющей в душе места никаким другим чувствам.

Васнецов уткнулся лицом в сложенные на коленях руки и тяжело вздохнул. Что делать дальше? Куда идти? Где Рана и действительно ли он с ней говорил? Или его разум сыграл с ним злую шутку, и ему просто привиделась она лишь потому, что он очень хотел ее увидеть? Сон разума рождает чудовищ… Может, и она порождение того, что его разум отключился? Уснул. Она чудовище?

— Коля…

Этот шепот был невероятно громким. И звук, словно что-то материальное и осязаемое, пронесся по тоннелю, царапая рельсы и задевая ребра подземелья, выбивая дробь.

Васнецов подскочил и осмотрелся. Что это было? Он по-прежнему мог видеть в кромешной тьме и то, что открылось его взору сейчас, поражало.

Тоннель изменился. Он выглядел совсем ветхим. Стены и свод покрылись паутинами трещин. Кое-где тоннель осыпался. Рельсы ржавые. Между шпал грязные лужи. Казалось, что со времени произошедшей несколько минут назад бойни минули многие годы. Он взглянул в сторону образовавшегося в результате подрыва завала. Кто-то давно растащил обломки бетона и куски породы, освободив проход к монолитной ставне, в которой чернела пробитая дыра. Мертвых тел уже не было. Лишь изредка попадались среди куч старого мусора одиночные кости.

Изумленный Николай взглянул в другую сторону. Туда, откуда он пришел недавно… Или много лет назад?

В глубине тоннеля, там, где была граница видимого для него и скрытого от взора безжалостной тьмой, стоял он. Великан в черном панцире из темной вороненой стали и маске с шипящими от дыхания фильтрами под скулами. Он смотрел на Николая черными матовыми линзами свой маски и медленно раскачивал огромным шестиствольным пулеметом.

Они смотрели друг на друга, разделяемые расстоянием в полсотни шпал. Царившую тишину нарушал звук, вызванный загадочным подземным ветром, который скреб по трубам и рельсам метро, словно смычок по струнам скрипки, забираясь в самые высокие тона.

Каким-то особым, еще не понятным ему самому чувством, Николай понимал, что находится за пределами объективной реальности. Но разум его воспринимал все происходящее именно как действительность. И нельзя было позволить себе подумать, что все происходящее, лишь сон или галлюцинации. Страшно было даже подумать, что он не владеет своим разумом. Ведь сон разума…

Но чем тогда является здравый смысл? Ведь здравый смысл говорил о том, что за последний час, или даже меньше, Николай умудрился сделать несколько временных скачков охватывающих, судя по всему, два десятилетия. Уже не говоря о том, что он общался с девушкой, в гибели которой он не только мог убедиться, но и сам был повинен. Но она говорила с ним. Даже прикасалась… И пусть он не чувствовал ее касания на тактильном, физическом уровне, но он помнил ощущения, которые черпал из иных, не телесных сфер. Ощущения, вызванные ее прикосновением, были. Слоано подтверждение реальности. Но она мертва. И это было очевидно. Равно как и очевидно то, что в такие глубины метро он попасть, да еще на электричке, не мог. Что все-таки происходит? Где реальность? Что с разумом? Так значит это сон? Сон. И разум спит. И вот оно — чудовище.

Великан не двигался. Только шипение его фильтров было словно вокальным дополнением к пронзительному и протяжному скрипичному звуку подземного ветра.

— Кто ты?! Человек?! — крикнул Васнецов этому существу. Голос Николая врезался в свод тоннеля и, отразившись от него, ударился в железнодорожное полотно, снова взмыв к потолку. Это скачущее эхо заполнило все пространство, отчего, казалось, могло стать не по себе даже мертвым камням. В ответ Васнецов стал слышать раскатистый гул, как во время того землетрясения в Надеждинске. Гул усиливался, выталкивая из тоннеля эхо предыдущего крика. Размазывая искаженный голос Николая по стенам метро. Теперь, когда гул превратился в гром, стало ясно, что это невероятно замедленное слово:

— К Е В О Л Е Ч!!!

Внезапно обрушившийся страх и ужас ударили Николая жгучей плеткой. Он бросился бежать к расчищенному завалу, открывающему путь к дыре в опущенной когда-то военными ставне. Васнецов нырнул в пробоину, оказавшись там, попытка попасть куда, стоила жизни десяткам людей. Он даже не хотел думать о том, был ли этот страшный звук голосом великана, или же это всего лишь причудливая игра загадочного тоннеля с голосом самого Николая, вызвавшая отраженное эхо, ударившее по нервам того, кто крикнул слово «человек». Он не желал задумываться над этим. Ведь думать страшно. И он понимал, что в непонимании происходящего, его страх находит себе благодатную почву для роста. Но все-таки Васнецов нашел в себе силы задаться вопросом: — «а в чем причина этого страха?».

— Чего я боюсь? — бормотал он сам себе. — Я проехал в метро сквозь горящий тоннель и уцелел. Я уцелел при крушении электрички. Меня не убили сотни пролетевших пуль. Чего я тогда боюсь? Великан в прошлый раз не причинил мне зла. Он спас меня от морлоков. Наверное, это он расчистил завал и проделал отверстие в воротах… Чего же я боюсь? Это всего лишь страх перед неизвестностью. Перед незнакомым местом. Это лишь детские страхи перед темнотой и…

Он, пройдя через коридор, оказался в помещении, на стене которого висела таблица сигналов.

Ледяная дрожь пронзила колени и прошлась неприятной волной по спине. Субботний вечер. Так это и есть тот самый бункер, с которым разговаривали космонавты? То самое местно, над которым, во время своей ночной вылазки, Николай столкнулся со сталкерами. Это была сеть коридоров с множеством дверей. Как и в метро, тут давно уже было темно. Но странная способность видеть в темноте не покидала Николая и сейчас. Он осмотрел помещение. Оно было сравнительно не большим. Два стола. Один рабочий. С десятком телефонов и большим коммутатором. Перед столом четыре давно потухших экрана. На другом столе находился электрический чайник. Микроволновая печь. Рядом небольшой холодильник и массивный сейф. На стене, возле таблицы с сигналами большой динамик и белый плафон с красной надписью «Тревога». Николай вышел из помещения и только сейчас обратил внимание на открытую дверь. На двери была табличка с надписью «Рубка дежурного. Пост № 1. Посторонним вход воспрещен». Васнецов двинулся дальше по коридору. Масса закрытых дверей. Практически на каждых таблички. «Караульное помещение № 1». «Караульное помещение№ 2». Оружейная комната. Спальное помещение № 1… № 2… Комната психологической разгрузки. Столовая. Душ. Комната дегазации. Комната дезактивации. Комната биологической защиты. Туалет. Лазарет. Операционная. Морг. Продовольственный склад. Вещевой склад. НЗ. Кладовая № 1…2…3…4… Оперативный дежурный. Агитационная комната. Радиоузел. Карцер. Техническое помещение. Фильтрационная. Электрощитовая. Агрегатная. АХЧ. Комната вспомогательного персонала. Резерв 1. Резерв 2. Жилой блок. Библиотека. Субботний вечер…

Николай остановился перед этой дверью. Он словно ее и искал. Массивная толстая дверь была приоткрыта. Он потянул ее на себя. Та, скрипя и нехотя поддалась. Васнецов вошел внутрь. Это был огромный зал с большим потухшим экраном на всю стену перед рядами пультов с массой кнопок и экранами мониторов. Очевидно, что это было помещение, где на десятках кресел перед пультами и сидел один из тех «оркестров», что играл реквием по жизни на земле, нажимая кнопки и щелкая переключателями. А на огромном экране наверняка светилась карта всего мира, где были указаны точки нанесенных ударов и траектории ракет, несущих удары грядущие. Что надо было сделать со своим разумом, чтобы беспристрастно смотреть на этот экран и делать свою работу за пультом? Что надо было сделать со своим разумом? Усыпить?

— Сон разума рождает чудовищ. — Раздался сзади знакомый голос.

Николай вздрогнул и обернулся. Конечно, это была Рана.

— Я испугался за тебя. Куда ты пропала? — спросил Васнецов, чувствуя какое-то странное волнение от того, что она снова рядом.

— Зачем за меня бояться? Я уже мертва. — Равнодушно произнесла девушка.

— Там, в тоннеле… Там кто-то есть. Огромный. С большим пулеметом. Кто это?

— Я не знаю. — Она пожала плечами. — Тут уже давно никого нет.

— Но я видел его!

— Или хотел увидеть?

— Я тебя хотел увидеть, — Николай мотнул головой.

— И вот я здесь, — она улыбнулась и протянула ему записную книжку с черной кожаной обложкой. — Возьми.

— Что это? — Васнецов принял этот предмет и провел кончиками пальцев по корешку.

— Это дневник одного из людей, что были здесь когда-то. Они уничтожили все вахтенные журналы и журналы событий, но один из них тайком вел дневник. Возьми. Может, найдешь там что-то для себя?

— Рана, ты так и не ответила, я умер? Скажи честно. Как я смогу помочь тебе, Земле, если я мертвый?

— Ты действительно хочешь помочь?

— Да. Хочу.

— Готов ли ты?

— Я буду стараться.

Она мотнула в ответ головой.

— Здесь мало попыток и предположений. Здесь мало просто желания. Это надо сделать, понимаешь? Во что бы то ни стало. Надо.

— Я сделаю это, Рана.

Девушка приблизилась к нему вплотную и, осторожно забрала дневник.

— Ты это не сможешь взять с собой. Но эти записи до сих пор лежат здесь.

— Ты читала их?

— Я не умею читать, — она снова улыбнулась. — В нашей общине грамотность, образование и знания считались злом. Люди веками развивались, накапливали знания, развивали науку, только для того, чтобы сделать оружие небывалой мощи, огромные промышленные производства, ХАРП и еще многое другое, что погубило все… Я не умею читать. Странно, правда?

— Нет. Не странно. Страшно.

— Не бойся. Ничего не бойся. Возвращайся, мой мальчик, — она провела ладонью по его щеке.

Яркий свет ударил в глаза. Трудно было разобрать, где он находится. Пришлось прищуриться. Ясно было только одно. Он лежит, а над ним склонилась темная фигура.